Текст книги "Воспитай в себе мужество! Месячная программа на пути к идеальному телу и тотальной самодисциплине"

– В их остротах никогда не было намеков на надежду, – говорил Прессфилд. – Никаких там «Не волнуйтесь, парни, мы обязательно выживем», а только «Нам всем крышка, но помирать, так с музыкой!»

Все знают, что спартанцам не было равных по части готовности сражаться насмерть, но мало кому известно, что они не знали себе равных и в плане милосердия, проявляемого ими после побед. Спартанцы считали бесчестьем убийство сдавшихся в плен солдат. Их репутация великодушных воинов также побуждала врагов сдаваться (и сохранять жизнь), а не продолжать биться до конца (и умирать). Кроме того, Спарта не требовала никакой дани от других членов Пелопоннесского союза (возглавляемого ею альянса греческих полисов) – только рекрутов на время войны. Когда Спарта нанесла поражение Афинам в Пелопоннесской войне, союзники Спарты потребовали сровнять Афины с землей, а всех их жителей вырезать. Спарта отказалась это сделать, признав заслуги Афин в успешном отражении персидских вторжений, хотя это произошло несколькими поколениями ранее.

– Я бы очень хотел увидеть Спарту, какой она была, – говорил Прессфилд, глядя куда-то вдаль. – Это был город без крепостных стен – спартанцы говорили, что их мужи крепче стен. Она состояла из пяти деревень. Я отказываюсь верить, что она не была прекрасной. Она наверняка была простой, но, уверен, прекрасной. Как спортивные поля в Итоне – обширные пространства, поросшие травой, беговые дорожки, игровые площадки. Уверен, что гимнасии там были замечательные, в основном под открытым небом, но с элементами греческой каменной кладки. До наших времен ничего не дошло.

Я подумал о Питтсфилде, штат Вермонт, о том, что мы там строим.

– Это, конечно, только мои личные ощущения, – сказал Прессфилд, – но представления о Спарте как о крайне милитаристской культуре, в которой больше ничего и нет, попросту не могут быть правдой. Она чем-то напоминала фалангу: снаружи выглядела чертовски устрашающей, но внутри нее существовала тесная связь между людьми. Уверен, что Спарта была прекрасной, там было много смеха и музыки. А женщины считались самыми красивыми во всей Греции.

И даже во всем мире: Елена Троянская, также известная как Елена Спартанская, была увековечена в литературе как «лицо, что тысячи судов отправило в поход» после того, как ее похищение спровоцировало легендарную Троянскую войну. В «Илиаде» Гомера спартанский царь Менелай призывает каждого из потенциальных женихов Елены дать клятву защищать ее, если кто-то решит ее похитить, и его брат Агамемнон вскоре возглавляет объединенные силы греков (в рядах которых легендарные герои Одиссей и Ахиллес), отправляющиеся на десятилетнюю войну на другой берег Эгейского моря. В итоге греки одерживают победу, а Менелай возвращается с Еленой в Спарту. Но спартанские женщины были известны не только своей красотой.

ЮМОР, МУЗЫКА И ПЕСНЯ – ТАКОВА СПАРТАНСКАЯ ВОЕННАЯ ТАКТИКА.

– У женщин в Спарте было гораздо больше свобод, чем где-либо еще в Древнем мире, – рассказывал Прессфилд. – Даже в Афинах, весьма космополитичном городе, женщины были затворницами и сидели дома. Многие женщины носили вуали. Перикл, величайший государственный деятель Афин и генерал в эпоху их Золотого века, считал, что лучшая женщина – та, о которой не говорят. Спарта была единственным городом, где поощрялись занятия женщин физическими упражнениями и атлетикой.

С женщинами Спарты с детства обращались лучше, чем с другими. Наивысшим идеалом для спартанской женщины считалось рождение сыновей, но также утверждалось, что новорожденных девочек кормили так же или даже лучше, чем мальчиков, которых намеренно недокармливали. Девочек с малолетства побуждали заниматься атлетикой, для них проводились тренировки по бегу, борьбе, метанию диска и копья. Они носили более откровенные наряды (что было неслыханно в остальной части Греции), позволявшие им свободнее двигаться. А на спортивных смотрах они появлялись полностью обнаженными – и не из-за бесстыдства, а, по словам Плутарха, для того чтобы вызывать чувство гордости за отличную физическую форму. Спартанским девушкам не разрешалось выходить замуж до тех пор, пока они не становились достаточно развитыми физически для вынашивания детей, тогда как почти во всем остальном Древнем мире девочек часто выдавали замуж в препубертатном возрасте.

Спартанские женщины пользовались в государстве беспрецедентным влиянием, поскольку мужчины часто уходили на войну. Они не просто вели домашнее хозяйство – они распоряжались имуществом и всем городом в целом.

– Спарта была одним из редчайших мест, где женщинам дозволялось владеть имуществом, – рассказывал Прессфилд. – Ближе к закату Спарты женщины владели там почти всей собственностью, поскольку очень много мужчин погибло в сражениях. А оставшиеся в живых жаловались, что женщины отбились от рук и теперь помыкают всеми!

Когда у царицы Горго, жены царя Леонида, спросили, почему спартанские женщины – единственные, кто умеет править мужчинами, она дала свой знаменитый ответ: «Потому что мы – единственные, кто рожает мужчин». Эта характерная цитата – одна из многих, приведенных у Плутарха в «Изречениях спартанских женщин»; там говорится, что многие матери велят своим сыновьям возвращаться домой с победой или не возвращаться вовсе: «Со щитом или на щите».

Свои «Врата огня» Прессфилд заканчивает пассажем о важной роли спартанских женщин в жизни города. Одно дело слышать о том, как спартанские солдаты восхваляют славную смерть на поле боя – это гиперболизация в целом традиционной для мужчины роли воина. Но совсем другое – слышать, как спартанские матери утверждают, что предпочтут увидеть своих сыновей мертвыми, нежели побежденными. В этом видится противоречие с традиционной для женщины ролью заботливой матери-кормилицы. Несмотря на все внимание, которое уделяется в историографии спартанским воинам, Прессфилд утверждает, что успешное функционирование спартанской системы, возможно, объяснялось тем, что спартанские женщины тоже встроились в нее, став тем стержнем, на котором она держалась.

Считается, что спартанская жестокость доходила даже до практики детоубийств. Плутарх писал, что группа старейшин осматривала младенцев на предмет наличия у них каких-либо дефектов или врожденных заболеваний; если такие дети находились, их относили к Апофетам («месту отказа») и сбрасывали со скалы. Детоубийства были довольно обычной вещью во всем Древнем мире, но нам неизвестно, насколько это явление было распространено в Спарте. В ходе недавних археологических раскопок у подножия горы Тайгет была обнаружена яма с несколькими десятками человеческих скелетов, но все они принадлежали взрослым людям или юношам мужского пола – вероятно, преступникам, предателям или военнопленным, – но не детям.

– Я побывал в Спарте несколько лет назад, – рассказывал Прессфилд, – и единственное, что хотели увидеть приезжавшие туда на автобусах туристы – расщелину, в которую младенцев предположительно сбрасывали вниз с утеса. Сильно смахивает на сенсации желтой прессы.

Плутарх осознавал повествовательную увлекательность сенсационных смертей. Он пишет, что после введения своих реформ Ликург посетил дельфийского оракула, у которого было видение о том, что «следование принципам конституции Ликурга обеспечит город самой блистательной репутацией». Тогда Ликург решил пожертвовать собственной жизнью (избрав способ «эффективный и выдающийся»), чтобы вдохновить спартанцев следовать его законам. Он уморил себя голодом – и таким образом возвысился до легендарного статуса, став Ликургом Законотворцем.

– Спарте потребовалось какое-то время, чтобы адаптироваться к этим законам, – продолжал Прессфилд, – но как только это произошло, спартанцы перестали терпеть поражения в половине войн. По словам одного из древних, все соглашались с тем, что спартанский подход – наилучший из всех, но при этом никто не хотел его перенимать.

Я, однако, не понимаю, почему его не желали перенимать. Я знаю миллионы людей, начавших жить по-настоящему, вдохновившись примером спартанцев.

– Но ведь сейчас вашу книгу используют в качестве учебного материала в военных учебных заведениях, – отметил я. – Видимо, она находит там определенный отклик. Что можно почерпнуть из этой книги, как вы считаете?

– Вероятно, именно то, что вы, ребята, положили в основу своих спартанских гонок, – отвечал Прессфилд. – Она стала выражением воинского кредо спартанцев, их концепции солдатской чести. А в нашу эпоху… все эти мутные войны, в которых мы участвуем – я знаю, о чем говорю, потому что получаю миллион писем и email’ов от ребят, оказавшихся по уши в дерьме, – все это кажется непонятной серой зоной, где кто-то с кем-то зачем-то воюет. Неясно, кто плохие парни, а кто хорошие. Поэтому эта история из Древнего мира и находит у них отклик, полагаю.

– Люди сейчас растеряны, – согласился я, – и неважно, работают ли они в офисе или попросту не находят себе места в жизни, сбились с пути, испытывают проблемы с лишним весом, со здоровьем – причины могут быть какими угодно, но вот у них появляется новое самосознание. Я спартанец! И могу быть здоровым, могу усердно тренироваться. Человек больше не бредет по жизни, словно сомнамбула.

– Чем сложнее задача, тем больше ты получаешь от ее решения, не так ли? Этот подход кажется контринтуитивным, ведь зачем человеку надо преодолевать все эти препятствия на трассе? Но, как ты там говоришь, ты все поймешь у финишной черты, да? Тогда и узнаешь.

Глава третья
АГОГЭ 2.0

Мы на многое не отваживаемся не потому, что оно трудно; оно трудно именно потому, что мы на него не отваживаемся.

Сенека

Хруп.

Один снегоступ перед другим.

Хруп.

Шаг за шагом, шаг за шагом.

Хруп.

И так сто миль.

Это было безумие: 3125 миль в гору; перепад высот 1000 футов; 3125 миль с горы; 16 раз. Наказание, выдуманное самими богами: Сизиф в снегах.

Сизиф был древнегреческим царем, известным своим вероломством, и Зевс придумал для него жестокую кару, которая должна была быть мучительной не только для его тела, но и для его разума. Сизиф должен был толкать тяжелый валун к вершине крутого холма, но всякий раз, когда он почти добирался до вершины, камень скатывался вниз. И так – снова и снова, целую вечность.

Невыносимая, доводящая до безумия задача, выполнить которую попросту невозможно – Джейсон Джаксетич теперь понимает, каково это. Но Сизиф хотя бы знал, за что его наказывают, и у него не было выбора, он мог только продолжать. Джейсон же толком не понимал, за что наказывает самого себя; вдобавок его терзало еще и то, что он был волен бросить всю эту затею прямо сейчас. Ад заледенел, и Джейсон находился в этом аду.

Как он вообще оказался в Питтсфилде, Вермонт? Сто миль на снегоступах – у Джейсона было много времени на раздумья.

Предыдущий год выдался тяжелым. Надежда стать элитным триатлонистом рухнула, когда Джейсон сломал бедро на последней тренировке перед Ironman Кентукки. Ему, тренировавшемуся всю жизнь ради того, чтобы сделать этот шаг, было тяжело проснуться и осознать, что его сезону – а быть может, и всей карьере – пришел конец. Теперь Джейсон не мог бегать и поэтому сбежал в другую часть света. Он вел монашеский, спартанский образ жизни в отдаленном буше в Свазиленде, крошечной стране в южной части Африки. Домом ему служила небольшая хижина с бетонным полом. Он качал воду вручную и возил ее домой на тачке. Это был период, когда он собирался с силами, искал новую опору в жизни, менял мировоззрение.

И Джейсону это удалось. Все получилось.

Когда Джейсон вернулся, он сошел с самолета в международном аэропорту Ньюарка с вернувшимся ощущением цели. Но в придачу он потерял важную часть своей идентичности: свой паспорт. Стюардесса не разрешила ему вернуться в самолет, чтобы забрать его, и сама сходила и принесла документ. Сунув его в карман, он пошел прочь. Позже, открыв паспорт, Джейсон увидел физиономию незнакомого человека, похожего на питбуля, который, должно быть, забыл свой паспорт в том же самолете.

В паспорте было имя: Джозеф Де Сена.

Джейсон приехал домой и попытался меня разыскать. Вбил мое имя в Google. Выпали результаты гонок. Для него как для спортсмена-марафонца это было резюме – и неплохое. «Твою мать, этот мужик просто маньяк. Мы даже бегали с ним вместе на нескольких соревнованиях». Джейсон нашел новостную статью с упоминанием Питтсфилда, набрал номер местного магазина и получил мой электронный адрес. Он вернул мне паспорт в моем офисе на Мэдисон-авеню, а взамен получил судьбоносное приглашение провести уик-энд в Питтсфилде.

Стояла осень 2010 года, и проект Spartan Race только-только стартовал. Джейсон узнал о нарождающемся движении. Я предложил ему ночевать в амбаре. Амбар станет его спальней, офисом и спортзалом – его замком и храмом, его стезей и паспортом. Несколько недель спустя Джейсон упаковал в машину все свои земные пожитки, приехал в Питтсфилд, поселился в амбаре и приступил к работе в Spartan Race.

Джейсон был не первым, кого судьба привела в Питтсфилд, и он не станет последним. Мэтт Баатц, изучавший английский в местном университете, прожил в амбаре год. Баатц не слишком распространялся об этом, но он был легендой: практически в одиночку он соорудил пятьдесят миль троп в Вермонте и поддерживал их в надлежащем состоянии. Он словно скульптор поработал над горой своей лопатой.

Все присутствующие радушно встретили Джейсона, но здесь много кто бывает наездами. Большинство пилигримов, ищущих в Питтсфилде место для постоянного проживания, не выдерживают тут больше одного дня. Слишком трудно, слишком уединенно, слишком непредсказуемо, слишком безумно. Джейсон испытал невыразимое словами ощущение того, что если он хочет задержаться здесь дольше, чем на месяц или два, то должен пройти серьезное испытание – обряд посвящения.

Тогда Джейсон записался на Peak Snowshoe Marathon (горный марафон на снегоступах); при этом он еще ни разу в жизни не надевал снегоступы. Всего за сутки то, что должно было быть впечатляющим марафоном, превратилось в безумный ультрамарафон: сто миль ровно. Джейсон не был новичком в спорте. Он пробегал 36 миль. Крутил педали четыре сотни миль. Финишировал в нескольких соревнованиях Ironman, в том числе на чемпионате мира Ironman, проходившем в 2006 году. Ничто из этого и близко не подготовило его к стомильному марафону на снегоступах. Теперь нужно было начать тренироваться по-новому.

Первый рабочий день Джейсона в Spartan Race начался рано. Он проснулся в 5 утра, чтобы несколько часов посвятить офисной работе – в амбаре, разумеется, – после чего у него оставалось время на тренировку. После завтрака в местном магазине в 10 утра он взялся за дело. Первой его задачей была переноска кучи дров. Он держал высокий темп и целый час поддерживал уровень сердечных сокращений на отметке 145 ударов в минуту. Затем нагрузил рюкзак тридцатью фунтами дров, пристегнул снегоступы и поднялся на вершину горы. Свалил на вершине дрова, бегом спустился вниз, наполнил рюкзак и снова пошел вверх. Так он провел два часа и пятнадцать минут. Затем отправился на недолгую, на полчаса, пробежку по дороге, причем тащил на себе снегоступы с принадлежностями. После этой тренировки, длившейся три часа сорок пять минут, Джейсон вернулся к работе.

Это было точно нарезка кадров из «Рокки IV», которую прокручивали снова и снова, причем Джейсон теперь сыграл обе роли. Раньше он был Русским – занимался гиперспециализированными тренировками на высокотехнологичном оборудовании в контролируемых условиях, облаченный в самую современную экипировку. Теперь он был Рокки – отрабатывал функциональные движения при помощи примитивных инструментов в суровых, нестабильных условиях. Жил в амбаре, колол дрова, таскал бревна по снегу и отрастил бороду (которая обрастала сосульками во время долгих тренировочных дней).

ЭТО БЫЛ ПЕРИОД, КОГДА ОН СОБИРАЛСЯ С СИЛАМИ, ИСКАЛ НОВУЮ ОПОРУ В ЖИЗНИ, МЕНЯЛ МИРОВОЗЗРЕНИЕ.

Время пролетело быстро, и наступила пора гонки. Прибыли толпы спортсменов. Весь город высыпал на улицы. Его даже приехала поддержать его девушка. Он был готов – или думал, что готов.

Во время столь продолжительного испытания мысли тоже отправляются в путешествие. Первая петля показалась легкой, ведь у Джейсона уже не было рюкзака в 40 фунтов весом. Спустя два часа после старта его мысли обратились к простой радости горячего душа – хотелось не столько приятных физических ощущений, сколько смыть запах собственного пота и растопить иней, наросший на бровях.

На 13-й миле (прошло чуть больше четырех часов) он по-прежнему чувствовал себя довольно неплохо. Следующие четыре петли оказались чрезвычайно трудными – более трудными, чем то, что может выдержать большинство людей, – но Джейсон и подобные ему ультрамарафонцы уже проходили через такое психически и физически.

К 43-й миле Джейсон ступил на неизведанную доселе территорию. Его легкие, казалось, были забиты, отчего ему было трудно дышать, коленки подгибались, и он понемногу утрачивал моторные навыки. Он зашел в сарай и ненадолго вздремнул.

К 50-й миле Джейсон понял, что абсолютно выдохся. Стоя почти у самой вершины горы, он почувствовал, насколько наивной была его уверенность в себе.

К 60-й миле Джейсон осознал, что участвовать в гонке в присутствии любимого человека – ошибка, если только этот человек не врач «Скорой помощи» или не такой же участник приключенческих гонок. Ущерб, наносимый вами собственному организму, слишком велик, чтобы ваши близкие могли оказывать вам поддержку, которая так нужна для победы. Они будут просить вас остановиться. Будут плакать и взывать к здравому смыслу. Но в том, чтобы бежать сто миль на снегоступах, нет ничего разумного в принципе.

На 69-й миле Джейсону понадобилось подкрепиться. Он зашел в сарай и съел половину пиццы, два сэндвича «Рубен» и брекфаст-буррито (см. рецепт на странице 229). Он терял силы с каждым следующим кругом. Он остался единственным человеком на трассе. Пошел дождь. Постепенно потоп обратился в лед, а ледяная крупа, в свою очередь – в непроглядный буран, менее чем за три часа занесший все старые следы глубиной в полфута.

После 81-й мили я обнаружил Джейсона на полу курятника лежащим лицом вниз в курином помете и перьях.

– Тебе придется объяснить мне, почему ты спишь в курятнике, – сказал я.

– Здесь охеренно тепло, – пробормотал он.

К 91-й миле Джейсон являл собой ходячую катастрофу – полумертвый спотыкающийся зомби. Его правому голеностопу пришел конец, он чудовищно распух, а размякший снег проваливался под полным весом его левого снегоступа при каждом шаге. Под двухфутовым слоем снега хлюпало месиво из воды, льда и грязи. Не раз и не два ему приходилось откапывать свою ногу замерзшими пальцами в промокших перчатках, после чего он валился на бок от изнеможения. А через несколько шагов все повторялось.

Все ощущение собственного «я» заменила собой пульсирующая, строго локализованная, но при этом неспецифическая боль. Деревья глумились над ним, а гора пыталась его утопить.

Было темно, начался сильный снегопад. Джейсон прилег в сугроб, рассчитывая немного, как он думал, поспать. Взглянув на небо, он осознал всю дикость ситуации. И, уплывая в забытье, почувствовал, что его начинает присыпать снегом. Если он заснет, никто его не хватится еще минимум 3–4 часа. А до того момента, как его найдут, может пройти до 6 часов. Он может замерзнуть насмерть. В тот момент Джейсон осознал, что это уже не гонка – не испытание, придуманное и сконструированное на потеху мужчинам из пригородов, пытающимся вернуть себе утраченную маскулинность. Если он не найдет в себе храбрости, чтобы встать и идти, он погибнет.

На 94-й миле, в полночь, когда бушевала метель, Джейсон ввалился в сарай, завершив свою самую продолжительную петлю – семь часов в общей сложности. Он рухнул на пол. Все. Он сдался.

В сарае сидел я – в снегоступах и зимней экипировке.

– Вставай. Пошли.

– Что, хочешь пройти петлю со мной? – спросил Джейсон.

– Давай закончим, – сказал я.

– Я не могу и шагу ступить.

– Что, спекся? – спросил я.

– А?

– Спекся? – повторил я.

– Нет.

– Отлично. Тогда пойдем.

– Давай закончим, – сказал Джейсон и поднялся.

Как нарочно, шторм усилился. Мы заблудились. Не могли отыскать тропу. Ползли в гору. Ручьи, бегущие с горы, вздулись и начали ломать лед. Мы мокли под снегом. Это было противоположностью самосохранения. Это было безумие.

Когда мы добрались до вершины горы, Джейсон развернулся, чтобы отправиться вниз.

– Ты куда собрался? – спросил я. – Нам надо расчистить пункт первой помощи.

Джейсон едва не сорвался и мне не врезал. Но в моем безумии есть система. Мы были последними на трассе, а значит, не могли уйти, оставив пункт первой помощи в таком состоянии. Поэтому мы его расчистили. Что-то щелкнуло в голове Джейсона, и он все понял. Это была уже не гонка. Никто на нас не смотрел. Не было никаких ликующих болельщиков. Никаких спонсоров и рекламных контрактов. Только двое чуваков, сходящих с ума на горе, занимающихся уборкой перед тем, как отправиться спать. А на следующий день нам предстояло много работы.

Джейсону пришлось снять снегоступы и часть пути вниз преодолеть ползком. Но он справился. Тогда-то я и начал называть его Амбарной Бестией.

Сто миль. Шестьдесят два часа.

Джейсон рухнул на пол в курятнике. Старые правила больше не действовали. Амбарная Бестия вернулся домой.

Питтсфилд – городок, расположенный в горной долине в глухом центре Вермонта. Там живет всего около пятисот человек, и многие из них приезжают туда только зимой, чтобы покататься на лыжах. Центр города крошечный – где-то сорок зданий в общей сложности и еще примерно три сотни домов, разбросанных вокруг горы. Многие мили тропок вьются по долине и над ней. Тут можно пройти сорок миль и не встретить ни одного дома. Уединенная плодородная горная долина немного напоминает Спарту, только с более суровыми зимами.

Я вырос в Куинсе, где итало-американские мальчишки вроде меня учились стойкости и упорству, трудясь на местных предприятиях: в пиццерии, у поставщиков цемента, на свалке. Я построил бизнес по очистке бассейнов и перемыл бассейны практически каждому мафиози из «пяти семей» Нью-Йорка и их приятелям. Научился пробиваться наверх, торгуя ценными бумагами на Уолл-стрит. Но я хотел, чтобы мои дети получили более деревенское воспитание и ели то, что вырастили своими руками. Что, если бы мне удалось привить им те же принципы усердного труда и самодисциплины, приучив их к работе на органической ферме, в гостинице типа «ночлег и завтрак» или в компании, организующей гонки с препятствиями? И у них будет больше пространства и возможностей тренироваться, как Ума Турман в фильме «Убить Билла». Насколько же это будет круто!

Я переезжал туда, не имея наполеоновских планов по созданию нового движения. Подобно тому как Амбарная Бестия не планировал пробежать сто миль в гонке на снегоступах, я не планировал выстраивать международный бизнес по организации гонок с препятствиями. Я поставил перед собой куда более личный вопрос: как нам с женой привить любовь к движению своим собственным детям? Можем ли мы в эпоху, когда на каждом шагу нам всячески препятствуют фастфуд, технологии и современные предметы роскоши, построить жизнь, в которой бы поощрялись сила и жизнестойкость?

Плутарх рассказывает нам историю о Ликурге, легендарном законодателе Спарты. Когда от него требовали превратить Спарту в полноценную демократию, он отвечал: «Начните с собственной семьи». Иными словами, если вы не настроены экспериментировать в своей личной жизни, вам, пожалуй, не стоит затевать и масштабный социальный эксперимент. Но если вы являетесь серьезным сторонником социальной революции, то потрудитесь подать другим пример.

Слава богу, у меня потрясающая жена. В колледже Кортни была футболисткой мирового уровня. Я встретил ее на триатлон-эстафете в Нантакете, когда бежал босиком по каменистой местности в плавательном костюме. Она сразу поняла, что я сумасшедший, а я сразу понял, что она – та самая. На нашем первом свидании мы отправились на каяках в открытый океан, взяв курс на отдаленную бухту, которую я наметил конечной точкой; по прошествии первых четырех часов заплыва, в итоге продлившегося все восемь, у нас кончилась вода. Она была истинным воплощением спартанской женщины задолго до того, как я вообще узнал, что это значит. На ней держится все.

У нас четверо замечательных детей: Джек (десять лет), Чарли (восемь), Кэтрин (семь) и Александра (три). Они все успешно прошли медосмотр при рождении, так что нам, к счастью, не пришлось никого из них сбрасывать со скалы.

Трое старших детей начинают свой день в 5.45 утра с растяжки в амбаре. Я всегда настаиваю на том, чтобы они непременно начинали именно с растяжки, так как это способствует гибкости их тел. Сонным, одеревеневшим мышцам нужно пробудиться. Каждого из них ждет ежедневная двухчасовая тренировка – семь дней в неделю.

Я не большой поклонник оборудования для занятий спортом, поэтому у нас в амбаре нет никаких тренажеров. Дети начинают с упражнений с собственным весом: bear crawls («медвежья походка»), crab walks («крабья походка» – ходьба на руках и ногах в позе «мостика»), scorpion walks («походка скорпиона» – ходьба на руках и одной ноге, причем другая поднята в воздух), кручение «колеса», «мостики», ходьба на руках и так далее. Это помогает им развивать силу, координацию, равновесие и гибкость. Также бывают и скоростные рывки. С нами проживают инструкторы, преподающие детям кун-фу и борьбу, обычно в полуденное время, и оба моих сына очень увлеклись этими занятиями. Обе эти дисциплины учат тому, что самоконтроль приводит к совершенному овладению искусством жизни. Я понимаю, что у большинства семей вряд ли есть живущие с ними инструкторы и персональные тренеры, но ведь многие родители платят за уроки музыки, летние лагеря или даже видеоигры для своих детей. Мы же делаем упор на физические тренировки по утрам – эта привычка будет приносить плоды до конца их дней.

Затем дети получают полезный завтрак из яиц, гранулированной овсянки и нашей собственной очень вкусной разновидности «черного бульона» (смузи из суперфуда BoKU). Время от времени мы балуем их блинчиками. Приятный побочный эффект от утренних тренировок состоит в том, что дети нарабатывают отличный аппетит и никогда не привередничают за столом. После интенсивных тренировок остаток дня проходит легко – дети становятся более спокойными и сосредоточенными, что облегчает жизнь их родителям. Дни, когда они пропускают тренировки, складываются не так здорово. Они становятся заторможенными, подавленными и ведут себя не так хорошо.

Эволюция предусмотрела, что дети должны двигаться каждый день своей жизни, и им просто необходимы физические нагрузки для правильного развития и поведения. А если они не получают нагрузку, не удивляйтесь, когда, придя домой, застанете там либо чрезвычайно возбудимых, либо чересчур апатичных детей. Адекватные физические упражнения вызывают ощущение безмятежного покоя – как телесного, так и умственного, который длится весь остаток дня. Если бы больше детей совершали пробежки по утрам, им было бы проще сосредоточиться в школе, и куда меньше детей принимали бы препараты от СДВГ (синдрома дефицита внимания при гиперактивности).

Детям тоже нужна дисциплина. Им трудно принимать решения. Они еще не научились регулировать свои эмоции, они не способны думать далеко наперед и еще не знают законов этого мира. Вот почему их трудно приучить чистить зубы – ведь им «неохота» это делать; они не думают о долгосрочных последствиях (дупла в зубах) и не понимают раскрытую наукой роль микробов, живущих у них во рту. Дисциплинарные меры, принимаемые родителями, решают все эти проблемы.

Дисциплина не означает жестокое обращение – она предполагает установление четких правил и границ, а затем контроль за их соблюдением. И в вашей жизни дисциплина должна играть не меньшую роль, чем в их жизнях. Если для вас физические упражнения – нормальное и неизбежное явление, такое же, как для них – ежедневная чистка зубов, то со временем дети тоже начнут так поступать. То же касается и здоровой пищи. Разве упражнения и питание менее важны для долгой и счастливой жизни, чем чистка зубов?

Система важна, но важно также оставлять детям время на игры, начисто лишенные какой-либо упорядоченности. Мои дети обожают ходить в амбар, рассекать на своих самокатах и раскачиваться на тарзанках. Они гуляют на воздухе, изучая местность, или играют в игры в домике на дереве. Иногда мы устраиваем дни выживания: уходим подальше от дома, и я учу их разжигать костер. Я бы не хотел, чтобы они день за днем выполняли одну и ту же монотонную, косную рутину – я категорически против такого распорядка. Я хочу, чтобы они были мастерами на все руки, а не специалистами узкого профиля. Энергичными и дикими зверятами, а не маленькими грустными роботами.

Любовь тоже нужна детям – как в физических, так и в эмоциональных ее проявлениях. Но мы их начисто избалуем, если будем пытаться решать любую трудную ситуацию дешевым проявлением «любви» вроде коробки конфет или награды «за участие». Гиперопекающие родители пытаются избегать любых сложных ситуаций, что (и это очевидно) попросту невозможно. Не счесть примеров, когда разведенные родители подкупают собственных детей конфетами и безделушками, чтобы выглядеть в их глазах «классным родителем»; при этом ребенок становится всего лишь пешкой в битве двух вроде бы взрослых, но таких инфантильных людей. Если вы оба любите своего ребенка, а это так и есть, договоритесь, что прекратите баловать его или ее (для этого существуют бабушки и дедушки).

Даже древние греки отмечали, что спартанские дети менее избалованы и лучше контролируют свои эмоции. Плутарх пишет: «Они учили своих детей съедать все, что им дают, и не привередничать за столом, не бояться темноты и одиночества, а также воздерживаться от грубых приступов буйства и от слез».

Знатные иностранцы даже нанимали своим детям нянек-спартанок, чтобы вырастить тех неизбалованными. Спартанские гувернантки обеспечивали детям суровое воспитание – но с благими целями. Некоторые вещи никогда не меняются.

Я понимаю, что могу производить впечатление требовательного родителя, и помню чувство злобы, которое сам испытывал порой, попадая под тяжелую руку отца. Но мать открыла мне глаза на йогу, медитацию и здоровый образ жизни. Моя цель состоит в том, чтобы культивировать в детях внутреннее чувство дисциплины и подпитывать их врожденную любовь к атлетизму. А родители должны уметь правильно задавать планку ожиданий, а затем подталкивать детей к тому, чтобы пробовать новое, настойчиво преодолевать препятствия и достигать такого уровня мастерства и совершенства, который всю жизнь будет подпитывать их любовь к своим начинаниям. Мы с женой полностью сходимся в базовых принципах, а также умеем обеспечить хороший баланс.