Текст книги "Побег"

Будет – он был уверен. Кэрол – практичная. Она может быть такой же безжалостной, как он. Несомненно, она слышала большинство, если не все из того, что сказал Бейнон. Если она думает, что он, Док, поверил этому человеку, – а так ли уж трудно было ему поверить? Не содержится ли большая доля правды в том, что он сказал, – если она подумала, что он поверил Бейнону и собирается действовать соответственно...

Он не знал, что делать. В высшей степени умно – или с убедительностью пьяного, мучимого угрызениями совести человека – Бейнон обставил дело так, что любое движение или неподвижность могли оказаться смертельными.

– Это... Это глупо, – сказал он, и его голос звучал весело и глубоко искренне, придавая сказанному одновременно характер заявления и просьбы. – Неужели ты действительно думаешь, что я купился на такую чушь собачью?

– Хитрый вопрос, – тут же отметил Бейнон. – Ты ведь не знаешь – действительно ли это чушь собачья или нет. Если честно, я тоже не знаю. Очевидно, я верил малышке Кэрол, нашей Кэрол – наверное, так мне следует ее называть? – одно время. Но после того как были убиты три человека, несмотря на ее обещание, что не будет убит ни один, – так вот, было ли ложью одно лишь это обещание или все они? И еще...

– Хватит! – перебил его Док. – Это был ловкий ход, Бейнон, но...

– И еще. – Бейнон повысил голос. – Возможно, она была совершенно искренна и правдива со мной. Возможно, она просто не знала, что будет три убийства – в дополнение, конечно, к твоему собственному. Но, увидев, в какое смятение меня повергли эти убийства, и из-за страха перед тем, что я могу стать слабым звеном... – Это было низко, жестоко. А он все еще не закончил. Фальшиво улыбаясь, он вбил последний гвоздь в крест сомнений Дока. – Кэрол, милая. – Бейнон оттолкнул назад свой стул и встал, протянув одну руку так, будто собирался ее обнять. – Надеюсь, вы не станете думать о ней плохо, мистер Маккой. В конце концов, вы долго сидели под замком – это первая ваша разлука с тех пор, как вы поженились, не так ли? – а она – здоровая, полная энергии молодая женщина, на долю которой, пожалуй, выпало чересчур...

Кэрол издала приглушенный стон. Она стремительно подошла к нему и вдавила пистолет ему в живот. И комната содрогнулась от отрывистых выстрелов.

Бейнон дико завопил; странным образом, но это прозвучало подобно смеху. Он согнулся пополам и замер в позе человека, хлопающего себя по коленям; потом рухнул замертво, изрешеченный пулями, прежде чем его тело описало полный круг.

Пистолет выпал из руки Кэрол. Она стояла очень прямая, зажмурив глаза, и рыдала от бессилия:

– Он... он врал, Док! Подлый, м-мерзкий, грязный! Жаль, что я не могу убить его еще раз!

– Ну все, все. Не заводись! – Док обнимал ее, ласкал своими ладонями, все еще влажными от пота. – Я сейчас принесу тебе выпить, и...

– Он врал, Док! Т-ты веришь мне, да? Того, о чем он рассказывал, и в помине не было.

– Конечно не было, – сердечно сказал Док. – Я ни на секунду не подумал, что это было.

– Я... я просто вела себя с ним по-дружески. П-просто притворялась. У меня не было другого выхода. Я должна была вести себя доброжелательно, вызвать у него желание познакомиться со мной, а иначе он бы не...

Прошло какое-то мгновение, прежде чем Док осознал, что она говорит только про один-единственный аспект, осмысленный Бейноном: про ее то ли мнимую, то ли действительно имевшую место неверность. Вот все, что не давало ей покоя, все, что она отрицала. И это должно было означать, что больше отрицать было нечего.

Эта была успокаивающая мысль, и он яростно прижал ее к себе в каком-то порыве смущения. Потом осознал, что если та часть истории, которая не оспаривается, – вымысел, то другая часть должна быть правдой. И с трудом сдержался, чтобы не оттолкнуть ее.

– В-вот почему я не хотела приходить сюда, Док. Я... я боялась, что он скажет что-нибудь, н-нагородит кучу вранья, просто чтобы расквитаться со мной, и...

Док сел на стул и привлек ее к себе на колени. Ласково улыбаясь, он заставил ее выпить, ласково вытер ее слезы носовым платком.

– А теперь давай посмотрим на это вот с какой стороны, – сказал он. – Ты хотела вытащить меня на волю. Единственный способ, каким ты могла это сделать, – это скомпрометировать его, так что – да подожди же! – между вами должно было что-то произойти. В конце концов, если у тебя не было дубины, чтобы занести над его головой, то... – Он осекся. Выражение ее глаз остановило его. Он выдавил из себя смех, который прозвучал довольно естественно, потом встал, держа ее на руках. – Он очень умный человек. – Док улыбнулся. – Трудно им не восхищаться. Но, думаю, он достаточно поиздевался над нами со своими шуточками, так что, пожалуй, пора нам забыть об этом?

Кэрол чуть повеселела:

– Значит, ты все-таки веришь мне, Док?

– Верю тебе? – искренне проговорил Док. – Ну а с чего бы это я тебе не поверил, дорогая?

Он отнес ее наверх и уложил на кровать. Она вцепилась в его ладонь, когда он хотел выпрямиться, заставила его посидеть возле себя, пока она рассказывала, как скомпрометировала Бейнона. Это звучало убедительно. Док, похоже, был удовлетворен. Уговорив Кэрол, чтобы она попыталась заснуть, он снова отправился вниз и уволок тело Бейнона в подвал.

Это было минутным делом – захоронить труп в бункере для угля. После этого он встал у раковины, отскребая руки мылом с песком для механиков и вытирая их ветошью. Потом, погруженный в свои мысли, он остался стоять там – задумчивая тень почти в полной темноте подвала.

Кэрол. Почему он не может принять ее объяснения? Бейнон временами здорово выпивал. Кэрол приходилось наведываться к нему в номер, чтобы разговаривать с ним. И вот, играя на его слабости, она так его спаивала, что он отключался. И он все еще лыка не вязал рано утром на следующий день, когда она потихоньку выбиралась оттуда. Это было все, что от нее требовалось, не считая, конечно, того, что лифтер и портье видели, как она приходила и уходила. Это все – было более чем достаточно. Для такого заметного человека, как Бейнон, главы комиссии штата по помилованиям и условно-досрочному освобождению, – чтобы жена знаменитого уголовника на всю ночь оставалась у него в номере...

Больше ни в чем не было необходимости сомневаться, так что весьма проблематично, что имело место что-то еще. А что касается денежной взятки – ну, поскольку Бейнон увяз, не было никакого смысла отказываться от некоторого количества смазки.

Все сходится, думал Док. И все-таки он мог по пунктам разнести все это вдребезги. Его мысль работала и работала, двигаясь по кругу, и он отказывался верить каждый раз, когда уже готов был проверить.

Он был готов признать, что его шаткая вера объясняется личными пристрастиями. Как профессиональный преступник, он приучил себя к мысли, что никому не следует доверять до конца. И, как преступник, он научился увязывать супружескую неверность и предательство. Она свидетельствует либо об опасном изъяне в характере, либо о столь же опасном изменении в привязанностях. В любом случае женщина – большой риск в игре, где недопустим никакой риск. Так что... Внезапно Док разорвал мучительный круг своих размышлений, взглянув как бы со стороны на себя – встревоженного, одолеваемого сомнениями существа, которым являлся сейчас. Сравнив с тем обходительным, уверенным и непоколебимым Доком Маккоем. И его передернуло от этого сравнения.

«Так вот, все, хватит! – внушил он себе; мягко улыбнулся. – Больше – ни-ни, ни сейчас, ни после».

Кэрол вымыла кухню. Теперь она стояла у керосиновой плитки, отсыпая кофе в эмалированную кружку. Док подошел и обнял ее. Она повернулась нерешительно, чуть боязливо, и заглянула ему в лицо.

Док пылко поцеловал ее. Сказал полунасмешливо-полусерьезно:

– Мадам, вы отдавали себе отчет в том, что ваш муж – совершеннейший болван?

– Ах, Док! Док, милый! – Она прильнула к нему, спрятав свое лицо у него на груди. – Это я виновата. Я хотела рассказать тебе правду тогда, в самом начале, но...

– Но ты боялась, что я отреагирую именно так, как я отреагировал, – сказал Док. – Этот кофе хорошо пахнет. Как насчет того, чтобы съесть с ним несколько сандвичей?

– Хорошо. Но разве нам не нужно делать отсюда ноги, Док?

– Ну, – Док криво усмехнулся, – конечно, я не рекомендовал бы оставаться здесь на неопределенное время. Но, по-моему, никакой особой спешки нет.

Он неторопливо подошел к холодильнику, заглянул внутрь и вытащил запеченный окорок.

– Бейнон ведь не знал точно, когда мы появимся. А потому обеспечил, чтобы никто другой не наведывался к нему сегодня вечером.

– Наверное, мне не следовало его убивать, да, Док? Это усложняет нам жизнь.

Док расставил на столе тарелки и серебряные приборы. Выложил масло и хлеб. Сказал, что смерть Бейнона – прискорбное событие, но она была неизбежна; когда соучастник настолько раскисает, не остается ничего другого, как его ликвидировать.

– Не знаю, насколько это усложнит нам жизнь, возможно, совсем не усложнит. Но это определенно вынуждает нас менять наши планы.

Кэрол кивнула и сняла кофе с плиты.

– Хочешь налить мне сливок, дорогой? – спросила она. Потом: – Но как это их поменяет?

– Вот как я себе это представляю.

Док сел за стол и нарезал мяса им в тарелки.

– Нашу машину наверняка заметили, пока мы ехали сюда. По крайней мере, мы должны допустить, что это так. Опять-таки, чтобы обезопасить себя, мы не можем исключить возможность того, что кто-то нас видел. Может быть, какой-нибудь мальчишка, который ловил кролика у дороги, или сующая во все свой нос домохозяйка, которая располагала временем и биноклем...

– Могло случиться и такое, – согласилась Кэрол. – Тогда сменим наши шмотки. Оставим нашу машину здесь и поедем на машине Бейнона.

– Правильно. Попытаемся создать впечатление, что уехали куда-то втроем и что еще вернемся. Но, – Док отхлебнул кофе, – вот тут есть одна загвоздка. Мы не знаем, что за планы были у Бейнона и не назначил ли он кому-нибудь встречу. Судя по тому, что мы знаем, он, возможно, должен был встретиться или позвонить кому-то завтра утром или кто-то планировал навестить его здесь или позвонить сюда. Потом, есть еще скот – это серьезная наводка. Когда выяснится, что Бейнон исчез, не поставив в известность своего нанятого на неполный день помощника, – Док покачал головой, – нам придется съехать с дороги. Мы не можем рисковать даже на один момент дольше, чем это необходимо.

– Нет, не можем? – Кэрол нахмурилась. – Значит, мы должны залечь на дно?

– С чего ты так решила? У кого мы заляжем на дно?

– Ну, я просто подумала, что если – ведь у тебя, кажется, была хорошая подруга в той стороне? Я имею в виду, недалеко от Мексики. Ну, ты понимаешь, та старуха – Ма Сантис.

Док с сожалением сказал, что нет: Ма Сантис живет совсем в другой стороне Мексики, там, где Южная Калифорния. По крайней мере, ходили слухи, что она там, хотя, похоже, никто не знал точно, где именно.

– Я даже не знаю, жива ли она, но сдается мне, что, скорее всего, нет. Когда ты так известна, как Ма Сантис и ее ребята, ты ведь еще долго мерещишься людям, спустя годы после того, как умерла.

– Ну что ж! Если нет места, где мы могли бы залечь на дно...

– Полагаю, нам лучше находиться в движении. – Док отодвинул тарелку и встал. – Мы можем обговорить это, пока будем собираться.

Они помыли посуду и убрали ее. Переоделись в старомодную одежду. Что касается разговоров – обсуждения их планов, – то их было очень мало. Решение было принято за них, они оба ясно это понимали. Им придется двигаться гораздо быстрее, чем они собирались, и неразумно будет пользоваться автострадой. Им оставалось только одно. Не считая того, что они прибрались на кухне и расправили покрывало на кровати, они ничего не сделали, чтобы устранить следы своего недолгого пребывания в доме. Правда, Док предложил протереть все, чтобы удалить отпечатки их пальцев, но это была шутка, и Кэрол с готовностью улыбнулась ей. Преступники вовсе не так осторожны в отношении отпечатков пальцев, как это принято думать. По крайней мере, крупные воротилы, которые относятся к преступлению как к профессии, требующей высокой квалификации. Они знают, что опытный специалист по дактилоскопии может проработать весь день в своем собственном доме и не отыскать ни одного распознаваемого отпечатка своих собственных пальцев. Они также знают, что отпечатки пальцев, как правило, являются лишь подкрепляющей уликой; что, скорее всего, их заподозрят в совершении преступления и объявят в розыск задолго до того, как установят их причастность к этому делу по отпечаткам пальцев – если это вообще произойдет.

Док заправил машину Бейнона бензином из бочки в гараже, а также наполнил две канистры емкостью по пять галлонов, которые поставил в заднюю часть салона. Он выкатил машину во двор, и Кэрол загнала внутрь автомобиль с открывающимся верхом; а потом они отправились в путь.

После двухчасовой езды они достаточно отъехали от проселочных дорог и вернулись на автостраду. Остановились там ненадолго, чтобы свериться со своими картами дорог и выбрать оптимальный маршрут до Канзас-Сити. Город находился далеко на севере, скорее дальше, чем ближе от их конечного пункта назначения. Но это, конечно, было и его преимуществом. От них меньше всего ожидали, что они отправятся именно в это место. И как отправная точка оно не давало никакого ключа к разгадке того, куда они направляются.

По их плану им предстояло бросить машину в Канзас-Сити и сесть в поезд, идущий на запад. Они знали, что этот план далеко не идеален. На поезде ты ограничен в своих перемещениях. Ты принадлежишь к относительно небольшой группе людей, и, соответственно, тебя легче вычислить. И все-таки альтернатива была только одна – лететь самолетом, и поезд все-таки подходил им больше. Ночь была прохладная, а то, что они на большей скорости мчались на север, делало ее еще холоднее.

В неотапливаемой машине Кэрол дрожала и теснее прижималась к своему мужу. Он похлопывал ее покровительственно, заметив: как жаль, что им пришлось оставить автомобиль с открывающимся верхом.

– Это была чудесная машина. Наверное, ты долго ее выбирала, а?

– О. – Маленькое плечико Кэрол потерлось о его плечо. – Это очень мило с твоей стороны – сказать такое, Док, – добавила она. – Даже просто подумать о том, что я испытываю разочарование или неудобство в такое время, как сейчас.

Док сказал, что тут нет ничего особенного: это выходит совершенно естественно у любого чудесного во всех отношениях человека вроде него. Кэрол укорила его, легонько ущипнув.

Они ехали уютно устроившись плечо к плечу, и каким-то образом, несмотря на то что температура падала, в машине, казалось, становилось теплее. Кэрол успокоилась и приободрилась. Док оставался Доком – ласковым, забавным, успокаивающим, излучающим передающееся другим людям добродушие, которое объяснялось его абсолютной уверенностью в себе.

Так было в прошлые ночи. Хорошие ночи (всегда кажется, что хорошее было в прошлом) до тюремной отсидки Дока. Кэрол не смогла бы сказать, что именно нарушило эту благостную атмосферу. Но постепенно она обнаружила, что отстраняется от Дока, сдвигаясь в сторону своего сиденья. Она начала задумываться над словами Дока, над интонацией его голоса, сменой выражений на его красивом неброской красотой лице.

То ли Док заметил перемену, то ли нет, то ли знал, что является тому причиной, то ли нет... Но что характерно и очень правильно: он не всегда позволял себе знать, что думает или чувствует. Он пришел к некоему решению и решил придерживаться некоей линии поведения. Если нельзя преодолеть препятствие, не следует обращать на него внимание. До тех пор, пока это возможно. Или до тех пор, пока сама собой не наклюнется более удачная линия поведения.

За пару часов до рассвета он заправил машину из двух канистр. Снова отправившись в путь, он наконец спросил Кэрол, не встревожена ли она чем-то.

– Если я сделал или сказал что-то...

– Нет, – ответила она. – Наверное, дело в том... Ладно, не важно! Не обращай на меня внимания, Док.

– Конечно же я буду обращать на тебя внимание, – сердечно сказал Док. – Сейчас и в любое другое время. Так что давай разберемся с этим делом, что бы это ни было.

– Ну, вообще-то это пустяк, но... – Она заколебалась, посмеиваясь нервно и виновато. – Наверное, мне просто пришло в голову, что если ты... если ты настроен определенным образом, я, вероятно, не узнаю об этом.

– Да? – Его голос устремился вверх. – Я не уверен, что понимаю.

– Я говорю про Бейнона!

– Про Бейнона? – Он с любопытством посмотрел на нее. – Но что о нем говорить? Ты все объяснила. Я поверил тебе. Все разрешилось.

Снова над машиной сомкнулась тишина. Они мчались по тоннелю, который фары высвечивали в ночи, и черные стены сходились позади них. Время и пространство существовали лишь в каждый конкретный момент. Позади и во все стороны от них была одна темнота.

Док подвинулся в кресле и достал из кармана сигареты. Он закурил две из них и передал одну ей. И через некоторое время после того, как с этим было покончено, она снова придвинулась ближе к нему.

Он притянул ее еще ближе. Вытащил из-под себя нижнюю часть полы пальто и обернул ею колени Кэрол.

– Так лучше? – спросил он мягко.

– Лучше. – Она кивнула. Потому что так оно и было. Стало теплее. Друг или враг, по крайней мере, с ней кто-то был, и это было лучше, чем совершенное одиночество.

– Я понял, о чем ты говорила, – продолжал он негромко. – Я просто не знал, как на это ответить. Или что с этим делать.

– Я понимаю, Док.

– Это ставит меня в безвыходное положение. Если я соглашусь, это притворство. Если нет – это также повод для беспокойства. Понимаешь, дорогая? У тебя просто не должно быть таких мыслей. Это глупо, и это опасно, и... ты понимаешь это или нет?

– Я понимаю. – Она кивнула; а потом отчаянно, почти срываясь на крик, спросила: – Значит, все в порядке, Док? Честно? Ты не сердишься и у тебя нет никаких подозрений? Все так, как было всегда?

– Я уже сказал об этом. Я сделал все, что в моих силах, чтобы показать тебе это.

– Но ты в любом случае мог это сделать! Ты мог быть слаще меда и все это время замышлять... замышлять...

– Кэрол, – сказал Док успокаивающе. – Моя бедная милая девочка.

Она отрывисто всхлипнула, вздохнула и заснула у него на плече.

Глава 7

День был в самом разгаре, когда Док высадил Кэрол у железнодорожного терминала Канзас-Сити-Юнион. Поскольку из них двоих она была гораздо менее эмоциональной и более «холодной», вероятность того, что ее личность установят, была гораздо меньше, поэтому она оставила сумку с деньгами при себе. В то время как Док уехал, чтобы избавиться от машины, она зашла в здание вокзала и направилась к окошкам, где продавались билеты в пассажирский вагон с сидячими местами. Она купила билет до Лос-Анджелеса в одном вагоне, а на значительном удалении от него, уже в другом, – второй. Потом, поколебавшись и посмотрев на вокзальные часы, снова взяла сумку с деньгами и другую, с самыми необходимыми вещами.

До поезда еще оставался почти час – Док предварительно изучил расписание по телефону. Он должен был появиться в последнюю минуту, так что ей предстояло куда-то убить почти час времени и оставаться единственной хранительницей приблизительно двухсот пятидесяти тысяч очень «горячих», очень кровавых долларов.

Прежде ей никогда не доводилось делать ничего, что требовало подобного нервного напряжения. Сейчас она должна была взять это на себя, и все-таки где-то в глубине души ей льстило, что это взвалили на нее.

Она огляделась по сторонам в сводчатом тоннеле, потом, чуть согнувшись под тяжестью сумки, отправилась в женскую комнату отдыха. Сделав где-то с дюжину шагов, она поставила сумку и хотела было переложить ее в другую руку. И сквозь какое-то движущееся пятно – при том страхе и нервозности, которые она испытывала, это показалось размытым пятном – она ощутила, как сумку подхватывают с пола.

Это был носильщик, один из нескольких, которые уже предлагали свои услуги. Но в этот момент он не являлся для Кэрол каким-то конкретным человеком: он был просто кистью руки, рукой, спиной, расположенной к ней вполоборота, – чем-то, что вот-вот пустится наутек с ее сумкой.

Разглядев ее выражение лица, он сказал:

– Надеюсь, я не напугал вас, мэм. Я просто подумал, что надо бы...

– Дайте сюда! – Она яростно вцепилась в сумку и отняла ее. – Вы меня слышите? Отдайте!..

– Да она вроде как уже у вас, мэм. – Он любезно улыбнулся ей. – Разве нет? Ну а как насчет того, чтобы я сдал ее в багаж?

– Нет! – Она попятилась от него. – Я хочу сказать – я не хочу сдавать ее в багаж. Я п-просто...

– Тогда давайте я внесу ее вам в поезд. Уж очень тяжелая сумка для такой маленькой дамочки, как вы.

– Нет! И вообще, лучше отстаньте от меня, не то я... я...

– Ладно, мэм, – холодно сказал он. – Слушаюсь, мэм!

Немного придя в себя, она забормотала какие-то невнятные объяснения. Отчетливо сознавая, что он провожает ее взглядом, она торопливо двинулась по сводчатому тоннелю. У нее заныла рука. Она задыхалась, вспотев от напряжения. У нее было такое чувство, что все здесь наблюдают за ней, воспринимают ее с удивлением.

В конце концов – показалось, что позади остались часы, мили, – и она вышла наконец из зала ожидания, направляясь в боковое крыло здания вокзала. Помедлив там с облегчением, она прислонила сумку к стене и прижала ее носком туфли. Отдышавшись, утерла пот с лица, остыла, успокоилась и невольно почувствовала стыд за себя. У нее не было никаких причин для паники. Это сумка выглядела как любая другая. И если даже полиция поднята по тревоге, нет даже одного шанса из десяти тысяч, что они ее вычислят. Все, что от нее требуется, – это следовать наставлениям Дока: держаться в толпе, все время держать сумку при себе, самой внести ее в поезд. Все было достаточно просто. Это было то, что она могла сделать и самостоятельно, без подсказки Дока. Но...

Никаких но. Это то, что она должна делать. Служащие камеры хранения постоянно теряют вещи. Выдают их не тем людям, колотят по чемоданам, пока они не распахиваются настежь. Столь же рискованно иметь дело с красными кепками – носильщиками. Естественно, ничего никогда не случалось с чемоданом за два доллара, в котором лежала одежда еще на несколько. Но как только в поклаже оказывалось что-то незаконное – деньги, драгоценности, или наркотики, или часть расчлененного трупа – это как пить дать случится.

Подобное происходило все время, достаточно почитать газеты, чтобы узнать об этом.

Док опасался, что сумка окажется слишком тяжелой для нее. Она подняла ее, заверила, что справится. Она также заверила его в том – причем в довольно резкой форме, – что у нее хватит нервов справиться со всем этим. Но это было тогда, и каким-то образом с тех пор все переменилось. Уверенность, которую она испытывала рядом с ним, растаяла; и внезапно, охваченная паникой, она поняла почему.

Ей не только никогда не приходилось иметь дело с подобной ответственностью, она никогда не имела дело даже с чем-то отдаленно ее напоминающим. Ни с чем, что являлось бы вопросом жизни и смерти; ни с чем таким, в чем Док бы не направлял ее и не работал вместе с ней. Она раньше думала, что это так; Док тактично поддерживал в ней эту уверенность. Но они неизменно действовали в паре. Единственное, что она провернула самостоятельно, – это сделка с Бейноном; и, независимо от последствий, было очевидно, что как раз ее-то лучше было бы не проворачивать.

Вообще-то говоря, Кэрол не приходилось много разъезжать. Она практически не путешествовала. До тех пор пока не повстречалась с Доком, она никогда не выезжала из своего родного города. С тех пор было много поездок на машине, но на поезде она ездила только раз в своей жизни.

Она не привыкла к железнодорожным вокзалам. Даже без сумки с деньгами она наверняка испытывала бы некоторую неуверенность. «Которую, черт возьми, лучше бы было преодолеть», – мрачно подумала она. Если Док ненароком увидит ее, действующую подобным образом, стоящую в уголке, на отшибе... Она не додумала мысль. Ему бы это не понравилось. Слишком уж много произошло такого, что было ему не по нраву.

Она решительно подняла сумку и опять отправилась в зал ожидания. Решительности ее хватило на несколько метров, а потом она начала замедлять шаги, колебаться. Если бы только она могла избавиться от этой штуки на несколько минут. Нет, на достаточно долгое время, чтобы убедиться, что ее не вычислили; выпить, немного привести себя в порядок. В выпивке она особенно нуждалась. В хорошем глотке чего-нибудь крепкого, позволившем бы ей взять себя в руки и...

Она услышала глухой стук металла о металл, отскочила в сторону, скосила на звук глаза. Это, оказывается, просто кто-то захлопнул дверь багажной камеры. Она двинулась к залу ожидания дальше, а потом ее сердце подпрыгнуло от облегчения, и она почти радостно устремилась к ряду камер на другой стороне крыла.

Она ничем не рискует, оставив сумку в индивидуальной камере. Док не мог бы возражать против этого – вообще-то говоря, ему даже не обязательно об этом и знать. Она сможет забрать сумку прежде, чем он появится на вокзале.

Кэрол пересекла вестибюль с мраморным полом, поставила рюкзак и сумку. Достала из кошелька монетку в четверть доллара и встала перед пустой камерой. Нахмурившись, она тщетно искала щель для монетки. Потом, выпрямившись, принялась читать инструкцию на металлической табличке, когда мимо не спеша прошел молодой человек. Молодящийся человек с небольшими каштановыми усиками и преждевременно поседевшими волосами.

Он был аккуратно одет, обладал приятными манерами. Он был бы даже красив, если бы не некоторая заостренность его черт.

– Что-то вроде китайской грамоты, да? – проговорил он. – А вот как это делается.

Прежде чем Кэрол успела возразить против его вмешательства, он взял из ее руки монетку в четверть доллара, вставил ее в трудную для попадания щель и распахнул дверцу.

– Как мне представляется, вы хотите оставить дорожный несессер при себе, правильно? – Он улыбнулся. – Ну что ж, тогда ставим сюда эту здоровую штуковину. Теперь, – он захлопнул дверцу и подергал ее, – мы только убедимся, что она заперта, возможно, вам самой лучше проверить.

Кэрол проверила. Он отдал ей ключ от замка с желтой кромкой, любезно отклонил слова благодарности и не спеша двинулся в зал ожидания.

В дамской комнате привокзального гриль-бара Кэрол подкрасилась и позволила обслуге почистить щеткой свою одежду. Потом, выйдя в бар, заказала и выпила два двойных мартини. Она хотела заказать третий – не столько ради самой выпивки, сколько как повод, чтобы остаться здесь. Просто остаться ненадолго там, где было прохладно, не жарко и тихо, и чувствовать, как по ней разливаются сила и уверенность. Чувствовать себя в безопасности. Но стрелки часов служили ей грозным напоминанием: до поезда оставалось каких-то десять минут.

Допив последнюю каплю из своего стакана, она торопливо вышла из бара. Отыскала свою камеру, вставила ключ и повернула его. Вернее, попыталась. Он не поворачивался. Не поворачивался ни в какую!

У нее все внутри сжалось и две порции спиртного подступили к горлу. Мучительно сглотнув, она вытащила ключ и осмотрела его; озадаченно и недоверчиво прочитала номер.

Быть этого не может! Она знала, что положила сумку в эту камеру, единственную с этого конца. Но если верить тому, что написано на ключе...

Она отыскала другую камеру, единственную, номер которой соответствовал номеру на ключе. Трясущимися руками она открыла ее, и конечно же она была пуста.

А над нею голос в динамике гремел и отдавался эхом:

«Последний раз объявляем посадку на поезд Калифорния... гм-м-м-м... Калифорния – пункт такой-то – туда-то и туда-то отправляется от ворот номер три через... Просим пассажиров занять свои места на поезд Калифорния...»

Пять минут! В ее распоряжении всего лишь пять минут!

Она лихорадочно вернулась к первой камере, снова попыталась ее отпереть. Снова, как и в первый раз, попытка оказалась тщетной. Снова выпитое устремилось наверх. После бара с кондиционером жара ударила ей в голову.

Она немного походила зигзагами. По-дурацки, поскольку ей больше ничего не оставалось делать, пошла обратно к второй камере, единственной, к которой подходил ключ. А потом замерла на месте как вкопанная. Стоя возле входа, в шляпе, низко надвинутой на глаза, за ней наблюдал Док. Наблюдал, а потом пошел к ней.

В нескольких шагах от нее он встал лицом к ряду камер, порылся в кармане, как будто искал монетку. Его отрывистый шепот хлестал по ней откуда-то из уголка его рта:

– Успокойся и быстро говори, что случилось?

– Я... Я не знаю, Док! Я положила сумку вон в ту камеру, но у меня ключ от...

– От другой камеры, пустой, верно? Как он выглядел?

– Он? Что ты...

– Да поторопись ты, ради Бога! Кто-то помог тебе. Положил сумку внутрь вместо тебя, потом подменил твой ключ. Это один из самых старых мошеннических трюков в стране.

– Но откуда же мне было знать? – выпалила она. – Ты оставил на меня все...

– Спокойно, детка, спокойно. Я тебя не виню. – Его голос стал вкрадчиво-спокойным – полное скрытого напряжения спокойствие поверх бушующего средиземноморского шторма. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты оставила сумку? Когда ты первый раз зашла внутрь – где-то час назад?

– Нет. Самое большее – тридцать минут. Но...

– Хорошо. Он думал, что ты оставляешь багаж на более долгое время. Если он работает по всем правилам, то попытается проделать этот трюк несколько раз, прежде чем уедет.

Он отошел от камеры, резко мотнул головой:

– Идем. Держись впереди меня. Если заметишь его, дай мне понять.

– Но, Док... Ты не должен этого...

– Есть много такого, чего не следует делать! – Его слова снова подстегивали, как плетка. – А теперь идем!

Она тронулась с места быстрой походкой, потом еще прибавила ходу, поскольку он, со своим размашистым шагом, едва не наступал ей на пятки. Почти что трусцой она добралась до зала ожидания, окинула его тревожным взглядом. Понукаемая настойчивым покашливанием Дока, торопливо огляделась по сторонам. Потом – и теперь она действительно передвигалась трусцой – она направилась к воротам, через которые надо было выходить к поездам. От быстрой походки икры обжигало огнем. У нее отлетела пуговица от блузки, и она бежала, придерживая ее одной рукой, мчалась по коридору как одержимая – известная преступница, идущая по следу четверти миллионов украденных и вновь украденных долларов, и где-то внутри нее ребенок, которым она была в этот тяжелый и страшный миг, рыдал от гнетущей жалости к себе. Так нечестно! Ей это все осточертело, и она больше не хочет играть. Начать с того, что она никогда не хотела играть!