Текст книги "Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел"

Подтвердить волнующий отчет Догерти невозможно, но эти эффекты наблюдаются не только у впечатлительных школьниц и доверчивых жертв вудуизма. Пострадать может любой, хотя кто и как – зависит от вашего социального и культурного прошлого, а также от того, что вы находите правдоподобным. Вы посмеетесь, если вас проклянет колдун, но отнесетесь к угрозе серьезнее, если в новостях сообщат о случившейся по соседству газовой атаке или врач в белом халате скажет, что вы умираете от рака.

В ходе недавних исследований, предпринятых в США и Великобритании, у волонтеров вызывали симптоматику, говоря им (вводя в заблуждение), будто они подвергаются мощному излучению от вай-фай или вдыхают токсины, присутствующие в окружающей среде{46}46
  Lorber, W., Mazzoni, G. & Kirsch, I. Annals of Behavioral Medicine 2007; 33: 112–116. Witthöft, M. & Rubin, G. J. Journal of Psychosomatic Research 2013; 74: 206–212.


[Закрыть]. А в 2007 году американские врачи сообщили о 29-летнем жителе Джексона, штат Миссисипи{47}47
  Reeves, R. R., Ladner, M. E., Hart, R. H. & Burke, R. S. General Hospital Psychiatry 2007; 29: 275–277.


[Закрыть], который участвовал в клиническом испытании антидепрессанта и хорошо реагировал на его прием. Однако после ссоры с подружкой он принял все капсулы, что остались, и был доставлен в местную больницу с симптомами передозировки – тахикардией и опасно низким давлением. Ему влили 6 литров растворов за 4 часа до того, как организаторы испытаний сообщили, что пациент находится в группе плацебо. Симптомы исчезли через 15 минут.

Большинство побочных эффектов связано не с самими препаратами, а с эффектом ноцебо. В ходе клинических испытаний средств от многих заболеваний, начиная с депрессии и заканчивая раком молочной железы, на побочные эффекты жалуется примерно четверть пациентов, даже если они принимают плацебо, – речь чаще всего идет об утомляемости, головной боли и невозможности сосредоточиться. В одном исследовании, специально посвященном этому феномену, итальянские ученые наблюдали за 96 мужчинами с ишемической болезнью сердца, которым назначили бета-блокатор атенолол. Одни не знали, какой принимают препарат, тогда как другим объяснили, что это за лекарство, предупредив, что оно может вызвать эректильную дисфункцию. Последняя развилась в 3,1 % и 31,2 % случаев соответственно{48}48
  Silvestri, A. et al. European Heart Journal 2003; 24: 1928–1932.


[Закрыть]. Из этого следует, что в обычной врачебной практике, где пациентам известно, что они принимают и какие побочные эффекты возможны, у доброй трети на фоне приема атенолола может возникать импотенция, но лишь в десятой части случаев она обусловлена самим препаратом. Все остальное – работа сознания.

Эффект ноцебо может казаться пагубным, но он весьма важен с точки зрения эволюции. Николас Хамфри, психолог-теоретик из Кембриджа, Соединенное Королевство, и автор многих трудов, посвященных эволюции эффектов плацебо и ноцебо, утверждает, что если мы видим, как окружающих тошнит, или имеем причину считать, что отравлены, то рвота – вполне разумное действие{49}49
  Хамфри постулирует существование в мозгу «регулятора здоровья», который подобен больничному администратору, предвидит будущие потребности организма и соответственно распределяет дорогостоящие ресурсы (от иммунных реакций до таких самоиндуцированных симптомов, как боль и лихорадка). Эти идеи обсуждаются в ‘Great Expectations: The evolutionary psychology of faith healing and the placebo effect’, эссе в книге Хамфри 2002 г. The Mind Made Flesh (p. 255–285). Более свежий обзор: Humphrey, N. & Skoyles, J. Current Biology 2012; 22: R1–R4.


[Закрыть]. Будь мы и правда отравлены, столь своевременная мера может спасти нам жизнь, а если нет, то и большого вреда не будет. Головная боль, головокружение и обморок могут служить предупреждающими сигналами о том, что нам пора убраться из потенциально опасного места и, может быть, обратиться за медицинской помощью.

Эффект ноцебо с этой точки зрения является биологическим посланием, которое нельзя игнорировать. Оно спровоцировано психологическими средовыми сигналами о том, что творится что-то неладное. Чем более опасной кажется нам среда, тем восприимчивее мы к подобным симптомам. Но при достаточно мощном внушении их можно вызвать у каждого. Это механизм самосохранения или, в формулировке Капчука, то, что случается, «когда вы находитесь в лесу, полном змей, и видите палку, а мозг видит змею».

И это может наконец объяснить, почему мы испытываем благоприятные эффекты плацебо. Если опасность, тревога и негативная суггестия способны вызвать боль и тошноту, то понятно, что ощущение безопасности и вера в скорое улучшение произведут обратный эффект. Мы расслабляемся и подавляем такие негативные симптомы, как боль. Плацебо, следовательно, ходит древними, проторенными нейронными тропами. Хамфри утверждает, что любая медицинская помощь – фиктивная, альтернативная или традиционная – убеждает эти первобытные нейронные цепи в том, что нас любят, что мы в безопасности, выздоравливаем и надобности в недомогании больше нет.

Капчук считает, что у Линды Буонанно и других участников его испытаний эффекты плацебо развились именно поэтому, невзирая на то что все они знали о бесполезности своих таблеток. Возможно, они сознательно ждали, что плацебо поможет, но Капчук думает, что причина глубже. Он говорит, что Линда, когда взяла пузырек у своего врача, Тони Лембо, «взяла домой и Тони – то есть заботу, неравнодушие».

Из того, что одни люди ощущают более выраженный эффект плацебо, чем другие, а один человек может испытывать его в разное время по-разному, следует, что некоторые люди отличаются более высоким порогом для негативных симптомов, но он может повышаться и понижаться в зависимости от обстоятельств. Если мы считаем, что находимся в змеином лесу – как афганские школьницы в окружении талибов или Линда, до предела загруженная воспитанием детей, посменной работой и в то же время переживающая безобразный развод, – то организм становится намного чувствительнее к предупреждающим биологическим сигналам вроде боли.

Если это так, то плацебо может ликвидировать эффекты ноцебо, устраняя тревогу и снова повышая вышеупомянутый порог. Капчук говорит, что Линда, участвуя в испытании плацебо, «очутилась в лесу, который был полон заботливых людей, и ее организм переключился на что-то, уменьшившее боль. В той же мере и сама она перестала боль замечать».

Хитроумный эксперимент, проведенный Бенедетти на плато Роза и освещенный в печати в 2014 году, подтверждает, что иногда плацебо действует через устранение существующих эффектов ноцебо{50}50
  Benedetti, F., Durando, J. & Vighetti, S. Pain 2014; 155: 921–928.


[Закрыть]. Из 76 студентов, побывавших в его заснеженной лаборатории, те, кого предупредили о неизбежных на такой высоте головных болях, страдали от них сильнее, чем те, кто не имел об этом риске понятия. Бенедетти обнаружил, что у головных болей имелась биологическая причина в обеих группах: они были связаны с повышенным уровнем простагландинов, которые расширяют кровеносные сосуды.

Это явилось отличной демонстрацией эффекта ноцебо. При недостатке кислорода головной мозг вырабатывает простагландины как часть механизма самосохранения, призванного насытить кислородом ткани. У тех студентов, кто тревожился о головной боли, этот механизм заработал активнее. Их тревога заставила мозг быть осторожнее, чем он был бы в противном случае, и принять дополнительные защитные меры.

После приема аспирина уровень простагландинов снизился, и головные боли уменьшились в обеих группах, но самый любопытный результат получился, когда аспирин был фиктивным. Он тоже помог, но меньше настоящего и только в группе ноцебо. Бенедетти делает вывод, что действие плацебо ограничилось устранением ноцебо как дополнительной составляющей головных болей. Оно сработало через снижение тревоги, после чего мозг сократил выработку простагландинов.

Однако Бенедетти не знает, действует ли этот принцип в других реакциях на плацебо. Но если да, то это, по его словам, приведет «к новому взгляду на плацебо». Такие эффекты могут не затрагивать исходные патологические процессы, но улучшают качество жизни и общее физическое состояние, а также показывают, что мы не всегда должны доверять симптомам, которые чувствуем.

«Я с моими таблетками разговариваю! – жизнерадостно признается антрополог Дэн Мёрман. – Салют, ребята, я знаю, что вам придется попотеть!»{51}51
  Эта цитата первоначально появилась в статье Джо Марчант ‘Heal Thyself’, New Scientist, 27 августа 2011, p. 30–34.


[Закрыть] У него болит левое колено, и он прибегает к этой технике с целью усилить эффект анальгетиков и обойтись одной таблеткой вместо двух.

Он заявляет, что то, как мы принимаем лекарства, не менее важно, чем их вид. Хотя эта область мало изучена, он и другие специалисты полагают, что всякий благоприятный эффект усиливается действиями, которые придают лечению бо́льшую значимость.

Иначе говоря, не глотайте таблетку рассеянно, как будто спешите на автобус. Создайте ритуал. Харальд Валах{52}52
  Валах ратует за альтернативную медицину – точка зрения, которая в 2012 г. принесла ему награду немецких скептиков за лженауку – «Золотой Бретт».


[Закрыть], психолог и философ науки[1]1
  Философия науки – специальная философская дисциплина, предметом которой является структура и развитие научного знания. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть] Европейского университета Виадрина во Франкфурте, предлагает принимать препарат в одно и то же время ежедневно – после утреннего душа, в специальном помещении, с молитвой или на фоне безмолвной медитации{53}53
  Walach, H. & Jonas, W. B. Journal of Alternative and Complementary Medicine 2004; 10: S-103–S-112.


[Закрыть]. Ирвинг Кирш, психолог из британского университета Халла, сотрудничавший с Капчуком при изучении СРК, предлагает визуализацию. Для этого нужно как можно детальнее представить желаемый эффект лекарства или плацебо. «Вообразите улучшение», – говорит он мне{54}54
  Телефонное интервью с Ирвингом Киршем от 20 апреля 2011, подтвержденное электронным письмом в мае 2015.


[Закрыть].

Еще можно попросить кого-нибудь дать вам лекарство и разделить лечение. Эта область почти не изучена, но специалисты, включая Хамфри и Мёрмана, утверждают, что получение медицинской помощи со стороны запускает более выраженные плацебо-реакции, чем в случае, когда мы заботимся о себе сами, потому что усиливает чувство надежности и безопасности. «Говорить с таблетками здорово, но куда лучше делать это на пару с женой», – замечает Мёрман.

Этот эффект плацебо особенно выражен у детей. Любой родитель знает, что если ребенка поцеловать, нарисовать на содранном колене сердечко, втереть в сыпь крем или дать ложку меда от кашля, то это может резко уменьшить боль и другой дискомфорт, даже не имея в себе никаких лечебных составляющих.

Но так, похоже, происходит и со взрослыми. В 2008 году Капчук опубликовал результаты испытания с участием 262 пациентов с СРК{55}55
  Kaptchuk, T. J. et al. British Medical Journal 2008; 336: 999.


[Закрыть]. Активного лечения не проводилось, только плацебо. Одна группа вовсе не получала ничего, тогда как членам другой назначили фиктивную акупунктуру в исполнении учтивого, но холодного специалиста, не склонного вступать в разговоры. Членам третьей группы акупунктуру делал дружелюбный, заботливый врач, который просиживал с каждым по 45 минут, выслушивал жалобы и обнадеживал. Капчук хотел выяснить, в какой степени улучшение окажется следствием самой акупунктуры и в какой – результатом дополнительной поддержки.

28 % пациентов из лечебной группы сказали, что испытали «достаточное облегчение» от одного факта участия в испытаниях. Из тех, кто получил только акупунктуру-плацебо, достаточное облегчение ощутили 44 %. В той группе, где акупунктура сочеталась с сочувственной заботой, эта цифра подскочила до 62 % – эффект не меньший, чем у всех проверенных препаратов для лечения СРК.

Для Капчука результаты этого и похожих исследований стали, наверное, главным уроком, касающимся плацебо: речь идет о важности общения врача с пациентом. Если эмпатичный целитель обнадеживает нас и окружает заботой, устраняя угрозу, то одно только это способно запустить серьезные соматические изменения, которые устраняют симптоматику. Теперь стало ясно, что происходило годы назад, когда он занимался акупунктурой. Когда его пациентам становилось лучше еще до всякого лечения, причиной было их общение с ним.

К несчастью, в западной медицине оно неуклонно сокращается – не хватает ни времени, ни средств, упор же делается на медикаментозное и прочее физическое лечение. Врачи не проводят с больными и десяти минут, и выписывание рецепта кажется обеим сторонам более важным, чем долгая успокаивающая беседа. По иронии Капчук обвиняет в этом испытания с плацебо-контролем, появившиеся в 1950-х. «До этого врачи понимали важность заботы и знали, что сами являются активным ингредиентом, – говорит он. – Сейчас же все свелось к научным данным и лекарственным препаратам».

Акцент современной медицины на объективных данных, несомненно, привел к немалому прогрессу, но Капчук считает, что он же повлек за собой одержимость молекулами и биохимическими механизмами в ущерб фактическому самочувствию. «Единственная причина внимания к плацебо [сегодня] – обнаружение нами ряда участвующих в этом эффекте нейротрансмиттеров и то, что моя и многие другие команды открывают удивительные вещи в ходе нейровизуализации, – рассказывает он. – Как будто чувства пациентов не имеют значения».

Альтернативная медицина заполнила эту брешь. Такие ее разновидности, как гомеопатия и рейки, лишены активных ингредиентов и предстают бесполезными по результатам скрупулезных клинических испытаний. Они опираются на принципы, бессмысленные с научной точки зрения, и почти наверняка срабатывают не так, как заявляют лица, их практикующие. Но в сочетании с длительными личными консультациями и чуткой заботой они идеальны для усиления реакций на плацебо. Поэтому они, вероятно, приносят реальное облегчение, особенно при хронических нарушениях, которые плохо поддаются лечению традиционными средствами.

А потому Капчук надеется, что, даже если не приживется открытое назначение плацебо, его труды активизируют дебаты о важности восстановления в западной медицине главенствующей роли врача как целителя, чтобы мы получали пользу как от личной заботы, так и от научно обоснованного лечения, а не от чего-то одного. Он говорит, что нам надо задаться вопросом: как применять лекарства, чтобы пользы было больше, а побочных эффектов – меньше?

Понятно, что слова, которыми врач описывает полезность и побочные эффекты лекарств, влияют на реакцию пациентов (мы вернемся к рассмотрению важности речи в 7-й главе). Но можно и куда тоньше внушить пациентам надежду. В классическом исследовании, осуществленном в 1985 году, убежденность врачей в характере назначаемого средства – анальгетика или плацебо – всерьез влияла на выраженность болей у их пациентов, даже притом что говорились одни и те же слова{56}56
  Gracely, R. H. et al. The Lancet 1985; 1: 43.


[Закрыть].

Такие косвенные эффекты плацебо, зависящие от веры и установок не пациентов, а врачей, являются еще одной причиной развития этих эффектов у детей (и даже животных)⁵⁷. Если вернуться к описанному в 1-й главе исследованию секретина, предпринятому Сандлером, то не исключено, что на поведение родителей влияли их личные позитивные ожидания, что, в свою очередь, приводило к реальному улучшению состояния детей. Такие альтернативные средства, как янтарные браслеты против зубной боли, могут успокаивать малышей через снижение тревоги у родителей.

В 2012 году Капчук вызывал эффекты плацебо и ноцебо при помощи портретов, которые чередовались так быстро, что пациенты не осознавали их показа{57}57
  McMillan, F. D. Journal of the American Veterinary Medical Association 1999; 215: 992–999.


[Закрыть]. Он подтверждал идею о том, что наше восприятие таких симптомов, как боль, легко поддается влиянию со стороны подсознательных сигналов. «Слова, взгляд, молчание, язык тела – все это важно», – говорит Капчук. Хотя в медицине эти аспекты помощи нередко игнорировались, он рассчитывает, что результаты изучения плацебо подстегнут обсуждение их роли.

Он убедительный оратор, но не дает мне излишне увлечься и напоминает, что позитивным ожиданиям многое не под силу. «Вы не измените исходный патологический процесс, – предупреждает Капчук. – Я не вижу подобного в опытах». Полагаю, он правильно оговаривает эти ограничения. Отличное самочувствие – это еще не все. Нам хочется выжить, а физиология чрезвычайно важна при многих заболеваниях – аллергиях, инфекциях, аутоиммунной патологии, раке.

В подобных случаях недостаточно повлиять на субъективную симптоматику. И я отправляюсь в Германию, где ученые применяют сознание на переднем крае сражения организма с болезнями.

Глава 3. Могущество Павлова

Как обучить иммунную систему

Карл-Хайнц Вилберс открывает коробочку и вынимает четыре блистера таблеток. Мифортик, такролимус… Он читает эти названия ежедневно, от них теперь зависит его жизнь. Сегодня есть еще одна таблетка – большая белая капсула, чуть пахнущая рыбой. Перед приемом он включает CD-плеер и выбирает «Help me» в исполнении Джонни Кэша. Наливает в стакан ярко-зеленую жидкость с острым запахом лаванды.

Карл-Хайнц – психиатр на пенсии из города Эссена, что на севере Германии. Он человек серьезный и педантичный, с тихими, почти меланхоличными манерами и в маленьких, с тонкой оправой очках. Шестнадцать лет назад у него отказали почки. Он говорит, что неизвестно почему, хотя самыми частыми причинами бывают диабет и артериальная гипертензия. Он стал одним из 80 тысяч немцев, чья жизнь зависит от диализа – процедуры, в ходе которой кровь регулярно пропускается через аппарат, фильтруется, избавляется от продуктов распада и возвращается в тело.

Он бывает прикован к аппарату по девять часов четыре-пять раз в неделю. Карлу-Хайнцу повезло, он устроил себе диализ на дому. «Но ночь не проспишь, – говорит он. – Включается сигнальное устройство. Надо проверить аппарат, сменить жидкости. В руке сидят две здоровенные иглы». Он показывает большой рубец на внутренней стороне предплечья, где ночь за ночью находятся иглы.

Он жил. Он все еще мог выгуливать собаку и рисовать. Но зависимость от аппарата лишила его возможности путешествовать, и шансы на счастливую старость с женой и дочерью были невелики. Средняя продолжительность жизни у таких больных – пять лет.

После двенадцати лет диализа Карл-Хайнц шел к успеху, и, когда ему наконец предоставили возможность пересадки почки, он сказал «да», хотя с некоторой тревогой. «После этого моя жизнь разительно изменилась, – говорит он. – Появилась свобода. Мобильность». Он сообщает, что за четыре года после трансплантации съездил с женой к дочери в Озерный край, в Соединенное Королевство, – путешествие, невозможное при диализе. Они дважды побывали в Нью-Йорке и собираются отправиться на юг Англии.

За это он заплатил высокую цену. Он больше не прикован к аппарату, но вынужден до конца дней принимать сильнодействующие иммуносупрессоры, чтобы организм не отверг чужеродный орган. Это чревато риском опасных инфекций, и он живет под постоянной угрозой развития рака{58}58
  Jensen, K. B. et al. Proceedings of the National Academy of Sciences 2012; 109: 15959–15964.


[Закрыть]. Есть и неврологические побочные эффекты: он страдает от болезненного жжения в ступнях. Вдобавок препараты токсичны, и это подвергает нагрузке его драгоценную почку. Излишне понизишь дозу – и организм ее отвергнет. Повысишь – и отравленный орган откажет.

«Help me» – одна из любимых песен Карла-Хайнца; он выбрал ее, потому что она сообщает умиротворенный, задумчивый настрой. Слушая, он проглатывает капсулу и запивает ее лавандовым напитком. Он знает, что, в отличие от других таблеток в его пластмассовой коробочке, капсулы не содержат никаких активных веществ. Он принимает их как участник новаторских испытаний, призванных выяснить, способен ли его ритуал – питье, таблетка, музыка – скорректировать реакцию организма на трансплантат, в данном случае – ослабить ее больше, чем действие лекарств.

До сих пор мы рассматривали эффекты плацебо, опиравшиеся на сознательные веру и ожидания. Вы думаете, что таблетка или инъекция произведет определенный эффект, после чего так и случается. Хотя такие фиктивные методы способны произвести соматические изменения, они влияют в основном на субъективные симптомы вроде боли – на то, что мы чувствуем, а не на основное заболевание. Но Карл-Хайнц надеется, что его сознание запустит другой механизм, который сможет повлиять на фундаментальные биологические функции, включая иммунную систему.

Рекомендатели говорят, что этот феномен способен снизить дозу лекарств для таких больных, а также для тех, кто страдает от аллергий, аутоиммунных расстройств и даже рака{59}59
  Человек с пересаженной почкой рискует заболеть раком в два-три раза больше по сравнению с лицом того же возраста и пола в общей популяции – главным образом из-за препаратов, не позволяющих организму отторгнуть орган и заодно подавляющих иммунные реакции, которые в норме предотвращают рак. Wong, G. et al. Kidney International 2014; 85: 1262–1264.


[Закрыть]. Но этот метод далек от общепринятой медицины, и большинство иммунологов едва признает даже его существование.

Представьте, что в вазе с фруктами у вас лежит круглый желтый лимон. У него гладкая на ощупь, блестящая и пористая кожура. Теперь положите лимон на тарелку и разрежьте на четыре части. Сок стекает по лезвию ножа на пальцы, острый и терпкий запах бьет в нос. Вы берете дольку и отмечаете, как блестит мякоть, как отражается свет от сотен крошечных ячеек с жидкостью, каждая из которых готова лопнуть. Затем вы надкусываете дольку и причмокиваете, ощущая на языке кислый сок.

Скривились ли вы, читая эти строки? Заработали ли слюнные железы, готовя язык к неизбежному поступлению кислоты? Если да, то вы наверняка уже ели лимоны и усвоили соответствующую физиологическую реакцию. Но вот что важно: вам больше незачем есть лимоны, чтобы испытать эти изменения. Ваш организм запускает их автоматически в ответ на вид, запах или просто мысль о лимоне задолго до того, как вы вкусите сок по-настоящему.

Такая форма обучения, при котором мысленный сигнал запускает соматическую реакцию, называется обусловливанием. Ее открыл в 1890-х знаменитый русский физиолог Иван Павлов. Павлов изучал выделение слюны у собак, когда им приносили пищу. Он заметил, что слюнотечение начиналось, едва он входил в помещение и независимо от того, с едой или без нее. Собаки научились связывать его присутствие с кормлением. Спустя какое-то время они реагировали на него, как на мясо.

Павлов показал, что может приучить собак связывать с пищей любой стимул – электрический разряд, например, или вспышку света, или звонок. Когда связь усваивалась, сигнала хватало, чтобы у собак текла слюна. Это отличный пример того, как организм не просто слепо реагирует на осязаемые вещи – тот же лимонный сок на языке, – но пользуется психологическими сигналами, чтобы быть на шаг впереди.

Такие предвосхищающие реакции готовят нас к важным биологическим событиям вроде приема пищи или секса. Урчание в животе при взгляде на часы или звуке заставки к радионовостям подсказывает вам, что наступило время ланча. Вы возбуждаетесь от голоса любимого человека или от аромата его духов. (Психологи обусловливали сексуальное возбуждение у волонтеров нейтральными изображениями, показывая им то ружья, то копилки и просто сочетая эти картинки с эротическими клипами.) Если вы вспомните песню, которой вас баюкала мать, то успокоитесь, а ваше сердцебиение замедлится.

Другие обусловленные реакции развились для защиты, они готовят нас к бегству от опасности или побуждают обойти ее стороной. Если кого-то в детстве покусала собака, то в дальнейшем хватает одного ее вида, чтобы сердце забилось от страха (это основа многих фобий). Если от какой-то пищи расстраивается желудок, то впоследствии нас тошнит от одного ее запаха или мысли о ней. Бывает, что нам становится плохо даже от конкретного места, которое ассоциируется с тошнотой; вот поэтому многих людей, получающих химиотерапию, тошнит по прибытии в больницу еще до начала лечения.

Все это хорошо известно. Эксперименты Павлова прославили его на весь мир. Однако большинство ученых, не говоря о нас, людях несведущих, не знает, что обусловливание может запускать и плацебные реакции. Если мы принимаем таблетки с активным веществом, то приучиваемся связывать их с определенным физиологическим изменением. В дальнейшем, принимая плацебо, которое выглядит так же, мы можем испытать аналогичные ощущения. Дело в автоматической реакции организма, которая не зависит от понимания фиктивности препарата. Она запускается осознанными психологическими сигналами – таких эффектов не бывает, если принять плацебо в состоянии седации или неведения.

Плацебные реакции, основанные на физиологическом обусловливании, нередко дополняют те, что опираются на осознанное ожидание. Так, по словам Бенедетти, процент тех его волонтеров, что реагируют на плацебные анальгетики, крайне изменчив – от 0 до 100 в зависимости от условий. Но если он начинает с серии идентичных на вид инъекций активного вещества, то число тех, кто впоследствии реагирует на плацебо, подскакивает до надежных 95–100 %. «Можно побиться об заклад, что отреагируют все», даже зная, что последняя инъекция фиктивна{60}60
  Интервью с Фабрицио Бенедетти, Брёй-Червиния, от 21 марта 2014 и электронное интервью от 13 февраля 2014.


[Закрыть].

Пригодятся ли такие реакции в медицине? Из первой главы нам известно о том, как педиатр Адриан Сандлер из Северной Каролины проверил на эффективность секретин как средство против аутизма и обнаружил, что тот не лучше плацебо. Однако его поразило резкое улучшение состояния детей из обеих групп, и он не смог пренебречь этим открытием. Любой препарат, показавший себя в исследовании не менее действенным, чем плацебо, должен рассматриваться как сильное средство, но этот эффект игнорировался, ибо был обусловлен не фармакологией, а сознанием. Сандлер начал знакомиться на досуге с литературой о плацебо, прикидывая, как им воспользоваться, не обманывая родителей.

Самым частым диагнозом у детей, с которым он сталкивался ежедневно, был дефицит внимания с гиперактивностью (ДВСГ). Как явствует из названия, такие дети невнимательны, гиперактивны, импульсивны. Они постоянно болтают и ерзают, не умеют ждать в очереди и не способны сосредоточиться на уроках. Медикаментозная терапия обуздывает симптомы, но все равно порождает проблемы: от вспышек раздражения по вечерам, когда действие препаратов заканчивается, до снижения веса и замедления роста. «Приходится балансировать, – говорит он, – в попытке подобрать дозу, которая приносит достаточное облегчение и не чревата избыточными побочными эффектами»{61}61
  Телефонное интервью с Адрианом Сандлером от 7 февраля 2014.


[Закрыть].

Сандлер заинтересовался, поможет ли плацебо таким детям справиться с симптомами при более низких дозах лекарств. Он решил назначить плацебо честно, как часть режима, который задействует и ожидания, и обусловливание. В двухмесячных испытаниях приняли участие 70 пациентов с ДВСГ в возрасте от шести до двенадцати лет.

Детей произвольно разбили на три группы. Одной назначили режим обусловливания. На протяжении месяца эти дети получали обычное медикаментозное лечение, но также и бело-зеленые капсулы – пациенты знали, что это пустышки, но Сандлер надеялся, что они привыкнут ассоциировать плацебо с физиологической реакцией на активные препараты. В течение второго месяца они получали плацебо вкупе с половинной дозой обычного лекарства.

Сандлер сравнил этих пациентов с участниками двух контрольных групп, где не было обусловливания. Одна первый месяц получала полную дозу обычных лекарств, вторая – половинную, как в группе обусловливания. Последняя группа все время получала лекарства в полной дозировке.

Сандлер обнародовал результаты в 2010 году. Как и ожидалось, у членов контрольной группы, получавших половинную дозу, симптомы значительно наросли за второй месяц испытаний, однако в группе обусловливания изменений не было и ее члены чувствовали себя не хуже, чем те, что получали полную дозу. Вообще, имелись намеки на то, что этим детям даже стало лучше, они меньше страдали от побочных эффектов{62}62
  Sandler, A. D. et al. Journal of Developmental & Behavioral Pediatrics 2010; 31: 369–375.


[Закрыть].

Это первое и единственное испытание, в котором детям неприкрыто давали плацебо. Сандлер говорит, что идея пришлась по душе и им, и родителям, что больше половины из них захотели продолжить прием плацебо, когда исследование закончилось. «Это лучшее лекарство, какое я принимал, – сказал потом один ребенок. – По-моему, оно перехитрило мозг и убедило его, что поможет». Исследование Сандлера скромно и носит предварительный характер, но в сочетании с открытиями Бенедетти намекает, что врачи могут без всякого обмана прибегать к простому обусловливанию, чтобы повысить эффективность плацебо.

Лично меня это открытие взволновало. При сочетании ожиданий с обусловливанием этически назначенное плацебо может снизить дозы лекарств для миллионов пациентов, страдающих как от боли и депрессии, так и от болезни Паркинсона и ДВСГ.

Однако в условных реакциях есть и еще кое-что, открывающее совершенно новые возможности. Эти выученные, бессознательные ассоциации не ограничиваются субъективными симптомами – той же отвлекаемостью при ДВСГ, – которые сглажены традиционными эффектами плацебо. Они могут влиять и на иммунную систему, давая сознанию возможность стать оружием в войне организма с болезнью. Иначе говоря, сознанию по силам много большее, чем простое улучшение самочувствия и дееспособности. Посредством обусловливания оно решает вопросы жизни и смерти.

Еще несколько десятилетий назад ученые отрицали такую возможность. Затем им пришлось переосмыслить свои представления благодаря двум случайным открытиям и храброй девушке по имени Маретта.

В 1975 году психолог Рочестерского университета в Нью-Йорке Роберт Адер изучал феномен вкусового отвращения, при котором тошнит от пищи, вызвавшей тошноту в прошлом. Он хотел выяснить, сколь длительны такие выученные ассоциации, а потому начал потчевать крыс подслащенной сахарином водой. Это было бы лакомством, но он сочетал воду с инъекциями, от которых животным делалось плохо. Потом Адер дал крысам просто сладкую воду. Как он и ожидал, они связали сладкий вкус с недомоганием и пить не стали.

Тогда Адер подверг их насильственному кормлению через пипетку, желая проверить, как скоро они забудут негативную ассоциацию. Предстоял самый обычный эксперимент, но то, что случилось с крысами, показалось черной магией. На этой стадии опыта Адер не давал им ничего, кроме подслащенной воды без всяких препаратов. Но им не стало лучше. Наоборот: они околели одна за другой{63}63
  Ader, R. & Cohen, N. Psychosomatic Medicine 1975; 37: 333–340.


[Закрыть].

В намерении выяснить, что их убило, Адер внимательнее присмотрелся к веществу, провоцировавшему у крыс недомогание. Это был цитоксан, который не только вызывает боли в желудке, но и подавляет иммунную систему. Доза была ниже смертельной, и Адер пришел к радикальному выводу. Когда он обусловливал крыс, они приучились не только чувствовать себя плохо. Добавочные «дозы» сладкой воды заодно подавили иммунную систему – настолько, что у них развились смертельно опасные инфекции. Это было поразительное открытие, из которого следовало, что обусловливание затрагивает куда большее число реакций, чем слюноотделение, сердцебиение и кровоток. Уязвима и наша иммунная система.

Иммунологи сочли это лженаукой. «Иммунная и нервная системы считались полностью независимыми, – говорит Манфред Шедловски, медицинский психолог из Эссенского университета{64}64
  Интервью с Манфредом Шедловски, Эссенский университет, 27 марта 2014.


[Закрыть]. – Иммунологи расценили открытие Адера как бред». Биологи были убеждены, что иммунная система функционирует изолированно и реагирует на чужеродные вторжения и дефекты без помощи головного мозга. Адер скончался в 2011 году, но его дочь Дебора говорит, что он приписал свою догадку тому факту, что не впитал эту догму, будучи психологом, а не иммунологом. «Я попросту не знал, – говорил он. – Я понятия не имел, что иммунную систему считают не связанной с мозгом»{65}65
  Vitello, P. New York Times 29 December 2011, p. B8.


[Закрыть].

Итак, несмотря на поразительность открытия Адера, его поначалу не приняли. Главной бедой было то, что в 1970-х он не смог объяснить механизм обусловливания иммунной системы. Он выступил против целых поколений иммунологов, которые не сомневались в отсутствии сообщения между мозгом и иммунной системой. Они не собирались менять свои взгляды без прямого доказательства этой связи на соматическом уровне.

Они получили его через несколько лет. Дэвид Фелтен, невролог медицинского факультета Индианского университета, изучал ход нервных волокон в тканях мышей, прослеживая его при помощи мощного микроскопа. В частности, его интересовала сеть вегетативной нервной системы, которая контролирует такие функции организма, как сердцебиение, артериальное давление и пищеварение. Наша нервная система делится на центральную, в нее входят головной и спинной мозг, и периферическую, которая охватывает весь организм. Периферическая нервная система делится, в свою очередь, на два отдела. Первый, соматическая нервная система, занимается сознательными посылами – доносит наши приказы до мышц, благодаря чему мы двигаемся, и передает в головной мозг болевые, температурные и другие ощущения. Второй отдел, вегетативная нервная система, управляет физиологическими системами, которые считаются не подверженными сознательному контролю.