Текст книги "Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома"

К счастью, день больше не принес сбоев, и мы начали обзванивать ключевых законодателей Палаты Представителей и Сената. Макрон позвонил снова, чтобы сказать, что после разговора с Путиным в Москве, похоже, все хорошо. Путин дал стандартный ответ, что силы Асада не проводили атаку с применением химического оружия. Путин также прокомментировал, насколько неудачно было бы с точки зрения пиара, если бы будут распространять ложную информацию о нападениях Асада. Макрон, похоже, предположил, что Россия проводит в Великобритании и Франции, а возможно, и в Америке кампании влияния по Сирии. После звонка я остался с Трампом в Овальном кабинете еще на полчаса.

Во второй половине дня Стивен Миллер собрал команду спичрайтеров президента, чтобы рассказать о своем вечернем обращении к нации. Черновик выглядел хорошо, и примерно в 17:00, вернувшись в Овальный кабинет, Трамп принялся репетировать речь слово в слово, пока не был удовлетворен. Помпео позвонил примерно в 15:40, и я поздравил его с успешными слушаниями по утверждению в должности в четверг. Он попросил Джину Хаспел передать Трампу, что он готов предпринять еще более решительные действия против Сирии, что было бы полезно знать на случай, если в ближайшие несколько часов все снова пойдет наперекосяк. Подготовка кудару была в полном разгаре к раннему вечеру. Поскольку это была атака “по времени попадания в цель”, некоторые виды оружия были выпущены задолго до других, чтобы все они достигли целей одновременно.

В половине девятого мы отправились в зал дипломатической приемной, где должна была транслироваться речь. Трамп был наверху, в жилых помещениях, и спустился на лифте на первый этаж примерно в 20:45. Мы быстро отрепетировали речь еще раз. Трамп хорошо справился, пожал руки окружавшим его помощникам и вернулся в жилые помещения, а я – в свой офис, чтобы собрать вещи и отправиться домой, обнаружив, к своему изумлению, что Западное крыло было полно туристов даже поздно вечером!

Удар прошел почти идеально, сирийские средства ПВО выпустили более сорока ракет класса «земля-воздух», ни одна из которых не попала в наши приближающиеся крылатые ракеты. Мы полагали, что Асад был удивлен масштабами разрушений, и никаких химических выбросов не было. В субботу Трамп радостно написал в Твиттере об атаке и поговорил с Мэй и Макроном, которые были одинаково довольны возмездием и продемонстрированным им западным единством. Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш раскритиковал удар за то, что он не был санкционирован Советом Безопасности, и, следовательно, нарушал “международное право”. Мы, американцы, конечно, сочли этот довод смехотворным. Я провел большую часть дня в Западном крыле на случай, если понадоблюсь президенту.

Удалось ли нам сдержать Асада? В конечном счете, мы этого не сделали. После моей отставки мир узнал, что Асад снова применил химическое оружие против гражданского населения в мае 2019 года, и, вероятно, не только там. Глядя шире на политику в Сирии и решение проблемы растущей региональной гегемонии Ирана, эти дебаты только подчеркнули путаницу, которая преследовала политику США во время моего пребывания в должности и после.

Глава 3
Америка вырвалась на свободу

В следующий понедельник я вылетел с Трампом во Флориду, совершив свою первую поездку на вертолете морской пехоты № 1 от Южной лужайки Белого дома до авиабазы Эндрюс, а затем на самолете ВВС № 1 до Майами. Нашим пунктом назначения был район Хайалиа, где проходил митинг в поддержку усилий Трампа по созданию позитивного климата для бизнеса. Аудитория, насчитывающая более пятисот человек, состояла в основном из американцев кубинского и венесуэльского происхождения, и когда Трамп представил меня в контексте удара по Сирии, я получил бурную овацию.

– Доверяете ему? – удивленно обратился к толпе Трамп. – Смотрите, это может стоить ему работы.

Очень смешно. На самом деле, горячая реакция людей объяснялась словами сенатора Марко Рубио, который, объявляя о моем назначении советником по национальной безопасности, сказал: “Это плохой день для Мадуро и Кастро и великий день для дела свободы”.

Я давно работал над этими вопросами, и толпа знала это, даже если не знал Трамп.

После митинга борт ВВС № 1 вылетел в Палм-Бич, а затем мы отправились кортежем в Мар-а-Лаго. Я продолжил подготовку к саммиту Трампа с премьер-министром Японии Абэ, уделяя особое внимание ядерной программе Северной Кореи, главной цели поездки Абэ.

Даже простая задача подготовки Трампа к визиту Абэ оказалась трудной и предвещала грядущие события. Мы организовали два брифинга, один в основном по Северной Корее и вопросам безопасности, а другой – по торгово-экономическим вопросам, что соответствовало графику встреч Абэ и Трампа. Хотя первая встреча Абэ и Трампа была посвящена политическим вопросам, наш зал для брифингов был заполнен людьми, занимающимися торговой политикой, которые, пришли, узнав о брифинге. Трамп опаздал, поэтому я сказал, что мы проведем краткую лишь дискуссию о торговле, а затем перейдем к Северной Корее. Это была ошибка. Трамп, задетый комментарием о том, что у нас нет лучшего союзника, чем Япония, в резких выражениях упомянул о нападении Японии на Перл-Харбор. С этого момента все пошло под откос. Вскоре прибыл Абе, и мероприятие пришлось свернуть.

Абе и Трамп сначала провели встречу наедине, а затем, в три часа дня, они и их делегации собрались в бело-золотом бальном зале Мар-а-Лаго. Как это обычно бывает на таких встречах, толпа взбудораженной прессы ворвалась внутрь, включив камеры. Абэ объяснил, что во время разговора тет-а-тет они с Трампом достигли взаимопонимания, что на столе переговоров были все варианты в отношении Северной Кореи, где нам требовалось “максимальное давление” и угроза подавляющей военной мощи. Конечно, таково было мое мнение, хотя в тот самый момент Помпео был занят переговорами о том, где состоится саммит Трампа с Ким Чен Ыном. Визит Абэ был идеально рассчитан для того, чтобы укрепить решимость Трампа не сдавать позиций. После того, как репортеры неохотно удалились, Абэ и Трамп провели продолжительную дискуссию по Северной Корее, а затем перешли к торговым вопросам.

Пока встреча продолжалась, пресса взорвалась кое чем еще. В беспокойные часы перед ударом по Сирии Трамп первоначально согласился ввести дополнительные санкции против России. Присутствие Москвы в Сирии имело решающее значение для поддержки режима Асада и, возможно, способствовало атакам с применением химического оружия и другим зверствам. Однако позже Трамп изменил свое мнение. “Мы высказали свою точку зрения”, – сказал мне Трамп рано утром в субботу, и мы могли бы “ударить по ним гораздо сильнее, если потребуется позже”. Более того, США только что ввели существенные санкции против России 6 апреля, как того требует “Закон о противодействии противникам Америки посредством санкций”, который Трамп ненавидел, потому что он был направлен против России. Трамп полагал, что признание вмешательства России в политику США или многих других стран Европы и других стран косвенно подтвердит, что он вступил в сговор с Россией во время своей кампании 2016 года. Эта точка зрения неверна как с точки зрения логики, так и политики: у Трампа были бы лучшие карты на руках в отношениях с Россией, если бы он атаковал ее усилия по подрыву избирательной кампании, а не игнорировал их, тем более что конкретные действия, такие как экономические санкции, предпринятые его администрацией, были на самом деле довольно решительными. Что касается его оценки самого Путина, то он никогда не высказывал своего мнения, по крайней мере, при мне. Я никогда не спрашивал о его собственном видении, возможно, боясь того, что могу услышать. Его личное отношение к российскому лидеру оставалось загадкой.

Я пытался убедить его продолжить введение новых санкций, но он не купился. Я сказал, что мы с Мнучином позаботимся о том, чтобы Казначейство не делало никаких заявлений. К счастью, поскольку многие высокопоставленные чиновники были слишком хорошо знакомы с «американскими горками «решений администрации, возникла пауза, прежде чем первоначальное одобрение Трампом новых санкций действительно вступит в силу. Окончательное решение должно было быть принято в субботу, поэтому я сказал Рики Вадделлу, заместителю Макмастера, который все еще находится на борту, дать понять, чтобы остановить любое движение вперед. Сотрудники СНБ сначала проинформировали Министерство финансов, затем всех остальных, и Министерство финансов согласилось, что оно также предупредит всех о том, что введение пакета откладывается.

Однако в воскресных утренних ток-шоу Хейли заявила, что Министерство финансов объявит о санкциях против России в понедельник. Сразу же зазвенели тревожные колокола. Джон Лернер, политический советник Хейли, сказал Вадделлу, что миссия США в ООН в Нью-Йорке знала об указе о санкциях против России и поторопилась вылезти на первый план. Магнетическое притяжение к телекамерам, распространенный политический недуг, создало проблему, но это также было нарушением протокола: санкции должны были быть объявлены Казначейством. Посол в ООН не должен был играть никакой роли, за исключением, в данном случае, ошибочного привлечения внимания. Трамп позвонил мне в 18:30 спросить, как прошли воскресные шоу. Я рассказал ему об ошибке с Россией и о том, что мы делаем, чтобы ее исправить. Трамп велел позвонить русским и дать разъснения.

Я позвонил послу России в США Анатолию Антонову, которого я знал по администрации Буша-старшего. Я не собирался рассказывать ему, что произошло на самом деле, поэтому просто сказала, что Хейли совершила ошибку.

Антонов пребывал в одиночестве: люди в Вашингтоне боялись, что их увидят разговаривающими с русскими, поэтому я пригласил его в Белый дом для встречи. Это порадовало Трампа, потому что теперь мы могли поговорить о встрече, которую он хотел провести с Путиным. Я также рассказал Помпео о инциденте с Хейли и я почувствовал по телефону, что он в смятении качает головой.

Несмотря на то, что Москва была спокойна, американская пресса в понедельник неистовствовала по поводу истории с антироссийскими санкциями. Трамп сообщил прессе через Сандерса, что мы сильно ударили по России санкциями и рассматриваем возможность большего, надеясь, что это остановит спекуляции, вызванное комментариями Хейли. Я говорил с исполняющим обязанности госсекретаря Джоном Салливаном, который согласился, что госдепартамент несет определенную ответственность, поскольку во времена Тиллерсона-Хейли между госдепом и нашей миссией в ООН в Нью-Йорке связи практически не было. Хейли была свободным электроном, к чему она, очевидно, привыкла, общаясь непосредственно с Трампом. Я рассказал Салливану о скандальных поединках между Элом Хейгом и Джин Киркпатрик в первые дни администрация Рейгана, и Салливан рассмеялся: “По крайней мере, они разговаривали”.

Ко вторнику пресса так и не унялась. Хейли позвонила мне в 9:45, обеспокоенная тем, что оказалась в затруднительном положении. Ей совершенно не хотелось быть крайней, и она отрицала, что она или миссия США в ООН были проинформированы об отмене объявления санкций. Я сказал, что проверю что можно сделать, хотя ее собственные сотрудники признали в воскресенье, что она допустила оплошность. Я попросил Вадделла еще раз проверить в Казначействе, которое уже устало от обвинений. Они подчеркнули, что в пятницу ясно дали понять всем, включая посла в ООН, что, каким бы ни было решение Трампа, никаких объявлений не будет сделано до утра понедельника, непосредственно перед открытием рынков США. Красноречивый момент! Казначейство также подтвердило, что они звонили в субботу, как это сделали сотрудники СНБ, чтобы проследить за ситуацией. И в любом случае, почему наш посол в ООН должен делать это заявление? Вадделл снова поговорил с помощником Хейли Джоном Лернером, который начал лопотать, что Хейли просто ошиблась. А Трамп, тем временем, ворчал из-за того, как пресса вцепилась в явное изменение политики и беспокоился, что это выставит его слабым в отношении России.

Лесной пожар, однако, вот-вот должен был вспыхнуть на другом фронте, поскольку Ларри Кудлоу проинформировал прессу о переговорах Трампа и Абэ. Сандерс хотел, чтобы я присоединился к Кудлоу, но я предпочел этого не делать по той же причине, по которой отказался участвовать в воскресных ток – шоу: я не видел никакого смысла в том, чтобы быть телезвездой в первую неделю работы. В прямом эфире брифинга Кудлоу, отвечая на неизбежный вопрос о санкциях против России, Кудлоу сказал, что произошла некоторая минутная путаница, а затем изложил пункты, которые Трамп продиктовал Сандерсу на борту борта № 1. Хейли немедленно отправила сообщение Дане Перино из «Фокс»: “При всем моем уважении, я ничего не путаю”, и, бум, война снова началась, по крайней мере, на какое-то время. Выходя из инцидента, Хейли родила хорошее название для будущей книги. Но, при всем моем уважении, она ничего не путала. Она просто врала.

После того, как Трамп и Абэ играли в гольф в среду утром, состоялся рабочий ланч, в основном по торговым вопросам, который начался только в три часа дня. Лидеры двух стран провели совместную пресс-конференцию, а ужин между двумя делегациями начался в семь пятнадцать. Я улетел обратно в Вашингтон на самолете первой леди, считая этот саммит настоящим успехом по таким существенным вопросам, как Северная Корея.

Однако сейчас мое внимание было сосредоточено на Иране и возможности, предоставленной следующим решением об отмене санкций 12 мая, чтобы форсировать решение о выходе. Помпео позвонил мне во Флориду во вторник вечером и рассказал о том, что делать с иранской ядерной сделкой. Я не мог сказать, он управлял Госдепартаментом или Госдепартамент, который все больше боялся, что мы можем наконец уйти, управлял им. После трудной, иногда вспыльчивой дискуссии о неизбежной критике со стороны высокопоставленных лиц, которую вызовет решение о выводе войск, Помпео сказал, что он попросит свой аппарат более тщательно подумать о том, что последует после нашего выхода, чему они до сих пор категорически сопротивлялись. Я беспокоился, что очевидная нервозность Помпео по поводу срыва иранской ядерной сделки может привести к еще большей задержке. Зная, что государственная бюрократия воспользуется нерешительностью, чтобы воспрепятствовать отмене еще одного священного международного соглашения, нерешительность на политическом уровне Администрации может оказаться фатальной.

Трамп оставался во Флориде до конца недели, а я, вернувшись в Вашингтон, сосредоточился на Иране. Я долгое время считал, что Иран, хоть пока и не располагает действующим ядерным оружием, как Северная Корея, потенциально даже более опасен из-за революционной теологической одержимости, движущей ее лидерами. Ядерная программа Тегерана (а также его работа над химическим и биологическим оружием) и его возможности в области баллистических ракет сделали его как региональной, так и глобальной угрозой. На и без того напряженном Ближнем Востоке прогресс Ирана в ядерной области вдохновил других – Турцию, Египет, Саудовскую Аравию – предпринять шаги, в конечном счете согласующиеся с наличием у них собственного ядерного потенциала. Иран также имел сомнительную репутацию главного банкира международного терроризма в мире, активно поддерживая террористические группировки оружием и финансами, особенно на Ближнем Востоке, и размещая свой собственный обычный военный потенциал в зарубежных странах для достижения своих стратегических целей. И по прошествии сорока лет пыл Исламской революции в Иране не проявлял никаких признаков ослабления среди его политических и военных лидеров.

Я встретился с представителем Великобритании Марком Седвиллом, затем со своим немецким коллегой Яном Хекером и подробно поговорил по телефону с представителем Франции Филиппом Этьеном. Хотя я неоднократно говорил, что окончательное решение не было принято, я также всеми возможными способами пытался объяснить, что нет возможности “зафиксировать” соглашение, о чем Госдепартамент умолял более года. Для всех трех моих коллег и их правительств это была тяжелая новость. Вот почему я продолжал повторять это, зная или, по крайней мере, надеясь, что Трамп откажется от сделки в течение нескольких недель. Новость должна была стать ударом грома, и я хотел быть уверен, что сделал все возможное, чтобы наши ближайшие союзники не были удивлены. С неизбежными визитами в Белом доме Макрона и Меркель было достаточно возможностей для полноценного обсуждения этих вопросов, но им нужно было заранее знать, что на этот раз Трамп намеревался уйти. Возможно.

Я ожидал, несмотря на его колебания, когда я был в Мар-а-Лаго, что Помпео привьет некоторую дисциплину в Госдепартаменте, но при его утверждении в Сенате заартачился Рэнд Пол. В конце концов Пол согласился отдать свой голос за Помпео, если тот публично заявит, что война в Ираке в 2003 году была ошибкой, и что мы должны уйти из Афганистана как можно скорее. Мне было жаль Помпео, потому что я был уверен, что это не его настоящие взгляды. Я никогда не сталкивался с необходимостью отказываться от своих взглядов, чтобы получить право голоса или даже получить работу в СНБ от Трампа, поэтому мне никогда не приходилось принимать решения, с которыми столкнулся Помпео. Представитель госдепа Джон Салливан, рассказал мне позже в тот же день, что звонил Полу, когда его утверждали. Пол сказал, что будет голосовать за Салливана только по одной причине – “Вас зовут не Джон Болтон”. Келли также рассказала мне, что в ходе переговоров с Помпео Пол сказал, что я был “худшим е…ным решением”, которое принял Трамп. Келли ответила: “Мне он кажется хорошим парнем”, что вызвало у Пола очередную гневную тираду. Да, мне было, чем гордиться.

В течение этих напряженных первых двух недель я также участвовал в нескольких встречах и телефонных звонках, связанных с торговлей. Я был приверженцем свободной торговли, но я был согласен с Трампом в том, что многие международные соглашения отражают не истинную “свободную торговлю”, а торговлю управляемую торговлю и далеко не выгодную США. Я, в частности, видел, что на этом поле играет Китай. Он преследовал свою выгоду в рамках ВТО, десятилетиями воруя интеллектуальную собственность США и занимаясь контрабанде технологий, что приносило нам неисчислимые убытки. Трамп понимал, что сильная внутренняя экономика США имеет решающее значение для эффективного проецирования политической и военной мощи США (хотя, как я начал понимать, он не очень-то стремился много проецировать) – эта заповедь применима к Китаю и всем остальным. И я вообще не имел никакого отношения к процессам принятия решений и вынесения суждений о ВТО. Я полностью согласился в этом вопросе с торговым представителем США Бобом Лайтхайзером, бывшим коллегой из «Ковингтон и Берлинг», где мы вместе работали в середине 1970-х годов.

Однако принятие решений по торговым вопросам при Трампе было болезненным. Можно было бы найти упорядоченный путь, используя межведомственную структуру СНБ, совместно с Национальным экономическим советом Кудлоу, для разработки вариантов торговой политики, но был только один человек, который считал это хорошей идеей: я. Вместо этого вопросы обсуждались на еженедельных встречах под председательством Трампа в Комнате Рузвельта или в Овальном кабинете, что больше напоминало драки за еду в колледже, чем тщательное принятие решений, без межведомственных усилий более низкого уровня по сортировке проблем и вариантов. После этих занятий, если бы я верил в йогу, мне, вероятно, она бы не помешала. Я присутствовал на своей первой торговой встрече в конце апреля, готовясь к поездке Мнучина и Лайтхайзера в Пекин. Трамп считал, что “тарифы – лучший друг человека” (что меня пугало), но, по крайней мере, напутствуя Мнучина он посоветовал надрать китайцам задницу” (что мне нравилось).

Глядя на меня, Трамп сказал, что Китай строго соблюдает санкции против Северной Кореи, потому что они боятся торговой войны с нами. Это было лишь отчасти правильно: на мой взгляд, Китай не строго соблюдал санкции. Мнучин и Кудлоу предсказали глобальную депрессию, если разразится настоящая торговая война, но Трамп отмахнулся:

– Китайцам насрать на нас; они хладнокровные убийцы [в торговле].

Да, торговые проблемы обещали быть тем еще приключением.

Макрон прибыл 24 апреля с первым государственным визитом за время правления Трампа. Насыщенная церемонией, должно быть, произвела впечатление даже на французов. К разочарованию прессы, не случилось никаких происшествий. Делегации Франции и США выстроились в ряд на Южной лужайке, президент и первая леди находились в зале дипломатической приемной, ожидая прибытия Макронов, а военные оркестры играли вдали. Военный церемониал впечатлял, особенно когда Старая гвардия Флейтистов и Барабанщиков, одетых в форму времен Войны за независимость, промаршировала, играя “Янки Дудль”. Это было воздаянием, за все бюрократические мучения.

Перед встречей с Макроном наедине, Трамп дал интервью для прессы. Он охарактеризовал сделку с Ираном как “безумную”, “нелепую” и т. п. Я задавался вопросом, воспримут ли на этот раз люди это всерьез. Когда прессу выпустили из Овального кабинета, Трамп и Макрон говорили наедине гораздо дольше, чем ожидалось. Основная часть беседы состояла, как сказал мне позже Трамп, в том, что он объяснял французу, что мы выходим из сделки с Ираном, а тот тщетно пытался убедить Трампа не уходить. Вместо этого Макрон работал над тем, чтобы заманить Трампа в более широкие рамки переговоров по “четырем столпам”, которые обсуждались на расширенной встрече (четырьмя столпами являются: решение ядерной программы Ирана сейчас; решение завтра; программа Ирана по баллистическим ракетам; и региональный мир и безопасность). Макрон был умным политиком, пытавшимся превратить явное поражение во что-то, что звучало хотя бы несколько позитивно с его точки зрения. Говоря во время встречи почти полностью на английском языке, он недвусмысленно высказался о соглашении: “Никто не считает, что это достаточная сделка”, утверждая, что мы должны работать над “новым всеобъемлющим соглашением”, основанным на четырех столпах. Во время встречи Трамп поинтересовался моим мнением о сделке с Ираном. Я сказал, что это не остановит Иран от получения ядерного оружия и что нет никакого способа “исправить” основные недостатки сделки. Зная о склонности Трампа договариваться по любому вопросу, я упомянул знаменитое замечание Эйзенхауэра “Если вы не можете решить проблему, расширяйте ее”, и сказал, что по-моему именно это и делал Макрон. Это мы могли бы рассмотреть после снятия и повторного введения санкций.

– Вы не можете строить на плохом фундаменте, – согласился Трамп – Керри заключила плохую сделку. Я не говорю, что я собираюсь делать, но если я расторгну сделку, я открыт для заключения новой.

Кстати, в последующем телефонном разговоре Макрон сказал, что ему не терпится поторопиться с поиском новой сделки – но это не вызвало у Трампа никакого отклика.

Затем они перешли к торговле и другим вопросам, закончив около 12:25, чтобы подготовиться к совместной пресс-конференции. На ней ни один из президентов не сказал ничего нового или необычного об Иране, хотя в какой-то момент Трамп заметил:

– Никто не знает, что я собираюсь делать… Хотя, господин президент, у вас есть довольно хорошая идея.

Последующий официальный ужин был очень приятным (если вы любите есть до 22:30). Но даже при этом мы с Гретхен пропустили последующее развлечение, как и Джон Келли и его жена Карен, с которыми мы столкнулись, когда все забирали портфели и рабочую одежду из наших офисов по дороге домой.

Саммит Трампа и Меркель 27 апреля был скорее рабочим визитом, чем государственным, поэтому не таким грандиозным, как у Макрона. Встреча Трампа один на один с Меркель длилась всего пятнадцать минут перед большим заседанием. Трамп посетовал на то, что Германия “кормит зверя” (имеется в виду Россию) через трубопровод «Северный поток-2», и что Евросоюз, по его мнению, ужасно относится к США. Мне было ясно, что Трамп считал Германию пленницей России. Трамп также использовал фразу, которую я позже слышал бесчисленное количество раз: “ЕС хуже Китая, просто он меньше”, добавив, что ЕС был создан для того, чтобы воспользоваться преимуществами США. Меркель, конечно, все оспаривала. Она также попросила отложить на 3–4 месяца введение глобальных тарифов на сталь и алюминий, которые рассматривал Трамп, чтобы ЕС мог вести переговоры с США. Трамп ответил, что не хочет вести переговоры с ЕС. «Жаль, он не испытывает таких чувств к Северной Корее», – подумал я. Трамп уже обратился к неспособности Германии выполнить свои обязательства по увеличению расходов на оборону до 2 % ВВП. Меркель продолжала настаивать на продлении тарифов хотя бы на два месяца, но Трамп был непреклонен – это по-прежнему было бы пустой тратой времени. Он спросил, когда Германия достигнет 2 процентов, и Меркель невинно ответила 2030, что вызвало улыбку даже у немцев. Трамп сказал, что она говорила то же самое в течение 16 месяцев. Что касается тарифов, Меркель наконец сказала, что он, как свободный человек, может делать все, что захочет.

Иран упомянули мимоходом. Меркель попросила нас остаться в сделке, а Трамп отреагировал с безразличием. На пресс-конференции Трамп сказал, что Иран не будет создавать ядерное оружие, и это было в значительной степени так. Возможно, более значимым событием стал новый израильский удар по иранским позициям в Сирии на следующий день, что, как опасались в Пентагоне, может спровоцировать ответный удар Ирана (вероятно, через шиитское ополчение в Ираке) по американским силам. Этого не произошло, и в любом случае Трамп казался равнодушным. Проинформировав Нетаньяху о своих взглядах на Иран, Трамп сказал, что вся сделка основана на лжи, Иран выставил США дураками и что Израиль должен чувствовать себя свободно, публично нарушая сделку, что, конечно же, Нетаньяху уже активно делал.

Шли дни, и я спокойно подтвердил Мнучину, Хейли, Коутсу, Хаспел и другим, что все указывает на выход из соглашения с Ираном в начале мая и что нам всем нужно подумать о надлежащем внедрении решения и последующих шагах в соответствующих областях. Мнучин настаивал, что ему нужно шесть месяцев, чтобы вернуть санкции в действие, чего я не мог понять. Почему бы не ввести повторные санкции в действие немедленно, с небольшим льготным периодом, скажем, тремя месяцами, чтобы позволить предприятиям корректировать существующие контракты и тому подобное? Это была постоянная проблема с Казначейством при Мнучине. Казалось, он был так же озабочен смягчением последствий санкций, как и их введением с самого начала. Неудивительно, что Иран, Северная Корея и другие страны так хорошо обходили санкции: у них всегда было достаточно времени, чтобы подготовиться из-за подхода Мнучина (который, по сути, был тем же, что у Обамы). Помпео согласился, что санкции должны вступить в силу немедленно. Мы одержали небольшую победу, когда Мнучин сократил период “свертывания” для большинства товаров и услуг со 180 дней до 90 дней, за исключением нефти и страхования, которые он сохранил на уровне 180 дней. Конечно, нефть была в подавляющем большинстве случаев самым важным экономическим вопросом, поставленным на карту, так что отступление Мнучина вряд ли было значительным. И мы говорили не просто о “сворачивании” существующих контрактов, а о льготном периоде, в течение которого можно было бы заключать и исполнять новые контракты без какого-либо запрета вообще. Это было заведомо обречено на провал.

Помпео, Мэттис и я провели наш первый еженедельный завтрак в Пентагоне 2 мая в шесть утра, и Мэттис продолжал выступать против вывода войск. Было ясно, что Трамп принял решение. До конца недели подготовка к объявлению о выходе, в частности подготовка официального документа о решении президента, чтобы убедиться, что не осталось лазеек, через которые сторонники могли бы пролезть обратно. Работа над речью Трампа продолжалась до тех пор, пока текст не был подготовлен для телесуфлеров. Хотя я предлагал объявить о выходе 7 мая, Сандерс сказал мне, что у Первой леди на этот день было запланировано мероприятие, поэтому мы перенесли его 8 мая. Так решаются важные государственные вопросы. И, на самом деле, даже тогда Трамп колебался, размышляя о той или иной дате, буквально до последней минуты.

В субботу, 5 мая, состоялся последний, поверхностный телефонный разговор Трампа и Мэй по Ирану и другим вопросам. Министр иностранных дел Борис Джонсон прибыл в Вашингтон в воскресенье вечером для дальнейших обсуждений. В ту же ночь Мэттис отправил мне домой секретный документ, в котором снова высказался против вывода войск, но по-прежнему не просил о встрече на высоком уровне для обсуждения. Мне хотелось сказать, что его позиция и так хорошо сохранилась для истории, но я воздержался. Пентагон все еще не сказал нам, что ему придется делать в оперативном плане, если США уйдут, перейдя от открытого противостояния к партизанской войне.

Я увидел Джонсона в своем офисе в девять утра в понедельник. Мы рассмотрели недавние встречи Трампа с Макроном и Меркель, а также идею Макрона о “четырех столпах”. Джонсон сказал, что они думали в том же направлении. Он, как и Макрон, подчеркнул, что Британия полностью понимает слабые стороны существующей сделки. Я объяснил, почему объявление будет сделано в ближайшее время, хотя, зная Трампа, я не сказал, что это будет на следующий день. Тогда мы не просто впали бы в бездействие, а вернули бы в силу все санкции США, связанные с ядерной программой, которые были заморожены в результате сделки. Когда мы расставались, я напомнил Джонсону, что хочу помочь с Брекзитом. Позже я поговорил с Седвиллом об этом разговоре, а позже разговаривал по телефону с Этьеном, когда он воскликнул, что Трамп только что написал в Твиттере:

Я объявлю о своем решении по иранской сделке завтра из Белого дома в 14:00.

Этьен следил за твитами Трампа более внимательно, чем я! Не было никаких сомнений в том, что грядет, что я подтвердил израильскому послу Рону Дермеру и нескольким другим, хотя никто и не нуждался в особых объяснениях.

Трамп произнес речь примерно в 14:15. Затем мы все вернулись в Овальный кабинет, чувствуя, что все прошло так, как планировалось, и что речь будет хорошо принята. Около половины третьего я провел встречу с репортерами в зале брифингов Белого дома, которая велась в записи. На этом мы закончили.