Текст книги "Адвокат"

Глава 21

Набравшись храбрости, я сообщил Мордехаю, что мне нужно полдня. В ответ услышал: здесь все равны; никто не считает, сколько ты просидел в офисе; если человеку надо – он уходит, и все, черт бы его побрал.

Я так и поступил.

Примерно час потребовался мне, чтобы разобраться с машиной. За «лексус», не подлежавший ремонту, страховая компания выплатила двадцать одну тысячу четыреста восемьдесят долларов. Я вернул банку одолженные шестнадцать тысяч. Оставшихся пяти с небольшим вполне хватит для покупки средства передвижения, соответствующего моему нынешнему статусу и не вводящего в искушение угонщиков.

Шестьдесят минут, листая журналы и слушая мерное тиканье часов, я просидел в приемной у врача.

Двадцать минут, раздевшись по приказу сестры до трусов, провел на холодном хирургическом столе. Кровоподтеки из синих стали багровыми. Истыкав меня пальцами, врач сообщил, что через две недели синяки рассосутся.

Ровно в четыре я прибыл в офис нового адвоката Клер. Встретила меня суровая секретарша. Стены приемной, казалось, источали ненависть ко всему мужскому, издевка по адресу представителей сильного пола слышалась в каждом звуке. Журналы на столике были агрессивно деловыми: никаких домашних советов, никаких светских сплетен. Задача – произвести впечатление, а не помочь скоротать время.

Фундамент своего состояния Жаклин Хьюм заложила громкими исками к врачам, позволявшим себе вольности в отношениях с пациентками. А после расправы над двумя весьма любвеобильными сенаторами ее имя стало наводить ужас на любого мужчину, имеющего основания быть недовольным своим браком плюс приличный доход.

Мне не терпелось подписать необходимые бумаги и побыстрее уйти. После получасового ожидания я был на грани истерики. Наконец из кабинета вышла ассистентка и вручила текст соглашения о раздельном проживании. Я прочитал заголовок документа: «Клер Эддисон Брок против Майкла Нельсона Брока».

Закон требовал, чтобы граждане, желающие расторгнуть брак, прожили отдельно друг от друга в течение шести месяцев. По истечении данного срока супруги будут официально считаться разведенными.

Внимательно изучив, я подписал документ и вышел на улицу. Ко Дню благодарения[13]13
  Национальный праздник в США, считается семейным, отмечается в четвертый четверг ноября.


[Закрыть] я стану свободным человеком.

В пять часов у здания «Дрейк энд Суини» Полли передала мне коробки с моим барахлом. Секретарша держалась предупредительно-вежливо, но к разговору интереса не проявила – очень торопилась. Наверное, и ей прицепили «жучок».

Через несколько кварталов я из автомата позвонил Барри Нуццо. Как обычно, он сидел на совещании. Я назвался, попросил ему передать, что у меня срочное дело, и вскоре Барри очутился у телефона.

– Мы можем поговорить? – спросил я, уверенный, что наша беседа записывается.

– Конечно.

– Я в будке на углу Кей-стрит и Коннектикут-авеню. Не хочешь выпить кофе?

– Через час.

– Нет, Барри. Либо ты выходишь сию минуту, либо забудь о встрече. – Нет смысла давать им время на подготовку, да и «жучки» ни к чему.

– Договорились.

– Жду в кофейне у Бинглера.

– Знаю такую.

– Приходи один, Барри.

– Ты насмотрелся детективов, Майкл.

Через десять минут мы сидели перед чашками горячего кофе за столиком у окна и смотрели, как по тротуару медленно течет поток пешеходов.

– Зачем фирме потребовался ордер на обыск?

– Из-за досье. Оно у тебя, мы хотим вернуть его. Все очень просто, Майк.

– Вам его не найти, так и знай. Всякие обыски бесполезны.

– Где ты теперь живешь?

Я чуть не расхохотался.

– За ордером на обыск следует ордер на арест, не так ли, Барри?

– Не могу сказать, Майк.

– Спасибо, дружище.

– Послушай, Майк, будем исходить из того, что ты не прав. Ты присвоил чужую собственность. Это называется коротко и ясно – кража. Ты стал врагом фирмы. Я же, твой друг, продолжаю на нее работать. Ты не смеешь рассчитывать на меня в том, что вредит фирме. Кашу заварил ты, а не я.

– Значит, Брэйден Ченс не сказал вам ни слова. Он ничтожество, надменный подонок, совершивший должностное преступление и пытающийся спасти свою задницу. Он убедил вас, что речь идет лишь о воровстве, что я не опасен. Но досье может навсегда разрушить репутацию фирмы.

– К чему ты клонишь?

– Отступитесь. Не нужно совершать новых глупостей.

– Типа твоего предполагаемого ареста?

– Хотя бы. Не очень приятно весь день оглядываться по сторонам.

– Зря ты пошел на кражу.

– Я не собирался воровать досье. Я взял его на время, чтобы снять копию и вернуть. Обстоятельства помешали.

– Значит, ты признаешь, что оно у тебя?

– Да, но при необходимости заберу признание назад.

– Ты играешь, Майкл, а ведь это далеко не игра. Тебе придется очень нелегко.

– Вовсе нет, если ваши парни дадут обратный ход. Давайте объявим перемирие – на неделю. Никаких обысков, никаких арестов.

– А что взамен?

– Материалы дела будут лежать без движения.

Барри покачал головой:

– Я не уполномочен заключать с тобой какие-либо сделки, я передаточное звено.

– Другими словами, заправляет Артур?

– Естественно.

– В таком случае передай, я буду говорить только с тобой.

– Ты самонадеян, Майкл. Считаешь, будто фирма желает разговаривать с тобой. Скажу откровенно: ты ошибаешься. Кража разозлила всех, твой отказ вернуть досье подливает масла в огонь. Фирму не в чем винить.

– Барри, обрати их внимание на следующее: документы в папке – сенсация. Пусть вообразят кричащие заголовки газет и орды назойливых журналистов. Если меня арестуют, я обращусь в «Вашингтон пост».

– Ты сошел с ума.

– Возможно. У Ченса был помощник, Гектор Палма. Слышал о таком?

– Нет.

– Значит, в круг посвященных ты не входишь.

– Я и не претендую.

– Гектор слишком много знает. Со вчерашнего дня на старом месте он не работает. Меня интересует, где он сейчас. Спроси у Артура.

– Верни досье, Майкл. Не представляю, что ты намерен с ним делать, но использовать его в суде тебе не позволят.

Я допил кофе и поднялся.

– Недельное перемирие, Барри. И скажи Артуру – пусть они допустят тебя к своей кухне.

– Вряд ли Артур подчинится твоим приказам.

Я стремительно покинул кофейню и почти бегом направился в сторону Дюпон-сёркл в расчете, что уличная сутолока поможет скрыться и от Барри, и от другого соглядатая фирмы, буде он есть.

Если верить телефонной книге, Гектор Палма проживал в Бетесде. Поскольку спешить было некуда, я спокойно ехал по Белтуэю и размышлял.

Шансы оказаться арестованным в течение недели я расценивал как пятьдесят на пятьдесят. Фирма вынуждена преследовать меня. Она могла пойти на самые жесткие меры – если Ченс действительно скрыл от Артура и членов исполнительного комитета правду. В их распоряжении достаточно улик, что кражу совершил именно я, и оформление ордера на арест займет считанные минуты.

История с Мистером взбудоражила фирму. Ченса наверняка вызвали на ковер, где он, безусловно, покаялся в досадных ошибках. Но в основном он изворачивался и лгал – в надежде, что, поколдовав над досье, спрячет концы в воду. Черт возьми, ведь его жертвы – лишь наглые бродяги, захватившие чужую собственность.

Но как ему удалось так быстро сплавить Гектора? Деньги для Ченса, компаньона фирмы, проблемы не составляют. На его месте я бы сунул Гектору пачку наличных и припугнул немедленным увольнением. А потом позвонил приятелю, скажем, в Денвер и попросил о личной услуге – устроить срочный перевод ассистента. Трудностей не возникло бы.

Итак, Гектор надежно упрятан от чрезмерного любопытства посторонних, по-прежнему считаясь сотрудником фирмы и получая за лояльность хорошую плату.

Что он говорил о полиграфе? Не был ли детектор лжи примитивной угрозой как Гектору, так и мне? Вряд ли Палма согласился на проверку.

Ченсу требовалось, чтобы Гектор держал язык за зубами. Гектору нужно было, чтобы Ченс не вышвырнул его вон. В какой-то момент Брэйден отверг идею о детекторе, даже если поначалу намеревался его использовать.

Жилой комплекс на севере от шумной суеты центра состоял из разных по этажности и архитектурному оформлению зданий. Прилегающие к нему улицы изобиловали кафе и ресторанами быстрого обслуживания, автозаправочными станциями, мелкими магазинами для местных ценителей времени.

Оставив машину возле теннисного корта, я начал неторопливый обход. В списке сегодняшних задач розыск Палмы стоял на последнем месте. Хватит приключений. Может быть, полиция, приготовив наручники, уже кружит по городу с ордером на мой арест. Я постарался выбросить из головы жуткие истории о камерах вашингтонской тюрьмы, но безуспешно. Одна слишком глубоко врезалась в память.

Несколько лет назад молодой сотрудник «Дрейк энд Суини» засиделся после работы в баре в Джорджтауне. Полиция остановила его машину уже почти возле дома – им показалось, что водитель перебрал спиртного. В участке парень наотрез отказался дышать в трубку и был препровожден в камеру, набитую алкоголиками. Среди смрадно дышавшего сброда он оказался единственным белым – с дорогими часами, в приличном костюме и хороших ботинках. Ему здорово не повезло: случайно наступил на ногу сокамернику и был так наказан, что врачи три месяца трудились, чтобы вернуть ему человеческий облик. Из клиники парня забрали в Уилмингтон родители. Повреждение мозга, в общем-то незначительное, навсегда лишило беднягу возможности вернуться к своей профессии.

Первая будка консьержа оказалась пустой. По узкой дорожке я направился к следующему подъезду. Номер квартиры телефонная книга не сообщала – жильцы комплекса заботились о безопасности. В небольших внутренних двориках валялись велосипеды и яркие пластиковые игрушки, забытые детьми. За освещенными окнами нижних этажей семьи сидели перед телевизорами или обеденными столами. Окна без решеток, все цивилизованно и спокойно. Машины на стоянках самых различных марок, но преобладает обычный городской автомобиль средних размеров, чистенький, с противоугонными колодками на колесах.

Охранник, убедившись, что я не покушаюсь на покой обитателей, направил меня в контору управляющего, идти до которой было метров триста.

– Сколько здесь квартир? – спросил я.

– Много.

С какой стати ему знать точную цифру?

Ночной дежурный с сандвичем был увлечен игрой-стрелялкой. Рядом с компьютером лежал учебник физики.

Я спросил, где проживает Гектор Палма. Парень перебрал клавиши.

– Секция Г-134. Но он выехал.

– Знаю. Мы из одной фирмы. В пятницу его перевели в другое отделение. Я подыскиваю новое жилье, вот и пришел посмотреть, может, меня устроит его квартира.

Не дав мне закончить, парень отрицательно замотал головой.

– Только по субботам, приятель. У нас более девятисот квартир и целый список желающих.

– В субботу меня не будет в городе.

– Тогда извините. – Откусив огромный кусок сандвича, он вновь повернулся к экрану компьютера.

– Сколько там спален? – Я вытащил бумажник.

– Две.

У Гектора четверо детей. Новые апартаменты наверняка просторнее прежних.

– А как насчет платы?

– Семьсот пятьдесят в месяц.

Стодолларовую бумажку парень заметил сразу.

– Вот что, дружище. Дай мне ключ, я взгляну на квартиру и через десять минут буду здесь. Никто ни о чем не узнает.

– Я же сказал, у нас целый список. – Недоеденный сандвич лег на картонную тарелку.

– В компьютере? – Я кивнул на экран.

– Да. – Парень вытер губы.

– Значит, его можно подкорректировать.

Парень отпер шкафчик, протянул мне кольцо с ключами и проворно вырвал сложенную купюру.

– Десять минут.

Квартира находилась рядом, на первом этаже трехэтажного корпуса. В нос ударил резкий запах свежей краски. Разгар ремонта: посреди гостиной стремянка, кисти на длинных ручках и ведра с побелкой. На ступеньках стремянки аккуратно сложена рабочая одежда. Полки и ящики шкафов зияют пустотой, в углах ни пыли, ни паутины, удручающе чисто под кухонной раковиной. Даже в ванной и туалете ни пятнышка. Квартира стерильна, как операционная.

От мысли обнаружить хоть какие-то следы пребывания семейства Палмы отказался бы и самый искушенный эксперт.

Вернувшись в контору управляющего, я бросил ключи на стол.

– Ну как?

– Тесновата. Но в любом случае благодарю за содействие.

– Хотите денежки назад?

– Ты учишься?

– Ага.

– Оставь себе.

– Спасибо.

На выходе я обернулся:

– Новый адрес Палма не оставил?

– Вы же вместе работаете.

– Ах верно.

Глава 22

В среду с утра был легкий морозец. Я подошел к конторе около восьми. На ступеньках сидела женщина. Мне показалось, что она провела здесь ночь, укрываясь от ветра, и закоченела. Однако при виде меня незнакомка резво вскочила.

– Доброго утречка.

– И вам того же. – Я улыбнулся и завозился с замком.

– Вы юрист?

– Да, мэм.

– Для таких, как я?

Мне стало ясно: дома у женщины нет. Это было все, о чем мы спрашивали у человека, обратившегося к нам впервые.

– Да, мэм. Прошу вас. – Я распахнул дверь.

Внутри оказалось холоднее, чем на улице. Я покрутил регулятор температуры на батарее. Похоже, она висела под окном ради собственного удовольствия. Я отправился варить кофе. Предложенный черствый пончик дама съела в мгновение ока.

Мы расположились в большой комнате, по соседству со столом Софии. Два высоких картонных стаканчика согревали нам руки. Женщина склонилась над кофе, будто пыталась каждой клеткой вобрать последнее в своей жизни тепло.

– Как вас зовут? – спросил я ее. Зная имя, куда проще общаться.

– Руби.

– Я Майкл. Где вы живете, Руби?

– Да где придется.

Ее одежда состояла из лыжного костюма серого цвета, толстых коричневых носков и грязно-белых кроссовок неизвестного производства. Худа, как щепка, глаза заметно косят. Возраст – лет тридцать – сорок.

– Руби, – улыбнулся я, – мне нужно знать, где вас при случае можно застать. В приюте?

– Жила одно время, но потом ушла. Меня там чуть не изнасиловали. Нашла машину.

Никакой машины у конторы я не заметил.

– У вас есть машина?

– Ну да.

– Вы водите ее?

– Она не для езды. Я в ней сплю.

Я предложил Руби перейти в мой кабинет, где батарея, слава Богу, подавала слабые признаки деятельности, и предусмотрительно закрыл дверь. Вот-вот с грохотом, как стихийное бедствие, должен был появиться Мордехай.

Руби уселась на краешек складного стула и водрузила стаканчик на стол.

– Чем я могу вам помочь, Руби? – Я вооружился блокнотом и ручкой.

– Они забрали у меня сына, Терренса. Ему всего шестнадцать.

– Кто забрал?

– Город. Опекуны.

– Где он сейчас?

– У них.

Резкий голос, быстрые ответы. Я понял, нервы у Руби напряжены до предела.

– Успокойтесь. Расскажите о Терренсе поподробнее.

Не глядя мне в глаза, сложив ладони домиком над дымящимся кофе, Руби поведала свою незамысловатую историю.

Несколько лет назад, Терренсу было около десяти, они жили в скромной квартирке. За торговлю наркотиками Руби на четыре месяца угодила в тюрьму, сын отправился к тетке. Выйдя на свободу, Руби забрала Терренса. Снимать квартиру было не на что. Пришлось ночевать в машинах, брошенных зданиях или, когда тепло, под мостами; зимой мать с сыном иногда устраивались в приюте. Терренсу чудом удавалось посещать школу. Руби просила деньги у прохожих, торговала собой (на ее языке это называлось «пошалить»), украдкой сбывала знакомым пакетик-другой крэка. Она не чуралась никакого заработка, лишь бы сын не голодал, был более или менее прилично одет и не бросал учебу.

Не выходило у Руби одно – победить привычку к зелью. Она забеременела, ребенка, родившегося с серьезнейшими дефектами, город ей не оставил.

Никаких материнских чувств к потерянному младенцу Руби не испытывала, главным был Терренс. Когда органы опеки несовершеннолетних заинтересовались его судьбой, она решила спрятать сына. Некогда Руби служила у Роулэндов. Дети еще не старой супружеской пары разъехались по стране. Муж и жена занимали небольшой особняк неподалеку от Университета Говарда. Руби предложила пятьдесят долларов в месяц, чтобы они позволили Терренсу жить в крошечной спальне над задним крыльцом. Поколебавшись, Роулэнды согласились – тогда, по словам моей клиентки, они были людьми добрыми. Раз в сутки Руби разрешалось видеться с сыном – вечером, один час. Школьные учителя стали чаще хвалить мальчика, и мать имела основание гордиться собой.

Руби перебралась поближе к Роулэндам: нашла общественную кухню и приют, присмотрела новый сквер и брошенный в переулке автомобиль. Ежемесячно она откладывала небольшую сумму и не пропускала свидания с сыном. На сей раз ее посадили то ли за проституцию, то ли за сон на скамейке, она не помнила.

Руби очнулась в отделении для наркоманов в окружном госпитале, куда ее, потерявшую сознание, доставила вызванная кем-то из прохожих «скорая». Предстоял курс лечения, но, соскучившись по Терренсу, она сбежала из госпиталя.

Поневоле пропустив неделю, Руби пришла навестить сына. Терренс, уставившись на живот матери, спросил, беременна ли она. Да, похоже, вновь залетела, спокойно призналась Руби. От кого? Да кто ж его знает! Терренс принялся кричать и сыпать такими проклятиями, что прибежали Роулэнды и попросили Руби уйти.

Весь период ее беременности Терренс игнорировал мать. Господи, какой пыткой это было: спать в брошенных машинах, просить милостыню на еду, считать часы до свидания, приходить и видеть, как мальчик, демонстративно не поднимая головы, готовит уроки!

Здесь Руби не выдержала и расплакалась. Решив, что слезы помогут ей снять напряжение, я делал записи в блокноте и слушал, как за стеной громко топающий Мордехай пытается спровоцировать Софию на традиционную перебранку.

Третьего ребенка у Руби тоже забрали, сразу после родов. Выйдя на четвертый день из палаты, она вернулась к привычным занятиям.

Учеба давалась Терренсу легко, он с интересом занимался математикой и испанским, неплохо играл на тромбоне и принимал участие в любительских спектаклях. По окончании школы мальчик надеялся поступить в военно-морскую академию. Мистер Роулэнд был когда-то военным.

Однажды вечером мать пришла на свидание с сыном в таком состоянии, что миссис Роулэнд не выдержала: либо Руби лечится, либо ей откажут от дома. В таком случае, заявила Руби, она забирает сына. Терренс ответил, что от Роулэндов он никуда не уйдет. На следующий день Руби ждал чиновник из органов опеки. Роулэнды заранее обратились в суд с просьбой об усыновлении мальчика, прожившего с ними три года. Матери отказали даже в праве видеться с Терренсом – пока она не избавится от наркомании.

С тех пор прошло три недели.

– Я хочу видеть сына. Мне плохо без него.

– Вы лечитесь? – спросил я.

Прикрыв глаза, она отрицательно покачала головой.

– Почему?

– Нет мест.

Я не имел ни малейшего понятия, как бездомные наркоманы попадают в лечебницы. Что ж, придется выяснить. Я вообразил Терренса в уютной теплой комнате, сытого, чисто одетого, готовящего уроки под присмотром мистера и миссис Роулэнд, любящих его почти так же, как Руби. Вот они завтракают, и мистер Роулэнд, забыв про утреннюю газету, гоняет мальчика по испанской грамматике. Да, у Терренса все складывается в высшей степени благополучно – в отличие от моей клиентки, чья жизнь превратилась в ад.

Теперь Руби хотела, чтобы я помог ей вернуть сына.

– Насчет мест я выясню, но на это потребуется время, – сказал я, не представляя, сколько именно. В городе, где не менее пятисот семей дожидаются очереди пожить в приютской клетушке, больничные койки для наркоманов наверняка наперечет. – Пока вы не забудете о зелье, Терренса вам не видать, – добавил я как можно мягче.

Руби молчала; в глазах у нее блестели слезы.

Мир, в котором она жила, я совершенно не знал. Где достают наркотики? Во что это обходится? Сколько раз в день Руби нужно принять дозу? Как долго длится лечение? Есть ли вообще шанс избавиться от десятилетней привычки? Что делает город с детьми от наркоманов?

У Руби не было ни документов, ни адреса – ничего, кроме рвущей душу боли. Выговорившись, она спокойно сидела на стуле, а я гадал, как ей намекнуть, что у меня есть и другие дела. Кофе был выпит.

Проблему решил пронзительный голос Софии: я подумал, будто к нам ворвался какой-нибудь Мистер с пистолетом, и выскочил в большую комнату.

Пистолет в самом деле присутствовал, но не у Мистера. Посреди комнаты стоял лейтенант Гэско собственной персоной. Трое его подручных в форме обступили стол Софии, которая онемела от возмущения. Двое других, в свитерах и джинсах, с интересом ждали развития событий поодаль. Вышел из своей каморки и Мордехай.

– Привет, Микки, – повернулся ко мне Гэско.

– Какого черта?! – От рева Мордехая содрогнулись стены. Один из копов в испуге схватился за револьвер.

– Мы должны произвести обыск. – Гэско шагнул к Мордехаю и протянул ордер. – Мистер Грин, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– Что вы собираетесь искать? – спросил я у Гэско.

– Все то же. Отдайте сами, и мы с радостью уберемся вон.

– Его здесь нет.

– О каком досье идет речь? – глядя в постановление на обыск, осведомился Мордехай.

– Дело о выселении, – пояснил я.

– Вызова в суд я так и не дождался, – уронил Гэско. В двух полисменах я узнал Лилли и Блоуэра. – А как обещали!

– Проваливайте отсюда! – обрела голос София, заметив шагнувшего к ней Блоуэра.

– Послушайте, леди, – презрительно произнес Гэско, которому не терпелось проявить власть, – есть два выхода из создавшегося положения. Первый – вы опускаете свою старую задницу на стул и не издаете больше ни звука. Второй – мы надеваем на вас наручники, и следующие два часа вы проводите в полицейском фургоне.

Лилли пошел вдоль стен, заглядывая в каморки. Сзади ко мне неслышно приблизилась Руби.

– Расслабься, – посоветовал Мордехай Софии.

– Что наверху? – спросил Гэско.

– Архив, – ответил Мордехай.

– Ваш?

– Да.

– Его там нет, – предупредил я. – Вы теряете время даром.

– Значит, даром, – согласился лейтенант.

Новый посетитель распахнул дверь и при виде полицейской формы попятился. Я предложил Руби присоединиться к нему. Она ушла. Мы с Мордехаем закрылись у него в кабинете.

– Где досье? – негромко спросил Грин.

– Его здесь нет, клянусь. Это вопиющий произвол.

– Ордер оформлен по всем правилам. Имела место кража, и вполне резонно предположить, что досье находится у того, кто его похитил.

Мне хотелось выдать что-нибудь сногсшибательное, эдакий юридический перл, чтобы от копов и следа не осталось, но ничего хорошего на ум не приходило. Я почувствовал жгучий стыд за то, что спровоцировал обыск в конторе.

– А копию ты сделал?

– Да.

– Не хочешь вернуть оригинал?

– Не могу. Это будет равнозначно их оправданию. Строго говоря, у них нет стопроцентной уверенности, что досье у меня. Кроме того, если я верну оригинал, они сообразят, что существует копия.

Почесав в бороде, Мордехай согласился. Мы вышли из кабинета в тот момент, когда Лилли неловким движением обрушил на пол гору папок со стула. София опять закричала, на нее заорал Гэско. Оскорбление словом грозило перейти в оскорбление действием.

Я запер входную дверь – происходящее в конторе нашим клиентам лучше не видеть.

– Вот как мы поступим, – громко объявил Мордехай.

Полисмены неуверенно обернулись. Что ни говори, обыск в юридической конторе – совсем не то, что вечерний обход переполненных баров.

– Нужного вам досье здесь нет. Примите как данность. Можете смотреть любые папки, но не читать документов. Нарушать конфиденциальность не позволено никому. Договорились?

Подручные взглянули на Гэско, тот безучастно пожал плечами.

В сопровождении шести копов мы с Мордехаем прошли в мой кабинет. Я принялся выдвигать ящики стола. Гэско ехидно прошептал у меня за спиной:

– Чудненький офис.

Снимая со стеллажа папку за папкой, я подносил каждую к носу лейтенанта и ставил на место. С понедельника в моем производстве находилось не много дел.

Мордехай вышел. Когда Гэско оповестил, что обыск закончен, мы всей оравой вернулись в большую комнату. Мордехай говорил по телефону:

– Да, судья, благодарю вас. Да, лейтенант рядом. – Он с улыбкой протянул трубку Гэско: – С вами хочет пообщаться судья Киснер, тот самый, что выписал ордер на обыск.

Гэско скорчил мину, будто ему предстояло дотронуться до прокаженного.

– Лейтенант Гэско слушает. – Трубка не касалась уха.

– Джентльмены, – обратился Мордехай к полицейским, – вы имеете право обыскать только эту комнату. В кабинеты вам доступа нет. Распоряжение судьи.

– Да, сэр, – буркнул Гэско и положил трубку.

Около часа мы наблюдали, как копы рылись в столах. Давно сообразив, что обыск никаких результатов не даст, они явно играли у нас на нервах, медленно снимая с полок папки и сборники законов, покрытые толстым слоем пыли. Кое-где пришлось потревожить паутину. Каждая папка имела отпечатанное или написанное от руки название. Двое копов под диктовку Гэско записывали заголовки в блокноты. Долгая и безнадежно скучная процедура.

Столом Софии они занялись в последнюю очередь. София сама, тщательно выговаривая каждую букву, продиктовала им названия своих папок. Полисмены старались держаться от нее подальше. Ящики стола София выдвинула ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель можно было увидеть содержимое. Шкафчик с ее личными вещами не заинтересовал никого. Я был убежден, что в нем она держит целый арсенал.

Из конторы копы ушли не попрощавшись.

Я принес Софии и Мордехаю извинения за испорченное утро и скрылся в кабинете.