Текст книги "Демоны Боддеккера"

Глава 4
Плюнь себе в харч

Все дальнейшее прошло для меня как в тумане. Или по крайней мере туманом было затянуто все, вплоть до экстренного собрания в Пембрук-Холле.

Как только камеры и операторская группа благополучно отбыли с места съемок, Чарли Анджелес позвонил, чтобы приехал кто-нибудь из «стариков». Потом приказал остальным членам съемочной группы занимать статистов, пока все не уладится, а грузчикам – срочно разбирать декорации и вывозить Дьяволов в ящиках.

Финней и Спеннер появились в сопровождении Хонникер из Расчетного отдела. Спеннер отправился сопровождать ящики с Дьяволами и удостоверился что четверка благополучно разошлась по квартирам. Финней забрал Бэйнбридж, Харбисон и Мортонсен вызвались помочь ему опросить не пембрук-холловский персонал, выяснить имена и номера телефонов, адрес и универсальный банковский счет. Когда разошлись все кроме служащих Пембрук-Холла, на площадку вызвали «скорую помощь». К пяти часам тело Роя наконец увезли из здания, а мы распустили статистов по домам, ни слова им не сказав. Они разошлись, получив на счет причитающиеся деньги, в счастливом неведении относительно того, что случилось после представления.

Полиция приехала как раз вовремя, чтобы сфотографировать пятна крови на полу и выслушать заявление Чарли Анджелеса, что реквизиторский цех, должно быть по нечаянности, зарядил револьвер настоящими патронами вместо холостых. Полицейские сняли с нас показания – все, как одно, сходящиеся на том, что мы понятия ни о чем не имели, пока не прогремели выстрелы и Ле Рой не упал замертво. В каком-то смысле это была чистая правда. Потом нам устроили разнос за то, что мы не вызвали полицию раньше, и под конец, пригрозив самым глубоким расследованием, копы позволили команде уборщиков театра Салливана-Леттермана ликвидировать бардак на полу.

Мы уехали в семь и направились прямиком в Пембрук-Холл на экстренное совещание. В велорикше Хонникер сказала:

– Не вешай нос, Боддеккер, вот увидишь, все выйдет к лучшему.

Я отвернулся к окну.

– Извини, но мне трудно в это поверить.

– Я знаю «стариков». Они ценят верность. Это никак не повлияет на то, что ты получишь за помощь в раскрутке «Мира Нано». – Она улыбнулась. – И ты – или, может, лучше сказать, мы? – скоро будем в доме в Принстоне.

Я поглядел на Хонникер. Ее улыбка сияла, а сама она была так хороша. Сегодня глаза у нее отливали бездонным карим оттенком – темный, завораживающий взгляд, странным образом гармонировавший с тем, что произошло. Я видел, что она вовсю пользовалась своими феромонами. А когда она нагнулась и поцеловала меня, то казалась такой свежей-свежей и душистой – как хлеб, только что вынутый из печи.

– В чем дело? – спросила она, заметив, что на этот раз я не откликнулся на ее страсть с таким же чувством.

– Сегодня умер человек, – произнес я. – И я при том присутствовал.

– Но это же не в первый раз, – сказала Хонникер. – Ты ведь рассказывал, как Милашки убили Остроголового прямо у тебя на глазах. – Она пожала плечами. – Боддеккер, такова жизнь в Нью-Йорке. Такова жизнь везде. Люди смертны.

– Ранч Ле Рой – другое дело, – возразил я, не желая поддаваться на ее утешения.

– Потому что он был. звездой видео, – сказала она. – А Остроголовый был одним из безликой массы. – В ее голос прокралось отвращение. – Малость отдает лицемерием, тебе не кажется?

Я покачал головой.

– Дело совсем не в том. Когда убивают Остроголовых, это неудивительно. Они живут в мире преступности. С Ранчем Ле Роем все иначе. Он был достойным парнем и – для меня – принадлежал к роду человеческому. Ну да, конечно, мальчишкой я смотрел, как он разделывается с наркодельцами в «Малыше Нарко». Но он повзрослел и стал обычным молодым калифорнийцем, вырос из всей этой звездной мути. Он хотел лишь научить детей уважать самих себя, дать им ту же самооценку, что сам нашел в боевых искусствах. Молодой парень, примерно твоих лет, которому был нужен приработок и который обрадовался возможности снова оказаться при деле. А умер в унизительном, нелепом костюме из неопены.

Хонникер из Расчетного отдела поглядела на меня огромными задумчивыми глазами.

– Я знаю, у тебя еще шок, ведь ты стоял совсем рядом. На его месте вполне мог оказаться ты сам, да? Ты мог бы оказаться почетным гостем на уличном барбекю Шнобеля, а тогда бы ты уже не испытывал особого интереса к женщинам, верно? – Она снова наклонилась и поцеловала меня. – Ничего, пройдет. Ты снова придешь в себя, и раньше, чем ожидаешь.

У меня не было времени обсуждать эту тему дальше. Велорикша остановился возле Пембрук-Холла. Я вылез, взял Хонникер за руку и отправился прямиком на тридцать девятый. Когда мы входили в малый конференц-зал, плечи у меня поникли. Казалось, последнее время большая часть моей жизни проходит именно здесь. Не за сочинением реклам, работой с коллегами или даже возней с Дьяволами. Чем ближе я подходил к своему месту, тем, быстрее вытекала из меня энергия. А когда я наконец добрался до кресла, то не опустился, а, скорее, рухнул в него. Хонникер села рядом и, взяв меня за руку, под прикрытием стола положила ее себе на бедро, точно пыталась физическим контактом подкрепить мои иссякшие душевные силы.

Долгое время все молчали. Левин открыл ноутбук и уставился туда. В отсветах экрана его лицо приобрело синюшный оттенок.

– Похоже, – наконец промолвил он, – мы все потерпели неудачу.

– Неудачу? – взорвалась Харрис. – Наши новые звезды убили человека!

– Но это не полный провал, – вмешался Мак-Фили, из бухгалтерии. – Уверен, мы сможем овладеть ситуацией и все же в финансовом отношении остаться в плюсе. И не просто в плюсе, а в очень солидном плюсе.

Левин махнул руку, гася энтузиазм Мак-Фили.

– Прежде чем перейти к ликвидации последствий, сдается мне, стоило бы выслушать тех, кто присутствовал при этом… гм, крайне несчастном случае.

– Что вы хотите услышать? – спросил я. Хонникер из Расчетного отдела предостерегающе сжала мне руку.

– Нам бы хотелось ознакомиться с рассказом очевидца, а заодно узнать и ваше впечатление – что потребуется, дабы уладить всю эту историю максимально удовлетворительным для всех образом.

– Я вам скажу, как все уладить. – Депп даже подскочил с кресла. – Берете Дьяволов, засаживаете их в Буффало и велите охране запалить Старушку.[6]6
  Имеется в виду электрический стул.


[Закрыть]

– И как можно скорее, – добавил Гризволд.

– Аминь, – закончила Дансигер.

Левин картинно удивился.

– Вам не кажется, что это уже немного слишком? То есть, конечно, я могу понять, что вы взволнованы, оказавшись в столь непосредственной близости ктому, что произошло…

– Он мертв! – Я вырвал руку у Хонникер и поднялся на ноги. – Почему бы вам не признать это вслух, мистер Левин? Ранч Ле Рой мертв, и убили его Дьяволы Фермана! Я согласен с Деппом – по-моему, их следует не мешкая отправить в Буффало. Да, по-моему, мы должны поджарить их на электрическом стуле! – Я резко набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. – Есть только одна проблема, и она состоит в том, что мы уже сделали для Дьяволов. Мы вознесли их на такую высоту…

– Вот это точно! – просиял Левин. – И не забывайте, кто их вознес, молодой человек.

– Мы вознесли их на такую высоту, – продолжил я снова, – что теперь во всем штате Нью-Йорк не хватит электричества, чтобы убить их. Или же их оплачут, канонизируют и превратят в великомучеников. Казнить их сейчас – только превознести еще больше.

– Интересная мысль, – заметил Финней.

– Хотя не слишком верная, – возразил Спеннер. – Вряд ли они пробыли на виду достаточно долго, чтобы их смерть произвела впечатление и запомнилась.

– Надо правильно рассчитать время, – сказал Финней. – Они должны умереть на пике популярности.

– Логично, – одобрил Мак-Фили. – Может, самим индуцировать этот пик активности, еще более разогреть интерес публики? Скажем, для начала распустить слух, будто бы у Фермана завязался роман с какой-нибудь актрисой.

– Мы не собираемся их убивать! – прогремел Левин. – Во всяком случае, пока это не станет целесообразным.

– Но вы же не собираетесь спускать им случившееся с рук? – спросила Бэйнбридж.

– Прошу прощения, – оборвал ее Мак-Фили, – сейчас мы слушаем только тех, кто там был.

– А я и была там, – сказала Бэйнбридж.

– Ты была в ванной комнате, тебя там рвало, – поправил Финней. – А при самом событии ты не присутствовала.

Бэйнбридж скрестила руки на груди и фыркнула.

– Вы ведь не собираетесь спускать им это с рук? – спросила Дансигер.

– Конечно, нет, – ответил Финней. – Мы собираемся взыскать с них самым строгим образом. Выговор с занесением в личное дело, полагаю, а также вычет с их счетов суммы, которая пойдет в возмещение убытков.

– Возмещение убытков? – переспросил я. – Семья Роя потребует справедливости, а не денег.

– Ну разумеется, им нужны будут деньги, – отмахнулся Мак-Фили. – Они на мели. Разве вы не помните, что сказала мисс Дансигер – их семейству надо закончить тяжбу с бывшим агентом мистера Роя? По нашим ощущениям, надо предложить им кругленькую сумму, скажем, в полтора-два раза больше, чем они надеются выиграть по суду.

– Лучше в три, – вставил Спеннер. – Для вящей надежности.

Левин одобрительно кивнул.

– И хорошо бы удвоить нынешнее ежегодное пожертвование «Ассоциации покровителей полиции».

– Полно! – не выдержала Мортонсен. – Вам не удастся просто так замять все, как будто ничего и не было.

– А это в наши планы не входит, – объяснил ей Мак-Фили. – Скажем, что Ранч Ле Рой погиб в результате несчастного случая на съемках рекламы, и честно дадим публике законные пятнадцать минут, чтобы оплакать его.

– Наши интересы состоят в том, – сказал Финней, – чтобы нейтрализовать любые нежелательные воздействия, которые это происшествие может оказать на Пембрук-Холл.

– А как насчет «Мира Нано»? – поинтересовалась Дансигер.

– О да, – закивал Левин. – И на них тоже.

– И, само собой, на Дьяволов, – прибавил Спеннер. – По крайней мере, пока это удобно. Пока они остаются эффективным средством продажи.

– У вас ничего не выйдет, – сказала Бэйнбридж.

– Мисс Бэйнбридж, – резко произнес Финней, – вас предупреждали насчет высказываний.

– У вас ничего не выйдет, – повторил Депп.

– Еще как выйдет, – улыбнулся Финней. – И публика нам это позволит. Прошло уже по крайней мере лет сто с тех пор, как она предписывала известным людям необходимость блюсти кодекс морали и приличий. Теперь знаменитость не свергают с пьедестала за небольшие отклонения… или странности.

– Убийство – чертовски крупное отклонение, – заметила Харрис.

– И чертовски крупная странность, – добавила Дансигер.

Финней пожал плечами.

– Это же уличная шайка. Чего еще вы от них ожидали?

– Если собака бегает без привязи, бросаясь на людей и распространяя Ретро-Парво, вы оставите ее в живых только потому, что «чего еще ждать от больной собаки»?

– Уверен, ФБПЖ придерживается именно такого мнения, – заявил Спеннер.

Я сел и скрестил руки на груди.

– Полегче, – прошептала мне Хонникер из Расчетного отдела.

Я поглядел на нее.

– Если не возьмешь себя в руки, загубишь все дело с домом.

Я потер глаза. Сейчас я был не в настроении говорить о доме. Уже настал вечер, я хотел хоть как-то уладить эту немыслимую ситуацию. Как будто имел дело с тикающей бомбой с часовым заводом, ожидающей момента…

Взорваться.

Руки у меня вдруг покрылись гусиной кожей.

А может, это и есть ответ? Может, не стоит затевать споры о таких высоких материях, как этика и справедливость? Возможно, конец наступит быстрее, если позволить «старикам» играть свою игру, швырять на решение проблемы все новые деньги, полагая, что все уладится?

Потому что ничего не уладится – не уладится, пока в дело замешаны Дьяволы. Пусть «старики» выложат денежки семье Роя, рабочим из профсоюза, операторской группе, оказавшейся в свидетелях. Подобно популярности Дьяволов, «Наноклин» тоже скоро достигнет своего пика. И тогда доходы начнут сокращаться, а драгоценная кривая Левина медленно поползет вниз.

Тогда-то мы и посмотрим, чего стоят Дьяволы. Они окажутся в надежных камерах, за решеткой, без друзей и поклонников, а участь их будет зависеть лишь оттого, не слишком ли перегружен работой общественный адвокат. Я уже видел перед глазами заголовки скачанных по сети журналов: «О, как пали сильные!».[7]7
  2-я Царств 1:19.


[Закрыть]

То, что я сделал потом, стало для меня самым тяжелым испытанием в мире. Я кивнул и улыбнулся.

Краем глаза я заметил, что Хонникер из Расчетного отдела тоже расплылась в улыбке. «Вот вернемся домой, – обещала ее улыбка, – там уж я для тебя расстараюсь».

– Знаете, – произнес я, – мы можем тут целую ночь сидеть и спорить, что делать дальше, но и утром Ранч Ле Рой будет все еще мертв.

Присутствующие дружно закивали. Хоть в этом все были согласны.

– Так давайте же честно признаем это. Мы не адвокаты. Мы не судьи. И проблема, которую мы пытаемся разрешить, пока заря еще не разбудила город, такова, что царь Соломон сразу бы взял пистолет и вышиб себе мозги.

«Старикам» сравнение понравилось не в пример больше, чем членам моей творческой группы, которые совсем недавно видели, как убили человека.

– Я лично считаю, нам остается сделать тот единственный шаг, который, глядя правде в глаза, только и можно сделать в создавшихся обстоятельствах.

Я огляделся по сторонам. Медленно. Ага, вот теперь публика целиком моя.

– То есть? – спросил Левин.

– Предоставить решение тем людям, которые правомочны что-то решать.

Дансигер с Деппом заерзали на сиденьях. Я знал: они пытаются отгадать, к чему я клоню. Но я не мог им позволить этого. Я отвернулся.

– Покупательской аудитории, – произнес я. Раздался общий ошеломленный вздох. Но я продолжал – нельзя было допустить, чтобы «старики» поняли: дом, к которому я веду их, сложен из игральных карт: – Распространив известие о смерти Ранча Ле Роя по обычным каналам и дав всем, кому потребуется, время свыкнуться с этой мыслью, мы поступим правильно. А уж публика пускай сама обдумает обстоятельства и вынесет свое суждение. Окончательным выражением их воли будет потребительская реакция на «Наноклин».

– Боддеккер! – вскричала Бэйнбридж, но я даже не посмотрел в ее сторону. Нельзя было останавливаться.

– Чтобы определить реакцию общества, необходимо с максимальной тщательностью следить за показателями продаж. Если результат будет отрицательным, мы должны быть готовы потерять клиента, не важно, во что это нам обойдется.

Левин довольно кивнул.

– Главное, о чем мы все должны помнить: Пембрук-Холл не совершал этого преступления. Это работа Дьяволов Фермана. Однако необходимо держать моральную планку на соответствующей высоте. Поскольку мы отвечаем за Дьяволов, будет более чем уместно, если именно мы предложим семье Роя возмещение убытков. Чем больше, тем лучше, разумеется. Но надо оставаться в пределах кривой прибыли.

От тишины в зале не осталось и следа. Звонким шипящим шепотом переговаривались «старики», тихо роптала моя группа.

– Также я считаю, что по соображениям благопристойности мы должны стереть сегодняшний отснятый материал. Мы не можем, не смеем его использовать. В конце концов семья…

– Не согласен, – подал голос Мак-Фили. – Подумайте об известности, которую приобретет ролик, и эффекте, который он может оказать на кривую продаж «Наноклина».

Я знал, что прошу слишком много. Но я ведь должен был попытаться.

– Обсудим позже, – вмешался Спеннер. – Еще какие-нибудь соображения, мистер Боддеккер?

– Надо застраховать Дьяволов на случай, если что-нибудь подобное повторится снова. Нельзя постоянно выплачивать издержки из собственного кармана.

– Превосходно! – сказал Левин, метнув уничтожающий взгляд на Финнея и Спеннера. – Почему вы не подумали об этом?

– Тем временем, – продолжал я, – следует подобрать кого-нибудь, кто возьмет Дьяволов под крыло и попытается слегка обтесать их, вывести на более законопослушный путь в жизни. Они и так уже нанесли тяжелый ущерб мне. – Я обвел взглядом свою группу. Вид у всех был убитый и несчастный – а все из-за моих слов. Я мысленно пообещал себе извиниться перед ними за то, что использовал их таким образом. – И это весьма неблагоприятно сказалось на членах моей группы. Нам надо вернуться к тому, что мы умеем делать лучше всего, потому что в конце-то концов наша цель – продавать товар и зарабатывать деньги.

Мне потребовалось столько усилий на эту речь, что уж меньше всего на свете я думал о том, как она повлияет на мою карьеру. Однако действительность обманула мои ожидания. Левин зааплодировал:

– Браво, молодой Боддеккер! Вот и говорите о нерешительности! Вы, все, обратите внимание. Мне кажется, нынче вечером мы стали свидетелями весьма необычного события.

– Уж это точно, – проворчала Бэйнбридж.

– И ты, Брут? – буркнул Депп.

Честно говоря, было больно. Так хотелось повернуться к ним, подмигнуть, ободряюще поднять большой палец. Сделать хоть что-нибудь. Однако приходилось продолжать игру.

Левин поднялся.

– По-моему, будет более чем уместно, если одним из тех, кто отправится к семье Роя, станет молодой Боддеккер. Я крайне впечатлен его новообретеным красноречием и уверен, наследники Роя также оценят это красноречие должным образом.

Внезапно мне стало не хватать воздуха.

– Что?

– Это будешь ты, мой мальчик! – напыщенно ответствовал Левин.

– Я не могу, – пролепетал я.

– Левин прав, – согласился Финней. – Идеальная кандидатура.

– Ну конечно, – подхватил Спеннер. – Если он сумел впарить нам свое предложение, семья Роя у него в руках будет просто мурлыкать!

Я покачал головой.

– Нет. В самом деле. Я не смогу понять чужое горе. А если они будут рыдать, плакать…

– Управишься, – фыркнул Финней.

– Как с одеждой, – в тон ему заявил Спеннер.

– Я не умею управляться с чужими страданиями, – еще отбивался я. – Всякий раз, когда я езжу в Вудсток навестить бабушку, то возвращаюсь оттуда совсем никакой. Спросите Бэйнбридж.

Та презрительно нахмурилась.

– Ерунда! Он и правда чудесно поработал. Самая идеальная кандидатура, чтобы говорить с Роями.

Должно быть, я заслужил это, но отнюдь не обрадовался столь быстрому воздаянию.

– Ты просто обязан, – согласилась Мортонсентем же самым тоном, что и Бэйнбридж.

– Вот видишь. Твоя творческая группа тоже за тебя, – сказал Мак-Фили.

– И ручаюсь, Хонникер из Расчетного отдела поедет с тобой. – Левин причмокнул губами и подмигнул.

– Ну конечно же, – заулыбалась она.

– Значит, улажено, – подвел итог Левин. – Мак-Фили, Харрис и я останемся, чтобы определить сумму, которую предложим осиротевшей семье. – Он важно поглядел на меня. – Только еще одно, сынок. Непременно скажи, что прекрасно, мол, понимаешь, никакие деньги не возместят утраченной жизни. Усек?

Из горла у меня вырвался сдавленный писк.

– Мистер Мак-Фили лично санкционирует перевод денег, как только мы определимся с суммой. Все будет готово завтра к десяти утра. – Левин поглядел на Мак-Фили и добавил, лишь немного понизив голос: – И лучше уж проследи, чтобы взнос в «Ассоциацию покровителей полиции» тоже был готов к завтрашнему утру. Прежде чем посылать туда своих людей, надо очистить местность от журналистов и посторонних, которые явятся выражать сочувствие.

– Уже сделано, – сказал Мак-Фили.

– Тем временем, – продолжал Левин, – остальные свободны. Ступайте по домам. Отдохните. Если потребуется – возьмите на завтра отгул, чтобы оправиться от потрясения. Конечно, кроме тебя, молодой Боддеккер. Ты, сынок, отправляйся домой и хорошенько поспи. – Очередное подмигивание. – Тебя ждет длинный день.

Не успел я опомниться, как Хонникер уже тащила меня из комнаты, приговаривая:

– Я так горжусь тобой, Боддеккер! Какая решительность! Какая быстрота мысли! Сегодня ты всем показал, на что способен. Вот увидишь, ты в два счета сможешь купить твой дом.

– О да, – пробурчала Харбисон, идущая за нами. – Наслаждайся новым домом, Боддеккер.

– Ранч Ле Рой уже никогда своему не порадуется, – добавила Мортонсен.

Я поперхнулся. Ужасно хотелось повернуться и объяснить, что я задумал, но Хонникер из Расчетного настойчиво тянула меня прочь.

– Встретимся у тебя в офисе, – сказала она. – Мне надо еще кое-что уладить. Буду через пять минут.

Я вытащил из кармана «ключ года» и повернул к шахте лифтов. Моя группа уже разошлась – голоса доносились с лестницы. Но я предпочел лифт. Вставил ключ в прорезь, повернул, дождался кабины – тоже способ выгадать время, чтобы они точно успели добраться до своих кабинетов и уйти.

Когда двери лифта закрылись за мной, я закрыл глаза и ударился головой об стену.

Погоди. Пусть себе бесятся. Ступай к Роям и провали дело. Пусть все выйдет наружу. Тогда они поймут…

Когда двери открылись, за ними меня ждала Бэйнбридж. Ее лицо каменело в ожесточении.

– Боддеккер. – Она вытащила что-то из-за спины. Роза – невянущая роза, та самая, что я купил у Весельчака, а Бэйнбридж решила, будто бы для нее. Еще до Дьяволов, до всего этого. Казалось – много веков назад. Быстрым движением кисти она швырнула цветок мне в лицо. – Мне она больше не нужна.

– Бэйнбридж…

– Продал целую семью ради дома. Две семьи, Боддеккер. Мать и отца Ле Роя, а также его жену и ребенка. Ты не знал? Рой был женат, и совсем недавно у него родился ребенок. Мне рассказала Дансигер. Пять человек – а ты продал их всех ради грязного вонючего дома и этой размалеванной жерди, с которой трахаешься.

– Бэйнбридж, ты не понимаешь. Причины…

– Нет! – закричала она. – Я не хочу слышать никаких оправданий! Больше не хочу! Ты слишком хорошо умеешь выдавать их за правду.

– Но это правда…

– И ты слишком хорошо умеешь выдавать за правду свои поступки. Я больше с этим дела иметь не желаю. Как и с тобой. И с этой стаей стервятников из Пембрук-Холла. Я с вами покончила.

– Ты уходишь?

– Сию же минуту, – отрезала она. – Так что можешь кувыркаться нагишом со своей ненаглядной арифметичкой и больше не угрызаться совестью.

Не в силах даже слова сказать, я неловко крутил в руках розу. До сих пор я только и мечтал, как бы избавиться от Бэйнбридж – и вот она уходила, а я не знал, как это пережить.

– Я думала о тебе лучше, Боддеккер. Правда. – Она хлопнула рукой по кнопке лифта и попятилась в коридор.

– Я тоже лучше о себе думал, – сказал я, когда двери закрылись.

Пока лифт спускался, я только и делал, что думал. Думал о бомбе, более опасной, чем та, что убила бедного старикана Пэнгборна. О бомбе с часовым механизмом, который я только что закрутил до предела.

И теперь оставалось лишь закрыть глаза и как она тикает.

Та ночь – то, что от нее осталось – была долгой Вопреки здравому смыслу я отправился домой вместе с Хонникер из Расчетного отдела, стараясь убедить ее что сейчас мне всего-то надо немного еды на ужин и постель, чтобы выспаться. Когда мы приехали к ней она заказала две пиццы от «Безумного Тони»: с печенью и луком и с креветками. Я бы, пожалуй, предпочел «Пекин-Бадди» или «Рис-О-Раму», но честно съел по паре ломтиков от каждой, а потом юркнул в постель, пока Хонникер смотрела какой-то из «лучших» старых выпусков «Еженощного шоу с Гарольдом Боллом».

Проснулся я от того, что она скользнула в постель, теплая и обнаженная. Я открыл глаза ровно настолько, чтобы обнять ее за талию, а потом снова закрыл их, проваливаясь обратно в сон.

– Боддеккер, – сказала она.

– Гм-м? – протянул я, притворяясь, что совсем сплю. Сказать, что ее появление оставило меня уж совсем равнодушным, было бы ложью, выходящей за все мыслимые и немыслимые границы правдоподобия.

– Расскажи мне про этот дом еще раз.

Сон маячил за сомкнутыми веками, только и ждал, пока я позволю ему снова унести меня. Решив прикинуться совсем еще спящим, я пробормотал заплетающимся языком:

– Танжерины.

Она придвинулась ближе.

– Тогда я тебе расскажу. Хорошо?

– Оцелоты, – так же невнятно буркнул я.

– Точно как в рекламе от «Бостон Харбор», – сказала она. – Входишь в дом, через гостиную, а она такая просторная, там горит камин с постоянной лицензией на разжигание огня. Пламя высокое, яркое, а свет потушен, так что комнату освещают лишь блики огня, теплые, на всем кругом, на коже, голой коже. – Для пущей выразительности она потерлась попкой о мои бедра. – И ковер, похожий на шкуру белого медведя, только на самом деле синтетический, такой мягкий. Очень, очень мягкий. И пушистый. И, может, мы достали настоящего хорошего вина – и легкие-легкие психотропы, – так что кажется, будто мы вместе парим на облаке, летим к солнцу, видим свет и чувствуем тепло – не только тепло друг друга…

К тому времени я уже знал: сопротивление бесполезно. Спать я больше не собирался и к тому времени, как она сказала: «И все это ради тебя, Боддеккер, все ради тебя», та толика здравого смысла, что еще оставалась в моей голове, была надежно заткнута и упрятана в чуланчик, где обычно хранились потачки моим слабостям и мелким грешкам.

Я расплатился за это на следующее же утро, приехав к Пембрук-Холлу еле живым и со слипающимися глазами. Мою же спутницу встряска, которую она заставила меня ей устроить, похоже, ничуть не утомила. Весельчак сердечно нас приветствовал, а Дансигер окинула одним долгим взглядом. Потом она оттянула меня в сторону и спросила:

– Итак, кто кого пытался заставить опоздать на работу?

Чуть позже мы встретились со «стариками», которые дали нам на подкуп семейства Роев кредит в тридцать миллиардов.

– Это в шесть раз больше суммы, которую, по нашим подсчетам, он мог бы заработать своим ремеслом, – сказал Мак-Фили. Глаза у него покраснели волосы спутались и обвисли сальными прядями. Он провел всю ночь в бухгалтерии. – При условии, что ему бы крупно везло, и он вкалывал бы без передыху, пока не свалился бы замертво в возрасте ста одного года.

Хонникер из Расчетного отдела прихватила с собой ноутбук, подключенный к микроспутнику, чтобы можно было перевести деньги немедленно. Левин напутствовал нас еще парой ценных указаний и речью, из которой явствовало, что судьба всего мира рекламы, покоится исключительно на наших плечах, а потом выпроводил из кабинета.

Когда мы спустились в вестибюль, нас перехватил Весельчак.

– Мистер Боддеккер! Вы только поглядите! Какие-то типы прикатили сюда вот это и сказали, что, мол, для вас! – Он схватил меня за руку и, бешено жестикулируя, поволок к двери. – Только поглядите!

Это оказался лимузин – самый настоящий, здоровенная махина, какие видишь в старых фильмах.

– Ты уверен? – спросил я Весельчака.

Он закивал так, будто у него вот-вот отвалится голова.

Я глянул на Хонникер.

– Ты знала?

Она покачала головой.

Я поблагодарил Весельчака, взял Хонникер из Расчетного за руку и спустился с тротуара. Водитель вылез из машины.

– Вы Боддеккер из Пембрук-Холла?

– Это он, – сказала Хонникер.

Водитель вытащил из нагрудного кармана слейт и внимательно изучил его.

– Тогда я приехал за вами.

– По чьему распоряжению?

– Какой-то тип по фамилии Левин? – Он словно бы спрашивал.

– Тогда, полагаю, и впрямь за нами.

Я взялся за ручку двери, но водитель обошел вокруг машины и придерживал дверцу, пока мы садились. Внутри машина оказалась просто огромной. Два мягких сиденья напротив друг друга. Столик между ними исполнял еще функции холодильника и мини-бара, а в потолок было вмонтировано несколько видеоэкранов.

Водитель уселся за руль и оглянулся на нас.

– Ехать будем неходко, – предупредил он. – Это один из допотопных монстров на топливе внутреннего сгорания, весом в несколько тонн. Потом-то его перевели на электричество, но с таким весом любой рикша его в два счета обставит.

– Ничего страшного, – заверила Хонникер из Расчетного отдела.

Он пожал плечами.

– Приятной поездки.

Водитель повернулся к рулю, стеклянная перегородка поднялась, отделяя салон, и я ощутил дрожь заработавшего мотора.

– А нам это нужно? – спросил я у Хонникер. – Разве нам стоит появляться с видом денежных воротил?

– Насколько я знаю Левина, он думает, на них произведет впечатление, что мы послали к ним на переговоры важных персон в настоящем лимузине. Полагаю, он считает, они будут ослеплены.

– Они же ветераны шоу-бизнеса, – напомнил я. – С какой стати им преисполняться пиетета перед лимузином?

– Деньги тоже могу ослепить, – ответила она, и глаза ее засияли. Хонникер провела ладонью по мягкой обивке сиденья. – Тут места – хоть ложись.

Не могу объяснить, откуда я знал, что она так и скажет. Однако же знал. И покачал головой.

– Погоди. Нам захочется отпраздновать на обратном пути.

– Да. – Еще одна улыбка. – Хорошая идея. Очень хорошая.

Родители Ранча Ле Роя жили на Лонг-Айленде, в доме, что они купили после окончания проката «Малыша Нарко». Собственно, они успели убраться из Калифорнии за месяц до землетрясения, сделавшего дружка моей матери богатым человеком.

Лимузин плавно и неспешно провез нас мимо домов миллиардеров в гораздо более Скромную часть острова. Мы остановились около полицейского заграждения, где сгрудились фургончики новостных программ, репортеры и ждущие седоков велорикши. Наш водитель отправился поговорить с дежурным. Полиция питалась оттеснить людей от лимузина, но сквозь затененные стекла я видел, как журналисты тянут к машине микрофоны и портативные камеры, как будто она сама по себе способна была дать показания.

А потом мы миновали заграждение и остановились у дома, лишь немногим больше того, что я приглядел себе в Принстоне. Это место Ранч Ле Рой называл домом, пока не уехал учиться в Колумбийский университет. А после того, как он Женился и открыл свою студию боевых искусств, Ранч переехал в даже более скромный домик в Квинсе.

«Колумбийский выпускник, как Бэйнбридж, – подумал я. – И теперь оба ушли из моей жизни». Я гадал, знала ли Бэйнбридж Ранча как старшекурсника, и нет ли некой зловещей связи между ними и тем, как они повлияли на мою жизнь. Через пару секунд промедления я отставил подобные мысли и пошел к двери вместе с Хонникер из Расчетного отдела, глядя на полицейские посты с обоих концов улицы – журналисты вовсю напирали на выставленные заграждения.

Дежурный у двери дома Роя придирчиво осмотрел нас.

– Кто вы такие?

Я назвал ему наши имена.

– Мы из Пембрук-Холла.

Он вытащил слейт, сверился с ним и шагнул прочь, пропуская нас к двери.

– Все верно.

– Я успела разглядеть его список, – с гордостью заявила Хонникер. – Кроме нас двоих там никого и нет.

Палец ее потянулся к кнопке звонка, но я уже постучал. Дверь открыл очередной коп.

– Да?

– Они из Пембрук-Холла, – сообщил тот, что стоял позади нас.

Полицейский в дверях учтиво кивнул и позволил нам войти. Изнутри все дышало таким уютом, что сердце у меня сжалось. Куда ни глянь – всякие безделушки и плакатики этого пыльного оттенка, который зовется «милым синеньким», со всевозможными изречениями наподобие «Дом – это место, где можно облизывать тарелки» или «Как воротишься домой, на душе теплеет». Милые синенькие гусыни в шляпках и фартучках раскатывали скалками тесто и пекли пироги, другие милые синенькие гусыни в платьицах из милого синенького ситца вышивали милые синенькие пледы. Даже ковры и обивка на мебели были того же самого оттенка. Я покосился на Хонникер из Расчетного отдела и увидел, как она передернулась. По-моему, вовсе не от того, что мы вошли в дом покойника.