Текст книги "Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти"

Глава 7
«Лучше умереть солдатом»

Смирившись с тем, что войны ей не пережить, Янина поняла, что ее страх начал отступать. Проблема, которую ей предстояло решить, заключалась не в том, как выжить, а в том, чему посвятить остаток жизни. Ответ казался очевидным. Она посвятит себя противодействию нацистским планам по уничтожению Польши и ее народа. В этой борьбе у нее было важное преимущество: фальшивая личность польской графини. Европейское классовое сознание, даже среди нацистов, автоматически наделяло аристократию некоторым иммунитетом, которым она теперь могла воспользоваться – играя роль той, кому привилегии достались по праву рождения.

Янина обратилась к графу Скжинскому и убедила его стать ее поручителем для вступления в польскую Армию Крайову. Свою подлинную личность она решила не раскрывать. Армия Крайова (АК) была вооруженными силами Польского подпольного государства (Polskie Państwo Podziemne, или ППП), движения Сопротивления, действовавшего на оккупированных территориях Польши и подчинявшегося польскому правительству в изгнании, находившемуся в Лондоне. Признанное союзниками, правительство в изгнании представляло собой не слишком сплоченное объединение довоенных польских политических партий – от правых национальных демократов с их антисемитизмом до польской социалистической партии. Члены АК и ППП на территории Польши точно так же разнились в отношении к евреям, как и партии, составлявшие правительство в изгнании. Польские евреи служили в АК, но тех, кто не скрывал своего еврейства, были единицы, и многие командиры АК на местах отказывали евреям во вступлении в их ряды. Скжинский и Янина были вынуждены признать, что у нее больше шансов добиться доверия лидеров АК под личиной польской аристократки-христианки, а не польской еврейки[95]95
  Zimmerman, The Polish Underground and the Jews, 1939–1945, 149–158; Golczewski, «Die Heimatarmee und die Juden», in Die polnische Heimatarmee, ed. Chiari, with Kochanowski, 643–645, 664–665.


[Закрыть].

При поручительстве Скжинского Янина прошла процедуру проверки и вступила в ряды АК. В подготовительной ячейке, состоявшей из нескольких новобранцев, которые не знали имен друг друга и пользовались псевдонимами, она обучилась шифрованию, выявлению слежки и избавлению от нее, а также узнала, как вести себя и что говорить в случае ареста. В день вступления в действующую АК Янина принесла присягу. Держа в руках распятие, она поклялась:

Перед лицом Всемогущего Господа и Святой Девы Марии, Королевы Польши, я беру в руки это Святое Распятие, символ страданий и искупления, и клянусь в верности Польше, Республике Польша, и обещаю хранить ее честь и бороться за ее освобождение, не жалея своих сил, до самой смерти[96]96
  Zimmerman, The Polish Underground and the Jews, 1939–1945, 57; Lanckorońska, Those Who Trespass Against Us, 20.


[Закрыть].

Приняв присягу и присоединившись к Сопротивлению, Янина почувствовала себя свободной. «Больше никакого пассивного выживания, беспомощности и страха, – думала она. – Лучше работать, рисковать, подвергаться опасности – лучше умереть солдатом, чем жертвой!»

Главной задачей АК и ППП было подготовить национальное восстание против оккупантов. Оно должно было произойти, когда Германия окажется на грани поражения. В этот момент АК атакует немецкие войска, остающиеся в стране, изгонит их, а потом объявит и будет защищать суверенность Польши в довоенных границах[97]97
  Komorowski, «Facetten des polnischen militärischen Widerstandes und seine Aktualität», in Die polnische Heimatarmee, ed. Chiari, with Kochanowski, 683.


[Закрыть]. Сбор разведданных был важнейшим аспектом подготовки восстания, и АК во многом полагалась на женщин, которые шпионили в ее пользу и собирали информацию о планах и операциях немцев. Женщины привлекали меньше внимания противника, чем мужчины, их реже арестовывали при рейдах, им было проще перемещаться по городу, наблюдать за действиями немецких военных и подслушивать разговоры. Польские женщины, которые знали немецкий, устраивались на секретарские посты в Генерал-губернаторстве и докладывали о содержании документов, с которыми имели дело, а также предоставляли образцы официальных бланков, которые АК использовала для изготовления поддельных ордеров или удостоверений[98]98
  Peploński, «Die Aufklärung der Heimatarmee», in Die polnische Heimatarmee, ed. Chiari, with Kochanowski, 180–181; Biskupska, Survivors, 150–156. О роли женщин в АК см.: Höger, «Frauen als Kombattanten», in Die polnische Heimatarmee, ed. Chiari, with Kochanowski, 387–410.


[Закрыть].

В Люблинском отделении АК Янина числилась под кодовым именем «Стефания». Поначалу она служила курьером: передавала информацию, приказы и деньги от одной ячейки другой. Такую работу практически всегда доверяли женщинам, и не только в АК, но и в большинстве подпольных отрядов Сопротивления. Как правило, Янина перемещалась по городу по ночам. В темной одежде и туфлях на резиновой подошве она проскальзывала между зданиями и держалась в тени переулков. Время от времени останавливалась и прислушивалась к эху выстрелов, разносившемуся по городу, чтобы определить, расстреливают полицаи какого-нибудь нарушителя комендантского часа, проводят рейд или, напившись допьяна, стреляют в воздух, провозглашая свое превосходство над «польскими свиньями».

Периодически, когда Янина не могла выполнить доставку немедленно, она доверяла пакет графине Владиславе. «Тетя Владзя» брала его без вопросов, с глазами, лучащимися гордостью, и не говорила Янине, куда его спрячет, чтобы, если пакет найдут, на Янину не пало подозрение. Она также предупредила Янину ничего не передавать ей в присутствии сестры и не доверяться мадам Марии. Предупреждение было излишним, поскольку Янина и сама знала, что мадам Мария, общительная и разговорчивая, любит поболтать о том, что видела или слышала, не задумываясь о возможных последствиях.

Еще одной стороной деятельности АК было распространение новостей и пропаганды среди поляков путем подпольных публикаций и радиопередач. За это отвечал граф Скжинский, и Янина присоединилась к нему. Они должны были слушать иностранные радиостанции, особенно ВВС, записывать содержание передач и переводить его на польский. Как и евреям в Генерал-губернаторстве, полякам запрещалось владеть радиоприемниками, а членам других этнических групп полагалось получать специальное разрешение, чтобы слушать радио[99]99
  Majer, «Non-Germans» Under the Third Reich, 318–319.


[Закрыть]. Янина и Скжинский слушали приемник в доме госпожи Санти, матери итальянского священника, проводившего фиктивную церемонию бракосочетания Олека Рыльского и дочери еврейского портного. Как гражданка Италии, госпожа Санти имела право владеть радиоприемником, но Янина и Скжинский не использовали его для своей подпольной деятельности. Вместо этого они слушали приемник майора вермахта, квартировавшего в доме госпожи Санти, которого обычно не было дома по вечерам. Пока они сидели у приемника, госпожа Санти включала свой погромче, а ее дочь следила, не идет ли кто. Предупреждение дочери давало Янине и Скжинскому достаточно времени, чтобы выскочить из комнаты майора. Любой, кто входил в дом, обнаружил бы их с госпожой Санти в гостиной, слушающих немецкую передачу. Комната майора служила также местом встречи ячейки АК, в которую входили Янина и Скжинский.

В мае 1942 года граф Скжинский занял пост начальника Главного опекунского совета (Rada Główna Opiekuńcza) в Люблинском округе. Известный по аббревиатуре ГОС, он занимался социальными вопросами и помощью этническим полякам, являясь единственной польской гражданской организацией, которой было разрешено действовать в Генерал-губернаторстве. Работа Скжинского была невероятно тяжелой, но и невероятно ценной для польского народа. И она же со временем обернулась для него бесчестьем и наговорами.

ГОС существовал на территории оккупированной немцами Польши в Первую мировую войну, и его основатель, граф Адам Роникер, предложил возобновить его деятельность после создания Генерал-губернаторства. Поскольку власти Генерал-губернаторства не интересовались благосостоянием «чужого» народа, которым управляли, они с удовольствием воспользовались возможностью сложить с себя обязанности по обеспечению жертв германской политики самым необходимым для поддержания жизни. Однако ни одной польской организации не разрешалось помогать всем бывшим гражданам Польши. ГОС мог заботиться только об этнических поляках, а для польских евреев и украинцев были созданы отдельные организации. Для финансирования своей деятельности ГОС получал небольшую долю специального социального налога, которым облагались все поляки, и мог получать пожертвования, в том числе от польской диаспоры за рубежом – в первую очередь в США. Пожертвования практически прекратились после того, как Германия в декабре 1941 года объявила Соединенным Штатам войну. С этого момента ГОС полагался в основном на денежную и материальную помощь от обедневшего населения Генерал-губернаторства[100]100
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 173–200; Winstone, The Dark Heart of Hitler’s Europe, 134.


[Закрыть].

За деятельностью ГОС пристально следил Департамент народонаселения и социальной поддержки Генерал-губернаторства (Bevőlkerungswesen und Fürsorge), БюФ. Хотя он и являлся частью гражданской администрации, БюФ был учрежден и управлялся ведущими расовыми специалистами СС. Его основной задачей было воплощение представлений Гиммлера о новом расистском порядке в Генерал-губернаторстве. Отдел, непосредственно надзиравший за ГОС, также занимался «еврейскими вопросами»[101]101
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 120–121; Musial, Deutsche Zivilverwaltung und Judenverfolgung im Generalgouvernement, 96–98.


[Закрыть].

Базировавшийся в Кракове, ГОС организовал Польский комитет поддержки в каждом Kreis или графстве пяти округов Генерал-губернаторства. В округе Люблин Польский комитет поддержки состоял из двух подкомитетов – окружного и города Люблин, которые оперировали совместно, подчинялись одному совету директоров и делили помещение и часть персонала. Большинство сотрудников были волонтерами и работали бесплатно. Работа Скжинского заключалась в надзоре и в координации деятельности комитетов и отделений в округе Люблин, отчетах перед штаб-квартирой ГОС и взаимодействии от их лица с окружными властями. Официально он являлся советником губернатора – имеется в виду губернатора округа Люблин.

Непосредственным начальником Скжинского в ГОС был его предшественник на посту советника, князь Генрик Воронецкий, переехавший в Краков и ставший заместителем начальника центрального офиса ГОС. Воронецкий хотел расширить деятельность ГОС в округе Люблин и превратить организацию в эффективное средство борьбы за интересы польского народа. Перед переездом он добился отставки начальника Польского комитета поддержки Люблина, поскольку тот, по мнению Воронецкого, посвящал слишком мало энергии комитету и слишком много своему частному бизнесу. В этом Скжинский радикально от него отличался[102]102
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 117–121, 156–161.


[Закрыть].

Особых полномочий к должности советника не прилагалось. Скжинский пользовался офисом Польского комитета поддержки в Люблине и услугами его персонала. Ему нужен был помощник для надзора за расходами ГОС, передачи отчетов немецким властям и управления разнообразными инициативами, которые он внедрял. Этому человеку следовало разбираться в математике, хорошо знать немецкий и обладать достаточным тактом и выдержкой, чтобы взаимодействовать как с начальством в ГОС, так и с клиентами. Скжинский знал одну кандидатуру, отвечавшую этим требованиям, да к тому же с графским титулом, который многие аристократы, занимавшие высокие посты в ГОС, считали большим плюсом. Прежде чем занять должность, графиня Суходольская должна была получить одобрение БуФ округа Люблин, а для этого, в свою очередь, требовалось предъявить доказательства арийского происхождения на два поколения назад. Каким-то образом Янине это удалось. Ее назначили секретарем советника: кем-то вроде личного помощника и одновременно офис-менеджера[103]103
  Серия записок польским комитетам поддержки в округе Люблин от Янины Суходольской, секретаря советника ГОС по округу Люблин, июнь 1942, RGOLublin, sygn. 8, pp. 104–112, APL; Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 156.


[Закрыть].

Новые обязанности позволяли Янине в полном объеме оценить притеснения, испытываемые польским населением округа Люблин. Поляки терпели острую нужду. ГОС обеспечивал поддержку сотням тысяч человек в округе, преимущественно детям. Совет устраивал суповые кухни, временные убежища и приюты; оказывал помощь семьям польских военнопленных и тех, кого угнали на работы в Рейх; поставлял пищу, одежду и медикаменты полякам, согнанным с аннексированных территорий. Задачи, стоявшие перед Яниной на ее должности, казались невыполнимыми, зато работа была неоспоримо значимой. Она взялась за нее со всей энергией и воодушевлением.

У ГОС не было официальных связей ни с Армией Крайовой, ни с Подпольным государством, и многие сотрудники ГОС сопротивлялись любому сотрудничеству с Сопротивлением, обоснованно опасаясь, что их арестуют, а ГОС расформируют, стоит немцам прознать, что они помогают подпольщикам. Тем не менее Скжинский и Янина были далеко не единственными членами АК, получившими должности в ГОС. АК активно внедряла своих членов в комитеты поддержки и могла сыграть значительную роль в получении Скжинским и Яниной их назначений. Обладание удостоверением ГОС было крайне полезно для членов АК: по нему они получали паек, их нельзя было угнать на принудительные работы, и – самое главное – они могли перемещаться по графствам и округам, исполняя должностные обязанности. Янине, например, разрешалось пользоваться велосипедом. Под прикрытием официальной деятельности члены АК, работавшие в ГОС, перевозили пакеты, шпионили и распространяли подпольную прессу[104]104
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 168–169; «Należności za podróże służbowe rowerami», 20 июня 1942 года, APL RGO-Lublin, sygn. 8, p. 109; Majer, «Non-Germans» Under the Third Reich, 318–319.


[Закрыть].

Янина сыграла значительную роль в проникновении в ГОС членов АК. В ее обязанности входило подготавливать и подавать удостоверения сотрудников ГОС немцам на одобрение, и она, пользуясь должностными полномочиями, изготавливала удостоверения для членов подполья. Одна была одной из немногих членов АК, кто знал настоящие личности товарищей, работавших в ГОС.

Должность Янины в ГОС означала пристальный надзор со стороны немцев. Полиция безопасности относилась к ГОС с подозрительностью, сознавая, что возможность переезжать с места на место служит его сотрудникам прикрытием для шпионажа и саботажей. Враждебность углублялась с каждым призывом ГОС к немецким гражданским властям помешать притеснениям со стороны СС и полиции и добиться освобождения заложников и поляков, угнанных на принудительные работы. Гестапо регулярно обыскивало офисы и сотрудников ГОС в округе Люблин. Одиннадцать служащих ГОС были арестованы в течение года после вступления Янины в должность. За весь период германской оккупации 385 сотрудников ГОС будут казнены за участие в Сопротивлении – по меньшей мере сорок из них в округе Люблин[105]105
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 150, 168–169.


[Закрыть].

Благодаря помощи ГОС и его вмешательству в произвол немецких властей Совет облегчил страдания миллионов поляков и спас огромное количество людей, которым грозила смерть от голода и болезней или казнь. Тем не менее некоторые поляки считали сотрудников ГОС коллаборационистами. Власти Генерал-губернаторства подстрекали эти настроения, утверждая, что существование ГОС доказывает: они работают на благо поляков и от их имени. Начальству ГОС было приказано посещать мероприятия, устраиваемые немцами, и доносить указы германских чиновников до польского населения. Хотя польское правительство в изгнании дало польским социальным организациям разрешение сотрудничать с немецкими оккупантами в деятельности, служившей на благо полякам, некоторые члены подполья были убеждены, что работники ГОС – особенно его президент граф Роникер – слишком далеко заходят в сотрудничестве с немцами. Однако, когда Роникер в ноябре 1943 года отказался участвовать в праздновании четвертой годовщины создания Генерал-губернаторства, его арестовали, а ГОС грозили распустить. Начальству ГОС приходилось ходить по тонкой грани между службой Польше и сотрудничеством с ее врагами[106]106
  Ibid., 117; Winstone, The Dark Heart of Hitler’s Europe, 143–145; Kochanski, The Eagle Unbowed, 275; Majewski, «Konzept und Organization des ‘zivilen Kampfes’», in Die polnische Heimatarmee, ed. Chiari, with Kochanowski, 305.


[Закрыть].

Одной из инициатив, которые Скжинский стремился как можно скорее воплотить в жизнь, заняв пост советника ГОС в Люблине, была помощь заключенным лагеря, строившегося в Майданеке. Хотя официально он считался лагерем военнопленных, в действительности это был концлагерь – часть системы лагерей, куда эсэсовцы свозили политических и расовых врагов из всех стран, находившихся под контролем Германии, после чего убивали – голодом и непосильным трудом. Осенью 1941 года по распоряжению Гиммлера тысячи советских военнопленных были доставлены на строительство лагерей Майданек и Биркенау – последний являлся частью концентрационного лагеря Аушвиц. Пленные прибыли в лагеря в «катастрофическом состоянии» – по оценке СС – и оказались непригодны к работам[107]107
  Wachsmann, KL, 286.


[Закрыть]. К концу 1941 года в плену у вермахта было 3,3 млн красноармейцев, которых содержали под открытым небом, практически без пищи и медицинской помощи, да еще и расстреливали десятками тысяч. К февралю 1942-го 2,2 млн заключенных были мертвы. Почти 95 % советских военнопленных, доставленных в Майданек в октябре 1941-го, были мертвы три месяца спустя[108]108
  Ibid., 261, 283; Streit, «Soviet Prisoners of War in the Hands of the Wehrmacht», in War of Extermination, ed. Heer and Naumann, 81, 86. Британские радиоперехваты ежедневных отчетов из Майданека показывают, что 112 советских военнопленных оставалось в лагере на 16 января 1942 года; к 19 февраля 1942-го их число сократилось до 58: Kuwałek, Kranz, and Ciwek-Siupa, «Odszyfrowane radiotelegramy (…)», 210–232.


[Закрыть].

В начале 1942 года в число узников Майданека входили польские крестьяне, арестованные за невыполнение нормы продовольственного налога, польские гражданские лица, взятые в заложники, местные евреи, согнанные на принудительные работы, и заключенные разных национальностей, переведенные из концентрационных лагерей в Рейхе. Поскольку лагерь возводился на территории без инфраструктуры, СС пришлось нанимать местных жителей с навыками строительства. Эти рабочие, по вечерам возвращаясь в город, делились жуткими историями о том, что видели в лагере: о побоях и расстрелах, о рвах, которые приходилось расширять, чтобы вместить постоянно растущее количество трупов[109]109
  Свидетельские показания Станислава Гольяна, 29 ок– тября 1947 года, GK 196⁄153.cz.1, pp. 73–78, Institute of National Remembrance (IPN), Chronicles of Terror, https://www.za pisyterroru.pl/dlibra/publication/3683/edition/3664/content?navq=aHR0cDo vL3d3dy56YXBpc3l0ZXJyb3J1LnBsL2RsaWJyYS9sYXRlc3Q_YWN0aW9uPV NpbXBsZVNlYXJjaEFjdGlvbiZ0eXBlPS02JnA9MA&navref=NG9tOzRucCAyd WI7MnRzIDJlbDsyZTI, доступ от 25 августа 2023 года.


[Закрыть].

Когда план Гиммлера по эксплуатации сотен тысяч советских военнопленных не удался, он придумал для Майданека и Биркенау новую задачу: они должны были сыграть решающую роль в «окончательном решении». В Майданеке Гиммлер собирался содержать евреев, казнь которых в газовых камерах в рамках «Операции Рейнхард» временно откладывалась, чтобы использовать их для работ на предприятиях СС, а Биркенау должен был выполнять функции как трудового лагеря, так и лагеря смерти.

Впервые о новой роли Майданека жители Люблина узнали в апреле 1942 года, когда на люблинский вокзал начали прибывать длинные составы грузовых вагонов из Словакии. Крики и стоны, доносившиеся оттуда – мольбы о глотке воды или свежего воздуха, – подтверждали, что внутри живые люди. Затем из вагонов выходили мужчины, женщины и дети с нашитыми на одежде желтыми звездами, указывавшими на их еврейское происхождение. Под охраной эсэсовцев и их служебных собак, подгоняемые выкриками и яростным лаем, заключенные шли в Майданек[110]110
  Kranz, The Extermination of Jews at Majdanek Concentration Camp, 20–21; Vrba and Bestic, Escape from Auschwitz, 53–69. Описания страданий и смертей евреев в поездах для депортации см. также у: Klukowski, Tagebuch aus den Jahren der Okkupation 1939–1944, 337; «31.8.1942. ‘Judenumsiedlung’ in Rawa-Ruska», National-Socialism Archive, Dokumente zum Nationalsozialismus, https://www.ns-archiv.de/verfolgung/polen/rawaruska/umsiedlung.php, доступ от 28 марта 2020 года.


[Закрыть].

К середине лета 1942 года в Майданеке было более десяти тысяч евреев и около пятиста поляков. Жители Люблина ежедневно видели узников лагеря, которых вели на работы в городе. Они представляли собой страшное зрелище: грязные, похожие на скелеты, в полосатых робах и деревянных сабо. Возвращаясь назад по вечерам, они тащили трупы товарищей, умерших или убитых на рабочем месте[111]111
  Vrba and Bestic, Escape from Auschwitz, 77; Ambach and Köhler, eds., Lublin-Majdanek, 72.


[Закрыть].

Осенью 1942 года в Люблин продолжали прибывать составы с еврейскими мужчинами, женщинами и детьми. Все они скрывались за оградой Майданека, а на следующий день город затягивал отвратительно пахнущий дым, поднимавшийся из труб лагерного крематория и ям для сжигания тел, вырытых рядом с ним. Ни для кого больше не было секретом, что в Майданеке происходят массовые убийства евреев[112]112
  Marszałek, Majdanek, 143; Kranz, The Extermination of Jews at Majdanek Concentration Camp, 23; Schwindt, Das Konzentrations– und Vernichtungslager Majdanek, 168–70; Smorczewski, Bridging the Gap, 126–127.


[Закрыть].

Скжинский и Янина полагали, что могут получить разрешение кормить заключенных Майданека, поскольку ГОС поставлял пищу полякам в тюрьмах по всему Генерал-губернаторству. Графиня Каролина Ланскоронская практически в одиночку организовала программу помощи узникам. Дочь высокопоставленного придворного императорского двора Австро-Венгрии, она провела детство между семейным дворцом в Вене и другим, в Восточной Галиции. Великолепная коллекция произведений искусства, собранная ее отцом, вдохновила графиню на получение ученой степени по истории искусства в Университете Яна Казимежа во Львове. Когда Советы оккупировали город, она вступила в польское Сопротивление, но затем была вынуждена бежать в Генерал-губернаторство, чтобы спастись от преследований НКВД. Работая медсестрой в Красном Кресте в Кракове, она узнала, что в тюрьмах на территории Генерал-губернаторства поляки умирают голодной смертью. Разгневанная, она отправилась к графу Роникеру и настояла, чтобы ГОС обеспечивал тюрьмы продуктами, а она официально отвечала за это. Графиня соответствовала всем требованиям для такой работы: 1) она была женщиной и потому привлекала меньше внимания немцев; 2) у нее не было мужа или детей, чьим жизням немцы могли бы угрожать; 3) она безупречно владела немецким языком. Графиня была из тех, кому невозможно сказать «нет». Роникер принял ее предложение[113]113
  Информация из этой главы о графине Ланскоронской приводится по: Lanckorońska, Those Who Trespass Against Us, xvi – xxii, 53–144.


[Закрыть].

Графиня Ланскоронская выяснила, что для предоставления помощи польским заключенным надо получать разрешение у начальства каждой тюрьмы по отдельности. Поэтому она на поездах, автобусах, телегах, санях и пешком стала объезжать тюрьмы, обсуждая поставки продовольствия. Гражданские власти в целом шли на сотрудничество, но полиция безопасности относилась к самой графине и к ее предложению с подозрением. Собственно, подозрение было оправданным, поскольку графиня регулярно сообщала своему начальству в АК информацию, которую собирала о заключенных и об условиях их содержания.

Графиня оказалась успешной переговорщицей. К осени 1941 года значительное количество тюрем получали поставки продуктов или готовой еды от местных комитетов поддержки ГОС. Графиня также добилась позволения еврейским социальным организациям доставлять пищу евреям-заключенным. Кроме того, используя свои связи в АК, она мобилизовала местное население для тайной доставки еды и одежды в тюрьмы. Ланскоронская создала прецедент по оказанию открытой и подпольной помощи заключенным через каналы ГОС, и Янине предстояло продолжить ее деятельность в Люблине.

После того как Галиция стала округом Генерал-губернаторства в 1941 году, графиня Ланскоронская вернулась туда, чтобы начать проект по доставке продовольствия в окружные тюрьмы и заняться руководством деятельностью ГОС в Станиславове. Там она навлекла на себя гнев начальника гестапо Ганса Крюгера. Графиня умела производить впечатление на людей: высокая, уверенная в себе, решительная и непоколебимая в исповедуемых ценностях, она не боялась высказываться прямо. Крюгер считал ее предательницей; хотя ее мать была прусского происхождения, она являлась настоящей польской патриоткой. Больше всего Крюгера разозлили ее постоянные требования выяснить местонахождение 250 представителей польской интеллигенции из Станиславова, которые были арестованы по его личному распоряжению. Чтобы заткнуть графине рот, Крюгер отдал приказ арестовать ее. А прежде чем расстрелять графиню, рассказал ей о своей роли в казнях не только интеллигенции Станиславова, но и университетских профессоров во Львове.

Однако казнить Ланскоронску ему не удалось. Через родственников она была связана с королевской семьей Италии, союзницы нацистской Германии, и те обратились к Гиммлеру с просьбой помиловать ее. Гиммлер распорядился перевести графиню во Львов и расследовать ее дело. В львовской тюрьме графиня дала письменные показания, во всех подробностях передав рассказ Крюгера о массовых убийствах польской интеллигенции. Это поставило Гиммлера перед дилеммой: казнить графиню было политически невыгодно, а отпустить – невозможно. Поэтому он послал ее в Равенсбрюк, женский концентрационный лагерь в пятидесяти милях к северу от Берлина, рассчитывая, что тамошние условия быстро ее прикончат. И снова графиня Ланскоронская разрушила планы врага: она прошла через Равенсбрюк – где читала заключенным лекции по истории искусства – и пережила рейхсфюрера СС на пятьдесят семь лет.

В Люблинском округе ГОС получил разрешение поставлять продовольствие заключенным нескольких тюрем, самой крупной из которых был Люблинский замок. В начале 1942 года Люблинский комитет поддержки добивался также разрешения на доставку продовольствия узникам Майданека, но получил отказ от коменданта лагеря. Скжинский решил, что вынудит нацистов дать согласие[114]114
  Kłapeć, Rada Główna Opiekuńcza w dystrykcie lubelskim w latach 1940–1944, 241–246.


[Закрыть].

Его первая попытка провалилась. Карл Отто Кох был одним из комендантов «старой школы»: он служил в лагерной системе практически с самого ее зарождения. В 1937 году он стал первым комендантом Бухенвальда, на тот момент самого крупного концентрационного лагеря в Германии. Вместе с женой Ильзой – заключенные прозвали ее «Бухенвальдской ведьмой» – они вели столь экстравагантно-роскошную жизнь, что местное руководство СС и полиции арестовало их за коррупцию и излишества. Гиммлер освободил Коха и отправил вместе с частью его персонала в Майданек, предоставив шанс обелить себя[115]115
  Orth, Die Konzentrationslager-SS, 189; Wachsmann, KL, 117–118, 198.


[Закрыть]. Кох считал всех заключенных лагеря опасным вражеским элементом и смотрел на страдания «недочеловеков» – поляков и евреев – со злорадным довольством. Ни одной польской гражданской организации не позволялось доставлять еду в какой бы то ни было лагерь под его контролем.

ГОС попытался организовать подпольную доставку еды заключенным через гражданских рабочих, имевших доступ в Майданек. Однако это оказалось слишком дорого и рискованно, потому что рабочих, которых ловили на контрабанде, избивали и тоже сажали в лагерь. К моменту, когда Янина вступила в ГОС, эти попытки были прекращены.

Янина узнала об одной подпольной сети, которая успешно доставляла небольшое количество пищи и лекарств в арестантский лазарет в Майданеке. Ее основала бесстрашная тридцатипятилетняя Сатурнина Мальм, до войны являвшаяся социальным работником-волонтером. В январе 1942 года Мальм решила помочь подруге вступить в переписку с ее мужем, врачом, попавшим в лагерь. Мальм целыми днями бродила в окрестностях Майданека, иногда подбираясь так близко, что охранники грозили ее застрелить. Наконец она заметила, что персонал лагеря относит грязное белье в небольшой домик в деревне поблизости. Прачка согласилась помочь Мальм, и вдвоем они подкупили охранника-эсэсовца, чтобы тот передал записку врачу, вылечившему его от венерического заболевания. Мальм удалось установить регулярную связь с членами польского подполья, заключенными в лагере, которые работали в лазарете. Для доставки лекарств и перевязочных материалов она уговорила люблинского врача выступить в качестве «казначея» их сети. Он собирал пожертвования других люблинских докторов, на которые закупалась часть медикаментов, а остальное предоставляли аптекари, которых Мальм тоже привлекла в сеть[116]116
  Malm, «Przed i za drutami», in Braterska Pomoc, ed. Machuła and Wiśniewska, 84–109; State Museum at Majdanek, «Saturnina Malm – A ‘Quiet Heroine’», 17 августа 2018 года, https://www.majdanek.eu/en/pow/saturnina_malm_-_a__quiet_heroine/50, доступ от 9 апреля 2022 года.


[Закрыть].

Через сеть, организованную Мальм, заключенные информировали подполье насчет условий содержания в лагере. Врач-заключенный, доктор Ян Новак, сообщал, что подход Коха к сдерживанию эпидемии тифа выразился в расстреле двух тысяч зараженных узников. В июле 1942-го распространились слухи, что восьмидесяти советским военнопленным однажды ночью удалось сбежать, и тогда Кох распорядился расстрелять сорок оставшихся[117]117
  Malm, «Przed i za drutami», 84–109; Ambach and Köhler, Lublin-Majdanek, 171–179; Wachsmann, KL, 385; Kuwałek, Kranz, and Ciwek-Siupa, «Odszyfrowane radiotelegramy (…)», 210–232.


[Закрыть].

Новость о бесчинствах Коха дошла до Берлина. Комендант заявил, что расстрел военнопленных был реакцией на большой бунт, к которому его охранники-новобранцы не были подготовлены. Гиммлер не поверил в оправдания Коха. Во время следующего визита в Люблин он уволил Коха, обвинив в преступной халатности.

Янина не могла не думать про Майданек и страдания тамошних заключенных, большинство которых – она знала – были евреями. Все, что она знала о лагере – благодаря собственным наблюдениям и отчетам подпольщиков, – внушало ей ужас. Найти способ помогать не только полякам, но вообще всем жертвам, заключенным там, стало для нее делом чести. Они со Скжинским надеялись, что сумеют убедить нового коменданта принять их предложение по доставке продовольствия. Но после недолгого правления бывшего коменданта Равенсбрюка Макса Когеля командование Майданеком перешло к протеже Коха, Герману Флорштедту, ранее служившему заместителем коменданта в Бухенвальде. В СС поговаривали, что Флорштедт был также любовником Ильзы Кох. Когда Скжинский и Янина попытались встретиться с ним и обсудить поставки продуктов в Майданек, Флорштедт ответил таким же резким отказом, как и его наставник[118]118
  Wachsmann, KL, 385–87; Marszałek, Majdanek, 40; Pauer-Studer and Velleman, Konrad Morgen, 51.


[Закрыть].

Однако Янина не сдавалась и не собиралась принимать «нет» за окончательный ответ. Они со Скжинским были решительно настроены продолжать давление до тех пор, пока не услышат «да».