Текст книги "Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет"

– Конечно, группа CSNY принесла мне известность. Они меня прославили. Но, без ложной скромности, «After the Gold Rush»[75]75
  Альбом Янга, изданный в 1970 году. – Ред.


[Закрыть], своего рода поворотный пункт, был сильным альбомом. Я правда так думаю. Там было все. Нарисованная в нем картина впечатляла. «After the Gold Rush» отразил дух каньона Топанга. Казалось, я понял, что чего-то достиг. Я присоединился к группе Crosby, Still & Nash и продолжал много работать с Crazy Horse… Все время играл. Отлично проводил время. Сразу после того альбома я ушел из дому. Это был хороший аккорд.

Как вы справились с вашей первой вспышкой настоящей звездной болезни после этого?

– Первое, что я сделал, провел турне по небольшим залам. Только я и гитара. Мне очень это нравилось. Фактически один на один с публикой. Уже позднее, после «Harvest»[76]76
  Пластинка Янга 1972 года; сегодня признается одним из основополагающих альбомов кантри-рока. – Ред.


[Закрыть], я спрятался. Попытался ото всех уйти. Я думал, что запись («Harvest») была хорошей, но знал и то, что нечто умирает. Я стал очень замкнутым. Мне не хотелось появляться на людях.

Почему? Вы испытывали депрессию? Нервничали?

– Думаю, я был вполне счастлив. Несмотря ни на что, у меня была моя старушка, и я переехал на ранчо. Много хлопот доставляла мне моя спина. В течение двух лет между «After the Gold Rush» и «Harvest» я то и дело лежал в больницах. У меня одна половина спины особенно слабая, все мышцы одрябли. Позвоночные диски расшатались. Я не мог держать гитару. Вот почему все сольное турне я провел сидя. Я не слишком хорошо мог двигаться, поэтому долго лежал на ранчо и просто отрубал все контакты, знаете ли. Носил корсет. Приезжал Кросби проведать меня; мы гуляли, и мне требовалось сорок пять минут, чтобы добраться до студии, что всего в 400 ярдах от дома. Я мог быть на ногах всего четыре часа в день. Почти весь «Harvest» записал в корсете. Неспроста получился такой нежный альбом. Я физически не мог играть на электрогитаре. Песни «Are You Ready for the Country», «Alabama» и «Words» были записаны уже после операции. Врачи поговаривали об инвалидной коляске и прочем, так как мне удалили несколько дисков. Но почти все два года я провел лежа на спине. Уйма времени, чтобы подумать о том, что со мной произошло.

Вы обращались к аналитику?

– То есть обращался ли я к психиатру? Нет. (Смеется.) Впрочем, они все по-настоящему мною интересуются. Всегда задают мне много вопросов, если я оказываюсь рядом.

О чем они спрашивают?

– Ну, у меня бывали припадки. Обычно мне задавали много вопросов о том, как я себя чувствую, всякое такое. Я рассказывал им обо всех мыслях и об образах, которые меня посещали, если, понимаете, у меня кружилась голова или я падал. Впрочем, это не так уж важно.

У вас и сейчас случаются припадки?

– Да. Лучше бы их не было. Мне казалось, я с ними справился.

Это физическое или психическое?..

– Не знаю. Об эпилепсии никто ничего толком не знает. Это просто часть меня, часть моей головы, часть того, что в ней происходит. Иногда что-то в моем мозгу ее провоцирует. Иногда припадки случаются, когда я действительно забалдеваю, – испытывать припадки типично для тех, кто принимает психоделические препараты. Попадаешь в совсем иной мир. Твое тело корчится, и ты закусываешь себе язык и бьешься головой о землю, а твой разум при этом – где-то в другом месте. Но жутко не то, что ты оказываешься в таком состоянии, – жутко осознавать, что ты вполне комфортно чувствуешь себя в этом… вакууме. И твое возвращение в реальность становится для тебя шоком. Ты абсолютно дезориентирован. Очень нелегко взять себя в руки. Когда последний раз это случилось, понадобилось полтора часа, чтобы просто пройтись по ранчо с двумя моими друзьями, чтобы прийти в себя.

А на сцене такое случалось?

– Нет. Никогда. Я чувствовал пару раз, что это может произойти, и всегда уходил со сцены. Я был слишком забалдевшим или что-то в этом роде. Это просто давление извне, понимаете? Вот почему я не люблю скопления людей.

Почему вы покинули ранчо?[77]77
  Янг перебрался из Северной Калифорнии в Малибу.


[Закрыть]

– Просто оно находилось слишком далеко. Слишком много разъездов за последние года два. Причем вовсе не в связи с музыкой. Просто вокруг было слишком много чуваков, которые, в общем-то, меня не знали. Вольно или невольно, но они паразитировали на мне. Они жили за мой счет, пользовались моими деньгами для покупок, моим телефоном для разговоров. Обычные кровососы. Когда до меня это дошло, я почувствовал себя оскорбленным. Мне не хотелось верить, что меня использовали. Мне не нравилось быть хозяином, и мне не нравится говорить: «Пошли к черту!» Вот почему у меня теперь разные дома. Когда вокруг меня собираются люди, я теперь просто сбегаю. То есть мое ранчо теперь прекраснее и обширнее, чем всегда. Оно и без меня стоит. Я просто больше не нуждаюсь в нем как в единственном месте, где бы я чувствовал себя в безопасности. Я стал сильнее.

Вы придумали название для нового альбома?

– Думаю назвать его «My Old Neighbourhood». Или «Ride My Llama»[78]78
  Альбом получил название «Zuma». – Пер.


[Закрыть]. Странно, но все эти мои песни о Перу, ацтеках и инках… Материал поездок… У нас есть песня «Marlon Brando», «John Erlichman», «Pocahontas and Me». Я много играю на электрогитаре, и это мне нравится больше всего. Две гитары, бас и ударные. И это действительно отрывает от земли. Чертовски невероятно. Я поспорил с Эллиотом, что альбом выйдет до конца сентября. После этого мы, вероятно, отправимся в осеннее турне по стадионам вместимостью три тысячи зрителей. Я снова с Crazy Horse. Ничто не может сделать меня более счастливым. Вкупе с холостяцкой жизнью… Я чувствую себя великолепно. Впервые, насколько я себя помню, я порвал отношения, решительно не желая строить новые. Я так счастлив тому, что вышел на простор. Как будто наступила весна. (Смеется.) Я продам тебе две бутылки этого за доллар пятьдесят центов.

Брайан Уилсон
Интервьюер Дэвид Фелтон
4 ноября 1976 года

Только что появился новый альбом «15 Big Ones»[79]79
  В создании альбома The Beach Boys Брайан Уилсон принял полноправное участие впервые с 1967 года; все предшествовавшие годы он пребывал в затворничестве. – Примеч. ред.


[Закрыть], состоялось турне[80]80
  Первое турне Уилсона с The Beach Boys за пять лет.


[Закрыть] и вышла передача на телевидении. Откуда такой всплеск энергии?

– Могу только поразмышлять, как выплеснулась моя энергия. Я воздерживаюсь от сексуальных отношений. Пытаюсь заниматься йогой. В ней излагается, как при подавлении сексуального желания, если вы не занимаетесь сексом, высвобождается подобный тип энергии, а не ваша кундалини. Вот уже примерно два месяца я совсем не занимаюсь сексом. Это просто личный ответ.

Очень личный, я бы сказал.

– Да. А также потому, что наступила весна. Правда, наступила. Просто всегда говорят, что весной вы начинаете летать, а мы начали летать еще до наступления весны – выпустили наш альбом и все такое.

Впрочем, это первая весна за долгое время.

– Да, правда. Ну, мы начали летать несколько весен назад, но тогда это было не так серьезно, как теперь.

Возможно, подействовало сочетание весны и подавления сексуального желания?

– Да, именно это, полагаю.

Тебе кажется трудным писать музыку?

– Да. Не так давно мне было чертовски трудно закончить песню. Смешно. Вероятно, во мне осталось не так много песен, знаешь ли, а может, вообще не осталось, потому что я написал что-то около 250 или 300 песен. Хотя это не кажется таким уж огромным числом. (Зевает.) Поэтому на этот раз в наш альбом мы включили много старых, но хороших песен. В общем, на этом и держимся.

Я еще не слышал этого альбома. Есть ли в нем что-то новое?

– Как-то не очень представляю. Пожалуй, только трансцендентальная медитация, мы взяли ее за основу. Мы в нее верим, поэтому (зевает) чувствуем, что должны, хотя бы отчасти, донести послание Махариши в мир. Думаю, это великое послание. Думаю, медитация – это великая вещь.

Ведь в последнее время ты и сам этим занялся?

– Да. Я медитирую, а также думаю о медитации. Смешно. Я думаю о Махариши, о самой идее медитации. В этом что-то есть.

Как ты считаешь, это помогло бы тебе больше писать?

– О да, думаю так. Думаю, что по мере овладения медитацией больше мира будет в душе, и мне будет легче собраться с мыслями. Не дергаться по всякому поводу. Думаю, это будет способствовать моей творческой активности.

Ты описал бы трудность с написанием песен как «сочинительский спазм»?

– Ну, как раз сейчас у меня «сочинительский спазм». Как раз сегодня я занялся песней, а тут «спазм». Бог его знает, что это такое. Но якобы и есть спазм. Знаешь, невозможно просто сказать себе: «Ну ладно, давай-ка напишем песню». Он снова здесь, тут как тут.

Другое дело, что я, как правило, писал, сидя на таблетках. Как правило, глотал возбуждающие таблетки и писал, и мне нравился их эффект. В общем, мне бы хотелось употреблять их и сейчас и писать, потому что они дают мне, знаешь ли, некий подъем и некую перспективу. И в этом нет ничего неестественного. То есть неестественной могла бы быть и энергия, но сама песня неестественной на таблетках не получается. Креативность справляется.

Ну, так почему ты их не употребляешь?

– Думаю, надо спросить врача, можно ли мне к этому вернуться, да.

Но ты полагаешь, что сочинители действительно исчерпывают свой материал.

– Я полагаю, что сочинители исчерпывают свой материал, правда. Я неколебимо верю в то, что, когда естественное время заканчивается, то сочинители действительно исчерпывают свой материал. (Зевает.) Для меня это черное и белое. Когда песня есть, то есть, когда ее нет, то нет. Конечно, ты истощаешься, возможно, не до конца, но все исчерпывают какой-то материал, тему, о которой какое-то время пишут. И это очень пугает. Тягостно об этом думать: «О боже, только это всегда приносило мне успех и помогало делать деньги. А теперь я этого лишаюсь». Так что сразу появляется чувство незащищенности. Именно поэтому я провожу все эти сексуальные и прочие эксперименты – чтобы понять, что может случиться, чтобы понять, есть ли еще что-нибудь, чего я еще не обнаружил.

А многим ли еще ты мог бы заняться, если бы не писал песни?

– Нет, правда, нет. Я вообще не создан для того, чтобы делать многое.

* * *

Почему бы нам не поговорить немного о «Good Vibrations»[81]81
  Песня «Good Vibrations», которая сегодня признается эталонной записью софт-рока, вышла на сингле 10 октября 1966 года и заняла 1-е место как в США, так и в Великобритании. – Примеч. ред.


[Закрыть]?

– С этого неплохо было бы начать. На «Good Vibrations» ушло полгода. Самое начало мы записали в Gold Star Recording Studio, потом мы отнесли запись в Western, потом – в Sunset Sound, потом мы обратились в компанию Columbia.

Так что ушло немало времени. С этой записью связана целая история, которую я всем рассказываю. Моя мама, бывало, рассказывала мне о вибрациях. Ребенком я не слишком многое из этого понимал. Слово «вибрации» меня пугало. Мысль о том, что существуют незримые вибрации, которые можно почувствовать, внушала мне смертельный страх. Но мама рассказывала мне о собаках, которые лают на одних людей, но не лают на других, о том, что собака может уловить исходящие от этих людей вибрации, которые незримы, но ощутимы. И так же у людей.

И так случилось, что мы разговорились о хороших вибрациях. Дальше мы провели эксперимент с песней и идеей и решили, что сначала можно было бы сказать: «Мне нравятся ее яркие платья и то, как свет солнца играет на ее волосах. Я слышу звук ее нежного голоса, а ветер доносит аромат ее духов». Это чувственные вещи. А потом сказать: «Я улавливаю хорошие вибрации», – что служит контрастом всему чувственному – то, что называется нашим экстрасенсорным восприятием. Именно об этом мы и говорим.

Но ты хотел создать что-то новое и в музыкальном плане. Почему именно эта песня?

– Потому что нам хотелось объяснить данное понятие, кроме того, мы хотели создать нечто в духе ритм-энд-блюза, но с современным авангардистским оттенком. «Good Vibrations» была продвинутой музыкой в стиле ритм-энд-блюз.

Вы рисковали.

– О да, очень. Вообще, я не думал, что все получится, потому что это очень сложно, но оказалось, что люди приняли песню отлично. Они чувствовали, что в ней есть естественность, она лилась. Как будто «карманная» симфония.

Как получилось, что вы делали запись в четырех студиях?

– Потому что нам хотелось экспериментировать, сочетая саунды студий. Каждая студия обладает собственным саундом. На окончательное звучание пластинки повлияло то, что ее записывали на четырех разных студиях.

И все поддерживали твое начинание?

– Нет, не все. Многие говорили: «Ой, не делай этого, это слишком ново» или «Запись будет слишком длинной». Но я сказал, что нет, запись не будет слишком длинной, а будет просто такой, какой должна быть.

Кто не соглашался с вами? Ваш менеджер? Звукозаписывающая компания?

– Нет, кое-кто из группы, но не могу сказать кто именно. Просто были такие мнения. Ребята не совсем понимали, почему мы прыгаем из одной студии в другую. И не могли так, как я, представить себе пластинку. Я мыслил запись как нечто целостное.

Ты помнишь, когда осознал, что запись готова?

– Я помню, когда она была готова. Это было в студии Columbia. Помню, я ее ухватил. Я просто чувствовал ее, когда делал окончательное сведение. Было ощущение силы, был скачок. Чувство восторга. Художественной красоты. Это было все.

Ты что-нибудь сказал при этом, не помнишь?

– Помню. Я сказал: «О боже, сядьте и послушайте это».

Ты почувствовал тогда, что это твоя самая главная песня? Думал ли ты что-либо вроде того, что «Good Vibrations» – достижение нового уровня в музыке?

– Да, я чувствовал, что это некий уровень. Во-первых, в ней ощущалось нечто очень претенциозное, и звучала она претенциозно. Во-вторых, это было первое использование виолончели в рок-музыке подобным образом – использование ее как открытого инструмента, как рок-инструмента.

Не говоря о терменвоксе.

– Терменвокс тоже впервые звучал в рок-н-ролле.

К тому времени, когда ты записал «Good Vibrations», твоя художественная концепция вызрела настолько, что намного превзошла то, что ты делал, скажем, в период «Surfin’» (первый сингл The Beach Boys, вышел в 1961 году. – Пер.). Был ли какой-то конкретный период, когда ты понял, что теперь ты создаешь музыку исключительно по своим правилам?

– Да. Альбом «Pet Sounds»[82]82
  Концептуальный альбом, знаменующий перелом в развитии рок-музыки 1960-х годов. – Примеч. ред.


[Закрыть] стал тем периодом, когда я думал, что занимаюсь своим… через позицию Фила Спектора. Ну, а позиция Фила Спектора состоит в том, чтобы использовать множество инструментов и сочетать их ради единой формы или единственного звука.

Сочетать кларнеты, тромбоны и саксофоны, чтобы получить определенный звук, а не так, чтобы, сделав ту или иную аранжировку, услышать: «Ой, это пикколо, ой, это тромбоны».

Какое влияние оказал на тебя Спектор в художественном плане и в смысле конкуренции?

– Ну, я чувствовал, что не столько конкурирую, сколько соревнуюсь, соревнуюсь в величии стиля моей музыки. У нашей группы высокий художественный уровень. Мы считаем Фила Спектора величайшим, самым передовым продюсером в музыкальном бизнесе.

Но он же не сочиняет песни.

– Ну, я неколебимо верю в то, что он написал те песни и оказал честь другим. Чтобы записать их так, как он это сделал, он должен был их написать.

Майк Лав[83]83
  Двоюродный брат Брайана Уилсона, вокалист The Beach Boys. – Ред.


[Закрыть] говорил, что ты сочинил «The Warmth of the Sun» в считаные часы после убийства Джона Ф. Кеннеди, и в этом доказательство того, что даже в очень суровое время ты смог выразить очень позитивные эмоции.

– Да, странно, но, по-моему, мы всегда отличались одухотворенностью и писали музыку, чтобы подбодрить людей. Я всегда ощущаю священный трепет перед записью. Даже во время записи «Surfer Girl»[84]84
  «Пляжный» хит The Beach Boys, вышел на сингле в 1963 году. – Ред.


[Закрыть], даже тогда я ощущал душевный подъем.

Каков характер твоей духовной позиции сегодня? Влияет ли она на твое отношение к миру?

– Нет, нет же. Я не настолько осознаю мир, как мог бы.

А это непременно плохо?

– Да, потому что мне кажется, что, если бы я лучше осознавал мир, я мог бы создавать слова песен, более созвучных реальной жизни людей.

Ты работаешь над этим именно сейчас?

– Да, я работаю над этим именно сейчас, я работаю с людьми, которые, как мне известно, знают в этом толк. Например, поэт Ван Дайк Паркс, этот парень соединяет меня с тем, что мне нужно. Он держит меня в курсе всего происходящего.

Ты когда-нибудь думал записать собственный альбом?

– Нет. Не думал об этом, мне казалось, он не будет коммерческим, если я его запишу.

Ну, так что?

– Ну, возможно, я мог это сделать тогда. Думаю, мог бы.

Одно время ты с ним работал над революционным альбомом под названием «Smile», который вы так и не выпустили[85]85
  Брайан Уилсон объяснил концепцию проекта «Smile» как «симпатию подростка к Богу», он надеялся, что альбом станет вершиной творчества The Beach Boys. Однако в середине 1967 года у музыканта возникли проблемы со здоровьем, и запись была приостановлена. Лишь в 2004 году Брайан закончил ставший легендарным проект «Smile», который все эти годы с нетерпением ожидался его поклонниками. Уилсон полностью перезаписал все песни, максимально приблизив их к звучанию 1960-х. С программой альбома он в 2003–2005 годах дал серию успешных концертов. Сейчас трудно оценить, является ли эта работа действительно наивысшим художественным достижением музыканта, так как она оказалась изъятой из контекста своего времени. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Да, мы не завершили его, потому что было много проблем, проблем внутри группы. У нас были сроки, которые мы не смогли соблюсти. Поэтому мы прекратили работу. Плюс к тому мы сделали «огненный трек». Мы свели песню под названием «Fire», надели пожарные шлемы на музыкантов и поставили в студии ведро, в котором горел настоящий огонь, поэтому во время монтажа пахло дымом. А примерно через день сгорел один дом на той же улице, где располагалась студия. Мы подумали: а что, если это колдовство? Мы не знали, с чем связались, поэтому решили не заканчивать песню.

Кроме того, я пристрастился к наркотикам и стал выделывать такие кульбиты. Публика просто балдела. Я стал претенциозным и делал то, что вообще не было свойственно The Beach Boys. Это было мое.

Что за программу выработали доктор Лэнди[86]86
  Психотерапевт Уилсона.


[Закрыть] и его команда?

– Ну, в основном она была направлена на то, чтобы вылечить меня от наркомании.

У тебя была такая проблема?

– Да, у меня была проблема с наркотиками. Еще четыре месяца назад я нюхал много кокаина. И появились врачи, научившие меня справляться с этим, – все время находиться под надзором, чтобы не прикасаться к наркотикам.

Как ты находишь такой подход?

– Такой подход работает, потому что все время есть кто-то рядом, а это держит тебя в узде. К тебе бросаются, когда ты готов совершить что-то непотребное. Это работает до тех пор, пока наконец не будет достигнута стадия, когда надзор уже не понадобится.

Почему ты пошел на такую программу?

– Потому что моя жена вызвала врачей, и по закону она имела на это право.

Кроме того, что за тобой следили, что еще делали для тебя люди доктора Лэнди?

– Они учили меня общению, тому, как общаться с людьми. Просто учили меня приличному поведению в обществе, вроде как манерам.

Разве ты не мог держать себя в обществе?

– Мог, но я растерял навыки. Из-за наркотиков.

Как это?

– Просто. Из-за наркотиков. Я стал настоящим параноиком, не мог с собой совладать.

В то время ты не был счастлив?

– Я был чертовски несчастен. Знал, что завожу себя, и ничего не мог с этим поделать. Я был никчемный овощ. Все злились на меня, потому что я не мог работать, не мог расстаться с сигаретой. Каждый день кокаин. Тусовки. Кругом мешки со «снегом», и я вдыхаю его как безумный.

Но наркотики – просто симптом, разве не так? Должно же быть что-то еще. Карл[87]87
  Родной брат Брайана Уилсона, лидер-гитарист The Beach Boys. – Пер.


[Закрыть] сказал, что однажды ты взглянул на мир, а он оказался таким сумбурным, что ты не смог его принять.

– Не смог.

Но мир действительно сумбурный. Как же ты с ним справляешься?

– Так и справляюсь… пробежка по утрам. Черт возьми, встаю с постели и делаю пробежку, и уверен, что сохраняю форму. Вот что я делаю. И пока единственный способ не притрагиваться к наркотикам – это жить бок о бок с надзирателями, а единственный способ совершать пробежку – тот, когда надзиратели выводят меня совершить пробежку.

Так что в каком-то смысле ты не вполне одобряешь эту идею.

– Просто если один раз попробуешь наркотики, они тебе понравятся и ты их снова захочешь. Ты сам-то употребляешь наркотики?

Да, экспериментирую.

– Ты? Ты нюхаешь?

Конечно.

– Я так и думал. У тебя с собой есть?

Нет.

– Проблема. Есть что-нибудь, чтобы взбодриться?

При мне ничего нет.

– Ничего? Совсем ничего? Никаких стимуляторов?

Я не стал бы тебя обманывать. Жаль, что у меня их нет. Но их нет.

– А дома есть? Ты знаешь, где достать?

Понимаешь, я полагаю, что ты в ходе своей программы уже достиг того состояния, когда не должен задавать таких вопросов.

– Правильно. Я просто даю слабину. Этого я не понимаю. Просто как-то так получается. Я допивался до чертиков – это другое дело. Они не позволяют мне пить, употреблять таблетки и кокаин. Каждое утро я делаю пробежки.

Разве твоя жена не пригласила доктора Лэнди работать с тобой?..

– Я был пропащим человеком. До последнего времени я лежал в клинике.

Джордж Лукас
Интервьюер Пол Скэнлон
25 августа 1977 года

Ну и как? Вы действительно думали, что «Звездные войны» будут столь успешны в прокате?

– Никоим образом. Я ожидал, что фильм «Американские граффити» будет довольно успешным и, возможно, принесет десять миллионов долларов – это в Голливуде классифицируется как успех, – а потом я взлетел, когда он стал громким блокбастером. И мне говорили: «Ну, вот это да! Как это тебе удалось?» А я сказал: «Да, один кадр, и вот мне повезло». Действительно, никак не ожидал, что такое случится снова. Вообще, после «Граффити» я просто заглох. Я был так опутан долгами, что сделал меньше денег на «Граффити», чем на «THX 1138»[88]88
  Первый полнометражный фильм Лукаса.


[Закрыть]. Между этими двумя фильмами наступил перерыв в четыре с половиной года, или пять лет моей жизни, и, уплатив налоги и прочее, я жил на девять тысяч долларов в год. К великому счастью, моя жена работала заместителем редактора. Только благодаря этому мы выжили. Потом я заключил очень скромный в финансовом плане контракт на съемки «Звездных войн».

Сколько студий отвергли этот проект?

– Две.

А потом «Фокс»[89]89
  Кинокомпания 20th Century Fox. – Ред.


[Закрыть] его приняла?

– «Фокс» его приняла, и точка была поставлена, потому что я не хотел отдавать фильм больше никому. Не знаю, что бы я делал в противном случае, наверное, сменил бы профессию. Но «сменить профессию» – это уже крайний выход. На самом деле мне хотелось оставаться самим собой. Сразу же после «Граффити» я стал получать письма от подростков, в которых говорилось, что фильм изменил их жизнь, и что-то внутри меня подсказывало мне, что надо делать детский фильм. А все говорили: «О чем ты? Ты с ума сошел».

Я снял «Граффити» как вызов. Все, что я снял раньше, было сумасшедшим, авангардистским, абстрактным кино. Фрэнсис[90]90
  Форд Коппола, продюсер фильма «Американские граффити».


[Закрыть] действительно спровоцировал меня на это. «Сделай что-нибудь душевное, – сказал он, – все думают, что ты холодная рыба; все, что ты снимаешь, это научная фантастика». Поэтому я снял «Граффити», а потом подумал, что у меня есть шансы поднять «Звездные войны». Я в десятый раз объездил все студии с проектом «Апокалипсис», и все они ответили отказом. Поэтому я взялся за другой проект, за этот фильм для детей. Я подумал: всем известно, в какой жуткий сумбур мы превратили мир, всем известно, во что мы превратили Вьетнам. Известно и то, что каждый фильм, снятый за последние десять лет, свидетельствует о том, как мы страшны, как мы разорили мир, и какие мы подонки, и как все прогнило. И я сказал: «То, что нам действительно нужно, это что-то более позитивное». Потому что «Граффити» доказал: подростки забыли, что значит быть подростками. Прежде чем стать кинорежиссером, я всерьез занимался общественными науками, долго изучал социологию, антропологию и немного то, что называю социальной психологией, своего рода ответвление антропологии/социологии – я смотрел на культуру как на живой организм: почему он делает то, что делает. Во всяком случае, я осознал то, что подростки по-настоящему потеряны – своеобразное наследие войны, разгоревшейся в 60-е годы, и было безрадостно продолжать в том же духе, просто стоять в стороне сложа руки. Мне захотелось сохранить то, о чем действительно думало конкретное поколение американцев, когда они были подростками, – строго говоря, примерно с 1945 по 1962 год, вот это поколение. Была определенная «автомобильная культура», определенный ритуал дружбы, и именно среди этого я жил и по-настоящему любил.

Поэтому, закончив «Граффити», я сказал: «Послушайте, ведь вы же знаете, что случилось что-то еще» – и начал думать о десяти-, двенадцатилетних подростках, которые утратили даже нечто более значительное, чем тинейджеры. Я увидел, что подростки сегодня не имеют того мира фэнтези, какой был у нас, – у них нет вестернов, нет фильмов о пиратах, нет даже глупой надуманной жизни сериалов, в которую мы так верили. Хотя нет, по сути, мы в нее не верили…

Но любили ее…

– Послушайте, что случилось бы, если бы никогда не было фильмов с Джоном Уэйном[91]91
  Американский актер, которого называли королем вестерна. – Ред.


[Закрыть] и фильмов с Эрролом Флинном[92]92
  Знаменитый голливудский актер, прославившийся в амплуа отважных героев и благородных разбойников. – Ред.


[Закрыть] и всего того, что мы все время смотрим. То есть можно было бы пойти в театр, а не просто смотреть фильм по телевидению субботним утром, просто пойти в театр, сесть и смотреть невероятное приключение. Не какое-то глупое приключение, не приключение для детей и все такое, а настоящего Эррола Флинна. Джон Уэйн – черт побери! – это своего рода приключение.

Или «Красный корсар» с Бертом Ланкастером, или «Великолепная семерка»[93]93
  «Красный корсар» (1952) – приключенческий фильм режиссера Роберта Сьюдмака. «Великолепная семерка» (1960) – вестерн режиссера Джона Стёрджесса. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Да, но таких фильмов нет. Нет ничего, кроме фильмов о полицейских и нескольких фантастических фильмов вроде «Планеты обезьян»[94]94
  1968; режиссер Франклин Дж. Шаффнер. – Ред.


[Закрыть], кинокартин Рэя Харрихаузена[95]95
  Знаменитый постановщик спецэффектов. – Ред.


[Закрыть], но нет ничего по-настоящему увлекательного. Я осознал, что целое поколение подростков (я его изучил), вырастающих без того, что я называю волшебной сказкой или мифом, будет более губительным для культуры. Это детская сказка в истории, вы возвращаетесь к Одиссею или к рассказам, обращенным к ребенку в каждом из нас. Я вижу детей, которые просто упиваются античными мифами. А еще есть мифы, повествующие о потрясающих приключениях и далеких экзотических странах, вечно лежащих где-то за горами, Камелот, Робин Гуд, Остров сокровищ. Все это – большие приключения где-то в неведомом мире. И все это является нам через вестерн.

Вестерн?

– Я видел, как умер вестерн. Едва ли мы осознали, что случилось, но как-то раз мы огляделись, а вестернов и нет. Джон Форд[96]96
  Джон Форд (1894–1973) – американский кинорежиссер и писатель, крупнейший мастер киновестерна, единственный в истории обладатель четырех премий «Оскар» за лучшую режиссуру. – Примеч. ред.


[Закрыть] вырос вместе с Западом, с самым крайним Западом, но он вышел оттуда, где ковбои и стрельба на улицах, и таковы его фильмы.

Он вырос в 10-е и 20-е годы, когда Запад действительно отмирал для всяких практических целей. Но все еще шло какое-то беспорядочное безумие. А теперь молодые режиссеры вроде меня не способны на это, потому что больше уже нет ничего подобного.

Итак, вы снимаете «Звездные войны»?

– Я был настоящим фанатом фильма «Флэш Гордон», весьма решительным сторонником исследования космоса, и я сказал: «Это настоящее». Во-первых, такой фильм покажет детям вымышленную жизнь, и во-вторых, возможно, на нем вырастет какой-нибудь юный Эйнштейн. Что нам действительно нужно, так это заселить ближайшую галактику, отделаться от упрямых фактов «2001»[97]97
  «Космическая одиссея 2001 года», кинофантастика режиссера Стенли Кубрика; фильм вышел на экраны в 1968 году. – Ред.


[Закрыть] и обратиться к романтической стороне освоения космоса.

Никто не собирается осваивать Марс, только потому что техника это позволяет. Лететь в космос собираются, потому что думают: возможно, нам это удастся, – а это романтика.

В начале «Звездных войн» звучат слова: «Давным-давно в далекой, далекой галактике…»

– Ну, я столкнулся с настоящей проблемой, потому что опасался, что любители научной фантастики, да и вообще все скажут что-то вроде: «Знаете, в космическом пространстве нет звука». Мне просто хотелось забыть о науке. Мне не хотелось снимать «2001». Мне хотелось создать космическое фэнтези, что-то в стиле Эдгара Райса Берроуза; я имею в виду тот пласт космического фэнтези, который существовал еще до того, как в 50-е годы его захватила наука. С появлением атомной бомбы все занялись монстрами и наукой и стали думать, что бы случилось с этим и что бы случилось с тем. Думаю, спекулятивная художественная литература имеет право на существование, но ведь мы забыли волшебные сказки и драконов, и Толкина, и всех настоящих героев.

Значит, принимая решение снять «Звездные войны», вы этим руководствовались главным образом?

– Верно. Я провел социологическое исследование о том, как возникает хитовый фильм. Во мне есть социологическая жилка, ничего не поделаешь.

Как вы объясняете, кто такие Вуки[98]98
  Вуки – раса из вымышленной вселенной «Звездных войн». – Примеч. ред.


[Закрыть], совету директоров?

– Объяснить невозможно. А как объяснить, кто такие Вуки, зрителям, а как правильно передать настроение фильма? Ведь это не глупый детский фильм, ведь это не заигрывание с людьми, но все еще развлекательное кино, и в нем нет обилия насилия и секса и новомодного материала… Итак, в нем все еще присутствует взгляд – своего рода цельный, честный взгляд на то, каким вы хотите видеть мир.

Сколько вы получили за режиссуру?

– Полагаю, окончательная сумма составила сто тысяч долларов, и это снова порядка половины того, что получали другие режиссеры.

Как вам работалось над этим фильмом?

– Я пробивался сквозь фильм. Это было страшное время, очень неприятное. Фильм «Американские граффити» был неприятным, потому что не было денег, не было времени, и я шел на смертельный компромисс с самим собой. Но я мог рационально объяснить его… Но «Звездные войны» – большой дорогостоящий фильм, и полученные деньги расходовались, и многое не получалось. Я руководил корпорацией. Я снимал фильмы не так, как обычно. В платежной ведомости «Американских граффити» значилось сорок человек, помимо исполнителей ролей. То же самое и с «THX». Такую ситуацию можно держать под контролем. Во время съемок «Звездных войн» на нас работало более 950 человек; я обращался к главе департамента, а он обращался к другому заместителю главы департамента, а тот – к кому-то еще, и ко времени, когда добирались до конца, все можно было начинать с начала. Я тратил все время на то, что орал на людей, чего прежде никогда не делал.

Теперь я с этим справился. Я смог руководить моей большой корпорацией и снял фильм так, как мне хотелось. Он не так хорош в результате длительных съемок, каким мыслился.

Половину ответственности я беру на себя, а другая половина – это кое-какие неверные решения, которые я принимал, нанимая людей, но я мог бы написать сценарий получше, многое мог бы сделать, я мог бы осуществить лучшую режиссуру.

Когда я видел вас в Калифорнии прошлым летом, вы были расстроены. Вы сказали, что роботы выглядят не так, как надо: R2-D2 был похож на пылесос, вы увидели пятьдесят семь отдельных изъянов в C-3PO. Мало того, вам не нравилось освещение. Казалось, все не состыковывается. Состыковалось?

– Ну, ко времени нашего возвращения в Калифорнию меня более всего не устраивало освещение в картине. Я оператор, и мне нравится более экстремальный, более эксцентрический стиль, чем тот, в котором снят фильм. Роботы так и не сработали. Каждый раз, когда работало дистанционное управление, R2 поворачивался и врезался в стену, а когда в него поместили лилипута Кенни Бейкера, устройство оказалось таким тяжелым, что он едва мог сдвинуть его и, сделав шаг-другой, был уже без сил. Он так и не смог пройти по комнате, и нам пришлось снимать его и крупным планом, и сзади, чтобы казалось, что он идет. Все это на самом деле чудо кино, а не что-либо иное.

Вот именно это и удивительно, потому что, посмотрев фильм, я поразился. Я не увидел никаких нестыковок и ошибок. Я пошел снова и заметил, быть может, пару несоответствий, а дело вот в чем, оказывается.

– Я не вижу ничего, кроме нестыковок. Фильм – это нечто двойственное, он или работает или не работает. Он не имеет никакого отношения к тому, насколько хорошо вы работаете. Если вы доводите его до того уровня, когда он захватывает публику, это значит, что он работает, вот и все. Это некий сплав, и тогда все остальное, все ошибки уже не в счет…