Текст книги "Мальчик с голубыми глазами"

4

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 01.15, воскресенье, 3 февраля

Статус: публичный

Настроение: безмятежное

Музыка: David Bowie, Heroes

Никогда прежде он не был знаком с миллионером. Он представлял миллионера в высоком шелковом цилиндре, вроде лорда Снути[15]15
  Snooty (англ.) – высокомерный.


[Закрыть] из комиксов, может, еще с моноклем и тростью. А доктор Пикок выглядел скорее неопрятно – в поношенном твидовом пиджаке, в галстуке-бабочке и в ковровых шлепанцах. Он посмотрел на Бена своими молочно-голубыми глазами из-под очков в металлической оправе и сказал: «Ага. Ты, должно быть, и есть Бенджамин», и в его голосе Бен отчетливо уловил запах табака и кофейного печенья.

Мать явно нервничала; для этого визита она разоделась и Бена тоже заставила облачиться в новую школьную форму – темно-синие брюки и небесно-голубой свитер, что очень напоминало цвета школы Сент-Освальдс, хотя у Бена в школе никакой формы не было вообще и дети по большей части ходили на занятия в самых обыкновенных джинсах. Найджела и Брендана мать тоже взяла с собой – она боялась оставлять их дома одних; им было велено сидеть смирно, рта не открывать и ни к чему не прикасаться.

Глория Уинтер пыталась произвести впечатление. Пока что в своем первом классе Бен никаких способностей не проявил и успехов не достиг; мало того, вскоре всему Белому городу стало известно: младшего сына Глории отправили домой за то, что он воткнул циркуль в руку своему однокласснику, который обозвал его вонючим педиком, и лишь агрессивное вмешательство матери спасло его от исключения из школы.

Достигла ли эта информация Деревни, еще предстояло выяснить. Но Глория Уинтер рисковать не желала, и чудесным октябрьским днем Бенджамин с самым что ни на есть ангельским видом стоял у крыльца старого особняка и слушал прихотливый перезвон дверного звонка, звуки которого представлялись ему смешением розовых, белых и серебристых тонов. А когда доктор Пикок отворил дверь, Бен скромно потупился и уставился на носки своих кроссовок.

Тогда, во время происшествия с циркулем, Бену толком не было известно значение слова «педик», но он хорошо помнил, что пролилось немало крови. И хотя не он первый начал драку, уже одно то, что он не выказал ни малейших угрызений совести – а точнее, даже наслаждался своей местью, – очень расстроило его классную руководительницу. Эта дама, которую мы назовем миссис Католик-Блю, видимо, искренне верила в такие смешные вещи, как детская невинность, принесение Богом Отцом в жертву Своего единственного Сына и неусыпное внимание ангелов к нашей с вами жизни.

Печально, но ее имя пахло просто ужасно – смесью дешевого ладана и конского навоза, – что весьма часто отвлекало Бена во время уроков и в итоге привело к целой череде неприятных инцидентов, завершившихся его исключением из школы. Впрочем, мать винила в этом школьное руководство и твердила, что ее сын ни при чем, а преподаватели оказались не способны найти общий язык с таким одаренным ребенком и она непременно сообщит об этом в газету.

Доктор Пикок ничего общего со школьными учителями не имел. Его имя пахло розовой жевательной резинкой, а это весьма привлекательный аромат для маленького мальчика. Кроме того, доктор Пикок разговаривал с Беном, как со взрослым, и столь легкими и понятными фразами, будто они сами собой скатывались у него с языка и лопались разноцветными пузырями, которые так здорово выдувать из жвачки, купленной в автомате.

– Ага. Ты, должно быть, и есть Бенджамин.

Бен кивнул. Ему понравился этот спокойно-уверенный тон. За спиной доктора Пикока виднелась дверь в холл; оттуда выбежала черно-белая собака и направилась прямиком к мальчику. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это старый терьер породы Джек Рассел, который тут же принялся с радостным лаем прыгать вокруг них, а доктор Пикок пояснил:

– Знакомьтесь, это мой высокообразованный коллега. – И, обращаясь к собаке, попросил: – Будь так любезен, проводи наших гостей в библиотеку.

При этих словах пес сразу перестал лаять и повел всех в глубь дома.

– Прошу, – пригласил доктор Пикок, – проходите, садитесь, сейчас мы выпьем чаю.

И они выпили чаю. «Эрл грей» без сахара и без молока, но с песочным печеньем. Это сочетание с тех пор навсегда закрепилось в памяти Бена, подобно тому чаю с цветком лимона, который служил герою Пруста импульсом к воспоминаниям.

Воспоминания – вот что у Голубоглазого было теперь вместо совести. Именно воспоминания вынудили его надолго задержаться в этом старом доме; именно они заставляли его возить старика в инвалидном кресле по заросшим дорожкам сада, стирать его белье, читать ему вслух, подставлять кусок поджаренного хлеба, когда он не слишком аккуратно ел яйцо всмятку. И хотя зачастую старик вообще не понимал, кто перед ним, Голубоглазый никогда не жаловался и никогда старика не подводил – ни разу не подвел! – помня о той самой первой чашке чая «Эрл грей» и о том, как доктор Пикок тогда смотрел на него: как если бы он и впрямь был особенным…

Просторная гостиная была застелена ковром цвета марены и различных оттенков коричневого. Там имелись диван, кресла и целых три стены книжных полок. Перед огромным камином стояла корзинка для собаки, на столе – коричневый чайник, почти такой же большой, как у Сумасшедшего Шляпника[16]16
  Герой сказки Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес».


[Закрыть], и коробка с печеньем. На свободной стене висело несколько странных застекленных ящичков с насекомыми. Но самое, пожалуй, забавное – это детские качели, подвешенные к потолочной балке, на которые все трое мальчишек взирали с молчаливым вожделением, не смея встать с указанного им места на диване рядом с матерью, а та, в свою очередь, все собиралась, но не осмеливалась первой заговорить с хозяином дома.

– А ч-ч-что эт-то такое? – спросил Голубоглазый, кивая на один из стеклянных ящичков.

– Бабочки, – ответил доктор с явным удовольствием. – Вернее, моли. Они более изящны, а рисунок у них на крылышках просто восхитительный. Вот, например, эта, с пушистой головкой, – он ткнул пальцем в стекло, – называется бражник тополевый, Laothoe populi. Рядом с ней, алая и коричневая, Tyria jacobaeae, киноварь. А этот маленький парнишка, – он указал на коричневое существо, довольно-таки растрепанное, больше похожее на сухой листок, – Smerinthus ocellata, бражник глазчатый. Видишь, какой рисунок на крыльях в виде голубых глаз?

Голубоглазый снова кивнул, восхищенный и потрясенный настолько, что не мог вымолвить ни звука, хотя потрясли его не сами моли, а та спокойная, авторитетная уверенность, с которой доктор Пикок произносил слова. Затем доктор указал на другой ящичек, висевший над пианино, и там Голубоглазый разглядел одну-единственную бабочку, точнее моль, лимонно-зеленого цвета и невероятно большую, прикрепленную к подстилке из молочно-серого бархата.

– А эта юная леди, – любовно промолвил доктор Пикок, – истинная королева моей коллекции. Сатурния луна, Actias Luna; она попала сюда прямиком из Северной Америки. Я привез ее в виде куколки более тридцати лет назад – да-да, тридцати! – и, поместив в эту самую комнату, стараясь не пропустить ни одного мгновения, стал наблюдать, как она вылупляется. Это было поистине замечательное зрелище! Ты представить себе не можешь, как трогательно, когда подобное хрупкое создание выбирается из кокона, впервые раскрывает крылья и летит…

«Ну, далеко-то она не улетела, – подумал Голубоглазый. – Не дальше банки с эфиром…»

Однако благоразумно прикусил язык. Мать вела себя все более нервозно. Руки, стиснутые на коленях, все равно дрожали – их выдавало поблескивание дешевых колец.

– А у меня тоже есть коллекция, я собираю фарфоровых собачек, – вмешалась она. – Значит, мы с вами оба коллекционеры.

Доктор Пикок улыбнулся.

– Как это мило! В таком случае я непременно должен показать вам статуэтку эпохи Тан[17]17
  Китайская императорская династия, 618–907 гг.


[Закрыть].

Голубоглазый невольно усмехнулся, увидев, какое выражение появилось на мамином лице. Он понятия не имел, как выглядит статуэтка эпохи Тан, но догадывался, что она столь же отличается от ее коллекции фарфоровых собачек, как эта прекрасная сатурния луна – от той коричневой моли, что свернулась, точно сухой листок, спрятав свои чересчур яркие, но совершенно бесполезные глаза.

Мать метнула на него злобный тяжелый взгляд, и он понял: рано или поздно ему придется ответить за то, что своей усмешкой он поставил ее в дурацкое положение. Но пока что – и он твердо знал это – ему ничего не грозило. Он стал озираться по сторонам, со все возрастающим любопытством изучая обстановку. Помимо ящичков с молями на стенах висели картины – не какие-то там постеры, а настоящие картины, написанные красками. Если не считать миссис Уайт с ее розово-пурпурными коллажами, он никогда не встречал людей, у которых дома были бы настоящие картины.

Глаза его в итоге остановились на изящном наброске корабля, сделанном выцветшей сепией. За судном виднелся длинный бледный берег, на берегу – хижины, кокосовые пальмы, а вдали – горы с конусообразными вершинами, окутанные облачной дымкой. Неизвестно, почему этот рисунок так привлек его внимание. Возможно, из-за неба, или из-за этой странной краски цвета чая, или из-за чудесного ощущения старины, которая даже сквозь стекло так и светилась, словно гроздь приторно-сладкого золотистого винограда в лучах солнца…

Заметив, что мальчик неотрывно смотрит на корабль, доктор Пикок спросил:

– А ты знаешь, где находится этот берег?

Голубоглазый молча помотал головой.

– Это Гавайи.

Га-ва-йи.

– Возможно, ты когда-нибудь туда отправишься, – добавил доктор Пикок и улыбнулся.

Вот так, с помощью одного-единственного слова, Голубоглазый и стал частью его коллекции.

КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ

Captainbunnykiller: Ну, парень, по-моему, тут ты дал маху. Прошло уже столько дней, ты целых два поста опубликовал, но так до сих пор никого и не убил✪.

blueeyedboy: Не торопи меня. Я работаю над этим…

ClairDeLune: Очень мило, Голубоглазый. Ты демонстрируешь истинное мужество, описывая столь болезненные для тебя воспоминания. Возможно, стоит подробнее обсудить это на нашем следующем семинаре?

Chrysalisbaby: ага мне тоже ужасно понравилось (обнимаю)

5

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 03.06, воскресенье, 3 февраля

Статус: публичный

Настроение: поэтическое

Музыка: The Zombies, A Rose for Emily

Затем доктор Пикок повел всех мальчиков в розарий; их мать спокойно пила чай в библиотеке, а собака весело носилась по лужайке. Доктор показывал им розы, читая вслух названия на табличках, прикрепленных к стеблям. Adelaide d’Orleans, William Shakespeare – волшебные слова, от которых пощипывало в носу и хотелось поглубже вдохнуть.

Доктор Пикок обожал свои розы, особенно самые старые кусты, буквально усыпанные цветами розовато-телесного или серовато-белого, даже чуть голубоватого оттенка – эти розы, по его словам, обладали самым чудесным ароматом. В саду доктора Пикока мальчики научились отличать мускусную розу от «Альбы», дамасскую розу от галльской. Бенджамин вбирал в себя эти чудесные названия, как некогда названия красок на тюбиках; от этих названий у него просто голова шла кругом, настолько точно они соответствовали цвету и запаху того или иного конкретного цветка – Rose de Recht, темно-красная роза с запахом горького шоколада, Boule de Neige, или Tour de Malakoff, или Belle de Crecy, или Albertine, самая его любимая, с мускусным, бледно-розовым, старомодным запахом, будившим мысли о девушках в легких летних платьицах, крокете и розовом лимонаде со льдом на зеленой лужайке. Хотя для Бена «Альбертина» пахла рахат-лукумом.

– Рахат-лукумом? – переспросил доктор Пикок, и в глазах его вспыхнул живой интерес. – А эта чем пахнет? Она называется Rosa Mundi, или роза мира.

– Хлебом.

– А эта? Cecile Brunner?

– Не очень приятный запах: машин и бензина.

– Правда? – удивился доктор.

Однако выглядел он отнюдь не рассерженным, как можно было бы ожидать, а искренне восхищенным.

На самом деле, все в Бенджамине вызывало у доктора Пикока восхищение. Оказалось, что большая часть его книг посвящена одному загадочному явлению, синестезии. Для Бена это слово звучало как название процедуры, которую делают в больнице, но доктор сказал, что оно означает одно из неврологических состояний, стало быть, мать оказалась права: Бен с самого рождения был особенным.

Сначала мальчики ничего не поняли, но доктор Пикок объяснил им, что это явление связано с деятельностью сенсорных отделов мозга, в которых что-то такое особым образом переплелось – наверное, какие-то проволочки перепутались? – и теперь эти сложные сплетения нервных узлов посылают человеку некие дополнительно окрашенные сигналы.

– Как у экстрасенсов, да? – перебил Голубоглазый.

В его голове бродили смутные мысли о Человеке-пауке, персонаже комиксов Магнето и даже о Ганнибале Лектере[18]18
  Главный герой романов Томаса Харриса «Молчание ягнят», «Ганнибал» и др.


[Закрыть] (вам наверняка уже ясно, что он начал движение от ванильно-мороженного края спектра к территории плохих парней).

– Именно так, – подтвердил доктор Пикок. – И когда мы выясним, как это работает, тогда, возможно, будем в состоянии помочь людям, которые, например, пережили инсульт или получили травму головы. Мозг – инструмент сложный. Несмотря на достижения современной медицины и прочих наук, мы по-прежнему очень мало о нем знаем, а хотелось бы выяснить, как мозг накапливает информацию и делает ее доступной, как он транслирует ее.

Синестезия, объяснял им доктор Пикок, может проявляться разнообразно. Слова, например, могут обретать окраску, звуки – физическую форму, числа – источать свет. У некоторых людей это свойство врожденное, у других – приобретенное, причем порой в результате взаимодействия с другими людьми. Большинство синестетов – визуалы, то есть обладают особым зрительным восприятием. Но есть и другие разновидности синестезии, когда слова, например, могут восприниматься как сочетание вкусов или запахов, а у некоторых людей определенные цвета вызывают приступы мигрени. Синестет может видеть музыку, ощущать вкус звука, воспринимать числа как ткань или форму. Существует даже так называемая зеркальная синестезия, когда человек благодаря особому проникновению в чувства других людей способен испытывать чужие физические ощущения…

– То есть если я увижу, как кого-то ударили, то и сам это почувствую? – уточнил Бен.

– Потрясающе, не правда ли?

– Но… как же тогда эти люди могут смотреть, например, фильмы про гангстеров, где убивают и дерутся почем зря?

– Не думаю, что они вообще захотят смотреть такие фильмы, Бенджамин. Им они были бы слишком неприятны. И вообще, это всего лишь мое предположение. Подобный тип синестезии сделал бы человека чересчур чувствительным.

– А мама говорит, что я чересчур чувствительный.

– Уверен, так и есть, Бенджамин.

К этому времени Бен и впрямь стал гораздо более восприимчивым, причем реагировал не только на слова и имена, но и на тембр голоса, акцент, интонацию. Ему и прежде было известно о существовании разных акцентов. Как и тембров голоса. Ему, например, всегда больше нравился голос миссис Уайт, чем голос матери или миссис Католик-Блю. У последней был резкий гнусавый акцент уроженки Белфаста, от которого у Бена сразу начинало щипать в носу.

Его братья, как и их ровесники, употребляли «спс» вместо «спасибо» и «пока» вместо «до свидания». А уж бранились они друг с другом такими мерзкими словами, от которых воняло, как в обезьяннике. Мать пыталась избавиться от своего северного акцента, но не слишком удачно: он у нее то появлялся, то пропадал – в зависимости от компании. Особенно плохо у нее получалось в присутствии доктора Пикока – звук «х» выскакивал чуть ли не в каждом слове и торчал оттуда, точно спица из клубка шерсти.

Голубоглазый чувствовал, сколько усилий прилагает мать, пытаясь произвести хорошее впечатление, и каждый раз его прямо-таки тошнило от разочарования. Ему ужасно не хотелось уподобляться матери, и он старательно копировал речь доктора Пикока. И потом, ему очень нравился лексикон доктора. Эти его «с вашего позволения», или «будьте добры», или «обратите внимание на следующее», или (по телефону) «с кем имею честь говорить?». Доктор Пикок знал латынь, французский, греческий, итальянский, немецкий и даже немного японский; но и английский звучал из его уст как иностранный и куда более красивый. В его речи отчетливо различались такие слова, как watt и what; witch (серо-зеленое, кислое на вкус слово) и which (слово сладкое и серебристое)[19]19
  Слова, звучащие практически одинаково: watt и what (англ.) – «ватт» и «что»; witch и which (англ.) – «ведьма» и «который».


[Закрыть]. Он напоминал актера, читающего со сцены Шекспира. Даже со своей собакой доктор изъяснялся подобным образом, например: «Будь добр, воздержись от полного истребления ковра» или: «Не желает ли мой ученый коллега пробежаться по саду?» Голубоглазого удивляло, что пес, судя по всему, отлично понимал хозяина и старался соответствовать. Не значит ли это, что и он, Голубоглазый, тоже сможет выучиться всему и избавиться от своих грубоватых привычек?

Бену казалось, что на доктора Пикока его таланты произвели неизгладимое впечатление. Во всяком случае, доктор пообещал лично с ним заниматься, если он будет прилично себя вести, и подготовить к вступительному экзамену в школу Сент-Освальдс на казенный кошт. Взамен доктор попросил всего лишь помочь в проведении кое-каких опытов, чтобы иметь возможность включить результаты этих опытов в свою новую книгу, над которой он как раз работал. Эта книга должна была стать итогом всей его научной жизни; она была основана на тестировании великого множества людей, хотя среди них, по словам доктора, не было ни одного столь юного или столь многообещающего, как маленький Бенджамин Уинтер.

Мать невероятно обрадовалась. Школа Сент-Освальдс была пределом ее честолюбивых мечтаний. До пресловутого вступительного экзамена оставалось еще целых три года, но она рассуждала о нем так, словно он состоится завтра; она обещала откладывать каждый заработанный грош, суетилась вокруг Бена еще больше, чем прежде, и очень ясно дала понять остальным детям, что только Бену предоставлен такой шанс и он ни в коем случае не должен этот шанс упустить, хотя бы ради нее.

Сам Бен испытывал куда меньше восторгов. И Сент-Освальдс ему по-прежнему не нравился, несмотря на свою красивую форму – темно-синий блейзер и галстук (прямо к его глазам, как уверяла мать). Он уже достаточно видел и понимал: эта школа не для него, у него неподходящее лицо, неподходящие волосы, неподходящий дом, неподходящее имя…

У мальчиков из Сент-Освальдс не могло быть имени Бен. Тамошних мальчиков звали Леон, или Джаспер, или Руфус, или Себастьян. Мальчику из Сент-Освальдс подошло бы также имя Орландо, пахнущее перечной мятой. Даже имя Руперт звучало более-менее пристойно, особенно если к нему прилагался темно-синий блейзер. А имя Бен, и сам Бен отлично это осознавал, имело совсем не тот оттенок синего; это имя пахло домом его матери, где вечно разило дезинфекцией и жареной пищей, где было слишком мало места и мало книг, где царила резкая, неистребимая вонь его братьев.

Но доктор Пикок убедил его не волноваться. Три года – долгий срок. Они вполне успеют как следует подготовиться, и Бен станет достойным учебы в Сент-Освальдс, поскольку, по заверениям доктора, у него имеется большой потенциал – красное слово, напоминающее растянутую широкую резинку для рогатки, из которой вот-вот вылетит камень кому-то прямо в физиономию…

И Бен смирился со своей участью. Да и какой у него был выбор? Ведь, в конце концов, именно в нем воплотились самые большие надежды его матери. И потом, ему так хотелось угодить им обоим – но больше, пожалуй, доктору Пикоку. И если для этого нужно было поступить в школу Сент-Освальдс, он готов был принять вызов.

Найджел учился в Саннибэнк-Парк, общеобразовательной школе на окраине Белого города. Школа была большая – несколько бетонных корпусов с колючей проволокой по краю крыши, делавшей здания похожими на тюрьму. А уж вонь там стояла, как в зоопарке. Но его старший братец, судя по всему, ничего против этой школы не имел. Брендану, которому исполнилось девять, тоже предстояло и дальше учиться в Саннибэнк-Парк, поскольку он до сих пор никаких особых способностей не проявил. Доктор Пикок, правда, протестировал всех братьев Уинтер, но заинтересовал его только Бен. Найджела он сразу сбросил со счетов, а Брендана – недели через три или четыре, сочтя его крайне необщительным.

Найджелу было двенадцать: агрессивный, мрачный подросток, подверженный резким переменам настроения. Ему нравились тяжелый рок и фильмы, где все взрывалось. Никто в школе не осмеливался его терроризировать. Брендан был его тенью: бесхребетный, податливый, выживающий только под защитой Найджела, подобно тем симбиотическим созданиям, что существуют под покровительством акул и крокодилов, принося им какую-то пользу. Если Найджел был далеко не глуп (хотя никогда не давал себе труда сделать как следует хоть одно домашнее задание), то Брен во всем был абсолютно безнадежен – как в спорте или играх, так и на уроках в школе, где его считали полным тупицей из-за невероятной лени и замкнутости; в общем, первый кандидат на пособие по безработице, как говорила мать, в лучшем случае сгодится для того, чтобы вкладывать в гамбургеры котлеты.

Зато Бена ожидало блестящее будущее. Каждую субботу с утра, пока Найджел и Брендан катались на велосипедах или играли на улице с приятелями, он отправлялся к доктору Пикоку – его дом он называл исключительно Особняком – и усаживался за большой письменный стол, обитый кожей бутылочно-зеленого цвета. Там он читал вслух отрывки из толстых книг в твердых переплетах, учил географию по старинному разрисованному глобусу, где названия были выведены крохотными витиеватыми буковками: Iroquois, Rangoon, Azerbaijan – это были таинственные, старинные, давно вышедшие из употребления магические названия, точно такие же, как названия красок у миссис Уайт; эти названия смутно пахли джином и морем, молотым перцем и острыми специями, и у них был свежий вкус той загадочной свободы, которую ему еще только предстояло попробовать. А если глобус хорошенько раскручивался, то океаны и континенты как бы гонялись друг за другом, и в итоге все цвета сливались в один – в идеальный оттенок голубого; это был цвет океана, цвет неба, цвет самого Бенджамина…

А позже, днем, они с доктором занимались совсем другими вещами например, рассматривали картины и слушали различные звуки – это была часть той исследовательской работы, которая пока была совершенно недоступна пониманию Бена. Однако он охотно подчинялся всем требованиям доктора.

Ему показывали книги, где буквы и числа были выстроены в особом порядке, и он должен был разгадать последовательность. Затем он слушал перечень разных звуков из фонотеки доктора, тот задавал ему вопросы типа: «Какого цвета день недели среда?», «Какое число зеленого цвета?» и показывал разные штуковины необычной формы с загадочными выдуманными названиями. Бен всегда отвечал правильно, а это означало, что доктор Пикок останется им доволен, а мать будет им гордиться.

Надо отметить, ему очень нравилось ходить в Особняк с его библиотекой, студией и целым складом забытых вещей: виниловыми пластинками, старыми фотоаппаратами и пачками пожелтевших фотографий, на которых были запечатлены чьи-то свадьбы, счастливые супружеские пары, какие-то давным-давно умершие дети в матросских костюмчиках с настороженными – сейчас-вылетит-птичка – улыбками. Он по-прежнему с опаской относился к школе Сент-Освальдс, но с большим удовольствием занимался с доктором Пикоком; он обожал, когда доктор называл его Бенджамином и рассказывал о своих путешествиях, о своих любимых музыкальных произведениях, о своих научных исследованиях и о своих розах.

Но самое главное – Бен чувствовал себя нужным. Особенным. Предметом научных исследований. Чрезвычайно интересным случаем. Доктор Пикок внимательно слушал его, отмечая и фиксируя его реакцию на различные виды стимуляции, затем просил в точности описать, что именно он при этом чувствовал. Часто доктор записывал его высказывания и свои наблюдения на маленький диктофон, при этом называя Бена «мальчиком Икс», чтобы соблюсти полную анонимность.

Мальчик Икс. Ему это нравилось. Заставляло ощущать себя значительным, этаким волшебным мальчиком, обладающим особым могуществом, особым даром. Хотя в действительности он не был так уж одарен. В школе он считался посредственным учеником и никогда не попадал в число лучших. О своих сенсорных талантах, как называл их доктор Пикок, проявлявшихся в том, что все звуки для него имели особый цвет и запах, он вообще не думал, подозревая и в остальных людях аналогичное восприятие, хотя доктор Пикок и уверял его в обратном. В общем, Бен продолжал считать себя обыкновенным, нормальным человеком, правда, всех прочих стал относить к уродам.

«Слово “безмятежность” серого цвета, – пишет доктор Пикок в своей статье “Мальчик Икс как пример рано проявившейся синестезии”, – а вот слово “безмятежный” в его восприятии темно-синего оттенка и имеет легкий привкус аниса. Числа вообще цвета не имеют, а названия мест и имена людей часто окрашены, порой в ошеломляюще яркие цвета, кроме того, обладают различным вкусом. В определенных случаях существует отчетливая корреляция между столь необычными сенсорными ощущениями и событиями, случившимися в реальной жизни мальчика Икс, что дает возможность предположить: данный тип синестезии является отчасти ассоциативным, а не чисто врожденным. Однако и при таком раскладе наблюдаются весьма интересные физические реакции на различные стимуляторы, например, слюнотечение как прямая реакция на слово “алый”, которое для мальчика Икс пахнет шоколадом, или головокружение, незамедлительно возникающее при слове “розовый”, имеющем в восприятии мальчика Икс сильный запах газа».

До чего же солидно это звучало! Казалось, они вместе совершают научное открытие. И доктор Пикок говорил, что, когда его книга будет опубликована, они оба – и он, и мальчик Икс – будут знамениты. А возможно, завоюют и какой-нибудь научный приз. В итоге Бен настолько увлекся своими занятиями с доктором Пикоком, что почти и не вспоминал о материных хозяйках, которые некогда так его обхаживали. У него к тому времени появилась целая куча всяких неотложных дел и забот, а научные опыты доктора Пикока оказались куда интереснее рисунков, коллажей и фарфоровых кукол.

Вот почему, когда шесть месяцев спустя Бен вдруг встретил на рынке миссис Уайт, его поразило, какой же она стала толстой; наверное, решил он, в его отсутствие сама съедала все содержимое больших красных жестянок с надписью «Фэмили секл». Он все удивлялся: что же с ней случилось? Миссис Уайт была такой хорошенькой, а теперь у нее вдруг вырос здоровенный живот, на лице появилась глупая улыбка, которая не сходила с ее уст, пока она бродила среди торговцев фруктами и овощами.

Но мать все им разъяснила. Это была хорошая новость. После десяти лет неудачных попыток миссис Уайт наконец-то забеременела. По неясной причине это приводило мать Бена в восторг, возможно потому, что теперь она ходила к миссис Уайт чаще и зарабатывала больше. Однако Голубоглазый испытывал какую-то смутную неловкость. И все вспоминал коллекцию кукол миссис Уайт, странных, не похожих на детей, одетых в старинные кружева, и все раздумывал: избавится ли она от своих кукол, когда у нее появится настоящее дитя?

Мысль об этом не давала ему покоя, вызывала ночные кошмары; ему снилось, как эти пучеглазые плаксивые куколки в роскошных шелковых платьях и старинных кружевах выброшены на мусорную свалку, одежда их превратилась в лохмотья и выцвела от дождей, фарфоровые головки разбиты и осколки валяются среди бутылок и смятых жестянок.

– Мальчик или девочка? – спросила мать у миссис Уайт.

– Девочка. Я назову ее Эмили.

Эмили. Э-ми-ли, три слога, точно стук в дверь судьбы. Такое странное, старомодное имя, не идущее ни в какое сравнение со всякими там Кайли, Трейси или Джейд, от которых несет случайностью и топленым салом; эти имена стоят как бы в стороне и ярко горят безвкусными неоновыми оттенками, тогда как имя Эмили, молчаливое и чуть розоватое, напоминает жевательную резинку или розы…

Но откуда Голубоглазому было знать, что однажды именно она приведет его сюда? И разве мог кто-нибудь догадаться, как близки они будут, даже не подозревая об этом, – жертва и хищник с тесно переплетенными судьбами, словно побег розы, проросший сквозь человеческий череп.

КОММЕНТАРИИ В ИНТЕРНЕТЕ

ClairDeLune: Мне ну очень понравилось развитие сюжета. Там есть продолжение?

Chrysalisbaby: чесслово ты это взаправду – насчет цветов? И как долго ты принимал участие в исследовании?

blueeyedboy: Не так долго, как ты думаешь ✪ Рад, что тебе понравилось, Крисси!

Chrysalisbaby: ах душшшка (обнимаю).

JennyTricks: (сообщение удалено).