Текст книги "Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика (сборник)"

– Один глупец-адвокат выболтал, что видел нас на платформе. А мне вот казалось, что вы, наоборот, расскажете об этом.

Это странное совпадение заставило их посмотреть друг на друга, и Рэмпол вновь увидел в ее глазах огонек и почувствовал легкий дурман. Затем он воскликнул: «Ха!» так, как это делал Фелл, и они оба рассмеялись. Она продолжила низким голосом:

– Вчера я была в дурном расположении духа… Лондон ведь такой большой. И все как-то не ладилось. Мне хотелось с кем-нибудь пообщаться. А затем вы налетели на меня, да еще и такой симпатичный. Вот и все.

У Рэмпола возникло желание кого-нибудь по-дружески ущипнуть. Внутри себя он дал волю эмоциям. У него появилось ощущение, что кто-то вкачивает воздух в его грудь.

Он намеренно не без лести, хотя, признаться, довольно естественно произнес:

– Я очень рад, что все так вышло.

– И я.

– Правда?

– Да.

– Хах! – воскликнул Рэмпол, набирая воздух в легкие.

Впереди раздавался тонкий голос миссис Фелл:

– Азалии, петуньи, герань, мальвы, жимолость, элегантины! – Ее голосок напоминал голос диктора, объявляющего поезда. – К сожалению, я не могу их увидеть из-за близорукости, но знаю, что они здесь.

Как-то многозначительно улыбаясь, она приковывала к себе внимание пришедших и просила всех садиться.

– О, Гидеон, ты же не собираешься пить свое ужасное пиво?

Доктор Фелл стоял, наклонившись над ручьем. Тяжело дыша и опираясь на трость, он уже извлек из воды несколько бутылок, усыпанных бисером капель.

– Заметьте, мистер Рэмпол, – сказал пастор своим обычным голосом, – я всегда считал, что хорошим доктором не может быть француз. Эта варварская привычка пить пиво, когда все пьют чай… Это нехорошо, и, понимаете, это ведь пошло не из Англии!

Доктор Фелл посмотрел на него со злобой.

– Сэр, – сказал он, – позвольте вам возразить, что как раз чаепитие – это не английская традиция. Я хочу, чтобы вы прочли приложение к моей книге, страница восемьдесят шесть, глава девять, посвященное таким ужасным напиткам, как чай, какао или крем-сода. Вы обнаружите, что чай пришел к нам из Голландии в 1666 году. Из Голландии, злейшего врага в те времена! И там этот напиток называли «водой с сеном». И те же французы не любили его. Пэтин называл чай l’impertinente nouveaut de siecle[4]4
  Наглая новинка столетия (фр.). (Примеч. пер.)


[Закрыть], а доктор Данкан в своем «Трактате о горячих напитках»…

– И ты говоришь это пастору в лицо? – гневно перебила его миссис Фелл.

– А? – переспросил доктор, восприняв реакцию жены в штыки. – Что, дорогая?

– Я о пиве, – ответила миссис Фелл.

– О, черт! – сказал доктор с яростью. – Прошу меня простить. – Затем, повернувшись к Рэмполу, он добавил: – Не хотите ли выпить со мной немного пива?

– Почему бы и нет, – ответил тот. – С удовольствием.

– Да еще и холодное, прямо из воды. Вы оба запросто можете подхватить пневмонию, – сказала миссис Фелл.

Похоже, что пневмония была для нее чем-то вроде идеи фикс.

– К чему это все приведет, мне не понятно. Может, еще чаю, мистер Сондерс? Печенье тоже перед вами. Здесь где угодно можно подхватить пневмонию, а этому бедному молодому человеку придется еще провести время в комнате надзирателя, где царят страшные сквозняки. Он с легкостью может заболеть пнев…

Она неожиданно замолчала, и наступила тишина.

Затем Сондерс стал говорить как ни в чем не бывало. Он завел разговор о цветах, показав на клумбу с геранями; похоже было, что он хочет изменить ход своих мыслей, а не просто сменить тему разговора. Доктор Фелл вступил в дискуссию, искоса поглядывая на жену. Та была сама непосредственность, когда затрагивала темы, на которые не принято говорить. Но некая тревога все равно охватила компанию, сидящую под лимонным деревом.

Легкое розоватое сияние окутывало сад, хотя должно было быть светло еще по крайней мере несколько часов. С запада проникали через ветви серебристые лучи света, все казалось необычайно четким. Все присутствовавшие, в том числе и миссис Фелл, смолкли, уткнув взгляды в чайный сервиз. Заскрипело плетеное кресло. Откуда-то издалека доносилось бряцание и звон колокольчиков. В воображении Рэмпола нарисовались коровы на бескрайнем лугу, которые в сумраке бредут домой. Звон насекомых наполнил воздух.

Дороти Старберт вдруг нарушила молчание:

– Какая же я глупая! – сказала она. – Я совсем забыла, мне ведь нужно сходить в деревню и купить сигарет, пока не закрылась лавка.

Она непринужденно улыбнулась всем, но никому персонально. Ее улыбка теперь была скорее маской. Затем она взглянула на часы:

– Так божественно у вас здесь. Миссис Фелл, вам просто необходимо побывать у нас в замке в ближайшее время. – А затем она так же естественно обратилась к Рэмполу: – Не хотите ли прогуляться со мной? Вы ведь еще не были в нашей деревне? Там, например, есть церковь в раннем готическом стиле, как мистер Сондерс уже вам сообщил.

– Да, все верно. – Священник, казалось, смутился, затем он посмотрел на них и по-отцовски махнул рукой. – Идите, конечно. А я вот выпью еще чашку чая, если миссис Фелл будет так любезна. Здесь замечательно… – Он посмотрел на хозяйку. – Боюсь, что я у вас могу разлениться.

Он самодовольно откинулся на стуле и, кажется, пробормотал: «Эх, когда-то и я был молод!» – но у Рэмпола сложилось впечатление, что молод он не был никогда. Его сразила мысль, что это отеческое отношение старого лысеющего мужчины к Дороти Старберт (лишь в разгоряченных мыслях Рэмпола) имеет под собой не столько или не только религиозное основание. Но почему, черт побери?! Ему припомнилось даже, как пастор слегка обнимал ее за плечи, когда они шли лугом…

– Мне захотелось уйти оттуда, – сказала девушка, часто дыша.

Их шаги быстро шуршали по траве.

– Мне хочется прогуляться… Быстрее.

– Я так и понял.

– Когда ты гуляешь, – начала объяснять она тем же прерывающимся голосом, – ты чувствуешь себя свободным. Тебе не надо оставаться в напряжении, словно ты, как жонглер, держишь в воздухе сразу несколько предметов и боишься упустить хоть один. Ох!

Им предстояло спуститься на темный луг, где высокая трава должна была заглушить их шаги. Их передвижение нельзя было услышать, зато они довольно явственно различили чей-то говор неподалеку. Неожиданно один голос стал слышен отчетливо. Он пронесся в легком воздухе, и вот что они услышали:

– Ты знаешь это слово не хуже меня. Это слово виселица, оно тебе хорошо известно.

Кто-то засмеялся. Дороти Старберт остановилась. Острый профиль ее лица на фоне темно-зеленой травы выражал страх.

Глава 4

– Мне кажется, нам надо поторопиться, чтобы застать продавца, – быстро сказала девушка. Ей пришлось повысить голос, чтобы ее было слышно. – О боже! Уже больше шести часов! Но если мы вдруг не успеем, я думаю, он оставит мне пачку сигарет… Здравствуй, Мартин!

Она ступила на дорогу, приглашая Рэмпола за собой. Голоса вдалеке теперь смолкли. Тощий молодой человек повернул к ней голову. Все в нем выдавало человека избалованного, с чувством собственного достоинства. Очевидно, он нравился женщинам. У него были темные волосы и презрительная улыбка. Еще он был немного пьян, поэтому слегка покачивался. За ним Рэмпол увидел пыльную тропинку, которая вилась серпантином.

– Привет, Дот! – ответил он. – Зачем же так неожиданно подкрадываться к человеку?

Он пытался говорить с американским акцентом. Взяв под руку друга, шедшего с ним, он явно стремился выказать достоинство или гордость. Друг же его, очевидно, состоял с ним в родстве. Некоторые черты их сходства были достаточно грубыми, а некоторые, напротив, очень деликатными. Одежда очень ему шла. В отличие от шляпы Мартина, его собственная сидела на голове как следует. Но в целом сходство было налицо. Родственник выглядел озабоченным, словно собственные руки казались ему слишком большими.

– Вы уже пили чай, Дороти? – спросил он. – К сожалению, нас сильно задержали.

– Конечно, конечно, – нетерпеливо проговорила девушка. – Могу я вас представить? Мистер Рэмпол, мистер Мартин Старберт. Мистер Рэмпол приехал из Америки, Мартин!

– Вы американец? – радостно вскричал Мартин. – Это прекрасно. А откуда? Нью-Йорк? Потрясающе. Я только что вернулся оттуда. У меня издательский бизнес. Где вы остановились? У Феллов? Ох уж этот старый пройдоха! Послушайте, давайте поднимемся к нам и немного выпьем.

– Мы собирались пить чай, Мартин, – сказал Герберт с заметным нетерпением.

– А, чай – это чепуха. Послушайте, приходите к нам.

– Иди-ка ты лучше пить чай, Мартин, – сказала ему сестра. – И, пожалуйста, не пей больше, сам же знаешь почему.

Мартин взглянул на нее.

– Я собираюсь на чай, – сказал он, разминая шею. – А помимо чая я намерен еще немножечко выпить. Пойдем, Берт.

Мартин забыл о присутствии Рэмпола, и американец был ему за это благодарен. Поправив шляпу, пьяный почему-то начал сметать пыль с рукавов и плеч, хотя сметать было нечего; покончив с этим, он прочистил горло. Когда невозмутимый Герберт последовал за ним, Дороти прошептала:

– Не позволяй ему уйти и посматривай, чтобы во время обеда с ним было все хорошо. Ты меня услышал?

Мартин ее тоже услышал. Он повернулся к ней, наклонил голову и скрестил руки.

– Ты, вероятно, думаешь, что я пьян? – сказал он, уставившись на нее.

– Прошу тебя, Мартин!

– Отлично. В таком случае я предоставлю тебе самой решить, пьян я или же нет. Пойдем, Берт.

Рэмпол ускорил шаг. Когда они дошли до поворота дороги, то услышали спор между братьями, низкий голос Герберта и возражения Мартина. Шляпа, надвинутая на глаза, лишь подчеркивала его гнев.

Некоторое время Рэмпол и Дороти шли молча. Эта встреча испортила им впечатление от природы, но вскоре ветер унес звуки ссоры через травы и луга. Небо было какого-то желтоватого оттенка, светилось, как стекло; на фоне этого цвета ели казались черными, а болотная вода играла золотистыми красками. Здесь была низменность, переходящая в пустошь. Белые овцы, пасшиеся вдалеке, больше напоминали игрушечных.

– Вы не должны думать, – сказала девушка, глядя прямо перед собой и резко понизив голос, – что он всегда ведет себя подобным образом. Это не так. Но сейчас что-то засело в его голове, а он пытается залить это алкоголем, стараясь выглядеть храбрым.

– Я думаю, вы правы и не должны осуждать его.

– Доктор Фелл говорил вам?

– Немного. Он сказал, что теперь нечего скрывать.

Он сжал ее руки.

– О нет! Это хуже всего, когда нечего скрывать. Все об этом знают, но предпочитают замалчивать проблему. И ты остаешься наедине с этим, понимаете? Ты не можешь это с кем-либо обсудить. Люди же не будут с тобой заводить разговор на эту тему. А я не могу больше молчать об этом…

Наступила пауза. Затем Дороти повернулась к нему и почти с яростью продолжила:

– Вы говорите, что понимаете меня, и это вас красит, а правда ли это? А каково расти с этим… Я помню, когда мы с Мартином еще были маленькими, мама подводила нас к окну и мы смотрели на тюрьму. Мама умерла, как и отец.

Выслушав, он сказал:

– Не думаете ли вы, что в этой истории слишком много легенд?

– Я же говорила, вы не поймете.

Ее голос был сухим и монотонным, Рэмпол чувствовал себя так, будто она вбивает в него гвозди. Он подыскивал правильные слова, которые могли бы ее утешить, – но все напрасно, искал хоть какие-то общие точки соприкосновения, но ощущал лишь, что ищет лампу в темной комнате.

– Я действительно в этом не большой специалист, – сказал он бесстрастно. – Когда я нахожусь вне своей стихии, без книг или футбола, то есть один на один с миром, то часто теряюсь. Но, что бы вы мне ни говорили, я понимаю вас, поддерживаю и беспокоюсь.

Над низменностью пронесся звон колоколов. Медленный, зловещий древний колокольный звон замер в воздухе и стал его частью. Далеко впереди в окружении дубов виднелся церковный шпиль. В воздухе над колокольней щебетали птицы, а когда раздался звон, они разлетелись…

Пара остановилась у каменного моста, соединявшего два берега широкого ручья. Дороти Старберт повернула голову и посмотрела на Рэмпола.

– Если вы смогли сказать это, то я спокойна.

Ее губы двигались медленно, не нарушая улыбки, ветер слегка шевелил ее темные волосы.

– Терпеть не могу подобное, – горячо сказала она. – Но с того момента, как умер отец, непрерывно этим занимаюсь. На Герберта можно положиться, как на рабочую лошадку, но его представления в этом вопросе оставляют желать лучшего. С остальными точно так же: жена полковника Гренди, Летиция Маркли и миссис Пейн – поклонница спиритических сеансов, мисс Портерсон – любительница почитать новые книги. А ведь есть еще Уилфред Деним. Он приходит повидаться со мной по четвергам, в девять вечера, и уже спустя каких-нибудь пять минут успевает обсудить последние сплетни, затем – театральную пьесу, которую видел в Лондоне три года назад, или рассказывает об азах игры в теннис с таким азартом, что можно подумать, что он сошел с ума. Ах да, и мистер Сондерс! Святой Георгий для счастливой Англии, а если Хэрроу победит Итон в этом году, то страна окажется в руках социалистов. Ух!

Она завелась, яростно тряся головой, пока ее волосы не разметались. Затем она стыдливо улыбнулась:

– Теперь я не знаю, что вы обо мне думаете после всего этого…

– Мне кажется, вы правы! – поддержал ее Рэмпол. По-видимому, ему пришлось по вкусу рассказанное о мистере Сондерсе. – Черт с ними, с этими спиритическими сеансами. А bas le tennis![5]5
  Долой теннис! (фр.)


[Закрыть] Надеюсь, Хэрроу обыграет Итон. Ах! Что я еще должен сказать, чтобы доказать вашу правоту? И да здравствует социализм!

– Я ничего не говорила о социализме.

– Ну, тогда скажите о нем что-нибудь, – заметил он великодушно. – Ну же, скажите что-нибудь. Хвала Норману Томасу![6]6
  Норман Томас (1884–1968) – американский социалист.


[Закрыть] Да будет благословен…

– Но зачем, глупый! Зачем?

– Потому что это не понравится мистеру Сондерсу, – пояснил Рэмпол.

Этот аргумент показался ему весомым. Но тут его посетила новая идея, и он спросил с подозрением:

– Что это за Уилфред, который видится с вами по четвергам, в девять вечера? Уилфред – как можно было так по-идиотски назвать человека? Звучит так, словно кому-то стало плохо.

Дороти плавно сошла с моста, она выглядела такой легкой, словно была совершенно невесома. Ее смех был таким же смелым и забавным, как и за день до этого.

– Я хочу вам сказать, что мы так и не добудем сигарет, если не поспешим… Я понимаю, о чем вы говорите. Не хотите ли ускорить темп? Осталось всего четверть мили.

– Почему бы и нет, – ответил Рэмпол, и они побежали мимо стогов сена. Ветер трепал их волосы, а Дороти звонко смеялась.

– Я надеюсь встретить жену полковника Гренди, – сказала она, задыхаясь. Подумав об этой дерзкой идее, она повернула голову к Рэмполу; ее глаза игриво блестели. – Потрясающе, здорово! Как хорошо, что я надела туфли без каблуков.

– Давайте еще ускоримся.

– Проклятье! Мне так жарко! Может быть, вы занимаетесь бегом?

– Ну, в некотором роде.

В некотором роде. В его голове сразу нарисовались белые буквы, выгравированные на черных досках темной комнаты общежития: здесь, в стеклянных шкафах, стояли серебряные кубки за различные достижения в футболе, на каждом из них значилась дата. Теперь, когда дорога осталась позади, он припомнил еще одну сцену. Ноябрь, спертое дыхание, возгласы публики, тренер раздает команды, словно режиссер в театре. Легкая головная боль. Ноги словно связаны проволокой, а пальцы похолодели и их уже не чувствуешь. Хрипы в горле, построение линии, отражение натиска… Вдруг холодный воздух ударил в лицо, появилось ощущение полета ног над белой линией, как будто это ноги марионетки в кукольном театре, и вот – грязный шар, который ты подхватываешь в воздухе, спасая ворота от неминуемого гола… Он вновь услышал этот гул, что-то перевернулось в желудке, а звук и напряжение все нарастали, словно крышка от чайника стремилась выпрыгнуть из кипящей воды. Это происходило еще недавней осенью, а казалось – тысячу лет назад.

– В некотором роде, – вдруг повторил он, задерживая дыхание.

Они были уже на окраине деревни, где деревья с толстыми стволами затемняли белые витрины магазинов, а вымощенные кирпичом улицы напоминали узоры в детских школьных тетрадках. Какая-то женщина смотрела на них, некий мужчина с выпученными глазами проезжал мимо на велосипеде, но въехал в ров и что-то пробурчал.

Дороти прислонилась к дереву и засмеялась.

– Мы достаточно наигрались в вашу глупую игру, – сказала она, а в ее глазах сверкнул огонек. – Но, черт возьми, я теперь чувствую себя значительно лучше!

Спортивное возбуждение по непонятной причине вдруг сменилось серьезностью и сосредоточенностью. Они купили сигареты; продавец был недоволен и проворчал, что должен был закрыться еще час назад, а Рэмпол наконец удовлетворил свое давнее желание купить трубку, какие так часто встречаются у церковных служек. Еще его заинтересовала лавка фармацевта: огромные емкости с красным и зеленым содержимым, разноцветные пилюли – все выглядело так, словно они попали в средневековую сказку. Здесь также было заведение, которое называлось «Приют монаха», и другое, подобное ему, под названием «Коза и гроздь винограда». Но спутница отказалась посетить это заведение, поэтому Рэмпол не без сожаления проследовал мимо. Так или иначе, он был очень впечатлен.

– У вас можно постричься и побриться в сигарной лавке, – удивленно продолжал он. – В Америке такого не встретишь.

Чувствовал он себя прекрасно, даже пытка не испортила бы его ощущений. Они прошли мимо миссис Теодозии Пейн, жены адвоката, та медленно брела по главной улице, неся с собой пресловутую доску для спиритических сеансов. На ней была ужасная шляпа. Ее челюсти двигались, словно у куклы, а выражалась она при этом, как сержант или майор. Тем не менее Рэмпол с честерфилдской вежливостью выслушал все, что она сказала. Конкретно – о причудах Люциуса, «контролирующего» ее: он был непредсказуемым духом, носился по спиритической доске и изъяснялся на кокни. Дороти с опаской смотрела на лицо спутника, а потом вовремя увлекла Теда подальше от миссис Пейн – до того момента, когда он взорвался от смеха.

Около восьми часов они собирались возвращаться. Все было хорошо: уличные фонари (хотя они и напоминали гробы), сиявшие причудливым светом, крошечный магазин со звонком на дверях, где можно было купить раскрашенные позолотой пряники, и даже забытые слова комических песен. Рэмпол давно заметил в себе страсть к бессмысленным покупкам, которые он совершал по двум критериям: вещь непременно должна оказаться ненужной, но при этом у него должны были найтись на нее деньги. Обнаружив в спутнице родственную душу, которая не чуралась ребячества, он тут же предался этой страсти. Они возвращались в призрачной тьме, держа перед собой песенники и напевая «Где же ты был, Арри, на праздники?» Рэмпол периодически журил Дороти за то, что она не могла сдержать смех в трогательных местах песни.

– Это было потрясающе, – сказала девушка, когда они уже почти добрались до тропинки, ведущей к дому Феллов. – Мне никогда не доводилось находить что-то хоть сколько-нибудь интересное по дороге в Четтерхэм. Извините, но мне пора домой.

– Со мной произошло то же самое, – ответил он ей, – я только в полдень это осознал.

Они колебались некоторое время, глядя друг на друга.

– Мы могли бы как-нибудь повторить нашу прогулку, – сказал он так эмоционально, словно это были самые важные для него слова. – Не хотите ли спеть «Розы на площади Блюмсберри»?

– О нет! Доктор Фелл, конечно, старый друг, но мне нужно сохранить хотя бы остатки собственного достоинства. Кроме того, я видела, что жена полковника Гренди наблюдала за нами из-за штор все время, пока мы были в деревне. Уже поздно…

– Ну, ладно.

– И что?

Вновь наступила заминка. Рэмпол до конца не осознавал, что происходящее с ним реально, а его сердце бешено билось. Желтое небо над ними стало темным, лишь на горизонте еще виднелся пурпурный край. Запах растений наполнил собой весь воздух. Ее взгляд был строгим, но очень живым, словно она испытывала боль. Взгляд ее был устремлен на его лицо, что-то в нем искал. Он же не сводил с нее глаз и вдруг почувствовал, что ее руки потянулись к нему…

Он сжал их и привлек девушку к себе.

– Позвольте мне вас провести до дома. Позвольте мне…

– Кто здесь? – раздался чей-то голос. – Подождите. Подождите минуту.

Рэмпол почувствовал, что его сердце работает, как какой-то механизм. Он дрожал и, держа ее руки, чувствовал, что она тоже трясется. Голос смолк. Он прозвучал с такой силой, что они оба пришли в замешательство. Потом Дороти засмеялась.

Доктор Фелл, пыхтя, появился на тропинке, за ним Рэмпол разглядел знакомую фигуру; да, это был Пейн, с кривой трубкой во рту. Было похоже на то, что он ее пожевывает.

После нескольких прекрасных часов вновь вернулось напряжение…

Доктор выглядел, словно покойник. Он остановился, чтобы перевести дыхание, опершись на одну трость.

– Я не хочу пугать вас, Дороти, – начал он. – И знаю, что эта тема – табу, но, так или иначе, сейчас самое время поговорить начистоту.

– Эй! – воскликнул Пейн вполголоса. – Здесь же гость!

– Он теперь все об этом знает. Сейчас, дорогая, это уже совсем не мое дело. Мне известно…

– Пожалуйста, скажите мне! – взмолилась она.

– Ваш брат был здесь. И мы немного волнуемся из-за его состояния. Я не имею в виду, что он пьян. Это должно пройти, в конце концов. Он выглядел больным и к моменту своего ухода был практически трезв. Однако это состояние испуга, в котором он находился… Он вел себя крайне вызывающе. И мы очень переживаем, что с ним может что-то случиться. Вы меня понимаете?

– Вполне. Продолжайте.

– Пастор и ваш кузен повели его домой. Сондерс очень расстроен. Я с вами предельно откровенен. Вы знаете, безусловно, что перед тем, как умереть, ваш отец что-то сообщил Сондерсу, и тот даже подумал, что Тимоти просто сошел с ума. Но потом он стал догадываться. Сейчас мы относимся к этому серьезно и на всякий случай будем начеку. Окно комнаты надзирателя прекрасно отсюда видно, и мой дом находится не более чем в трехстах ярдах от тюрьмы, понимаете?

– Да.

– Я, Сондерс, мистер Рэмпол, если захочет, собираемся наблюдать за окном все время. Взойдет луна, и мы увидим, как туда входит Мартин. Все, что от нас потребуется, это спуститься к лужайке перед домом, где нам откроется прекрасный вид. Никакого шума, никакого беспокойства – все это может вызвать подозрения. Сондерс и молодой человек окажутся на лугу еще до того, как призрак исчезнет. – Он улыбался, положив руку на ее плечо. – Сегодня полнолуние, а я всего лишь старый сумасшедший. Я знаю вас уже очень давно, понимаете? Поэтому – когда мы можем начать дежурство?

– В одиннадцать.

– Я тоже так думаю. В общем, как только он выйдет из замка, позвоните нам. Мы будем наблюдать. Конечно, ему не стоит ничего говорить, иначе ничего у нас не получится, а своим странным поведением он разрушит наши планы. Но вы должны заставить его сесть где-нибудь у окна, перед светом.

Дороти глубоко вдохнула.

– Я догадывалась, что здесь что-то происходит, – вяло сказала она. – Я знала: вы что-то от меня скрываете… О боже! Почему он непременно должен туда идти? Почему мы не можем нарушить это глупое условие и…

– Вы же не хотите потерять поместье, – сказал Пейн. – Простите, но это единственный вариант. И я прослежу за этим. Мне нужно передать несколько ключей наследнику. Когда он вернет их мне, то должен будет еще и показать какую-нибудь вещь, взятую из сейфа, чтобы убедить меня в том, что тот открыт.

Губы адвоката с усилием сжали трубку. Белки его глаз были отчетливо видны в темноте.

– Теперь мисс Старберт все знает, джентльмены, – сказал он. – Будем откровенны, давайте я введу всех в курс дела. Мой отец вел все дела Старбертов до меня. Точно так же происходило из поколения в поколение. Я разъясняю все дотошно, до деталей. Если бы даже я хотел преступить закон, скажу вам честно – не решился бы.

– Да ну его к черту, это поместье! Неужели вы думаете, что кто-то будет сожалеть…

Но Пейн прервал ее:

– Он не так глуп, как вы и Берт о нем думаете. Да неужели вам охота превратиться в нищих и стать поводом для насмешек? Это очень глупо. Очень. Но есть закон, и есть правда. – Он сложил ладони с легким хлопком. – Я могу сказать, что выглядит еще более глупо. Это ваши страхи. Ничего плохого не случилось ни с одним Старбертом с 1837 года. А теперь вы в панике лишь потому, что вашего отца угораздило упасть с лошади, да еще и возле Ведьминого Логова.

– Прекратите! – вмешалась девушка.

Ее рука задрожала, и Рэмпол подошел к ней на шаг ближе. Он молчал, чувствуя, что его горло воспалилось, оно словно было полно песка. Тут же он подумал, что если будет по-прежнему слышать голос этого мужчины, то непременно сломает ему челюсть.

– Вам не кажется, что вы уже слишком много наговорили, Пейн? – вмешался Фелл.

– Ай, да ну вас! – ответил тот.

Злость витала в воздухе. Было слышно, как Пейн скрежещет челюстью.

– Ну вас, – повторил он сухим низким голосом, по которому чувствовалось, что он весь пылает.

– Простите меня, джентльмены, – продолжил он. – Я хочу проводить мисс Старберт. – Нет-нет, – ответил он Рэмполу, когда тот сделал движение к нему. – В этом случае нет. Есть несколько конфиденциальных замечаний, которые не требуют чужого присутствия. Я уже передал ключи мистеру Мартину Старберту, остались формальности. Я… наверное… являюсь самым старым другом из присутствующих здесь. – Его тонкий голос перешел в какое-то рычание. – Я надеюсь, что могу рассчитывать на то, что некоторую информацию сохранят в тайне?

Рэмпол был так взбешен, что его состояние граничило с абсурдом.

– Вы сомневаетесь в моей порядочности? – переспросил он.

– Успокойтесь, – произнес доктор Фелл.

– Пойдемте, мисс Старберт, – сказал адвокат.

Они видели, как он уходил прочь, поправляя манжеты, а белки его глаз все так же поблескивали. На прощание Рэмпол сжал руку девушки, а затем Дороти удалилась с адвокатом.

– Так, так, – произнес доктор после короткой паузы. – Не стоит ругаться, он просто очень ревностно относится к своему положению семейного советника. А я вот слишком обеспокоен, чтобы ссориться. У меня есть теория… хотя… я даже не знаю. Возможно, все и не так. Все не так… Идемте лучше обедать.

И, невнятно бормоча, он пошел по тропинке. Что-то громко звучало у Рэмпола в сердце, а темнота казалась полной призраков. Через мгновение перед ним возник образ девушки с вьющимися волосами. Ее лицо было угрюмым и тоскливым. Видение напоминало скорее карикатурный персонаж. Вдруг призрак вздохнул и так же неожиданно исчез. Непременно нужно, чтобы с ней все было в порядке. Надо быть бдительным, чтобы защитить ее. Опасность может представлять ее брат…

Их шаги шуршали по траве, а насекомые роились над ними. Где-то вдали грохотал гром.