Текст книги "Девятнадцать минут"

Шесть лет назад

Когда Питер пошел в шестой класс, он с первого же дня понял, что обречен. За завтраком мама вручила ему подарок.

– Я знаю, тебе это очень понравится, – сказала она, глядя, как он снимает обертку.

Внутри оказалась тетрадь на трех кольцах с Суперменом на обложке. Питер действительно хотел такую. Три года назад. Тогда это было круто – иметь тетрадку с картинкой.

– Спасибо, мам, – сказал Питер, заставив себя улыбнуться.

Она просияла, а он стал представлять себе все те издевательства, которые ему предстояло выдержать из-за этой дурацкой тетрадки.

Джози, как всегда, пришла на помощь. Сказала школьному сторожу, что у ее велосипеда совсем разболтались ручки и ей нужно замотать их изолентой, чтобы доехать до дома. На самом деле она не ездила в школу на велосипеде, а ходила пешком вместе с Питером, дожидаясь его по утрам, так как Питер жил дальше от центра города. Они давным-давно не встречались после уроков – из-за какой-то ссоры между их мамами. Подробностей ни он, ни она уже не помнили. Тем не менее Джози продолжала дружить с Питером, и он был ей за это очень благодарен, потому что, кроме нее, с ним никто не общался. Они вместе обедали, вместе делали лабораторные, читали друг другу черновики сочинений. Летом бывало тяжело. Они могли только обмениваться электронными письмами и изредка видеться на городском пляже. Все. А потом наступал сентябрь, и они снова шагали вместе в школу, как будто не расставались. Питер считал, что это и есть настоящая дружба.

Сегодня благодаря Супермену учебный год начался с приключения. С помощью изоленты они соорудили из газеты, украденной в кабинете естествознания, нечто вроде суперобложки. Джози все продумала: «Дома будешь ее снимать, чтобы мама не обиделась».

У шестиклассников ланч был после четвертого урока, в одиннадцать часов. К этому времени им уже казалось, будто они не ели несколько месяцев. Джози все покупала в кафетерии, поскольку кулинарные способности ее матери, как она говорила, ограничивались подписыванием чеков. Питер занимал очередь за ней, чтобы взять себе молока. Ему мама давала с собой сэндвич, предварительно срезая корки с хлеба, пакетик морковных палочек и какой-нибудь фрукт, который часто мялся в портфеле.

Тетрадка, лежащая у Питера на подносе, была уже обернута, и все-таки он дико переживал по этому поводу.

– Да забей ты на нее, – шепнула ему Джози, когда он протыкал соломинкой коробочку с молоком. – Тебе должно быть все равно, что они подумают.

У столика на Питера налетел Дрю Жирар.

– Смотри, куда прешь, тормоз! – крикнул Дрю, но было поздно: Питер уже уронил поднос.

Молоко разлилось, и из-под промокшей газетной обертки проступил Супермен. Дрю расхохотался:

– Хоутон, а трусы у тебя тоже с картинкой?

– Заткнись, Дрю!

– А то что? Уничтожишь меня своим суперменским взглядом?

Миссис Макдональд, учительница рисования, дежурившая в кафетерии (Джози уверяла, что однажды видела, как она нюхает клей в подсобке), нерешительно шагнула вперед. Семиклассники, такие как Дрю и Мэтт Ройстон, уже были выше учителей, разговаривали басом и брились, а другие, такие как Питер, только тщетно молились о появлении первых очевидных признаков полового созревания.

– Питер, – вздохнула миссис Макдональд, – давай ты просто сядешь… а Дрю купит тебе новую коробочку молока.

«Отравленного», – подумал Питер, вытирая тетрадь салфетками. Он мог ее высушить, но она все равно будет доставлять ему неприятности. Может, стоит сказать маме, что он пролил на нее молоко? Ведь это была правда (ему немножко помогли, но это уже детали). Тогда, вероятно, мама пойдет и купит ему нормальную тетрадку. Питер мысленно усмехнулся: Дрю Жирар оказал ему услугу.

– Дрю, – сказала учительница, – ты меня слышал?

Когда Дрю направился к прилавку, на котором пирамидкой были выложены коробочки с молоком, Джози незаметно подставила ему подножку. Он растянулся плашмя, вся столовая захохотала. Вот так работал школьный социум: если не хочешь быть в самом низу, позаботься о том, чтобы на этом месте оказался кто-нибудь другой.

– Берегись криптонита, – прошептала Джози так, чтобы Питер услышал.

В работе окружного судьи Алекс виделось два плюса: первый – возможность дать человеку высказаться и решить его проблемы, а второй – вызов ее интеллекту. Для вынесения приговора нужно было взвесить множество факторов: принять во внимание точку зрения жертвы, полиции и прокуратуры, а также общественное мнение – все с учетом прецедента.

Ну а главным минусом Алекс считала свою неспособность в каждом случае давать людям именно то, в чем они нуждаются: обвиняемому – не просто наказание, а лечение, потерпевшему – нечто компенсирующее понесенный ущерб.

Сегодня перед судьей Кормье стояла девушка немногим старше Джози: светловолосая, прыщавая, в гоночной куртке NASCAR и черной плиссированной юбке. Вечерами такие девчонки вечно вертелись со своими парнями на пустой парковке уже закрытого торгового центра «Нью-Гэмпшир-молл», где те отрабатывали разворот на 360 градусов на «камаро». Алекс спросила себя, какой бы выросла эта девица, если бы ее мать была судьей. А еще подумала о том, играла ли обвиняемая с плюшевыми животными под кухонным столом и читала ли под одеялом с фонариком. Алекс не переставала удивляться тому, как в одно мгновение жизнь человека ни с того ни с сего катится под откос.

Девушку обвиняли в хранении краденого имущества – золотого ожерелья за пятьсот долларов, которое подарил ей ее парень. Алекс посмотрела на нее со своей скамьи. Место судьи неслучайно располагается так высоко. Правда, практические соображения здесь ни при чем. Это делается ради психологического эффекта.

– Вы сознательно и добровольно отказываетесь от своих прав? Вы понимаете, что, признавая себя виновной, вы соглашаетесь с предъявленным обвинением?

Девушка обескураженно моргнула:

– Я не знала, что оно ворованное. Я думала, это подарок от Хэпа.

– Согласно формулировке обвинения, вы приняли ожерелье, зная, что оно было украдено. Если это не так, вы имеете право на судебное рассмотрение вашего дела. Вы имеете право на адвоката. Я назначу вам защитника, поскольку вы обвиняетесь в преступлении мисдиминор класса А, которое карается лишением свободы сроком до года и штрафом в две тысячи долларов. Вы вправе потребовать, чтобы обвинение доказало свою позицию. Вы вправе увидеть и услышать людей, свидетельствующих против вас, а также задать им вопросы. Вы можете потребовать, чтобы я вызвала ваших свидетелей или приняла во внимание другие доказательства вашей невиновности. Вы можете подать апелляцию в Верховный суд или потребовать нового разбирательства с присяжными в главном суде первой инстанции, если не согласитесь с моим решением. Признавая себя виновной, вы отказываетесь от всех этих прав.

Девушка сглотнула:

– Ну… я его заложила.

Алекс снова попыталась объяснить:

– Вы обвиняетесь не в этом, а в том, что приняли ожерелье, хотя знали, что оно украдено.

– Но я хочу признать себя виновной, – сказала девушка.

– Вы сказали мне, что не делали того, в чем обвиняетесь. Вы не можете признать себя виновной в том, чего не совершали.

– Я говорила ей, чтобы не признавала себя виновной, – произнесла, вставая, женщина, сидевшая в одном из задних рядов. Это была постаревшая и потрепанная жизнью копия обвиняемой – ее мать. – Она собиралась сделать по-моему, но пришла сюда, и прокурор ей сказал, что для нее будет лучше, если она скажет, что виновата.

Прокурор вскочил со стула, как чертик, выскакивающий из табакерки:

– Ваша честь, я такого не говорил. Я только объяснил ей, что, если она просто признает свою вину, все решится прямо сейчас и с наименьшими потерями для нее. Если же она заявит о своей невиновности и предстанет перед судом, Ваша честь примет то решение, которое посчитает нужным принять.

Алекс попыталась поставить себя на место этой девочки, подавленной мощью судебной машины и не понимающей юридического языка. Девушка смотрела на прокурора, а видела, наверное, ведущего шоу Монти Холла. Вы возьмете деньги? Или откроете дверь № 1? За ней может оказаться кабриолет, а может и цыпленок.

Девушка решила взять деньги.

Алекс знаком подозвала прокурора:

– Проведенное вами расследование выявило доказательства того, что ответчице известно о том, что ожерелье украдено?

– Да, Ваша честь.

Прокурор достал полицейский отчет, Алекс его пролистала. Если в нем верно отражалось то, что девушка сказала полицейским, то ей, вне всякого сомнения, было известно, каким образом ожерелье попало к ее парню.

– Ознакомившись с приведенными здесь доказательствами, я прихожу к выводу, что у вас есть основания признать себя виновной, – сказала Алекс, обращаясь к обвиняемой. – Факты, представленные здесь, подтверждают: вы знали, что ожерелье было украдено, и тем не менее взяли его.

– Я не… я не понимаю, – пробормотала девушка.

– Если вы по-прежнему хотите признать себя виновной, я готова принять ваше заявление. Но сначала вы должны сказать, что совершили то, в чем вас обвиняют.

Губы девушки сжались и задрожали.

– Ладно, – прошептала она. – Я это сделала.

Стояло чудесное осеннее утро – одно из тех, когда ноги сами отказываются идти в школу, потому что обидно проторчать восемь часов взаперти. Джози сидела в кабинете математики и смотрела на голубое небо – лазурное (это было словарное слово недели, и ей, Джози, нравилось перекатывать его во рту, словно ледяные кристаллики). Со двора доносились возгласы семиклассников, игравших на уроке физкультуры в «захват флага», и жужжание газонокосилки. Скомканная бумажка, перелетев через плечо Джози, упала ей на колени. Джози развернула листок. Это была записка от Питера.

Почему мы постоянно должны что-то решать за икс? Пусть икс сам решит, что ему нужно, и избавит нас от этого АДА!!!!!

Джози ответила Питеру полуулыбкой. Вообще-то, она любила математику. Ей нравилось, что, если потрудиться, получаешь красивое решение. Джози была круглой отличницей и этим выделялась из массы. Питер получал средненькие, а иногда даже плохие оценки. Он тоже выделялся, но не потому, что был умнее других. А просто потому, что был Питером.

Джози знала: если составить для их класса рейтинг популярности, она окажется выше некоторых. Время от времени она спрашивала себя, почему дружит с Питером: потому, что ей нравится проводить с ним время, или потому, что он поднимает ее самооценку.

Пока дети выполняли задание, миссис Расмуссен лазила по Интернету: покупала одежду или читала отзывы на сериалы. Из-за этого над ней потешалась вся школа. Один парень даже клялся и божился, что как-то раз подошел к ее столу, чтобы задать вопрос, а она в этот момент смотрела порнуху.

Джози, как обычно, закончила раньше всех и стала наблюдать за учительницей. Вдруг по щекам миссис Расмуссен покатились слезы, а она сама, видимо, даже не заметила этого – иногда такое бывает. Даже не сказав ученикам, чтобы сидели тихо, она встала и вышла из кабинета. Питер тронул Джози за плечо:

– Что это с ней?

Прежде чем Джози успела ответить, миссис Расмуссен вернулась. Лицо белое как мел, губы плотно сжаты.

– Дети, – сказала она, – случилось ужасное.

Скоро всех учеников средней школы собрали в медиацентре библиотеки, и директор сообщил следующее: два самолета врезались в здание Всемирного торгового центра, еще один – в здание Пентагона. Южная башня торгового центра рухнула. Библиотекарша включила телевизор, чтобы все могли посмотреть новости. Обычно снятие с уроков было поводом для радости, но сейчас дети сидели так тихо, что Питер мог слышать собственное сердцебиение. Он обвел взглядом стены библиотеки, потом посмотрел в окно, на небо. Что бы там ни говорил директор, в школе не было безопасно. Нигде не было.

Интересно, на войне люди испытывали такой же страх?

На экране телевизора люди кричали и плакали. Их лица едва просвечивали сквозь пыль и дым. Кругом пылал огонь, выли пожарные сирены, у машин срабатывала сигнализация. Это было совсем не похоже на тот Нью-Йорк, куда родители однажды возили Джоуи и Питера на каникулы. Они поднялись на Эмпайр-стейт-билдинг и собирались пообедать в одной из башен-близнецов, но вместо этого вернулись в гостиницу: Джоуи переел попкорна и его затошнило.

Миссис Расмуссен отпустили с работы на целый день. Во Всемирном торговом центре работал ее брат. Он был брокером.

Был.

Джози сидела рядом с Питером. Хотя их разделяло расстояние в несколько дюймов, он чувствовал, как она дрожит.

– Питер, – в ужасе пробормотала она, – там люди прыгают из окон!

Даже в очках он видел плоховато, но, прищурившись, разглядел то, на что Джози ему указала. В груди сразу стало так больно, как будто ребра резко сжались. «Каким человеком нужно было быть, чтобы сделать такое? – спросил себя Питер и тут же ответил: – Таким, который не видит другого выхода».

– Думаешь, они и здесь нас достанут? – прошептала Джози.

Питер хотел бы ее успокоить, но, честно говоря, ему и самому было не по себе. Он вообще сомневался, есть ли в английском языке слова, способные помочь человеку побороть шок, вызванный пониманием того, что мир совсем не такой, каким казался.

Чтобы не отвечать Джози, Питер повернулся к экрану. Люди продолжали выпрыгивать из Северной башни. Стоял страшный рев, как будто сама земля распахнула свою пасть. Когда здание рухнуло, Питер, уже несколько секунд сидевший не дыша, наконец-то выдохнул. Это был вздох облегчения, потому что теперь на экране ничего не было видно.

У входа во все школы образовались заторы. Родители разделились на две категории: одни считали, что только напрасно испугают ребенка, если заберут его с уроков и потащат в бункер, другие хотели пережить эту трагедию рядом со своими детьми. И Лейси Хоутон, и Алекс Кормье принадлежали ко второй группе. Они приехали в школу одновременно. Припарковались рядом, вылезли из машин и только тогда узнали друг друга. Бывшие подруги не виделись с того дня, когда Алекс демонстративно увела дочь из подвала Хоутонов, где хранилось оружие.

– Как Питер? – спросила Алекс.

– Не знаю. А как Джози?

– Я приехала ее забрать.

Они вместе зашли в офис администрации школы, и их направили в медиацентр библиотеки.

– Поверить не могу, что детей усадили смотреть новости! – воскликнула Лейси, с трудом поспевая за Алекс.

– Они уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что происходит.

– Даже я еще недостаточно взрослая, чтобы понять такое, – покачала головой Лейси.

Библиотека была набита битком: ученики сидели на стульях, на столах, на полу. Только спустя секунду Алекс поняла, что с этой толпой не так: никто не издавал ни звука. Даже учителя стояли, прикрыв ладонями рты, как будто боялись, что, стоит им выпустить наружу хоть каплю своих эмоций, остановить поток будет уже невозможно. Все взгляды были прикованы к экрану единственного телевизора.

Алекс быстро нашла дочку в толпе по своему леопардовому ободку, который та надела без разрешения.

– Джози!

Девочка резко обернулась, вскочила и, чуть ли не наступая на других детей, бросилась к матери.

Джози обрушилась на нее, как ураган, – яростная, негодующая, испуганная, но Алекс знала, что где-то внутри дочери прячется глаз этой бури. И затем, как и при столкновении с любой силой природы, ты должен был подготовиться к новому удару, прежде чем все вернется на круги своя.

– Мамочка! – всхлипнула Джози. – Все уже закончилось?

Алекс растерялась. Как маме, ей полагалось иметь ответ на любой вопрос, но на самом деле она могла ответить далеко не на все. Ей полагалось обеспечивать безопасность собственной дочери, но и этого она не могла гарантировать. Сейчас нужно было сделать храброе лицо и сказать: «Все будет хорошо», но и в этом она не была уверена. На пути из суда в школу и небо, и земля под колесами казались ей способными в любую минуту разверзнуться. Проезжая мимо колодцев, она думала о заражении воды и вспоминала, где находится ближайшая атомная электростанция.

Однако у Алекс ушли годы, чтобы стать хорошим судьей, и от нее, естественно, ожидали, что она будет крутой и собранной, сможет сделать выводы, не впадая в истерику. И со своей дочерью она должна вести себя так же.

– Да, – сказала Алекс, – все хорошо. Все закончилось.

Однако она не знала, что в этот самый момент на поле в Пенсильвании упал четвертый самолет. Не понимала и того, что, вцепившись в Джози мертвой хваткой, она опровергает собственные слова.

Алекс кивнула Лейси, краем глаза увидев, как та выводит из библиотеки своих сыновей. Оказалось, Питер здорово вырос, стал высоким, почти как взрослый мужчина.

Сколько лет они с Лейси не виделись?

Иногда стоит только моргнуть, и ты навсегда теряешь человека из виду. Алекс поклялась себе, что между ней и Джози никогда такого не произойдет. Ведь быть судьей – это, в конце концов, далеко не так важно, как быть матерью. Когда секретарша сообщила ей новость о Всемирном торговом центре, Алекс подумала не о тех, с кем работала, а только о Джози.

На протяжении нескольких недель Алекс была верна своему решению. Перестроила рабочий график так, чтобы больше времени проводить дома с дочкой, перестала приносить из офиса документы на выходные. Каждый вечер, после обеда, они с Джози разговаривали. Не просто болтали, а говорили о чем-то важном: о том, почему «Убить пересмешника» можно считать лучшей из когда-либо написанных книг, как понять, что ты влюбилась. Даже об отце Джози. Но однажды Алекс попалось особенно запутанное дело, из-за которого пришлось допоздна засиживаться на работе. А Джози к тому времени уже перестала просыпаться по ночам и кричать. Возвращение к нормальной жизни предполагает, кроме прочего, размывание границ ненормального. За несколько месяцев Алекс постепенно забыла, как чувствовала себя одиннадцатого сентября. Точно так же набежавшая волна смывает надпись на песке.

Питер терпеть не мог футбол, но состоял в школьной команде. У школы была такая политика: пусть играют все, даже те, кому в будущем точно не светит университетский или вообще какой-либо клуб. К тому же Лейси считала, будто для того, чтобы влиться в коллектив, нужно как можно больше тереться в толпе. Поэтому после обеда Питеру приходилось терпеть нудные футбольные тренировки, на которых он чаще просто бегал за мячом, чем делал передачи. А во время матчей, дважды в неделю, он грел скамейку запасных на стадионах по всему округу Графтон.

Была только одна вещь, которую Питер ненавидел больше, чем футбол, – футбольная раздевалка. После уроков он специально подходил к учителю с каким-нибудь вопросом или долго рылся в своем шкафчике, чтобы начать переодеваться после того, как остальные ребята уже выйдут на разминку. Он предпочитал делать это где-нибудь в уголке и без свидетелей, чтобы никто не отпускал шуточек про его впалую грудь и не дергал за резинку его трусов так, что они впивались между ягодиц. Мальчишки называли его не Питером, а Пидором, и даже когда он был в раздевалке один, ему казалось, что их смех обволакивает его, как масляная пленка.

После тренировки Питер обычно придумывал себе какое-нибудь дело: собирал мячи, расспрашивал тренера о следующей игре или начинал заново шнуровать бутсы. Если ему везло, то он заходил в душевую, когда все уже разошлись. Но сегодня под конец тренировки началась гроза, и тренер загнал в раздевалку всех разом.

Питер медленно поплелся в дальний угол. Некоторые ребята, в частности Дрю со своим приятелем Мэттом Ройстоном, уже шли в душ, обмотавшись полотенцем. Они, смеясь, тыкали друг друга кулаками в плечи: проверяли, у кого удар сильней.

Повернувшись лицом к шкафчику, Питер быстро снял футбольную форму и повязал полотенце вокруг бедер. Сердце стучало. Он представлял себе, как все отреагируют, когда увидят то, что он видел в зеркале: кожу цвета рыбьего брюха, торчащие ключицы, выпирающие позвонки, тонкие руки.

Питер снял очки и положил их на полку открытого шкафчика. Все вокруг расплылось, но сейчас ему это даже нравилось. Пригнув голову, он вошел в душ и до последнего не снимал полотенце. Мэтт и Дрю уже намылились. Подставив лицо под струи воды, Питер вообразил себя путешественником, который пытается покорить необузданную реку: водопад бьет сверху, а воронка тянет вниз.

Вытерев глаза и обернувшись, Питер увидел нечеткие фигуры Мэтта и Дрю. Между ног у них уже темнели волосы.

А у него еще нет.

Вдруг Мэтт отскочил в сторону:

– Перестань пялиться на мой член!

– Извращенец хренов! – добавил Дрю.

Питер немедленно отвернулся. Что, если они правы? Что, если он, Питер, не случайно посмотрел им между ног? Что, если у него сейчас встанет? В последнее время это случалось все чаще и чаще.

Это ведь будет означать, что он действительно пидор?

– Я не смотрел на тебя, – пробормотал Питер. – Я вообще почти ничего не вижу.

– Он, наверное, намекает, Мэтти, что у тебя слишком маленький член! – расхохотался Дрю.

Неожиданно Мэтт схватил Питера за горло.

– Потому что я без очков, – прохрипел Питер.

Мэтт отпустил его, сильно толкнув, и гордо прошествовал к вешалке. Снял с крючка полотенце Питера и швырнул под душ. Оно тут же насквозь промокло.

Питер поднял его и снова обмотался. Он плакал, но надеялся, что этого никто не заметит, ведь он был мокрый с головы до ног. Все ребята на него пялились.

Когда рядом с ним была Джози, Питер ничего такого не чувствовал. Ему не хотелось обнять ее или поцеловать. С этими парнями ему тоже вроде бы ничего такого не хотелось. Но ты можешь быть либо голубым, либо нормальным. Невозможно быть никем.

Возле шкафчика Питера уже стоял Мэтт. Питер прищурился, стараясь рассмотреть, что у него в руке, но через секунду понял по звуку: Ройстон ударил дверцей шкафчика по очкам, и они упали на пол.

– Чтобы ты на меня не пялился, – сказал Мэтт, уходя.

Питер опустился на колени, чтобы подобрать разбитые очки. Сослепу Питер порезался, тогда он сел, скрестив ноги и прикрывшись скомканным полотенцем. Когда он поднес руку совсем близко к глазам, то разглядел на ней кровь.

Во сне Алекс шла по главной улице города совершенно голая. Вот она зашла в банк, чтобы обналичить чек.

– Сегодня прекрасная погода, Ваша честь, – улыбнулся банковский кассир, – не правда ли?

Через пять минут Алекс в кофейне заказала латте со снятым молоком. Барристой была девушка с невообразимыми фиолетовыми волосами и пирсингом на переносице. Когда Джози была маленькой и они заглядывали сюда вдвоем, Алекс приходилось говорить дочке, что неприлично так пялиться на посторонних людей, как бы странно они ни выглядели.

– Не желаете ли бискотти к кофе, Ваша честь? – спросила барриста.

Потом Алекс побывала в книжном магазине, в аптеке и на заправке. Везде она кожей ощущала на себе людские взгляды. Все видели, что она голая, и она это знала. Но все молчали, пока она не пришла на почту. Старик, работавший там неизвестно сколько лет, протянул Алекс марки и тихонько дотронулся до ее руки:

– Извините, мэм, возможно, мне не полагается об этом говорить…

Алекс выжидающе подняла глаза. Тревожные складки на лбу почтового служащего разгладились.

– Но это платье вам очень идет, Ваша честь, – произнес он.

Из другого конца коридора Лейси услышала крик пациентки и бегом бросилась в палату.

Келли Гамбони. Двадцать один год. Сирота. IQ 79. Была изнасилована тремя старшеклассниками, которые теперь ожидали суда в конкордской тюрьме для несовершеннолетних. Келли жила в католическом общежитии, и об аборте не могло быть и речи. На тридцать седьмой неделе врач отделения экстренной помощи пришел к выводу, что по медицинским показаниям необходимо вызвать роды искусственно. Сейчас Келли лежала на больничной кровати, прижимая к себе плюшевого мишку, а медсестра безуспешно пыталась ее успокоить. Девушка звала отца, который давно умер:

– Папочка! Мне больно! Папочка, забери меня домой!

Как только доктор вошел в палату, Лейси встала у него на пути:

– Вы не имеете права! Это моя пациентка!

– Она стала моей, когда поступила в отделение экстренной помощи, – возразил врач.

Посмотрев с сочувствием на Келли, Лейси вышла в коридор: ругаться при больной было ни к чему.

– Пациентка пожаловалась на стойкие выделения уже в течение двух дней. Осмотр показал преждевременный разрыв плодных оболочек, – сказал доктор. – Температура нормальная. С учетом показаний фетального монитора стимулирование вполне разумно. Она подписала согласие.

– Вполне разумно, но крайне нежелательно. Келли умственно отсталая. Она не понимает, что происходит, ей страшно. И она не в состоянии что-либо осознанно подписывать. Я вызываю психиатра. – Лейси повернулась, чтобы уйти.

– Даже не думайте! – Доктор схватил ее за локоть.

– Не трогайте меня!

Они кричали друг на друга еще минут пять, пока не явился консультант-психиатр. На вид ему было столько же лет, сколько Джоуи.

– Они что там, в психиатрии, совсем с ума посходили? – буркнул врач, и Лейси впервые с ним согласилась.

Все трое вошли в палату. Девушка лежала, свернувшись в клубок, и скулила.

– Ей нужна эпидуральная анестезия, – пробормотала Лейси.

– При двух сантиметрах раскрытия шейки матки это небезопасно, – возразил доктор.

– И тем не менее анестезия ей нужна.

Психиатр присел на корточки возле кровати:

– Келли, ты знаешь, что такое кесарево сечение?

– Ага, – простонала пациентка.

Консультант встал:

– Суд отказался признавать ее недееспособной, значит она в состоянии принимать решения.

– И все? – разинула рот Лейси.

– Меня еще шесть пациентов ждут, – отрезал он. – Сожалею, что разочаровал вас.

– Вы разочаровали не меня! – крикнула Лейси ему вслед и, сев рядом с Келли, сжала ее руку. – Все хорошо. Я буду рядом.

Помолившись тому, кто мог пробиться сквозь каменные сердца мужчин, Лейси посмотрела на доктора и мягко сказала:

– Первая заповедь: не навреди…

Доктор потер переносицу и вздохнул:

– Сделаю ей эпидуральную анестезию.

Только теперь Лейси поняла, что до сих пор сидела, затаив дыхание.

Джози терпеть не могла ходить в ресторан, где ей на протяжении трех часов приходилось наблюдать, как все: метрдотель, шеф, другие посетители – заискивают перед ее матерью. Сегодня у нее, Джози, был день рождения, и ей хотелось просто заказать еду из китайского ресторана и посмотреть фильм. Но мама уверяла, что это будет не праздник, если они просидят весь вечер дома. Поэтому теперь Джози шла, как фрейлина, за судьей Кормье и считала: «Приятно видеть вас, Ваша честь!» – четыре раза, «Здравствуйте, Ваша честь!» – три раза, «Мое почтение, Ваша честь!» – два раза и «Ваша честь, мы зарезервировали для вас лучший столик!» – один раз. Джози читала в журнале, что кинозвезды и другие знаменитости часто получают в подарок от производителей сумочки или обувь, им бесплатно достаются билеты на бродвейские премьеры и на бейсбольные матчи на Янки-стэдиум. В Стерлинге ее мама тоже была своего рода звездой.

– Поверить не могу! – воскликнула Алекс. – Моей дочке уже двенадцать!

– Наверное, я должна сказать, что со стороны ты больше похожа на мою старшую сестру?

– Да, было бы неплохо, – рассмеялась Алекс.

– Через три с половиной года я буду водить машину, – заявила Джози.

– Спасибо, что сообщила об этом, – отозвалась Алекс, звякнув вилкой.

Подошедший официант поставил перед ней тарелочку с икрой:

– Наш шеф-повар просит вас принять эту закуску в качестве комплимента.

– Фу! Рыбьи яйца!

– Джози! – одернула Алекс дочку и натянуто улыбнулась официанту: – Пожалуйста, поблагодарите его от моего имени.

Ковыряясь в своей тарелке, Джози почувствовала тяжелый материнский взгляд.

– Ну, что опять не так? – спросила она.

– Ты повела себя как испорченная маленькая девочка.

– А почему я должна молчать, если мне не нравится видеть у себя под носом рыбьи эмбрионы? Ты сама их не ешь. Я, по крайней мере, отреагировала честно.

– А я отреагировала деликатно, – ответила Алекс. – Теперь официант скажет шефу, что у судьи Кормье дочь – та еще штучка.

– Мне плевать!

– А мне нет. Твои поступки отражаются на мне, а я должна заботиться о своей репутации.

– И какая у тебя репутация? Человека, к которому все подлизываются?

– Человека, который должен вести себя безупречно не только в зале суда, но и за его пределами.

Джози склонила голову набок:

– А что, если я сделала что-то плохое?

– Плохое? Насколько плохое?

– Ну, например, курила травку.

Алекс застыла:

– Джози, ты действительно хочешь мне в чем-то таком признаться?

– Господи, мама! Да не курила я! Это я так – гипотетически.

– Но теперь, в средней школе, ты будешь сталкиваться с ребятами, которые делают опасные вещи. Или просто глупые. Я надеюсь, ты…

– Да! Да! Я достаточно зрелая, чтобы не обращать на это внимания, – нараспев договорила Джози. – И все-таки, мама, если бы ты пришла домой и нашла меня обкуренную в гостиной, ты бы меня сдала?

– Как это – «сдала»? Что ты имеешь в виду?

– Ну, вызвала бы копов и отдала бы им мой запас дури?

– Нет, – сказала Алекс. – Я бы на тебя не заявила.

Когда Джози была младше, она думала, что вырастет такой, как мама, – миниатюрной брюнеткой со светлыми глазами. Казалось бы, она действительно унаследовала от матери и цвет волос, и цвет глаз, но при этом становилась все больше похожей на кого-то другого, на того, кого никогда не видела, – на своего отца.

Иногда Джози задумывалась о том, какой он: может ли за секунду запомнить картинку и, закрыв глаза, ее воспроизвести? Фальшивит ли, когда поет? Любит ли смотреть ужастики? Это от него ей, Джози, достались прямые брови, так непохожие на мамины тоненькие дуги?

Ей было просто любопытно. И только.

– Если бы ты на меня не заявила, потому что я твоя дочь, то поступила бы нечестно, разве не так?

– Я поступила бы как мать, а не как судья. – Алекс потянулась к Джози через стол и взяла ее за руку, что было довольно странно: вообще-то, она не любила нежностей. – Джози, ты можешь обратиться ко мне с любой проблемой. Если тебе нужно поговорить, я обязательно тебя выслушаю. И никаких юридических последствий не будет, что бы ты мне ни рассказала про себя или про своих друзей.

Честно говоря, друзей у Джози было совсем немного. Был только Питер, которого она знала всю жизнь. Они давно не ходили друг к другу домой, но в школе продолжали общаться. А чтобы Питер совершил что-то противозаконное, этого Джози даже представить себе не могла. Из-за дружбы с ним ее сторонились другие девочки, но она старалась не обращать на это внимания. Ей не очень-то и хотелось проводить время с теми, кто разговаривает только о сериале «Одна жизнь, чтобы жить» и тратит все деньги, которые зарабатывает, сидя с соседским ребенком, на покупку шмоток в интернет-магазине «The Limited». Одноклассницы иногда казались Джози такими фальшивыми, что она спрашивала себя, не лопнут ли они, как воздушный шарик, если ткнуть в них карандашом. Какая разница, нравились они с Питером кому-нибудь или нет? Ему она без конца твердила, будто это не важно. Пора было и самой в это поверить.