Текст книги "Свободу медведям"

Уход за мной

– Ну что ж, – произнес Зигги, – нам повезло, что бедняга Графф вырубился, не то бы он поднял крик, пока я стягивал с него штаны.

– Но вы делали это осторожно, да? – спросила Галлен.

– Разумеется, детка! – ответил Зигги. – Я засунул его в ванну прямо в штанах и проделал всю операцию под водой, – продолжил он. – После чего выпустил воду и оставил его лежать в ванне.

Но мне все еще казалось, будто я под водой, к тому же я ничего не видел. Вокруг меня были твердые, высокие стены, а мои ноги обволакивал ил.

– О, помогите! – прошептал я, но не единый проблеск света не нарушил темноты вокруг.

А Зигги продолжал говорить:

– Потом я смазал полотенца той мазью, что дала мне ваша добрая тетушка, и спеленал его как Иисуса.

– Но где же он сейчас? – спросила Галлен.

– О, где я сейчас? – эхом повторил я.

– В ванне! – воскликнул Зигги, и резкий луч света от дверного проема полоснул по мне.

Я опустил глаза на свои ноги, на полотенца, обвивавшие меня от голеней до живота.

– Спит как сурок, – сказал Зигги.

– Вы не слишком туго спеленали его? – спросила Галлен.

– Мне кажется, что вам хочется взглянуть, – сказал Зигги. – В полотенцах ему легче, чем в одежде.

Их головы маячили над краем ванны, но все остальное оставалось невидимым – как если бы они стояли на полу на коленях, ибо их подбородки едва доходили до края.

– Встаньте! – заорал я. – Почему вы там прячетесь?

– О господи! – воскликнула Галлен.

– Совсем спятил, – сказал ей Зигги.

«Это чудовище ванной», – подумал я. Но вслух потребовал:

– Вытащите меня отсюда!

– Господи, Графф, – отозвался Зигги и потом пояснил Галлен: – Он тронулся умом. Ему нужно хорошенько выспаться.

Затем я наблюдал, как их тени склонились и словно приклеились к потолку и верхней части стены; они двигались по диагонали к дверному проему. Их тени становились все кривее и больше.

– Господи! – воскликнул я.

– Храни его Господь, – произнес Зигги, и они вышли из ванной комнаты.

Хотя не так уж тут и темно – вокруг меня были стены ванной, прохладные и гладкие на ощупь, и я мог ухватиться за край ванны обеими руками и подтянуть себя, если бы собрался выбраться наружу, – к тому же я все равно закрыл глаза.

Я настороженно заметался глазами по комнате, когда дверной проем высветился снова и со стены на потолок метнулась тень: став меньше, она перескочила на другую стену в тот самый момент, когда в дверном проеме пропал свет.

– Я вижу тебя, – сказал я тени. – Я знаю, что ты здесь, черт бы тебя побрал!

– Тихо, Графф, – прошептала Галлен.

– Хорошо, – согласился я, вслушиваясь, как она подходит все ближе; ее голос звучал так, как если бы она находилась под ванной. Затем я ощутил на своей руке касание ее шелковой блузки. – Привет, Галлен, – сказал я.

– Как вы себя чувствуете, Графф?

– Я вас не вижу, – ответил я.

– Это хорошо, – сказала она. – Потому что я пришла сменить ваши повязки и перевязать вас как следует.

– О, но это мог бы сделать Зигги!

– Он бинтует слишком туго.

– Но я чувствую себя прекрасно.

– Вряд ли. Я сейчас сниму с вас старые полотенца и наложу настоящие бинты.

– Как мило, что вы здесь служите, – заметил я, и край ее косы коснулся моей груди.

– Ш-ш-ш, – велела мне она.

– Почему вы так далеко от меня внизу, Галлен?

– Да я ведь над вами, дурачок, – ответила она.

– Должно быть, это очень глубокая ванна.

– Она на подставке, поэтому так кажется.

Затем я почувствовал, как ее руки нашли мою грудь и легко заскользили по моим бедрам.

– Выгните спину, Графф.

Одно полотенце было размотано, так осторожно, что ее руки ни разу не коснулись меня.

– Еще раз, – потребовала она, и я снова выгнул спину для другого полотенца; теперь я ощутил себя голым до колен в холодной ванне. Когда она наклонилась, чтобы взять меня за пальцы ног, ее коса упала мне на колени.

– Мне щекотно от волос, – сказал я.

– Где?

– Щекотно, – повторил я, хватая косу обеими руками. Я прошелся косой по себе, и она потянула ее обратно.

– Прекратите, Графф.

– Я хочу видеть ваш затылок, – сказал я.

Она разматывала полотенца на моих лодыжках, и, когда дошла до места, где они прилипли к ожогам, ее движения стали очень медленными; слои полотенца слиплись и затвердели.

– Куда вы спрятали свою косу? – спросил я.

– Пусть вас это не волнует, – сказала она.

Теперь уже все полотенца были размотаны.

– Вы что, видите в темноте, Галлен?

– Нет, не вижу!

– Если бы вы могли видеть, то вы бы увидели меня…

– Еще бы!

– …розового и волосатого, как обезьяний детеныш.

– Очень трогательно, – фыркнула она. – Перестаньте.

Но я сумел высунуться из ванны и найти ее голову, сунуть руку ей под подбородок, скользнуть пальцами по горлу до того места, где она спрятала в блузку косу.

– Я хочу увидеть вашу шею сзади, – повторил я.

Сейчас она накладывала мне новую повязку, проворно и легко оборачивая меня марлей. Она перевязала только лодыжки, не пеленая мне ноги вместе, как это сделал Зигги.

– У меня есть чистое полотенце, чтобы вас прикрыть, – сказала она.

– Это полотенце чудовища?

– Выгнитесь, – велела она и обернула его вокруг меня так проворно, что меня словно обдало дуновением сквозняка.

– А теперь включите свет, – попросил я.

– Я не должна быть здесь, Графф, – сказала она. – Моя тетушка думает, что я взбиваю постели.

– Я только взгляну на вашу шею сзади, Галлен, – попросил я.

– И вы не будете меня хватать?

– Ну что вы!

– И сдергивать с себя полотенце?

– Разумеется, нет!

– Тетушка мне рассказывала, что какой-то мужчина так и поступил – в коридоре. Снял с себя полотенце прямо у нее на глазах.

Затем она приоткрыла дверь, впуская к нам яркий свет, потом наклонилась ко мне. Я прижал ее лицо к своим плечам и поднял ее тяжелую косу; я отвел вниз ее уши, продолжая смотреть.

Так и есть, в нижней части ее шеи осталось маленькое пятнышко от моего поцелуя.

– Ты же не сама это сделала, да? – выдохнул я.

– А ты не станешь меня хватать, да? – прошептала Галлен.

Я опустил руки на дно ванны и поцеловал ее за ухом дважды. А она легко дотронулась руками до моей груди, всего лишь кончиками пальцев – даже не положила на нее ладонь. Ее голова по-прежнему прижималась к моему плечу; она притронулась ко мне так осторожно, как только могла. Я почти не чувствовал ее веса. Она походила на длинную, слегка оглушенную рыбу – хладнокровную и спокойную, но трепещущую в руке.

– Мне пора, – сказала она.

– Почему я должен лежать в ванне? – спросил я.

– Думаю, вовсе не должен.

– А где Зигги?

– Собирает для тебя цветы.

– Собирает для меня цветы?

– Да, – подтвердила Галлен. – Он раздобыл вазу с водой и собирается наполнить ее лепестками форзиции.

Затем деревянный постамент под ванной скрипнул, и моя Галлен мелькнула через комнату, так же беззвучно, как и ее тень; яркий прямоугольник дверного проема сомкнулся со всех сторон, и мой свет исчез, словно капля воды в губке.

Долой из ванны, жизнь продолжается

 
Пресловутый Графф,
Повелитель Ванн,
Где плещутся нимфы.
Ловкач Графф,
Таящийся в Ванной лев,
Ведет к погибели невинных дев.
Бездонный Графф,
Злой Демон Ванн,
Поклонник зверей и нимф,
Ужасный Графф,
Спрятавшийся в Ванной петух,
Превращает девственниц в шлюх.
 
 
О, Графф!
Порочный, развратный Графф,
Подставляй хворостине свой белый зад,
Она научит тебя быть добрей.
 

Так пишет Зигфрид Явотник, бездарный поэт и тугой на ухо певец – собиратель лепестков форзиции в одолженную им вазу с водой.

Никто до этого не посвящал мне стихов, поэтому я сказал:

– Мне кажется, у тебя не все в порядке с рифмой.

– Тебе не следовало вылезать из ванны, – заметил Зигги. – Ведь ты мог запросто поскользнуться и разбить вдребезги свою глупую башку.

– Цветы просто великолепны, Зиг. Я хочу поблагодарить тебя за них.

– Ну, на самом деле они не только для тебя, – сказал он. – Они для нашей комнаты.

– Это очень красивая комната, – сказал я.

У нас было большое, забранное железной решеткой окно с глубоким выступом; распахнутое настежь, оно впускало в комнату шум водопада. Окно выходило во двор замка, из него мы могли видеть свой мотоцикл, припаркованный под самым пышным кустом форзиции, – великолепный остов совершенного механизма, такого нелепого в желтых цветах сада.

В комнате стояло две отдельные кровати, отгороженные друг от друга резной подставкой для журналов. Одна постель была разобрана: простыня откинута без единой морщинки, подушки высоко взбиты.

– Это ты разобрал мне постель, Зиг?

– Нет, Графф, не я. Я уверен, это твоя нимфетка или ее добрейшая тетушка.

– Ее тетушка и вправду добра?

– Премилая старушенция, Графф, – сама доброта. Ты только глянь, она одолжила мне вазу для цветов!

– Это хорошо, – сказал я.

– Почти задаром, – кивнул Зигги. – За сущий мизер.

– Какой мизер? – удивился я.

– За мое терпеливое отношение к ее вопросам, – пояснил Зигги. – Откуда мы да как мы сюда приехали. И почему мы сюда приехали. И чем мы зарабатываем себе на жизнь.

– Зарабатываем?

– Зарабатываем, Графф. Именно так.

– Это еще тот вопрос, да?

– И не самый заковыристый из тех, что интересовали ее, Графф. Она хотела знать, кто из нас положил глаз на Галлен.

– Да, – протянул я, – она и впрямь добрейшая душа.

– Так что мне пришлось успокоить ее на этот счет, – добавил Зигги. – Я сказал ей, что мы законченные гомики и что ей незачем волноваться на этот счет.

– Черт тебя побери! – воскликнул я. – Ну и что она после этого сделала?

– Одолжила мне свою вазу, – ответил Зигги, – так что я смог набрать для тебя цветов.

Сбить со следа

– Я фрау Тратт, – представилась тетя Галлен. – Мы с вами не познакомились, поскольку вас сразу внесли внутрь.

– Как невежливо с моей стороны, фрау Тратт, – повинился я.

– Как ваши ноги? – спросила она.

– Они получили надлежащий уход, – ответил я.

– Я как следует позаботился о моем Граффе, – сказал Зигги.

– О, я вижу, – протянула тетушка Тратт и покинула нас, оставив изучать меню.

Столовая в гастхофе «Шлосс Вассерфал»[6]6
  «Замок у водопада» (нем.)


[Закрыть] выходила окнами на плотину, что придавало тошнотворный, вызывающий приступ желчи привкус еде и питью. Громадный водопад изрыгал на окна слюну, которая размытым потоком стекала по стеклу. В моем желудке все перевернулось и едва не вырвалось наружу.

– Что-то не видно Галлен, – сказал я.

– Наверное, она в нашей ванной, Графф. Ждет тебя.

На улицах зажглись фонари, хотя до наступления темноты оставался еще серый вечерний час. Уличный свет окропил пятнами водопад, проникая сквозь поток там, где он изгибался дугой и падал вниз; река удерживала мириады крошечных разноцветных очертаний отраженного города.

– Если только она не узнала от тетушки, что ты не интересуешься девушками, – продолжил Зигги.

– За что я должен быть благодарен тебе, – сказал я. – Теперь мне придется все объяснять.

– А, Графф! Ты увидишь, что объясняться по такому щекотливому вопросу не так-то просто.

– Она все равно этому не поверит.

Мерцающие огни магазинов перекрывали реку; башни раскачивались ниже по течению и опрокидывались в водопад.

– Вы не голодны? – спросила тетушка Тратт.

– Я сыт одним лишь здешним воздухом, – откликнулся я.

– Ах, фрау Тратт, – произнес Зигги. – Когда ты влюблен, то аппетит пропадает.

– Ну-ну, – проговорила тетушка Тратт и забрала от нас меню.

– Мне кажется, тебе не следует перегибать палку, Зиг.

– Но, Графф! Я хочу сбить почтенную мадам с твоего следа.

– Но она выставит нас на улицу из своего гастхофа.

– Мы не можем этого допустить, – сказал он. – И твоя крошка Галлен тоже не может этого допустить.

Изножье твоей кровати

Но в ванной комнате моей Галлен не оказалось, поэтому Зигги решил принять ванну.

– Если ты ничего не имеешь против, – съязвил он.

– Буду счастлив за тебя, – парировал я.

Я сидел у оконного выступа, пока он нежился и что-то напевал в ванной; он шлепал по воде ладонью, производя резкие всплески.

Двор был полон нежно-желтых и зеленых красок; сумерки все еще оттягивали свой приход и не торопились сгущаться. Водопад окутывал замок таинственным туманом, и я ощущал на лице влажный воздух.

– Спускайся вниз, Графф, – позвала меня Галлен.

– Где ты? – крикнул я в сад.

– На твоем мотоцикле, – ответила Галлен, но я видел лишь мотоцикл, нескладный и грубый, как старый бык, под кустом форзиции. Он угрюмо таился в волшебном вечернем свете. Моей Галлен поблизости не было.

– Тебя там нет! – крикнул я. – Я вижу.

– Да нет же, я под окном. Мне виден твой подбородок.

– Тогда покажись.

– Я голая, – откликнулась Галлен. – На мне ничего нет.

– Ну да? – не поверил я.

– Спускайся, Графф.

– На мне тоже ничего нет, – сказал я.

– О, так я и поверила. – И она выступила туда, где я мог видеть ее, в блузке с длинными рукавами, заканчивающимися рюшами, и в фартуке с оборками.

«Господи, да ей не больше четырнадцати!» – подумал я.

– И твоя тетушка тоже с тобой? – спросил я.

– Ну конечно же нет, – ответила она. – Спускайся.

Так что я в мгновение ока выскочил в покрытый колючим ковром коридор. Канделябры раскачивались над головой, утомленно подмигивая, как если бы они устали наблюдать тайные вечерние интриги, которые плелись под ними. И местная футбольная команда, красующаяся в рамках на стене в застывших позах, выразила мне свое неодобрение; год за годом их лица не менялись. Был год, когда все они сбрили усы. Были военные годы, когда набирались женские команды, но праведное выражение физиономий спортсменов оставалось прежним, несмотря ни на что. Были там лица, видевшие вас ранее, видевшие бесчисленное множество искателей приключений и влюбленных, крадущихся по коридору, и они осуждали их всех. Нетерпеливые пальцы ног заставляли вздрагивать натренированные ноги спортсменов. Они наверняка оставили бы свои рамки, чтобы дать мне пинка, если бы уже достаточно не насмотрелись на подобное.

Замок благополучно выпустил меня наружу, и Галлен спросила:

– Кто тут?

– Ярко-розовый Графф, – сказал я, – сияющий и голенький, как Иисус-дитя.

– А ну, покажись, – велела она.

Я увидел ее в виноградной лозе около стены; она нырнула под выступ окна и поманила меня рукой.

– Иди сюда, – сказала она. – Иди сюда, Графф.

Мы завернули за угол замка; нас встретила густая водяная пыль водопада. Шум падающей воды заглушал стрекотание сверчков, а освещенные со стороны речного берега бойницы Вайдхофена разрезали на узкие полосы пенящийся водоворот ниже плотины.

– Мне кажется, я тебя так давно не видела, Графф, – сказала Галлен.

Я сел рядом с ней, наши спины упирались в стену замка, ее плечо слегка касалось моего. Ее коса была уложена в кольцо на голове, она погладила ее перед тем, как посмотреть на меня.

– Как я перевязала твои ноги?

– О, я почти здоров, Галлен. Можно я еще раз посмотрю на твою шею?

– Почему бы нам просто не поговорить?

– У меня нет слов.

– Но ты должен попытаться, – усмехнулась она.

– Как бы мне хотелось, чтобы наши комнаты были рядом, – попытался я.

– Я тебе ни за что не скажу, где моя комната.

– Тогда я буду заглядывать во все подряд.

– У тети у изножья кровати спит собака.

– А кто спит у твоей?

– Если бы я знала, что ты останешься здесь надолго, то я бы завела льва. Вы долго пробудете здесь, Графф? – спросила она.

– Наши дороги выбирает судьба, – изрек я.

– Если бы я была уверена, что вы задержитесь подольше, я бы сказала тебе, где моя комната.

– А твоя тетушка дает за тобой приданое?

– Не думаю, что ты останешься хотя бы еще на день.

– Куда бы ты хотела поехать во время свадебного путешествия? – спросил я.

– А куда бы ты повез меня?

– В кругосветное путешествие в ванне! – ответил я. – В огромной ванне.

– И Зигги поехал бы с нами?

– Ну да, – ответил я. – Я не умею водить мотоцикл.

– Вот, – сказала она. – Видишь мою шею? Твое пятно начало исчезать.

Однако было слишком темно, чтобы я мог разглядеть; я развернул ее плечи и притянул к себе спиной. О, она никогда не наваливалась на меня своим весом! Она сидела прямо, слегка отстранясь, когда я поцеловал ее.

– Ты возобновишь его, Графф.

– Покажи мне свои волосы распущенными, – попросил я, и она подняла руки, чтобы распустить косу; под пальцами я ощутил длинную, твердую линию ее ключицы, образовавшую прямой угол с плечами, когда она подняла вверх руки. – О, ты такая костлявая, Галлен, – сказал я.

Она уронила косу на плечи и распустила конец узла. Потом отвела в сторону густые пряди своих волос, запустив в них пальцы и дав им свободно упасть и политься потоком в клубах водяных брызг водопада – они походили на золотистый сок.

– Потому что мне нечем прикрыть свои косточки, – сказала она. – Я давно уже не поправляюсь.

– О, с того времени, как ты была толстушкой, прошла целая вечность.

– Ты целуешь или кусаешь? – спросила она.

– И все же ты слегка округлилась, – сказал я, обнимая ее за талию и трогая пальцами ее плоский живот. Она, казалось, слегка съежилась под моими руками, и я почувствовал, будто проваливаюсь в нее.

– Ты меня пугаешь, Графф, – сказала она. – Ты просто хочешь меня напугать.

– Да нет же.

– А этот твой дружок, Зигги… Он хочет напугать тетушку.

– Неужели?

– Да, причем нарочно. Потому что он все врет. Неужели я не догадалась бы, если бы с тобой было что-то не так?

– О, догадалась бы?

Ее волосы спутались, оставив обнаженное место за ухом. Поэтому я поцеловал ее туда, и она слегка отодвинулась и откинулась назад, положив мои руки себе на бока.

– Потрогай мои косточки еще, – прошептала Галлен. Она расслабилась, но потом снова напряглась, отскочила от меня и поднялась. – О, Графф, – сказала она. – Ты не должен думать, будто все, что я делаю, я делаю с умыслом. Я сама не знаю, что я делаю.

– Не бойся того, о чем я могу подумать, – ответил я.

– Ты ведь замечательный парень, правда, Графф? – спросила она. – Даже если ты немного пугаешь меня, да?

– Ярко-розовый Графф, – сказал я. – Для тебя.

На другом берегу реки вспыхнули яркие всполохи, заливая сад мертвенно-желтым светом. Гром прогремел сухо и раскатисто, доносясь откуда-то издалека, оттуда, где я не жил. В свете молнии волосы Галлен отсвечивали ярко-рыжим.

Она поспешила вдоль стены к углу замка. Добравшись до края, подождала, пока я приближусь к ней. Я снова обнял ее за талию, и она припала ко мне.

– Мои милые косточки, – прошептал я.

Мы заглянули во двор. Несколько освещенных окон отбрасывали на лужайку яркие квадраты света и крестообразные штрихи от решеток. На фоне одной из таких клеток я заметил голову Зигги с заложенными за голову руками.

– Что это? – спросила Галлен.

– Зигги делает наклоны, – пояснил я.

О нет, он делал что-то другое. Он держался за оконную решетку, вытянул руки и ухватился за ее края и, казалось, намеревался протиснуться наружу, во двор, как некий ночной зверь, проверяющий на прочность свою клетку.

– Он вовсе не делает наклоны, – возразила Галлен.

– Это упражнение на растяжку рук, – сказал я.

И я поспешил увлечь ее под другой оконный выступ; у дверей замка я неожиданно, слегка смазав, поцеловал ее в губы.

– Нам нужно быть поосторожней с твоей тетушкой, – сказал я ей и первым вошел в замок.

Пробудился ли интерес у футбольных игроков? Вспыхнул ли свет в их глазах, которые перестали светиться с того момента, как их вставили в рамки и повесили на стену?

Однако из-под моей двери свет не выбивался, и я долго ждал в коридоре, вслушиваясь в притворное храпение моего друга Зигги.

Выдержка из Пророчества:

 
Поедешь ли ты со мной?
Путы сибаритов по-прежнему
Сулят сытость и покой.
 
 
Будешь ли ты всегда
Легкой добычей для льстецов?
 
 
Признаешь ли ты,
Что существует бесконечная преданность?
 
 
Поедешь ли ты со мной?
Пока сибариты спят,
Их путы разорвать мы сможем с тобой.
 

– Ты скорее соня, чем поэт, – заявил я. – Мне кажется, тебя больше волнует возможность всхрапнуть.

– Тебя что, гром разбудил, Графф?

– Я читал твои стихи при свете молнии.

– А! – протянул он. – Свет истины осветил твой путь.

– И позвал тебя?

– Я сунул нос куда не следовало, – признался он.

– Из окна, Зиг? Повис на решетке, да? Попробовал ее на прочность, да?

– Поначалу нет, – сказал он. – Поначалу я просто ждал, когда старушка Судьба появится в сумерках и даст мне возможность рассмотреть ее получше.

– Слушал шум дождя, Зиг. Ты и к этому приложил руку, да?

– Ничего подобного, Графф. Этот дождь – недоразумение. И все случившееся – это лишь недоразумение, с которым следует считаться.

– Хотел бы я тоже взглянуть на Судьбу, – заметил я. – Я должен знать ее в лицо.

– Так ты ее трахнул, Графф?

– Нет, – признался я.

– Ты пожалел ее юность, – сказал он.

– Когда мы уезжаем, Зиг?

– А, слезное прощание! Когда ты сможешь сбежать подальше?

– Да пошел ты к черту, Зиг. А теперь я хочу хоть немного вздремнуть.

– Так Графф желает спать! – заорал он и сел на кровати, прижимая к себе подушку. – Ну так спи.

– Сам спи, – огрызнулся я.

– Как вулкан, Графф! Старина Зигги спит как вулкан.

– Мне плевать, как ты спишь, – сказал я.

– Ну да, плевать, Графф. Тебе плевать, моя душка!

– О господи! – воскликнул я.

– Он в ванной, Графф, – заявил Зигги. – Готовит нам обоим завтрашний день.