Текст книги "Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома"

– У вас там много любителей устраивать сливы информации. Вы можешь избавиться от любого, кого захотите.

Наконец, разговор закончился, и мы оба пожелали друг другу Счастливой Пасхи.

В Пасхальный понедельник Трамп позвонил снова. После дежурных поздравлений с праздником, он вернулся к своему субботнему монологу:

– Я хочу выбраться из этих ужасных войны [на Ближнем Востоке]… Мы убиваем ИГИЛ[17]17
  Организация, запрещенная в России.


[Закрыть] ради стран, которые являются нашими врагами.

Как я понял это, означало Россию, Иран и Сирию Асада. Он сказал, что его советники были разделены на две категории: те, кто хотел остаться “навсегда”, и те, кто хотел остаться “на некоторое время».

– Я вообще не хочу оставаться. Мне не нравятся курды. Они бежали от иракцев, они бежали от турок, они не убегают только когда наши F-18 бомбят их со всех сторон. Что нам делать?

Полагая, что пасхальная суматоха может быть не лучшим временем для обсуждения ближневосточной стратегии, я сказал, что все еще жду, пока мне оформят временный допуск. Помпео, прибывший в Овальный кабинет, поддержал меня, попросив дать нам немного времени.

Было совершенно ясно, что Трамп хотел уйти из Сирии, и действительно, на заседании СНБ на следующий день (см. Главу 2) он озвучил именно эти настроения. Тем не менее, многое еще предстояло решить, что вселило в меня уверенность в том, что мы сможем защитить интересы США и уничтожить сирийский халифат ИГИЛ.

В пятницу, 6 апреля, в преддверии выходных перед моим первым официальным рабочим днем, я снова встретился с Келли и еще несколькими парнями, чтобы обсудить процедуры в Западном крыле. Я рассказал о некоторых кадровых и организационных изменениях в СНБ, которые я планировал. Трамп дал мне все полномочия на это, но я предпочел заранее проинформировать Келли. Он провел остаток встречи, которая длилась час, объясняя, как Трамп действовал на встречах и по телефонным звонкам. Президент использовал “очень грубый язык”, – сказал Келли, что было правдой, “и, конечно, он имеет на это право” (тоже верно!). Трамп презирал обоих Бушей вместе с их администрациями, что заставило меня задуматься – может он пропустил почти десять лет моей службы в те президентства? И Трамп постоянно менял свое мнение. Я задавался вопросом, слушая все это, насколько близок был Келли к тому, чтобы просто уйти. В заключение он любезно сказал:

– Я рад, что вы здесь, Джон. В прошлом году у президента не было советника по национальной безопасности, а он ему нужен.

Я провел выходные, читая секретные материалы и готовясь к 9 апреля. Но, как будет показано в следующей главе, кризис в Сирии разразился без предупреждения и неожиданно, как и большая часть последующих семнадцати месяцев. Ачесон написал о замене Рузвельтом Корделла Халла на посту госсекретаря на Эдварда Стеттиниуса[18]18
  Конец 1944 года (прим. ред.)


[Закрыть], что заставило прессу предположить, что Рузвельт “продолжит оставаться… своим собственным госсекретарем”. У Ачесона было твердое мнение: “Президент не может быть госсекретарем, это по своей сути своей невозможно по характеру обоих должностей. Что он может сделать и часто делал с печальными результатами, так это помешать кому-либо другому быть госсекретарем”. Хотя о должности советника по национальной безопасности такого не написано, слова Ачесона были глубоко уместны. Возможно, это то, что Келли пытался сказать в своем последнем комментарии ко мне, прежде чем я приступил к работе. И, как сказала мне Конди Райс много позже, “Госсекретарь – лучшая работа в правительстве, а советник по национальной безопасности – самая трудная”. Я уверен, что она права.

Глава 2
Крикни “хаос!” и спусти псов войны

В субботу, 7 апреля 2018 года, сирийские вооруженные силы, используя химическое оружие, атаковали город Дума на юго-западе Сирии и другие близлежащие населенные пункты. По первоначальным сообщениям, десятки человек были убиты и сотни ранены, включая детей, некоторые из которых серьезно заболели от опасных химических веществ. Хлор, вероятно, был основным материалом для изготовления оружия, но поступали также сообщения о зарине и, возможно, других ОВ. Режим Башара Асада и раньше применял химическое оружие, включая зарин, годом ранее, 4 апреля 2017 года, в Хан-Шейхуне на северо-западе Сирии. В ответ три дня спустя США нанесли удар 59 крылатыми ракетами по сирийскому аэродрому, где, предположительно, базировались самолеты, несшие химическое оружие.

Башар Асад, очевидно, не прогнулся под наше давление и теперь вопрос заключался в том, как нам реагировать дальше. К сожалению, через год после Хан-Шейхуна в политике Сирии не было согласия по основным целям и стратегии. Теперь она снова оказалась в кризисе. Как-то реагировать было нужно, но нам также срочно требовалась концептуальная ясность в отношении того, как продвигать американские интересы в долгосрочной перспективе. Однако на заседании СНБ, состоявшемся за неделю до удара по Думе, мнения склонялись к прямо противоположному – к выводу войск США из Сирии. Уходя, мы рисковали потерять даже те ограниченные достижения, которые были достигнуты в результате авантюр Барака Обамы в Сирии и Ираке, тем самым усугубляя опасности, порожденные его подходом. Ответственность за этот политический беспорядок, спустя год после Хан-Шейхуна, легла на стол «Резолют» в Овальном кабинете.

Около девяти утра 8 апреля, в своем личном стиле и стиле нашего времени, Дональд Трамп, президент Соединенных Штатов Америки, написал в Твиттере:

Многие погибли, в том числе женщины и дети, в результате бессмысленной ХИМИЧЕСКОЙ атаки в Сирии. Район злодеяний находится в изоляции и окружен сирийской армией, что делает его полностью недоступным для внешнего мира. Президент Путин, Россия и Иран несут ответственность за поддержку животного Асада. К оплате предъявлен чек… на большую сумму. Немедленно откройте территорию для оказания медицинской помощи и установления истины. Еще одна гуманитарная катастрофа без всякой причины. ВЫ БОЛЬНЫЕ!

Через несколько минут последовал новый твит:

Если бы президент Обама пересек заявленную им Красную Черту На Песке, сирийская катастрофа давно бы закончилась! Животное Асад кануло бы в историю!

Это были четкие, решительные заявления, но Трамп сделал их, прежде чем проконсультироваться со своей командой национальной безопасности. Макмастер, мой предшественник на посту советника по национальной безопасности, покинул свой кабинет в пятницу днем, а я приступил к работе только в понедельник. Когда я попытался организовать встречу в воскресенье, юристы Белого дома наложили на нее вето, потому что я официально еще не являлся правительственным чиновником. Слово “фрустрация” расцвело новыми красками.

Трамп позвонил мне в воскресенье днем, и мы проговорили минут двадцать – точнее говорил в основном он. Он размышлял о том, как правильно обставить уход с Ближнего Востока, периодически сбиваясь на размышление о торговых войнах и тарифах. Он только что видел Джека Кина (четырехзвездного генерала и бывшего начальника штаба армии США) в студии «Фокс Ньюс», и ему понравилась его идея уничтожить пять основных военных аэродромов Сирии, тем самым, по сути, выбив все сирийские ВВС. Трамп сказал, что на карту поставлена его честь, напомнив мне знаменитое наблюдение Фукидида о том, что “страх, честь и выгода” являются основными движущими силами международной политики и, в конечном счете, войны. Ему уже звонил Президент Франции Макрон, намекая на возможность участия в военных действиях под руководством США. Ранее в тот же день зять президента Джаред Кушнер сказал мне, что примерно то же самое ему говорил министр иностранных дел Великобритании Борис Джонсон. Заверения в поддержке обнадеживали. Но с чего бы министр другой страны звонил именно Кушнеру, всего лишь родственнику президента, не имеющему никакого официального статуса?

Рано утром в понедельник я выехал в Белый дом. В 6:45 началось заседание СНБ. Участники соглашались с моей позицией (и, как мне казалось, позицией Трампа) о том, что удар по Думе требует решительного, немедленного военного ответа. США выступали против любого применения ОМУ (“оружия массового уничтожения) – ядерного ли, химического или биологического – как противоречащего нашим национальным интересам. Неважно, в руках стратегических противников, государств-изгоев или террористов, ОМУ представляет угрозу для американского народа и наших союзников.

Ключевой вопрос в последовавших дебатах заключался в том, означает ли, что сдерживая Сирию от использования ОМУ мы неизбежно втянемся в гражданскую войну в Сирии. Этого не произошло. Наши интересы в отношении нападений с применением химического оружия могут быть соблюдены без свержения Асада. Мы считали, что Сирия была второстепенным вопросом, и она не должна была отвлекать нас от Ирана – реальной угрозы.

Я позвонил министру обороны Джиму Мэттису в 8:05 утра. Он считал, что настоящая проблема это Россия, ссылаясь на опрометчивое соглашение Обамы с Путиным от 2014 года о ликвидации сирийского химического оружия, чего, очевидно, не произошло. Мы вернулись к тому с чего начинали. Россия уже обвиняла Израиль в том, что он стоит за ударом по Думе. Мы с Мэттисом обсудили возможные ответы на нападение Сирии, и он сказал, что представит “легкие, средние и тяжелые” варианты для рассмотрения президентом. Я отметил, что, в отличие от 2017 года, и Франция и Великобритания рассматривают возможность присоединения к ответным мерам. По телефону я почувствовал, что Мэттис читает заранее подготовленный текст.

После этого мне позвонил советник по национальной безопасности Великобритании сэр Марк Седвилл. Это было продолжение разговора Джонсона с Кушнером. Он сказал, что наша политика сдерживания, очевидно, провалилась. В Британии считали, что применение нами силы должно приводить к лучшим результатам как в военном, так и в политическом отношении. Это звучало правильно. Я также воспользовался моментом, чтобы затронуть иранскую ядерную сделку 2015 года, даже в разгар сирийского кризиса, подчеркивая вероятность, основанную на моих многочисленных беседах с Трампом, того, что Америка сейчас действительно может уйти. Я подчеркнул, что Трамп пока не принял окончательного решения, но на случай, если это случится, нам нужно заранее подумать о том, как сдерживать Иран после ухода США и как сохранить трансатлантическое единство. Седвилл, несомненно, был удивлен. Европейцы раньше не слышали этого от официальных лиц, поскольку прежние советники Трампа почти единодушно сопротивлялись выводу войск. Он воспринял это стоически и сказал, что мы должны вернуться к этой теме, как только нынешний кризис будет разрешен.

В десять утра я спустился в Ситуационную комнату на запланированное заседание руководства Совета национальной безопасности, собрание на уровне правительства (старожилы называют это место “Гостиной”, а миллениалы “Скубиду”, из-за аббревиатуры “СКБД” – Ситуационная комната Белого дома). Обычно я сам веду заседания, но сегодня это сделал вице-президент, возможно, желая поддержать меня в мой первый день. Но дискуссию я вел сам как положено, и вопрос ведения больше не возникал. Заседание позволило различным департаментам изложить свои соображения о том, как действовать дальше. Я подчеркнул, что наша главная цель состояла в том, чтобы заставить Асада дорого заплатить за применение химического оружия и воссоздать систему сдерживания, чтобы это больше не повторилось. Нужны были комплексные политические, экономические и военные шаги, а также коалиция с Великобританией и Францией. Мы должны были рассмотреть не только наши немедленные действия, но и то, что Сирия, Россия и Иран могут сделать в ответ. Мэттис почти дословно повторил свои предыдущие комментарии, о том, что Пентагон предоставит ряд вариантов от легких до тяжелых.

Дальнейшая работа по Сирии, не говоря уже о заполнении дополнительных правительственных формуляров, продолжалась до часа дня, когда меня вызвали в Овальный кабинет. Посол в ООН Никки Хейли звонила по защищенной связи из Нью-Йорка, запрашивая инструкции насчет нашей линии на предстоящем во второй половине дня Совете Безопасности ООН. По-видимому, это был обычный способ, которым она получала инструкции – совершенно вне обычного протокола СНБ. Я сам был послом в ООН и я поражался необузданному поведению Хейли в Нью-Йорке за последний год с лишним. Теперь я воочию увидел, как это на самом деле работает. Я был уверен, что мы с Майком Помпео обсудим этот вопрос после того, как он будет утвержден в качестве государственного секретаря. Однако звонок начался с того, что Трамп спросил, почему бывший госсекретарь Рекс Тиллерсон, прежде чем покинуть свой пост, одобрил экономическую помощь Африке в размере 500 миллионов долларов. Я подозревал, что это была сумма, утвержденная Конгрессом в ходе процесса ассигнований, но сказал, что проверю. Трамп также попросил меня изучить новостной репортаж о покупке Индией российских систем ПВО С-400, потому что, по словам Индии, С-400 лучше, чем американская система «Пэтриот». Затем мы перешли к Сирии. Хейли, должна была сказать, что все необходимое уже сказано в Президентском твиттере и его следует в дальнейшем читать повнимательнее. Я предложил, чтобы после заседания Совбеза Хейли и послы Великобритании и Франции совместно выступили перед прессой, символизируя наше единство. Я всегда поступал именно так, но Хейли отказалась, предпочитая красоваться на фото в одиночку.

Во второй половине дня я встретился с сотрудниками СНБ, занимающимися проблемой ядерного оружия Ирана, и попросил их подготовиться к выходу из соглашения 2015 года в течение месяца. Трампу нужно было иметь наготове вариант. Текущие переговоры с Великобританией, Францией и Германией никоим образом не могли “исправить” сделку; нам нужно было выйти и создать эффективную замену. То, что я сказал, не могло быть неожиданным, поскольку я уже говорил все это публично много раз, но я чувствовал, как мои собеседники сдуваются – они то до сих пор лихорадочно работали, чтобы наоборот спасти сделку.

Я вернулся в Овальный кабинет в 16:45, чтобы присутствовать на телефонном разговоре Трампа Макроном. Макрон подтвердил, как он делал публично, намерение Франции совместно отреагировать на химические атаки (и которые, постфактум, он фактически приписал себе!). Он отметил желание премьер-министра Великобритании Терезы Мэй действовать в ближайшее время. Он также поднял вопрос о нападении ранее в понедельник на сирийскую авиабазу Тияс, на которой размещался иранский объект, и риске ответного удара Ирана.

На следующее утро, я снова позвонил Седвиллу для организации предстоящего телефонного разговора Мэй с Трампом. Седвилл снова нажал на вопрос о сроках. Очевидно, англичане руководствовались своими внутриполитическими вопросами: прошлый раз бывший премьер-министр Кэмерон не смог получить одобрение Палаты общин на удар по Сирию. Если мы начнем действовать до того, как парламент возобновит сессию, этого риска можно будет избежать. Седвилл также был рад услышать, что Пентагон склоняется к более тяжелому военному варианту.

Когда Мэй и Трамп говорили, она повторила комментарии Седвилла о необходимости действовать незамедлительно. На протяжении всего разговора Трамп казался решительным, хотя было ясно, что ему не нравится Мэй, и это чувство показалось мне взаимным. В течение недели я также часто беседовал со своим израильским коллегой Меиром Бен-Шаббатом по поводу сообщений об авиаударе по сирийской авиабазе Тияс и крайне угрожающем присутствии Ирана в Сирии.

В течение недели поступало все больше информации об атаках, и я потратил значительное время на изучение этих данных, а также стопок секретных материалов по остальному миру. Моя практика на предыдущих правительственных должностях всегда заключалась в том, чтобы использовать как можно больше информации. Я мог соглашаться или не соглашаться с анализами или выводами, но я должен был знать. Доказательства применения режимом Асада химического оружия становились все более очевидными в публичных репортажах, хотя левые и даже кое-кто на телеканале «Фокс» говорил, что доказательств нет. Они были неправы.

На следующем заседании СНБ я понял, что Мэттис был нашей самой большой проблемой. Он так и не предоставил никаких обещанных вариантов. По долгому, печальному опыту я понимал, что происходит. Мэттис знал, какие приказы он хочет получить от Трампа и знал, что чтобы их получить, нужно отказать в информации остальным членам СНБ. Проще говоря – не предлагать варианты до последнего момента, удостовериться, что эти варианты были подстроены в “правильном” направлении, а затем как можно дольше затягивать и запутывать – вот тактика, с помощью которой такой опытный бюрократ, как Мэттис, мог добиться своего. Заседание СНБ закончилось безрезультатно.

Начиная примерно с трех часов дня, я провел около двух часов в Овальном кабинете, на “совещании” переходя от одного вопроса к другому. Трамп был обеспокоен возможностью того, что под удар могут попасть русские – за годы правления Обамы Россия существенно нарастила военное присутствие в Сирии. Это была законная озабоченность, и мы попросили председателя ОКНШ Джо Данфорда позвонить своему российскому коллеге Валерию Герасимову, чтобы заверить его, что какие бы действия мы ни решили предпринять, они не будут направлены против российского личного состава или имущества. Канал Данфорд-Герасимов был и остается важнейшим активом для обеих стран на протяжении долгого времени, во многих случаях гораздо более подходящим, чем дипломатические, для обеспечения четкого понимания Вашингтоном и Москвой взаимных интересов и намерений.

Еще один разговор Трампа с Макроном состоялся в 15:45. Макрон настаивал на незамедлительных действиях и угрожал действовать в одностороннем порядке, если мы будем откладывать слишком долго, о чем он ранее заявлял публично. Это было нелепо и потенциально опасно, это была чистая показуха, и Трамп в конечном итоге обуздал французов. Однако Макрон был прав, стремясь к быстрым действиям, которые противопоставлялись ошибочной склонности Трампа действовать медленно. Чем быстрее будет нанесен ответный удар, тем яснее будет послание Асаду и другим. Мы все еще не видели вариантов от Пентагона, и два лидера не обсуждали конкретные цели. Тем не менее, казалось, что Макрон хотел выбрать средний вариант среди целевых пакетов, каким бы он ни оказался. Я понятия не имел, что он имел в виду.

* * *

Следующим собеседником Трампа был президент Турции Реджепом Тайип Эрдоган. Во время подготовки переговоров я подчеркнул, что у нас есть правильная формула:

(1) предлагаемый вариант трехсторонней атаки с Францией и Великобританией, а не просто односторонний удар США, как в 2017 году;

(2) комплексный подход с использованием политических и экономических и военных средств, чтобы объяснить, что мы делаем и почему; и

(3) постоянные, а не разовые усилия.

Трамп, казалось, был удовлетворен. Он также убеждал меня брать столько эфирного времени на ТВ, сколько захочу, имея в виду «мочи Обаму сколько хочешь» что для него было хорошим поступком. На самом деле в ту неделю я не хотел тратить время на СМИ – и без меня в администрации хватало людей, жаждущих попасть в телевизор.

Звонок Эрдогана оказался для меня настоящим опытом. Он напоминал Муссолини, вещающего со своего римского балкона, за исключением того, что Эрдоган говорил таким тоном и с такой громкостью по телефону. Звучало так, как будто он читал нам лекцию, стоя на столе «Резолют». Эрдоган, казалось, избегал каких-либо обязательств присоединиться к планам США, но сказал, что в ближайшее время поговорит с Путиным. Трампа призвал Эрдогана передать, что мы стремимся избежать жертв со стороны России. На следующий день, в четверг, Ибрагим Калин, мой турецкий коллега (а также пресс-секретарь Эрдогана, интересное сочетание), позвонил, чтобы сообщить о разговоре Эрдогана и Путина. Путин подчеркнул, что не хочет более широкой конфронтации с Соединенными Штатами из-за Сирии и что все должны действовать, руководствуясь здравым смыслом.

В восемь утра в четверг Данфорд отчитался о своем разговоре с Герасимовым. Герасимов серьезно выслушал слова Данфордао том, что в наши намерения не входило нападать на русских. Данфорд охарактеризовал Герасимова как очень профессионального, очень взвешенного. Мы с Данфордом согласились, что это был положительный результат, о котором я сообщил Трампу позже утром вместе с телефонным звонком Эрдогана и Путина.

Я встретился с Трампом и Пенсом в половине второго в маленькой столовой, расположенной в небольшом коридоре от Овального кабинета. Трамп хотел вывести большую часть американских войск из Сирии и убедить арабские государства разместить там больше своих собственных сил, а также заплатить за оставшееся присутствие США. Он рассматривал эту замену арабских сил США не как стратегическое перенаправление, а как способ отвлечь внутреннюю политическую критику США за его все более грубые публичные комментарии о выводе войск из Сирии. Я сказал, что займусь этим. Я также сказал Трампу, что Мэттис, по сути, обвел нас вокруг пальца со своими вариантами. Трамп казался обеспокоенным, но он не предложил никакого реального направления.

Заседание СНБ, созванное в три часа в зале заседаний, продолжалось около семидесяти пяти минут и закончилось безрезультатно. Предложенный Пентагоном ответ на сирийскую атаку с применением химического оружия был намного слабее, чем должен был быть, в основном потому, что Мэттис разложил варианты, представленные Трампу, таким образом, что реального выбора практически не оставалось. Вместо трех вариантов (легкий, средний и тяжелый), Мэттис и Данфорд (который, казалось, не делал ничего такого, чего Мэттис не хотел, но казалось, не был особо доволен всем этим) представили пять вариантов. Я видел эти варианты всего за несколько часов до заседания СНБ, что делало невозможным по-настоящему взвешенный анализ сотрудниками СНБ. Их нельзя было ранжировать по тяжести – вместо этого два варианта были охарактеризованы как “с низким риском” и три – “с высоким риском”. Только один вариант был классифицирован как готовый к использованию (один из вариантов с низким уровнем риска), при этом один вариант был частично готов (тоже с низким уровнем риска). Более того, даже в рамках альтернативных вариантов потенциальные цели были объединены непостижимым образом; выбор между различными элементами пяти вариантов привел бы к еще большей путанице.

Учитывая настоятельную необходимость нанести удар в ближайшее время, чтобы подчеркнуть нашу серьезность, это практически не оставляло выбора, тем более что Британия и Франция торопили нас по своим собственным причинам. Если бы Трамп настаивал на одном из “более рискованных вариантов”, прошло бы еще несколько дней, а мы уже потратили почти неделю. Более того, поскольку Мэттис рекомендовал наносить удары только по целям, связанным с химическим оружием, прочие варианты, о которых спрашивали Трамп, не были включены. Вдобавок, Мэттис заявил без обиняков, что операция приведет к потерям со стороны России – что подталкивало нас к войне с Россией, несмотря на наши усилия избежать таких жертв и разговор Данфорда-Герасимова. Во время атаки крылатыми ракетами в апреле 2017 года Соединенные Штаты поразили цели, где не было русских, хотя мы знали, что русские находятся рядом с другой взлетно-посадочной полосой на том же аэродроме. Казалось, никого особенно не волновали потенциальные потери со стороны Ирана, хотя и русские, и иранцы все чаще находились на всей сирийской территории, удерживаемой силами Асада.

В конечном счете, хотя Трамп всю неделю говорил, что хочет значительного ответа, он не решил его дать. И его окончательный выбор среди вариантов упустил центральную стратегическую точку, которую Мэттис должен был знать. Атака 7 апреля 2018 года была просто худшей из всех – хотя на мой взгляд, она должно была быть нацелена не только на объекты сирийской программы создания химического оружия, но и на штабы, авиабазы, а также угрожать самому режиму, например, ударами по дворцам Асада. То, что мы не смогли значительно поднять градус эскалации, фактически гарантировало, что Асад, Россия и Иран вздохнут с облегчением.

Даже если бы президент принял решение об оптимальном ударе, процесс принятия решения был совершенно неприемлемым. Мы столкнулись с классической бюрократической уловкой классического бюрократа, структурирующего варианты и информацию так, чтобы только его варианты выглядели приемлемыми, чтобы добиться своего. Конечно, Трамп подлил масла в огонь, смутно выразив, чего хочет, беспорядочно перескакивая с одного вопроса на другой и, как правило, сводя на нет попытки провести последовательную дискуссию о последствиях выбора. СМИ изобразили встречу, подробности которой были быстро обнародованы, как победу Мэттиса из-за его “умеренности”. Однако для достижения лучшего результата потребовалось бы больше бюрократических разборок и еще одно заседание СНБ, что привело бы к потере более важного времени. Это тянулось бы бесконечно, и Мэттис знал это. Действительно, Сирия уже отвела оборудование и материалы от нескольких целей, которые мы надеялись уничтожить. Я был доволен, что действовал честно, но Мэттис играл краплеными картами. Он знал, как Трамп реагировал в таких ситуациях, намного лучше, чем я.

Когда встреча закончилась, я почувствовал, что Трамп просто хотел решить хоть что-то и вернуться в Овальный кабинет, где он чувствовал себя более комфортно. Опытный бюрократ переиграл меня. И что гораздо важнее, стране и президенту не оказали должной помощи. В течение следующих нескольких месяцев я перепробовал множество способов проникнуть в военное планирование Пентагона на случай подобных непредвиденных обстоятельств, чтобы получить больше информации заранее, чтобы помочь сделать процесс принятия военно-политических решений более всеобъемлющим и гибким, иногда успешно, иногда нет.

После того, как мы покинули зал заседаний, мы указали прессе, что мы не приняли никаких окончательных решений и что СНБ снова соберется в пятницу в пять часов вечера, тем самым заставив всех думать, что любые военные действия начнутся через несколько дней. Но мы ясно дали понять друг другу, что нацелены на выступление Трампа перед нацией в пять часов вечера в пятницу (середина ночи по сирийскому времени), в котором он объявит о трехсторонней атаке. Я немедленно провел короткую видеоконференцию с Седвиллом и Этьеном. Я объяснил, к какому решению мы пришли, чтобы мы все были готовы к предстоящим переговорам между Трампом, Макроном и Мэй. Сперва, примерно в 16:45 состоялся разговор с Мэй. Она была довольна результатами заседания СНБ, о содержании которого знала от своих военных – еще один признак того, что Мэттис полностью одурачил нас.

Ожидая в Овальном кабинете звонка Макрона, Трамп опять принялся крыть на чем свет стоит Тиллерсона. Он расскказал об одном ужине с Тиллерсоном и Хейли. Хейли попыталась возразить Тиллерсону по какому-то вопросу, на что он ответил: “Не смей больше разговаривать со мной в таком тоне”. Прежде чем Хейли смогла ответить, Тиллерсон сказал: “Ты ничто, ты просто п…а, и никогда этого не забывай”. В большинстве администраций за такое увольняли, поэтому я задался вопросом, говорил ли он это на самом деле. И если нет, почему Трамп сказал, что он это говорил?

После этого позвонил Макрон, но разговор был ничем не примечательным. Тем временем наши приготовления ускорились. Когда я, наконец, уходил поздно вечером, Кушнер вошел в мой кабинет, чтобы сказать, что Трамп считает, что я проделал отличную работу. Я так не считал, но это означало, что я, вероятно, доживу до конца своего четвертого рабочего дня.

В пятницу я звонил в правительства различных арабских государств, чтобы прозондировать их на предмет заинтересованности в создании арабских экспедиционных сил, которыми Трамп хотел заменить американскими войска в Сирии и Ираке. Он вообразил, что в дополнение к рабочей силе арабы заплатят США за небольшие остающиеся контингенты их стоимость +25 %, которые потом поднял до 50 %. Я мог только представить реакцию. Однако мне было ясно, что даже не получив замены от арабов, Трамп почти наверняка просто вывел бы оставшиеся силы США из Сирии, и скорее раньше, чем позже. Я говорил с министром иностранных дел Катара Мухаммедом бин Абдулрахманом аль Тани; шейхом Тахнуном бин Зайедом аль Нахайяном, моим коллегой в ОАЭ и Аббасом Камелем, главой национальной разведывательной службы Египта. Я ясно дал понять, что идея исходила непосредственно от президента, и все они пообещали отнестись к ней очень серьезно. Позже, объясняя предысторию, я передал все это Помпео, когда он стал госсекретарем, сказав, что мы быстро ни к чему не придем. Он с готовностью согласился, и на этом все закончилось.

В девять пятнадцать утра Келли пригласил меня к себе в кабинет, сказав, что Трамп только что звонил, среди прочего, желая пересмотреть удар, на который он согласился накануне. Мы связались с Мэттисом и Данфордом по телефону, а затем соединились с Трампом, который все еще находился в резиденции.

– Мне не нравятся цели, – сказал он, – нам скажут, что это просто ничто.

Теперь он также был немного обеспокоен химическими выбросами после атаки, хотя Маттис накануне подчеркнул, что министерство обороны не думает, что они будут. Трамп сказал, что думал о том, чтобы написать в твиттере, о том, что он планировал атаку, но отменил ее, потому что хороших целей больше не было, хотя он держал “палец на спусковом крючке”. Я чуть не взорвался, и я мог только представить, что делали Мэттис и Данфорд. Келли казался беспечным – несомненно ему такое было не в новинку.

Я сказал, что мы должны были согласиться на более сильный удар, но теперь уже поздно менять решение и ничего кроме твитов нам не оставалось. Остальные согласились. Трамп был зол на Германию и готов выйти из НАТО, а также полон решимости остановить «Северный поток-2». Трубопровод не имел прямого отношения к вопросу, но раз уж о нем зашла речь, он попросил Мнучина убедиться, что работа идет. “Не тратьте этот кризис [в Сирии] на Меркель”, – сказал он, имея в виду проект трубопровода. Затем Трамп рассказал о возможных действиях России в ответ на удар по Сирии, таких как потопление судна ВМС США, что, по заверению Мэттиса, было очень маловероятно, несмотря на присутствие нескольких российских военных кораблей в Восточном Средиземноморье. После более бессвязных высказываний Трамп, казалось, решил идти дальше, и Келли быстро сказал: “Мы будем считать это приказом на 2100”, что означает время, которое сейчас прогнозируется для выступления Трампа в пятницу вечером, объявляющего о нападении. Трамп согласился. Я был рад, что опыт Келли в Белом доме остановил распространяющийся хаос этой телефонной дискуссии и позволил принять полностью обдуманное (хотя и неадекватное, на мой взгляд) решение, чтобы двигаться вперед.