Текст книги "Убийства в Чумном дворе"

Во дворе послышались шаги. Снаружи, в коридоре, раздался скрип и скрежет.

И тут, внезапно и резко, звякнул колокол в коридоре.

Глава шестая

Это и определило дальнейшее. И поскольку с этого сигнала началось одно из самых поразительных и запутанных дел нашего времени об убийствах, следует очень осторожно относиться к моим словам, не преувеличивая их значения и не впадая в заблуждение, в котором пребывали мы сами.

Ну, во-первых, колокол звякнул довольно слабо. Даже если бы проволоку дернули изо всех сил, давно не используемая проржавевшая сигнализация едва бы откликнулась. Она заскрипела, и колокол со скрежетом вернулся на место, снова раздался скрип, уже слабее, и колокол чуть слышно звякнул. Но для меня это было еще ужаснее, чем если бы по всему дому разнесся оглушительный сигнал тревоги. Я встал, чувствуя легкую слабость внизу живота, и поспешил к двери в коридор.

Свет ударил мне в лицо, и луч моего фонаря пересекся с лучом Мастерса. Он стоял в дверях, ведущих во двор, оглядываясь на меня через плечо, и был бледен.

– Следуй за мной и держись сзади… – хрипло произнес он и тут же возопил «Подожди!», когда из глубины коридора донеслись торопливые шаги и замелькали огни свечей.

Первым появился толстяк-майор Физертон, крадущейся походкой и с безумными глазами, а за ним Холлидей и Мэрион Латимер. Мимо них вперед протиснулся Макдоннелл, крепко держа за руку рыжеволосого Джозефа.

– Я требую объяснений! – взревел майор.

– Отойдите, – велел Мастерс. – Отойдите назад, вы все. Оставайтесь на месте и не двигайтесь, пока я не дам команду. Нет, я не знаю, что случилось! Пока держи их вместе, Берт… Пойдем, – сказал он мне.

Мы спустились по трем ступенькам во двор и осветили его фонариками. Дождь некоторое время назад прекратился; двор представлял собой море густой грязи, но благодаря уклону лужи возле нас почти исчезли.

– Здесь нет следов ног, приближающихся к тому каменному дому с этой стороны, – заметил Мастерс. – Глянь-ка! Кроме того, я уже был здесь. Давай, ступай за мной след в след…

Пробираясь через двор, мы отмечали, что грязь перед нами никем не тронута.

– Вы там, Дарворт? – крикнул Мастерс. – Откройте дверь!

Ответа не последовало. Свет в оконцах мерцал гораздо слабее. Оставшиеся несколько футов до двери мы преодолели бегом. Это была низкая дверь, но невероятно тяжелая: сколоченная из толстых дубовых досок, окованных заржавевшим железом, со сломанной ручкой. Теперь дверь была заперта на новую задвижку и висячий замок.

– Я забыл про этот чертов замок, – выдохнул Мастерс, покрутив его. Он навалился плечом на дверь, но безрезультатно. – Берт! – прокричал он. – Берт, забери ключ от этого замка у того, кто его взял, и принеси нам!.. Давай! Окошки… Вот оно, место, где проходит проволока для звонка: там должен быть ящик или еще что-то, на что вставал молодой Латимер, когда протягивал проволоку. Нет? Клянусь Богом, ничего здесь нет! Давай посмотрим…

Мы поспешно обогнули дом, прижимаясь к стене и следя за тем, чтобы перед нами не было следов. Окошко, к которому тянулась проволока, было площадью в квадратный фут и примерно в двенадцати футах над землей. У низкой крыши, сложенной из тяжелой округлой черепицы, не было козырька.

– Добраться невозможно, – прорычал расстроенный Мастерс. Он тяжело дышал, кроме того, был настроен агрессивно. – Видимо, это был чертовски большой ящик, если молодой Латимер смог добраться до окошка. Поддержишь меня, ладно? Я довольно тяжелый, но это недолго…

Мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы помочь ему. Я прислонился спиной к каменной стене, сцепив пальцы, чтобы подсадить его. Мои плечевые кости, казалось, вывернулись из суставов под тяжестью его веса – мгновение мы шатались и кряхтели, а затем Мастерс обрел устойчивость, ухватившись за уступ окна.

Вокруг была тишина…

Я корячился и упирался в стену, как мне показалось, минут пять, терпя, помимо прочего, боль оттого, что его грязный ботинок врезался мне в пальцы. Вытянув шею, я мог видеть снизу часть лица Мастерса; мерцающий свет падал на него и на его выпученные глазные яблоки…

– Ладно, – пробурчал Мастерс с непонятной интонацией.

Я охнул и дал ему соскользнуть вниз. Он поскользнулся в грязи, и когда, схватившись за меня и тщательно вытерев рукавом лицо, заговорил, то голос его прозвучал грубовато, ровно и неторопливо.

– Ну что ж… Вот и все, сэр. Не думаю, что я когда-либо видел столько крови.

– Ты хочешь сказать, что он?..

– О да, он мертв. Растянулся там. Похоже, его довольно здорово порезали. Картина не очень… Кинжал Льюиса Плейджа тоже там. Но больше никого нет – я все рассмотрел.

– Но, дружище, – сказал я, – никто не смог бы…

– Ох, именно так. Именно так. Никто не смог бы. – Он тупо кивнул. – Не думаю, что ключ от этого висячего замка сейчас пригодится. Я видел внутреннюю сторону двери. Она заперта на засов, и поперек нее также есть большая скоба. Говорю же, это трюк! Это должен быть какой-то трюк! Берт! Где тебя черти носят, Берт?

Лучи фонариков снова пересеклись, когда Макдоннелл, спотыкаясь, выскочил из-за угла. И Макдоннелл испугался: я понял это по взгляду его зеленоватых глаз, прежде чем он зажмурился от ослепившего его света, и по тому, как передернулось его узкое лицо. Его насквозь промокшая щегольская шляпа, с какой-то бравадой надвинутая на один глаз, выглядела при этом явно неуместно.

– Вот, сэр, – сказал он, протягивая ключ. – Он был у молодого Латимера. Есть что-нибудь?

– Давай сюда. Попробуем… Что, черт возьми, у тебя в другой руке?

Макдоннелл моргнул, вытаращил глаза, а затем опустил взгляд.

– Ну… ничего особенного, сэр. Это карты – всего лишь игральные карты. – Он раскрыл ладонь с колодой, выразив при этом понимание абсолютной нелепости появления данной вещи в данном месте. – Это карты медиума. Вы сказали присматривать за ним в ваше отсутствие. А он хотел поиграть в рамми…[6]6
  Рамми – карточная игра.


[Закрыть]

– Поиграть в рамми?

– Да, сэр. Я думаю, он спятил, сэр, совсем мозги отшибло. Но он достал карты и…

– Ты упустил его из виду?

– Нет, сэр, не упустил. – Макдоннелл выставил челюсть; впервые его взгляд был ровным и уверенным. – Клянусь, что нет.

Мастерс что-то рявкнул и выхватил ключ у него из рук, но открыть висячий замок на двери не удалось. Мы втроем навалились плечами на дверь, но она даже не дрогнула.

– Так не пойдет, – выдохнул Мастерс. – Тут нужны топоры. Единственное, что поможет. Да-да, он мертв, Берт! Не надо глупых вопросов! Я опознаю труп, когда его увижу. Но мы должны попасть туда. Возвращайся в дом и загляни в ту комнату, где сложены дрова, посмотри, не найдется ли там бревно приличных размеров. Мы используем его в качестве тарана, – возможно, дверь достаточно прогнила, чтобы ее разбить. Давай бегом.

Теперь Мастерс был резок и деловит. Он посветил фонариком по двору:

– Никаких следов возле этой двери – нигде никаких следов. Вот что меня озадачивает. Кроме того, я был здесь, я наблюдал…

– Что случилось? – спросил я. – Я читал это письмо…

– Эх… Именно. И сколько же времени у вас, мистер, ушло на это? – Голос его звучал неприятно. Затем он вытащил блокнот. – Чтобы не забыть. Я лучше запишу. – Он отметил время, когда я услышал звонок. – «Услышал звонок в час пятнадцать». Ха. Итак, сэр, вы так долго сидели там и где-то витали… Может, ты еще что-нибудь заметил? Это ведь почти три четверти часа.

– Мастерс, я ничего не видел и не слышал. Если только… – я запнулся, – если только ты не признаешь, что был на заднем дворе. Ты проходил мимо двери комнаты, где я сидел?

Он повернулся, зажав фонарик под мышкой и направив луч на блокнот. Его перепачканные пальцы замерли.

– Ух! Проходил мимо твоей двери, да? В какое время?

– Не знаю. Пока я читал. Меня это так напугало, что я встал и выглянул в коридор, но никого не увидел.

– Ха-а-а! – усмехнулся инспектор. – Хотя подожди немного. Это факт – ты понимаешь, о чем я, – абсолютно достоверный и проверенный факт, из тех, которые не смог бы опровергнуть ни один адвокат? Или это просто твои новые впечатления? Ты же допускаешь, что у тебя было много подобных впечатлений.

Я сказал ему, что это абсолютно достоверный и проверенный факт, и он снова что-то черканул в своем блокноте.

– Потому что, мистер Блейк, это был не я. Я вышел через парадную дверь и, да будет тебе известно, обогнул дом сбоку. Теперь не мог бы ты хоть как-то описать эти шаги? Скажем, мужские или женские, а? Какая походка – быстрая или медленная? Хоть что-нибудь, что может пригодиться?

Это было невозможно. Пол был кирпичный, и звуки были едва слышны среди голосов и теней, вызванных к жизни манускриптом Джорджа Плейджа. Это были быстрые шаги, как у человека, стремящегося остаться незамеченным, – вот и все, что я мог сказать.

– Что ж, мистер, тогда вот что произошло после того, как мы с Бертом покинули тебя… Я лучше запишу это на бумаге. Меня будут спрашивать… и я попаду в ад из-за всего этого. Лучше записать… Ты знаешь, что делала эта компания, чем они занимались последние полчаса? – сокрушенно спросил Мастерс. – Да, ты уже догадался. Образовали круг в темноте. Точно такой же, как неделю назад, когда кто-то подсунул это липовое сообщение в газеты и напугал Дарворта. Как я мог помешать им?

– Спиритический сеанс… – сказал я. – Да, но как насчет Джозефа?

– Это был не спиритический сеанс. Они молились. И вот тут при ближайшем рассмотрении кроется самая подозрительная часть всего этого дела. Они не хотели, чтобы Джозеф был там. Пожилая леди немного разгорячилась из-за этого. Она сказала, что Дарворт дал конкретные инструкции: Джозеф не должен присутствовать. В общем, какая-то чушь насчет того, что он сильный экстрасенс, который может скорее усугубить негативное влияние, чем… Не знаю. Короче, мы с Макдоннеллом взяли его в оборот. Ха. Мы мало что вытянули из него, да и из прочих тоже, если уж на то пошло. Они не захотели разговаривать.

– Ты сказал им, что ты полицейский?

Мастерс фыркнул:

– Да. И выглядел болваном в их глазах. Какое я имел право вмешиваться? – Он помолчал. – Пожилая леди лишь развела руками и сказала: «Я так и думала». Похоже, молодой Латимер был готов броситься на меня с кочергой. Единственным, кто пытался всех утихомирить, был пожилой джентльмен. Уф, и они велели мне убираться куда подальше, пока они молятся. Если бы не мистер Холлидей, меня бы вообще выперли вон… Послушай, Берт! – крикнул он в сторону дома. – Мистер Холлидей поможет тебе с бревном, а остальные ни с места. Пусть вернутся к себе, понял?

У задней двери послышались возмущенные вопли и протестующие реплики. В неверном свете высоко поднятых свечей Макдоннелл выволок тяжелое бревно и спустил его по ступенькам. Холлидей поднял другой конец бревна, и, спотыкаясь, они направились к нам.

– И что? – решительно спросил Холлидей. – И что? Макдоннелл говорит…

– Он ничего не говорит, сэр, – перебил его Мастерс. – Держитесь здесь. С каждого конца по два человека. Цельтесь в центр двери, и мы попытаемся разбить ее пополам. Фонарики в карманы, используйте обе руки. Слушайте мою команду… Начали!

Грохот ударов разносился по замкнутому пространству, и, казалось, от него дребезжали стекла вокруг. Поскальзываясь в грязи, делая шаг назад и снова устремляясь вперед по команде Мастерса, мы четыре раза всадили этот таран в дверь. Она трещала, но старое железо развалилось раньше досок. Пятый раз – и луч фонарика Мастерса заиграл на двух половинах вдребезги разбитой двери.

Тяжело дыша, Мастерс натянул перчатки, приподнял обломок доски и на коленях протиснулся внутрь. Я последовал за ним. По центру двери все еще оставалась большая железная полоса оковки. Когда я поднырнул под нее, Мастерс направил луч фонаря на внутреннюю сторону двери. Не только засов был все еще на месте, но и длинная ржавая железная скоба, характерная для домов семнадцатого века. Почти вывернув запястье, Мастерс с трудом вынул ее. На двери не имелось ни замка, ни замочной скважины – только простая ручка, подобная той, что была прибита снаружи. Ручки буквально приросли к дверной раме с обеих сторон, тогда как хрупкая железная оковка была разбита и сорвана.

– А теперь стой, где стоишь, – хрипло сказал Мастерс, – повернись и убедись, что здесь никого нет…

Я быстро отвернулся; заползая внутрь, я успел увидеть это зрелище, а оно не для слабого желудка. Воздух был спертый, потому что дымоход, скорее всего, плохо тянул, а Дарворт, очевидно, жег специи в огромном камине. Затем появился запах паленых волос.

В продолговатом помещении камин располагался у той же узкой стены слева от нас, через окошко которой Мастерс увидел тело. Огонь теперь потух, превратившись в раскаленную докрасна массу, от которой исходил сильный жар. Эта масса продолжала слабо мигать и выглядела демонически. Перед камином лежал человек, его голова почти касалась тлеющих углей.

Это был высокий мужчина, в котором чувствовалась какая-то ущербная элегантность. Он лежал на правом боку, съежившись, будто от боли. Его щека прижималась к полу, голова была повернута в сторону двери, что, возможно, говорило о последней попытке что-то там разглядеть. Но едва ли он что-то увидел бы, даже если бы оставался жив. Очевидно, когда он падал, его очки с маленькой золотой цепочкой врезались ему в глаза. По его лицу с оскаленным в агонии ртом стекала кровь и заливала шелковистую каштановую бороду. Густые с проседью волосы были длинными и гротескно топорщились вокруг ушей. Казалось, он о чем-то молил нас, простирая в сторону камина безвольную левую руку.

Света в комнате не было, если не считать раскаленных углей. Внутри дом казался меньше, чем снаружи, – примерно двадцать футов на пятнадцать, с каменными стенами, покрытыми зеленой плесенью, кирпичным полом и рифленым потолком из цельного дуба. Хотя недавно здесь пытались навести порядок – к одной из стен были прислонены метла и швабра, – на всем лежала печать многолетнего запустения. И теперь сквозь липкий туман жары здесь ощущалось что-то тошнотворное…

Мастерс направился к телу, и эхо повторило звук его шагов. Безумная фраза запульсировала у меня в голове, а потом, когда я произнес ее вслух, эхом разнеслась по комнате:

– Кто бы мог подумать, что в старике столько крови?..[7]7
  Цитата из «Макбета» У. Шекспира.


[Закрыть]

Мастерс обернулся. Он хотел было что-то сказать, но сдержался.

– Вот оружие, – произнес Мастерс, указывая пальцем. – Видишь? Лежит вон там, с другой стороны от него. Совершенно верно, это кинжал Льюиса Плейджа. Стол и стул опрокинуты. Здесь никто не прячется. Ты вроде разбираешься в медицине. Осмотри его, ладно? Только поаккуратней в своих ботинках. Не запачкайся.

Это было невозможно. Пол, стены, камни очага были забрызганы кровью еще до того, как его скрюченная фигура (изрубленная, как манекен на тренировке штыкового боя), корчась, рухнула на каменный пол возле самого камина, так что стали тлеть длинные волосы. Казалось, он бежал от чего-то – в ужасе, наугад метался, как летучая мышь, которая пытается выбраться наружу, – в то время как кто-то набросился на него. Сквозь разорванную одежду было видно, что его левая рука, бок и бедро были изрезаны. Но больше всего пострадала спина. Проследив за направлением его вытянутой руки, я увидел рядом с камином кусок кирпича, который в качестве утяжелителя был привязан к проволоке сигнализации.

Я наклонился над ним. По догорающим углям перебегали огоньки. Это создавало игру теней на ослепленном лице, как будто он открывал и закрывал рот; его слегка запачканная запонка на манжете рукава была из чистого золота. Насколько я смог определить, ему было нанесено четыре удара ножом в спину. Первые три удара пришлись довольно высоко, и раны были неглубокие, но четвертый попал прямо в сердце, под левую лопатку, что его и прикончило. На последней ране образовался небольшой воздушный пузырь, который имел черновато-бурый оттенок.

– Не прошло и пяти минут, как он умер, – сказал я. (Позже мы узнали, что так оно и было.) – Хотя, – вынужден был добавить я, – позднее полицейскому врачу, возможно, было бы трудно поставить диагноз. Покойник лежит прямо рядом с камином, так что температура тела какое-то время была бы гораздо выше, чем в других условиях…

Из камина действительно несло жаром, и я попятился по скользким кирпичам. Правая рука Дарворта была согнута за спиной; его пальцы сжимали железное лезвие длиной около восьми дюймов с грубо вырезанным щитком и костяной рукояткой, на которой были видны буквы Л. П., едва различимые сквозь пятна крови. Похоже, перед смертью он вырвал кинжал… Я оглядел комнату.

– Мастерс, – произнес я, – но это невозможно…

Тот свирепо обернулся:

– Ух! И все это на нашу голову. Я знаю, что ты собираешься сказать. Никто не мог проникнуть через окна или дверь и снова выйти наружу. Тем не менее это произошло, причем с помощью обычных средств, и, дай бог, я это выясню! – Его широкие плечи опустились, а приятное лицо внезапно показалось скучным и старым. – Должен быть какой-то способ, сэр, – с напором повторил он. – Сквозь пол, или потолок, или что-то в этом роде. Мы осмотрим каждый дюйм этого дома. Возможно, одну из оконных решеток можно снять. Может быть… Я не знаю. Но что-то должно быть… Не подходите, пожалуйста!

Он замолчал и махнул рукой в сторону двери. В проломе появилась голова Холлидея. Испуганно скользнув взглядом по телу на полу, он содрогнулся, как будто ему ткнули пальцем в рану, затем посмотрел прямо на Мастерса и поспешно произнес:

– Здесь коп, инспектор. Понимаете, один… – его бледное лицо было испачкано грязью, он с трудом подбирал слова, – полицейский. Мы… мы нашумели с этим бревном, и он услышал, и… – Внезапно Холлидей указал пальцем в сторону лежащего тела. – Это Дарворт. Он?..

– Да, – сказал Мастерс. – Держитесь подальше отсюда, сэр, но пока не поднимайтесь в дом. Скажите сержанту Макдоннеллу, чтобы он привел констебля. Ему придется составить полицейский рапорт. Держитесь!

– Со мной все в порядке, – ответил Холлидей и прикрыл рот рукой. – Забавно. Это… это похоже на тренировку в штыковом бою.

Этот дикий образ и мне приходил в голову. Я снова огляделся в полумраке. Единственным напоминанием о тех временах, о былом великолепии этих руин, когда их украшали гобелены из Байе и шкафчики, покрытые японским лаком, оставался массивный дубовый потолок. Я увидел, как Мастерс тщательно делает опись в своем блокноте, и, проследив за его взглядом, отметил также другие вещи в комнате: (1) простой перевернутый деревянный стол примерно в шести футах от камина; (2) кухонный стул, тоже перевернутый, с накинутым на него пальто Дарворта; (3) авторучку и несколько листов бумаги, лежащие в крови позади тела Дарворта; (4) погасшую свечу в латунном подсвечнике, откатившуюся на середину комнаты; (5–6) вышеупомянутый кирпич, прикрепленный к проволоке сигнализации, а также швабру и веник, прислоненные к стене рядом с дверью.

И в качестве последнего штриха к картине ужасов: специи, сгоревшие в огне, были чем-то вроде фимиама из глицинии, который наполнял воздух приторно-сладким туманом. Это убийство, его атмосфера, весь клубок противоречивых фактов говорили о том, что здесь что-то не так.

– Мастерс, – сказал я, словно продолжая разговор, – вот еще что. Почему он не закричал, когда на него напали? Почему он не закричал или хотя бы не постучал в дверь, кроме того, что пытался подать сигнал?

Мастерс оторвал взгляд от блокнота.

– Он кричал, – неуверенно произнес инспектор. – В том-то и дело. Кричал. Я слышал.

Глава седьмая

– Понимаешь, – продолжал Мастерс, прочистив горло, – вот что самое худшее. Это не был просто вопль, который тут же меня бы насторожил. Он был негромкий, и слышались какие-то слова, звучавшие все торопливей и торопливей, а потом как будто он кого-то умолял, а потом как будто он начал стонать и плакать. Из своей комнаты ты вообще ничего бы не услышал. Я услышал это только потому, что был снаружи и как раз огибал дом…

Он помолчал, огляделся и вытер лоб серой хлопчатобумажной перчаткой, которая была ему слишком велика.

– Признаю, меня все это напугало. Но я подумал, что это всего лишь часть игры Дарворта, какой бы она ни была. Слова произносились все быстрее и пронзительнее. Я видел, как какие-то тени метались по окну – в красном свете это было… это было адское зрелище. И я не понимал, что же мне делать. Разве у тебя так не бывало: чувствуешь, что тут наверняка что-то не так, и думаешь, что это всего лишь какая-то игра? В общем, колеблешься и стоишь как в ступоре, а потом тебя тошнит при мысли, что ты должен был не стоять, а действовать. – Он сжимал и разжимал кулаки – крупный, седой, солидный мужчина, – глядя на этот безумный мир блеклыми голубыми глазами. – Мне повезет, если меня за это не понизят в должности, мистер. Что ж, я все это слышал – и стоял как столб. Потом звякнула сигнализация.

– Через какое время?

– Ну, скажем, через полторы минуты после того, как шум прекратился. Я прокололся, – с горечью сказал он, – все испортил.

– И как долго продолжался шум?

– Думаю, чуть больше двух минут. – Мастерс что-то вспомнил и занес это в свой блокнот – морщины на его большом лице углубились. – Но я лишь стоял там, у задней двери, ведущей в коридор. Как болван! Как… Это уже не важно, мистер. Как будто что-то удерживало меня, а? Ха! Видишь ли, я исследовал местность. Я вышел через парадную дверь дома…

Тут скрипнула разбитая дверь. Макдоннелл пролез внутрь в сопровождении полицейского, чей шлем и большой черный непромокаемый плащ, казалось, заняли всю комнату. Он отдал честь Мастерсу, как будто ничуть не удивившись, и сказал одним из тех резких властных голосов с неопределенным акцентом:

– Да, сэр? Нужно срочно составить рапорт для районного полицейского участка, сэр…

Его непромокаемый плащ сильно вздулся и зашуршал, когда он вынул блокнот, и я выбрался за дверь.

Во дворе все, казалось, дышало свежестью после затхлого воздуха маленькой комнаты. Небо очистилось, и на нем появились звезды. Неподалеку стоял Холлидей и курил сигарету.

– Итак, с этой свиньей покончено, – заметил он будничным тоном. Меня поразило, что в нем не было ни нервозности, ни наигранной непринужденности. Огонек его сигареты отразился в прищуренных насмешливых глазах. – И с кинжалом Льюиса Плейджа все как по расписанию, да? Блейк, это великая ночь для меня. Я серьезно.

– Потому что Дарворт мертв?

– Нет-нет. Потому что вся его игра была надувательством. – Он ссутулил плечи под плащом. – Послушай, Блейк. Полагаю, ты прочел «темную историю»? Мастерс сказал, что ты не пожалел времени. Давай будем рациональными. Я никогда по-настоящему не верил во всю эту чушь насчет «одержимости» и крадущихся призраков. Признаюсь, она действовала мне на нервы. Но теперь воздух очистился. И вот почему.

– Ну?

Он подумал, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади нас слышался спор Мастерса и Макдоннелла и топот тяжелых шагов.

– Во-первых, этот фальшивый призрак явно разоблачил свою мнимую призрачность, убив Дарворта. Пока он только рыскал и дребезжал стеклами, это вызывало тревогу. Но вот что забавно: в тот момент, когда он берет самое смертоносное оружие и проделывает в ком-то дырки, мы становимся скептиками. Возможно, если бы призрак просто вошел и пару раз замахнулся бы на Дарворта, после чего тот умер бы от страха, это произвело бы эффект. Призрак, вооруженный кинжалом, хорошо подходит для спиритизма, но в этом нет здравого смысла. Это абсурд. Как если бы призрак Нельсона вышел из крипты Святого Павла только для того, чтобы привлечь внимание туриста своей подзорной трубой… Это бесчеловечное убийство, и кого-то следует повесить. Но что касается призрака…

– Я понял. И что же во-вторых?

Холлидей склонил голову набок, как будто смотрел на крышу маленького дома. Затем издал звук, похожий на смешок, но не засмеялся в виду присутствия смерти.

– Я хорошо знаю, мой дорогой, что ничто мной не «овладевало». Пока все это происходило, я сидел в темноте на неудобном жестком стуле и притворялся, что молюсь. Молюсь, заметь! – Он говорил с непонятным удовлетворением, будто совершил некое открытие. – За Дарворта. Тогда-то и начал меня разбирать смех… И это подводит меня к последнему соображению. Я хочу, чтобы ты поговорил с теми людьми, которые там были: в частности, с Мэрион и тетушкой Энн. Возможно, у тебя будет шок… Как, по-твоему, они себя ведут?

– Ведут?

– Да. – Он взволнованно обернулся и отшвырнул сигарету, прежде чем снова обратился ко мне: – Как, по-твоему, они приняли известие о Дарворте? Стал ли он мучеником для них? Они попадали ниц? НЕТ! Говорю тебе, они почувствовали облегчение! Облегчение! Может быть, все, кроме Теда, который до конца своих дней будет продолжать верить, что Дарворта прикончил ведьмак… Но они как будто избавились наконец от какого-то гипнотического воздействия. Блейк, в чем заключается безумная, перевернутая с ног на голову психология всего этого дела? Что это такое?..

В этот момент Мастерс высунул голову из двери и таинственно зашипел. Он выглядел еще более встревоженным.

– У нас много дел, – сказал он. – Полицейский врач… фотографы… репортеры. И сейчас мы проводим экспертизу. Послушай, Блейк, не мог бы ты вернуться в дом и просто поболтать с этими людьми? А? Только не устраивай им экзамен. Пусть сами говорят, если захотят. Подержи их там, пока я не приду. И никакой информации, кроме той, что он мертв. Ничего из того, что нам самим непонятно.

– Как дела, инспектор? – почти благодушно осведомился Холлидей.

Мастерс повернул голову. Слова задели его за живое.

– Это убийство, знаете ли, – медленно ответил он, как бы допуская причастность к преступлению и самого Холлидея. – Вы когда-нибудь были знакомы с судебным разбирательством, сэр? Да, именно. Я бы не назвал это забавным…

Холлидей, словно вдруг что-то решив, подошел к двери и повернулся к Мастерсу. Привычным жестом опустил плечи и уставился на собеседника своими по-бычьи выпуклыми карими глазами.

– Инспектор… – сказал он и замолчал, как будто повторяя про себя заранее заготовленную речь. Затем торопливо продолжил: – Инспектор, я надеюсь, что все поймут друг друга, прежде чем мы начнем разбирательство. Я знаю, что это убийство. Я все это прокрутил в голове. Я знаю, через какие неприятности, включая дурную славу, нам придется пройти… О да, и сколько тупоголовых болванов мы увидим на дознании у следователя. Вы не могли бы нас хоть от чего-нибудь освободить? Я не слепой. Разумеется, кто-то ударил ножом Дарворта. Но вам виднее кто, не так ли? Вы знаете, что это был не его собственный ученик. Боже милостивый, кто мог его убить? Если, конечно, не считать… – Его палец медленно двинулся вверх и коснулся груди, глаза широко раскрылись.

– А! – сказал Мастерс бесцветным голосом. – Возможно, возможно. Что ж, мне придется исполнить свой долг, мистер Холлидей. Боюсь, я никого не смогу пощадить. Если только… вы же не собираетесь выдать себя за убийцу, не так ли?

– Вовсе нет. Все, что я имел в виду…

– Тогда почему же, – произнес Мастерс, осуждающе покачав головой. – Почему же… Извините меня, сэр. Мне нужно возвращаться к работе.

На лице Холлидея заиграли желваки. Он улыбался. Взяв меня за руку, он зашагал к дому.

– Да-да, совершенно очевидно, что инспектор заподозрил одного из нас. А не все ли мне равно, друг мой? Мне все равно! – Он запрокинул голову, как будто адресуя свой смех небесам, и я почувствовал, как он сотрясается от этого беззвучного и жуткого смеха. – А теперь я скажу, почему мне все равно. Я же говорил тебе, что мы сидели в темноте: все мы. Теперь, если Мастерс не сможет разобраться с юным Джозефом – а именно это он попытается сделать в первую очередь, – тогда он вцепится в кого-то из нас. Ты понимаешь? Он скажет, что в течение двадцати с лишним минут, пока было темно, кто-то из нас выходил…

– А кто-нибудь выходил?

– Я не знаю, – холодно ответил он. – Несомненно, кто-то вставал – я слышал, как скрипнул стул. Кроме того, открылась и закрылась дверь комнаты. Но это все, в чем я могу поклясться.

Очевидно, он еще не знал о невероятных (или трудно объяснимых, если вам так больше нравится) обстоятельствах, связанных с убийством Дарворта.

– Знаешь, – заметил я, – не вижу тут ничего особенно смешного. К тому же это бессмысленно. Только сумасшедший пошел бы на такой риск в комнате, полной людей. И лишь для того, чтобы все попадали от смеха.

– О да, это смешно. – Его запрокинутое к звездам бледное лицо, искаженное фантастическим весельем, казалось каким-то нечеловеческим. Потом он уронил голову на грудь и стал серьезным. – Поскольку, видишь ли, мы с Мэрион сидели в темноте, взявшись за руки. Ей-богу, разве не забавно прозвучит это в суде? Клэпхэм-Коммон[8]8
  Клэпхэм-Коммон – один из самых живописных и благоустроенных районов Лондона.


[Закрыть] во всей красе. Мне кажется, я слышу хихиканье… Но придется признаться, потому что это, мой дорогой, и есть то, что считается алиби. Видишь ли, остальным, похоже, и в голову не пришло, что их могут заподозрить в убийстве. А мне, признаюсь, очень даже пришло. Однако это не имеет значения. До тех пор, пока на лице моей любимой сияет улыбка невинности. Да, они могут отправить за решетку старого Физертона, или тетушку Энн, или кого им вздумается.

Нас кто-то окликнул, и Холлидей поспешил вперед. Из старой кухни, где я читал письма, в коридор все еще лился свет свечей. И на его фоне, в проеме задней двери, вырисовывалась фигура высокой молодой женщины в длинном пальто. Она, споткнувшись, спустилась по ступенькам, и Холлидей заключил ее в объятия.

Я услышал тихое учащенное дыхание. Женщина сказала:

– Он мертв, Дин. Он мертв! И мне следовало бы чувствовать себя виноватой, но я этого не чувствую.

Она дрожала, и дрожь ощущалась в каждом слове. Ее светлые волосы золотились в отблесках света на фоне мрачного дверного проема и серых, изъеденных временем стен дома. Холлидей попытался что-то сказать, но только схватил ее за плечи и хрипло пробормотал:

– Послушай, ты не можешь ступать в эту грязь! Твои туфли…

– Все в порядке. Я в галошах. Я… Что мне сказать? О, дорогой, пойди и поговори с ними.

Подняв голову, она увидела меня. Все происходящее в полумраке представлялось фрагментами какой-то загадочной картины: затененное лицо Мэрион Латимер, ее блеснувшие на миг зубы, сама ее поза. Она отстранилась от Холлидея.

– Вы полицейский, верно, мистер Блейк? – тихо спросила она, пристально взглянув на меня. – Во всяком случае, кто-то в этом роде, говорит Дин. Пожалуйста, пойдемте с нами. Я бы предпочла, чтобы это были вы, а не тот ужасный человек, который был здесь недавно…

Мы поднялись по ступенькам, молодая женщина спотыкалась в тяжелых калошах, которые были ей слишком велики; но у двери в кухню я подал знак остановиться. Меня заинтересовала эта кухня. Там был Джозеф.