Текст книги "Хрупкая душа"
![](/books_files/covers/thumbs_150/hrupkaya-dusha-56805.jpg)
Автор книги: Джоди Пиколт
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Пайпер
Формально я была твоей крестной. Это, наверное, означало, что я несу ответственность за твое религиозное воспитание, что само по себе смешно: в церковь я отродясь не ходила (из здорового страха воспламенить крышу), тогда как твоя мать старалась не пропускать ни одной воскресной мессы. Я себя представляла скорее феей-крестной из сказки. Той, которая однажды превратит тебя в принцессу, не прибегая к помощи мышей в кукольных костюмчиках.
Потому я редко навещала вас с пустыми руками. Шарлотта говорила, что я тебя балую, но я ведь не увешивала тебя бриллиантами и не дарила ключей от «хаммера». Я приносила наборы для фокусов, шоколадки и детские видеокассеты, которые Эмма уже переросла. Даже когда приходилось ехать прямиком из больницы, я что-нибудь придумывала по пути – например, завязывала резиновую перчатку, как воздушный шарик, в форме животного. Прихватывала из операционной сеточку для волос. «Когда ты притащишь ей влагалищный расширитель, – говорила Шарлотта, – я официально отлучу тебя от нашего дома».
– Привет! – крикнула я, войдя. Если честно, я уже и не помню, когда последний раз стучала. – Пять минут, – объявила я в спину Эмме, несущейся по ступенькам навстречу Амелии. – Даже куртку не снимай.
Я прошла по коридору в гостиную, где ты лежала на диване, закованная в гипс, и читала книжку.
– Пайпер! – радостно воскликнула ты.
Иногда, глядя на тебя, я перестаю замечать вывихи твоих костей или твой неестественно малый рост, всегда идущий в комплекте с ОП. Вместо этого я вспоминаю, как твоя мама плакала, рассказывая, что и в этом месяце ей не удалось забеременеть. Вспоминаю, как она вынула у меня из ушей стетоскоп, чтобы тоже послушать биение твоего сердца, напоминавшее шелест крылышек колибри.
Я присела рядом и достала из кармана традиционный подарок. На сей раз это был надувной мяч для пляжных игр – поверь, в середине февраля найти его было непросто.
– Мы так и не дошли до пляжа, – сказала ты. – Я упала.
– Но это не просто надувной мяч! – возразила я и принялась дуть, пока он не стал походить на девятимесячный живот беременной женщины. Тогда я запихнула его тебе между колен, прислонив к твердому гипсу, и постучала ладонью по верхушке. – Это барабан! Там-там, если быть точной.
Ты, рассмеявшись, тоже принялась барабанить. На звук прибежала Шарлотта.
– Ужасно выглядишь, – сказала я, – Когда ты последний раз спала?
– Боже мой, Пайпер! Я тоже очень рада тебя видеть.
– Амелия готова?
– К чему?
– Как к чему? У них тренировка по фигурному катанию.
Она шлепнула себя по лбу.
– Вылетело из головы! Амелия! – закричала она и объяснила мне: – Мы только вернулись от адвоката.
– И как всё прошло? Шон по-прежнему рвет и мечет и готов засудить весь мир?
Не ответив, она лишь похлопала мяч рукою. Ей не нравилось, когда я высмеивала Шона. Твоя мама была моей лучшей подругой, а вот папа сводил с ума. Если уж он что-то задумал, то хоть ты дерись – он с места не двинется. Окружающий мир Шон представлял исключительно черно-белым, а меня, наверное, можно отнести к тем людям, которые ценят яркие пятна.
– Представляешь, Пайпер, – вмешалась ты, – я тоже каталась на коньках!
Я недоверчиво глянула на Шарлотту, но та кивнула, подтверждая твое странное заявление. Она ведь до смерти боялась вашего пруда, говорила, что он лишний раз тебя искушает. Мне не терпелось узнать подробности.
– Раз уж ты забыла о тренировке, то и о кондитерской ярмарке, поди, тоже?
Шарлотта вздрогнула.
– А что ты испекла?
– Шоколадные бисквиты в форме коньков. Шнурки и лезвия сделала из глазури. Такой, знаешь, белесой, под изморозь.
– Ты испекла шоколадные бисквиты? – переспросила Шарлотта по пути в кухню, куда я за ней последовала.
– От начала до конца. Эти мамаши уже внесли меня в черный список, когда я пропустила весеннюю ярмарку ради медицинской конференции. Теперь я пытаюсь искупить свои грехи.
– И когда ты, интересно, замешивала тесто? Пока накладывала швы на рассеченную промежность? После тридцатишестичасовой смены? – Шарлотта открыла шкаф и, порывшись на полках, наконец извлекла из его недр пачку шоколадного печенья, которую и высыпала в глубокую тарелку – Если серьезно, Пайпер: тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?
Она атаковала беззащитные печеньица вилкой.
– Эй, подруга! Кто нассал тебе в компот?
– А чего ты ожидала? Заявляешься ко мне домой, чуть ли не пританцовывая на ходу, говоришь с порога, что я хреново выгляжу, а потом унижаешь меня этим…
– Ты профессиональный кондитер, Шарлотта. Ты можешь испечь кольца вокруг планеты… Боже, что ты творишь?
– Хочу, чтобы это было похоже на домашнюю выпечку. Потому что я уже не профессиональный кондитер. Я давно перестала ею быть.
Когда мы только познакомились с Шарлоттой, ее как раз признали лучшим кондитером штата Нью-Гэмпшир. Я даже читала журнальную статью, в которой ее хвалили за особый талант – соединять несовместимые, казалось бы, ингредиенты в произведениях кулинарного искусства. Раньше, приходя ко мне в гости, она непременно приносила какие-нибудь сладости: то кексы с сахарной присыпкой, то пироги с ягодами, взрывавшимися, словно фейерверк, то пудинги, которые можно было прописывать как болеутоляющее. Ее суфле по легкости было сравнимо с летними облаками, а шоколадная помадка заставляла забыть обо всех неурядицах. Она признавалась, что когда готовит, то чувствует себя на своем месте, чувствует, что занимается положенным ей делом. Я тогда ей завидовала. Я любила свою профессию, я делала успехи на этом поприще, но у Шарлотты было призвание. Она мечтала открыть собственную кондитерскую и написать кулинарный бестселлер. Пока не родилась ты, я даже не представляла, чем ее можно отвлечь от хлебобулочных изделий.
Я отодвинула тарелку.
– Шарлотта, ты в порядке?
– Ну, давай подумаем вместе. На прошлых выходных меня арестовали. Дочка закована в гипс. Времени не хватает даже на то, чтобы принять душ… Да, всё здорово! – Она вышла из кухни и, остановившись у лестницы, крикнула: – Амелия, идем же!
– Эмма тоже страдает выборочной глухотой, – сказала я. – Клянусь, она специально меня игнорирует! Назло. Я вчера восемь раз просила ее убрать со стола…
– Знаешь, – устало перебила меня Шарлотта, – мне, если честно, абсолютно плевать на твои проблемы с Эммой.
Не успела у меня отвиснуть челюсть (я всегда была ее наперсницей, а не девочкой для битья!), как Шарлотта уже поспешила извиниться.
– Прости, не знаю, какая муха меня укусила… Нельзя срываться на тебе.
– Ничего страшного, – успокоила я ее.
В этот момент старшие девочки, галдя и хихикая, кубарем скатились по лестнице и пронеслись мимо нас. Я коснулась плеча Шарлотты.
– Не забывай об одном, – твердо сказала я. – Ты – самая преданная мать, которую я встречала. Ты пожертвовала всей своей жизнью ради Уиллоу.
Она опустила голову, кивнула и наконец посмотрела мне в глаза.
– Помнишь мое первое УЗИ?
На секунду задумавшись, я расплылась в улыбке.
– Мы увидели, как она сосет большой палец. Мне даже не пришлось ничего вам объяснять. Картинка была ясная как белый день.
– Ага. Как белый день, – эхом отозвалась твоя мама.
Шарлотта
Март 2007 г
А если кто-то всё же виноват?
Когда мы вышли из адвокатской конторы, эта мысль упала не то что зернышком – пылинкой сомнения куда-то в полость под грудиной. Но она дала свои робкие всходы. Даже лежа под боком у Шона, я слышала, как они колосятся: «а если, а если, а если…» Пять лет я любила тебя всем сердцем, опекала тебя, обнимала, когда ты ломала очередную кость. Я получила именно то, о чем мечтала: красивую дочку. И как я могла признаться – хоть кому-то, а тем паче себе самой, – что ты принесла в мою жизнь не только счастье, но и чудовищную усталость и огорчение?
Я слушала, как другие жалуются на своих детей: какие они, мол, невоспитанные, обидчивые, угрюмые, как они иной раз даже попадают в неприятности с законом, – и я им завидовала. Когда этим невоспитанным и обидчивым детям исполнится восемнадцать, они будут предоставлены сами себе и начнут отвечать за свои ошибки. Но ты была не из тех детей, которым позволяют выпорхнуть из гнезда. Ведь ты могла упасть…
И что с тобой было бы, если бы я не подхватила тебя на лету?
Неделя сменялась неделей, и я постепенно начала понимать, что юристам вроде Роберта Рамиреза мои тайные желания, должно быть, так же омерзительны, как и мне самой. Тогда я с новыми силами принялась дарить тебе радость. Я играла в «скрэббл», пока не выучила назубок все двухбуквенные слова; я смотрела передачи по «Энимал плэнет», пока не запомнила сценарии от корки до корки. Отец твой к тому времени окунулся в работу, у Амелии начались занятия.
В то утро мы с тобой неуклюже протиснулись в ванную, и, подхватив тебя под руки, я с грехом пополам усадила тебя на унитаз.
– Мешки! – сказала ты. – Мешки мешают.
Одной рукой, пыхтя под тяжестью твоего тела, я поправила полиэтиленовые мешки, обмотанные вокруг ног. Нам самим пришлось методом проб и ошибок выяснять, как человек в кокситной повязке должен справлять нужду; врачи об этом скромно умолчали. От родителей, пишущих на интернет-форумах, я узнала, что можно заправлять мусорные пакеты за края гипса, делая своего рода защитную прокладку, чтобы повязка не мокла и не пачкалась. Стоит ли говорить, что поход в туалет занимал около получаса, а после нескольких неприятных сюрпризов ты научилась заранее предсказывать зов природы и не ждать до последнего момента.
– Каждый год сорок тысяч человек получают увечья на унитазах, – сказала ты.
Я бессильно заскрежетала зубами.
– Я тебя умоляю, Уиллоу: просто сосредоточься, пока их не стало сорок тысяч и один.
– Хорошо. Готово.
Продолжая демонстрировать чудеса эквилибристики, я подала тебе рулон туалетной бумаги и убрала руку, чтобы ты смогла дотянуться к промежности.
– Умница, – сказала я. Смыв, я осторожно потащила тебя сквозь узкий проем двери – вот только зацепилась кроссовкой за край коврика и тут же почувствовала, что теряю равновесие. Извернувшись, я приземлилась первой, чтобы смягчить тебе удар.
Не помню даже, кто засмеялся первым, а когда одновременно зазвонили в дверь и по телефону, смех стал еще громче. Может, пора уже сменить приветствие на автоответчике: «Извините, я сейчас не могу подойти к телефону, потому что держу над унитазом свою дочку, запаянную в пятидесятифунтовый гипс».
Опершись на локти, я поднялась сама и подняла тебя. В дверь продолжали трезвонить.
– Иду-иду! – крикнула я.
– Мамочка! – взвизгнула ты. – Мои штаны!
Ты все еще стояла полуголой после нашего маленького туалетного приключения, а облачение в пижаму заняло бы добрых десять минут. Вместо этого я схватилась за мешок, все еще свисающий с гипсового ободка, и обмотала им нижнюю половину твоего тела, словно черной юбкой.
На крыльце стояла миссис Дамброски – наша соседка, жившая через дорогу. У нее были внуки-близнецы примерно твоего возраста, которые в том году приезжали в гости. Пока бабушка спала, негодники украли ее очки и подожгли кучу листьев. Огонь наверняка перекинулся бы на гараж, если бы к дому не подоспел почтальон.
– Здравствуй, милочка, – сказала миссис Дамброски. – Надеюсь, я тебя ни от чего не отвлекаю.
– Нет-нет, – заверила я ее. – Мы просто…
Я посмотрела на тебя, обмотанную мусорным пакетом, и мы обе снова расхохотались.
– Я только хотела забрать свою миску, – сказала миссис Дамброски.
– Вашу миску?
– Ту, в которой я испекла лазанью. Надеюсь, вам она пришлась по вкусу.
Она, должно быть, имела в виду одно из тех угощений, что ждали нас по возвращении из адского Диснейленда. Съели мы, честно скажу, далеко не всё, а остатки упрятали в морозилку. Этих запеканок, лазаний и макарон хватило бы не на один заворот кишок.
Мне показалось бы наглостью просить вернуть посуду, в которой ты приносишь гостинец для больного человека.
– Давайте я поищу вашу миску, миссис Дамброски, а Шон ее потом занесет.
Она недовольно поджала губы.
– Ну что же. Думаю, с тунцовой запеканкой можно подождать.
На долю секунды я не без удовольствия представила, как повешу тебя на тощие ручонки миссис Дамброски, которая наверняка покачнется под твоим весом, а сама пойду в кухню, отыщу эту чертову лазанью и швырну ее старухе под ноги. Но вместо того я лишь улыбнулась.
– Спасибо за понимание. А сейчас мне пора укладывать Уиллоу, – сказала я и закрыла дверь.
– Я же не сплю днем, – сказала ты.
– Я знаю. Я просто хотела, чтобы она ушла, пока я ее не прикончила.
Корчась и извиваясь, я оттащила тебя в гостиную и усадила на диван, возведя у тебя за спиной башню из подушек. Подбирая с пола пижамные штаны, я заодно нажала на мерцающую кнопку автоответчика.
– Начнем с левой, – сказала я, натягивая широкий пояс на гипс.
«У вас одно новое сообщение».
Управившись с правой штаниной, я поправила резинку, чтобы не морщилась, и прислушалась к голосу на кассете.
«Мистер и миссис О'Киф, вас беспокоит Марин Гейтс из юридической фирмы Роберта Рамиреза. Мы бы хотели обсудить с вами некоторые вопросы».
– Мама! – захныкала ты, когда мои пальцы замерли у тебя на талии.
Я сжала лишнюю ткань пучком.
– Ага, почти готово, – рассеянно пробормотала я. Сердце у меня готово было выскочить из груди.
На этот раз Амелия была в школе, но Уиллоу все равно пришлось взять с собой. И на этот раз они подготовились к нашему приходу: рядом с кофейным автоматом стояли пакеты сока, а возле глянцевых журналов об архитектуре высилась стопка книжек с картинками. Секретарша повела нас уже не в конференц-зал, а в офис, переливавшийся сотнями оттенков белого: снежный паркет мореного дуба, нежно-кремовая обшивка стен, кипенные кожаные диваны. Ты обвела все это белоснежное великолепие изумленным взглядом. Это что, рай? А кто тогда этот Роберт Рамирез?
– Я так рассудил, что на диване Уиллоу будет удобней, – мягко сказал он. – И еще подумал, что мультик смотреть ей будет куда интересней, чем слушать, как взрослые болтают о скучных вещах.
Он указал на ДВД с мультфильмом «Рататуй» – твоим любимым, хотя он не мог об этом знать. Посмотрев его впервые, мы в тот же вечер закатили настоящий пир горой.
Марин Гейтс принесла портативный ДВД-плейер и пару щегольских наушников. Усадив тебя перед экраном, она лично воткнула трубочку в твою пачку сока.
– Мистер и миссис О'Киф, – продолжил Рамирез, – мы решили, что лучше будет не обсуждать это при Уиллоу, но тут же осознали, что присутствие зашей дочери необходимо ввиду ее физического состояния. Идею с ДВД выдвинула Марин. Она же последние две недели посвятила кропотливому исследованию вашей ситуации. Мы просмотрели вашу медицинскую документацию и дали ее на оценку экспертам. Вам знакомо имя Маркус Кавендиш?
Мы с Шоном переглянулись и синхронно помотали головами.
– Доктор Кавендиш – шотландец, один из ведущих мировых специалистов по остеопсатирозу. У него сложилось мнение, что ваш акушер-гинеколог допустила немало врачебных ошибок. Миссис О'Киф, вы, полагаю, помните, каким подозрительно светлым было ваше УЗИ на восемнадцатой неделе… А ваш гинеколог упустила этот момент. Она должна была определить, в каком состоянии находится плод, еще тогда, задолго до того, как ультразвук показал многочисленные переломы. И она обязана была предоставить вам эту информацию вовремя беременности… чтобы вы могли самостоятельно решить дальнейшую судьбу своего ребенка.
Голова у меня пошла кругом. Шона речь Рамиреза, похоже, тоже ошарашила.
– Погодите-ка… – пробормотал он. – О каком иске идет речь?
Рамирез боязливо покосился в твою сторону.
– В юридической практике это называется «ошибочное рождение».
– И что это, черт побери, значит?
Адвокат перевел взгляд на Марин Гейтс. Та смущенно прокашлялась.
– Иск об «ошибочном рождении» позволяет родителям ребенка получить денежную компенсацию за ущерб, нанесенный рождением и содержанием ребенка-инвалида. Подразумевается следующее: если бы врач заблаговременно предупредил вас, что ребенок родится физически неполноценным, вы могли бы сами сделать выбор – продолжать либо прерывать беременность.
Я вспомнила, как огрызнулась на Пайпер пару недель назад: «Тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?»
А что, если однажды она все-таки допустила оплошность, и оплошность эта была связана с тобой?
Я была недвижна, как и ты, я даже дышать не могла. Шон заговорил за меня:
– Вы хотите сказать, что моей дочери лучше было вообще не рождаться? – накинулся он. – Что это была ошибка? Я не собираюсь слушать подобный бред!
Я посмотрела на тебя: сняв наушники, ты ловила каждое слово.
Твой отец и Роберт Рамирез встали одновременно.
– Сержант О'Киф, я понимаю, как дико это звучит. Но выражение «ошибочное рождение» – всего лишь юридический термин. Мы не хотим сказать, что вашей дочери лучше было не рождаться, у вас абсолютно очаровательная дочь. Мы просто считаем, что если врач не придерживается положенных стандартов при лечении пациента, кто-то должен за это ответить. – Он сделал шаг вперед. – Это врачебная халатность. Вспомните, сколько времени и денег уже потрачено на заботу об Уиллоу, и подумайте, сколько понадобится еще. Почему вы должны платить за чужую ошибку?
Шон грозно навис над адвокатом, и на миг я заподозрила, что сейчас он смахнет его, как назойливую муху. Но он лишь ткнул пальцем ему в грудь и прохрипел:
– Я люблю свою дочь. Я люблю ее!
Он резким движением подхватил тебя на руки, невольно потянув за провод наушников. ДВД-плейер опрокинулся и сшиб пачку сока, жидкость заструилась по кожаному дивану.
Я вскрикнула и принялась рыться в сумочке в поисках салфеток. Нельзя же уродовать эту божественную мебель!
– Не волнуйтесь, миссис О'Киф, – пробормотала Марин, опускаясь на колени рядом со мной.
– Папочка, но мультик еще не закончился! – возмутилась ты.
– Закончился. – Шон сорвал с тебя наушники и швырнул их на пол. – Шарлотта, идем отсюда, черт побери!
Кипя праведным негодованием, он уже шагал по коридору, пока я вытирала пролитый сок. Осознав, что оба юриста таращатся на меня, я встала.
– Шарлотта! – прогрохотал голос Шона из приемной.
– Ммм… спасибо вам… Простите за беспокойство. – Я обхватила себя руками, как будто мне было холодно или я должна была утихомирить бурю эмоций внутри. – Я просто… У меня один вопрос… – Я посмотрела на адвокатов и набрала полные легкие воздуха. – А что будет, если суд примет решение в нашу пользу?
II
Забрось меня на дно морское.
Облепи меня солью и водой.
Крестьяне не должны вспахать моих костей.
И Гамлет не возьмет меня за челюсть,
Не скажет: шутки кончились
И пусто у меня во рту.
Зеленоглазые доходяги подхватят мои глаза,
Фиолетовые рыбы сыграют в прятки,
И стану я песней грома, рокотом моря
На дне из соли и воды.
Забрось меня… на дно морское.
Карл Сэндберг. Кости
Сбивать – аккуратно подмешивать одну субстанцию к другой с помощью большой металлической ложки или кухонной лопатки.
Когда мы говори «сбивать», нам обычно представляются сбитые самолеты и сбившиеся механизмы. Применительно к тесту это слово имеет совсем другое значение: вы смешиваете два разнородных вещества, но пространство между ними не исчезает. Правильно сбитая смесь легка и воздушна, ее составные части как будто только знакомятся друг с другом.
Это уже почти готовая комбинация, когда одна смесь поддается другой. Представьте плохую раздачу в покере, представьте ссору, представьте себе любую ситуацию, в которой одна сторона просто сдается.
ШОКОЛАДНО-МАЛИНОВОЕ СУФЛЕ
1 пинта малины, перетертой в кашицу
8 яиц, желтки отделить от белков
4 унции сахара
3 унции универсальной муки
8 унций первосортного горького шоколада, нарезанного кусочками
2 унции ликера «Шамбор»
2 столовые ложки топленого масла
Сахар для присыпки формочек
Разогрейте малиновое пюре в кастрюле до средней температуры. Взболтайте яичные желтки с 3 унциями сахара в большой миске, подмешайте муку и малину и вылейте смесь обратно в кастрюлю.
Готовьте на небольшом огне, постоянно помешивая, пока жидкий крем не загустеет. Ни в коем случае не доводите до кипения!
Снимите кастрюлю с огня и постепенно примешивайте шоколад, пока он окончательно не растает. Залейте ликер. Прикройте образовавшуюся смесь целлофаном, чтобы не образовалась корка.
Смажьте шесть формочек маслом и присыпьте их изнутри сахарной пудрой. Разогрейте плиту до 425 градусов по Фаренгейту.
Взбивайте белки, пока не загустеют, вместе с оставшейся унцией сахара. Тут-то вы и заметите, как две непохожие субстанции объединяются, как белки сольются с шоколадом. И белки, и шоколад пойдут на это слияние неохотно, темнота шоколада станет частью яичной пены и наоборот.
Разложите полученную смесь по формочкам, чтобы до края оставалось не менее одной четвертой дюйма. Немедленно ставьте в духовку. Суфле считается готовым, когда оно поднялось, позолотело сверху, а по краям подсохло; обычно на это уходит порядка 20 минут. Однако не удивляйтесь, когда, достав суфле из духовки, вы увидите, что оно осело под грузом собственных невыполнимых обещаний.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?