Текст книги "Короли Италии"

Часть духовенства и народа выбрала Сергия III, другие отдали свои голоса за Иоанна IX. Первый происходил из благородного римского рода, был злейшим врагом Формоза и его деяний, и существует предположение, что он был тем самым диаконом, который во время судилища над Формозом отвечал за него на вопросы. Напротив, Иоанн IX был набожным и осторожным священником, который искренне хотел уладить скандал вокруг дела Формоза, раз и навсегда решить вопрос о правомочности его распоряжений и восстановить на прочной основе отношения между императором и понтификом, лишенные определенности еще со времен правления последнего Каролинга.

Сергий III на протяжении какого-то времени препятствовал возведению в сан соперника, но не смог добиться собственного посвящения и был вынужден покинуть Рим. Успеху Иоанна IX, вероятно, поспособствовал император Ламберт, сумевший наглядно убедиться в том, чего мог стоить Церкви и государству спор из-за Формоза. Иоанн IX был уверен, что покровительство императора станет лучшей защитой против любых агрессивных действий со стороны приверженцев Формоза и против самоуправства римлян. Папа намеревался пойти на любые уступки Ламберту, но не ущемляющие интересы Церкви. Одновременно он пытался отвратить Ламберта от пути злоупотреблений, которые его отец практиковал, исполняя свои императорские полномочия на церковных территориях. Со своей стороны, Ламберт отдавал себе отчет в том, что самый верный способ укрепить собственную власть – это союз с Папой и сотрудничество с ним ради установления мира в королевстве и в папском государстве, которые испытали немало потрясений со времен Людовика II. Поэтому взаимопонимание между ними наладилось очень быстро и легко.[98]98
  Duchesne. Op. cit. P. 158; P. Fedele. Ricerche per la Storia di Roma Arch. Soc. Rom. St. Pat. T. XXXII. P. 188; Jafte L. P. 442, 445.


[Закрыть]

Иоанн IX провел один за другим три Собора, а император созвал в Равенне ассамблею, в которой приняли участие все магнаты государства, примерно семьдесят епископов и сам Папа.

Второй Собор Иоанна IX (единственный, чьи акты сохранились) и императорская ассамблея в Равенне закончились примерно в одно и то же время. Слишком многое остается неизвестным для того, чтобы оценить значимость отдельных решений, принятых на этих двух собраниях, однако в целом они отражают желание обеих сторон достичь понимания и устранить разногласия.

На втором Соборе присутствовали епископы из Северной и Центральной Италии. Иоанн из Ареццо и Амолон из Турина, при поддержке остальных епископов из северных областей – Адаларда из Вероны, Антония из Брешии, Ильдегерия из Лодиа – провели предварительную дискуссию, чтобы установить меру ответственности епископов, выступавших на процессе Формоза. В ходе дискуссии Иоанн из Ареццо выразил мнение собравшихся, заявив, что они не собирались выступать в качестве судей понтифика – «мы не судьи папскому престолу» (поп nos sedem iudicamus apostolicam), – а хотели искоренить зло, проникшее в лоно Церкви: «зло, проникшее в церковь, окончательно искоренить». Собравшиеся зааплодировали: «И мы желаем этого, и все за это высказываемся». Амолон из Турина обратился к обвиняемым епископам с конкретными вопросами, на которые те ответили весьма уклончиво. Никто не хотел признать, что добровольно поставил свою подпись под актами Собора, все, как один, утверждали, что эти подписи подделали. Протоскриниарий Бенедикт попытался переложить свою вину на заключенного под стражу диакона. Все утверждали, что подверглись угрозам и насилию, однако в конце концов пали ниц перед Папой и собратьями, моля о милосердии за свое преступление.

Далее Собор перешел к составлению канонов: в первую очередь собравшиеся запретили впредь вершить суд над мертвецами и оправдывать это причинами юридического порядка и осудили тех, кто надругался над могилой Формоза. Святые отцы, помнившие о моральном и телесном насилии, которому их подвергли, заставляя подписать обвинительный акт Формозу, вновь подтвердили принцип абсолютной свободы действий, предоставляемой епископам: «…чтобы им было разрешено на заседаниях Собора свободно обсуждать и выносить постановления о том, что позволено в канонах святых отцов. Никого из них [епископов] нельзя терзать и, пренебрегая священными канонами, не выслушав и не обсудив, беспокоить, отбирать имущество или в темницу заключать».

Затем, вникнув в суть споров, связанных с Формозом, святые отцы возобновили запрет на перевод епископов из одной епархии в другую, подтвердили законность посвящений, сделанных Формозом, и, исходя из этого, отменили необходимость повторного посвящения в сан или подтверждения назначения тех, кого он посвятил и назначил. Собравшиеся признали императорскую коронацию Ламберта, а коронация Арнульфа – «варварское миропомазание, вырванное силой» – была объявлена незаконной. Акты о проведении Собора Стефаном VI сожгли, а постановления Собора Феодора II и первого Собора Иоанна IX одобрили и подтвердили, но не потому, что сомневались в их законности, а чтобы установить связь между Собором, который они проводили, и предыдущими Соборами, где обсуждались те же вопросы.

Вслед за этим святые отцы утвердили приговор Сергию III и его сообщникам, и, посчитав причиной беспорядков, которыми в последнее время сопровождались каждые папские выборы, отсутствие на них императорских представителей, постановили, что отныне ни один понтифик не может быть избран в отсутствие императорских послов, имеющих право отменить выборы, если они не соответствовали каноническим требованиям. Это стало возвратом к римскому установлению 824 года, введенному Лотарем I и столь неохотно воспринятому папским престолом. Духовенство пыталось избавиться от него на протяжении долгих лет; однако последние события показали, что именно такое установление могло обеспечить порядок на выборах.

Наконец, последнее постановление вернуло епископам право вершить суд и следствие в случаях супружеской измены и тому подобных проступков на территории всей епархии, полностью исключая их из компетенции светских судов, и позволило епископам собирать в таких целях судебные заседания.[99]99
  Mansi, XVIII. P. 221. В надписи на надгробии Иоанна IX ясно говорится о трех Соборах, проведенных при этом Папе (M. G. Н. Poet, lat., IV, 2, P. 1004), а соборные акты Синода, которые содержатся в резюме, дают ссылку на Собор, проведенный ранее тем же Иоанном IX. Однако заседания этого Собора должны были проходить не в Риме, а в Равенне; см. Duhr. Le concile de Ravenne, en 898. La rehabilitation de pape Formose // Recherches de science religieuse. 1932, XXII, 5, decembre. T. Leporace. Op. cit. P. 144. В несколько более позднем манускрипте, который содержит, помимо прочего, труды Евгения Вульгария, одного из полемистов о Формозе, и хранится в Государственной библиотеке Бамберга, приведены шесть постановлений (canones) этого Собора (под вопросом), согласно этому источнику также проведенного не в Риме, а в Равенне. К статье X добавлено следующее заключение: «Никого [никакого понтифика] не позволено будет пытать, даже согласно старинному обычаю, чтобы не приводить в возмущение Церковь и не затронуть честь императора». Эта статья действительно содержит доказательство того, что у понтифика силой вырвали клятву; см. Gaudenzi. Sull'unione. P. 554. Эта клятва, должно быть, представляла собой подтверждение тех требований, которые избиратели предъявляли кандидату перед выборами, и среди них вполне могло быть требование упразднить императорский контроль над папскими выборами, восстановленный в каноне X: упразднение контроля, в свою очередь, могло повлечь за собой скандал в Церкви и снижение императорских полномочий. M. G. H. LL., II, 2, р. 123, п. 230. О проведенном некоторое время спустя во Франции Соборе, на котором обсуждался вопрос о Формозе, см. Mansi, XVIII. P. 178.


[Закрыть]

На императорской ассамблее в Равенне Папа прежде всего попросил императора Ламберта подтвердить привилегию, «еще в древние времена установленную и подтвержденную благочестивейшими императорами», которая являла собой не что иное, как старинную подделку Константинова дара, основы всех папских притязаний. Затем он попросил заверить договор, который был подписан «согласно обычаю прошлых времен» (iuxta praecedentem consuetudinem) отцом императора Гвидо и им самим на императорской коронации.

Выше уже упоминалось о спорах вокруг предположительного содержания этого утерянного договора и его возможной связи с более ранними и более поздними договорами: сохранившимся договором Людовика (817 г.), договором Карла Лысого, известным лишь по его тенденциозному анализу, который сделал автор «Книги об императорской власти» (Libellus de imperatoria potestate); даром Оттона (961 г.). Высказывалось предположение о том, что все новые привилегии, добавленные Оттоном к условиям договора Людовика, всего лишь подтверждают привилегии, предоставленные сполетцами. Однако чтобы принять или опровергнуть эту гипотезу, необходимо располагать достоверными данными, поскольку с документами нельзя обращаться, как с математическими величинами, у которых можно вычислить среднее. Сомнений нет лишь в том, что Папа считал условия этого договора если не выгодными, то, по крайней мере, справедливыми, и именно поэтому попросил подтвердить его.

Однако Гвидо Сполетский злоупотребил полномочиями, которыми он как император пользовался на папских территориях, и решил, что может от собственного имени дарить и отчуждать земли. Теперь Папа настаивал на том, чтобы были приняты меры по предотвращению подобных злоупотреблений в будущем и чтобы был возмещен нанесенный ими ущерб.

В слабом, лишенном внутренней связи папском государстве подданные строили козни и организовывали заговоры против своего законного правителя; Папа изъявил желание, чтобы вмешательство императора положило конец «незаконным союзам» (inlicitae coniuctiones) подчинявшихся ему римлян, лангобардов и франков, которые, в зависимости от своей национальности, шли на сотрудничество с чужеземными державами. Папские земли кишели разбойниками; убийства, грабежи, поджоги были обычным делом, и понтифик посчитал, что восстановление порядка в его государстве возможно только при содействии императора.

Последние события и абсолютное безвластие губительно сказались на финансовых запасах Церкви. Папа жаловался, что ему не хватает средств на содержание священников и на помощь беднякам, и за этим тоже обратился к императору.

Император Ламберт подтвердил все привилегии Папы Римского и рассмотрел остальные просьбы, сделав также распоряжения, согласно пожеланиям понтифика, по поводу сбора десятины, определил в капитулярии меры по установлению общественного порядка – который обнародовал на той же ассамблее, – согласился со всеми решениями Римского Собора, включая постановление о судебной власти епископов, но потребовал предоставить всем папским подданным право апеллировать его суду.

В капитулярии были возобновлены старинные предписания, защищавшие простых людей и духовенство от самоуправства и злоупотреблений государственных чиновников и графов. Было запрещено передавать приходы в частное владение, а приходские протоиереи получили большую дисциплинарную власть над вверенными им в подчинение священниками и церквами. В статьях капитулярия подтверждались решения Собора по вопросу о десятине, но с епископов, вступивших во владение имуществом и рентой из графской казны, потребовали уплаты денег, по традиции отчисляемых графами императору.[100]100
  Порядок постановлений, вынесенных Равеннским Собором, был искажен в манускриптах; речь идет даже не о серии постановлений в прямом смысле этого слова, а о серии прошений, поданных Папой и принятых императором, который отвечал на них немедленно или излагал свой ответ в капитулярии, составленном по ходу императорской ассамблеи. Прошения Папы, которые должны были открыть заседание, находятся под номерами 1Х-Х, ответы императора – под номерами I–III. Статья IV, предполагавшая точное подтверждение со стороны Собора, не получила развернутого ответа. На статьи V и IX, в которых содержится просьба о суде над разбойниками, отвечает капитулярий в M. G. H. LL., II, 2, р. 109, п. 225. Статьям VI–VIII, в которых речь идет о подтверждении привилегий и об искоренении некоторых злоупотреблений, соответствует статья III, подтверждающая как раз силу прежних договоров, а содержащаяся в статье X жалоба на бедность Церкви находит в некотором роде отклик в статье 1, где говорится о десятине. В статье VII говорится: «О землях и имуществе, о которых в этом акте говорилось, никаких распоряжений незаконно не отдавать», и один из примеров приводится в D. G., X, когда земли экзархата были переданы в частное владение.


[Закрыть]

Может показаться, что эти решения не вполне соответствовали прошениям Папы и, возможно, относились в большей степени к компетенции светских властей; но понтифик был доволен, и заседание ассамблеи завершилось пылкой речью Папы, в которой он обратился к епископам с призывом молиться за благополучие и процветание императора, оправдавшего надежды Святого Престола.

Собрание в Равенне, по всей видимости, стало одним из тех событий, которые время от времени зарождают надежду в сердцах тех, кто рад обманываться: оно показалось важным не только потому, что в отношениях между императорами и Папами наступила долгожданная определенность, но и потому, что молодой император продемонстрировал решимость подавить своей властью мятежные локальные силы. Присутствовавшей на ассамблее амбициозной императрице Агельтруде положение, которое ее сын должен был занять в ближайшем будущем, по всей видимости, показалось достойным, и по окончании собрания она отправилась в Беневенто, чтобы вернуться к делам, оставленным в августе предыдущего года. Но уже во второй раз вести, пришедшие с севера, заставили ее срочно вернуться туда.[101]101
  D. La., VIII, Равенна, 21 мая 898 год: выступление Агельтруды. О пребывании в Беневенто в августе см. Chron. Vulturnense, F. I. S. I., II. P. 24; о возвращении на север D. La., X.


[Закрыть]

«Да склонит головы этим высокомерным людям своею мощной десницей Иисус Христос, Господь наш», – молил Иоанн IX. Однако, несмотря на то что позиции молодого императора окрепли благодаря заключенному с Папой договору, королевство все так же пронизывали ростки раздора. Не успел Ламберт вернуться в Павию, как Адальберт II Тосканский открыто восстал против него.

Сполетцы поддерживали весьма близкие отношения с представителями тосканской династии еще до прихода Гвидо к власти, сохраняли их, пока он был жив, и тосканские войска сражались на его стороне в битве при Треббии. После смерти Гвидо Адальберт II не сразу смирился с восшествием на престол Ламберта, но затем сдался.[102]102
  Судить об этом можно лишь на основании присутствия Адальберта при дворе или на судебных собраниях, проводившихся от имени Ламберта, а также по тому, какой системы датировки придерживались в Тоскане. См. по этому поводу D. С, I, 26 мая 890 года: тосканские документы датируются именем Гвидо, затем временем его смерти. Имя Ламберта появляется 20 марта 895 года, но затем вновь исчезает с июня 896 г. по апрель 897 г. Адальберт присутствует на судебном заседании, которое проводил посланец Ламберта 4 марта 897 года (Ant. Hal., I, 497), и имя Ламберта появляется в датировках 13 августа (см. Mem. St. Lucca, V, 2, nn. 595, 602, 614, 616, 618, 622).


[Закрыть]

Адальберт унаследовал от отца феоды в Провансе, что позволило ему войти в круг высшей знати этого королевства и незадолго до описываемых событий жениться на Берте, дочери Лотаря II и знаменитой Вальдрады, вдове графа Тибо Вьеннского. Красивая и гордая своим королевским происхождением – хотя вопрос о его законности все же стоял – Берта была весьма известной фигурой в кругу венценосных особ. При ее дворе всегда можно было встретить влиятельных людей, которые приезжали, чтобы обсудить с ней важные вопросы, а ее влияние распространялось далеко за пределы, обозначенные ее титулом маркграфини Тосканской.

Берта была очень честолюбива, и поговаривали даже, что именно она подстрекала мужа на бунт с целью получить корону. Это предположение, впрочем, безосновательно, поскольку Адальберт никогда не выдвигал своей кандидатуры, а всецело поддерживал Людовика Прованского.

Адальберт Тосканский поднял мятеж по иным причинам. Он укрывал у себя бежавшего из Рима Сергия III, и чуть более поздний источник сообщает о том, что все епископы Тосканы были противниками Формоза. В августе 898 года, когда Адальберт уже решился на бунт или был готов принять это решение, епископ Пьяченцы, Эверард, датировал свои документы эрой правления Беренгария. Сам Беренгарий в феврале того же года уже покинул границы своего королевства и вошел в Милан, а архиепископ Ландольф последовал за ним и ходатайствовал за некоего Эрменульфа, для которого Беренгарий составил грамоту в непривычном для себя тоне щедрого и великодушного к своим верноподданным правителя. Позже выявилась связь Беренгария с архиепископом Равеннским Иоанном, врагом Формоза, а Сергий III, ставший к тому времени Папой, был готов возложить на его голову императорскую корону.[103]103
  Период вдовства и дата второго брака Берты вычисляются в соответствии с возрастом двоих ее сыновей: первый сын, Гуго, наследовал отцу Тибо Вьеннскому в 898 г. (см. cap. III, n. 14), второй, Гвидо, в 915 г. по возрасту уже мог наследовать отцу, Адальберту Тосканскому, и родился самое позднее между 895 и 898 г. Несколько документов свидетельствуют о честолюбии и известности Берты, которая подписывалась как «Царственная Берта» (Berta regalis) (Reg. Ch. It., n. 6, Reg. Luc, docc. 5, 6, 7). Константин Багрянородный, De administr. Imp. с. 26, называет ее великой Бертой; патриарх Константинопольский говорит о Людовике Прованском не как о сыне Бозона или Эрменгарды, а как о племяннике Берты (Migne. Pair. Greca, III, col. 195, 32), см. эпитафию Берты: «Облик ее был прекрасен… выше всяких похвал. Она была счастлива… ни один враг не сумел победить ее. Искусным советом она помогала многим правителям (consilio docto moderabat regimina multa), со всех сторон графы съезжались встретиться с ней». В эпитафии говорится также о гостеприимстве, оказанном ею изгнанникам и паломникам, и завершается она словами о том, что ее кончину оплакивали Европа, Франция, Корсика, Сардиния, Греция, Италия. (M. G. Н. Poet, lat., IV, 2. P. 1008.) Об отношениях Адальберта с тосканскими противниками Формоза и отношениях Беренгария с Иоанном Равеннским см. гл. III. О документах Эверарда из Пьяченцы см. Campi. Historia… di Piacenza. Piacenza. 1651. I, 477. О пребывании Беренгария в Милане, D. В. L, XIX, 15 февраля 898 г.


[Закрыть]

Все это не более чем догадки; но за мятежом Адальберта с большой долей вероятности стояло широкое повстанческое движение, политические причины которого переплетались и смешивались с причинами псевдорелигиозного порядка, в свое время вызвавшими обострение споров о Формозе.

Адальберт взял себе в союзники графа Хильдебранда, которого, как и его самого, заключил под стражу Арнульф в 894 году. Они собрали войско и отправились к Павии по дороге через Чизу.

Ламберт был на охоте в Маренго, когда ему сообщили о приближении мятежников. Не теряя времени на сбор войска, он вместе с всадниками из своего окружения, хотя их было не более ста, отважно ринулся навстречу врагу.

В Павии они узнали, что войско Адальберта и его союзника расположилось лагерем на берегах Сестериона, близ Борго – Сан-Доннино. Оно было многочисленным, но не имело никакого понятия о дисциплине: его бравые воины отдали должное еде и вину, устроили шумное гулянье с песнями и улеглись спать, ни на миг не задумавшись об опасностях, которые могли их подстерегать.

Ночью Ламберт со своими всадниками напали на погрузившийся в сон лагерь и расправились с теми, кто не успел убежать. Графу Хильдебранду удалось скрыться, но Адальберта, который спрятался в хлеву, схватили и отвели к Ламберту.

Общеизвестным фактом являлось то, что маркграф Тосканский во всех своих делах следовал совету жены, и намек на это содержится даже в надписи на ее могиле.[104]104
  M. G. H., Poet, lat., IV, 2, app. Берта «Искусным советом направляла многих правителей» (consilio docto moderabat regimina multa) примерно означает, что Берта вмешивалась во многое и во многих странах.


[Закрыть] Однако Лиутпранду не кажется правдоподобной приписываемая Ламберту язвительная фраза: «Твоя жена была права, когда говорила, что если ей не удастся сделать из тебя короля, это будет означать, что ты просто осел. Ты не стал королем и очутился в хлеву». Как бы то ни было, маркграфа вместе с остальными пленниками отправили в Павию дожидаться суда, на котором должна была решиться его судьба.

Ламберт вернулся в Маренго и возобновил охоту, но 15 октября лошадь, на которой он преследовал дикого кабана, споткнулась и упала, увлекая за собой наездника. От удара о землю Ламберт мгновенно скончался.

Слишком большие надежды возлагались на молодого императора, красивого, энергичного, чтобы все поверили в несчастный случай. Рассказывали, что его убил Гуго – оставшийся в живых сын графа Манфреда Миланского. Ламберт осыпал его дарами, чтобы заставить забыть о гибели отца, но тот не забыл и, однажды оказавшись наедине с заснувшим императором в чаще леса, убил его мощным ударом дубины по голове, инсценировав падение с лошади. Якобы позже он признался в совершенном им преступлении.

Другие говорили о причастности Амолона, епископа Турина, которого туринцы ненавидели настолько, что с радостью придумали историю о том, как в наказание за его преступление его унес с собой дьявол. Он появился перед Амолоном в виде лисы, когда тот был на охоте; епископ последовал за исчадием ада и больше не вернулся.[105]105
  Liutpr., 1, 42, 44; Gesta, III, 249-86; Cont. noval. vetust., Chron. II,301.


[Закрыть]

Павший жертвой убийцы или несчастного случая, Ламберт умер, унося с собой множество самых смелых надежд.

 
Выдающийся потомок франкского рода,
Ламберт был могущественным цезарем на земле —
 

так начинается гордая надпись на его могильном надгробии.

Он был вторым Константином, вторым Феодосием – продолжает автор эпитафии. Сравнение с Константином объясняется легко, поскольку созыв ассамблеи в Равенне и договор с Папой после ужасающего кризиса, связанного с процессом Формоза, многим могли показаться зарей новой эры в истории Церкви. А вот сравнение с Феодосием требует более развернутого объяснения, к тому же не столь очевидного. Вероятно, автор эпитафии не хотел во второй раз ссылаться на заслуги Ламберта перед Церковью, сравнивая его с Феодосием, поскольку уже поставил его в один ряд с Константином. Следовательно, Ламберт должен был иметь какие-то другие общие с Феодосием заслуги: он якобы составил для своих подданных редакцию римского права, известную ученым как «Lex romana utinensis», по названию места, где был найден первый манускрипт. Однако лингвистические особенности этого труда позволяют предположить, что он был создан в экзархате, если не в самой Болонье.[106]106
  Gaudenzi. Sull'unione. P. 544.


[Закрыть]

Не переставая восхвалять императора, автор эпитафии говорит о его любви к миру, о его военной доблести; подчеркивая, что он ушел из жизни так рано потому, что его подданные были недостойны его. Видоизменив фразу из литургии, автор завершает надгробную надпись тихой молитвой:

 
Скажи же, путник, вместе со мной веруя и моля:
О Боже, пусть он окажется среди поющих ангелов![107]107
  Schiaparelli M. G. H., Poet. Lat., IV, 1, 202. Ламберт, по всей видимости, похоронен в Варфио (Пьяченца); Р. M. Campi. Dell'historia…, I. P. 239.


[Закрыть]
 

Во всем облике Ламберта, в трагическом конце его жизни и в возлагавшихся на него трепетных надеждах было нечто столь возвышенное и поэтическое, что неизвестный поэт вспомнил сцену гибели юного Палланта. Весьма кстати в память о молодом императоре прозвучали стихи, которые Вергилий посвятил италийскому герою:

 
Какой невыразимо нежный цветок увял.
 

III
Беренгарий и его новые соперники

Примирительная политика Беренгария. – Венгры. – Людовик Прованский и его первый поход в Италию. – Второй поход. – Гуго Вьеннский. – Беренгарий, Иоанн Равеннский и Сергий III. – Первый поход Гуго Вьеннского в Италию. – Императорская коронация Беренгария. – Две жены Беренгария. – Мятежи и заговоры. – Итальянское королевство в руках Рудольфа II Бургундского. – Кончина Беренгария I.

Ламберт умер 15 октября, а 6 ноября Беренгарий уже был в Павии.

Неизвестный поэт рассказывает, что целая делегация итальянских сеньоров отправилась к Беренгарию и обратилась к нему с такой речью:

 
Благочестивый король!
Снизойди до наших тягот,
Дабы мы не принуждались впоследствии
Находиться под двумя тиранами.
Поскольку угодно, чтобы лишь ты
Один властвовал на латинскими делами.
 

(Gesta Berengarii, III, 288–290)

Беренгария не пришлось звать дважды, а может быть, он даже не стал дожидаться приглашения и немедленно отправился в Павию.

Сполетская династия угасла: Арнульф был парализован, Адальберт Тосканский томился в темнице. Никто не оспаривал у Беренгария права на Итальянское королевство, и он беспрепятственно взял бразды правления в свои руки. Он вызволил Адальберта из заточения (что можно воспринимать как доказательство их связи и сообщничества во время мятежа), формально примирился с императрицей Агельтрудой, пообещал ей свою дружбу и оставил ей все те щедрые дары, которые сделали ее муж и сын. В отношении тех, кто сражался против него, он выработал примиренческий подход и принял под свое покровительство людей, которые прежде входили в близкое окружение Гвидо или Ламберта: маркграфа Анскария, Гаменульфа, епископа Модены, Амолона, епископа Турина (которого, вопреки надеждам туринцев, еще не утащил дьявол), Зенобия, епископа Фьезоле, графа Сигифрида из Пьяченцы.

Беренгарии был в прекрасных отношениях с Папой Римским, которые не испортились после предпринятой им поездки в Эмилию, хотя некоторые сомнения по этому поводу все же существовали.[108]108
  Liutpr., I, 43; D. В. I., XX–XXIV, 9.


[Закрыть] Однако Беренгарии еще не успел в достаточной степени укрепить свое могущество за пределами своих наследных доменов, когда в Италию вторглись венгры.

Это было первое столкновение Запада с венграми, за которым последовали 55 лет варварского террора в христианской Европе. Беренгарии, как и все его современники, не имел ни малейшего представления о том, насколько опасны и сильны варвары, поэтому он быстро собрал войско и отправился навстречу врагу.

Миновав восточную границу Италии, варвары быстро продвигались к Павии, по своему обыкновению изредка отклоняясь от выбранного направления вправо и влево.

После смерти Ламберта и Гвидо IV, правителя Сполетского маркграфства, Беренгарию нужно было как-то уладить земельный вопрос в Центральной Италии, где он и находился в тот момент; он собрал весьма многочисленное войско – речь шла о пятнадцати тысячах его воинов против пяти тысяч венгров – и спустился в долину р. По, намереваясь переправиться через реку в районе Пьяченцы.

Приближение королевского войска вынудило венгров поспешно отступить; Беренгарии пересек По и следовал за ними по пятам. Венгры добрались до р. Адды и стали переправляться через нее в такой спешке, что многие утонули. С противоположного берега этой реки они направили к Беренгарию посольство, предлагая вернуть ему все трофеи, взятые ими, с тем чтобы он отказался от дальнейшего преследования и позволил им вернуться на родину.

Но победа над противником, который практически не выказывал никакого желания сражаться, была очень нужна Беренгарию и его советникам: она значительно подняла бы его престиж и привлекла бы на его сторону всех тех, кто до сих пор сомневался и выбирал, к кому примкнуть. Беренгарий нуждался в крупной победе и отверг предложение венгров.

Преследование возобновилось и продолжалось до самой Вероны. В окрестностях этого города произошла первая стычка между арьергардом венгров и итальянским авангардом, который оказался в худшем положении. Вовремя подоспевшие главные силы италийцев отразили контратаку венгров, однако до настоящего сражения дело так и не дошло. Решающее столкновение произошло спустя несколько дней, 24 сентября 899 года, на переправе через р. Бренту, после того как новые предложения венгров о мире были вновь отклонены. Ведомые отчаянием, варвары внезапно атаковали королевский лагерь.

Тогда-то и обнаружился скрытый изъян войска Беренгария, отряды которого по большей части были набраны на территориях, подвластных сполетской династии. Воины продолжали воспринимать короля как старинного врага их сеньоров. Занятые мелочной враждой, они забыли о смертельной опасности, ставшей реальностью, не сумели или не захотели поддержать друг друга, и внезапное нападение венгров превратилось в ужасающую резню.

Разгромив войско Беренгария, венгры устремились в поданскую равнину. Повторяя уже единожды испробованные пути или выбирая новые, они совершали молниеносные набеги, стремясь урвать как можно больше добычи. Прошел почти год, прежде чем они удовлетворились награбленным и повернули обратно.

Беренгарий нашел прибежище в Павии. Магнаты королевства возложили на него всю вину за постигшее страну бедствие (хотя каждый из них в какой-то степени был виновен в произошедшем) и вместо того, чтобы сообща, в полном согласии, искать способ изгнать венгров и помешать им еще раз вторгнуться в страну, не придумали ничего лучшего, чем организовать заговор против Беренгария и предложить корону Людовику Прованскому, единственному на тот момент кандидату.[109]109
  О венграх и об их походах в Италию см. G. Fasoli. Op. cit.


[Закрыть] Не слишком правдоподобным кажется предположение о том, что подобный выбор был продиктован сторонниками старинной франкской партии, которые во времена Иоанна VIII выступали в поддержку Каролингов Франции против Каролингов Германии, а затем встали на сторону Гвидо Сполетского в его противоборстве с Беренгарием.

Сближение двух частей Итальянского королевства произошло благодаря не заслугам одного из двух королей, а случайности, повлекшей за собой гибель Ламберта, и говорить о восстановлении единства королевства было еще рано.

Беренгарии не выдержал основного испытания правителя, и высшие слои духовенства и знати – а за ними и весь народ – почувствовали необходимость в таком государе, который бы олицетворял собой государство, проводил бы его политику – которую они с большим удовольствием направляли бы в нужное русло – и, прежде всего, обеспечивал бы его защиту.

Сполетская династия прекратила свое существование; Адальберт Тосканский решил не выставлять свою кандидатуру, хотя обладал воистину королевскими богатством и могуществом (или, может быть, как раз поэтому), а гораздо менее богатый и влиятельный маркграф Иврейский не осмеливался даже заикнуться о своих претензиях. Поэтому магнатам, которые хотели заменить Беренгария другим королем, пришлось искать его за пределами Италии.

Решения итальянских сеньоров предложить корону чужеземцу следовало ожидать в первую очередь, поскольку большинство из них были чужаками и насчитывали, самое большее, три поколения предков, живших по эту сторону Альп, и гордились своим иноземным происхождением.

Кроме того, избрание короля из чужеземцев не должно было повлечь за собой подчинение Итальянского королевства другому государству: Лангобардское королевство сохранило свою самобытность в недрах империи Карла Великого, хотя и стало называться Итальянским. Представители франкской знати частично вытеснили знатных лангобардов с высших светских и духовных постов в государстве, но от этого королевство лангобардов не перестало существовать и не потеряло своей автономии. Ассамблея магнатов продолжала проводить в жизнь партикуляристские тенденции даже тогда, когда представители франкских семейств составляли в ней подавляющее большинство. Например, еще со времен Лотаря I участники ассамблеи претендовали на право отбирать королевские капитулярии по принципу годности или непригодности для Италии, а в момент избрания Карла Лысого не поклялись беспрекословно повиноваться ему, а лишь согласились выполнять те его распоряжения, которые были приняты с их согласия.[110]110
  W. Goetz. Das werden des italienischen nationalgeföhls. Sitz, ber. der Bayer. Akad. des Wissenschaften. 1939. S. 7; о значении названия «Италия» см. работу С. Salsotto в Arch. Stor. Lomb. 1905. P. 5 и далее.


[Закрыть]

По всей видимости, в понимании итальянских магнатов, передать итальянскую корону чужеземцу означало лишь создание личной унии двух государств.

Жизнестойкостью Итальянского королевства, впрочем, объясняется, почему те, кто очень давно иммигрировал или происходил из древних лангобардских родов, воспринимали слово «Италия» не просто как расплывчатое географическое понятие. Если неизвестному поэту нравилось называть Беренгария италийским или латинским героем, если он всегда подчеркивал иностранное происхождение его соперников и их сторонников, считая это целесообразным, очевидно, что все это не проходило незамеченным для тех, кто его слушал. Впрочем, чувство итальянского национального самосознания было еще слишком неопределенным для того, чтобы кто-то решительно возвел его в ранг ценности и нашел последователей своего убеждения. Долгое время это чувство основывалось на ощущении себя потомками древних римлян, на ощущении превосходства над «варварами», покорившимися Риму. Столь же долгое время это чувство искало выхода за пределы узкого кружка людей, которые не задумывались о том, как из литературно-сентиментальной плоскости перевести его в сферу политики.[111]111
  С. Morossi. Op. cit. P. 60.


[Закрыть]

У итальянских магнатов, занятых поисками нового короля, не было большого выбора: из Каролингов Германии оставался сын Арнульфа, совсем еще ребенок, который вошел в историю под именем Людовика Дитяти,[112]112
  Людовик Дитя – король Германии в 899–911 гг. (Примеч. ред.)


[Закрыть] Единственный Каролинг Франции, Людовик Простоватый,[113]113
  Карл Простоватый – король Франции в 898–922 гг. (Примеч. ред.)


[Закрыть] безусловно, не мог вмешаться в дела Италии. Один только Людовик, король Прованса, приходясь внуком – хотя и по женской линии – Людовика II, казался подходящим претендентом на корону Италии.

Людовик Прованский был молод, поскольку Эрменгарда, дочь Людовика II, произвела его на свет, самое раннее, в 877 г. Бозон, его отец, в 879 г. провозгласил себя королем Прованса. В 882 г. Бозон лишился большей части своего королевства и скончался в 887 г.: последние принадлежавшие ему земли перешли во владение Карлу Толстому, а вдова Эрменгарда с детьми нашла прибежище в Бургундском герцогстве.

Эрменгарда была честолюбивой женщиной. В молодости она была обещана в жены византийскому императору Василию I, а став супругой герцога Бозона, говорила, что «не хочет жить, если… будучи дочерью императора, обещанной в жены императору Греции, не сделает своего мужа королем…». После смерти мужа она перенесла свои амбициозные надежды на сына: в 887 году ей удалось представить его Карлу Толстому и добиться того, чтобы король признал мальчика своим приемным сыном.[114]114
  Ann. Bertiniani // M. G. H. SS., I. P. 150; R. Poupardin. Provence. P. 96, n. 4. P. 167, n. 1. В 909 г. Эрменгарда еще не умерла: см. H. Р. M., XIII, 454. О первых годах правления Людовика, см.: Poupardin. Provence. P. 160 и далее.


[Закрыть]

Сложно сказать, чем руководствовался, принимая решение об усыновлении, Карл Толстый, который сам стремился обеспечить право наследования одному из своих незаконнорожденных сыновей. Возможно, он хотел дать юному Каролингу возможность в будущем возродить королевство своего отца, однако приверженцы мальчика посчитали, что Карл сделал его наследником императорской короны. Об амбициях Эрменгарды и ее окружения свидетельствует любопытный документ, известный ученым под названием «Видение Карла Толстого» (Visio Caroli Crassi).

В нем рассказывается о путешествии души Карла Толстого в загробный мир, где он увидел, как его предки и их недобросовестные советники претерпевали муки чистилища ада, а затем повстречал в раю Лотаря I и Людовика П. Первый поведал ему о его скорой кончине, а второй приказал передать империю его внуку: «Римскую империю, которой ты управлял, по праву наследства должен получить Людовик, сын моей дочери». Свое пропагандистское сочинение автор завершил безапелляционным заявлением: «Пусть все знают, что, хотят они того или нет, согласно предназначению Божиему, в его руки попадет вся Римская империя».[115]115
  Видение Карла Толстого находится на с. 144 Chronique de S. Riquier/ Ed. F. Lot. Paris, 1894.


[Закрыть]

В 888 году, когда было написано «Видение», юный возраст Людовика еще не позволял его сторонникам добиваться для него императорской короны и оспаривать моральное право Арнульфа на нее. Матери и советникам Людовика пришлось удовольствоваться возможностью восстановить королевство Бозона при поддержке Папы Стефана V и с одобрения Арнульфа. Более того, даже это оказалось непростым делом, так как королем мальчик стал только осенью 890 года, тогда как коронации Беренгария, Эда и Рудольфа проходили с 887 по 888 год.

Первые годы правления Людовика III – под чутким руководством матери и старых советников его отца – не ознаменовались какими-либо значительными событиями, но между 894 и 896 годом, о чем уже упоминалось, Арнульф Германский и Лев VI Византийский решили использовать его в борьбе против сполетской династии.