Текст книги "Любовница"

Глава 19

В тот вечер, когда Ральф в первый раз пришел ко мне, я приготовила лосося encroûte. Купленная в магазине выпечка: миндальный рулет с начинкой из смородины и рубленого имбиря. Все для ужина я подготовила накануне, освободив пятничное время для себя, чтобы, вернувшись с работы, принять душ и подготовиться к его приходу.

Когда я делала макияж, от возбуждения у меня дрожали руки. Чуть глаз карандашом не выколола. Затем я принялась выбирать наряд. Черные брюки и черная шелковая блузка. Слишком облегающая. Те же брюки и лиловый топ с оборками. Слишком откровенный. Платье-сорочка. Слишком короткое. Шерстяное платье, которое я носила на работу. Слишком старомодное.

Остановилась на красном, с яркими желтыми цветами, хлопчатобумажном платье на пуговицах. Достаточно облегающее, чтобы подчеркнуть талию, и вырез не слишком большой. То что надо.

Чтобы успокоить нервы, я выпила немного джина с тоником. Подумав, поставила на стол тарелку с чипсами: буду съедать понемногу, пока кручусь тут. Вскоре миска наполовину опустела. Я подсыпала еще и плеснула в бокал джина.

К тому времени, как раздался звонок в дверь, от джина в голове у меня все плыло. По нечеткой картинке камеры на входе трудно было определить, кто там стоит, но я нажала кнопку, а сама бросилась в спальню, чтобы поправить платье.

Лицо в зеркале выглядело испуганным. Макияж – слишком тяжелым. Потеряла сноровку, давно не красилась. О нет, я не готова. О чем я только думала? Какая огромная ошибка – пригласить его!

Стук в дверь квартиры заставил меня подпрыгнуть. Должно быть, он взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Я сделала несколько глубоких вдохов и пошла открывать. По ту сторону волнистого стекла маячила темная тень. Потной рукой я повернула ключ.

Ральф. Это в самом деле был он. С желтыми хризантемами в руках. И с той самой фирменной улыбкой.

Он протянул мне цветы. Я взяла их и, словно прячась, уткнулась лицом в букет.

– Можно войти? – Слышно было, что он слегка запыхался.

Я сделала шаг в сторону. В маленькой прихожей мы оказались так близко друг от друга, что я почувствовала тепло его тела.

– Ты… бежал?

Он протянул мне бутылку вина. Шираз.

– Пришлось. Не мог дождаться. Очень хоте лось поскорее увидеть тебя, Лора Диксон.

Ральф распахнул объятия, и я шагнула прямо в них, помяв букет. Сквозь рубашку чувствовались твердые мышцы груди. Позволив его рукам сомкнуться, я вдруг заметила, что улыбаюсь. Я была счастлива.

Немного отстранившись, он посмотрел сверху вниз, все еще держа меня в своих объятиях.

– Я волновался. Во взгляде читалось облегчение и, возможно, удивление. Знаешь, не был уверен.

Я молча кивнула. Сама-то я была уверена. Все в порядке, он здесь, мы хотим друг друга и принадлежим друг другу. Кольцо его рук вызывало давно забытое чувство полной защищенности, а от запаха – пьянящая смесь туалетной воды, шампуня, геля для душа и свежего пота – приятно скручивало живот. Все остальное не имело значения. Меня уже не волновали ни лосось, ни моя голова, которая кружилась все больше – и теперь не только от джина, ни мое тело, слегка потерявшее прежнюю стройность. А то, что я съела все чипсы, – такая ерунда. Достаточно, что я нахожусь рядом с ним. Любовь, надежды, безумие – все это переполняло меня.

В тот вечер мы впервые занимались любовью. Позже, гораздо позже – после лосося с ширазом (плохой выбор для рыбы, но нас это не остановило) – Ральф отвел меня в постель… Ладно, все произошло на полу в гостиной. Мы сбрасывали одежду – то одну вещицу, то другую, и он целовал каждый дюйм моего тела.

Мы так и не добрались до кровати. Сквозь дрему в перерывах между ласками и бурными разрядками я мечтала, как будет чудесно проснуться утром рядом с ним и снова заняться любовью. Затем поспать еще и где-нибудь ближе к полудню выбраться выпить кофе с круассанами – может, даже в кафе на центральной улице. Окутанные блаженной сонливостью после долгой ночи любви, мы бы сидели за столиком и ели круассаны, время от времени слизывая крошки с пальцев друг друга, и его щетина щекотала бы мое лицо…

Погруженная в эти сладкие мечты о нашем будущем, я вдруг поняла, что он потихоньку отползает от меня. По боку пробежал сквознячок, и я приоткрыла глаза. Может, пошел в ванную? Или на кухню – попить воды.

Нет, собрав разбросанную одежду, он вывернул свои трусы на нужную сторону и начал одеваться. Готовился уйти.

У меня свело живот. Мечтательный туман мгновенно рассеялся.

– Ральф?

Он подошел и наклонился, чтобы поцеловать меня в кончик носа.

– Мне пора, – шепнул он. – Прости.

Я замерла, наблюдая за его ловкими движениями: нагота быстро исчезала под одеждой, а мне оставалось одно – задаться вопросом, увижу ли я его снова и когда.

Повернувшись, я бросила взгляд на часы в глубине комнаты. Половина первого ночи.

Зачем ему уходить? Я побоялась спросить.

Теперь он был полностью одет. В кармане звякнули ключи и мелочь, когда он расправил складки брюк и застегнул ремень. Теперь Ральф опять стал самим собой.

Он присел на край дивана, надевая и зашнуровывая туфли, затем наклонился, чтобы снова поцеловать меня, на сей раз в губы.

– Расставание – это такая сладкая печаль.

Я попробовала вспомнить, сколько вина он выпил.

– Ты сможешь вести машину?

Он улыбнулся:

– Все в порядке.

Я наморщила лоб. Да он же все время подливал вино в мой бокал… От этого у меня голова шла кругом. Пил ли он сам?

– А… ты не можешь остаться?

Я тут же пожалела о своих словах. Слишком просящих. Слишком умоляющих. Нет, Лора. Не унижайся.

Но вид у него был не сердитый, скорее печальный.

– Я бы с удовольствием, если бы мог. Поверь мне.

Мысль накрыла меня, как приливная волна. Я уже открыла рот, готовая произнести ее вслух:

«Есть что-то, о чем ты должен рассказать мне?»

И не смогла. Проглотила слова.

Не сейчас. Только не так.

Он прошептал: «Прощай!» – и исчез, унося с собой из комнаты воздух и жизнь.

В прихожей хлопнула дверь.

Я замерзла, но у меня не было сил перебраться в кровать. Почему он не остался? Меня грызли сомнения. Мы так много говорили о книгах, о поэзии, о кино, о школе, но очень мало – о нем, о его жизни. Конечно, я все придумала… но он казался таким свободным и так настойчиво преследовал меня…

Хватит накручивать себя. Надо доверять сердцу и инстинктам. Он – порядочный мужчина. Мой мужчина.

Я кивнула, продолжая диалог с собой. Просто он чуткий и не хочет давить на меня. Вполне возможно, что дело именно в этом. Да, так и есть, боится торопить меня.

Я пошевелила руками и ногами, вспоминая прикосновения его губ и пальцев, и, потянувшись, позволила себе улыбнуться.

Когда я пошла в ванную, чтобы почистить зубы, звякнул телефон. Отложив щетку, я бросилась прочитать сообщение и разочарованно вздохнула. Оно было не от него. Номер скрыт.

Текст был короткий:

Уже скучаю по тебе. Когда мы сможем встретиться снова?

Сбитая с толку, я написала в ответ:

Кто это?

Ромео. Пароль: лосось encroûte.

Почему у тебя другой номер?

Горячая линия Джульетты.

Переписка рассмешила меня.

Отложив телефон, я продолжила чистить зубы. От вина и усталости голова кружилась, но мне нравилось это состояние.

Пришло время двигаться дальше и снова учиться доверять. Горькие ссоры с Мэтью о том, что ему «нужно личное пространство» и что он «чувствует себя запертым», пора забыть. Забыть тишину, которая поселилась в квартире, после того как он закрыл за собой дверь. Забыть боль и страх, забыть пустыню одиночества.

Поставив на место зубную щетку, я снова взяла в руки телефон. Горячая линия Джульетты. Скажет тоже!

На этот раз все будет по-другому. Он не Мэтью. Он – Ральф. И он особенный.

Мои пальцы сами набрали ответ:

Как можно скорее. Я тоже по тебе скучаю. Джульетта.

С влюбленностью всегда так: к тому времени, когда начинаешь понимать, что влюбился, уже слишком поздно.

В выходные моя энергия била ключом, подпитываемая мыслями о Ральфе. Я делала уборку и представляла, как все будет в следующий раз. Стоял мягкий золотой октябрь, солнца еще было достаточно. Я гуляла по берегу реки в парке и по-новому смотрела на деревья, которым предстояло пережить долгую зиму, на белок, на блики света на воде. Представляла, как мы, счастливые, будем бродить тут вместе, рука об руку.

Я ходила по магазинам, гадая, что бы такого ему приготовить, и на всякий случай держала телефон под рукой.

Во вторник я тщательно выбирала, что надеть в школу, и поймала себя на том, что весь день что-то тихонько напевала, выполняя свои рутинные обязанности.

Как только в старшей школе закончились занятия, я поспешила в класс, где проходили семинары. С утра я почти ничего не ела, и от возбуждения у меня сводило живот. По коридору я едва ли и не летела. Дверь в класс была открыта, мои коллеги, болтая, рассаживались. Я отыскала себе местечко и только тогда осмелилась наконец поднять глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

Но его в классе не было.

Пытаясь успокоиться, я принялась глубоко дышать. Самое главное – не подать вида, не выказать свое разочарование.

Бородатый учитель естествознания вышел вперед:

– Боюсь, ребята, наш Ральф не сможет сегодня прийти. По семейным обстоятельствам. Он шлет свои извинения. Итак, – он выжидающе оглядел присутствующих, – кто хочет начать?

Я недоверчиво уставилась на него. По семейным обстоятельствам?

Я вздрогнула и подалась вперед. О чем он говорит? Семья? Какая семья? Что за дерьмо происходит? Я могла бы встать и уйти, сбежать на парковку и позвонить ему. Но не могла даже пошевелиться. Просто сидела с пунцовыми щеками и изо всех сил пытаясь привести в порядок мысли.

Собравшиеся открыли блокноты, кто-то шел вперед, чтобы, устроившись на краешке стола, как это обычно делал Ральф, прочитать свой рассказ или стихотворение.

Не помню, как я дотянула до конца занятия. Мой взгляд прилип к туфлям – новым черным туфлям, которые я так тщательно выбирала утром, гадая, понравятся ли Ральфу шпильки. Это сегодняшнее утро было в другой жизни.

Сохраняя безучастный вид, я слушала других, но не понимала ни слова. Мои мысли занимал только Ральф. Его глаза. Его улыбка, такая непосредственная, обращенная ко мне. Прикосновение его рук к моей коже…

Спокойно. «По семейным обстоятельствам» может быть все что угодно. Родитель. Брат. Племянница или племянник. С чего это вдруг у меня такое чувство обреченности?

В глубине души я уже знала. Только не хотела признаться в этом даже самой себе.

Я не торопилась, пока остальные разбирали свои пальто и сумки и выходили в коридор. Затем подошла к бородачу, проводившему занятие.

– Жаль, что у Ральфа что-то случилось, – сказала как можно более ровным голосом. – Надеюсь, ничего серьезного?

Он бросил на меня короткий косой взгляд:

– Анна повредила руку. И он повез ее в больницу.

И тут же отвернулся от меня, собираясь поговорить с кем-то еще.

Оливия Фрай, подойдя ко мне сзади, добавила:

– Всего лишь упала с лесенки на площадке. Но родители решили проверить, нет ли перелома.

– Анна? – В голове у меня все перемешалось.

Оливия кивнула.

– Да, Анна Уилсон. Второй класс. – Она не сводила глаз с моего лица. – Дочь Ральфа. Ты разве не знала? Да и с его женой – миссис Уилсон – ты тоже наверняка встречалась. Она часто бывает в нашей библиотеке, занимается там с учениками.

Я смотрела на нее невидящим взглядом.

Миссис Уилсон. Его жена?

– Это ужасно, – заикаясь, выдавила я наконец.

– Ой, да брось, даже не сомневайся, с Анной все будет в порядке. Просто захотели сделать рентген.

Оливия повернулась и вскоре исчезла в коридоре, присоединившись к компании, которая после занятий любила заглянуть в паб. Я смотрела ей вслед с разрывающимся на части сердцем, ощущая себя полной дурой.

Анна Уилсон. Его дочь.

Но почему же он ни разу не упомянул о ней? Почему не сказал, что у него есть жена?

Он позвонил поздно вечером.

– Я разбудил тебя? – спросил почти шепотом.

Интересно, где он сейчас находится? Спрятался в укромном уголке дома, подальше от жены, и тайком звонит мне? От этой мысли мне стало тошно.

– Как Анна? – Мой голос был неестественно натянутым.

– В полном порядке. – Он вздохнул. – Небольшое растяжение, хотя и это неприятно. Прости, дорогая. Конечно, нужно было рассказать тебе все с самого начала.

Дорогая? Мое сердце сжалось. Хотелось рыдать и ругать его. Почему, Ральф? Почему ты не рассказал мне? Хотелось, чтобы он знал, как остро я переживаю его предательство, как сижу в темноте и плачу, надрывая сердце.

– Да, Ральф, – сухо ответила я. – Нужно было.

Тишина.

– Лора, мне правда жаль, что так получилось. Но я не был уверен… я не знал, что тебе известно о моей жизни, а что – нет. В школе все на виду…

Его голос звучал так устало, что я засомневалась. Где-то в глубине души мне не хотелось слушать его. Может быть, крикнуть, чтобы он оставил меня в покое, и бросить трубку? Но в его голосе звучало такое отчаяние, такая печаль, что у меня вскоре возникло желание откинуть с его лба растрепавшиеся волосы, обнять его и утешить.

Ох, Ральф…

Я молчала, прижимая телефон к уху.

– Все так запутанно. – Его голос звучал неуверенно. – Наши отношения с Хелен… – Он замолчал, а я едва осмеливалась дышать. – Понимаешь, они не такие уж и хорошие. Вернее, их давно уже нет. Это не оправдание. Я понимаю… Но, Лора…

Я вся превратилась в слух и закусила губу. Его голос дрожал. Он что, плачет?

– Ты ведь не бросишь меня, правда? Лора… Лора, я что-нибудь придумаю. Нам же хорошо вместе. Хотя мы и не так давно знаем друг друга. Не хочу давать обещаний, но… – Он замолчал.

Тыльной стороной ладони я вытерла глаза.

– Почему ты не рассказал мне? Я и понятия не имела…

– Я собирался… На самом деле хотел. Просто все произошло так стремительно. И потом я не был уверен. Думал, может, ты слышала, что я… ну, ты же знаешь, как это бывает в школе.

Я зажмурилась, представив, как Оливия шепчется с Хилари о том, что мы вместе с Ральфом уходим после занятий. Сплетни в учительской, сплетни на детской площадке и в коридорах. Он прав. Школа есть школа.

– Прости меня, пожалуйста. Я все испортил, да?

У меня не было сил отвечать.

– Лора. Куда ты пропала?

Я здесь, – отозвалась я, проглотив застрявший в горле комок.

– Лора, с тобой все по-другому. Поверь мне. Ты же тоже это почувствовала, разве нет? Только не говори, что не почувствовала.

Я снова вытерла глаза.

– Нам же хорошо вместе. Мы принадлежим друг другу. Не уходи от меня. – В его голосе звучало отчаяние. – Не делай этого, Лора. Пожалуйста.

Я не знала, что сказать. Такие вопросы не решаются по телефону. Мне нужно было видеть его лицо.

– Ральф, ты женат.

– Я все понимаю. Просто дай мне время. Про шу. Я не хочу потерять тебя.

Комната плыла. Я чувствовала себя совершенно измотанной. Не хотелось больше ничего слышать. Пока не хотелось. Мне нужно подумать. Я вслушивалась в тишину, представляя жизнь без него, представляя возвращение в пустыню.

– Не знаю, Ральф, – неуверенно произнесла я. – Прошу на будущее: постарайся быть со мной честным.

Он с облегчением выдохнул:

– Лора, я так хочу увидеть тебя. Когда мы сможем встретиться?

Я покачала головой:

– Давай поговорим завтра.

После того как мы закончили разговор, я долго сидела без движения. Мне было так грустно, что я не могла даже заплакать.

Со скрытого номера пришло сообщение.

Люблю тебя, Лора Диксон.

Внутри у меня все сжалось, а потом расслабилось, и внезапно на моем лице снова поселилась улыбка, несмотря ни на что.

Мои пальцы сами набрали ответ прежде, чем я успела остановить их:

Я тоже тебя люблю.

Глава 20

После поминальной службы бесконечные разговоры в учительской немного поутихли. Домыслы о Ральфе Уилсоне в конце концов исчерпали себя, и жизнь пошла своим чередом.

Постепенно я перестала пугаться всякий раз, когда открывалась дверь учительской. Чего я боялась? В первую очередь того, что меня вызовут в полицию. А теперь этот страх ушел. Я перестала заикаться, когда Джон Бикерс останавливал меня в коридоре, собираясь перекинуться со мной парой слов. Я перестала спрашивать себя, была ли я в списке подозреваемых, и отмела мысль о том, что нашего директора полиция попросила последить за мной.

Бывали дни, когда я понимала, что снова полностью погружена в профессию. Я записывала на доске идеи, составляя списки, помогала классу создавать трехмерную географическую карту Перу и с удовольствием слушала учеников, обсуждавших вопрос недели: что лучше быть богатым или счастливым? Или вот: какими животными они хотели бы быть? Когда жизнь текла по накатанному руслу, я осмеливалась думать, что, может быть, все обойдется.

Возможно, нам и вправду сойдет с рук.

Однако кошмар еще не совсем покинул меня. Иногда, вся в поту, я просыпалась в три часа ночи и в панике смотрела в темный потолок. Временами мне все еще мерещилось переломанное тело Ральфа, лежащее у лестницы, или проницательный взгляд инспектора Джонс, которая без труда читала в моих глазах вину. Стараясь прогнать призраки, я пила виски с теплым молоком и глубоко, на счет, дышала.

Интересно, как там Хелен? Я представляла, как она с покрасневшими глазами лежит без сна, преследуемая, как и я, видениями. Затем, подхлестываемая чувством вины, сбрасывает с себя одеяло и бродит по дому. По темной гостиной. По опустевшему холлу… У закрытой двери в подвал она останавливается и предается воспоминаниям.

Я задавалась вопросом, как часто она думает обо мне. Какие чувства наполняют ее в такие минуты? То, что мы сделали с его телом, связывало нас друг с другом. Мы превратились в хранительниц ужасной тайны, способной уничтожить и ее, и меня. Тайны, о которой никому нельзя рассказать.

Я много размышляла о ее поступке и наконец поняла. Она была в шоке. И если уж ей суждено было потерять мужа, отца ее дочери, то пусть все думают о его таинственном исчезновении. В противном случае она стала бы вдовой обманщика, чья любовница в драке отправила его кувыркаться по ступенькам подвала. Хелен была права: броские заголовки газет, бесконечные сплетни… это невыносимо испортило бы ее жизнь и жизнь Анны, а меня бы просто погубило.

Но меня не покидало ощущение неразрешенности наших отношений. Я оставалась у нее в долгу. И не знала, какую плату она может потребовать.

Чем больше проходило времени, тем больше мне хотелось прояснить этот вопрос, неопределенность которого давила на меня все сильнее.

Сара Бальдини разослала всем напоминание о ежегодном фотографировании классов. Из-за исчезновения Ральфа мероприятие перенесли. Все правильно: школа предстала бы не с лучшей стороны, когда в объектив улыбаются нарядные дети и учителя, в то время как все знают, что за кадром ведется полицейское расследование.

Теперь, когда расследование вроде как закончилось, мероприятие решили провести.

За несколько дней родители получили по электронной почте извещение, в котором, в частности, говорилось:

Выглаженная форма. Никаких украшений. Только аксессуары для волос, для приличной прически. Аккуратные, чистые туфли.

День выдался ветреным, но без дождя.

Младшие школьники гуськом поднимались на холм, класс за классом, будто играли в бесконечный ручеек. Фотокомпания возвела перед старшей школой многоярусную платформу, как они делали каждый год. Старшеклассников, среди которых преобладали сутулые, застенчивые молодые люди, уже проводили на место вдоль задней секции. Шестиклассники, которым разрешалось носить в школе обычную одежду, а не форму, украсили яркой стайкой последние два ряда, ограниченные только рядом учителей. Рост был не единственной причиной, по которой шестиклассников отправили назад.

Мы приступили к расстановке младших школьников в первых рядах. Первоклашки стояли перед платформой на коленках, а дети, переведенные из других школ, сидели впереди, скрестив ноги по-турецки. Учителя выстроились в последнем ряду сзади в две аккуратные линии по бокам, создавая таким образом рамку. Заодно они следили, чтобы дети не шалили и оставались на своих местах. И только два наших директора, Сара Бальдини и Джон Бикерс, сидели на стульях в центре первого ряда.

Я втиснулась на свое место одной из последних, поскольку помогала Элейн поплотнее разместить первоклашек, чтобы никто не выпал из кадра. Одновременно пришлось делать замечания школьникам, которые норовили поставить рожки тем, кто впереди, или взъерошить волосы.

Еще я позволила себе немного постоять у штатива, посмотреть, как это будет выглядеть. Зрелище впечатляющее! Почти девятьсот учеников, от самых маленьких, четырехлеток, до самых худощавых восемнадцатилетних. Все, кроме старших, в одинаковых белых рубашках или блузках; темно-синие галстуки – у мальчиков, платья-сарафаны – у девочек; волосы, короткие или длинные, старательно причесаны. Позади виднелось здание старшей школы, слева – холм, густо заросший деревьями.

Я забегалась, пока ровняла ряды учеников, подготавливая их к заключительному осмотру Сары Бальдини. Я уже несколько лет принимала участие в этом мероприятии. Малышня, с испуганным видом сидевшая на траве, когда я только пришла на работу в школу, теперь подросла. Теперь они были уверенными восьмилетками и девятилетками, свысока смотревшими на новичков. Сейчас директор старшей школы сядет на свое место и подаст знак фотографу, что все готовы…

Когда-то совместное фотографирование имело для меня большое значение. Оно волновало меня. Но сейчас, после всего, что произошло, без Ральфа, я ничего не чувствовала.

Меня впервые посетила мысль, что пора уходить. Притворство перед всем миром, что якобы ничего не изменилось, убивало. Каждый день, проведенный в стенах учебного заведения, где мы с Ральфом встретились, вызывал у меня чувство вины и страха. Более того, я повсюду искала Ральфа, тосковала по нему, скучала. Он был в каждом классе, в каждом коридоре, в каждом углу.

Так как же я могу жить здесь без него?