Текст книги "Короли Италии"

Внимательно перечитав акт об избрании Гвидо, можно заметить, что в нем отчетливо выделяются две части. Первую открывает небольшая преамбула, в которой кратко описывается, как по окончании войны Гвидо хотел преобразовать королевство и как епископы, собравшись в королевском дворце, представили ему список требований, относящихся как раз к предпринятой им реорганизации. Поскольку Гвидо согласился с этими требованиями, они избрали его королем: «Таким образом, мы все согласны избрать его королем и сеньором, а также защитником, чтобы ныне и во веки управлял нами сообразно королевскому служению; каждый же из нас в своем сословии будет ему изо всех сил подчиняться и помогать, ради спасения королевства и его самого». Казалось бы, этим все было сказано, однако епископы, составившие акт, начали повествование по новой.

Речь снова пошла о ситуации, сложившейся сразу после смерти Карла III, причем о Беренгарии и о его сторонниках упоминалось как о таинственных персонажах, «которые… чтобы им волей-неволей нашего согласия добиться, тайком и обманом к себе привлекли». По-видимому, считая это оправдание своего союза с Беренгарием вполне достаточным, епископы перешли к повествованию о том, как эти личности, даже не названные по имени, были вынуждены спасаться бегством от Гвидо, и «исчезли, как дым, оставив нас в нерешительности, подобно овцам без пастуха». Тогда было решено, что необходимо «всем собраться в королевском дворце в Павии. Там, заботясь об общем спасении и о состоянии королевства», собравшиеся постановили «единогласно, общим решением» избрать королем Гвидо.

Слова «всем собраться, ради общего спасения, единогласно, общим решением», «каждый из нас в своем сословии повиноваться будет» дают нам понять, что речь шла о соглашении между людьми разного положения, светскими и духовными лицами, которые обсуждали небезынтересные для всех вопросы и в полном согласии пришли к удовлетворившему всех решению.

Под актом должны были стоять подписи присутствовавших: в данном случае их нет, но это объясняется тем, что мы имеем дело с черновым наброском заявления, а не с официальным, окончательным вариантом документа, подобным, например, документу об избрании Карла II, которое было провозглашено лично архиепископом Миланским, епископами, графами и «остальными знатными людьми» (reliqui optimates), поставившими свои подписи согласно правилам.

В этот период во всех случаях избрания короля архиепископы и епископы оказывались на первом плане, начиная, например, с избрания Карла II королем Лотарингии, которому, если верить тексту составленного по этому случаю капитулярия, он был обязан исключительно духовенству, хотя в голосовании принимали участие также и светские люди, о чем упоминается в хрониках. То же самое можно сказать и об избрании Бозона королем Прованса,[52]52
  Бозон, знатный франкский сеньор, в 879 г. был избран аристократией Прованса королем. Ум. в 887 г.


[Закрыть] проведенном епископами, которые отправили торжественное приглашение избраннику от собственного имени, вскользь упоминая о «знатнейших» (nobiliores), находившихся среди них, и о «верности церковных и светских лиц» (sacerdotalis et laicalisfldelitas). Таким же образом, избрание Людовика, второго короля Прованса, произошло благодаря проголосовавшим за него епископам и «совету знати со всего королевства» (procerum totius regni consilio).

По всей видимости, точно так же дело обстояло и с избранием Гвидо, которое произошло при участии большого количества клириков и оказавшихся в меньшинстве светских лиц.

По обычаям Каролингов и их потомков в момент избрания или коронации монарха епископы представляли ему свои прошения. Карл Лысый в ответ на клятву верности епископов, графов и «знати» (optimates) сам поклялся сохранять церковные привилегии. Бозон ответил на приглашение от епископов, которое сопровождалось длинным нравоучением, обещанием множества милостей, сделанным в самом подобострастном тоне: «…с помощью вашего общего совета позабочусь о справедливости, о том, чтобы сохранять и возрождать привилегии Церкви. Всем, как просите, сохраню закон, правосудие и право покровительства с помощью Господней… Если же я, поскольку являюсь человеком, преступлю что-либо [из вышесказанного], то сообразно вашему совету исправить это постараюсь». Людовик Заика, Карломан и Эд во время коронации клялись духовенству в том, что гарантируют защиту его прав и привилегий.

То, что в 889 году итальянские епископы не удовольствовались туманными обещаниями и определили те сферы, в которых им хотелось бы видеть конкретные действия со стороны короля, объяснялось особенностью ситуации в государстве, за последние четырнадцать лет поменявшем не одного правителя и в последние месяцы разрываемом гражданской войной. Когда епископы чуть ли не автоматически стали представителями и кураторами городов в отсутствие графов, они убедили себя в необходимости повторного узаконивания и разъяснения отношений между новым королем Италии и Церковью. Поэтому Гвидо пришлось позаботиться о признании и почитании привилегий, предоставленных папскому престолу «императорами и королями древних и новых времен» (ab antiquis et modernis imperatoribus et regibus), то есть начиная с Константина Великого и заканчивая Карлом Толстым.[53]53
  Акт об избрании Карла Лысого в Италии, M. G. H. LL., II, 2. Р. 98, n. 220; в Лотарингии, ivi. Р. 339, п. 276. См. Ann. Bertiniani // M. G. H. SS., II, a. 886. О Бозоне и Людовике в Провансе, n. M. G. H., LL., II, 2. Р. 365, п. 284, Р. 376, п. 289. О Людовике Заике, ivi. Р. 363, п. 383, об Эде, ivi. Р. 375, п. 288. Акт об избрании Гвидо, ivi. P. 104, п. 222.


[Закрыть]

Споры ученых пока еще не внесли ясности в вопрос о предполагаемых привилегиях, предоставленных Церкви в промежутке между Константиновым даром, сфальсифицированным в VIII веке, привилегиями Людовика I, дарованными в 817 году, и теми, что были пожалованы Оттоном I в 961 году.[54]54
  Библиография по этому вопросу весьма обширна, но фундаментальным трудом можно назвать W. Sickel. Das Privilegium Otto I, f. die Römisce Kirche. Innsbruch, 1883.


[Закрыть] Вопрос этот многогранен и запутан, и здесь мы не будем его касаться: отметим, впрочем, что содержание прошения епископов, обращенного к Гвидо, заставляет подозревать о присутствии папских представителей на ассамблее в Павии.

Для себя епископы попросили о предоставлении им полной свободы в исполнении священнических функций. Церковные учреждения не должны были облагаться новыми налогами, а духовенство – остаться «под властью своих епископов» (sub potestate proprii episcopi).

Впрочем, собравшиеся позаботились также об интересах и благополучии мирян, и Гвидо пришлось приложить все усилия, чтобы прекратить злоупотребления властью со стороны графов и королевских чиновников, а также самоуправство франкских наемников и авантюристов, оставшихся в Италии после победы.

За исключением последнего пункта, касающегося проблем местного и временного характера, остальные просьбы епископов были соотносимы с постановлениями из капитулярных сборников эпохи Каролингов и не были нововведением.[55]55
  См. номер ссылки в M. G. H. LL., II, 2. P. 104 и далее.


[Закрыть]

За избранием должна была последовать коронация, которая, по всей видимости, состоялась 16 февраля:[56]56
  Schiaparelli. В. 1. S. I., 26. P. 58.


[Закрыть] как и Беренгарий, Гвидо не мог отказаться от того, чтобы после коронации и миропомазания придать своей власти священный характер, которая приподняла бы его над себе равными, избравшими его.

Тем временем Беренгарий отправился в свое маркграфство и укрылся в резиденции в Вероне. Он все так же носил королевский титул, и его окружение составляли те, кто остался ему верен: Вальфред, граф Веронский, теперь возвысившийся до титула маркграфа Фриули, епископ Адалард, граф Адальгиз и остальные Суппониды. Королевская канцелярия продолжала свою работу: Беренгарий предоставлял и подтверждал привилегии, жаловал дары церквам и монастырям, вассалам и подвассалам, ожидая дальнейшего развития событий.[57]57
  D. В. I., V–X. Грамоты VIII и X относятся к землям Реджано; их, однако, нельзя рассматривать в качестве доказательства восстановления господства Беренгария в этом регионе: это были договоры между частными лицами либо «векселя» сроком до свержения Гвидо.


[Закрыть]

В свою очередь, Гвидо, обосновавшийся в Павии и отныне признанный на всем пространстве государства, остерегался от попыток распространить свою власть на последний кусок земли, где хранили верность его сопернику, поскольку не хотел обострения отношений с Арнульфом.

Маркграф Сполето, король Италии, Гвидо хотел стать императором и сделать это как можно быстрее, так как прекрасно понимал, что Арнульф стремился к тому же.[58]58
  Пастине (Pastine. P. 33 и далее), изучая историю отношений Беренгария и Гвидо, попытался объяснить политические события в Италии противостоянием между светской и церковной партиями и метаниями суверенов от одной партии к другой. Затем он продемонстрировал достаточно убедительные, с его точки зрения, доказательства «существования в политической жизни Италии принципа, который, с определенной точки зрения пусть юридически и не закрепленный (такие были времена), может быть назван „дуумвиратом“». То есть автор придерживается того мнения, что население считало свое королевство единым даже в том случае, если в стране существовало два короля, которые практически делили ее между собой. В качестве доказательства своего утверждения он приводит известный отрывок из Лиутпранда, Liutprando, I, 37: «Итальянцы всегда желали двоих государей, поскольку один другого страхом удерживает» и выдержку из Андрея Бергамского, Andrea da Bergamo. P. 229, «…согласно дурному совету, они решили ввериться двум королям». См. Gesta, III, 288–290, каталоги, где без упоминания различий зарегистрированы имена королей того времени и сопоставление их с просьбой сторонников Карла Простоватого к Эду: «…чтобы какую-нибудь часть королевства выбрал, Карлу вверил и мир с ним заключил. Король охотно ответил согласием». Например, то, что известно об отношениях между светскими и духовными лицами, а также императорской и папской партиями во времена борьбы за инвеституру, должно было бы предостеречь от отождествления светской группировки со светско-императорской партией, а церковников с церковно-папской партией. Нужно с большой осторожностью относиться к обобщению фактов, в которых психологический момент играет столь важную роль (в данном случае – политических событий), в связи с чем Лиутпранд как всегда язвительно заявляет: «…двенадцать часов и тому, и другому это нравилось, потом разонравилось; как он был от этого в восторге, так и отверг». А говоря о дуумвирате, возведенном в ранг сознательно организованной системы, нужно признать, что сражения Беренгария с Гвидо, борьба с Людовиком III, битва при Фьоренцуоле противоречат гипотезе о мирном сосуществовании двух королей в одном королевстве. Во времена Гуго, Лотаря и Беренгария можно было бы говорить о соглашении дуумвиров, но не в том смысле, который вкладывает в это понятие Пастине, поскольку в этом случае речь шла о договоре между двумя группировками, а не о разделении королевства и не о королевском титуле. Фактически правил Беренгарий, но титул короля по праву принадлежал только Гуго и Лотарю, все приказы исходили от их имени, и на грамотах стояла их подпись.


[Закрыть]

Принуждая национальных королей признать свое превосходство, Арнульф создал предпосылки для своего восхождения на императорский трон. Его политический план, основанный на личных амбициях, имел идеологическое обоснование, что сближало его с традициями Каролингов.

Претензии Гвидо на императорскую корону были, напротив, лишены идеологического и универсального размаха, он преследовал практические, приземленные цели. Императорский венец и корона Италии по традиции были неразделимы: Гвидо было нужно непременно и как можно скорее получить императорский венец, чтобы помешать Арнульфу заявить свои права на него и вмешаться в политику Италии по праву императорского суверенитета.

Титул императора укрепил бы позиции нового короля в его противостоянии Беренгарию, который к тому же являлся вассалом германского короля: заставил бы повиноваться маркграфа Тосканского, кичившегося своей полной независимостью. Но самым главным было то, что этот неоспоримый титул позволил бы Гвидо наконец достичь той цели, к которой столь рьяно стремился его брат: установления суверенитета Сполето на папской территории, от Рима – до Перуджи и Равенны. Венец императора дал бы ему возможность объединить Южную Италию – старинное поле захватнических битв сполетцев – с Северной, где его позиции были теперь как никогда крепки. Это было возвращением к политике Людовика II и самых доблестных лангобардских королей.

Стефан V уже давно называл Гвидо своим сыном и поддерживал с ним самые сердечные отношения, но при этом он никогда не забывал о том, сколько вытерпели от сполетцев его предшественники. То, что маркграф Сполето стал королем Италии и его территории окружили владения Церкви со всех сторон, вызывало у Стефана лишь некоторое беспокойство. Сама мысль о том, что Гвидо станет императором и воспользуется своим высоким положением с присущей ему энергией, наверняка была абсолютно неприемлема для понтифика, который старался сохранить независимость церковных земель.

Церковь давно уже выработала собственную имперскую теорию, согласно которой духовное единство самой Церкви должно было служить основой для политического единства империи: все христианские государства должны были стать ее частью, подчиниться императору, который олицетворял верховную политическую власть (так же как Папа Римский олицетворял власть духовную).

Возможность избрания императором Гвидо, этого «королька» (regulus), который правил маленькой частью полуострова, ничем не прославился за пределами Италии и, более того, потерпел там оглушительное фиаско, должна была казаться скверной шуткой, особенно после даже самого поверхностного сравнения его с Арнульфом, обладателем владений, по крайней мере в четыре раза превосходящих Итальянское королевство; властителем, чье превосходство признали короли Франции, Бургундии, Прованса, Италии, который подобно Карлу Великому, чья кровь текла в его жилах, вел непрекращающуюся и победоносную войну с варварами.

Было более чем достаточно причин для того, чтобы, выслушав увещевания Гвидо, Стефан V обратился к Арнульфу и стал умолять его, чтобы тот приехал и вырвал Италию и Святой престол из рук недобросовестных христиан и неверных. По всей видимости, недобросовестных христиан Стефан V боялся настолько, что не осмелился даже направить к Арнульфу послов, а передал ему свое послание через Святополка, князя Моравии.

Арнульф, который по вполне веским причинам задержался в Германии, этого послания не получил, и Гвидо, воспользовавшись представившимся ему случаем, вынудил Стефана V сделать то, чего тот до самого последнего момента хотел избежать.[59]59
  Ann. Fuldenses, a. 890.


[Закрыть]

21 февраля 891 года Гвидо стал императором, и вместе с ним короновали его жену Агельтруду.[60]60
  D. G., IV, 891, 21 февр.: «в первый день правления» (imperii die prima), об Агельтруде, n. J. Lapötre. L Europe et le S. Siege. Paris, 1893, cap. IV, и Т. Leporace. Op. cit.


[Закрыть]

В прошедшие годы высказывалось мнение о том, что Агельтруда имела собственную четко очерченную имперскую политическую программу, изложенную в «Книге об императорской власти в городе Риме» (Libellus de imperatoria potestate in urbe Roma), которая была написана по ее инициативе. В настоящее время это утверждение, как правило, оспаривается, и «Книгу» относят к гораздо более позднему времени. Вместе с тем нельзя отрицать, что императрица была цельной личностью и умела заставить всех с этим считаться.[61]61
  Libellus в M. G. H. SS., III, 719–722 и в F. 1. S. 1. n. 55, ed. G. Zucchetti. См. также Lapötre. Op. cit. P. 174; A. Solmi. Stato e Chiesa secondo gli scritti politici. Modena, 1901. R 36; Gaudenzi. Sull'unione. P. 524, и Zucchetti. P. LXVII.


[Закрыть]

Агельтруда была дочерью Адальгиза Беневентского, и ее бракосочетание с Гвидо, скорее всего, произошло в те времена, когда сполетцы стремились к южным частям Италии. По всей видимости, она была энергичной и честолюбивой женщиной. Некоторые считали ее виновной в том, что Гвидо проводил политику противостояния Папе, и возлагали на нее ответственность за неуемные амбиции Гвидо, за авантюру во Франции, за претензии на императорский венец; в общем, за все то плохое, что он сделал в своей жизни. Нет причин сомневаться в том, что Гвидо смог бы додуматься до всего перечисленного выше сам, однако нужно признать, что Агельтруда имела огромное влияние на мужа, который осыпал ее бесценными дарами и удостоил титула соправительницы империи (consors imperii). Его сын почти сравнился в щедрости с отцом и наделил Агельтруду правом на участие в важнейших политических делах.

Велись споры о том, подтвердил ли Гвидо, как любой новый император, в присутствии Папы все церковные права и привилегии. Дискуссии такого рода абсолютно беспочвенны, поскольку это подтверждение являлось, можно сказать, частью церемониала. В случае Гвидо достаточно сложно представить, что Стефан V, столь враждебно относившийся к перспективе его коронации, в итоге согласился бы на нее, не получив от будущего императора гарантий, что тот станет соблюдать правила, освященные традициями и временем. Гвидо, желавший получить корону во что бы то ни стало, вряд ли ответил бы Папе отказом и, возможно, пошел бы на новые уступки, чтобы впоследствии отказаться от своего решения. Он никогда бы не отдал во владения папского престола земли, завоеванные его братом Ламбертом и им самим, и можно с уверенностью говорить о том, что он использовал их как разменную монету, чтобы иметь возможность вести переговоры так, как было угодно ему.

Об условиях договора также велись дискуссии, но, по большому счету, обсуждения утерянных договоров не привели к какому бы то ни было конкретному результату. Впрочем, доказательством тому, что этот договор был выгоден для Папы, может послужить то, что в 898 году, после кризиса, связанного с правлением Папы Формоза, поступила просьба о его возобновлении.[62]62
  Schirmayr. Op. cit. S. 86 и далее: Гауденци (Gaudenzi. Sull'unione. P. 525) считает, что Стефан V вместе с короной вручил Гвидо бразды правления экзархатом, чтобы он смог защитить его от войск Беренгария, венгров и сарацин; но в 891 году венгров не было еще даже в пределах Венгрии, сарацины никогда не представляли опасности для экзархата, а Беренгарий также не выказывал агрессивных намерений. Датировка равеннских документов относится к временам Гвидо и Ламберта и, позже, Людовика III и Беренгария I в их бытность императорами. И если последняя статья капитулярия Гвидо составлена в соответствии с нормами римского процессуального кодекса и устанавливает размер штрафа в золотых ливрах, что отнюдь не было характерно для лангобардского правового кодекса, это все же не является безоговорочным свидетельством господства Гвидо в экзархате, а может объясняться причинами культурного характера.


[Закрыть]

После церемонии коронации Гвидо Папа лично сообщил о ней Фульку Реймскому, главному покровителю сполетцев. И итальянцы, и чужеземцы восприняли новоявленного императора, не делая из этого события сенсации и не задаваясь вопросом, почему титул императора получил чужак, а не прямой потомок рода Каролингов, который имел полное право претендовать на него. Однако очевидно, что случившееся стало оскорблением для Арнульфа, а также глубоким разочарованием для византийцев, даже если они и тешили себя надеждой на то, что дела задержат Гвидо на севере и он не сможет вмешаться в происходящее на южных территориях.[63]63
  Flod. Hist. Rem. Eccl. // M. G. H. SS., XIII. R 559: Фульк Реймский предупредил Гвидо, что Арнульф не хотел «поддерживать с Гвидо мир». Осаду Беневенто византийцами и последовавший захват этого города Гауденци воспринял как их протест против коронации Гвидо. Беневенто находился во владениях родственников Гвидо, но не являлся частью королевства даже номинально, а факт осады логически вписывается в серию завоевательных войн в Южной Италии, которую византийцы начали еще с тех времен, когда скончался Людовик.


[Закрыть]

Став королем и императором, Гвидо проявил такие качества, о которых никто не мог даже предполагать в то время, когда он причинял массу хлопот Карлу III и Марину I, плел интриги заодно с византийцами и сарацинами, ввязывался в легкомысленную авантюру во Франции или решался на безрассудный поход в Италию с кучкой воинов.

Гвидо решил сыграть роль продолжателя каролингских традиций и приказал выбить на своей печати знаменательный девиз: «Возрождение Франкского королевства» (Renovatio regni Francorum). Девиз не был новым, поскольку его использовали и другие правители из рода Каролингов, но он показывает, какой именно характер новый император хотел придать своему правлению.[64]64
  Schiaparelli, I, dipl. cit., В. I. S. I., 26. P. 68.


[Закрыть] Подобно Каролингам, Гвидо обнародовал капитулярии по вопросам частного и общественного права, которые частично соотносились с капитуляриями его предшественников, а также отражали те условия, в которых он начал свое правление. Как и Карл Великий, Гвидо призвал епископов и графов к тесному и искреннему сотрудничеству в борьбе за поддержание общественного порядка, для того чтобы прекратить грабежи и самоуправство франкских и бургундских авантюристов, которые еще не покинули страну, а также обязать государственных чиновников соблюдать и уважать законы. Он напомнил всем, свободным людям и рабам, а особенно ариманам, что они обязаны в любой момент прибывать на зов графа, чтобы «защитить родину» (ad defensionem patriae), и пригрозил смещением с должностей (впоследствии действительно осуществил свою угрозу) тем графам и чиновникам, которые попытались бы уклониться от исполнения своего долга.[65]65
  M. G. H. LL., II, 2. R 104. Об этой ассамблее упоминает также Benedetto di S. Andrea di Monte Soratte, F. I. S. I., 1920, p. 155. О титулах Ламберта см. H. P. M. Ch., I, 78 e II, 18: два документа, датированные годами правления императора Гвидо и короля Ламберта.


[Закрыть]

Новый император, подобно последним Каролингам, искал советников и союзников среди епископов, поскольку ему, как никому другому, было известно, насколько ненадежны бывали светские магнаты. Однако дары и привилегии, которые эти епископы получали от короны, были сравнительно скромными. Известная грамота 891 года, которой Гвидо пожаловал епископу Модены все подати, которые город платил в государственную казну, пошлины на дорогах, мостах, право копать рвы, возводить стены, строить мельницы – то есть все важнейшие в то время права – на расстоянии одной мили вокруг города, стоит особняком. Гораздо больше, чем материальное благополучие, возрастает влияние епископов в нравственной сфере.[66]66
  D. G., XI.


[Закрыть]

При дворе Гвидо наряду с представителями духовенства были также и миряне, которым он поручил важнейшие должности, например, графа дворца или камерария. Это были не только те, кто сражался вместе с ним против Беренгария и участвовал в его избрании, но также и те, кто сражался на стороне Беренгария и впоследствии подчинился Гвидо, чтобы сохранить свои титулы и феоды: Манфред, граф Миланский (который стал графом дворца), Сигифред, Эверард.

События, произошедшие в Италии, и ее новые отношения с соседними государствами на тот момент потребовали создания двух новых маркграфств: маркфафство Иврейское, которое должно было противостоять любому нападению с западной границы, перешло в распоряжение Анскария. Анскарий приехал в Италию вместе с Гвидо, сражался против Беренгария; он неизменно присутствовал при дворе, был самым преданным советником; поэтому вполне естественно, что на защиту столь уязвимой позиции был направлен именно он. Но еще более уязвимой была северо-восточная граница, на которой могли появиться весьма опасные противники – Арнульф и его вассал Беренгарий. Безопасность этого рубежа была доверена маркграфу Конраду, близкому родственнику Гвидо.[67]67
  О Манфреде, Сигифреде, Эверарде см. D. G., ad nomen; об Анскарии и Конраде, D. G, I, XIII: если предположить, что маркграфство Иврейское было основано в 891 году для того, чтобы защитить границу от нападения со стороны Франции, нужно будет признать, что существовала такая же, если не большая, необходимость в обороне северной границы от атаки со стороны Германии; маркграф Конрад, дядя по матери и дядя по отцу (patruus et patruelis) Гвидо и Ламберта, обрел свой титул в 892 году, позже он стал графом Лекко, из чего следует, что его маркграфство располагалось на севере государства. M. Lupi. Codex dipl. Bergömensis. Bergamo, 1784, II, 145–146. См. Hofmeister. Op. cit. S. 259, 261 и далее.


[Закрыть]

Какие именно территории входили в состав этого маркфафства, мы сказать не можем.

В июне 891 года, при поддержке своих советников, Гвидо возобновил с венецианцами договор (который Карл Великий заключил в 812 году с византийцами), а в ноябре отправился в экзархат, следуя через Кремону, Мантую, Леньяго, Феррару; 22 ноября он был в Леньяго, а 24-го уже прибыл в Феррару.

Территория от Кремоны до Леньяго находилась во владениях Беренгария, и вопрос о том, как Гвидо сумел ее спокойно пересечь, являет собой одну из проблем этого смутного периода. Изменились ли отношения между двумя соперниками, стали ли они дружескими настолько, чтобы Беренгарий позволил Гвидо проехать по своим владениям? Но где же был Беренгарий? На три года, с 3 ноября 890-го по 9 ноября 893 года, он исчезает из поля зрения, и то, что Гвидо оказался на подвластной ему территории, позволяет предположить, что он перебрался на восток своих владений и потерял из виду их западную часть.[68]68
  D. G., XI, XII; D. В. I., X, XI.


[Закрыть] Также ничего не известно о продолжительности и деталях путешествия Гвидо в экзархат. Отправляясь туда, он хотел утвердить свою императорскую власть на земле, номинально принадлежащей Церкви, но на деле входящей в состав королевства, и, должно быть, собирался принять меры по разрешению местных проблем. Но какое отношение имела эта поездка к ассамблее, которая состоялась в Равенне несколько месяцев спустя, в апреле – мае 892 года? Сам Папа присутствовал на этой ассамблее и короновал на ней Ламберта, сына и наследника Гвидо. Эта коронация, проведенная в Равенне, а не в Риме, входит в тот самый длинный список вопросов, на которые нет ответа.

Гвидо придавал огромное значение заботе о будущем династии, которую он с гордостью считал своим детищем. На ассамблее в Павии в мае 891 года он добился королевского титула для своего сына Ламберта, которому в то время было 12 или, самое большее, 14 лет.[69]69
  О присвоении этого титула Ламберту свидетельствуют два документа, относящиеся ко времени императорского правления Гвидо и к годам королевского правления Ламберта, Н. Р. М. СИ., I, 78 и II, 18. В 896 году наследовавший отцу Ламберт был еще подростком (см. Liutpr., I, 37), и в 891 году ему не могло быть больше чем тринадцать лет.


[Закрыть] Первый шаг был сделан, но он был бы совершенно бесполезным без второго шага, то есть без присвоения Ламберту императорского титула, о чем Гвидо попросил у преемника Стефана V, поскольку сам Стефан скончался в конце сентября.

Новым Папой стал Формоз, хорошо известный епископ Порто, который, после того как выполнил важнейшую миссию у болгар и сыграл роль посредника между Иоанном VIII и Карлом Лысым, подвергся гонениям и был отлучен от Церкви тем же самым Иоанном VIII, а затем, оправданный и восстановленный в своих правах Папой Марином I, был избран понтификом ко всеобщей радости духовенства и народа.[70]70
  Самый ранний труд о Формозе – сочинение «Католическое государство» (Civ. Cattolica, 1926, а сига di D. Dominici); это – скромное, без претензий на полноту изложения фактов сочинение, в котором не рассматривается ни одна из проблем, связанных с этим Папой. Основными работами о Формозе остаются глава, посвященная болгарскому вопросу в труде Лапотра (Lapötre. Op. cit.), статья Гауденци (Gaudenzi. Sull'unione) и глава о Формозе в книге Сальте (L. Saltet. Les reordinations. Paris, 1907).


[Закрыть]

О переговорах, которые проходили до и во время коронации Ламберта, ничего не известно,[71]71
  Романо (Romano. Op. cit. P. 661) говорит о том, что Гвидо поехал в Рим, чтобы выразить свое почтение понтифику и добиться обещания короновать Ламберта, но Гвидо отправился в Рим только на следующий год, между сентябрем и декабрем, D. G, XIX.


[Закрыть] но факт ее проведения не в Риме, а в Равенне – а это была единственная императорская коронация за весь период Средневековья, состоявшаяся за пределами Рима, – требует небольшого комментария.

Похоже, что Формоз был убежденным сторонником союза Восточной и Западной империй в борьбе с сарацинами, и высказывалось мнение о том, что решение о коронации Ламберта в Равенне было продиктовано желанием умерить непреклонность византийцев в вопросе о титуле римского императора, который, по мнению западного императора, по праву полагался именно ему. Византийцы много раз меняли свое мнение по этому вопросу, начиная со времен Карла Великого, но в конце концов оспорили право Людовика II именоваться римским императором, намереваясь позволить ему носить в лучшем случае титул императора франков.

Следовательно, Формоз якобы решился на проведение коронации Ламберта в Равенне, а не в Риме, потому что собирался облечь его титулом императора франков; однако подобный титул не имел в то время никакого значения. Император становился императором на деле, а не на словах, лишь когда его власть распространялась на Рим, на римский народ и защищала Церковь. Было бы абсурдно предполагать, что Гвидо, коронованный как император в Риме, согласился бы на присвоение своему сыну титула, не имеющего никакой ценности, в то время как он стремился обеспечить своим наследникам титул, положение и влияние, идентичные собственным. Подобное объяснение совершенно неправдоподобно, но нужно признать, что найти лучшее не представляется возможным.[72]72
  Cfr. W. Hense. lieber dem Brief Kaiser Ludwig II an dem Kaiser, Basilius I, I, N. A., XXXV, 1910. См. Gaudenzi. Op. cit. R 542.


[Закрыть]

Равенна, старинный оплот империи, в каком-то смысле вновь обретала свои прежние функции: она превращалась в постоянное место проведения крупных имперских ассамблей, на которых обсуждались вопросы взаимоотношений между папством и империей и где, помимо Папы, присутствовали также представители высшего клира из чужеземных стран. Напротив, ассамблеи, посвященные решению вопросов, касающихся только королевства, собирали, как и раньше, или в Павии, или – гораздо реже – в других городах, что было продиктовано текущей необходимостью.

Коронация Ламберта произошла, несомненно, в присутствии членов ассамблеи. Но приглашали ли ее участников в Равенну специально для проведения там коронации, создавая по весьма сложным политическим замыслам новую традицию, которая, впрочем, очень скоро была забыта? И какими могли быть эти причины? Возможно, они были связаны с императорскими амбициями сполетцев, которые, возводя Равенну в ранг имперского города, хотели отодвинуть Рим и Папу на второй план? Или же эта коронация была проведена по просьбе – или требованию – Папы, о чем он заявил в ходе собрания? Какие вопросы могло добавить к повестке дня это собрание, не упомянутое ни в одном источнике, но явившееся прямым следствием инспекционной поездки, которую Гвидо совершил осенью предыдущего года?

Все эти вопросы так и остаются без ответа. Стефан V сообщил Фульку Реймскому о коронации Гвидо; Формоз осведомил его о коронации Ламберта, не уточняя, что она проводилась вне Рима, и его современники также не выказали удивления по этому поводу. Но уверенность в том, что за средневековым формализмом всегда скрывается какая-нибудь веская идеологическая или юридическая причина, позволяет нам утверждать, что вопрос о равеннской коронации Ламберта достоин подробного рассмотрения.

Коронация состоялась в воскресенье, 30 апреля; тогда же от имени Ламберта был возобновлен договор, который Гвидо заключил годом раньше, и отец с сыном отпраздновали это событие, распределяя между родственниками и друзьями щедрые дары, не без участия императрицы Агельтруды.[73]73
  Flod., SS., XIII, 560; Invectiva in Romam / ed. Dümmler in app. ai Gesta Berengarii. Halle, 1870, p. 140; Chron. Casaur., R. I. S. S., II, 2, P 822. О дате см. Schiaparelli. / diplomi, В. I. S. I., 26. P. 58. См. D. G, XIII.


[Закрыть]

Через несколько месяцев Гвидо отправился в Рим. Причина этой поездки не ясна, но, может быть, она имеет отношение к проискам Фулька Реймского, занимавшегося организацией самого настоящего заговора против французского короля Эда и, по-видимому, весьма благосклонно воспринимавшего кандидатуру Гвидо, который, будучи королем Италии и императором, теперь имел гораздо больше шансов на успех, нежели в первый раз.

Через некоторое время об этом замысле забыли, и противники Эда обратили свои взоры к юному сыну Людовика Заики, которому в то время было 13 лет. Это движение набрало обороты, и 28 января 893 года Карл Простоватый был коронован. Таким образом, Французское королевство, как и Итальянское, обрело двух королей – одного на востоке, другого на западе – и, кроме того, мятежного магната[74]74
  Речь идет о графе Фландрии Балдуине II, внуке короля Карла II Лысого, который воспользовался смутами 888–898 гг. в правление Эда I, чтобы сколотить себе на севере Франции независимое графство. (Примеч. ред.)


[Закрыть] во Фландрии.

Фульк постарался заручиться поддержкой Формоза и Гвидо для своего протеже, и Папа действительно вошел в число сторонников Карла Простоватого. Что же касается Гвидо, то неизвестно, поддержал ли он своего могущественного кузена Фулька, поскольку был все так же занят решением собственных проблем.[75]75
  D. G, XIX; Favre. Op. cit. R 149–158. Лиутпранд (Liutpr. I, 15) говорит о том, что, узнав о смерти Карла III, Гвидо поехал в Рим и «без совета франков принял миропомазание на царствие во всей Франции» (absque Francorum consilio, totius Franciae unctionem suscepit), после чего отправился во Францию. Лиутпранд относит поездку Гвидо в Рим к 888 г.; речь же должна была идти о путешествии 892 г., которое не дало никаких конкретных результатов.


[Закрыть]

Напряжение в отношениях между императором и Папой все возрастало: Гвидо пользовался своими императорскими полномочиями в папском государстве, не слишком заботясь о соблюдении условий подписанных им договоров. Но в действительности причины разногласий были гораздо более серьезными.

Формоз, как и Стефан V, хоть и признал королями Италии и императорами сполетцев, но относился к усилению их власти с той же недоверчивостью, с какой все Папы – от Захария до Адриана I – следили за возвышением лангобардов.

Подобно тому как предшественники Формоза прибегли к помощи Пипина и Карла Великого, он сам осенью 893 году попросил помощи у Арнульфа. К папским посланникам, отправившимся в Регенсбург, присоединились некоторые крупные итальянские магнаты (даже если среди них и не было Беренгария, вполне возможно, что он отправил своего представителя). Они умоляли короля приехать и принести Италии и папскому престолу свободу от тирании Гвидо, недвусмысленно намекая на то, что тогда он непременно получит императорскую корону. Но и на этот раз Арнульф никуда не поехал и удовольствовался тем, что отправил в Италию своего сына Цвентибольда, который добрался до Италии, объединил там свои собранные из баварцев войска с силами Беренгария и пошел на Павию.

Гвидо укрылся в городе, намереваясь отстаивать переправу через Вернаволу, протекавшую к востоку от города, а Цвентибольд и Беренгарий разбили лагерь на другом берегу этой реки. Так они простояли, не начиная сражения, примерно 20 дней, пока Гвидо не решился предложить Цвентибольду некоторую денежную сумму. Цвентибольд вернулся в Германию в конце октября, бросив Беренгария на произвол судьбы. Единственным достойным упоминания эпизодом стал поединок между баварским рыцарем и графом Губальдом, весьма живо описанный Лиутпрандом, который, возможно, почерпнул сведения о нем из какой-нибудь народной песни.[76]76
  Ann. Fuld., 893; Liutpr., I, 20–22. Лиутпранд рассказывает, что Беренгарий обратился за помощью к Арнульфу сразу же после того, как потерпел поражение, обещая подчинить его власти свое государство, и затем утверждает, что Беренгарий отправился в Германию вместе с Цвентибольдом, где вновь обратился к Арнульфу со своими просьбами и обещаниями. В «Деяниях», напротив, говорится о возобновлении военных действий между Гвидо и Беренгарием после отступления Цвентибольда, и именно на этот факт ссылается Формоз в своем письме Фульку, M. G. H. SS., XIII, 559; п. 39.


[Закрыть]

Гвидо надеялся на то, что германцы откажутся от проведения этой кампании; впрочем, вполне возможно, он предвидел, что выход германцев из игры невозможен, и поэтому, решив разгромить их союзника Беренгария, стал готовиться атаковать его:

 
Гвидо собирает войска, он спешит вновь наступать и копит силы…
 

(Gesta Berengarii, III, 47–48)

Папа, разочарованный результатами экспедиции Цвентибольда, вновь обратился к Арнульфу, настаивая на том, чтобы тот оказал ему более действенную помощь; к его просьбе присоединился и Беренгарий.[77]77
  Ann. Fuldenses, a. 894; Liutpr., I, 22.


[Закрыть]

Арнульф собрал внушительную армию из швабских воинов и в первых числах января отправился в Италию, спустившись через Бреннерский перевал к Вероне. В его свите, состоявшей из представителей духовенства и мирян, были Оттон Саксонский, архиепископ Аттон Майнцский, епископ Вальдон Фрейзингенский.[78]78
  В. M., 1842 и далее.


[Закрыть]

Гвидо не считал себя достаточно сильным, чтобы дать новое сражение, и укрылся в Павии, как не раз до него поступали лангобардские короли, ожидая, когда нехватка продовольствия и суровый климат усмирят ярость противника.

Из Вероны Арнульф отправился в Милан, в конце января он был в Брешии, ворота которой распахнулись перед ним без всякого промедления. А вот граф Амвросий Бергамский решил хранить верность своему королю и начал приготовления к обороне своего города. Арнульф воспользовался возможностью, как обычно говорят в подобных случаях, преподать наглядный урок.

Он добрался до Бергамо на закате и решил атаковать на заре следующего дня, после мессы. Арнульф лично руководил наступлением с высоты одного из холмов. Город, естественно, был окружен внушительными крепостными стенами и полон людей, готовых защищаться до конца, но отряды папской гвардии все же смогли добраться до стен, прикрываясь щитами от града сыпавшихся сверху стрел и камней. Им удалось пробить в стенах брешь и проникнуть в город, где они зверски расправились с его защитниками и жителями и все с тем же ожесточенным рвением принялись грабить дома, церкви и монастыри.

Граф Амвросий забаррикадировался в башне, готовый защищаться до последней капли крови, но, к своему несчастью, живым попал в руки врага и в полном графском облачении, с мечом, перевязью и в своих драгоценных наручах был повешен за городской стеной, как и остальные зачинщики сопротивления. Его жену и детей взяли в плен, его имущество конфисковали; даже епископа заключили под стражу.

Известие о бойне в Бергамо распространилось с быстротой молнии, все были объяты ужасом; «у всякого, кто об этом слышал, эта новость звоном отдавалась в обоих ушах», – рассказывает Лиутпранд. Милан не стал дожидаться прибытия короля; как и Павия, откуда Гвидо, по всей видимости, тотчас же уехал. Власти обоих городов отправили послов с сообщением о своем безоговорочном подчинении. Благодаря этому граф Миланский сохранил должность графа дворца, а правителем Милана был назначен Оттон Саксонский. Кратчайшим путем Арнульф отправился в Павию, которая ждала нового повелителя.

Арнульф установил свою власть и начал ставить на своих грамотах даты, соответствовавшие эпохе нового королевского правления, нимало не беспокоясь о Беренгарии.[79]79
  Ann. Fuldenses, a. 894; Liutpr., I, 23, 24, 25; Gesta, III, 79-123; H. P. M., XIII, Cod. dipl. Lang. P. 596, n. 359; В. М., 1843.


[Закрыть]