Текст книги "Почему мама часто матерится"

– Но Сэм, тебя не поймешь, – в замешательстве сказала я. – То ты твердишь как заведенный, что терпеть не можешь хипстеров, причем с такой страстью, что можно подумать, что наоборот. А теперь, когда тебе подают не хипстера, ты злишься, что он недостаточно хипстер.

– Я недоволен, что он занудный для нехипстера. Если бы он был хипстером, то было бы не так обидно.

– Серьезно?

– Ну не совсем. Все равно это меня немного раздражает, и Ханна могла бы получше разбираться в моих вкусах. Но дело не в этом.

– А в чем, что-то я не догоняю, – вообще запуталась я.

– Я тоже, – печально вздохнул Сэм. – Просто, скорее всего, я надеюсь, что в один прекрасный день встречу Того Единственного, и когда Ханна сказала, что пригласила кое-кого, кто может мне приглянуться, я подумал, что, может быть, вот, этот день настал и я увижу Того Самого Единственного и Неповторимого, а тут стоит этот унылый мужичок, который бы меня не завел даже в мои беспутные шальные годы юности, а уж сейчас, когда я взрослый и разумный человек, тем более, и я почему-то разочарован. Может, в себе, я даже и забыл, что такое попперсы и где их купить, если вдруг понадобятся. Некоторое время назад я даже решил для себя, что мне хорошо одному. Только я, дети, собака. Больше мне ничего не надо. Но теперь, когда на следующий год Софи пойдет в старшие классы, и до меня доходит, что дети-то вырастают и что очень скоро они уйдут из дома, и останемся мы вдвоем с собакой, а потом и пес помрет от старости, и останусь я один. Один-одинешенек. А у меня еще столько нерастраченной любви, столько нежности.

– Ты что, Глорию Гейнор вспомнил с ее «I Will Survive»? А еще жалуешься, что геи такие все стереотипные.

– Я ТЕБЕ СВОЮ ДУШУ ИЗЛИВАЮ, А ТЫ! – воскликнул Сэм. – Что если мне не суждено больше никого встретить? Когда Робин бросил меня и детей, я не хотел, чтобы кто-то еще разбил мне сердце, но теперь я думаю, а может попробовать еще раз, но только этого раза больше не случается! Что если больше ничего у меня в жизни не будет, Эллен? И этот мужчина, которого Ханна пригласила, он в очередной раз показал, как трудно найти кого-то, с кем ты захочешь провести всю оставшуюся жизнь, да хотя бы выйти с ним кофе попить, и не выслушивать всю его мудотень про единственный стоящий сорт кофе, зерна правильной обжарки и единственного в мире производителя арабики, который только и может сохранить истинный аромат. Что если это все, что мне осталось в этой жизни? Что если выбор стоит между этим Мистером Кофе в псевдохипстерском прикиде и вечным одиночеством? Что тогда, Эллен? А Ханна с Чарли такие счастливые вместе, а мне не суждено никогда найти свою любовь…

Саймон, сославшись на то, что хочет пойти налить еще, улизнул где-то на середине потока жалоб Сэма на недостаточное хипстерство потенциального партнера, так что мощь его экзистенциального кризиса обрушилась на меня одну.

– Дорогуша, ты джина перебрал, что ли? – мягко спросила я его.

– Выпил чуток, – плаксиво протянул Сэм.

– Ну так не пей больше, хорошо? Джин действует на людей так, что они начинают загоняться, переживать и слишком эмоционально на все реагировать.

– Нет, это не так!

– Именно так! Забыл, что ли, как в прошлом году, когда мы накидались джином, я весь день проревела и искала в интернете адреса приютов для собак, чтобы взять оттуда собачку, когда мой Джаджи помрет, хотя ему всего лишь шесть лет и помирать он не собирается?

– Было дело, – согласился Сэм. – Но мои опасения по поводу моего будущего намного реальнее, чем твои страхи тогда, когда ты налакалась джина.

– Я просто хочу сказать, что, во-первых, хватит пить джин! Потом, вспомни, как раз до того, как Ханна с Чарли встретились, не она ли точно так же, как и ты, сейчас сидела и жаловалась на судьбу, что дети вырастут, а она останется одна? А сейчас? Посмотри на нее! Никогда не знаешь, что там тебя ждет за поворотом. Ты можешь наткнуться на любовь всей своей жизни, покупая молоко в Sainsbury’s. Может, он там уже стоит у витрины с молоком и ждет тебя? Даже этот самый кофейный бородач может быть тем самым единственным, если ты дашь ему шанс.

– Точно не кофейный бородач, – убежденно сказал Сэм. – Кофейный бородач просто зануда. Но, Эллен, а вдруг именно мне и не суждено больше никого встретить? Что тогда?

– Ну, у меня на работе полно чуваков. Среди них есть вполне себе четкие кадры!

– Что, правда? – это Саймон так некстати материализовался именно в этот момент.

– Так они, небось, все задроты-хипстеры. Ты же сама говорила, что у них игровая комната вместо переговорки, – заворчал Сэм.

– Нет, они хорошие, – миролюбиво сказала я.

– О ГОСПОДИ! – воскликнул Сэм. – Ты стала одной из них? Ты сама говорила, что они подсажены на кофе, а теперь говоришь, что они «хорошие»? ЧТО ТЫ ТАКОЕ И ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА С НАШЕЙ ЭЛЛЕН?

– Иди ты к черту, Сэм! Я просто хочу сказать, что они неплохие люди. Ну если уж у меня на работе никого не найдем, то, как говорила мама Ханны, в ее годы родительский комитет был гнездом разврата, так что ты у нас в комитете казначей, может, все еще и получится?

Сэм аж весь передернулся от этих слов.

– Представить себе не могу ничего отвратительнее секс-вечеринки в рамках родительского комитета. Это что должно произойти, чтобы все эти славные мамочки перестали щебетать о своих преобразившихся шкафах, после того как они навели там порядок по методу Мари Кондо, и позабыли о том, чтобы похвастать успехами в учебе малышки Крессиды и малыша Барнаби, а вместо этого пустились во все тяжкие и предались греху?

– Вряд ли такое произойдет. Только представь себе картину маслом, на которой папочка Феликса Дженкинса заваливает мамочку Табиты Маккензи на кофейный столик, а та продолжает верещать о том, что она правильно поступила, когда отвела Табиту в математический класс, как только девочке исполнилось два годика, и что сейчас у ребенка все данные математического гения, и он доводит ее до экстаза, когда сует ей в руки книгу Мари Кондо, чтобы только она прекратила трещать.

– Иногда, Эллен, – строго сказал Сэм, – ты бываешь чересчур буквальна. Спасибо тебе за такую яркую картину, она по крайней мере вывела меня из состояния самобичевания и сожаления.

– Да будет тебе куксится, соберись, тряпка, пошли потанцуем! – бодрячилась я. – Только не вздумай предлагать шоты.

Разумеется, Сэм предложил накидаться шотами, и, разумеется, никто не отказался, и даже Саймон, к моему изумлению, примкнул к нашей пьянке, так что в конце концов все были роскошно и разнузданно вдрызг пьяны. А потом Саймон вспомнил, что у них в бюро появился новый архитектор, и весьма вероятно, именно он и станет тем единственным, которого ждет Сэм: у этого архитектора гладко выбритое лицо, он ни разу не помянул кофе, кроме предложения присоединиться к нему выпить кофе, потому что он собирается приготовить себе чашечку.

– Спасссиибааа, не нннада! – в пьяном угаре громко сопротивлялся Сэм. – Я сссаммм себе найду кого хошшш! В магазин пойду и нннайду! Молоко буду брать, а он там! По глазам все пойму, он и все! Любовь, и точка! Не нннада мне подсовывать никого! Сссаммм выберу и полюблю. Любовь, нечаянно нагрянет!

– Точнааа! – с трудом промычала Ханна. – Всссеее должны влюбитца! Прям как мы с Чарли! Да же, милый? Любовь, и точка!

– Выпьем за люуубооофффь! – заорала я и, промахнувшись мимо рта, залила горящей самбукой себе грудь. К счастью, доктор Чарли, за плечами которого годы попоек в мединституте, быстро среагировал и залил мою пылающую грудь водой из кувшина, так что не удалось мне зажечь по полной на их вечеринке, ну и ладно, пусть она запомнится нам не этим несчастным случаем, а тем, что Ханна и Чарли теперь навсегда вместе.

Суббота, 29 октября

Аааааррррргггггххххх! Я вся зеленая! В прямом смысле. В наи-нахер-прямейшем. У меня лицо как у царевны-лягушки, зеленое. Что ж мне с этим теперь делать?

Вчера вечером состоялась Хэллоуин-дискотека. Все было именно так, как предсказывала Идеальная Мамочка Идеальной Люси Аткинсон, начиная с того, что я чуть ли не кипятком исходила, пока добилась через бомбардировки электронными письмами, чтобы хоть кто-нибудь из родителей вызвался стать добровольцем и помочь с организацией; мама Оскара Фитцпатрика и мама Эдди Прескотта пытались улизнуть под теми самыми предлогами, что и раньше; большая часть родителей не отходила от бара и накатывала вино вместо того, чтобы приглядывать за своими чадами, которые в это время ходили на ушах, накачанные конфетами и сладкими призами. Но к черту подробности, главное, что родители как ненормальные хлестали австралийское шардоне, которое мы приобрели оптом в супермаркете по 4 фунта за бутылку, а в баре продавали по 4,5 фунта за бокал, так что денежки-то вот они где!

Зал был богато украшен всем тем дерьмом, что мы накупили в трех магазинах «Все за один фунт», и возбужденные крики и визги детишек, которые просто объелись сахарозой-фруктозой-глюкозой и прочими Ешками с номерами, служили очевидным доказательством того, что мы потрудились на славу. Хотя, конечно же, Кики (вырядилась как ведьма на панели и только и делала, что селфилась) была не впечатлена, ибо она ожидала чего-то другого, более «содержательного по контенту», и если бы только школа завела инстаграм-аккаунт, то у нашего мероприятия были бы все шансы заполучить в спонсоры семейку Миддлтонов и их компанию Party Pieces, и даже, может же случиться такое чудо, сама Пиппа Миддлтон могла бы заинтересоваться и начать фолловить Кику, ну или, на худой конец, Бинки, звезда реалити-шоу «Золотая молодежь Челси».

Все еще памятуя о предостережениях миссис П., чем заканчивались родительские мероприятия в ее годы, я с особой тщательностью выбрала для себя наряд самой отвратительной ведьмы в мире – по большей части я ориентировалась на толстуху Гротбэгс из «Шоу розовых мельниц» – вплоть до того, что покрасила лицо зеленкой. Выглядела я просто офигенно, если не сказать, что страшно офигенно, – несколько детишек чуть не расплакались от страха, когда увидели меня в зале.

После дискотеки, на которой в основном громыхала Макарена, наши волонтеры каким-то волшебным образом испарились, остались только Сэм, Кара, Кэти и я, нам и пришлось убирать весь мусор. В баре осталось полно початых бутылок и было жалко их все сливать в помои, а если оставить, то вино выдохнется, потому ничего не оставалось делать, как допивать остатки.

Недопитого вина было так много, что хватило нам и на то, чтобы прибрать в зале, и на то, чтобы отвезти ко мне домой, где мы сели за подсчет бабок. Люблю я денежки считать, даже если они не мои – от вида тугих пачек десяток у меня поднимается настроение. Иногда я даже думаю, а может быть, мне надо было стать в арт-дилером, который бы толкал произведения искусства только за нал? Я бы могла и преступления расследовать, связанные с нелегальной продажей антиквариата, из меня бы вышла отличная ищейка, но только не сейчас, с моей-то приметной зеленой рожей.

Итак, денежки подсчитаны, вино выпито, все разошлись по домам, а я лежу на диване, осоловевшая от усталости, и от дискотеки, и от выпитого вина. С зеленой рожей, как у ведьмы Гротбэгс. А утром я проснулась там же, на диване, с такой же зеленой рожей, что и вчера, и что очень напрягает, потому что смыть этот грим не получается, так как он за четырнадцать часов так въелся в кожу, что и не отдерешь.

Вот же блин! Что мне теперь делать? Не пойду же я с такой рожей на работу. И в школу тоже не смогу заявиться. Вот у Люсиной мамочки таких инцидентов никогда не было. Гугл порекомендовал попробовать снять оливковым маслом, я всю бутылку оливкового масла холодного отжима извела на себя, и нихрена, все по-прежнему зеленое, только в масле, ГУГЛ НАГЛО ВРЕТ! Может, кокосовым попробовать? Саймон и дети показывают на меня пальцем и всю дорогу ржут, хоть кому-то весело от моей зеленой рожи. Паразиты.

Понедельник, 31 октября

Все еще зеленая. Понемногу сходит, но все равно лицо зеленого оттенка. В какой-то момент я вспомнила, что бывает зеленый консилер, чтобы скрыть красноту кожи, и подумала, а почему бы не сыграть на обратном эффекте, может, если я покрою красноватыми румянами, то зелень будет не видна? Видна. Во все лицо красные румяна, а под ними зеленая кожа. Пришлось отменить все встречи в офисе, лицо прикрыла прядями волос и сидела безвылазно за своим столом, как эмо на пенсии, надеясь, что никто не подойдет и не станет со мной разговаривать. Конечно же, именно сегодня я всем понадобилась, даже Эду, который впервые за все то время, что я там работаю, сам вышел из офиса.

– У Вас все в порядке? – спросил он.

– Все нормально, – пробормотала я, не поднимая глаз от стола.

– Хорошо себя чувствуете?

– Отлично. Просто здорово.

– Цвет лица у Вас нездоровый.

– Разве?

– Такой… зеленоватый?

– Должно быть, освещение здесь такое. Вон я на Алана смотрю, он тоже весь серо-буро-малиновый.

– Да нет же, только Вы у нас зеленая.

– Зеленая, говорите? Ах, да-да, у меня может немного зелень на лице оставаться, совсем забыла.

– А почему? – спросил Эд.

Вот, блин, пристал. Почему да почему? Эду не наврешь, он из тех, кто не купится на вранье. Придется ему во всем сознаться.

– Ну, вы знаете, я тут ходила на Хэллоуин-вечеринку, наряжалась ведьмой, ну там выпили немного, и я забыла снять макияж на ночь, так вот краска немного въелась, и я выгляжу слегка зеленоватой.

– Ах, вот как. А я беспокоился, может у Вас что-то заразное, – сказал Эд. – Постарайтесь впредь, если не сложно, воздержаться от такого зеленого макияжа, хорошо?

– Хорошо, – согласилась я, пытаясь не терять достоинства и самообладания.

Когда Эд ретировался в свой офис, куда не ступает нога человека, Алан начал ржать.

– Ну ты даешь, Эллен! – закатился он от смеха. – Я-то думал ты на изумрудной диете и йоге так позеленела. (Откуда он взял, что я йогой занимаюсь? Технически вполне можно обо мне такое предположить; как-то забрела я на класс йоги, и у меня даже коврик от йоги остался, который я по акции купила в TKMaxx.) Я уж подумал, что ты там зеленых смуззей перепила. У меня такое было однажды. Делал я детокс на зеленых смуззи. Неделю зеленым поносил. Ни за что больше! Как вспомню, так вздрогну.

– Напиться и забыться… – со вздохом сказала Лидия. – Помню, было такое, еще до детей. А теперь у меня никаких вечеринок, зато постоянное ощущение похмелья из-за малыша, который не спит по ночам. Везучая ты, Эллен! Я вот даже не могу припомнить, когда напивалась в последний раз на вечеринке, сейчас все наши вечеринки – это мамские посиделки за мини-пиццами и мини-роллами на веселенькой посудке из Икеи.

– Ну, это не пьянка была… – начала я было объясняться.

– У нас на хате мы постоянно такие пьянки устраивали, когда в универе учились, – начал вспоминать Джеймс. – Мой сосед потом отмывался машинным маслом.

Машинное масло! А я даже и не подумала, что можно же им попробовать стереть краску.

– О, уже обед, – объявил Джеймс. – Я иду в буфет через дорогу, кто со мной?

– Ой, мне надо няне позвонить, узнать как там ребенок. Он с утра поносил, – сказала Лидия.

– Я не пойду. У меня фитнес, – заявил Алан.

– Ничего там такого забойного не было, – закончила я объяснять в опустевшем офисе.

Ноябрь

Пятница, 4 ноября

Вступай в родительский комитет, говорили они. Будешь делать важное и полезное для детей дело, говорили они. На это уйдет совсем немного времени, говорили они. Брехали они! Все до единого! Лживые, толстые, грязные обманщики!

Не успела Хэллоуинская зелень смыться с лица моего, как тут же прилетело еще одно письмо от мамочки Люси Аткинсон. Утром я предупредила Саймона, что сегодня вечером ему придется бежать после работы забирать детей с продленки и кормить их вечером пятничной пиццей, потому что я со своими новыми коллегами иду в крутой бар проставляться. В бар, где тусуется молодежь! Я даже машину на работе оставлю и приеду домой на такси, по-взрослому. Когда я увидела это письмецо в своем ящике, то не обрадовалась, хоть и пила к тому времени свой третий Гибсон (коктейль с маринованными луковками, вкуснотища!). У меня всегда нехорошее предчувствие, когда Идеальная до омерзения Мамочка Идеальной Люси Аткинсон решает мне написать, потому что ее письма, как и письма Джессики, не предвещают ничего хорошего. Не надо было мне его открывать, пока я не дошла до кондиции, но я открыла и – бац!

Привет!

Как ты знаешь, обычно я собираю деньги на подарки учителям к Рождеству, но в этом году я очень занята и подумала, а не сможешь ли ты этим заняться?

Хххх

Четыре х, четыре поцелуя. Похоже на поцелуи смерти, видимо, мне не сдобровать. Когда люди, с которыми у тебя шапочное знакомство, ставят в конце своего письма поцелуи, то это знак пассивной агрессии – сколько поцелуев, столько тонн дерьма они сгружают на тебя. Подарки учителям – это же минное поле нахрен! По идее, должно быть просто – каждый разбирает себе по учителю, кладет в конвертик пятифунтовую банкноту и вручает этот конвертик по адресу, адресат потом идет и покупает подарочный сертификат в магазине John Lewis или M&S, все это воспринимается как благодарность типа «Дорогой и уважаемый учитель, спасибо, что возитесь с нашими маленькими монстрами. Пожалуйста, примите этот скромный знак нашей признательности, который можете потратить на выпивку, чтобы заглушить боль от общения с дьявольским семенем. Или купите себе новые носки. От всей души, от всех мамаш и папаш».

Но нет, так просто никогда не бывает. Потому что меня ставят в копию стопятьсот тыщ раз стопятьсот придурков, которые вместо «ответить» жмут на «ответить всем», и начинается адская круговерть переписок и пересылок по самому малейшему нахрен поводу, а чаще сука без, потому что мне везет, и я отвечаю в этом году за подарки, бля! Люсиной маме, такой идеальной, что аж скулы сводит, такой тонкой и звонкой, с идеальной прической волосок к волоску, которой не страшен никакой ветер, в джинсах скинни в облипочку и соевым латте в когтистой лапке, удавалось между делом, по дороге на занятие по йоге отговорить особо инициативных мамаш от того, чтобы оформить на учителя опекунство над гватемальским сиротинушкой или же разубедить тех же чокнутых мамаш не покупать в качестве подарка сережки, изготовленные из говна гималайской козы и непальских палок. Я не такая тактичная. Вполне возможно, что к третьему письму я уже буду открытым текстом писать, кому куда идти и сколько раз.

Оу, радость-то какая, еще одно письмецо:

Совсем забыла – тот, кто организовывает подарки, также обычно собирает потом всех мамочек на девчачью вечеринку! Жду не дождусь!

Ххххх

Пять поцелуйчиков! Вот же сука! Собрать мамочек на рождественскую вечеринку. Это же как вручить мне кубок с отравленным вином. Тридцать перевозбужденных мамочек (вообще-то двадцать восемь, плюс Сэм, который у нас считается за мамочку, потому что он гей и отец-одиночка, плюс Джулиан, который у нас безработный и сидит дома, смотрит за детьми и говорит каждой бабе, что он как никто «так понимает» женщин, и это надо понимать, что он не прочь запустить свои ручонки вам в трусы. Странно, но до его понимания не доходит, что он мог бы помочь в организации мероприятий родительского комитета, вместо этого он заявляется на рождественскую девчачью вечеринку и начинает приставать ко всем мамочкам, а еще пристраивает своих детишек к ничего не подозревающим мамочкам, которые по наивности проявляют интерес к его «профессии фотографа», потому что «так сложно одновременно быть домохозяином и бизнесменом, и не могли бы Вы присмотреть за Фиби и Маркусом пару часиков, пока я проведу фотосессию. За Вашу услугу я бы мог предоставить роскошную скидку на Ваш семейный портрет в интерьере! Оу, да Вы душка, просто звезда! Буду как штык к пяти, заберу детей самое позднее к шести вечера. Ну уж точно не позднее семи, потому что Сьюзан возвращается с работы к этому времени. Спасибочки! До вечера! Ой, а Вы не сможете их покормить заодно ужином? У нас Фиби не ест глютен, а у Маркуса непереносимость лактозы. Что, сможете? Вау! Круто! Гуд-баааай!») в тесном пабе в клоунских колпаках, надетых на их головы супротив воли, вынуждены давиться холодной индейкой и притворяться, что их что-то объединяет помимо банального совпадения, что им всем выпало в течение одного календарного года произвести на свет человека естественным или иным способом (за исключением Сэма и Джулиана, конечно, хотя у Джулиана есть мерзкая привычка делиться подробностями родовспоможения его жене Сьюзан, мы эту Сьюзан в глаза не видели за те два года, что наши дети ходят в один класс, но знаем про ее роды все до мельчайших деталей благодаря рассказам ее мужа. Я было уже подумала, что Сьюзан лишь плод воображения Джулиана, а детей он позаимствовал у добрых друзей, чтобы ему было легче охотиться на аппетитных мамочек, но потом я вспомнила, что Саймон также никогда не появлялся в школе, и это дает другим родителям повод подозревать меня в том, что у меня муж объелся груш и я его просто выдумала).

Я хотела провести хоть один вечер в приличном баре по-взрослому. Хоть один! Вот почему надо все портить своим письмом? Так еще Саймон написывал и раздражал своей беспомощностью: когда надо разогревать пиццу? / когда я приду? / каждому ребенку по одной пицце или одну на двоих? / и т. д. и т. п., у меня уже начал дым валить из ноздрей от закипающей внутри меня злости, но тут Алан поставил передо мной четвертый Гибсон и подмигнул.

– По тебе видно, что ты не замужем, Эллен, – осклабился он.

– Что? Это почему? С чего ты решил? – удивилась я. – У меня вид унылой старой девы или как? – Вот блин, перестаралась я со своими крутыми прикидами, надо было продолжать ходить в балетках и растянутых кофтах. Так еще на прошлой неделе челку себе зачем-то захерачила.

– Просто никто не будет пить четыре коктейля и закусывать луком, если потом надо с кем-то целоваться, – игриво сказал Алан.

– Я могу обожраться луком, – со вздохом сказал Джеймс, – моя жена и не заметит, потому что она так устает с детьми, что ей наплевать, чем там от меня несет.

– Ну да, вот что случается, когда вешаешь себе на шею ярмо, – ухмыльнулся Алан. – Лучше берите пример с меня и Эллен, ни детей, ни плетей!

Мне очень понравилось, что я произвожу впечатление «ни детей, ни плетей». А еще после четырех Гибсонов я не была уверена, что смогу логически выстроить законченное предложение и поправить Алана в его заблуждении относительно отсутствия у меня детей и плетей, поэтому я просто сидела и загадочно улыбалась, пытаясь собраться с силами и пойти в туалет по прямой, чтобы не свалиться по дороге.

Понедельник, 7 ноября

Итак, я уже месяц работаю и приходится констатировать, что в нашем быту намечаются некоторые трещины. Мягко говоря «трещины». Боюсь, что там скоро произойдут массивные тектонические разломы. В попытке хоть как-то справедливо распределить домашние обязанности между мной и Саймоном я подробнейшим образом расписала алгоритмы того, кто что делает и когда, включая чья очередь готовить ужин каждый вечер на месяц вперед. Распечатанный график дежурств по кухне я повесила на холодильник и ознакомила с ним Саймона. Он фукал, фыркал, вздыхал и цокал языком, но следовать графику ему пришлось. И он следовал ему педантично, то есть, если была его очередь отвозить детей в школу, но они перед выходом разлили какао на пол, он вытирать пол не будет, если это произошло не в его день уборки, и вся грязь будет дожидаться меня, пока я не приду домой и не уберу, потому что в тот день была «моя очередь» дежурить по кухне. Я бы тоже хотела проявлять такую же упертость и буквализм в выполнении графика, но я не могу игнорировать беспорядок и не замечать кавардак в доме.

Половину воскресенья я готовила и замораживала обеды на неделю, потому что на следующей неделе у меня на работе стартует большой проект, и это реально первый серьезный проект для меня с начала моей работы в компании, по всей вероятности, мне придется работать сверхурочно и оставаться после работы, поэтому я решила, что несколько заначек из ужинов не будут лишними, и если мама заработается, то семья все равно сможет разогреть и поесть нормальную еду.

Но сегодня вечером, когда я вернулась с работы, я обнаружила, что вместо того, чтобы приготовить ужин, как и значилось по графику, Саймон разогрел не только мой таджин, который шел по плану на завтра, так еще и мою курицу, которая была запланирована на четверг, потому что, видите ли, «они не могли определиться, что им есть на ужин». Тут меня накрыло.

– Бля, Саймон! Я приготовила это на завтра заранее. По графику ты должен был приготовить что-то на ужин сам.

– Я и приготовил! Я же все разогрел! Это что, не считается за приготовление ужина?

– Это считается за мухлеж! Ты мухлюешь, а не готовишь! Готовлю я, а ты просто разогреваешь то, что я приготовила по своему графику на неделю вперед.

– То есть ты будешь это разогревать и это не считается за мухлеж, а когда я разогреваю, то ты орешь, что я мухлюю?

– Потому что это я сварила. Потому что я потратила все свое свободное время в воскресенье на кухне, жаря и паря, а ты давил диван и смотрел своих ебучих Махинаторов по телеку.

– Не смотрел я Махинаторов. Я не смотрю эту передачу из принципа, после того как Эдд Чайна ушел от них! – пытался перевести стрелки Саймон.

– Не важно. Мне похер, что ты там смотрел. Важно то, что ты провел свое воскресенье делая нихера, а я провела свой выходной у плиты, чтобы на неделе у меня голова не болела, что вы будете жрать на ужин, а теперь ты спокойно берешь и используешь мои блюда в свое дежурство, все блюда, что я наготовила на неделю. Это не МУХЛЕЖ? Так что я ничего не знаю, но ты будешь готовить вместо меня завтра. И всю неделю.

– За что? За что мне все это? Я же выполняю свою часть договора. Твои дети накормлены, в мое дежурство. Завтра твоя очередь дежурить, ты и готовь!

– Но ведь ты же ничего не варил. Я все сварила.

– Ну, если ты варишь на неделю вперед, то почему бы тебе не наварить на все дни, а не только на свои дежурства? – стал вредничать Саймон.

– Потому что я не обязана варить на твои дежурства, – возразила я, – если я буду готовить на все вечера на неделе, то ты тогда чем будешь заниматься? Может, возьмешь на себя другие дела по дому?

– Я и так по дому делаю до хуя работы! – взорвался Саймон. – Бля, ты хоть понимаешь, как тяжело совмещать карьеру и еще горбатиться дома, как последняя сволочь?

– ДА! – заорала я в ответ. – Ты не поверишь, но я очень хорошо это понимаю! Я прошу, просто делай сука свою часть работы и все!

– А ты думаешь, мой отец был бы так же успешен, если бы ему приходилось думать, что ему надо еще дома пылесосить и готовить еду? Ни хрена подобного! Он думал только о том, что ему надо было по работе, обо всем остальном заботилась моя мать. А как же мне, спрашивается, преуспеть в моей карьере, если ты меня всю дорогу пилишь? Мой отец приходил домой вечером, и его ждал на столе нормальный ужин, а не всякая херня из морозилки, и дома была чистота и порядок, и никто не смел доставать его всякими продленками или еще каким-то дерьмом!

– Какого хрена ты сюда втягиваешь своего отца? – возмутилась я. – Это когда было? Все изменилось с тех пор. СЕЙЧАС ЖЕНЩИНЫ РАБОТАЮТ, у них нет склонности сидеть дома, изображать из себя маленькую хозяюшку, у которой самец идет на охоту в большой мир и притаскивает шерстяного мамонта на ужин. Я САМА МАМОНТА ЗАВАЛЮ И ПРИТАЩУ, даже если твоя мать не была на это способна.

– Не трогай мою мать!

– Ты сам начал, завел свою песню про любимого отца. Ты думаешь, твой отец считается с тем, что обязан твоей матери своим успехом в карьере? Разве ты не видишь, что твоя мать всю жизнь провела в скуке и фрустрациях, все пыталась оправдать свое существование?

– Моя мать довольна своей жизнью. Ей нравилось за нами ухаживать и заботиться о каждом из нас. Жаль, что тебе не знакомо это чувство.

– Твоя мать стирала твои трусы и исполняла все твои желания, пока мы с тобой не съехались. Она тебя снабдила шестьюдесятью парами трусов, когда ты поехал учиться в университет, чтобы тебе хватало чистого белья на два месяца до следующего раза, когда ты домой поедешь, где тебе она все выстирает, выгладит и выдаст в сложенном виде. Твоя мать сделала из тебя такого беспомощного обормота. И к твоему сведению, никому не нравится стирать чужое белье, Саймон, даже твоей матери.

– Ты говоришь глупости. Я не могу с тобой разговаривать, когда ты несешь такую чушь. Мне нужна жена, которая меня поддерживает, а ты только и делаешь, что унижаешь меня.

– Мне нужен муж, который меня поддерживает, а ты только и делаешь, что жалуешься, что у тебя, видите ли, не образцовая жена из Степфорда. Иди ты в жопу!

– Сама иди туда!

– Я первая сказала! Первое слово дороже второго!

– Видишь? Ты как ребенок, с тобой невозможно разговаривать.

Ну, мы с ним больше и не разговариваем.

Вторник, 8 ноября

Утро началось не с той ноги. Иногда мне кажется, что я человек-невидимка, – моя роль заключается в том, чтобы незримо делать работу по дому, убирать за всеми, находить потерявшуюся спортивную форму и бутылки для воды. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, вроде бы мелочь, но именно они отравляют жизнь, было то, что несмотря на мои слова, что мне надо почистить зубы и потом сразу бежать с детьми в школу, Саймон закрылся в ванной, чтобы от души посидеть и подумать на унитазе, как раз в тот самый момент, когда я хотела зайти и почистить зубы. Ему было наплевать на тот хаос, что царил с самого утра в доме, он был озабочен только своим утренним кофе и туалетом, в то время как я металась по кухне, собирала сэндвичи детям в школу, одновременно проверяла у них домашку, заполняла бланки родительского согласия на участие детей в экскурсии, про которую они вчера ничего не говорили, а бумажку «только что нашли» в портфеле, при этом я красилась, чтобы на работе продолжать поддерживать впечатление спокойного и надежного профессионала. Хрен бы с этим, но ведь он, эгоистичная жопа, закрылся в ванной, где стоит моя зубная щетка, и вынуждал меня либо выходить из дому с нечищеными зубами, либо опоздать, потому что мне придется ждать, когда он просрется. Я начала колотить в дверь и нарушила обещание, которое дала себе вчера – «никогда больше с ним не разговаривать», тем, что попросила его поторопиться, на что он мне ответил из-за двери, что «он не может приказать своему кишечнику поторопиться». Я заколотила в дверь снова и прокричала, что тогда ему придется везти детей в школу, на что он ответил, что сегодня не его очередь и вообще он опаздывает на работу, где его ждут важные и срочные дела, на что я застучала в дверь снова и напомнила, что вообще-то опаздываю сейчас я и это у меня сегодня важная встреча в офисе с утра. Наконец, он выплыл из ванной с довольной улыбкой, и я ринулась туда (стараясь не дышать), с остервенением почистила зубы, выскочила оттуда, задыхаясь и отплевываясь, загрузила детей в машину, втопила так, что все шестеренки завизжали, а дети удивленно спросили, куда мы так торопимся, и мои объяснения, что у мамы теперь новая работа и на работе у нее скоро важная встреча, их не впечатлили, а скорее нагнали тоску. Ни один из них не сказал, что мама молодец, не пожелал мне хорошего дня, ни пуха, ни пера, ничего! Им все равно, ведь для своей семьи я существую лишь для того, чтобы быть у них в услужении. Сама по себе как личность я для них не существую. Я – прислуга, собираю ланчи в школу, варю, стираю, мою, подбираю их носки-трусы-майки по всему дому.