Текст книги "Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна"

Торжественный проезд завершился наконец в центре города, на площади перед Сенатским домом – старинным зданием, крыша которого провалилась еще века назад. Мраморная лестница перед входом растрескалась, из трещин проросла сорная трава. Резные изображения забытых богов на высоком фронтоне сточило время, уцелевшие выступы служили теперь насестом для чаек. Поддерживавшие фронтон десять огромных колонн, покрытые потеками птичьего помета и обрывками старых объявлений, угрожающе покосились. Но могучий этот реликт, свидетельство утраченного величия Новой империи, по-прежнему заставлял казаться маленькими прочие дома, понастроенные вокруг.

От лестницы в людское море, плескавшееся на площади, выдавался помост, сложенный из выщербленных каменных плит. В одном углу стояла статуя Скарпиуса высотой в четыре человеческих роста, дарующего миру надежду. Кисть его простертой руки отломилась несколько сотен лет назад, и, в качестве вопиющего примера непочтительности Стирии к былым идолам, никто так и не удосужился приделать ее на место. Перед статуей, на лестнице, вдоль колонн стояли суровые стражники. На куртках у них красовался крест Талина, хотя, как знала Монца, то были люди Рогонта. Может, Стирии и предстояло отныне стать одной семьей, но вряд ли здесь отнеслись бы благосклонно к голубым осприйским мундирам.

Соскочив с коня, она двинулась по узкому проходу в расступившейся толпе. На стражников со всех сторон напирали горожане, выкрикивая ее имя, прося благословения. Словно ее прикосновение могло принести какую-то пользу. Пока еще никому не принесло… Монца, глядя вперед и только вперед, до боли стиснула зубы в ожидании клинка, стрелы, дротика, чего-то, что станет ее концом. Радостно убила бы сейчас за одну сладкую, дарующую забвенье затяжку… но она пыталась бросить. И убивать, и курить.

Скарпиус, пока она поднималась по лестнице, таращился на нее сверху поросшими лишайником глазами, словно вопрошая: «И эта сука все, на что они сподобились?» Над ним высился гигантский фронтон, и у Монцы мелькнула мысль, не сочтет ли эта каменная махина момент подходящим для того, чтобы обрушиться наконец и погрести под собою всех властителей Стирии разом, и ее саму в том числе?.. Следом явилась надежда, что так и будет, и настанет конец невыносимо тяжкому испытанию.

Посреди помоста нервно топталась стайка главных, что означало хитрейших и жаднейших, горожан Талина, обливавшихся потом в своих самых дорогих нарядах и глазевших на Монцу, как голодные гуси на миску с крошками. Они столь дружно склонили головы перед нею с Рогонтом, словно репетировали заранее. И это почему-то особенно ее разозлило.

– Благодарю, – рыкнула она.

Рогонт протянул к ним руку.

– Где венец? – Нетерпеливо щелкнул пальцами. – Венец, венец!

Ближайший из именитых горожан выглядел как скверная карикатура на мудреца. Длинная белая борода, горбатый нос, зеленая войлочная шапка, похожая на перевернутый ночной горшок. Скрипучий низкий голос.

– Я – Рубин, госпожа, избранный говорить от города.

– Я – Скавьер, – сообщила толстуха в лазурном платье, вырез коего открывал пугающе глубокую ложбинку меж грудями.

– А я – Груло. – Вперед нее попытался протолкаться высокий худой мужчина с головой лысой, как задница, но не преуспел.

– Наши главные купцы, – представил обоих Рубин.

Рогонта это заинтересовало мало.

– И что?

– Если позволите, ваша светлость, мы хотели бы обсудить кое-какие детали мероприятия…

– Да? Слушаю!

– Касательно титула… мы полагаем, что лучше, возможно, отказаться от дворянского. «Великая герцогиня» будет напоминать о тирании Орсо.

– Мы надеялись, – позволил себе вмешаться Груло, – на что-то, отражающее чаяния простого народа.

Рогонт сморщился, словно слова «простой народ» имели для него привкус мочи.

– Чаяния?

– Избранный президент, возможно? – предложила Скавьер. – Первая гражданка?

– В конце концов, – добавил Рубин, – предыдущий великий герцог пока еще… формально юридически жив.

Рогонт скрипнул зубами.

– Он за две дюжины миль отсюда, заперт в Фонтезармо, как крыса в норе! Это всего лишь вопрос времени, когда он будет отдан под суд!

– Но вы же понимаете, что с узакониванием могут возникнуть сложности…

– Узакониванием? – яростно прошипел Рогонт. – Я скоро стану королем Стирии, и среди тех, кто коронует меня, должна быть великая герцогиня! Я буду королем, ясно вам? Сложности закона пусть волнуют других!

– Но, ваша светлость, это могут счесть неуместным…

Терпение, которым прославился Рогонт, за последние несколько недель сильно поубавилось.

– Насколько уместным будет, если я, скажем, вас повешу? Здесь. Немедленно. Вместе с остальными упрямыми ублюдками этого города. Поговорите о законах между собой, болтаясь на виселице.

Угроза привела к затянувшемуся неловкому молчанию. Нарушила его Монца, остро сознавая, сколько глаз сейчас неотрывно смотрят на них.

– Нам требуется всего лишь маленькая уступка, не так ли? У меня такое чувство, что повешение может быть неправильно понято. Давайте попросту доведем дело до конца. После чего сможем прилечь где-нибудь в темной комнате…

Груло осторожно откашлялся.

– Конечно.

– Столько слов, чтобы вернуться к тому, с чего начали! – рявкнул Рогонт. – Дайте мне уже этот чертов венец!

Скавьер подала ему тонкий золотой обруч. Монца медленно повернулась лицом к толпе.

– Народ Стирии! – проревел Рогонт у нее за спиной. – Я даю тебе великую герцогиню Монцкарро Талинскую!

Венец коснулся ее головы, она ощутила слабое давление ободка.

И вот так, запросто, оказалась на головокружительных высотах власти.

С тихим шорохом все опустились на колени. На площади воцарилась тишина, такая, что Монца вдруг услышала возню и хлопанье крыльев чаек на фронтоне. Услышала, как шлепнулся помет неподалеку, усеяв древний камень помоста белыми, черными и серыми брызгами.

– Чего они ждут? – спросила она у Рогонта, стараясь не шевелить губами.

– Речи.

– Моей?

– Чьей же еще?

Монцу охватил несказанный ужас. На площади даже на беглый взгляд собралось тысяч пять человек, не меньше. Но у нее было такое чувство, что бегство с помоста как первый поступок главы государства может быть неправильно понято. Поэтому она медленно двинулась вперед, обычной твердой походкой, отчаянно пытаясь собрать разбежавшиеся мысли, найти слова, которых не было, за отпущенный краткий миг. Вышла из длинной тени Скарпиуса на солнце, увидела перед собою море лиц, море устремленных на нее глаз, исполненных надежды. Шушуканье, еще слышавшееся тут и там, стихло, сменившись почти сверхъестественной тишиной. И Монца открыла рот, по-прежнему не зная, какие слова он исторгнет.

– Я никогда… – прозвучал жалкий дискант. Она вынуждена была прокашляться и сплюнула через плечо, не успев сообразить, что уж этого точно делать не следовало. – Я никогда не умела говорить речи! – Понятно и без пояснений. – Предпочитаю сразу браться за дело! Потому, наверное, что родилась на ферме… Для начала мы разделаемся с Орсо! Избавимся от этого подлеца! А потом… ну… потом война кончится.

По коленопреклоненной толпе пробежало сдержанное бормотание. Улыбок на лицах не появилось, но выражение их стало отсутствующим, взоры затуманились. Кое-кто кивнул. И у Монцы, к ее удивлению, неожиданно остро защемило в груди. Никогда она не думала, что тоже, оказывается, устала от войны. Кроме нее мало что видела в своей жизни.

– Мир. – И снова это мечтательное бормотание рябью по людскому морю. – У нас будет король. Объединенная Стирия. Конец Кровавым Годам. – Ей вспомнилась колышущаяся под ветром пшеница. – Мы попытаемся что-нибудь вырастить. Я не могу обещать вам сделать мир лучше, потому что он… ну… он такой, какой есть. – Она опустила взгляд, неловко перенесла вес с одной ноги на другую. – Могу обещать только, что сделаю для этого все, что в моих силах. Давайте стремиться к тому, чтобы каждому хватало на жизнь. А там посмотрим.

Подняла взгляд и увидела старика, который смотрел на нее полными слез глазами, прижимая к груди шляпу. Губы у него дрожали.

– Вот и все! – отрезала она.

В столь жаркий день всякий нормальный человек оделся бы легко, но Меркатто, из свойственного ей духа противоречия, вырядилась с головы до ног в доспехи. Следовательно, единственное, что оставалось Морвиру, – это целиться в ее незащищенное лицо. Впрочем, чем меньше мишень, тем больший и заманчивый вызов она бросает стрелку, наделенному столь многими и выдающимися уменьями. Он сделал глубокий вдох.

К его ужасу, в решающий момент Меркатто, устремив взгляд себе под ноги, чуть сдвинулась, и стрелка, пролетев буквально в волоске от ее лица, отскочила от одной из колонн Сенатского дома.

– Черт! – прошипел Морвир, уже нашаривая в кармане другую стрелку, снимая с нее колпачок и заряжая трубку заново.

Но злая судьба, преследовавшая его с самого рождения, вмешалась и на этот раз, едва он приложил губы к трубке, Меркатто завершила свою бездарную речь нелепым: «Вот и все!» Толпа разразилась восторженными аплодисментами, и какой-то человек, стоявший рядом с подворотней, где таился Морвир, столько рьяно захлопал в ладоши, что толкнул его под локоть.

Смертоносный снаряд, даже не долетев до мишени, бесследно сгинул в толпе перед помостом, повскакавшей на ноги. А фермер, который своей неистовой жестикуляцией помешал ему добраться до цели, широколицый, с задубелыми руками, без искры интеллекта в свинячьих глазках, повернулся и уставился на Морвира с подозрением.

– Эй, что это вы тут…

Попытка покушения бесславно провалилась, будь прокляты все фермеры.

– Нижайше прошу прощения, но не подержите ли вы эту штучку, всего секундочку?

– А? – Тот уставился на трубку, которая внезапно оказалась в его мозолистой руке. – Ой! – Морвир кольнул его в запястье надлежащим образом подготовленной иглой. – Какого черта?..

– Покорнейше благодарю. – Морвир забрал у него трубку и сунул ее вместе с иглой в один из множества потайных карманов.

Подавляющему большинству людей требуется немало времени, чтобы по-настоящему распалиться. Предварительный ритуал обычно включает в себя угрозы, оскорбления, выпячивание груди, пихание друг друга и тому подобное. Мгновенное действие им совершенно несвойственно. Поэтому взгляд виновника провала только начал наливаться злобой.

– Эй, ты! – Он вцепился в отвороты куртки Морвира. – Я тебя…

В следующий миг глаза фермера потускнели, колени подогнулись. Он пошатнулся, заморгал и вывалил язык. Морвир подхватил его под руку, охнул, когда тот навалился на него всей тяжестью, и кое-как опустил наземь. В спину при этом вступила острая боль.

– Чегой-то с ним? – прорычал кто-то.

Подняв голову, Морвир увидел еще несколько таких же, сельского обличья, детин, меряющих его хмурыми взглядами.

– Переизбыток пива! – повысил он голос, стараясь перекричать гам на площади, и фальшиво хихикнул. – Приятель мой изрядно захмелел!

– Захме… что?

– Напился! – Морвир подался ближе. – Уж очень рад был, что госпожой наших судеб станет знаменитая Змея Талина! Как и все мы, верно?

– Угу, – буркнул один, явно понявший не все сказанное, но отчасти успокоенный. – Конечно. Меркатто! – выкрикнул он, и обезьяноподобные дружки его радостно загалдели.

– Наша по рождению! – завопил другой, потрясая воздетым кулаком.

– О, это так, разумеется! Меркатто! Свобода! Надежда! Избавление от скотской глупости! То, что нам надо, друзья! – И Морвир, кряхтя от натуги, поволок здоровенного фермера, ставшего здоровенным трупом, в сень подворотни.

Там, разогнув ноющую спину, поморщился. И, убедившись, что никто больше не обращает на него внимания, нырнул в толпу. Кипя негодованием. И впрямь не было никаких сил смотреть, как пылко эти слабоумные приветствуют женщину, которая вовсе не среди них родилась, а в лесах на самом краю талинской территории, где граница, как известно, понятие растяжимое. Эту жестокосердную и лживую интриганку, соблазнительницу учениц, убийцу, блудницу, воровку низкого происхождения, не имеющую ни грана совести, единственным основанием для прихода к власти которой послужили вечно угрюмый вид, несколько побед против некомпетентного противника, упомянутая ею самой склонность к быстрому действию, падение с горы да случайно доставшаяся от природы весьма привлекательная внешность.

Морвир опять вынужден был прийти к выводу, который делал довольно часто, – красивым на свете живется несоизмеримо легче.

Шкура неубитого льва

С тех пор как Монца поднималась по извилистой тропе в Фонтезармо, перешучиваясь с братом, изменилось многое. Не верилось даже, что прошел всего год. Самый страшный, самый безумный, самый кровавый год в ее жизни. За это время она успела вознестись из мертвецов в герцогини и вполне еще могла успеть пасть обратно.

Смеркалось, а не светало, когда она вновь ехала по этой дороге. Солнце за спиной клонилось к западу. По обе стороны тропы, везде, где можно было отыскать хоть сколько-то ровное место, стояли палатки. Горели костры, вокруг которых сидели солдаты, выпивая, закусывая, чиня обувку, чистя доспехи, посматривая на проезжавшую мимо Монцу без особого интереса.

Год назад у нее не было почетной охраны, а сейчас за Монцей всюду, куда бы ни пошла, следовали, словно преданные щенки, отборные гвардейцы Рогонта. Странно даже, что не пытались сопровождать в отхожее место. Меньше всего будущий король хотел, чтобы ее снова скинули с горы. Пока она не поможет ему с коронацией, во всяком случае. Двенадцать месяцев назад с коронацией она помогала Орсо, а Рогонт был ее злейшим врагом. Крутой разворот для женщины, которая предпочитает верность, и это за каких-то четыре сезона…

Тогда рядом с нею был Бенна, сегодня – Трясучка. Что означало отсутствие всякого разговора, не говоря уж о шутках. Мрачное лицо, тускло поблескивающий в последнем свете дня металлический глаз… Монца знала, конечно, что видеть он не может, тем не менее у нее было такое чувство, словно глаз этот всегда смотрит на нее. И пусть Трясучка молчал, он словно бы всегда говорил: «А должны были – тебе».

В крепости что-то горело. За черными контурами стен и башен гуляло золотистое сияние, по ясному вечернему небу расплывались грязные клочья дыма. За очередным поворотом дорога уперлась в заслон, выстроенный из трех перевернутых телег. Там пылал костерок, у которого, грея руки, сидел на походном стульчике Виктус. На шее у него сверкали добытые грабежом цепочки. Монца натянула поводья, он улыбнулся и с преувеличенным рвением отдал честь.

– Великая герцогиня Талинская… здесь, в нашем неприбранном лагере! Сгораю со стыда, ваша светлость. Будь у нас время подготовиться к высокому визиту, распихали бы куда-нибудь эту грязь. – Он обвел широким жестом горный склон, вытоптанный, усеянный камнями и обломками деревянных ящиков и заставленный обозными подводами.

– Виктус. Воплощение наемнического духа. – Она сползла с коня, стараясь не морщиться от боли. – Жадный, как утка, храбрый, как голубь, верный, как кукушка.

– Пример всегда пытался брать с птиц поблагородней. Лошадок, боюсь, придется оставить тут. Дальше идем траншеями. Герцог Орсо крайне нелюбезный хозяин, палит по гостям из катапульт. – Виктус встал, стряхнул пыль со стула и ткнул в него унизанной кольцами рукой. – Может, позвать парочку парней, понести вас?

– Прогуляюсь лучше.

Он насмешливо покосился на нее.

– И потрясете всех красой, не сомневаюсь, хотя я думал, вы нынче ходите в шелках, приличествующих вашему высокому положению.

– Не одежда делает человека, Виктус. – Она насмешливо покосилась на его цепочки. – Кусок дерьма останется куском дерьма, сколько золота на него ни навешай.

– Как же мы соскучились по вам, Меркатто!.. Что ж, пошли.

– Ждите здесь, – велела она гвардейцам Рогонта. Не желая выглядеть слабой из-за их постоянного присутствия рядом. Не желая выглядеть так, словно обойтись без них не может.

Сержант поморщился.

– Его светлость строго…

– К черту его светлость. Ждите здесь.

Монца спустилась по нескольким скрипучим ступенькам, сделанным из ящиков, в углубление, прорытое в горном склоне. Траншеи здесь ничем не отличалась от тех, что рыли они когда-то под Мурисом, – стенки из утрамбованной земли, подпертые всевозможным деревянным хламом, тошнотворный запах плесени и сырой земли, неистребимый дух скуки. Там они провели почти шесть месяцев, как крысы в подвале. Там у нее загнили ноги, а Бенна подхватил такой скверный понос, что потерял четверть веса и чувство юмора. Она увидела даже несколько знакомых лиц, покуда пробиралась здешними подземными ходами, ветеранов Тысячи Мечей. Кивнула им, как тогда, когда была их командиром, и они кивнули в ответ.

– Орсо точно в крепости? – спросила она у Виктуса.

– Точнее не бывает. Коска разговаривал с ним в первый же день.

Сообщение это Монцу не успокоило. Начиная переговоры с противником, заканчивал их Коска обычно, сделавшись богаче и оказавшись на другой стороне.

– И что эти два ублюдка сказали друг другу?

– Спросите у Коски.

– Спрошу.

– Крепость мы окружили, не беспокойтесь. По трем склонам траншеи. – Виктус шлепнул ладонью по ближайшей стенке. – Уж если что и можно доверить наемнику, так это вырыть себе нору поглубже, где можно укрыться. Еще у нас пикеты стоят в лесу под обрывом. – В том самом лесу, где она лежала с размозженными костями среди мусора и стонала, как грешники в аду. – А за ними отборные части стирийских войск. Осприйцы, сипанийцы, аффойцы. И все хотят видеть нашего бывшего нанимателя мертвым. Крыса без нашего распоряжения не проскочит. И потом, если бы Орсо хотел сбежать, он мог давно это сделать, до осады. Не сбежал. Уж вы-то его знаете, как никто другой, верно? Думаете, сейчас попытается?

– Нет, – вынуждена была согласиться она. Скорей умрет, чего ей и надо. – А штурмовать не пробовали?

– Кто бы ни строил эту гадскую крепость, он знал, что делает. Склоны на подходе к внутреннему двору слишком крутые, нечего и пробовать.

– Могу подсказать. Лучше всего атаковать с северной стороны наружного двора. Оттуда уже добираться до внутренней стены.

– Вот и мы так думаем, да только между «думать» и «сделать» пропасть, особенно когда стены высокие. Не везет, однако. – Виктус забрался на ящик и поманил ее к себе.

Меж двух плетеных заграждений, за рядом заостренных кольев, вбитых в горный склон, она увидела ближний угол крепости. Одна из башен горела. Крыша уже провалилась, полыхал лишь конус обнажившихся балок, бросая красно-желтые отсветы на зубцы стены. В темно-синее небо валил черный дым.

– Это мы подожгли, – гордо сообщил Виктус. – Катапультой.

– Замечательно. Можно расходиться по домам.

– Ну, хоть что-то, верно? – Он повел их дальше длинным подземным коридором, где воняло сыростью и потом и храпели на лежаках под обеими стенами солдаты. – Войны выигрываются не одним большим сражением, – провозгласил с напыщенностью скверного актера, – но многими мелкими схватками. Вы же сами нам всегда говорили. Кто это сказал, Сталикус?

– Столикус, болван ты этакий.

– Да хоть какой мертвый ублюдок. В любом случае план у Коски есть, но пускай уж старик вам сам про него скажет. Знаете ведь, как он любит покрасоваться. – Виктус остановился в глубокой выбоине в скальной породе, где сходились четыре траншеи, затянутой сверху холстом и освещенной одиноким факелом. – Капитан-генерал сказал, скоро подойдет. Так что располагайтесь, покуда ждете, со всеми удобствами. – Под удобствами, видимо, подразумевалась голая земля. – Может, желаете чего, ваша светлость?

– Только одного. – Плевок ее угодил прямехонько ему в глаз, и Виктус вздрогнул от неожиданности. – Это тебе от Бенны, вероломный говнюк.

Он утерся и забегал взглядом между ней и Трясучкой.

– Я ничего такого не сделал, чего вы сами не делали. Брат ваш – уж точно. Коску вспомните… а ведь вы ему обязаны были большим, чем я вам…

– Потому-то ты сейчас и утираешься, а не придерживаешь выпавшие кишки.

– А вы не думаете, что сами на себя это навлекли? Большие амбиции – большой риск, знаете ли. Я всего лишь плыл по течению…

Трясучка вдруг резко шагнул вперед.

– Вот и плыви себе дальше, пока горло не перерезали.

В руке у него Монца увидела нож. Тот самый, что дала ему при первой встрече.

– Тихо, тихо, верзила. – Виктус, сверкнув кольцами, вскинул руки. – Уже иду, не волнуйся. – Демонстративно развернулся, шагнул в траншею. – Не мешало бы вам обоим поучиться держать себя в руках. – Погрозил пальцем через плечо. – Не дело злобствовать из-за каждой мелочи. Обычно это кончается кровью, уж поверьте!

Монца верила. Кровью кончалось все, за что бы она ни взялась.

Она вдруг поняла, что осталась с Трясучкой наедине. Чего избегала вот уже несколько недель, как заразы. Хотя и следовало поговорить с ним, сделать шаг к улаживанию отношений. Пусть не все было гладко между ними, он в любом случае оставался ее человеком, а не Рогонта. Оставался тем, кто не раз еще мог спасти ей жизнь в будущем. Да и чудовищем он не был, как бы ни выглядел…

– Трясучка. – Он повернулся к ней, по-прежнему сжимая нож в руке. Огненно сверкнули сталь клинка и глаза, отразив свет факела. – Послушай…

– Нет, это ты послушай.

Оскалив зубы, он шагнул ближе.

– Монца! Ты пришла! – Из траншеи выскочил Коска и широко раскинул руки. – Да еще и с моим любимым северянином! – Не обращая внимания на нож, схватил Трясучку за свободную руку, потряс ее, потом сгреб Монцу за плечи и расцеловал в обе щеки. – Я еще не поздравил тебя с твоей прекрасной речью. Родилась на ферме. Великолепная деталь. Скромность. И слова о мире. Из твоих уст?.. Это все равно как если бы фермер выразил надежду на неурожай. Даже я, старый циник, был тронут.

– Пошел ты!

Впрочем, в глубине души ей стало приятно.

Коска поднял брови.

– Вот так, стараешься, говоришь чистую правду…

– Некоторым правда не нравится, – сказал Трясучка хриплым сорванным голосом, пряча нож. – Не знаете до сих пор?

– Век живи, век учись. Вперед, друзья мои, за мной! Туда, где открывается прекрасный вид на приступ!

– Приступ? Сейчас?

– Мы пытались штурмовать в дневное время. Не вышло.

Казалось сомнительным, что выйдет в темноте. Но Монца двинулась вслед за Коской по траншее, где лежали раненые. Стоны, искаженные страданием лица, окровавленные повязки…

– А где мой досточтимый наниматель, – спросил Коска, – его светлость герцог Рогонт?

– В Талине, – ответила Монца и сплюнула в грязь. Благо было куда плевать. – Готовится к коронации.

– Уже? Он знает, что Орсо жив и, судя по всему, проживет еще некоторое время? Не слышал, что не стоит делить шкуру неубитого льва?

– Говорила я ему об этом. Не раз.

– Подумать только… Змея Талина призывает к осторожности герцога проволочек. Дивный парадокс!

– Не помогло. Он согнал в Сенатский дом всех плотников, мануфактурщиков и ювелиров города. Готовит его к церемонии.

– Не боится, что чертова развалина на него рухнет?

– Есть надежда, – проворчал Трясучка.

– Место призвано, по всей видимости, воскресить в памяти гордые призраки имперского стирийского прошлого, – сказала Монца.

Коска фыркнул:

– Или позорный крах последней стирийской попытки единения.

– Об этом я тоже говорила. Не раз.

– И что?

– Пропустил мимо ушей.

– Высокомерие, ясно. Как сам страдавший от него долгое время, симптомы узнаю сразу.

– Один в таком случае тебе понравится точно. – Монца не удержалась от усмешки. – Он выписал из Тхонда тысячу белых певчих птиц.

– Всего тысячу?

– Символ мира, очевидно. Их выпустят над толпой, когда он выйдет приветствовать подданных как король Стирии. И поклонники со всего Земного круга – графы, герцоги, принцы и даже бог чертовых гурков, насколько я знаю, – кинутся наперебой аплодировать его гигантскому самомнению и лизать ему задницу.

Коска снова поднял брови.

– Что я вижу – отношения между Талином и Осприей прокисают?

– Что-то есть такое в коронах, от чего люди превращаются в дураков.

– Надо думать, об этом ты тоже говорила?

– Пока в горле не пересохло. Но, как ни странно, он не хочет слышать.

– Похоже, зрелище предстоит грандиозное. Жаль, меня там не будет.

Монца нахмурилась.

– Не будет?

– Нет, нет и нет. Я лишь подпорчу праздничную атмосферу. Пошли толки о каком-то сомнительном соглашении, касающемся герцогства Виссерин… не поверишь.

– Никогда.

– И кто знает, откуда они взялись?.. Кроме того, кто-то же должен составить компанию герцогу Орсо.

Монца снова сплюнула.

– Слыхала я, вы с ним уже беседовали.

– Так, светская болтовня. Погода, вино, женщины, его неминуемая погибель… ну, ты понимаешь. Он сказал, что заполучит мою голову. Я ответил, что вполне разделяю его энтузиазм, поскольку и сам нахожу ее весьма толковой. Мне было довольно весело на самом деле, а ему, честно говоря, не очень. – Коска длинным указательным пальцем описал в воздухе круг. – Осада, должно быть, расстроила.

– И ни слова о твоем переходе на его сторону?

– Возможно, это и стало бы очередной темой разговора, но нас прервали арбалетной стрельбой и неудачным штурмом. Затронем ее, наверное, в следующий раз, за чашечкой чая.

Траншея вывела их в подобие блиндажа с дощатым накатом, слишком низким для того, чтобы стоять во весь рост. К правой стене, где накат отсутствовал, прислонили приставные лестницы, перед которыми ждали, стоя на коленях, сигнала к атаке около шестидесяти наемников в доспехах и при оружии. Коска прошелся между ними, пригнувшись и похлопывая по спинам.

– Слава, мальчики, слава и достойное вознаграждение!

Хмурость на лицах сменилась улыбками, наемники, приветствуя командира, застучали оружием по щитам, шлемам и нагрудным пластинам.

– Генерал!

– Капитан-генерал!

– Коска!

– Мальчики, мальчики! – раскудахтался тот, одних хлопая по плечу, другим пожимая руку, третьим шутливо отдавая честь.

Ничего похожего на то, как вела себя с подчиненными Монца. Ей приходилось оставаться суровой, холодной и неприступной, иначе к ней не питали бы уважения. Женщина не может позволить себе роскошь быть дружелюбной с мужчинами. Поэтому за нее шутил и смеялся Бенна. И некому стало это делать с тех пор, как Орсо его убил…

– А вот и мое маленькое уютное гнездышко. – Коска поднялся по одной из лестниц.

Монца с Трясучкой последовали за ним и оказались в чем-то вроде сарая, сложенного из бревен и освещенного двумя фонарями. За большим окном в стене, обращенной к западу, видна была темная равнина у подножия горы и последние отсветы заката над горизонтом. Узкие оконца в противоположной стене смотрели на крепость. В одном углу громоздились деревянные ящики. В другом стояло капитан-генеральское кресло. Стол рядом был усыпан разбросанными игральными картами, надкусанными и недоеденными сластями и заставлен разноцветными полупустыми бутылками.

– Как сражение? – спросил Коска.

– Идет, – ответил Балагур, сидевший на полу и бросавший кости.

Монца подошла к одному из узких окошек. Уже успело стемнеть, и никакого приступа за ним она не увидела – так, тени движения кое-где на крохотных зубцах стены, отблески металла в свете лагерных костров, разбросанных по горному склону. Зато услышала – ветер доносил издалека неразборчивые крики и лязг оружия.

Коска опустился в потертое капитан-генеральское кресло и водрузил ноги на стол, отчего многочисленные бутылки звякнули.

– Вот мы и снова вместе! Вчетвером, как в Доме досуга Кардотти! Как в галереях Сальера! Веселое было времечко, правда?

Ухнула катапульта, пронесся со свистом ярко полыхающий метательный снаряд, разбился о высокую крепостную башню. Кверху взвился огненный язык, брызнули в стороны алые искры горящих обломков. Озарились на миг приставные лестницы у стены и кишащие на них крохотные фигурки, затем все снова укрыла тьма.

– Ты уверен, что нынче подходящее время для шуток? – проворчала Монца.

– Когда же шутить, как не в печальное время? Средь бела дня свечи не зажигают.

Трясучка угрюмо уставился на горный склон под Фонтезармо.

– Вы вправду думаете, что сможете взять эти стены?

– Эти? Вы спятили? Они одни из самых неприступных в Стирии.

– Тогда зачем?..

– Дурной тон – сидеть под ними и вовсе ничего не делать. В крепости имеются обильные запасы еды, воды, оружия и, что хуже всего, верных людей. Они могут продержаться там не один месяц. Тем временем дочь Орсо, королева Союза, может уговорить своего заартачившегося мужа прислать помощь.

Король Союза, подумала Монца, знает нынче, что жена его предпочитает женщин. Интересно, имеет ли это для него значение?..

– А чем вы поможете делу, если будете вот так торчать здесь и смотреть, как ваши люди с этих стен падают? – спросил Трясучка.

Коска пожал плечами:

– Это утомляет защитников, лишает их покоя, держит в напряжении и отвлекает внимание от всех других попыток, которые мы можем сделать.

– Куча трупов – для отвлечения?

– Без них особо не отвлечешь.

– Но как вам удается заставлять людей лезть на лестницы ради этого?

– Старый метод Сазина помогает.

– Что за метод?

Монце вспомнилось, как Сазин показывал новеньким деньги, выложенные на стол сверкающими столбиками.

– Если стена падет, первый, кто на ней окажется, получает тысячу скелов. Десять следующих по сто, – сказала она.

– Это в том случае, если они останутся живы и потребуют деньги, – добавил Коска. – Коль стену взять невозможно, никогда не потребуют. Но если вдруг… что ж, за две тысячи скелов ты добьешься невозможного. Сей метод обеспечивает непрерывный поток желающих лезть на лестницы, а заодно помогает вычистить из бригады отчаянных храбрецов.

Трясучка озадачился окончательно.

– А это-то вам на кой?

– Храбрость – добродетель мертвецов, – буркнула Монца. – Умный командир ей не доверяет.

– Вертурио! – Коска хлопнул себя по ляжке. – Люблю авторов, которые способны сделать смерть забавной! Храбрецы по-своему полезны, но чертовски непредсказуемы. Беспокойство для стада. Угроза для окружающих.

– Не говоря уж о возможном соперничестве с командирами.

– В общем, безопасней вовремя от них избавляться. – Коска небрежно щелкнул пальцами. – Умеренная трусость – определенно лучшее качество для солдата.

Трясучка поморщился и покачал головой.

– Хорошие же у вас способы вести войну…

– Хороших способов вести войну не бывает, мой друг.

– Ты сказал – отвлечение? – перебила Монца.

– Сказал.

– От чего?

Внезапно раздалось шипение, Монца увидела краем глаза искру, и в следующий миг щеку ей обдало жаром. Схватившись за Кальвец, она резко развернулась. На ящиках в углу, лениво развалясь, как кошка, греющаяся на солнце, возлежала Ишри – уперлась головой в стену и покачивает перевязанной снизу доверху ногой, свесившейся с ящиков.

– А просто поздороваться нельзя? – рявкнула Монца.

– И что же в этом будет забавного?

– Вы что, обязаны отвечать вопросом на вопрос?

Ишри прижала руку к груди, широко распахнула черные глаза.