Текст книги "Любовные прикосновения"

ГЛАВА 10

Прага, лето 1952 года

– Она решила, что умеет летать, – сказал фермер. – Она взобралась на крышу свинарника и спрыгнула, потому что думала, что у нее есть крылья.

– Я не верю тебе, – ответила жена фермера. – Свинья никогда такого не сделает. Ведь свиньи не умеют летать.

– Да, мы-то знаем это. Но знает ли свинья?

В зале раздался оглушительный взрыв хохота, публика смеялась почти не переставая, с тех пор как поднялся занавес. Каждый вечер пражане потоком шли в маленький полуподвальный театр на одной из затерявшихся тихих улочек Старого Города. Они понимали истинное значение того, что видели на крошечной сцене. «Скотный двор», небольшая сатирическая пьеса Йири Жилки о крестьянской супружеской чете, которая, однажды утром обнаружив, что вся их скотина мертва, спорит о причине гибели животных. В действительности же, по замыслу автора, она была призвана разоблачать ту возмутительную ложь, которую распространяли коммунисты, чтобы оправдать преступления, совершенные ими после захвата власти. Самым чудовищным злодеянием была, разумеется, смерть Масарика. Даже через четыре года после трагедии гибель известного политического деятеля оставалась для чехов незаживающей раной. Пьеса Йири говорила о том, что если свиньи могут летать, то падение Масарика из окна Министерства иностранных дел было самоубийством.

Втиснувшись на грубую дощатую скамью в конце зрительного зала этого импровизированного театра, Кат смеялась вместе со всеми. И все же она чувствовала, что этот смех давал лишь выход гневу и возмущению против ненавистного коммунистического режима. День за днем правительство укрепляло союз с советской диктатурой Иосифа Сталина и проявляло все большую жестокость по отношению к инакомыслящим. В то время пьесу Йири играли в пустующем полуподвальном помещении старой прачечной, которое набивалось до отказа. Просмотр спектакля требовал большого мужества. Полиция могла в любой момент совершить налет на театр и записать зрителей. Пражане думали, что власти до сих пор не сделали этого только из-за опасения предстать перед народом в смешном свете, возбудив судебное дело против пьесы о мертвых цыплятах, козах и свиньях как против «опасной революционной пропаганды». Тем не менее Йири Жилку несколько раз подвергали допросам в полиции и многократно обыскивали его квартиру, а бумаги уничтожали. Он был врагом государства и жил уже сверх отведенного ему срока, как и его пьеса.

Йири два месяца упрашивал Кат посмотреть спектакль – с тех пор, как состоялась премьера. Когда рукопись была готова наполовину, он приехал в «Фонтаны» и предложил ей сыграть роль жены фермера.

– Если великая Де Вари даст свое согласие, я найду режиссера, который не побоится поставить мою пьесу. Эти ублюдки не посмеют запретить ее. У вас слишком много поклонников, Кат. Начнется восстание. Может быть, это даже приведет к свержению правительства.

Каким же мечтателем был Йири! Кат знала, что коммуниста способны на все, будет ли она играть в этой пьесе или нет. Она восхищалась Йири за то, что драматург поставил свой талант на службу благородным принципам, однако продолжала вести уединенную жизнь в «Фонтанах».

Катарина полагала, что разумнее держаться подальше от крамольного спектакля. Ходили слухи, что тайная полиция выслеживает зрителей и составляет список врагов народа. Наконец она смягчилась, но не столько из-за постоянных уговоров Йири, сколько из-за Джина Ливингстона.

За четыре года, прошедших после его визита в «Фонтаны», и до прошлой недели между ними не было непосредственного общения. Кат старалась не возбуждать ревность мужа. В то же время она знала, что Милош тайно поддерживает с Джином регулярную связь с той ночи, когда гибель Масарика побудила его начать кампанию подпольного протеста против коммунистов. Кат подозревала, что Милош имеет какое-то отношение к нелегальному изданию памфлета под названием «Лекарство» – в котором изобличалась официальная ложь и сообщались международные новости, подвергавшиеся цензуре со стороны государства. Милош уезжал на несколько дней, якобы по делам фабрики. Несмотря на риск, которому он себя подвергал, Кат испытывала радостный трепет, наблюдая, как Милош увлечен благородной задачей и больше не томится от жалости к самому себе. Она страстно желала снова видеть его тем отважным и энергичным человеком, который когда-то в одно мгновение завоевал ее сердце. Но теперь, даже если бы в нем вновь проснулось мужество, он все равно не проявил бы прежней страсти.

Кат по-прежнему хотела иметь ребенка. Но когда она призналась в этом Милошу, это только разозлило его.

– Вспомни довоенное время. Я не хотел жениться, потому что знал, – мир будет жесток с влюбленными. И что же? Посмотри, что произошло! Разве не было бы лучше, если бы ты не вышла за меня замуж? А теперь ты хочешь ребенка! Зачем производить на свет еще одно человеческое существо? Чтобы оно страдало, как мы?

Кат не стала спорить. Она ждала и молилась об исцелении его искалеченной души.

Однажды вечером, на прошлой неделе, когда Ирина уже легла спать, пришел посыльный и принес с собой простой конверт, адресованный Кат. Развернув лежавший внутри лист бумаги, она сразу же заметила вверху печать посольства США. Ее взгляд перескочил через написанные от руки строчки к нижней части страницы, и она увидела, что под письмом стоит подпись «Джин». При виде этого имени ее охватила буря противоречивых чувств. Удачно, что записку принесли именно в тот вечер, когда Милоша не было. Но потом она поняла, что Джин должен быть осведомлен о расписании поездок Милоша.

Когда взгляд Кат заскользил по строчкам, она почувствовала, что совершает неблагоразумный шаг.

«Дорогая Кат!

Меня беспокоит Милош. Он подвергает себя опасности. Я много раз предупреждал его, но он отказывается слушать меня. Если вы желаете встретиться, чтобы я мог объяснить вам ситуацию, приходите к Йири во вторник вечером. Меня там не будет, нас не должны видеть вместе. Но вас встретит человек и отвезет ко мне. Если не сможете приехать, не звоните мне. Ваш телефон прослушивают».

Когда Кат кончила читать письмо, ее стали осаждать вопросы. Если Милошу грозит опасность, следует ли ей ждать встречи с Джином и только после этого предупредить мужа? Вероятно, да. Если она хочет привести ему обоснованные доводы, ей надо быть информированной, надо знать, каким образом Милош может спастись. Но вместе с тем, как же она сможет признаться мужу в том, что знает об угрозе, нависшей над ним, не раскрывая при этом источника этих сведений? А если Милошу станет известно, что это Джин рассказал ей обо всем, то не приведет ли его ревность к тому, что он будет игнорировать все последующие предостережения?

Катарину потрясло также открытие, что их телефон прослушивается. Ведя уединенную жизнь, Кат не осознавала, насколько велик гнет властей. Милош должен был знать об этом, однако не предупредил ее.

Во вторник днем Кат приехала в Прагу в маленькой «шкоде», которую купила для себя. По дороге она нервничала и часто смотрела в зеркало заднего вида. Нередко попадались такие участки шоссе, где не было видно других автомобилей, и тогда она расслаблялась. Потом Катарина подумала, что Джин, возможно, затеял все это для того, чтобы встретиться с ней.

Она оставила время на посещение магазинов, но теперь это уже не было беззаботным развлечением, как в прошлом. Прага сильно изменилась с тех пор, когда Кат была здесь много месяцев назад. Замки и соборы стояли на своих местах, вечные и неизменные, но золотое сияние исчезло. Настроение у людей на улицах и в магазинах было мрачным. Кат почувствовала, что все, как и она, то и дело оглядываются по сторонам и осторожны в словах и поступках. Потеря свободы отразилась даже на ассортименте товаров. В стремлении создать экономику, прочно связанную только с коммунистическими торговыми партнерами, всю одежду, обувь, духи, продукты питания и предметы роскоши из Франции, Англии, Италии и Америки убрали с прилавков, а в кинотеатрах не демонстрировалось ни одного голливудского фильма.

К тому времени, когда Кат подъехала к полуподвальному театру, она была уже вполне готова излить весь свой гнев и грусть в смехе над злобностью и глупостью коммунистического режима. Как же это случилось, что люди позволили отнять у них жизнь в которой были свобода и возможность выбора? На этот вопрос, похоже, не было приемлемого ответа, точно так же, как у фермеров в пьесе не нашлось никакого разумного объяснения причины смерти их бессловесных животных.

На протяжении всего спектакля Кат ждала какого-нибудь сигнала со стороны того, кто Должен был отвезти ее к Джину. Несколько человек заговорило с ней во время перерыва, но каждый раз только для того, чтобы попросить у нее автограф или выразить любимой актрисе свое восхищение ее игрой в прежние времена.

Спектакль закончился, актеры поклонились публике, и зрители гуськом потянулись вверх по лестнице к выходу. Кат на несколько секунд задержалась возле театра и оглядела улицу в обоих направлениях. Может быть, Джип решил, что опутывать ее в это дело слишком опасно? Наконец она бросила взгляд туда, где оставила свою «шкоду».

Вдруг из-за двери вышел крупный мужчина в толстом пальто.

– Такси ждет вас на углу, мадам.

– Мне не нужно такси. У меня есть автомобиль.

– Это такси от мистера Ливингстона, мадам Кирмен.

На углу стояло обычное городское такси. Мужчина придерживал дверцу, пока Кат усаживалась на заднее сиденье, а потом сел за руль. Машина взревела, тронулась с места, повернула за угол, потом еще раз и поехала в направлении, противоположном первоначальному.

Через несколько минут такси резко остановилось перед маленьким захудалым домиком на узкой пустынной улочке возле реки в квартале Йозефов, бывшем еврейском гетто. Шофер обошел вокруг автомобиля и открыл дверцу.

– Нажмите на кнопку звонка четыре раза, но не больше. Он кивком головы указал на темный дверной проем, потом снова занял свое место за рулем, и такси умчалось.

Когда Кат направилась к темному дому, ее охватило такое чувство, словно она перенеслась назад, в довоенное время. Она снова была девушкой с фермы, и ее приводило в ужас это незнакомое место, куда она приехала в поисках лучшей жизни. Улыбка тронула ее губы при воспоминании о том, что тогда казалось ей таким странным – о трамваях и толпах людей.

Она нажала на кнопку звонка. Четыре раза.

Прошла минута. Внезапно дверь качнулась назад. В темном холле появилась чья-то фигура, потянулась к ней, схватила ее за руку и втащила внутрь прежде, чем она разглядела, что это Джин. Катарина прислонилась к стене, глубоко дыша, чтобы успокоиться, а он закрыл дверь и задвинул засов. Потом включил свет. На нем был сшитый на заказ темно-серый костюм, но галстук на рубашке был развязан, словно до ее прихода он занимался какой-то работой. Беспорядочный вид, подчеркнутый прядью каштановых волос, свисавшей на лоб, делал Джипа больше похожим на ковбоя, чем на дипломата. Кат вновь почувствовала такую же вспышку влечения к нему, как во время их первой встречи. Тогда ей удалось обуздать своп чувства. Она хотела сберечь сердце и душу для Милоша. Но сейчас надежды на возобновление интимных отношений с ним были почти потеряны и Кат стала уязвимой.

В углах шоколадных глаз Джина Ливингстона появились морщинки, когда он сделал собственные выводы.

– Я очень рад, что вы пришли! – произнес он. – Вы единственная можете спасти его и, возможно, еще довольно многих людей.

Упоминание об этом неотложном Деле мгновенно охладило Катарину. Она последовала за Джином, который повел ее в гостиную, расположенную в глубине дома. По контрасту с жалким видом фасада, внутри дом был хорошо освещен и украшен толстыми коврами и дорогой современной мебелью. Окна были закрыты длинными портьерами.

Кат стянула с себя большой черный шелковый шарф, который носила поверх простого красного платья, как шаль, и бросила его на стул.

– Могу я предложить вам выпить? – спросил Джин, кивнув в сторону тележки со спиртными напитками.

– Нет! – Ответила она, приказав себе полностью сосредоточиться на деле. – Объясните мне, чем я могу помочь Милошу.

Кат села. Джин устроился на софе напротив нее, наклонившись вперед и упершись руками в колени.

– Много ли вы знаете о том, чем занимался Милош в течение последних нескольких лет?

Очень мало. Похоже, он как-то связан с памфлетами, и еще, мне кажется, ему помогают американцы.

– Памфлеты – лишь незначительная часть его деятельности. По правде говоря, Кат, это не более чем прикрытие.

– Прикрытие? Если работа, направленная против власти – всего лишь прикрытие, то чем же тогда он занимается в действительности?

– В основном тем же самым, но только на другом уровне. Кат не поняла и покачала головой.

Джин понизил голос, будто боялся, что даже здесь, на конспиративной квартире, его могут подслушать.

– Видите ли, ни для кого не секрет, что Милош – герой Сопротивления. Парни, которые сейчас у власти, достаточно сообразительны и понимают, что если ему удастся собрать вокруг себя своих старых товарищей по борьбе, то они будут представлять собой угрозу режиму. Какое-то время он не причинял беспокойства. Милош поддакивал русским, чтобы добиться освобождения, и это заставило комми поверить в то, что его удалось сломить. Отсиживаясь в «Фонтанах» и погрузившись в дела фабрики, ваш муж необычайно убедительно заставил окружающих поверить в то, что он полностью исчерпал свои силы и больше не способен на борьбу. Даже судя по тому, как Милош относился к вам, можно было сделать вывод, что он больше не представляет собой угрозы существующему строю.

– Что вы имеете в виду? – прервала Джина Кат, когда до нее дошел смысл сказанного им. – Ведь Милош не обращался со мной плохо! Да что они могут знать об этом?..

Джин опустил голову.

– Они знают все, Кат, – произнес он, снова поднимая глаза.

– Что все? – спросила она, словно защищаясь.

– Они знают, что он ни разу больше не прикоснулся к вам! – резко ответил Джин.

В течение секунды Кат пристально смотрела на него, потом вскочила со стула, чтобы избежать его изучающего взгляда, зашагала в дальний конец комнаты и уставилась в стену.

– Но откуда они могут?.. – неуверенно начала она.

– Сколько слуг у вас в «Фонтанах»? Десять? Пятнадцать? Им нужен всего лишь один, чтобы подслушивать у замочной скважины, но, возможно, есть и больше.

Кат слегка задрожала. За ней шпионили, у нее похитили самые интимные тайны, она чувствовала себя так, будто ее раздели донага.

Джин тихо продолжал:

– Итак, Милош старательно делал вид, что политика его больше не интересует, что с отважным борцом за свободу покончено навсегда. Однако власти продолжали наблюдать за ним, опасаясь, что он может взяться за старое.

– И Милош действительно так и поступил! – с вызовом произнесла Кат, найдя в себе мужество, чтобы снова посмотреть в лицо Джину.

– Но дело не только в памфлетах, Кат. Я надеялся, что Милош поможет нам снова создать агентурную сеть из людей, которые вместе с ним активно участвовали в Сопротивлении, но ни разу не были схвачены и остались законспирированными. Но как можно было использовать его, если он находился под наблюдением? Путь, который мы выбрали, заключается в том, чтобы проложить ложный след. Пусть те, кто следит за ним, думают, что держат Милоша в ноле зрения, что он в достаточной степени восстановил силы, чтобы вмешиваться в политику и удовлетворять свой неугомонный идеализм.

– Памфлеты… – пробормотала она. Джин кивнул.

– Вы знаете, сколько их было напечатано? Шесть, восемь тысяч. Это не более чем булавочный укол в кожу слона. Правительство снисходительно относилось к ним год за годом, потому что это удерживало потенциально могущественного противника за практически безобидным занятием. Власти могли бы заключить Милоша в тюрьму, но ведь он герой войны, а они уже сделали мученика из Масарика. Так что вместо этого коммунисты позволили ему совершать поездки и устраивать встречи с писателями и другими недовольными представит елями интеллигенции. Они бездействуют, потому что считают, что Милош действительно находится под их контролем. – Джин самодовольно улыбнулся. – Но на самом деле это не так. Ваш муж снова работает над созданием сети.

Кат глубоко вздохнула и направилась к своему стулу. Она чувствовала, как важно показать Джину свою выдержку и самообладание.

– В вашей записке было сказано, что ему угрожает опасность.

Ей не терпелось закончить встречу и уехать. Ливингстон поделился с ней секретными сообщениями разведывательных служб, в которых содержалось точное описание состояния ее брака с Милошем. Из-за этого она чувствовала себя задетой за живое и незащищенной.

Джин поднялся и принялся шагать по комнате.

– Милош успешно сделал то, о чем мы просили его. Он нашел на местах людей, который могут быть нам очень полезны. Но для него этого недостаточно. Теперь он хочет побыстрее освободиться от коммунистов.

– А вы не хотите?

– Это совершенно нереально. Кроме того, не стоит пренебрегать преимуществами разведывательной службы ради одного безумного и рискованного шанса.

– Какого шанса? Что пытается сделать Милош?

Джин посмотрел ей прямо в лицо.

– Он говорит, что один из его информаторов готов представить доказательства того, что Масарик был убит и что приказ исходил от людей, сейчас занимающих самое высокое положение. Я не знаю, что это за доказательства – кинопленка или, может быть, даже свидетель. В любом случае они подобны динамиту. Я ожидал, что Милош будет передавать всю информацию, которую он добывает, мне, моему правительству. Но он не хочет больше сотрудничать с нами. Милош говорит, что такой вопрос должны решать только сами чехи. Когда ваш муж получит это доказательство, он собирается самостоятельно найти возможность разоблачить преступников. По его мнению, это уничтожит коммунистический режим. Милош также считает что он больше всех подходит для того, чтобы собрать его обломки.

Кат никогда не разбиралась в политике. Как и Милош.

– Возможно, он прав, – ответила она.

– Нет, Кат, у него нет ни малейшего шанса. Каким бы ценным ни было доказательство причастности власти к гибели Масарика, Милошу понадобится время, чтобы найти надежный способ представить его чешскому народу. Ведь газеты и радио здесь контролируются правительством. С каждым днем тучи все больше будут сгущаться над ним. И если с вашим мужем что-нибудь случится, доказательство будет потеряно.

Как всегда, когда, по мнению Кат, Милошу угрожала опасность, на нее нахлынули самые противоречивые чувства. Разумеется, ей хотелось спасти мужа… И в то же время она могла подавить необычайное радостное облегчение от того, что этот мужественный, отважный человек возродился.

– А что вы хотите от меня? – спросила она.

– Милош рискует слишком многим. Если он потерпит неудачу, вся его агентурная сеть погибнет вместе с ним. Множество сейчас жизней в опасности, Кат. Но вы могли бы убедить его покинуть страну вместе с вами. Если он согласится на это, ему придется передать мне все свои источники информации, а также все сведения, которые он уже получил от них.

Кат чуть не рассмеялась.

– И вы хотите, чтобы я помогла вам?! Да мне даже не удалось убедить его пересечь нашу постель… А вы полагаете, что он пересечет границу страны только потому, что я попрошу его об этом?

– Да. Я думаю, что у вас есть власть над ним, если вы только по-настоящему захотите воспользоваться ею. Одна из причин, по которой Милош готов идти на этот сумасшедший риск – желание снова утвердить себя в ваших глазах.

Ее мысли снова вернулись к тому времени, когда Милош возвратился к ней – такой разбитый, сломленный, что сначала она даже не узнала его. О чем он тогда умолял ее? О том, чтобы она дала ему шанс стать достойным ее.

– А позволят ли ему уехать? – спросила Кат.

– Он может перейти границу нелегально. Вам помогут обосноваться в любом месте, какое бы вы ни выбрали.

Пока Кат размышляла над его предложением, Джин прибавил:

– Я поддерживаю связь с Полом Бранноком, Кат. Он снова руководит киностудией в Голливуде и по-прежнему считает, что вы можете стать новой Бергман.

Кат пожала плечами.

– Это не имеет значения. Я сделаю то, что захочет Милош. Джин подошел к ней и остановился напротив ее стула.

– В таком случае, единственное, что вам нужно сделать – это заставить Милоша хотеть того же, чего хотите вы.

Кат пришло в голову, что уверенность Джина в ее власти основана не на его мудрости и не на данных разведки, а на его собственном слепом увлечении ею.

Он все еще стоял над ней, и его желание было почти ощутимым, словно электрический ток, проходивший по воздуху между ними. Кат почувствовала, что ее сопротивление слабеет. Она резко встала, но не для того, чтобы уступить ему, а чтобы уйти.

Но как только она поднялась, Джип схватил ее за руки.

– Нет!..

Она хотела прошептать это слово, но то, что сорвалось с ее губ, было не более чем дуновением дыхания.

Ливингстон остановился, чтобы прочесть то, что было написано у нее на лице, и это рассеяло его сомнения. Он прижал Кат к себе и с жадностью поцеловал.

Ее хотят! Она почувствовала, что собственные пылкие желания снова могут быть удовлетворены! Эта мысль на мгновение полностью захватила ее. Кат отдалась его поцелуям, и безмолвный язык ее тела говорил ему о том, что она хочет большего.

Но потом внезапно будто ударом молнии их отделило друг от друга, как две половинки дерева, расщепленного вдоль сердцевины. Кат отскочила назад.

– Боже мой! Как вы можете ожидать…

Она пристально и недоверчиво смотрела на Джина.

– Вы попросили меня приехать сюда, потому что, по вашим словам, хотели помочь Милошу. Вы сказали, что я должна использовать все свои возможности, чтобы спасти его. А потом вы…

Кат умолкла. Она была готова сгореть от стыда. Схватив со спинки стула шарф, она повернулась, чтобы уйти. Джин схватил ее за плечи.

– Вы правы. В этом нет никакого смысла. Не было бы смысла, если бы я не хотел вас так сильно. Стандартная операция – помочь человеку бежать и использовать для этой цели его жену.

Его голос понизился почти до шепота, и он крепче прижал Катарину к себе.

– Но, черт возьми, Кат, я хочу вас! И если вы спасете Милошу жизнь, то какого дьявола вы еще ему должны?

Мгновение она стояла к нему спиной, вся дрожа. В это время его сильные руки обхватили ее, стиснули живот и скользнули вниз. Желание поглотило Кат.

Она собрала остаток сил, вырвалась и убежала. На улице ее снова ожидало такси, как будто водитель знал, что она не останется там.

Было почти два часа ночи, когда Кат миновала Карловы-Вары, возвращаясь в поместье из Праги. Но после встречи с Джином ей не хотелось спать. Вопросы жужжали у нее в голове, словно громкие голоса по радио.

Когда показались «Фонтаны», у нее по телу пробежала дрожь. В окнах замка горел свет, а у подъезда стояли два незнакомых ей автомобиля. Кат бросилась в дом. Две комнаты для официальных приемов в нижнем этаже были освещены, но пусты. В доме стояла мертвая тишина.

– Милош! – позвала она, взбегая вверх по широкой лестнице.

На лестничной площадке появилась горничная, одетая в черную с белым форменную одежду. Она взволнованно произнесла:

– Госпожа Кирмен, мы хотели разыскать вас, но вы никому не сказали, куда…

– Полиция уже забрала его? – перебила ее Кат.

– Полиция? Нет. Господину Кирмену мы тоже не смогли сообщить. Ваша свекровь… Ее сердце…

Кат бросилась бегом по коридору. Горничная кричала ей вслед:

– Не спешите, госпожа Кирмен! В этом нет необходимости. Доктор уже уехал некоторое время назад.

Кат остановилась.

– А эта автомобили там, снаружи?

Горничная ответила, что они из похоронного бюро.

Холодным солнечным утром Ирину Кирмен похоронили на семейном кладбище. За исключением Кат и Милоша, на траурной церемонии присутствовали только рабочие поместья и фабрики, а также слуги. Прошло уже много лет с тех пор, как Ирина была заметной фигурой европейского аристократического общества.

Милош вернулся за день до похорон. Когда Кат сообщила мужу о смерти его матери, он не выказал особого волнения. Однако потом он прошел в спальню Ирины и пробыл там несколько часов за закрытой дверью. Может быть, Милош плачет там, думала Кат. Почему ему обязательно нужно скрывать от нее свои чувства?

Кат решила не сообщать Милошу о предостережениях Джина, пока не закончатся похороны. После погребения для всех присутствовавших устроили традиционный прием, на котором подавали вино и пирожные и предавались воспоминаниям о более счастливых временах. В конце дня Кат оказалась наедине с Милошем в библиотеке, освещенной единственной лампой и мерцающим огнем камина. Охваченный тоской по прошлому, он достал старый альбом с фотографиями и начал перелистывать его. Там были картины беззаботной жизни в поместье тридцать и сорок лет назад.

Катарина перешла прямо к делу.

– На прошлой неделе сюда пришла записка от Джина Ливингстона…

Она продолжила свой рассказ и сообщила обо всем, что произошло между ними, за исключением самых последних минут перед расставанием.

Милош слушал ее, не сводя глаз со страницы с выцветшими фотографиями. Когда Кат закончила, он закрыл альбом и направился к шкафчику, где хранились памятные вещи семьи, чтобы поставить его на место.

– Сейчас в Америке лучше, чем здесь. Если ты хочешь уехать туда, я могу тебя понять, – произнес он наконец.

– Дело не в том, что я хочу уехать. Я хочу уехать вместе с тобой. Я так боюсь за тебя, Милош! Я не хочу, чтобы ты снова страдал, чтобы оказался в тюрьме!

Он грустно улыбнулся.

– Чтобы страдать, мне не нужна тюрьма, Кат. Достаточно итого, что я знаю…

И он умолк.

– Что ты знаешь? – поспешно спросила Кат.

В голосе мужа звучало что-то такое, чего она не слышала уже так давно – намек на потребность в утешении.

– Ничего, пустяки.

Он подошел к камину и остановился возле него.

– Скажи мне, Милош! – закричала она. – Ради Бога, впусти меня обратно в свою жизнь, в свое сердце! Это единственное, чего я хочу.

– И тем не менее ты просишь меня сделать то, чего хочет американец.

– Чтобы спасти тебя!

Милош внимательно изучал жену, сощурив глаза, словно пытаясь разглядеть ее сквозь вуаль.

– Ливингстон рассказал тебе о своей работе?

– Он сотрудник посольства.

– У него там есть должность. Но в действительности он работает в новой службе американского правительства, которая называется «Центральное разведывательное управление».

– Разведывательное?

Джин говорил ей, что во время войны его деятельность была связана со шпионажем.

– Ты хочешь сказать, что он шпион?

– Цель деятельности этого управления заключается в том, чтобы дать в руки их правительству контроль над событиями в разных странах во всем мире. Американцы, возможно, прекрасная нация, они спасли нас во время войны. Но теперь они считают, что имеют право решать судьбу других народов. Чтобы помочь им добиться успеха, и существуют такие люди, как Ливингстон, которые сделают все, что от них требуют – скажут любую ложь, убьют любого, кого они называют врагом.

В конце Милош прибавил:

– И даже соблазнят любую женщину.

Кат гордо подняла голову.

– Ему нет нужды соблазнять меня, чтобы убедить в необходимости спасти тебя.

Милош снова посмотрел на огонь.

– Я отказываюсь от такого спасения, если для этого надо покинуть свою страну или отдать в распоряжение американцев улики, которые касаются наших внутренних дел, нашей истории. Мы не можем позволить посторонним решать, что для нас хорошо.

Кат подумала о том, что признание Джина, возможно, было частью его манипуляций.

Милош тихо прибавил:

– Плохо уже то, что я не подхожу тебе.

Катарина поняла, что именно эти слова он недоговорил минуту назад.

– Но кто же тогда мне подходит?

Она встала и подошла к мужу.

– Разве не ты всегда был моей судьбой?

Жесткий блеск его глаз смягчился, когда он повернулся к ней.

– Когда-то я был твоей судьбой. Но нежность ушла из меня, Кат. Я видел так много, что это иссушило родники надежды вот здесь!

И Милош постучал себя в грудь кулаком.

– Я знаю, как ты хочешь иметь ребенка. Но я не верю в будущее, которое мы можем дать нашему малышу. Если я и гожусь для чего-то, то, возможно, только для того, чтобы попытаться изменить это будущее. У меня еще есть мужество, чтобы бороться, но нет его больше, чтобы любить.

– Не может быть! Это неправда! – воскликнула Кат, и ее глаза наполнились слезами. – Если бы ты только попытался…

– Мы уже пытались.

Она отказывалась верить тому, что он может вот так просто уйти из ее судьбы.

– Давай попробуем еще! Люби меня сейчас, Милош! – тихо молила она.

Он не двинулся с места, но и не стал останавливать ее, когда она начала снимать черное траурное платье. Встав перед мужем в нижнем белье, Катарина поцеловала его и прижалась к нему всем телом. Она почувствовала, как его рука вздрогнула, когда он начал обнимать ее, но потом замер. Однако это приободрило Кат. Отступив назад и глядя ему прямо в глаза, она начала раздеваться дальше. Милош медленно поднял руку и коснулся кончиками пальцев ее груди так нежно, словно потянулся к ней через паутину, которую ему не хотелось разрывать. Стоя перед ним обнаженной, Катарина снова поцеловала его. Она слышала, как участилось его дыхание, и он тихо несколько раз произнес ее имя. Это призыв, полный обожания и желания, подумала Кат, такой же, каким она помнила его в прошлом. Расстегнув на нем рубашку, она прижалась теплыми губами к его груди, словно желая вдохнуть свою любовь прямо ему в сердце.

Катарина почувствовала, что Милоша можно возбудить. Словно эхо прошлого, она молила его:

– Смелее, мой милый, смелее…

Она опустилась на колени и попыталась опустить его вместе с собой. Но он стоял, как камень – прямой, негнущийся. Кат посмотрела на мужа снизу вверх.

– Попытайся! – снова попросила она. – Пожалуйста!

Она поцеловала его живот, потом ее губы заскользили вниз.

Милош снова произнес ее имя, теперь в его голосе звучала не любовь, а отчаяние. В следующее мгновение он оттолкнул Кат.

– Не позорь меня больше! – воскликнул он, натягивая одежду. – И не позорь себя! Во мне что-то умерло, и ты тут бессильна!

И Милош вышел из комнаты.

Но Кат, обнаженная, съежившаяся, оставалась возле камина, пока не погас последний злеющий уголек.