Текст книги "Радость науки. Важнейшие основы рационального мышления"

«Следуя за наукой»

Как утверждают социологи, чтобы действительно понять, как работает наука, нужно рассматривать ее в более широком контексте человеческой деятельности – культурном, историческом, экономическом и политическом. Они сказали бы, что просто рассказывать «как мы занимаемся наукой», с точки зрения практика вроде меня, слишком наивно, ведь наука гораздо сложнее. Они также настаивают, что наука не является ценностно-нейтральной деятельностью, поскольку у всех ученых есть мотивы, предубеждения, идеологические позиции и корыстные интересы, как и у всех остальных, например продвижение по службе, укрепление репутации или признание теории, на разработку которой они потратили годы. И даже если у самих исследователей нет предубеждений или мотивов, то у их работодателей и спонсоров они наверняка будут. Стоит ли говорить, что я нахожу такую оценку излишне циничной. Хотя те, кто занимается наукой, или даже те, кто платит им зарплату, почти наверняка не будут непредвзяты, научные знания, которые они получают, должны быть таковыми. И это обусловлено тем, как работает научный метод: он самокорректируется, опирается на прочные основы того, что уже установлено как фактически верное, подвергается проверке и опровержению, полагается на воспроизводимость и так далее.

Но еще бы я этого не говорил, да? В конце концов, хочу убедить вас в моей собственной объективности и нейтральности. Однако я тоже не могу быть полностью объективным или непредвзятым, как бы ни пытался. Но изучаемые мной предметы – теория относительности, квантовая механика или ядерные реакции внутри звезд – являются ценностно-нейтральными описаниями внешнего мира, равно как и генетика, астрономия, иммунология и тектоника литосферных плит. Научные знания, которые мы получаем о мире природы (описание самой природы) не отличались бы, если бы те, кто их открывает, говорили на других языках или придерживались другой политики, исповедовали другие религии или представляли другие культуры – при условии, конечно, что они честны и искренни и занимаются наукой хорошо и добросовестно. Конечно, наши исследовательские приоритеты – вопросы, которые мы могли бы задать, – зависят от того, что считается важным в данный период истории или в данной части мира, или от того, кто обладает властью решать, что важно и какие (и чьи) исследования финансировать; эти решения могут быть продиктованы культурными, политическими, философскими или экономическими соображениями. Например, физические факультеты в бедных странах с большей вероятностью будут финансировать исследования в области теоретической физики, чем экспериментальной физики, поскольку ноутбуки и доски дешевле лазеров и ускорителей частиц. Эти решения о том, какими вопросами заниматься и какие исследования финансировать, также могут быть подвержены предвзятости; и поэтому, чем больше разнообразия мы сможем обеспечить среди тех, кто занимает руководящие посты и обладает властью, тем больше дело науки сможет защитить себя от предвзятости при определении того, какие направления исследований являются более или менее перспективными или потенциально важными. При этом то, что в конечном итоге узнаётся о мире – само знание, полученное в результате качественной науки, – не должно зависеть от того, кто этой наукой занимался. Один ученый, работающий в элитном учреждении, может достичь результата, отличающегося от результата второго ученого, работающего в другом учреждении, которое не считается элитным; но ни один из них не претендует на более точный результат, чем другой. В силу природы науки и накопления доказательств истина все равно найдет себе дорогу.

Многие, кто с подозрением относится к мотивам ученых, утверждают, что наука как процесс никогда не бывает свободной от оценочных суждений. В какой-то степени, как мы уже обсуждали, они правы. Как бы искренне мы, ученые, ни считали, что наше стремление к знаниям и истине объективно и чисто, мы должны признать, что идеал, согласно которому вся наука непредвзята, – миф. Во-первых, существуют ценности, внешние по отношению к науке, такие как этические и моральные принципы относительно того, что мы должны или не должны изучать, и социальные ценности, например соображения, касающиеся общественных интересов. Такие внешние ценности неизбежно играют определенную роль в принятии решений о том, какие научные изыскания финансировать и проводить, – и, конечно, эти решения бывают подвержены предвзятости, о которой мы должны помнить и с которой мы должны бороться. Во-вторых, существуют внутренние ценности науки, такие как честность, неподкупность и объективность, ответственность за которые несут ученые-исследователи. Это не означает, что ученые не должны также иметь права голоса в формировании или обсуждении этих внешних ценностей, поскольку они несут ответственность за рассмотрение последствий своих исследований, с точки зрения того, как они могут применяться, и с точки зрения политических мер, к которым они могут приводить, и реакции общественности на них. К сожалению, слишком часто ученые спорят между собой о том, может ли наука в принципе быть непредвзятой, путая непредвзятое стремление к чистым знаниям о мире – например, в астрофизике – с неизбежно базирующимися на ценностных суждениях исследованиями в таких областях, как наука об окружающей среде или политика общественного здравоохранения[5]5
   Этот вопрос замечательно освещается в книге Heather Douglas, Science, Policy, and the Value-Free Ideal (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2009).


[Закрыть].

Но если предположить, что мы можем согласиться с тем, что наука в реальном мире не совсем свободна от оценочных суждений, в отличие от знаний, полученных в процессе добросовестной научной работы, то давайте продолжим исследовать некоторые сложности, с которыми иногда сталкивается общественность в восприятии науки – обоснованные и необоснованные.

Научный прогресс определенно сделал нашу жизнь неизмеримо проще и комфортнее. Благодаря знаниям, открытым наукой, мы смогли лечить болезни, создавать смартфоны и отправлять космические аппараты за пределы Солнечной системы. Но этот успех иногда может иметь негативные последствия, вселяя в людей ложную надежду и нереалистичные ожидания. Многие бывают настолько ослеплены успехом науки, что верят любому отчету или маркетинговому трюку, который звучит хотя бы отдаленно «научно», независимо от источника информации и бесполезности продукта. Это не их вина, ведь не всегда легко отличить реальные научные данные от обманчивого маркетинга, основанного на ненаучных представлениях.

Понятно, что большинство людей склонны не слишком беспокоиться о самом научном процессе, а только о том, чего способна достичь наука. Например, когда ученые заявляют, что открыли новую вакцину, общественность хочет знать, безопасна и эффективна ли она, и либо поверит, что ученые знают, что делают, либо у нее возникнут подозрения (относительно мотивов ученых или их работодателей). Скорее всего, только другие ученые из этой же области будут разбираться, проводилось ли исследование в уважаемой лаборатории, прошла ли вакцина строгие рандомизированные клинические контрольные испытания и было ли исследование опубликовано в авторитетном журнале и прошло ли надлежащий процесс рецензирования. Они также захотят знать, являются ли заявленные результаты повторяемыми.

Общественности еще сложнее решить, чему или кому доверять, когда ученые расходятся во мнениях или когда они выражают неуверенность в своих результатах. Хотя это совершенно нормально в науке, многие люди тем не менее задаются вопросом, как они могут верить всему, что говорят ученые, если сами ученые никогда не бывают до конца уверены. Недостаточное информирование людей о важности неопределенности и дебатов в науке является одной из главных проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня при объяснении того, как мы развиваем наше научное понимание мира.

В еще большее замешательство общественность может прийти, когда рекомендации – особенно по вопросам общественного здравоохранения – не только противоречат друг другу, но и поступают к ним из источников, не относящихся к научному сообществу, например из массмедиа, политики, сообщений в интернете или уже после их распространения в социальных сетях. В реальности даже настоящие научные открытия становятся достоянием общественности лишь после прохождения ряда фильтров, будь то сотрудник пресс-службы лаборатории или университета, которому пришлось выделять упрощенное сообщение из сложной научной статьи, журналист, ищущий громкий заголовок, или любитель науки, размещающий пост в соцсети. Это может быть что угодно: информация о мерах предосторожности во время пандемии, о рисках вейпинга или преимуществах использования зубной нити. И по мере того как история развивается и распространяется, меняются и мнения о ней – как основанные на фактах, так и все остальные, – поэтому в конечном итоге мы все равно верим в то, во что хотим верить. Вместо вынесения осторожных, подкрепленных фактическими данными рациональных суждений, многие принимают нечто как истину, если это соответствует их предрассудкам, и игнорируют то, чего они не хотят слышать.

Прежде чем продолжить, я должен также сказать несколько слов о советах, которые ученые дают правительствам, чтобы те могли принимать взвешенные политические решения. Хотя ученые способны предоставить все имеющиеся у них доказательства – от результатов лабораторных экспериментов или компьютерного моделирования, данных клинических испытаний, графиков и таблиц до выводов, которые они делают из своих результатов, – в конечном итоге именно политики решают, как поступить с их научными рекомендациями. Я хочу прояснить, что ученые всегда должны давать рекомендации на основе своей конкретной области знаний. Так, эпидемиологи, бихевиористы и экономисты могут иметь разные взгляды на то, что лучше для населения при борьбе с Covid, а политики затем должны взвесить затраты и выгоды от мер, предлагаемых в иногда противоречивых советах. Эпидемиолог может оценить количество избыточных смертей из-за Covid, связанных с недельной отсрочкой введения карантина, а экономист может подсчитать, что эта задержка позволяет избежать потерь ВВП, способных привести к эквивалентному или даже большему числу смертей. Оба эксперта будут основывать свои выводы на результатах моделирования, которые вполне могут быть очень точными, в зависимости от используемых данных и параметров модели, и все же предсказывать разные выводы. Тогда задача органов власти и политиков – выбрать то, что они считают наилучшим курсом действий. Общественности также приходится делать выбор. Чем больше людей в популяции прозрачным образом получают доступ к этим выводам и берут на себя задачу научиться понимать их, тем больше у них возможностей сделать осознанный выбор – в повседневной жизни и в рамках демократического процесса, – который принесет пользу им и их близким.

Наука, в отличие от политики, не является идеологией или системой убеждений. Это процесс. И мы знаем, что политики основывают свои политические решения не только на научных данных. Таким образом, даже если с научной точки зрения все предельно ясно, когда дело доходит до сложности человеческого поведения, принятие решений никогда не бывает свободным от ценностных суждений. И, как я вынужден признать, оно и не должно быть таковым.

Политики, равно как и большинство людей, почти всегда следуют той науке, которая соответствует их предпочтениям и идеологиям. Они будут тенденциозно выбирать выводы, подходящие их целям, часто под влиянием общественного мнения, которое, в свою очередь, формируется особенностями подачи фактов СМИ, официальными источниками или самими учеными. Отношения между наукой, обществом и политикой включают в себя сложные петли обратной связи. И чтобы вы не подумали, будто я чрезмерно критикую политиков, я первый признаю, что ученых не избирают, и поэтому в наши обязанности как ученых не входит указывать, какую политику следует проводить. Все, что мы можем делать, это максимально четко информировать и предоставлять рекомендации, основанные на лучших научных данных, доступных на данный момент. Порой мы испытываем очень сильные чувства по поводу какой-либо проблемы, но это не должно влиять на те советы, которые мы даем. В демократии, независимо от того, поддерживаем мы то или иное правительство или нет, в конечном итоге именно избранные политики должны принимать решения и нести за них ответственность, а не ученые – хотя общество наверняка получило бы неизмеримую выгоду, если бы у нас было больше политиков с научной подготовкой и в целом более высокой научной грамотностью.

К счастью, эта книга не о сложных взаимоотношениях между наукой, политикой и общественным мнением, а о том, как мы можем использовать лучшие черты научного процесса в наших более широких процессах принятия решений и формирования мнений в повседневной жизни. Научный метод – это сочетание любопытства к миру, готовности задавать вопросы, наблюдать, экспериментировать и рассуждать, и, конечно же, менять свои взгляды и учиться на опыте, если открытие опровергает наше предвзятое мышление.

Итак, ниже я предлагаю вашему вниманию краткое руководство к тому, как мы все можем мыслить и вести себя более рационально. Каждая глава представляет собой совет, вынесенный из того или иного аспекта научного метода. Мы можем обнаружить, что более научный подход к мышлению о мире может привести нас к лучшему будущему.

1. Нечто либо верно, либо нет

Сколько раз вы вступали в спор с другом, коллегой или членом семьи – а то и вовсе незнакомцем в социальных сетях – и указывали на очевидный, по вашему мнению, факт, а в ответ слышали: «Ну, это просто ваше личное мнение» или «На это можно смотреть иначе»? Подобные ответы – часто вежливые, иногда агрессивные – являются примерами коварного и тревожно распространенного феномена «постправды». Это слово, по определению составителей Оксфордского словаря, применяется «для обозначения обстоятельств, при которых объективные факты являются менее значимыми при формировании общественного мнения, чем обращения к эмоциям и личным убеждениям». Постправда стала настолько распространенной, что в 2016 году этот термин был назван словом года. Не слишком ли далеко мы ушли от объективной истины, если даже проверенные факты о мире могут удобно отвергаться, когда они нам не нравятся?

Даже в нынешнем постмодернистском мире культурного релятивизма интернет и, в частности, социальные сети ведут общество ко все большей поляризации мнений по всевозможным культурным и политическим вопросам, и от нас ожидают, что мы займем ту или иную сторону, каждая из которых претендует на «истину». Когда откровенно ложное утверждение, мотивированное неким идеологическим убеждением, берет верх над неоспоримым фактом или над знаниями, подкрепленными надежными доказательствами, мы наблюдаем феномен политики постправды в действии. В социальных сетях это чаще всего проявляется в связи с теориями заговора или в заявлениях популистских лидеров или демагогов. К сожалению, этот иррациональный образ мышления заразил взгляды многих людей в целом, включая их отношение к науке, и мы часто видим заявления в соцсетях о том, что мнение значимее доказательств.

В науке мы используем разные модели для описания природы; у нас разные способы преумножения наших научных знаний, и мы регулярно создаем всевозможные нарративы в зависимости от того, какие аспекты явления или процесса мы хотим понять, но это не говорит о том, что существуют альтернативные истины о мире. Физик вроде меня пытается раскрыть высшие истины о том, как мир устроен. Такие истины существуют независимо от человеческих чувств и предубеждений. Получить научные знания нелегко, но признание существования истины, к которой мы можем стремиться, делает нашу миссию более ясной. Следование научному методу, критика и проверка наших теорий, повторение наших наблюдений и экспериментов гарантируют, что мы приближаемся к этой истине. Но даже в нашем беспорядочном повседневном мире мы все еще можем придерживаться научного подхода, чтобы добраться до истины в том или ином вопросе – чтобы помочь нам видеть сквозь туман. Поэтому мы должны научиться распознавать и отсеивать культурно относительные истины или идеологически мотивированные истины и исследовать их рационально. И когда мы сталкиваемся с такими разновидностями лжи, которые называют альтернативными фактами, мы должны помнить, что люди, распространяющие их, не пытаются представить внушающий доверие нарратив вместо исходного факта, а просто создают внешне правдоподобные уровни сомнений в соответствии со своей идеологией.

В повседневной жизни существует множество ситуаций, в которых признание существования объективной истины и принятие мер по ее поиску могут оказаться гораздо более ценными, чем удобство, прагматизм или личные интересы. И как же мы добираемся до этой истины – не моей истины или вашей истины, не консервативной истины или либеральной истины, не западной истины или восточной истины, а единственной истины о чем-то – какой бы тривиальной она ни была? И к кому мы можем обратиться за помощью? Как мы можем быть уверены в честности и объективности источника?

Иногда бывает легко понять, почему человек, группа или организация придерживаются определенной точки зрения, когда у них могут иметься определенные мотивы или корыстные интересы. Например, если представители табачной промышленности говорят вам, что курение на самом деле не вредно и что риски для здоровья преувеличенны, то вы должны справедливо отмахнуться от их слов. Еще бы они так не говорили, не правда ли? Но люди слишком часто применяют такой довод ошибочно, когда в этом нет необходимости. Например, если климатолог говорит, что климат Земли быстро меняется и нам нужно изменить свой образ жизни ради предотвращения катастрофических последствий, отрицатель изменения климата часто возражает: «Ну конечно, они все так говорят… Им ведь платят “x”» (где «x» – это, например, экологические организации, компании по производству зеленой энергии или просто считающиеся либеральными научные круги).

Я не отрицаю, что в некоторых случаях этот цинизм оправдан: все мы можем вспомнить примеры исследований, финансируемых по идеологическим или коммерческим мотивам. И мы также должны остерегаться так называемого слепого прочесывания данных (известного также как «пи-хакинг»), при котором анализ данных намеренно используется не по назначению, в попытке найти нечто такое, что может быть представлено как статистически значимое, а затем сообщить только об этих искусственно отобранных выводах[6]6
   См., например, Head M. L. et al., “The extent and consequences of p-hacking in science”, PLoS Biology 13, no. 3 (2015): e1002106, doi:10.1371/journal.pbio.1002106.


[Закрыть]. Подробнее об этом я расскажу в шестой главе в связи с проблемой предвзятости подтверждения. Однако, несмотря на эти неизбежные предубеждения, подозрения в отношении науки или отрицание ее результатов часто возникают из-за непонимания научного процесса.

В науке объяснение, выдержавшее проверку научным методом, может стать установленным фактом о мире, дополняя наши совокупные научные знания… и этот факт не изменится. Позвольте мне привести вам мой любимый пример из физики. Галилей придумал формулу, позволившую ему рассчитать скорость падения предмета. Но его формула была не «просто теорией». Все мы до сих пор пользуемся ею четыре с лишним столетия спустя, поскольку знаем, что она верна. Если я брошу мяч с высоты пяти метров, он будет падать в течение одной секунды[7]7
   На самом деле, это займет чуть больше одной секунды (ближе к 1,01 секунды), и точное значение будет зависеть от того, где на поверхности Земли я брошу мяч, поскольку гравитационное притяжение падающего объекта может незначительно варьироваться от одного места к другому в зависимости от местной геологии, высоты над уровнем моря и даже того, как далеко мы находимся от экватора, поскольку Земля не является идеальной сферой.


[Закрыть], прежде чем удариться о землю – не две секунды или полсекунды, а одну секунду. Это установленная, абсолютная истина о мире, которая никогда не изменится.

Напротив, когда речь заходит о сложности индивидуального человеческого поведения (психо– логия) или о том, как люди взаимодействуют в обществе (социология), мы неизбежно обнаруживаем, что существует больше нюансов и неясностей. Это говорит о том, что часто может действительно существовать несколько «истин», в зависимости от того, как мы смотрим на мир. Иное дело, когда речь идет о физическом мире, например о времени, за которое мяч падает на землю. Когда ученые-естествоиспытатели – физики, химики или биологи – заявляют, что нечто либо верно, либо нет, они говорят не о сложных моральных истинах, а об объективных истинах о мире.

Продемонстрировать сказанное я хочу списком произвольно выбранных фактов, каждый из которых либо истинен, либо ложен. Они не подлежат обсуждению и не зависят от мнения, идеологических убеждений или культурного фона, и мы можем использовать научный метод, чтобы подтвердить или опровергнуть каждый из них. Выводы, которые мы делаем о них, также не изменятся с течением времени. Некоторые читатели, возможно, захотят оспорить некоторые из них – возможно, сказав что-то вроде: «Но это всего лишь ваше мнение» или «Как вы можете быть так уверены? Я думал, что научный метод всегда оставляет место для сомнений» и так далее. Однако пункты этого списка призваны показать, что, хотя мы всегда должны быть открыты для новых идей и объяснений в науке и что утверждение, которое мы когда-то считали истинным, может оказаться ложным, как только мы достигнем более глубокого понимания, некоторые вещи мы все-таки действительно знаем наверняка. Честное слово. Причина, по которой я так уверен, заключается в том, что если наука ошибается в отношении любого из пунктов в приведенном ниже списке, то все здание науки должно быть разрушено и перестроено. Хуже того, все технологии, основанные на этих знаниях, было бы невозможно создать. И я нахожу это настолько маловероятным, что уверен в них настолько, насколько это возможно в науке.

Итак, вот этот список:

1. Люди ходили по Луне – истина.

2. Земля плоская – ложь.

3.  Жизнь на Земле эволюционировала в результате процесса естественного отбора – истина.

4.  Мир был создан около шести тысяч лет назад – ложь.

5.  Климат Земли быстро меняется, в основном из-за действий человечества – истина.

6.  Ничто не может перемещаться в пространстве быстрее скорости света в вакууме – истина.

7.  В человеческом теле примерно семь миллиардов миллиардов миллиардов атомов – истина.

8.  Антенны 5G способствуют распространению вирусов – ложь.

Для каждого из этих примеров я могу привести горы доказательств, подтверждающих их истинность или ложность. Но это было бы очень скучно. С другой стороны, интереснее исследовать то, почему некоторые люди склонны не согласиться со мной, если, позволю себе утверждать, они не мыслят научно. Возьмем идею фальсифицируемости. Философ Карл Поппер утверждал, что мы никогда не сможем доказать справедливость научной теории, поскольку это потребовало бы от нас проверить ее всеми мыслимыми способами, что невозможно. Однако один-единственный контрпример может доказать ложность теории. Вспомните пример белых лебедей, о которых я упоминал ранее. Поппер считал, что идея фальсифицируемости является важнейшей чертой научного метода. Однако слабость его аргументации заключается в том, что предложенный контрпример – скажем, экспериментальный результат – сам по себе может оказаться ложным. А вдруг коричневый лебедь, опровергающий утверждение о том, что все лебеди белые, просто заляпан грязью? Так было в знаменитом эксперименте с нейтрино, якобы двигавшимися быстрее скорости света, о котором я упоминал во введении. К сожалению, именно к этой лазейке прибегают сторонники теории заговора, отрицая достоверность любых доказательств против своей любимой теории – будь то утверждения о том, что высадка на Луну была мистификацией, или что Земля плоская, или что вакцина MMR (тривакцина против кори, эпидемического паротита и коревой краснухи) вызывает аутизм у детей. Они вечно утверждают, что доказательства против их теории сами по себе ложны. Это классический пример неправильного использования одного из инструментов научного метода – отрицание и отклонение любых доказательств, которые фальсифицируют чью-либо теорию, без рационального научного обоснования этого отказа и без указания того, какую форму доказательств можно было бы потребовать как достаточную для опровержения их теории.

Еще более увлекателен противоположный сценарий, когда что-то фактически верное отрицается несмотря на неопровержимые доказательства. Это отрицание может принимать несколько форм: самая основная называется буквальным отрицанием и означает простой отказ принять факты или поверить в них. Кроме него существует интерпретативное отрицание, при котором факты принимаются, но интерпретируются иначе, подгоняясь под идеологию, культуру, политику или религию человека. Наконец, самая интересная разновидность – косвенное отрицание (этот термин ввел социолог Стэнли Коэн)[8]8
   Эта идея описана в книге Коэна States of Denial: Knowing About Atrocities and Suffering (Cambridge, UK: Polity Press, 2000), где он обсуждает все способы избегания и уклонения от неприятной реальности.


[Закрыть]. В последнем случае, если A подразумевает B и мне не нравится B, то я также отвергаю и A. Например, теория эволюции подразумевает, что жизнь развивается случайным образом и без всякой цели, однако это противоречит моим религиозным убеждениям, поэтому я отвергаю теорию эволюции. Или: действия, направленные на противодействие изменению климата, требуют от меня изменить свой образ жизни, к чему я не готов, поэтому отвергаю утверждения о том, что климат меняется или что мы можем что-то с этим сделать. Или: чтобы остановить распространение вируса Covid-19, мы должны следовать советам правительства, оставаться дома и терять доход, а также носить маски в общественных местах. Это ограничивает мои основные свободы, и поэтому я отвергаю научные доказательства, призывающие к таким действиям.

Конечно, есть огромная разница между достоверными научными фактами и теми путаными расплывчатыми истинами, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни. Когда отдельное утверждение о чем-то встроено в сложную паутину убеждений, чувств, поведенческих привычек, социальных взаимодействий, процедур принятия решений или множества других вопросов, с которыми мы сталкиваемся и которые обсуждаем, тогда проблема может оказаться далеко не черно-белой. Это не значит, что утверждение не соответствует действительности, а скорее то, что оно само по себе может не быть полностью справедливым во всех ситуациях. Даже простое утверждение может быть как истинным, так и ложным в зависимости от контекста; оно может быть истинным в одной ситуации, но не в другой. Порой то же самое происходит и в науке. Когда я утверждал, что мяч, брошенный с высоты пяти метров, ударится о землю через одну секунду, я не упомянул контекст, в котором это является истинным фактом, а именно что это применимо только к Земле. Мячу, сброшенному с высоты пяти метров над поверхностью Луны, потребуется почти две с половиной секунды, чтобы упасть на землю, потому что Луна меньше Земли и обладает более слабым гравитационным притяжением. Здесь применяется та же научная формула – она-то является абсолютной истиной, – но цифры, которые мы вводим, чтобы получить ответ, другие. Иногда даже научные истины следует рассматривать в контексте[9]9
   Если вы хотите больше узнать о природе истины, то вам стоит ознакомиться с произведениями покойного Питера Липтона, например с его лекцией 2004 года по философии науки, организованной Лондонским королевским обществом в память о сэре Питере Медаваре, “The truth about science”, Philosophical Transactions of the Royal Society B 360, no. 1458 (2005): 1259–69, https://royalsocietypublishing.org/doi/abs/10.1098/rstb.2005.1660), или его статьей “Does the truth matter in science?” в Arts and Humanities in Higher Education 4, no. 2 (2005): 173–83, doi:10.1177/1474022205051965.


[Закрыть].

Простая истина также может быть расширена, чтобы включить больше информации и дать нам более глубокое понимание, которое может устремить ее в другом направлении. Например, научный факт о том, сколько времени требуется мячу, чтобы удариться о землю, будь то на Земле или на Луне, объясняется законом всемирного тяготения Ньютона. Но теперь у нас есть более глубокое представление о природе гравитации благодаря теории относительности Эйнштейна. Хотя время, необходимое для падения мяча, – неизменный факт (учитывая контекст), теперь мы лучше понимаем, что происходит. Ньютоновская картина гравитации как невидимой силы, притягивающей мяч к земле, была заменена эйнштейновским представлением о массах, искривляющих пространство-время вокруг себя (я не буду здесь вдаваться в физику, но если вам интересно, я написал несколько нетехнических описаний этого явления)[10]10
   Например, рекомендую недавно изданную книгу The World According to Physics (Princeton University Press, 2020).


[Закрыть]. И даже это проницательное ви́дение может однажды уступить место более фундаментальной теории гравитации; но факт о том, сколько времени требуется мячу, чтобы удариться о землю, не изменится.

Возможно, вы подумаете, что примеры из науки, когда истина может зависеть от контекста, это хорошо, но как это проявляется в нашем повседневном мире? Что ж, вот вам пример: вы можете считать утверждение «Больше физической нагрузки полезно для вашего здоровья» бесспорным, но это не так, если вы уже слишком много тренируетесь или если у вас есть заболевание, делающее упражнения опасными.

Некоторые утверждают, что личные и культурные предубеждения, социальные нормы и исторические контексты следует учитывать, когда принимаются решения о том, является ли что-то истиной. Теория, известная как социальный конструктивизм, утверждает, что истина конструируется социальными процессами; фактически все знания «сконструированы». Следовательно, наше представление о том, что истинно, также субъективно. Это даже повлияло на наши научные представления о реальности, такие как определение расы, сексуальности и гендера. Иногда необходимо сделать обоснованный и важный вывод. Однако чрезмерное использование таких аргументов может в конечном итоге привести нас к опасной идее о том, что истина есть то, с чем мы как общество решаем согласиться. А вот это уже, боюсь, чепуха.

Конечно, большинство ученых смотрят на мир иначе. В целом наука прогрессирует, и наши знания о физической вселенной расширяются благодаря так называемому научному реализму, согласно которому наука предоставляет нам все более точную карту реальности, независимую от нашего субъективного опыта. Другими словами, существуют факты о нашей Вселенной, верные независимо от того, как мы решаем их интерпретировать, и если у нас есть более одной интерпретации происходящего, то это наша проблема, которую нужно решить, а не проблема Вселенной. Иногда не удается найти правильную интерпретацию происходящего и можно надеяться в лучшем случае на объяснение, удовлетворяющее всем критериям добросовестной научной теории: например, что оно объясняет все существующие свидетельства, а также делает новые проверяемые предсказания, которые получается измерить и проверить. Или же нам придется подождать, пока будущие поколения придумают лучшую теорию или интерпретацию, подобно тому, как объяснение гравитации Эйнштейном заменило объяснение Ньютона. То есть ученые знают, что, даже если наше нынешнее понимание некоторых аспектов физической реальности туманно, это не означает, что спорно само существование реального мира.

Итак, как же идея о существовании объективных научных истин о мире помогает нам принимать решения или спорить о том, хорош капитализм или плох либо допустимы или недопустимы аборты? Давайте кратко рассмотрим то, что на первый взгляд может показаться очевидными моральными «истинами», и выясним, можем ли мы использовать рациональные аргументы для проверки их объективности. Вот четыре утверждения: