Текст книги "Любовные прикосновения"

В конце концов ей стало трудно переносить эту восхитительную пытку ожидания.

– Ну же, Янош, – простонала она и широко раздвинула ноги, чтобы принять его. – Дай мне почувствовать тебя!

Петрак приподнялся над ней и на мгновение замер, потом тихо прошептал:

– Помни…

Она поняла его: теперь, становясь женщиной, она не должна забывать о чувствах невинной деревенской девушки. Жанна не должна умереть этой ночью.

– Да! – прошептала она и еще крепче обняла его.

Петрак медленно начал погружаться в нее, но Катарина была нетерпелива и торопила его, пока не почувствовала острую боль. Но мгновение спустя боль исчезла и волна наслаждения снова нахлынула на нее. Она поднималась на этой волне все выше и выше и почти дошла до экстаза. И вот, наконец, к ней пришло освобождение. Это была река пламени, которая струилась но ее телу и мало-помалу начала успокаиваться, словно, пробежав по целому ряду порогов, влилась в прохладный, неподвижный бассейн безмятежности.

– Ох, Янош, ты такой чудесный учитель! Он изменил позу и лег рядом с ней.

– Нет, дорогая моя девушка с фермы. Здесь все так же, как и в игре на сцене. У тебя огромный природный талант.

Как ни странно, ее совсем не задело, что он назвал ее девушкой с фермы. А ведь совсем недавно она сердилась на него за такое обращение. Теперь это казалось частью их интимных отношений, ласковой шуткой.

– Но об этом таланте никогда не должна узнать публика. Только ты один будешь наслаждаться им.

– До тех пор, пока ты этого хочешь, – уточнил он.

Эти слова удивили Катарину. Разве он не понял, что она принадлежит ему навсегда? Но прежде чем она успела что-то сказать, Петрак сел и прибавил:

– А теперь пойдем. Мы должны присоединиться к остальным…

Она рассмеялась и подумала, что он не способен быть серьезным.

– И как мы туда заявимся?

– Думаешь, всем станет ясно, что произошло? Тебе стыдно?

– Ничуть.

– Ведь ты принадлежишь мне?

– Да!

– Значит, нам надо отпраздновать это!

На вечеринке были шампанское, танцы, смех и непрекращающийся поток поклонников, которые говорили Катарине, что они еще никогда не видели такой волшебной игры. И она ни на мгновение ни в чем не раскаивалась.

ГЛАВА 4

Под руководством Петрака Катарина шла от одного триумфа к другому. Всякий раз, когда она выступала, все места в театре «Бийл» были распроданы, и зрители с билетами на стоячие места толпились сзади в два или три ряда. Вначале после каждого спектакля, в котором она играла Жанну, ее поджидала возле служебного входа дюжина молодых франтов. Прошел год, она уже играла несчастную юную красавицу в «Ромео и Джульетте», а толпа поклонников стала в четыре раза больше.

Внезапная слава испугала ее. Но Катарина решила, что лучшее средство против «звездной болезни» – показать окружающим, что она такая же, как все. Она не стала нанимать слуг, сама ходила за покупками и делала уборку, охотно беседовала на улицах со всяким, кто узнавал ее. Катарина заставила публику полюбить себя не как кумира, а как друга. Кто-то назвал ее «Кат». Незнакомцы окликали на улицах любимую актрису: «Доброе утро, Кат!», «Мы гордимся тобой, Кат!» Ей приятны были те добрые чувства, которые вкладывали пражане в это имя, и она приняла его.

Катарина была бы счастлива, если бы не ее связь с Петраком. Хотя Кат всецело отдалась страсти, она не видела иных отношений с Яношем в будущем, кроме как супружеских. Два дня спустя после премьеры она прямо спросила его:

– Сколько времени осталось до нашей свадьбы?

– А разве ты сейчас не счастлива?

– Да, счастлива, но если ты любишь меня…

– Если бы я любил колибри, неужели мне следовало бы посадить его в клетку? Если бы я любил тигра, неужели я посадил бы его на цепь у столба и заставил ходить по кругу? Моя дорогая девушка с фермы, я знаю, тебя воспитали так. Однако позволь тебе заметить, что иногда любовь летит дальше и остается более крепкой, если вокруг нее нет решеток и границ.

Поскольку Петрак был ее наставником, Катарина приняла и это его учение тоже. Многие ночи они проводили вместе, но жили по-прежнему раздельно. Он советовал ей оставить мадам Фиркусны и найти другое жилье. Кат выбрала современную квартиру, из окон которой открывался захватывающий вид на Влтаву, в одном из фешенебельных домов в Нове. Она обставила ее модной мебелью, которая нравилась ей гораздо больше, чем старомодный театральный хаос в квартире Петрака. Вскоре Катарина оценила преимущества жизни незамужней женщины, имеющей любовника. Уставая после спектакля или репетиций, во время которых Янош был несдержан, она стремилась провести ночь подальше от него. Когда Кат выросла в профессиональном отношении и перестала нуждаться в наставнике, она поняла, что связывать себя неразрывными узами – неразумно.

– Ты ведь не хочешь жениться на мне, не так ли? – спросила она однажды вечером, когда они лежали в постели. – И ты никогда не хотел этого!

– Когда ты училась у меня искусству любви, как и актерскому мастерству, я понимал, что тебе нужно пространство, чтобы раскрыть все свои дарования. Со мной ты не сможешь добиться этого. Я был твоим первым мужчиной. Мои уроки пришлись тебе по душе. Но есть и другая любовь, которую ты еще должна испытать, Де Вари, и я не могу научить тебя этому. Со временем она придет к тебе…

Кат вспомнила его слова, когда неожиданно для себя осознала, что думает об иной любви, уже ждет ее и не огорчается из-за перемены в их отношениях.

Весной, на второй год своего пребывания в Праге, Катарина играла Роксану в спектакле «Сирано де Бержерак» в постановке Петрака. Дождливым вечером она подъехала к театру. Какой-то молодой человек, промокший до нитки, сунул ей рукопись и стал торопливо умолять ее прочесть или хотя бы просмотреть его творение. Затем поспешно удалился.

Катарина получала множество сценариев. Едва ли в Праге остался хотя бы один начинающий драматург, который, увидев ее на сцене, не бросался бы к своему письменному столу, чтобы написать пьесу именно для нее. По большей части эти первые опыты были просто ужасны, однако Кат любезно принимала их и всегда возвращала вместе с извинительной запиской. Дома, после спектакля, она пролистала сценарий без всякого интереса. Тетрадь была влажной после долгого пребывания в мокром кармане автора. Некоторые строки совсем расплылись. Бросив искоса взгляд на титульную страницу и прочитав заглавие – «Козел отпущения», Йири Жилка, – Кат почувствовала искушение отложить рукопись в сторону. Слишком много труда разбирать нечеткий почерк. И все же она перевернула страницу и начала читать. Вскоре сюжет захватил ее, и Кат буквально проглотила всю пьесу до последней страницы. На следующий день она вручила тетрадь Яношу и заявила, что если он не поставит «Козла отпущения» в театре «Бийл», то она обратится к другому режиссеру-постановщику.

В пьесе Жилки речь шла о красивой, но болезненной молодой женщине и популярном политике-идеалисте, который влюбился в нее. Поскольку герой женат, грозит разразиться скандал, который уничтожит его карьеру и вместе с ней планы по оздоровлению общества. Политик возвращается в лоно семьи, а убитая горем героиня пытается покончить жизнь самоубийством. Ее помещают в психиатрическую лечебницу. Пьеса заканчивалась длинным монологом девушки, в котором она говорит о любви. В устах пациентки сумасшедшего дома – эти рассуждения воспринимались как безумие, однако в повседневной жизни такое безумие считалось нормой.

Петрак согласился сыграть роль политика, и «Козел отпущения» стал сенсацией театрального сезона 1937года. Кульминационная сцена сумасшествия в исполнении Кат была признана лучшей из всех, которые когда-либо исполнялись на чешской сцене. Вильма Херц выступила в роли жены политика. После блистательного дебюта Кат Вильма прониклась к ней уважением, и во время совместной работы у них не возникало никаких проблем.

От всеобщего внимания не ускользнул тот факт, что героиня пьесы Жилки – еврейка. Учитывая угрозы Гитлера аннексировать Судетскую область, часть Чехословакии, которая до первой мировой войны принадлежала Германии и где значительная часть населения по-прежнему говорила по-немецки, а также антисемитизм нацистов, «Козел отпущения» воспринимался не просто как драматическое произведение, но и как предостережение. Ведь лучшие представители чешского народа могут принести в жертву принципы и любовь к своей стране, лишь бы умиротворить «безумного» немецкого диктатора.

Кат совершенно не волновала политика. Однако автор пьесы Йири Жилка заставил ее понять, какое большое значение в жизни каждого человека могут иметь политические игры. Жилка родился и вырос в Праге, работал кондуктором трамвая и сочинял пьесы. Ему исполнился тридцать один год. Он был высокий, худой, с лицом монаха-аскета и редеющими длинными волосами мышиного цвета, падающими на его унылые серые глаза. Вначале Кат обращалась к нему, чтобы уточнить внешний облик героини. Вскоре они стали подолгу беседовать за кружкой пива после репетиций. Йири излагал ей свои соображения по поводу печальной неизбежности войны в Европе.

– Мы все будем втянуты в это, – убежденно говорил он. – Петрак думает только о театре. Но однажды он проснется и обнаружит у власти такое правительство, которое будет указывать ему, что ставить и какое искусство нужно народу.

Ожидая появления мужчины, который откроет для нее новую страницу любви, Кат спрашивала себя: а может быть, это Йири? Его преданность искусству, которое делало людей чище и благороднее, привлекла Катарину. О, она до сих пор чувствовала себя скованно в обществе мужчин, все еще оставаясь девушкой с фермы.

Как-то в начале мая после спектакля она, набравшись храбрости, постучалась в дверь гримерной Вильмы Херц и спросила, не выпить ли им по бокалу вина. Вильма тепло приняла это предложение.

Актрисы вышли из театра и отправились на улицу Кременкова, славившуюся своими старинными пивными, где в больших кружках подавали пльзеньское пиво, которое варили еще с тринадцатого века. Они решили расположиться «У Флеки». Кат и Вильма специально надели шляпы с широкими полями, которые в то время были в моде, и таким образом остались неузнанными. Вечер был тихий, и они заняли столик в большом саду позади пивной.

Во время прогулки актрисы обсуждали последние репетиции спектакля. Теперь, удобно устроившись, дамы потягивали из запотевших высоких стаканов темное пиво. Наконец Вильма произнесла:

– Мне очень приятно, что ты не затаила на меня зла. Я совсем потеряла рассудок, когда лишилась роли Жанны!

– Разве могла я сердиться на тебя? – ответила Кат. – Ведь я отняла у тебя то, что ты считала уже своим.

Вильма улыбнулась, прочертив одним из своих длинных ноготков полоску по запотевшему бокалу.

– Но ты похитила у меня еще кое-что.

Кат кивнула. Она уже догадалась, что не только потеря роли так разъярила Вильму. Петрак – вот главная причина ее гнева. До появления в театре Катарины они были любовниками несколько лет.

– Я, наверное, казалась тебе такой наивной?

– Непростительно! Но увидев тебя в роли Жанны, мне стало ясно, что у меня нет и половины твоего таланта.

– А Янош? – осторожно поинтересовалась Кат. Ты думала, что его я также смогу любить сильнее?

Вильма изогнула дугой темную, подведенную карандашом бровь, удивленная откровенностью вопроса.

– Нет. Чтобы иметь дело с таким мужчиной, как Янош, у меня больше таланта. Но он хотел именно тебя. Это ранило мое тщеславие. Я возненавидела тебя. Вильма пожала плечами. – Но быстро преодолела это.

– Преодолела ненависть ко мне… или любовь к нему? Вильма улыбнулась и оставила вопрос Кат без ответа.

– Зачем ты пригласила меня?

– Мне нужен твой совет.

Вильма, казалось, была польщена и с вниманием наклонилась вперед.

Кат стала объяснять ей, что роман с Яношем пошел на убыль, и все же она сомневалась, стоит ли его обрывать. В конце концов, с ним единственным она поддерживала интимные отношения. Однако теперь появился Йири.

– Янош сказал, что он не тот мужчина, который станет моей самой большой любовью. Но как узнать, кто это будет. Я ведь не могу спать со всеми подряд!

Вильма пристально посмотрела на Кат и в изумлении покачала головой.

– Неужели ты искренне надеялась получить от меня ответы на такие вопросы?

– Ты же светская женщина, Вильма. У тебя было множество любовников.

– Для меня, Кат, это всегда было просто – слишком просто! Я бросалась в постель с любым мужчиной, убеждая себя, что именно он и есть величайшая любовь в моей жизни. Так что у меня одна великая любовь следовала за другой. Я примирилась с тем, что на свете нет ничего вечного, хотя всегда мечтала о том, что новая связь продлится дольше предыдущей.

Вильма в задумчивости посмотрела в свой стакан, потом подняла взгляд и выдавила из себя улыбку, словно готовясь к веселой сцене.

– Доверяй себе, Кат! Вот мой лучший совет. Если сомневаешься, значит, это не любовь. Настоящую единственную любовь узнаешь без всяких колебаний.

– Так ты думаешь, мне не следует спать с Йири?

С нежным вздохом Вильма потянулась через стол и пожала руку Кат.

– Ты так глубоко проникаешь в душу своих героинь, что мы все забываем о твоей молодости. Но пора взрослеть и учиться самостоятельно принимать решения. Возможно, именно это и делает тебя великой актрисой, дорогая Кат: ты так безгранично доверчива, так охотно позволяешь героине, которую играешь, все решать за тебя! Но вне сцены это не годится. Ведь в жизни нельзя знать заранее ни начала, ни конца. Делай себя сама, иначе не станешь настоящей женщиной. А только будешь играть роль в чьей-то чужой истории.

Рассуждения Вильмы не отличались глубокомысленностью. Но Кат внимательно выслушала ее наставления. Ведь она приехала из деревни, где жили просто и незатейливо, соблюдали обычаи и традиции, где женщина любила мужчину только потому, что родители выбрали его ей в мужья. Но вот уже год, как она играла на сцене роли, которые позволяли ей переживать различные жизненные ситуации и чувства, но при этом оставаться самой собой, не идти на риск, не испытывать сомнений. В мире театра самые безумные страсти гасли вместе со светом софитов.

– Благодарю тебя, Вильма! Ты очень помогла мне!

– В самом деле? И что же ты теперь собираешься делать с Йири?

Внезапно решение показалось Кат совсем простым.

– Мы останемся хорошими друзьями. Вильма отпила маленький глоток пива.

– А Янош? – спросила она небрежно.

– Думаю… пора нам тоже стать друзьями.

Лицо Вильмы неожиданно просветлело. Кат было приятно возвращать то, что она отняла у Вильмы.

– Я проголодалась. Давай поужинаем! – оживленно заявила Вильма.

Они попросили меню.

– Что ты рекомендуешь? – спросила Кат.

– Пора решать самой! – проговорила Вильма с притворной строгостью.

Они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись. У Кат даже слетела шляпа, и ее тут же окружили поклонники, жаждавшие получить автограф известной актрисы.

Когда Кат объявила Петраку, что их интимные отношения закончены, он воспринял это с такой легкостью, что она почувствовала себя почти обиженной.

– Неужели я так мало значу для тебя? Почему ты не пришел в отчаяние и не умоляешь меня вернуться?

Он рассмеялся.

– Потому что ты действительно можешь передумать. А я знаю, моя дорогая девушка с фермы, что где-то тебя ждет человек, который подходит тебе гораздо больше, чем я.

Поскольку Петрак отошел от Кат, Йири стал открыто демонстрировать романтические намерения. Он водил Кат не только в шумные пивные, но и в тихие кафе, освещенные пламенем свечей, а также приглашал танцевать в дорогие отели. Его общество доставляло ей удовольствие, пока он не переходил границ, и Кат это устраивало.

Как-то вечером Йири обмолвился, что пишет новую пьесу.

– Это история любви, но со счастливым концом. Отныне и впредь мы станем единой командой. Я буду писать для тебя, только для тебя…

– Любовные истории? Со счастливым концом? – спросила Кат.

– Я никогда больше не заставлю тебе плакать – ни на сцене, ни в жизни.

Кат сочла момент подходящим.

– Ну вот, ты сам видишь, мы не должны становиться любовниками. Ведь из-за меня ты собираешься изменить самую лучшую часть самого себя. Ты должен писать серьезные, умные произведения, а не любовные истории со счастливым концом. Нам нужно больше пьес, которые заставляют людей думать.

По правде говоря, Катарина обескуражила Йири, не ответив на его любовь. Зато нашла способ сказать ему об этом так, чтобы их дружба не пострадала.

На протяжении всего 1937 года политическая ситуация ухудшалась. Сторонники нацистов в Чехословакии образовали свою политическую партию, которая приняла участие в выборах чешского парламента. Теперь в Праге трудно было найти дом, где не обсуждались бы политические события. Все понимали – страна скользит к фашизму и войне. Йири уже больше не ухаживал за Кат, но по-прежнему часто заходил после спектакля к ней в гримерную и приглашал на политические собрания.

Кат отказывалась.

– Я знаю, это интересно и важно, – объясняла она, – но там собираются профессора, врачи, писатели. Я же всего-навсего девушка, выросшая на ферме. Какая польза от моего присутствия?

Кат отказывалась верить в то, что ситуация действительно так серьезна, как говорил Йири. С ее точки зрения, мир оставался прекрасным, как всегда. Новый театральный сезон она открыла его «Пигмалионом». Это была первая пьеса Бернарда Шоу, в которой она играла бедную цветочницу, Элизу Дулиттл. В паре с Петраком в роли ее строгого наставника, профессора Хиггинса, Катарине удалось покорить в очередной раз пражскую публику.

И все же Йири настаивал и убеждал Кат в том, что она может принести пользу и на политическом поприще.

– Тебе даже не нужно ничего говорить. Один твой вид напомнит каждому мужчине, за что стоит бороться.

Но после того как Катарина пожаловалась на усталость, Йири сдался. Однако в конце сентября его разочарование аполитичностью подруги дошло до предела.

– Проклятие! – взорвался он, когда Кат снимала грим. – Не ужели ты можешь пойти домой, лечь в постель и натянуть на голову одеяло, когда мир вокруг рушится!

Йири сел возле нее.

– Знаешь ли ты, насколько скверно обстоят дела? В нашей группе есть люди, которые ездили в Германию и слышали, как Гитлер произносил речи. Он хочет захватить нас, завоевать всю Европу! В Германии нацисты бросают в тюрьму всякого, кто не согласен с их политикой или у кого недостаточно чистая кровь – евреев, цыган. Артистов они тоже сажают за решетку, если те слишком строптивые. Если они придут, здесь будет то же самое.

Кат решила, что пора разобраться, а то, проснувшись однажды утром, окажется в другой стране.

Йири отвел ее в старинное здание, которое располагалось между Влтавой и неясно вырисовывавшимися стенами замка Градчаны, огромного дворца на вершине холма, построенного для императрицы Марии Терезии в восемнадцатом веке. Они поднялись по нескольким лестничным маршам и вошли в большую квартиру, битком набитую людьми, которые беседовали, пили пиво и ели бутерброды. Стены самой большой комнаты были увешаны красочными гобеленами, изображавшими средневековые сцены – дам и кавалеров в свадебном танце, рыцарей на турнире, крестьян на охоте. Кат уже собиралась было спросить Йири, чья это квартира, как вдруг какой-то человек, неопрятно одетый, оттащил его в угол и начал что-то настойчиво втолковывать ему шепотом. Йири бросил на Кат извиняющийся взгляд. Она перешла в другую комнату, где ее моментально узнали, заговорили. Молодые люди наперебой пытались очаровать Катарину, принесли ей ледяное пиво и бутерброды.

Кат оживленно болтала, окруженная плотной толпой. Жара в комнате стала невыносимой. Она почувствовала, как по спине потекли струйки пота. Увидев распахнутые двустворчатые двери, Катарина стала проталкиваться к ним. Легчайшее дуновение ветерка поманило ее на небольшой балкон с видом на реку. Она прислонилась спиной к его решетке, наслаждаясь прохладой. Через открытые двери ей было видно, как взгляды присутствующих устремились к какому-то человеку, который начал говорить о патриотизме чехов, их свободолюбии и призывал отдать свои сердца и души, а также деньги на борьбу с фашизмом.

– Друзья мои! – горячился оратор. – Мы должны заставить наших соотечественников и весь мир осознать опасность, которая нависла над нами. Всеми доступными нам способами мы должны бороться против идей зла, которые крадутся через наши границы… Иначе скоро мы вынуждены будем сражаться уже не против идей, а против военной машины не жалея даже своей жизни ради свободы…

Кат слушала внимательно. Звук этого голоса – спокойного и сильного – проникал в самое сердце. Она медленно подошла к двери и заглянула в комнату.

Оратор не был таким импозантным, как Янош, и таким высоким, как Йири, однако показался ей человеком сильным и надежным. У него были густые, черные как уголь волосы и синие сияющие глаза, горевшие, как язычок пламени. Тонкая линия щегольских усиков отделяла его изящный прямой нос от чувственного рта. В отличие от других мужчин, одетых в пиджаки и белые сорочки с накрахмаленными воротничками, на нем была свободная белая рубашка с открытым воротом, как у пирата в одном американском фильме, который Кат видела в Праге несколько месяцев назад, и брюки из мягкой фланели. Очевидно, этот человек следовал собственному стилю, а не гнался за модой. Увидев его, Катарина в первый же момент поняла, что именно его она и ждала.

Кат пристально смотрела на оратора, и вдруг он бросил взгляд в ее сторону. Внезапно поток слов оборвался. Безмолвный диалог продолжался не более одной-двух секунд, так что члены собрания восприняли это как паузу, которая Кат показалось вечностью; она не сомневалась, что между ними установился контакт, что он услышал ее мысленный призыв!

Потом молодой человек взял себя в руки и продолжил выступление. Кат уже не понимала, о чем он говорит, просто слушала его голос и смотрела. Какому бы делу он ни служил, теперь оно станет и ее делом.

Публика в комнате зааплодировала, послышались одобрительные возгласы, по кругу пустили шляпу для сбора денег. Из сумки, висевшей у нее на плече, она достала целую пачку банкнот и, не считая, сунула в шляпу. Толпа обступила оратора. Кат страстно хотелось снова заглянуть ему в глаза, но она снова вернулась на балкон, где стоял маленький столик и два стула. Она села и стала ждать, не сомневаясь, что он придет.

Время шло. Может быть, пролетел целый час, но это не имело никакого значения. Появился Йири и сказал, что собирается уходить. Но Кат ответила, что остается. Он пожелал ей спокойной ночи и удалился.

И вот, наконец, он предстал перед ней, ее «пират»! Легкими шагами вышел на балкон и прислонился к решетке.

– Я счастлив, что вы все еще здесь, – проговорил он.

– Вы удивлены?

Разве он не знает ее судьбу так же хорошо, как она сама?

– Оглядев собравшихся и не найдя среди них вас, я подумал…

Ей хотелось узнать, как же он догадался, что она здесь.

– Вы подумали…

– Я вообразил, что мы назначили друг другу это свидание.

– Нет, вы это не вообразили.

Голос Кат дрожал, ею овладело желание дотронуться до него, почувствовать его прикосновение. Однако правила приличия сдерживали ее.

Он сел за столик.

– Нас не представили друг другу. Милош Кирмен.

– Милош… – повторила Катарина и улыбнулась. – А я…

– Я знаю, кто вы. Я бывал в театре много раз и видел все пьесы, в которых вы играли.

Много раз? Это заставило ее усомниться в чуде.

– И все же вы никогда не приходили за кулисы? Я хочу сказать, многие мужчины, увидев меня на сцене, пытаются выразить свое восхищение…

Милош с улыбкой протянул ей руку. Катарина тоже протянула руку. Они напоминали два магнита, притягивающие друг друга.

– Но ведь я никогда прежде не встречал вас, не правда ли? Ни разу до сегодняшнего вечера. Я видел Жанну Д'Арк, Джульетту, Элизу Дулиттл и чеховских девушек. Я смотрел на них, аплодировал. Но они оставались для меня чужими, не вызывали никаких чувств.

Катарина помедлила. Она еще никогда не вела себя столь развязно.

– Тогда скажите мне это сейчас, Милош. Скажите теперь, когда видите меня. У вас появились ко мне чувства?

Мгновение он молчал.

– Но смею ли я? Боюсь показаться вам льстецом.

– Осмельтесь! – попросила Кат почти шепотом. – Осмельтесь и скажите мне все!

– Все… – тихо повторил он, словно внезапно впал в гипнотический транс. Потом встал со стула и, нежно потянув Кат за руку, заставил встать. Затем обнял и привлек к себе. Несколько мгновений его взгляд блуждал по ее лицу, изучая каждую его черточку.

– Вот это и есть – все! – сказал он.

Потом поцеловал ее, и все молчаливые обещания, которые они уже дали друг другу, повторились вновь в этом соприкосновении их губ, в ласках протянутых рук. Поцелуй был долгим, они едва не задохнулись.

Кат глубоко вздохнула.

– Осмелься на большее, дорогой Милош! – попросила она. – Осмелься на все, чего ты хочешь, и это не покажется мне дерзостью. Осмелься на все, все, все… и даже еще на большее…

И пока она бормотала заклинание, он подхватил ее на руки и понес в спальню.