Текст книги "Опасные пассажиры поезда 123"
Автор книги: Джон Гоуди
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Райдер
Лонгмэн постучал костяшками пальцев в металлическую дверь кабины. Райдер открыл не сразу: он вытаскивал из коричневого саквояжа автомат. И только после этого впустил Лонгмэна.
– Надень маску, – приказал Райдер. Он пнул ногой чемодан Лонгмэна. – И доставай оружие.
Он вышел из кабины и прикрыл за собой дверь. Свой автомат Томпсона он держал у ноги, стволом вниз. В середине вагона Стивер, уже не стараясь быть незаметным, вытаскивал свой автомат из цветочной коробки. В конце вагона маячил Уэлком. Он, как обычно, ухмылялся, его «томми» был направлен на пассажиров.
– Прошу внимания, – громко произнес Райдер и увидел, как к нему повернулись лица пассажиров – не разом, а вразнобой, в зависимости от реакции каждого. Теперь он держал автомат на сгибе правой руки, пальцы левой обнимали скобу спускового крючка позади магазина. – Всем оставаться на своих местах! Не шевелиться! Кто двинется, пристрелим на месте. Второго предупреждения не будет. Кто пошевелится – будет убит.
Ему пришлось опереться на дверь кабины, когда вагон медленно тронулся с места.
Каз Долович
Красные полосы на табло в Башне замигали.
– Поехал, – сказал Марино. – Едет вперед.
– Сам вижу, – пробурчал Долович. Он опирался руками на кресло, не отрывая взгляда от табло.
– Опять встал, – тихо комментировал Марино. – Стоит на полпути между станциями.
– Бред какой-то! – вскипел Долович. – Я вот сейчас пойду и собственными глазами посмотрю, что там происходит. Что бы ни случилось, жопу ему оторву!
И тут же прикусил язык: миссис Дженкинс! Ее лицо было совершенно непроницаемым. Господи, думал Долович, направляясь к дверям, если нельзя ругаться, так уж лучше вообще молчать. Интересно, те, кто разрешил женщинам работать диспетчерами, думают, что управлять движением можно без ругани?
– Долго этот проклятый поезд будет там торчать? – послышался разъяренный голос из динамика. – Вы куда там, мать вашу, глядите, будь оно все проклято?
Главный диспетчер Центра управления. Долович ухмыльнулся прямо в застывшую от негодования спину миссис Дженкинс.
– Передайте его милости, что старший линейный диспетчер уже вышел, – бросил он и закрыл за собой дверь.
Райдер
Автоматы стоили немалых денег, сделать обрезы из дробовиков – по-настоящему смертоносное оружие – было бы куда дешевле. Райдер считал автомат чем-то вроде оборудования для звуковых эффектов; как оружие его нельзя было воспринимать всерьез. Допустим, на близком расстоянии он еще обладает достаточной убойной силой, однако из него трудно бить точно в цель, ствол при стрельбе все время уводит вверх и вправо, а на дистанции в сто ярдов от автомата вообще практически никакого проку. Но он был согласен, что «томми» производят важный психологический эффект. Джо Уэлком называл автомат «оружием, которое вызывает уважение», и, даже если отбросить его ностальгию по эпохе гангстеров, был, в сущности, прав. Невозможно было не ощущать уважение к пушке, способной выплюнуть 450 смертоносных пуль 45-го калибра в минуту. «Томми» просто обязан произвести правильное впечатление на пассажиров, которых фильмы про гангстеров убедили, будто автоматы так и косят людей десятками.
В вагоне стояла мертвая тишина, если не считать стука колес и скрипа подвески. Лонгмэн начал плавно тормозить. Стивер стоял ровно посередине вагона лицом к Уэлкому, который занял позицию в заднем конце. Оба были в масках. Райдер наконец пересчитал пассажиров в передней части вагона. Шестнадцать человек. Нет, лучше так: дюжина плюс еще четыре штуки – ведь это же товар. Но как он ни старался смотреть на этих людей с полным безразличием, безликая масса все же распадалась на отдельные лица.
Двое мальчишек смотрели на него широко распахнутыми глазами – пожалуй, не столько испуганные, сколько восхищенные тем, что принимают участие в ожившей сцене из криминального телесериала.
Их ошеломленная мамаша, которая так и не решила пока, что лучше – грохнуться в обморок или встать на защиту своих детенышей.
Похожий одновременно на хиппи и на Христа парень с перетянутыми ремешком длинными волосами, с бородкой, в шерстяном пончо, расшитом индейскими узорами, и в сандалиях на босу ногу. Кажется, в полной отключке. Или недавно вмазался, или, наоборот, отсыпается после долгого трипа.
Броская черноволосая девица в брезентовой армейской панаме – дорогая шлюха?
Пятеро черных: два почти одинаковых парня с какими-то свертками – худые грустные физиономии с громадными глазищами, белки так и сверкают. Бунтарского вида парень – берет, как у Че, плащ как у Хайле Селассие.[4]4
Хайле Селассие(1892–1975) – последний император Эфиопии, для многих афроамериканцев стал символом возрождения национального самосознания.
[Закрыть] Мужчина средних лет, с гладкой кожей, прекрасно одетый, с аккуратным кейсом на коленях. Дородная женщина, наверно, домохозяйка, в пальто с лисьим воротником – наверное, с плеча какой-то дамы, склонной к благотворительности.
Белый старик, щуплый, но шустрый и розовощекий, в кашемировом пальто, отливающей перламутром мягкой фетровой шляпе и шелковом галстуке. Бормочущее себе под нос существо женского пола неопределенной расовой принадлежности, закутанное в пестрые тряпки, – явно алкоголичка в последней стадии распада.
Все остальные, кажется, безликие статисты в городском пейзаже. За исключением черного бунтаря, который с вызовом уставился на Райдера, все остальные пассажиры изо всех сил старались быть как можно более незаметными. Отлично, подумал Райдер, товар – он и есть товар. Товар с фиксированной ценой.
Вагон дернулся и остановился. Стивер вопросительно взглянул на Райдера, тот кивнул. Стивер заговорил – монотонно, глухо, как человек, не привыкший много разговаривать:
– Все, кто в задней половине вагона, – встали! Всем встать! И побыстрее!
Райдер, предвидя волнение в своей части вагона, громко сказал:
– Не к вам относится! Сесть и не шевелиться! Кто двинется, пристрелю на месте!
Чернокожий бунтарь демонстративно пошевелился на своем сиденье. Намеренно, с тщательно дозированным вызовом. Райдер медленно направил дуло автомата точно в центр его груди. Парень еще немного поерзал на скамье и только потом замер, вполне удовлетворенный собственной демонстрацией непримиримости. Райдер тоже был удовлетворен: вызов имел чисто церемониальный характер, его можно было не принимать в расчет.
– Живо! Двигайтесь, двигайтесь! По-английски все хорошо понимают?! Что, копыта примерзли?
Уэлком в своем конце вагона начал импровизировать, а зря: пассажиры и так вполне послушны.
Из кабины показались Лонгмэн и машинист. Лонгмэн что-то тихо сказал машинисту, тот кивнул и обвел взглядом пассажиров, ища свободное место. Нерешительно остановился над хиппи, потом двинулся дальше и тяжело опустился на сиденье рядом с чернокожей толстухой. Та не шелохнулась.
Райдер кивнул Лонгмэну. Тот, держа в руке ключ, направился к дверям. Два мальчугана, оцепенев, стояли у дверей, преграждая ему путь. Протянув руку, Лонгмэн мягко развел их в стороны.
Их тучная мамаша вскрикнула:
– Брэндон! Роберт! Пожалуйста, не трогайте их! Она вскочила на ноги и сделала шаг к двери.
– Сидеть! – приказал Райдер. Женщина остановилась, повернулась к нему и открыла рот, собираясь возразить.
– Ни слова. Сядьте на место. – Подождав, пока она вернется на свое место, Райдер махнул мальчишкам. – Отойдите от дверей. Садитесь.
Женщина схватила сыновей и судорожно притянула их к себе, между раздвинутых бедер, словно пытаясь укрыть их у своего лона, их изначального и самого надежного убежища.
Лонгмэн открыл дверь и спрыгнул на пути. Райдер еще раз пересчитал своих пассажиров, переводя ствол автомата с одного на другого. Девица в брезентовой шапочке безостановочно барабанила каблуком по грязным черно-белым клеткам пола. Хиппи клевал носом, улыбаясь своим видениям и не открывая глаз. Чернокожий воитель, скрестив руки на груди, испепелял взглядом мальчишек-рассыльных, сидевших через проход. Пассажиры в хвосте вагона выстроились по трое, они стояли лицом к дверям, а Уэлком суетился вокруг них, точно конвойная собака.
Вдруг свет в вагоне погас. Мигая, зажглись аварийные огни. Пассажиры встревожились; их лица казались внезапно похудевшими в тусклом свете аварийных лампочек, далеко не таких многочисленных и мощных, как люминесцентные лампы, идущие по всей длине вагона. Электричество сейчас было выключено во всей зоне от «Четырнадцатой» до «Тридцать третьей» и на всех четырех путях: и для локальных поездов, и для экспресса, и в северном, и в южном направлении.
Райдер сказал:
– Кондуктор, быстро ко мне сюда.
Кондуктор вышел на середину вагона и остановился. Он был очень бледен. Райдер сказал ему:
– Я хочу, чтобы ты вывел на пути всех пассажиров из задней части вагона.
– Слушаюсь, сэр.
– Затем забери пассажиров из остальных девяти вагонов поезда и отведи всех обратно на станцию «28-я улица».
На лице кондуктора отразилось беспокойство.
– А если они не захотят покидать поезд?
Райдер пожал плечами:
– Скажешь им, что поезд дальше не пойдет.
– Скажу, но… – Кондуктор очень торопился объяснить Райдеру, в чем проблема: – Пассажиры терпеть не могут покидать поезд, даже когда они знают, что он дальше не поедет. Забавно, но…
– Делай что говорят, – отрезал Райдер.
– Пожалуйста, можно мне уйти? – Девица в мини-юбке закинула ногу на ногу для пущей убедительности. – У меня ужасно важная встреча.
– Нет, – сказал Райдер. – Из этой половины вагона не выйдет никто.
– Очень важное прослушивание… Я актриса…
– Сэр? – вступила мамаша, прижимая к себе ребят. – Пожалуйста, сэр. Мальчики такие впечатлительные…
– Я сказал – никто!
Старик в кашемировом пальто:
– Я не прошу разрешения уйти, но… Можем мы хотя бы узнать, что происходит?
– Можете, – ответил Райдер. – Происходит вот что: вас захватили четыре отчаянных парня с автоматами.
Старик улыбнулся:
– Ясно. Если задаешь дурацкий вопрос…
– А сколько примерно вы будете нас держать? – снова встряла девица. – Мне никак нельзя пропустить эту встречу.
– Хватит, – отрезал Райдер. – Больше никаких ответов. И никаких вопросов.
Девица явно заигрывает с ним, а старик демонстрирует храбрость. И то и другое неплохо: значит, к панике они не склонны.
Двери снова открылись, и Райдер помог Лонгмэну забраться в вагон. Зажав автомат под мышкой, тот стал оттирать с ладоней пыль и сажу. Аварийная энергетическая установка не использовалась уже несколько месяцев, если не лет. Райдер махнул Лонгмэну, и тот наставил свой автомат на пассажиров. Проводник тем временем убеждал их, что спуститься на пути – совсем не опасно:
– Электричество отключено, мэм. Один из этих джентльменов был так любезен, что снял напряжение с третьего рельса.
Уэлком загоготал, от робких смешков не удержались даже пассажиры. Помощник смутился, покраснел, подошел к двери и спрыгнул на полотно. Его примеру один за другим последовали пассажиры. Тех, кто боялся высоты или просто мешкал, Уэлком подгонял дулом автомата.
Стивер обернулся к Райдеру и прошептал:
– У нас тут пятеро черномазых. За них-то кто станет платить?
– Пойдут по той же цене, что и остальные. А может, даже и дороже.
– Ага, понял. Политика, да? – Стивер кивнул с понимающим видом.
Когда все пассажиры, кроме трех-четырех, скрылись в проеме задней двери, Райдер вернулся в голову вагона и вошел в кабину. Там воняло потом. Он выглянул в туннель. Штатное освещение было выключено, но аварийные огни продолжали гореть. Поблизости слабо светил одинокий голубой огонек, обозначавший аварийный телефон, а вдаль уходила непрерывная цепочка зеленых светофоров.
Райдер снял с крючка возле переднего окна микрофон, нашарил черную кнопку, включавшую радиопередатчик, нащупал ногой педаль… Но прежде чем он успел ее нажать, кабина огласилась криком:
– «Пэлем Сто двадцать три»! Какого черта? Вы что, вырубили питание? Без разрешения Башни? Вы меня слышите? Проклятье, мать вашу! Говорит старший диспетчер! «Пэлем», прием!
Райдер нажал кнопку:
– «Пэлем Сто двадцать три» – диспетчеру. Вы меня слышите?
– Где, черт возьми, тебя носит? Что там с вами, мать вашу? Почему не отвечаете? Прием, «Пэлем», прием! Говорите же!
– «Пэлем Сто двадцать три» – диспетчеру, – произнес Райдер. – Ваш поезд захвачен. Вы слышите меня? Ваш поезд захвачен. Прием.
Глава V
Том Берри
Том Берри уже в который раз повторял себе: у него пока не было ни малейшей возможности хоть что-то предпринять. Может быть, если бы он не грезил наяву, мечтая о Диди, а был бы начеку, как и положено копу, он, возможно, и успел бы почувствовать что-то подозрительное. Но когда он открыл глаза, все, что ему оставалось – это пересчитать четыре автоматных дула, каждое из которых могло превратить его в груду кровавого мяса прежде, чем он дотянется до собственной пушки.
Впрочем, многие другие копы на его месте все равно начали бы действовать. С готовностью пошли бы на самоубийство, рефлекторно следуя четкой установке, которую вдалбливали им в головы с первого дня в полицейском училище: присяга, мужество, презрение к преступному миру. Диди назвала бы это типичным промыванием мозгов. Да, Том лично знал немало таких копов, причем отнюдь не все они были идиотами (правда, честными людьми тоже были не все). Так что же это – результат промывания мозгов или просто честное отношение к своим обязанностям? Сам он, имея за поясом пушку тридцать восьмого калибра, решил не идти на поводу у рефлексов. Он все еще жив и здоров. Хотя, вероятно, его полицейской карьере конец.
Он прошел обучение и дал присягу защищать закон, поддерживать порядок. Остаться в стороне во время совершения преступления может себе позволить простой гражданин, а не полицейский: настоящий коп не должен дремать, предаваться мечтам или скрупулезно оценивать шансы противника. Никого не интересует, в форме ты или в штатском, при исполнении обязанностей или просто едешь к своей девушке. Ты обязан ответить насилием на насилие, а если тебя убьют, то это и будет воплощением лучших традиций полицейской работы.
Да, выхватить пистолет тоже было бы в лучших традициях. Наградой за это стали бы похороны в присутствии начальника полиции, мэра и духового оркестра с музыкантами в отутюженных мундирах и белых перчатках. И краткий сюжет в вечернем выпуске новостей.
Кто бы оплакивал его – искренне, а не по долгу службы? Диди? Станет ли Диди плакать о нем, вспомнит ли она его хотя бы через пару дней, останется ли он для нее чем-то большим, чем просто утраченный сексуальный партнер? И может быть, она осознает наконец, что ее небрежное «одним копом меньше» – это еще и брызги крови, раздробленные кости и разорванные органы?
Он украдкой посмотрел по сторонам и заметил, что ситуация переменилась. Толстяк, который вылезал из вагона, чтобы отключить электричество, вернулся, а высокий главарь зашел в кабину машиниста. Здоровяк стоял в середине вагона лицом к Тому, а четвертый бандит наблюдал, как пассажиры спускаются на пути из хвостовой двери. Итак, прикинул Берри, шансы уже не четыре к одному, а всего лишь два к одному. Блестящая возможность. Ага, блестящая возможность быть пристреленным. Понимаете, сэр, мысленно оправдывался он перед суровым капитаном, я не о себе заботился, я просто не хотел, чтобы пострадал кто-то из пассажиров. Поэтому я не стал пытаться применить оружие, я прикидывал, как в этой ситуации наиболее эффективно действовать в интересах общества и высочайших традициях нашего ведомства.
Он вяло усмехнулся и снова закрыл глаза. Все решено. Извините, господин мэр, не расстраивайтесь, капитан, – до конца месяца какому-нибудь копу наверняка вышибут мозги, так что торжественная церемония никуда не денется. Прости и ты, Диди. А ты надела бы фенечку из черного бисера в память о своем любовнике-копе?
Пушка тридцать восьмого калибра давила ему на живот, напоминая об упущенной возможности с доблестью стать трупом. Диди его поймет. Она поздравит его с тем, что сознательность его повысилась, что он начал пробуждаться, перестал служить безмозглым инструментом репрессивного режима. Но вот начальство займет иную позицию. Будет следствие, разбирательство в службе внутренней безопасности, позорное увольнение. Все копы будут его презирать, даже те из них, что в открытую берут на лапу. Даже самый коррумпированный из них всегда готов пойти на бессмысленную смерть.
Ладно, новую работу всегда можно найти. А вот новую жизнь – с этим сложнее.
Каз Долович
Едва Долович бросился назад по заброшенному туннелю, как его брюхо, притихшее было в Башне, вновь дало о себе знать. Каз проскочил мимо киоска с апельсиновым соком и, пыхтя, стал взбираться по лестнице. Выйдя через главный вестибюль, он сразу поймал такси.
– Угол Парк-авеню и Двадцать восьмой.
– О, вы не городской, сэр, – тут же определил таксист. – Городские говорить по-старому. Они «Четвертая авеню» говорить, не «Парк». Как Шестая говорить, так же. Только всякая деревенщина «Авеню Америкас» говорить. Сэр издалека приехал?
– Из Южного Бронкса.
Как бы испытывая на прочность ремень колышущимся брюхом, он сбежал по ступенькам станции «28-я улица», сунул контролеру удостоверение. У перрона стоял поезд. Двери его были открыты. Если «Пэлем Сто двадцать три» по-прежнему торчит в туннеле, этот поезд тоже не сможет тронуться. Направляясь в южный конец платформы, Долович заметил, что поезд освещен лишь тусклыми аварийными лампами, работающими от аккумуляторов. Он поспешил к первому вагону. Машинист сидел, высунув голову из окна кабины.
– Когда отключили ток?
Машинист, небритый старожил подземки, спросил:
– А вы кто такой?
– Каз Долович. Я старший диспетчер из Башни.
– Ясно, – машинист уважительно кивнул. – Пару минут назад. Диспетчер велел сидеть и ждать. Что там стряслось-то? Кто-то на рельсы упал?
– Я вот и хочу узнать, что там стряслось, – пробурчал Долович.
Пройдя до конца перрона, он спустился на полотно. Уже пробираясь по темному туннелю, он вдруг сообразил, что мог бы воспользоваться радио в кабине у машиниста, чтобы выяснить, что там происходит с электричеством. Нуда ладно – он всегда предпочитал убедиться во всем своими глазами.
Подгоняемый злостью и тревогой, он поспешил было вперед, но приступ тошноты заставил его вновь замедлить шаг. Он снова попытался вызвать отрыжку, но тщетно; тогда он начал массировать грудь в попытке разогнать скопление газов в желудке. Преодолевая изжогу, он шел все дальше, пока ему не послышались голоса где-то впереди. Он остановился и, прищурившись, разглядел в тусклом свете смутное очертание чего-то большого. Оно шевелилось, двигалось ему навстречу… Черт побери, это же люди! Да тут целая толпа!
Лонгмэн
Лонгмэн был вполне спокоен, когда взялся за аварийный рубильник, чтобы отключить электричество. Он был спокоен и раньше, когда расцеплял вагоны и вел поезд. Он даже, в некотором роде, наслаждался жизнью в этот момент. Он вообще чувствовал себя увереннее, когда выполнял техническую часть работы. В общем-то, и вернувшись в вагон, он по-прежнему был в норме, но стоило Райдеру уйти в кабину, как Лонгмэн снова начал потеть. В этот момент до него дошло, что только рядом с Райдером чувствует себя в безопасности, хотя раньше в присутствии этого человека он то и дело цепенел от страха. С двумя остальными ему так и не удалось наладить никаких отношений. Стивер казался надежным, но он был совершенно непроницаем, закрытая система, а Уэлком – тот не просто садист и извращенец, а, вполне вероятно, самый настоящий маньяк, место которому в психушке.
Автомат мелко дрожал в его руках, будто перенимая частое биение пульса. Лонгмэн сильнее прижал приклад локтем, чуть расслабил пальцы, державшие рукоятку, и автомат вроде перестал вибрировать. Он бросил умоляющий взгляд на дверь кабины, но тут же оглянулся, услышав тихий предупредительный свист Стивера, и сосредоточился на пассажирах в правом от него ряду. Он отвечал за них; за тех, что слева, отвечал Стивер. Райдер организовал все таким образом, чтобы в случае чего они не перекрыли друг другу линию огня. Пассажиры сидели тихо, почти не шевелясь.
Людей из задней части вагона уже вывели. Пустые сиденья в хвосте выглядели какими-то заброшенными. Уэлком стоял боком к задней двери, широко расставив ноги, направив дуло автомата в туннель. Видно было, что у него просто руки чешутся. Просто мечтает, чтобы что-нибудь пошло не так и он смог бы наконец кого-нибудь пристрелить.
Лицо у Лонгмэна к этому моменту настолько вспотело, что он стал опасаться, как бы нейлон маски не прилип и не выдал его черты. Он снова стал поглядывать на дверь кабины, но внезапный звук справа заставил его резко повернуть голову. Это хиппи во сне вытянул ноги поперек прохода. Стивер был спокоен, поглядывал внимательно, почти не двигался. Уэлком пялился в окно задней двери.
Лонгмэн прислушивался к тому, что происходит за дверью кабины, но ничего не слышал. Как далеко все зашло – и пока ни одной осечки! А вдруг те откажутся платить? Тогда все пойдет крахом. Райдер уверял его, что выкуп заплатят, никакой альтернативы попросту нет. Но все предусмотреть невозможно. А что, если копы уже что-нибудь придумали и сейчас просто водят их за нос? Ладони у него мгновенно стали мокрыми.
Кредо Райдера – пан или пропал – было совершенно чуждо Лонгмэну. Его собственный принцип гласил: выживай любой ценой. Правда, он согласился на условия Райдера по доброй воле…
По доброй воле? Нет! Его втянули в это дело, он был в беспомощном состоянии, в каком-то помрачении сознания. Райдер просто загипнотизировал его. Нет, это ничего не объясняло. Разве не он сам был в ответе за то, что они вообще познакомились? Разве не ему самому принадлежала вся идея? Разве это не он сам извлек ее на свет Божий и помог превратить мстительные, хулиганские, мальчишеские фантазии в настоящее преступление?
Он уже давным-давно уверил себя, что их первая встреча не была случайной. Про себя он с благоговейным ужасом называл ее фатальной. Время от времени он заводил разговор о роке, о судьбе, но Райдер был безразличен к таким вещам. Он не углублялся ни в причины, ни в следствия. Сначала было то-то, затем следовало то-то, вот и все дела.
Они познакомились на бирже труда на углу Шестой и Двадцать третьей улицы. Очередь терпеливых людей, надеющихся, что служащий наконец сделает пометку в синей книжке безработного и выдаст пособие, тянулась к окошкам. Он первым заметил Райдера – высокого, стройного брюнета с крупными чертами лица. Он резко выделялся в толпе длинноволосого молодняка, чернокожих и стертых типов неопределенного возраста. К числу последних Лонгмэн был вынужден причислить и себя.
Люди в очередях частенько завязывают разговоры, чтобы скоротать время. А кто-то приносит с собой что-нибудь почитать. Лонгмэн, как правило, покупал по дороге «Пост» и в разговоры не ввязывался. Но несколько недель спустя, снова увидев Райдера, заговорил с ним. Райдер явно был не из тех, с кем легко познакомиться.
Но Лонгмэн заметил, что он обратил внимание на заголовок в «Пост»: ЕЩЕ ОДИН АВИАЛАЙНЕР УГНАН НА КУБУ.
– Вот зараза какая, просто чума, – сказал Лонгмэн. Райдер кивнул. – Не возьму в толк, что они с этого имеют, – добавил Лонгмэн.
– Трудно сказать. – Голос Райдера оказался неожиданно низким и властным. Типичный голос начальника, подумал Лонгмэн.
Ответ явно не предполагал продолжения разговора, а Лонгмэн не любил навязываться. Но Райдер возбуждал его любопытство, поэтому он пошел несколько дальше, чем обычно, и произнес слова, которые, как покажет будущее, оказались пророческими:
– Если б они с этого хоть что-то имели – кучу денег, скажем, тогда другое дело. А идти на такой риск неизвестно из-за чего…
Райдер улыбнулся:
– Все на свете рискованно. Дышать – и то риск: можно нечаянно вдохнуть какой-нибудь яд. Если не хотите рисковать, придется не дышать.
– Ну, тут уж ничего не попишешь, – сказал Лонгмэн, – я где-то читал, что перестать дышать невозможно, даже если захочешь.
Райдер снова улыбнулся:
– Думаю, и дыханием можно научиться управлять, надо просто найти правильный способ.
Добавить к этому было нечего, и разговор увял. Лонгмэн вернулся к своей газете, чувствуя себя полным идиотом. Но Райдер, получив наконец штамп в свою книжку и направляясь к выходу, вежливо кивнул Лонгмэну на прощанье. Лонгмэн провожал его взглядом, пока Райдер не скрылся за стеклянными дверями.
Неделю или две спустя Лонгмэн был в равной степени удивлен и польщен, когда Райдер подсел к нему за стойкой кафе рядом с биржей, куда Лонгмэн зашел съесть сэндвич. На этот раз Райдер казался не таким неприступным – дружелюбным, конечно, его было не назвать, но все же он был открытым настолько, насколько это вообще позволяла его сдержанная натура. Они поболтали ни о чем, а затем вместе отправились на биржу труда и встали в одну очередь. Теперь Лонгмэн чувствовал себя с Райдером более свободно, у него почти не было чувства, что он навязывается.
– На этой неделе еще один самолет угнали. Читали?
Райдер мотнул головой:
– Я не особенно читаю газеты.
– Этому парню не повезло. Он так и не увидел Кубы. Когда они сели для дозаправки, снайпер ФБР пристрелил его.
– Это лучше, чем рубить сахарный тростник.
– Что лучше – быть мертвым?
– Умереть – гораздо лучше, чем многое из того, что мне приходилось делать. Например, продавать паи в инвестиционных фондах.
– Так вот чем вы занимаетесь!
– Я несколько месяцев пытался этим заниматься. – Райдер пожал плечами. – Похоже, торговец из меня никакой. Я плохо умею уговаривать людей. Предпочитаю приказывать.
– То есть быть начальником, вы это имеете в виду?
– В некотором роде.
– Инвестиции – это не основная ваша профессия?
– Нет.
Дальнейших объяснений не последовало, и, несмотря на растущее любопытство, Лонгмэн не стал расспрашивать дальше. Вместо этого он заговорил о себе:
– А я работал на стройке. Знаете, эти маленькие коттеджи на Айленде? Ну, фирма обанкротилась, я и вылетел.
Райдер кивнул.
– По профессии-то я не строитель, – продолжал Лонгмэн, – раньше я был машинистом подземки.
– Вышли на пенсию?
– Мне только сорок один!
– Я примерно так и представлял себе ваш возраст, – вежливо сказал Райдер. – Потому и удивился, что вы так рано вышли на пенсию.
Это было изящное извинение, но Логмэн на него не повелся. Он знал, что потасканный вид и ранняя седина сильно старят его. Он ответил:
– Я проработал машинистом около восьми лет, но какое-то время назад ушел оттуда.
Райдер снова кивнул. Девяносто девять человек из ста в этом случае поинтересовались бы, с чего это он вздумал бросить хорошую работу? Допустим, Райдеру на это совершенно наплевать, но хотя бы простая вежливость требовала, чтобы он задал вопрос. Но Райдер молчал. Раздосадованный Лонгмэн сам задал встречный вопрос, которого до сих пор старательно избегал:
– А вы кто по профессии? Я имею в виду основную вашу профессию?
– Я бывший военный.
– И в каком чине вы вышли в отставку?
– Полковник.
Лонгмэн смутился. По собственному опыту армейской службы он знал, что в тридцать лет – а примерно столько он на глазок дал Райдеру – невозможно дослужиться до полковника. Странно, парень совсем не похож на лжеца. Лонгмэн не знал, что и думать, но Райдер тут же добавил:
– Это было не в американской армии.
Объяснение отнюдь не развеяло недоверия Лонгмэна. А в какой же еще мог служить Райдер? Говорил он, как типичный уроженец Нью-Йорка, ни намека на акцент. В канадской, что ли? Но и там к тридцати до полковника не дослужишься…
Он подошел к окошку, забрал свою книжку, затем подождал Райдера. Выйдя, они двинулись в сторону Шестой авеню.
– Вам куда? – спросил Лонгмэн.
– Да все равно, хочу немного прогуляться.
– Не возражаете, если вместе? Мне тоже делать нечего.
Они шли в сторону Тридцатых улиц, обмениваясь незначащими замечаниями, но загадка не давала Лонгмэну покоя, и наконец, остановившись на краю тротуара перед светофором, он спросил в лоб:
– Так в какой же армии вы служили?
Райдер выдержал столь долгую паузу, что Лонгмэн уже собрался извиниться за бестактный вопрос, но ответ все же последовал:
– Вы имеете в виду последнюю? Биафра.[5]5
Биафра – самопровозглашенное государство, существовавшее на юге Нигерии в 1967–1970 гг. В ходе войны за независимость Биафры погибло, по разным данным, от 700 тыс. до 2 млн. человек.
[Закрыть]
– Ух ты! – сказал Лонгмэн. – Понимаю.
– А до этого – Конго. Ну, и еще Боливия.
– Так вы солдат удачи? – Лонгмэн в таком количестве поглощал всякое остросюжетное чтиво, что подобные эпитеты были для него привычными.
– Ну, это довольно дурацкое определение. Наемник – вот более правильное слово.
– Но наемник – это ведь тот, кто воюет ради денег.
– Вот именно.
– И все же, – жизнерадостно продолжал Лонгмэн, стараясь заглушить неприятную мысль, что воевать за деньги – примерно то же самое, что убивать за деньги, – и все же я уверен, что в любом случае для вас важнее были приключения, а не деньги.
– В Биафре я командовал батальоном. Мне платили две с половиной тысячи в месяц, и сбавь они хоть цент, я бы к этому делу и пальцем не притронулся.
– Биафра, Конго, Боливия, – изумленно повторял Лонгмэн. – Постойте-ка, Боливия – это ведь там, где Че Гевара? Вы что же, были с ним?
– Нет, я был как раз на другой стороне. С теми, кто его прикончил.
– Помилуйте, я вовсе не думаю, что вы были на стороне красных, – заторопился Лонгмэн.
– Я на стороне тех, кто мне платит.
– Какая же все-таки волнующая, славная жизнь! – воскликнул Лонгмэн. – А что заставило вас бросить все это?
– Рынок сузился. Нет работы. А пособий по безработице там не платят.
– И как же устраиваются на такую работу?
– А как вы устроились машинистом в метро?
– Ну, это совсем другое. Обычная работа, надо же на жизнь зарабатывать.
– И я пошел в солдаты по той же причине. Пива не хотите?
После этого прогулка и пиво стали еженедельным обычаем. Поначалу Лонгмэн не мог взять в толк, зачем такой человек, как Райдер, возится с ним, но в конце концов он понял: как и он сам, как и многие в этом городе, Райдер был одинок. Так что на час или два в неделю они скрашивали одиночество друг друга; но общение их, после тех первых откровений, вновь стало совершенно нейтральным.
А потом, в один день, все изменилось.
Началось все довольно невинно – с газетного заголовка. Они увидели его в газете, лежавшей на стойке бара, куда они зашли выпить по традиционной кружке пива: ПЕРЕСТРЕЛКА В МЕТРО, ДВОЕ УБИТЫХ.
Двое грабителей попытались обчистить билетную кассу на станции в Бронксе. Коп, дежуривший на станции, вытащил пушку и пристрелил обоих. На газетном фото – два покойника на грязном полу станции; кассир высунулся из окошечка и разглядывает их.
– Торчки, – тоном знатока сказал Лонгмэн. – Никто больше не полезет за мелочью в билетную кассу. Дело того не стоит.
Райдер без всякого интереса кивнул. На этом все могло бы и закончиться, часто думал потом Лонгмэн, если бы его не понесло дальше и он бы не поделился с Райдером своими самыми сокровенными фантазиями.
– Уж если я бы хотел совершить преступление в метро, с кассой я бы точно не стал мелочиться.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?