Текст книги "Короли Италии"

Итальянские сеньоры поспешили предстать перед германским королем, чтобы выразить ему свое почтение и что-нибудь за это урвать, но Арнульф был совершенно не расположен раздавать другим собственные полномочия, к чему все как раз и стремились. Он решил преподать еще один урок на примере тех, кто показал себя самым жадным и ненасытным. Арнульф приказал арестовать Адальберта Тосканского, его брата Бонифация и графа Герарда, но затем, поскольку причин держать их в вечном заточении не было, отпустил их, предварительно заставив принести ему клятву верности. Как и следовало предполагать, освободившись, они тут же бежали в Тоскану и, собрав все силы, которые были в их распоряжении, приготовились воспрепятствовать походу Арнульфа на Рим, где тот собирался получить корону из рук самого Папы.

Одиннадцатого марта Арнульф уже находился в Пьяченце, откуда мог бы проследовать дальше через Парму и Чизу, но, посчитав, что его войско не сумеет одолеть охраняемый тосканцами переход через Апеннины, отказался от этой затеи и повернул назад (в то время в Павии разразилось кровопролитное восстание; к тому же Беренгарий не скрывал своих намерений проучить короля Германии, который прибыл к нему для оказания помощи и нежданно-негаданно назвался королем Италии). Существовала лишь одна возможность с честью выйти из этой ситуации, а именно отправиться на запад, и Арнульф решил воспользоваться ей, добраться до Бургундии и напомнить ее королю Рудольфу об обязательствах, которые тот взял на себя несколькими годами ранее, признав верховенство Арнульфа.

Однако он выбрал неподходящий момент: в Италии бушевало восстание, и Рудольф увидел в этом свой шанс взять реванш за 888 год, когда ему пришлось подписать вышеупомянутый договор. Он послал войска на подмогу Анскарию, который хранил верность Гвидо (или просто решил вновь перейти на его сторону), и намеревался перекрыть Арнульфу последний путь к отступлению.

За десять дней Арнульф дошел от Пьяченцы до Ивреи, но городские ворота не распахнулись перед ним. Арнульф приказал штурмовать город, однако его воины не смогли преодолеть стойкого сопротивления защитников. Чтобы продолжить путь, германский король был вынужден предпринять труднейший марш-бросок через горы, «пробираясь в обход через горные кручи». Обогнув вражеские позиции, он спустился в Валле-д'Аоста и вошел в Бургундию. Рудольф, увидев в своих землях с довольно внушительным войском непрошеного гостя, растерял всю свою отвагу и не посмел атаковать его. Арнульф же оставил эти земли на разграбление своим войскам, а сам отправился в Германию. Через 2 месяца на ассамблее в Вормсе было решено организовать крупную карательную экспедицию в Бургундию: разбирательства с Италией были оставлены на потом.[80]80
  Ann. Fuldense, a. 894; Benedetto di S. Andrea di Monte Soratte. P. 713; Liutpr., I, 35; Reginone, a. 894; см. Poupardin. Bourgogne. P. 21. Уже упоминалось о том, что Лиутпранд, говоря о восстании в Павии, путает его с бунтом против Карла 876 года; но если во всей Италии поднялся мятеж против короля, почему волнения не могли затронуть также и Павию?


[Закрыть]

После отъезда Арнульфа вновь обострилось противостояние между Гвидо и Беренгарием. Гвидо немедленно отправился с войском на север и стал готовиться к новой битве с Беренгарием, который укрепился в горных районах Италии и пытался набрать войско, чтобы удержать противника в отдалении. Еще не произошло ни одного вооруженного столкновения, когда в окрестностях Пармы у Гвидо внезапно пошла горлом кровь, он скончался и был похоронен в городском соборе.[81]81
  Gesta, III, 161 и далее. В ноябре 894 г. Гвидо был уже мертв, см. Diplomi di Guido e Lamberto. P. XVI. О месте захоронения см. G. Frei. Carte Partnerisi. 1. 28.


[Закрыть]

II
Император Ламберт

Наследование престола Ламбертом. – Сполетцы в Южной Италии. Второй поход Арнульфа: захват Рима и императорская коронация. Завершение похода. – Реакция римлян и месть сполетцев: процесс над Формозом. – Собор Иоанна IX и равеннская ассамблея 898 г. – Смерть Ламберта.

Когда умер Гвидо, Беренгарий посчитал, что настал его звездный час, и во весь опор помчался в Павию; он обосновался в королевском дворце и решил, что сможет устранить сына Гвидо, не прилагая особых усилий.

Ламберт никогда не принимал действенного участия в управлении государством, но он уже не был ребенком. Мать давала ему мудрые советы, и на тот момент на стороне Ламберта были симпатии всех вассалов, которые в большинстве своем ответили на его призыв, когда он задумал дать бой Беренгарию и отвоевать Павию.

Беренгарий покинул столицу; 2 декабря он находился в Милане и, вероятно, поддерживаемый своими сторонниками, пытался сопротивляться, но не устоял, и в январе столицу занял Ламберт. Юный император был уверен, что теперь он прочно утвердился на престоле своего государства, и принял тон деспота, который всегда был чужд его отцу: «…граф Эверард припал к коленям нашего императорского величия, [после того, как] в священном дворце в Павии вознеслись мы к сияющей вершине, на трон благословенной памяти светлейшего родителя нашего и благочестивейшего сеньора государя Гвидо…».[82]82
  D. В. I., XIII, Милан, 2 декабря 894 года; Liutpr., I, 37; D. La, I, январь 895 года, Вимеркате.


[Закрыть] Однако на горизонте уже сгущались тучи. Беренгарий, вновь укрывшийся в своем маркграфстве, не казался слишком напуганным. Благодаря дружескому содействию Фулька Реймского Папа Формоз, разочаровавшийся к тому же в Арнульфе, выказывал свое расположение молодому императору: но рано или поздно Арнульф решился бы взять реванш за свое поражение.[83]83
  Flod. // M. G. H., SS., XIII. P. 561, 566.


[Закрыть]

Мудрый и осмотрительный политик постарался бы не давать Арнульфу предлога для повторного вторжения в пределы Италии; искусный политик особенно задумался бы над тем, как не допустить разногласий с главой папского престола, чтобы тот в четвертый раз не попросил о помощи у какого-нибудь защитника. Фульк Реймский все это прекрасно понимал и трезво оценивал ситуацию со своего отдаленного, но весьма эффективного наблюдательного пункта. Поэтому он одновременно слал Папе письма с заверениями в бескрайнем уважении, которое выказывал к нему Ламберт, и советовал Ламберту беречь благорасположение Папы. Формоз действительно писал ему о том, что относился к Ламберту, как к родному сыну, и хотел бы добиться идеального согласия в их помыслах. Конечно же, юноше следовало бы больше дорожить этой дружбой и почаще вспоминать о печальной судьбе своего дяди Ламберта. Рекомендации архиепископа были отнюдь не бесполезными, но, как это часто случается, к самым мудрым советам никто не прислушивается. Летом 895 года молодой император позволил своей матери Агельтруде втянуть себя в авантюру, которая стоила ему дружеского отношения понтифика.

Императрица Агельтруда была дочерью Адальгиза, герцога Беневенто, и мысль о том, что византийцы, захватившие в 891 году город и герцогство, лишили ее семью родовых владений, терзала ее душу. Поддавшись на уговоры матери, Ламберт позволил своему кузену Гвидо IV, правившему маркграфством Сполето, отправиться в августе 895 года в поход на Беневенто.

Завоевание Беневенто должно было стать первым шагом на пути к подчинению лангобардских княжеств на юге Италии.

Возможно, Формоз, вняв пылким заверениям Фулька Реймского, действительно искренне симпатизировал Ламберту. Но вторжение Гвидо IV в пределы Южной Италии убедило Папу в том, что он глубоко заблуждался, ожидая политической сдержанности от венценосного представителя сполетского рода.

Папы Римские всегда имели виды на Южную Италию: Иоанн VIII, по крайней мере, попытался заставить Карла Лысого признать власть папства в этой части полуострова. Если даже признание этой власти и нашло некое документальное выражение, оно осталось лишь на бумаге. С этим глава папского престола еще мог смириться, имея возможность в любой момент потребовать соблюдения своих прав и полномочий. Но он не мог допустить, чтобы итальянский король подчинил себе эти территории. Ведь тогда папское государство оказалось бы зажато в тисках сувереном, ясно собиравшимся следовать традициям своих предшественников, которые в свое время доставляли папству немало неприятностей.

Поэтому случилось так, что, несмотря на недавние признания в отеческой любви к Ламберту, Формоз вновь обратился за помощью к Арнульфу, и сенат поддержал Папу. Представители римской знати опасались власти императоров из сполетской династии столь же сильно, что и понтифик, поскольку, на их взгляд, оно ограничивало их влияние и свободу действий.

Связь событий подтверждается хронологией: Гвидо Сполетский вступил в пределы Беневенто в августе 895 года, а в сентябре папские посланники были уже в Баварии. С одобрения магнатов королевства Арнульф собрал войско и вторгся в Италию в октябре.[84]84
  Chron. Salem. // M. G. H. SS., III, Cat. reg. lang. SS. rer. lang. P. 496–497; Ann. Fuld., a. 895. См. A. Solmi. Il Senate Romano nell'alto M. E., Miscell. R. Dep. Rom. St. Pat. XV Roma, 1944. P. 101.


[Закрыть]

Повторное проникновение сполетцев в Южную Италию несколько обеспокоило византийцев, и император Лев VI договорился с Арнульфом о совместном нападении на Гвидо. Следуя византийскому обычаю искать таких союзников, чтобы можно было зажать противника в тиски, Лев VI заключил союз и с Людовиком Прованским, пообещав ему в жены свою единственную дочь. Таким образом, атаки на Итальянское королевство должны были вестись с юга, с запада и с севера.[85]85
  Gay. Op. cit. P. 146.


[Закрыть] Арнульф отнюдь не обрадовался вмешательству в итальянские дела Людовика Прованского (который мог предъявить претензии на наследство своего деда, Людовика II) и поэтому поспешил ответить согласием на предложение Папы о помощи.

Первого декабря 895 года Арнульф все еще находился в Павии, вместе с супругой Утой, Адальбероном, епископом Аугсбургским, архиепископом Аттоном Майнцским и, возможно, еще со многими знатными клириками и мирянами, о которых история умалчивает.[86]86
  В. М., 1862 и далее.


[Закрыть]

После первого вторжения в пределы Итальянского королевства Арнульф присвоил себе титул короля Италии, невзирая на условия договора, который он заключил с Беренгарием осенью 888 года в Тренто. Естественно, этот шаг вызвал неудовольствие Беренгария, вскоре переросшее в открытую враждебность. Поэтому Арнульф не мог спокойно проследовать через Верону и Бреннерский перевал. С какой стороны он вошел в Италию в 895 году, неизвестно. Как бы то ни было, он встретился с Беренгарием, и, по всей видимости, они заключили некий договор, поскольку Беренгарий сопровождал Арнульфа вплоть до Тосканы.[87]87
  Ширмайер (Schirmayr. Op. cit. S. 39), основываясь на анналах Муратори (Muratori. Annali, a. 895), высказывает мнение, что Беренгария отправили в ссылку в Германию. Но в «Деяниях» ясно говорится о том, что в Тоскане Беренгарий находился в свите Арнульфа, III, 125. Her. Aug., SS., V P. 110, считает, что Арнульф поделил Северную Италию между графом Манфредом и маркграфом Вальфредом: титул маркграфа Вальфреду пожаловал еще Беренгарий (D. В. L, IV), но, по всей видимости, его подтвердил Арнульф, и Вальфред изменил своему первому сеньору, точно так же как Манфред Миланский – Ламберту (Ann. Fuldenses, a. 896).


[Закрыть]

Направляясь в Рим, Арнульф со всем своим войском перешел р. По в районе Пьяченцы. Тем временем Ламберт, который 6 декабря был еще только в Реджо Эмилии, вместе с Агельтрудой отступал перед его натиском. В Парме Арнульф разделил войско; он отправил германские отряды через Болонью во Флоренцию, а сам во главе основной армии пошел по дороге на Чизу; к Рождеству германский король добрался до Луни. Как раз на этом этапе своего похода он попытался избавиться от помехи, которую представлял для него Беренгарий. Один из шуринов Беренгария, знавший о замыслах Арнульфа, вовремя предупредил своего родственника, и тот спасся бегством.

Тяготы и невзгоды подстерегали германское войско на всем его пути: проливные дожди, разливы рек и ручьев затрудняли движение и препятствовали доставке провианта. Губительная эпидемия поразила лошадей, и для перевозки поклажи пришлось использовать быков. В довершение всего стало известно о том, что Беренгарий вернулся в Северную Италию после того, как провел серию тайных переговоров с Адальбертом Тосканским и убедил его покинуть ряды сторонников германского короля.

Поворачивать назад было не менее опасно, чем продолжать путь. Арнульф решил идти вперед, надеясь, что как только он доберется до Рима и получит императорскую корону, то легко положит конец непокорности своих вассалов.[88]88
  Ann. Fuld., a. 896; Liutpr., I, 25–27; Benedetto di S. Andrea di Monte Soratte. P. 162.


[Закрыть]

Он дошел до Рима в середине февраля 896 года, но обнаружил, что ворота закрыты, а город занят сполетскими войсками: возглавила его оборону гордая Агельтруда, поскольку ее сын уехал в Сполето, чтобы организовать там последний рубеж сопротивления на тот случай, если Рим падет.

Предварительно прослушав мессу, Арнульф провел военный совет у ворот св. Панкратия, где обсуждался один-единственный вопрос: нужно ли штурмовать город? Конечно же, король не собирался отказываться от своей цели, будучи в двух шагах от нее, но мысль о том, что он должен будет взять Рим штурмом, ворваться с войском в тот город, куда паломники, покаянно склонив голову, входили с молитвой, претила ему. Кроме того, такой шаг мог поставить под удар его соглашение с Папой и саму императорскую коронацию.

Объявить о своем решении необходимо было в торжественной манере, дабы скрасить его возможный – или кажущийся таким – кощунственный, нечестивый характер. Растроганные воины со слезами на глазах вновь поклялись в верности своему королю, публично исповедовались и объявили о том, что будут поститься и молиться весь день перед штурмом; тем не менее решение идти на приступ было единодушным.

В то время когда собравшиеся на совет расходились, а король собирался объехать вокруг городских стен, чтобы выбрать подходящее место для штурма, из-за случайности разгорелась схватка.

Лиутпранд Кремонский – который слишком часто забавлялся сочинением разных небылиц – пытается заверить нас в том, что в случившемся был виноват заяц, испуганный гомоном войска: якобы заяц выскочил к стене, и заметившие его германцы с криками помчались за ним. Римляне, увидев бегущих воинов, решили, что начался штурм, и…последовали примеру зайца: покинули укрепления и в панике бросились бежать со всех ног. Однако это объяснение слишком несерьезное для такого важного события, как захват Рима, не говоря уже о том, что эта легенда была известна еще самому Геродоту.

Возможно, что кто-то, защитник города со стены или германский воин, выпустил стрелу, бросил камень или просто прокричал крепкое словцо; так или иначе, германцы без всякой подготовки пошли на штурм, столь живо описанный хронистом, что мы предоставим слово ему: «Неожиданно началась битва: со всех сторон побежали воины, крича о том, что они возьмут город силой согласно общему решению. Они подбежали к стенам, бросая камни в их защитников; толпа воинов собралась у ворот. Одни бросились с топорами и мечами на ворота и железные засовы, другие стали пробивать брешь в стене, а кто-то по лестнице стал перебираться через стены». Некоторые, чтобы быстрее перелезть через стену, забирались на седло своего коня.

К вечеру германцы завладели городом Льва, не пролив ни единой капли крови; это свидетельствовало о том, что Агельтруда не сумела убедить римлян обороняться. Рим пал, и Агельтруде пришлось его покинуть.

Арнульф не сразу отправился в собор св. Петра: он не хотел входить в Рим в качестве завоевателя; король дал папским служителям время обставить все так, чтобы он смог торжественно въехать в город с соблюдением всех, более чем столетних, традиций.

Подобно императорам из рода Каролингов, Арнульф вошел в город с Мильвийского моста: его встречали представители городской власти, римское войско со знаменами и крестами, дети с пальмовыми и оливковыми ветвями, певшие гимны.

За этим последовала коронация в соборе св. Петра, и новый император, вне всякого сомнения, подтвердил упоминавшиеся им ранее привилегии главы папского престола. В тот же день римский народ собрался на площади св. Павла и принес клятву верности императору: «Клянусь…что сохраняя честь и закон мой и преданность господину Папе Формозу… верным буду императору Арнульфу… а Ламберту, сыну Агельтруды, и его матери никогда не окажу помощь, и Рим Ламберту или матери его Агельтруде, или их людям… не сдам».

Арнульф пробыл в Риме четырнадцать дней, уделив время как служению Богу, так и государственным делам: он посещал церкви и соборы, судил и приговорил к смерти двух сенаторов, ответственных за оказанное Римом сопротивление, других отправил в изгнание; кроме того, приготовился напасть на герцогство Сполето, где укрылась бежавшая из Рима Агельтруда. Действительно, если бы Арнульф вернулся на север, не сломив могущества сполетцев, Рим, Папа и королевство снова попали бы в руки Ламберта и Агельтруды. Убежденный в необходимости этого предприятия, Арнульф оставил Рим на попечение своего вассала Фароальда и со всем войском отправился в Умбрию. Однако по дороге с ним случился апоплексический удар, сделавший его совершенно беспомощным. Причем этот недуг поразил его так неожиданно и настолько кстати для дома Сполето, что молва тут же обвинила Агельтруду в том, что она отравила Арнульфа. Возможно, Агельтруда пошла бы на подобный шаг, но паралич Арнульфа вполне объясняется предрасположенностью последних Каролингов к подобным болезням.

Не было никого, кто смог бы взять на себя командование и продолжить поход; поэтому германское войско поспешило обратно на север, увозя с собой парализованного императора. Двадцать седьмого апреля германцы достигли Пьяченцы, откуда вернулись в Баварию, не встретив никаких препятствий на своем пути.

Болезнь Арнульфа, повлекшая за собой крах всех возлагавшихся на него надежд, стала слишком сильным ударом для Формоза, который был уже более чем восьмидесятилетним старцем. Четвертого апреля он умер, после чего на глазах остававшихся в Риме представителей Арнульфа были дважды проведены выборы Папы, в ходе которых грубо нарушалось каноническое право: первым избранником стал монах Бонифаций, до этого уже два раза подвергавшийся низложению. Избранный народом, Бонифаций VI продержался на папском престоле только 15 дней, и ему на смену избрали Стефана, епископа Ананьи, хотя в соответствии с каноническим правом переход с одной епископской кафедры на другую воспрещался.

В Северной Италии оставался незаконнорожденный сын Арнульфа Ратольд, которому тот, возможно, прочил титул короля Италии. Ратольд был еще совсем юным и не мог взять на себя командование, чтобы внушить уважение явно враждебному ему окружению, поэтому он спустя какое-то время вернулся в Германию через Комо; недолго продержался и Фароальд, остававшийся в Риме.[89]89
  Jaffe-L., ad nomen. В. М. Loc. cit.


[Закрыть]

Попытка Арнульфа установить свою власть в 894 году не на шутку напугала христианский мир, а штурм Рима в 896 году заставил всех содрогнуться от ужаса. «Возврат к прошлым векам», – писал Регинон, но Арнульф, заставив римлян вспомнить о нашествии варваров, исчез в мгновение ока, не оставив следа в списке королей и императоров.[90]90
  Cat. reg. lang, in SS. rer. lang.


[Закрыть] Все вернулось на круги своя. Беренгарий вновь вступил во владение своим маркграфством, как только умер маркграф Вальфред, доблестно оборонявший эти территории от имени императора, и 30 апреля уже был в Вероне. Через несколько дней Ламберт снова приехал в Павию и преподнес своей матери невиданно щедрый подарок, желая вознаградить ее за все, что она для него сделала.

Безусловно, Ламберт отблагодарил и тех немногих, кто сохранил ему верность, но по отношению к предателям он был беспощаден. Граф Манфред, который перешел на сторону врага в 894 году и был прощен, вновь переступил черту: он попытался отстоять Милан после отъезда Ратольда (скорее из страха перед Ламбертом, чем от любви к Арнульфу), но город пал, Манфред был схвачен и обезглавлен. Его сына и зятя ослепили, и, надо думать, они были не единственными жертвами сполетской реакции на севере.

Итальянское королевство вновь обуял ужас, как после известия о взятии Бергамо, и несколько вассалов Ламберта отправились в Верону, чтобы просить Беренгария о помощи. Беренгарий посчитал их предложение несвоевременным, а Ламберт и его мать поняли, что пришло время наконец определить отношения с Беренгарием и заключить с ним мирный договор на длительный срок.[91]91
  D. В. I., XIV; D. La., IV; Liutpr., I, 37–38; Gesta, II, 47, glossa.


[Закрыть]

Возможно, идею такого договора стал вынашивать еще Гвидо, посчитавший, что его союз с Беренгарием позволит удерживать Арнульфа вдали от Италии. Однако он умер, прежде чем сумел претворить ее в жизнь. Ламберт, которого последние события сделали более осторожным, возобновил переговоры и после того, как посланцы провели предварительное обсуждение договора, в октябре (или ноябре) 896 года встретился с Беренгарием.

Встреча состоялась за пределами Павии, на берегах Тичино, где во времена лангобардских королей обычно проводились королевские собрания. Неизвестный поэт хотел бы заставить нас поверить в то, что Ламберт предстал перед Беренгарием в качестве просителя, но тот факт, что Беренгарий лично приехал в Павию, недвусмысленно указывает на того, кто был важнее и влиятельнее на этой встрече.

Оба государя определили условия договора и поклялись хранить вечный мир:

 
Оба произнесли речи, затем каждый пообещал
Другому сохранить союз…
 

(Gesta Berengarii, III, 239-40)

Во власти Беренгария остались земли между реками По и Адда, Ламберт сохранил для себя остальную часть королевства; следовательно, все оставалось в том порядке вещей, который существовал с 889 года. Не исключено также, что речь могла зайти о заключении брака между Ламбертом и Гизлой, дочерью Беренгария: тогда Беренгарий согласился бы объединить территории, поскольку у него не было наследника. На эту мысль наталкивают похвалы, которые неизвестный поэт расточает молодому императору. Именно они заставили потомков практически забыть о тех проступках, которыми Ламберт запятнал свое имя.

Союз оказался вовсе не таким искренним и прочным, каким он был задуман:

 
О, юношеская честь, ах, если бы не был столь превратным ум!
Преграду захотел создать он миру и разорвать союз,
замыслив обман…
 

(Gesta Berengarii, III, 245–247)

Но в тот момент времени заключенный с Беренгарием договор позволил Ламберту и Агельтруде обратить свои помыслы к Риму и Южной Италии, не опасаясь внезапного удара в спину.[92]92
  Gesta, III, 198, 245–247. Неизвестный поэт утверждает, что договор был заключен за 3 года до смерти Ламберта, то есть в 896 г.


[Закрыть]

В конце августа 896 года Рим все еще находился во власти германцев, но в конце года Ламберт и Агельтруда вошли в город вместе с маркграфом Гвидо IV Сполетским, после того как их сторонники одержали победу – неизвестно как и когда – над Фароальдом и его гарнизоном.

Через несколько дней после прибытия императора и его матери в Рим Стефан VI созвал Собор, провести который собирались еще в сентябре 896 года, но все время откладывали; возможно, в ожидании приезда правителей.[93]93
  Jaffe-L., 3511; Catal. reg. Long. // SS. rer. long., 494–497.


[Закрыть]

Собор должен был постановить, что проведенная Формозом коронация Арнульфа была недействительной; то есть ее как бы и не было: достаточным стало бы весьма правдоподобное заявление о том, что Арнульф получил императорскую корону силой оружия. Однако было принято другое решение – отрицать законность избрания Формоза, который, согласно каноническому праву, не мог стать Папой Римским, поскольку на момент выборов уже являлся епископом Порто. Поскольку избрание Формоза Папой было признано незаконным, то все подписанные им документы были объявлены не имеющими никакой юридической и канонической силы, начиная с распоряжений, которые он сделал простым священником и будучи епископом.

Эта мера противоречила католической доктрине – установленной Стефаном I и изложенной св. Амвросием и св. Августом, – согласно которой законность религиозного таинства не зависела ни от степени благоволения Церкви к тому, кто его совершил, ни от строгости соблюдения канонических правил при возведении в сан. Иными словами, таинства и посвящения, которые были проведены епископами, отлученными от церкви, раскольниками, еретиками, по указанию антипап и лжеепископов, также считались законными. В раннем Средневековье эту доктрину принимали далеко не все и далеко не всегда применяли ее на практике. Во многих случаях законность религиозных таинств, совершенных епископами и Папами, оспаривалась не столько по теологическим, сколько по политическим соображениям, и одним из самых сложных и скандальных случаев стало дело Формоза.[94]94
  Saltet. Les re ordinations. P. 3, P. 153.


[Закрыть]

Решение Собора полностью устраивало Стефана VI, тем более что именно он, очевидно, и стал его главным вдохновителем. Сам Стефан VI, до выборов являвшийся епископом Ананьи, также не смог бы стать Папой, но поскольку его возведение в сан епископа было объявлено незаконным и недействительным, как и любое другое действие Формоза, то факт избрания Стефана понтификом пришел в полное соответствие с каноническим правом.

Все эти проблемы можно было бы разрешить обычным способом, однако Стефан VI и его советники разыграли мрачный фарс. Разложившийся труп Формоза извлекли из склепа, за ноги проволокли по земле; затем обрядили его в священнические одеяния и, как преступника на судилище, притащили его на Собор, приставив к нему диакона, который должен был от его имени отвечать на вопросы и обвинения собравшихся.

На Соборе присутствовали епископы из пригородов: Петр из Альбано, Сильвестр из Порто, Иоанн из Веллетри, Иоанн из Галлезе, Стефан из Орты, Иоанн из Тускания, и многие другие. Некоторые из них испытывали к Формозу такую же неприязнь, как и Стефан VI, и одобряли его действия, а те, кто ужаснулся содеянному и не хотел бы делить ответственность за это с Папой и его советниками, были вынуждены подписать все документы под угрозой применения силы, конфискации имущества и, в некоторых случаях, ареста. По всей видимости, император Ламберт и императрица Агельтруда также сыграли свою роль в этом запугивании, даже если и не присутствовали на заседаниях Собора. Акты Собора год спустя сожгли, но сведения о некоторых особенностях процесса мы можем почерпнуть из произведений писателей того времени: тщательному изучению подверглась все долгая жизнь Формоза, его интриги с болгарами, его споры с Иоанном VIII, его честолюбивые стремления. Старые забытые каноны вновь вступили в силу, и в соответствии с ними обвиняемый был признан нечестивцем и преступником, посвящение его в сан незаконным, его распоряжения недействительными.

С мертвого тела сорвали папское облачение, оставив на нем лишь власяницу, немую свидетельницу его наказания, одели его в светские одежды, отрубили ему правую руку, вытащили из церкви св. Иоанна, где присутствовали в полном составе соборные отцы, и закопали на кладбище для чужеземцев; но позже и эту могилу осквернили, а труп бросили в Тибр.[95]95
  Cfr. Jaffa L. Reg. Pont. Rom. P. 440; L. Duchesne. Les premiers temps… P. 156.


[Закрыть]

Действия участников Собора заставили содрогнуться весь христианский мир, современники и потомки испытывали чувства ужаса и бессилия. Ученые нового времени откликнулись на эти настроения, но вполне удовлетворились тем, что возложили ответственность за позорный процесс на Ламберта с Агельтрудой или на представителей римских группировок, не попытавшись как-то объяснить появление жуткой, абсурдной идеи подвергнуть суду мертвеца. Делались даже попытки найти произошедшему юридическое обоснование, утверждая, что останки Формоза притащили на заседание Собора согласно процессуальным нормам. В старинном германском кодексе судопроизводства не существовало понятия заочного приговора; кроме того, по римскому праву присутствие обвиняемого в суде также являлось неотъемлемым условием для признания приговора действительным. Однако ни римляне, ни германцы никогда не возбуждали процесс против умершего и не притаскивали его труп на судебное заседание.

Тому, как обошлись с мертвым телом, действительно можно подобрать юридическое и каноническое объяснения. С трупа сорвали папское одеяние и заменили его светскими одеждами, так как Формоз не имел права носить священническое облачение: отлученный в свое время от Церкви Иоанном VIII, Формоз вернулся в ее лоно как светский человек и поклялся не хлопотать о возвращении утраченного епископского сана; вернуть себе сан во времена Марина I он мог только лишь путем интриг и клятвопреступления.

Однозначное значение имеет отсечение правой руки. Ни одна из канонических догм не грозит подобной карой мирянину, присвоившему себе функции духовного лица. Так обычно наказывали за подделку документов, хотя, как и почему Формозу могло быть предъявлено подобное обвинение, пока не ясно. Однако, скорее всего, подтверждение тому, что Формоз подделывал документы или пользовался подделками, нужно искать в бурном периоде его жизни, предшествовавшем избранию Папой.

Все это, безусловно, могло бы объяснить это жуткое представление, но если Стефан VI и его сообщники выкопали останки Формоза, следуя букве закона, то извращенность их понятий о правосудии оказывается гораздо отвратительнее слепой ненависти, на которую ссылались ранее.[96]96
  Гауденци (Gaudenzi. Sull'unione. P. 554) предполагает, что с Формозом поступили как с виновным в подделке документов, поскольку он якобы сознательно воспользовался новой версией Константинова дара, составленной во времена Николая I Иоанном, канцлером Людовика II; об этой версии упоминается в грамоте Оттона III спорного происхождения (D. О., 111. Р. 389). Эту новую подделку, приписывающую Папе право владения экзархатом, Иоанн VIII должен был представить Карлу Лысому в 875 году, а Формоз, соответственно, Гвидо в 891-м. Далее Формоз якобы уступил экзархат Гвидо и перевел из Рима в Равенну школу права: это якобы являлось истинной причиной обиды римлян на Формоза, а Ламберт и Агельтруда лишались всякой ответственности за судилище. Не касаясь вопроса о переводе университета, который увел бы нас далеко от темы, замечу, что о формальной частичной или полной передаче папских полномочий в экзархате нигде не упоминается. Заявления о всевластии королей Италии происходят, как мы уже отмечали, вследствие смешения королевских привилегий с императорскими. А выгородить Ламберта с Агельтрудой достаточно сложно не только потому, что дата их приезда в Рим и дата торжественного открытия Собора «по прошествии нескольких дней» хронологически очень близки, но также и потому, что на тот момент им было очень важно объявить коронацию Арнульфа недействительной.


[Закрыть]

По окончании заседания Собора Ламберт вернулся в Павию, а Агельтруда поехала в Беневенто, где до сих пор оставался сполетский гарнизон; 31 марта или 1 апреля императрица торжественно въехала в родной город и пробыла там до августа. От имени императора она передала управление городом и герцогством своему брату Радальгизу и, несомненно, использовала время своего пребывания в Беневенто для контактов со знатью Салерно и Капуи, а также для размышлений над новыми путями развития имперской политики. Она еще не добилась результата, который был бы заметным и для народа, и для местных хронистов, когда события чрезвычайного характера вынудили ее вернуться в Рим.

Когда сделанные Формозом распоряжения были провозглашены недействительными, многие епископы и другие священники лишились своего сана и всех сопутствующих ему привилегий. В связи с этим они были настроены не слишком благодушно по отношению к правящему понтифику и его спутникам. Действия Собора вызвали в Риме панику, подогреваемую суеверным ужасом: обрушение Латеранского собора было воспринято как Божья кара; волны Тибра выбросили на берег тело Формоза, которое какие-то благочестивые люди подобрали и тайно захоронили. Все тайное становится явным, и случившееся показалось новым свидетельством Божьего суда.

Этого вполне хватило для того, чтобы народ восстал против Стефана VI: понтифика схватили и бросили в темницу. Бунт разразился в конце июля, и, по всей видимости, отъезд Агельтруды из Беневенто в августе явился его прямым следствием.

Новый Папа Роман, который умер 4 месяца спустя, не совершил ни одного значительного деяния и, самое главное, даже не попытался ни утихомирить скандал, разгоревшийся вокруг дела Формоза, ни защитить интересы тех, кто пострадал во время этого процесса. Это вполне позволяет предположить, что он был ставленником взявших верх противников Формоза; возможно также, что Агельтруда съездила в Рим и поспособствовала их успеху. Впрочем, они не стали вызволять из тюрьмы ненавистного римлянам Стефана VI и выбрали нового Папу, по-видимому, не имевшего права голоса.

Однако сторонники Формоза возобновили борьбу, и на этот раз удача им сопутствовала: в октябре Стефана VI убили в тюремной камере; Роман умер в ноябре (вероятно, своей смертью), а новым Папой стал Феодор II, убежденный сторонник Формоза. Он решительно вмешался в ситуацию и первым делом позаботился о достойном погребении тела Формоза.

Торжественная церемония должна была скрасить впечатление от святотатства, совершенного годом ранее; присутствовавшие на ней люди пришли в огромное волнение, и позже в народе бытовали рассказы о том, как лики святых склонились, чтобы поприветствовать усопшего понтифика.[97]97
  Catal. reg. lang. P. 494; Liutpr., I, 31; Duchesne. Op. cit. P. 158; JafTe L. P. 441. a. 897; Gay. Op. cit. P. 142.


[Закрыть]

Феодор II не удовольствовался проведением этих церемоний и, несмотря на то что правил всего 20 дней, успел созвать Собор, который подтвердил законность всех распоряжений Формоза. К сожалению, он умер прежде, чем соборные постановления обрели практическую силу: и подозревали, что он умер не своей смертью. С уверенностью можно говорить о том, что кончина Феодора II и реакция противников Формоза спровоцировали раскол. Помимо иррациональной сплоченности обеих партий в этой ситуации сыграла роль личная заинтересованность тех, кого избрали на места, освободившиеся во время опалы Формоза: они ясно видели, что их должности и привилегии поставлены под удар восстановлением в правах церковников, низложенных годом ранее.