Текст книги "Окно Иуды"

Подсудимый повернулся к нему, озадаченно жестикулируя:

– Милорд, я старался произвести хорошее впечатление… – Пауза. – Тем более что по телефону он говорил не слишком… сердечно. – Еще одна пауза. – Войдя, я уронил шляпу, и это меня рассердило. Я не хотел выглядеть как…

– Как кто?

– Как круглый дурак.

– «Как круглый дурак», – бесстрастно повторил судья. – Продолжайте.

– Полагаю, – заговорил Г. М., – молодые парни, впервые посещающие будущего тестя, часто чувствуют то же самое. Как насчет пальто?

– Это вырвалось само собой. Но я не мог взять свои слова обратно, иначе выглядел бы еще глупее.

– Отлично. Вас проводили к покойному. Как он вел себя с вами?

– Сдержанно и… странно.

– В каком смысле странно, сынок?

– Не знаю…

– Ну, расскажите присяжным, что вы говорили друг другу.

– Мистер Хьюм заметил, что я смотрю на стрелы на стене. Я спросил, интересуется ли он стрельбой из лука. Он ответил, что занимался этим еще в детстве, когда жил на севере, и что это модное занятие и в Лондоне, а стрелы – трофеи, полученные на ежегодных состязаниях «Лесников Кента». «Тот, кто первый попадет в золото, становится главным лесником на следующий год», – сказал он.

– В золото? – переспросил Г. М. – Что он под этим подразумевал?

– Я спросил его, и он объяснил, что центр мишени. При этом он странно на меня смотрел…

– Что вы имеете в виду?

– Ну, как будто думал, что я гоняюсь за деньгами. У меня создалось такое впечатление…

– Как будто вы гоняетесь за деньгами. Полагаю, в этом вас никак нельзя было заподозрить?

– Надеюсь, что нет.

– Что он сказал потом?

– Он посмотрел на свои пальцы, потом на меня и сказал: «Одной из этих стрел можно убить человека».

– А после? – допытывался Г. М.

– Я подумал, что лучше переменить тему. Поэтому я попытался отшутиться и сказал: «Ну, сэр, я пришел сюда не красть ложки или убивать кого-то, если только это не станет крайне необходимым».

– Что?! – рявкнул Г. М. – Вы использовали выражение «я пришел сюда не красть ложки», прежде чем сказали остальное? Мы об этом не знали.

– Я сказал это, так как все еще думал о «золоте» и интересовался, что у него на уме. Это было вполне естественно.

– Согласен. А затем?

– Я решил, что незачем больше ходить вокруг да около, и просто сказал: «Я хочу жениться на мисс Хьюм. Как насчет этого?»

Г. М. перешел к виски:

– Теперь прошу вас быть очень внимательным. Я хочу, чтобы вы в точности повторили, что сказал мистер Хьюм после того, как налил виски. Опишите каждый его жест и взгляд.

– Он спросил: «Могу я выпить за ваше процветание?» Потом выражение его лица изменилось – оно мне не понравилось – и он произнес мое имя «мистер Джеймс Кэплон Ансуэлл», словно ни к кому конкретно не обращаясь, посмотрел на меня и добавил: «Тот брак был бы выгоден… можно сказать, обеим сторонам».

Г. М. остановил его, подняв руку:

– Одну минуту. Будьте внимательны. Он сказал «тот брак», а не «этот брак»?

– Да.

– Продолжайте.

– Потом он сказал: «Как вам известно, я уже дал на него согласие».

– Позвольте мне повторить, – снова прервал Г. М. – Значит, мистер Хьюм сказал: «Тот брак был бы выгоден… я уже дал на него согласие»?

– Да.

– Понятно. А потом, сынок?

– Потом он сказал: «У меня не может быть никаких возражений – я имел честь быть знакомым с покойной леди Ансуэлл и знаю, что финансовое положение вашей семьи вполне надежно».

– Снова подождите! Он сказал «ваше финансовое положение» или «финансовое положение вашей семьи»?

– «Финансовое положение вашей семьи». А потом добавил: «Поэтому хочу сообщить…» Это было все, что я расслышал. В виски был наркотик, и я отключился.

Г. М. глубоко вздохнул и продолжал тем же монотонным голосом:

– Давайте вернемся к телефонному звонку, которым вас вызвали на Гроувнор-стрит. Покойный знал, что вы приезжаете в Лондон поездом, который отходит из Фроненда в девять утра?

– Должен был знать.

– И он также знал, что поезд прибывает в Лондон только в 10.45, поэтому ему не удастся связаться с вами до одиннадцати?

– Мэри ему говорила об этом.

– Тем не менее он постоянно звонил в вашу квартиру, начиная с девяти – когда вы только отбывали из Фроненда?

– Да.

– Когда вы говорили с ним по телефону в субботу в половине второго, вы уже слышали его голос раньше?

– Нет.

– И никогда с ним не встречались?

– Никогда.

– Расскажите, как начался телефонный разговор.

– Зазвонил телефон, и я снял трубку. Я сидел на диване и потянулся к аппарату, просматривая газету. Тогда я подумал, что мистер Хьюм сказал: «Я хочу поговорить с Кэплоном Ансуэллом». Я ответил, что я у телефона.

Г. М. склонился вперед:

– Вы подумали, что он сказал: «Я хочу поговорить с Кэплоном Ансуэллом», но позже, вспоминая об этом, вы осознали, что мистер Хьюм сказал нечто другое?

– Да.

– Что же именно? Молчание.

– Может, в действительности он сказал: «Я хочу поговорить с капитаном Ансуэллом»?

– Да.

Г. М. бросил свое досье на стол, скрестил руки на груди и произнес с угрожающей мягкостью:

– Короче говоря, во время вашей телефонной беседы и позже, в собственном доме, он думал, что разговаривает с вашим кузеном, капитаном Реджиналдом Ансуэллом, не так ли?

Глава 11
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ ЗА МОЛЧАНИЕ

Минут десять в зале царила мертвая тишина. Мне чудилось, будто я различаю людское дыхание. Смысл услышанного доходил до присутствующих постепенно, но меня интересовала реакция судьи. Обвиняемый, на усталом лице которого появилось сардоническое выражение, казалось, пытался встретиться взглядом с Реджиналдом Ансуэллом, но тот сидел за солиситорским столом спиной к скамье свидетелей, положив руку на бутылку с водой, и словно не слышал слов Г. М. Его мрачное лицо с волосами того же цвета, что и у подсудимого, выражало только скуку и легкое удивление.

– Да, я имею в виду этого человека, – уточнил Г. М., привлекая к нему внимание.

Реджиналд покачал головой и презрительно улыбнулся. Сэр Уолтер Сторм поднялся во всем своем великолепии.

– Позвольте предположить, милорд, – сказал он, – что обвиняемый едва ли является авторитетом в том, что мог или не мог думать мистер Хьюм.

Судья задумался, слегка потирая виски.

– Справедливо замечено, сэр Уолтер. В то же время, если у сэра Генри имеются доказательства этой теории, я думаю, мы можем проявить к нему некоторую терпимость. – Он резко взглянул на Г. М.

– Да, милорд, у нас имеются доказательства.

– Тогда продолжайте, но помните, что подозрения обвиняемого доказательствами не являются.

Хотя генеральный прокурор сел, не продолжив атаку, было очевидно, что он объявил войну. Г. М. снова повернулся к Ансуэллу:

– Ваш кузен прибыл в Лондон вечером, накануне вашего приезда, не так ли?

– Да. Он гостил в том же доме, что и я.

– А будучи в Лондоне, он всегда останавливался в вашей квартире? Кажется, об этом упоминалось в зале суда?

– Да.

– Значит, если покойный хотел связаться с ним, то его звонок в вашу квартиру в девять утра был вполне естественным?

– Да.

– Когда вы прибыли на Гроувнор-стрит в субботу вечером, там упоминалась только ваша фамилия или же и ваше имя?

– Нет. Я сказал дворецкому: «Моя фамилия Ансуэлл», а он, докладывая обо мне, объявил: «Джентльмен пришел повидать вас, сэр».

– Следовательно, когда покойный сказал: «Мой дорогой Ансуэлл, я заставлю вас замолчать, черт бы вас побрал», то, по-вашему, он имел в виду не вас?

– Я в этом уверен.

Г. М. пошуршал бумагами, позволяя присутствующим осознать это. Затем он перешел к показаниям обвиняемого, начав с виски. Мы знали, что эта часть его истории правдива, но тем не менее был ли он виновен? Ансуэлл выглядел не лучшим в мире свидетелем, но казался абсолютно уверенным в своих словах. Допрос был долгим, и Ансуэлл произвел бы хорошее впечатление, если бы вчера вечером не заявил о своей вине со скамьи подсудимых. Воспоминание об этом факте, хотя никто о нем не говорил, заставляло сомневаться в каждом его слове. Еще бы – ведь он сам признался в убийстве! Как будто два человека сливались в одного, словно фигуры на дважды экспонированной фотопластинке.

– Когда вы впервые заподозрили, что произошла ошибка, и что покойный весь вечер принимал вас за вашего кузена? – спросил Г. М.

– Не знаю. – Пауза. – Я подумал об этом тем же вечером, но не мог этому поверить.

– Была какая-то причина, по которой вы даже потом никому не хотели об этом говорить?

– Я…

Снова пауза.

– Просто скажите, была у вас причина или нет.

– Вы слышали вопрос, – вмешался судья. – Отвечайте на него.

– Полагаю, что да, милорд.

Судья Рэнкин нахмурился:

– Так была причина или нет?

– Была, милорд.

Вероятно, Г. М. начал потеть.

– Тогда скажите вот что. Вы знаете, почему покойный имел желание назначить встречу вашему кузену, а не вам?

Между защитником и обвиняемым, казалось, стояли весы, и сейчас одна из чаш резко опустилась. Молодой упрямец расправил плечи, положил руки на перила и обвел взглядом зал.

– Нет, не знаю, – четко ответил он.

Молчание.

– Не знаете? Но ведь должна была существовать какая-то причина для подобной ошибки?

Молчание.

– Была причина, не так ли, по которой покойный мог не любить капитана Ансуэлла и желать «заставить его замолчать»?

Снова молчание.

– Не потому ли, что…

– Нет, сэр Генри, – прервал судья. – Мы не можем позволить вам продолжать задавать свидетелю наводящие вопросы.

Г. М. поклонился и оперся на руки. Он понимал, что настаивать бесполезно. Должно быть, окружающие нас бесстрастные лица скрывали всевозможные мысли и предположения. Первое, что пришло мне в голову, – что это наверняка как-то связано с Мэри Хьюм. Допустим, у нее был роман с безденежным капитаном Ансуэллом, и практичный Эйвори Хьюм намеревался пресечь его на корню, покуда он не помешал выгодному браку? Это соответствовало всем обстоятельствам, но стал бы обвиняемый охотнее совать голову в петлю, чем признавать это? Такое рыцарство в наши дни казалось невероятным. Очевидно, существовала другая причина, касающаяся Мэри Хьюм, о которой, по-видимому, не догадывался никто из нас.

Вскоре Г. М. закончил допрашивать своего свидетеля, и внушительный сэр Уолтер Сторм поднялся для перекрестного допроса.

– Вы уже пришли к выводу, виновны вы или нет? – осведомился он тоном спокойного презрения.

Таким тоном было рискованно говорить даже с беспомощным человеком. Ансуэлл вскинул голову и посмотрел генеральному прокурору в глаза:

– Это все равно что спрашивать, прекратил ли я плутовать, играя в покер.

– Вопросы о ваших привычках во время игры в карты не относились бы к делу, мистер Ансуэлл. Будьте любезны отвечать на мои вопросы. Виновны вы или нет?

– Невиновен.

– Очень хорошо. Насколько я понимаю, у вас достаточно острый слух?

– Да.

– Если я обращусь к вам «Кэплон Ансуэлл», а потом «капитан Ансуэлл», то, даже несмотря на неподобающий шум в зале, вы сможете услышать разницу?

На губах сидящего за солиситорским столом Реджиналда Ансуэлла мелькнула улыбка. Какое все это производило на него впечатление, было невозможно определить.

– Пожалуйста, говорите. У вас ведь не бывает периодических приступов глухоты?

– Нет. Но тогда я не обращал на это особого внимания. Я читал газету, когда снял трубку, и особо не прислушивался, пока не услышал имя мистера Хьюма.

– Но его имя вы слышали достаточно хорошо?

– Да.

– Передо мной ваши показания полиции. Вы упоминали, что покойный мог сказать «капитан Ансуэлл», а не «Кэплон Ансуэлл»?

– Нет.

– Хотя заявили нам, что это приходило вам в голову даже в вечер убийства?

– Тогда я не думал об этом всерьез.

– Что заставило вас подумать об этом всерьез позже?

– Ну, я пораскинул мозгами…

– Вы упомянули об этом магистратам?

– Нет.

– Так когда же эта идея откристаллизовалась у вас в уме?

– Не помню.

– А вы помните, что помогло ей откристаллизоваться? Тоже нет? Короче говоря, можете вы назвать хотя бы одну вескую причину для столь необычайной идеи?

– Да, могу! – крикнул обвиняемый, выведенный из ступора. Его лицо покраснело – он впервые проявлял естественные человеческие эмоции.

– Отлично. Назовите ее.

– Я знал, что Мэри была очень дружна с Реджем до нашего знакомства – именно он представил меня ей у Стоунменов…

– Вот как? – вежливо осведомился сэр Уолтер. – Вы имеете в виду, что в их отношениях было нечто неподобающее?

– Нет. Не совсем…

– Но у вас были причины подозревать нечто подобное?

– Нет.

Сэр Уолтер потер рукой щеку, словно приводя в порядок странные идеи.

– Тогда скажите, правильно ли я понимаю ваши заявления. Мисс Хьюм была дружна с капитаном Ансуэллом, хотя в их отношениях не было ничего неподобающего. Однако из-за этого у обычно благоразумного мистера Хьюма возникает острая неприязнь к капитану, и он внезапно решает «заставить его замолчать». Он звонит капитану Ансуэллу, но вы перехватываете телефонное сообщение, ошибочно полагая, что оно адресовано вам. Вы приходите невооруженным в дом мистера Хьюма, где он угощает вас виски с добавленным туда наркотиком, будучи уверен, что вы капитан Ансуэлл. Пока вы без сознания, кто-то подкладывает вам в карман пистолет капитана и (как вы, очевидно, сказали моему ученому другу) вливает экстракт мяты вам в горло. Когда вы приходите в себя, ваши отпечатки пальцев находят на стреле, к которой вы не прикасались, а виски снова оказалось в графине без всяких отпечатков на нем. Я правильно понимаю вашу позицию? Благодарю вас. Можете ли вы ожидать, что жюри этому поверит?

Последовала пауза. Ансуэлл окинул взглядом зал суда.

– Сейчас я вообще не рассчитываю, что кто-нибудь чему-нибудь поверит, – спокойно отозвался он. – Если вы думаете, что каждый человеческий поступок совершается под влиянием какой-то причины, попробуйте поставить себя на мое место, и вы увидите, как вам понравятся собственные слова.

Резкий упрек судьи остановил обвиняемого, но он уже полностью справился с нервозностью.

– Понятно, – невозмутимо произнес сэр Уолтер. – Далее вы заявите, что ваши поступки не обусловлены никакими причинами?

– Я всегда думал, что обусловлены.

– В том числе ваши действия вечером 4 января?

– Да. Я держал рот на замке, когда со мной говорили так, как вы сейчас.

Последовал еще один судейский упрек, но Ансуэлл производил куда лучшее впечатление, чем во время прямого допроса. Это впечатление было иррациональным, так как сэр Уолтер связывал его сознание в такие узлы, что едва ли даже три человека в зале верили хотя бы одному его слову. Г. М. он здорово подвел, но меня интересовало, не входило ли это в планы старика.

– По вашим словам, причина, по которой вы отказались снять пальто и говорили с одним из свидетелей тоном, описанным другим свидетелем как «резкий», заключалась в том, что вы не хотели «выглядеть круглым дураком». Это так?

– Да.

– Вам казалось, что вы будете выглядеть более круглым дураком без пальто, чем в нем?

– Да. Нет. Я имею в виду…

– Что именно?

– Просто я так чувствовал.

– А не остались ли вы в пальто, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как оттопыривается ваш карман, где лежит пистолет?

– Нет. Я никогда об этом не думал.

– Никогда не думали о пистолете в вашем кармане?

– Да. Вернее, в моем кармане не было никакого пистолета.

– Теперь я снова привлекаю ваше внимание к заявлению, которое вы сделали полиции вечером 4 января. Вы понимаете, что ваши сегодняшние показания прямо противоречат этому заявлению.

Ансуэлл снова начал теребить галстук.

– Нет, не понимаю.

– Позвольте зачитать вам кое-что из него, – сказал сэр Уолтер с той же невозмутимостью. – «Я прибыл в его дом в половине седьмого. Он дружески приветствовал меня». Теперь же вы даете понять, что его поведение было отнюдь не дружелюбным, верно?

– Да, пожалуй.

– Какому же из двух ваших утверждений мы должны верить?

– Обоим. Я имею в виду, что в тот вечер мистер Хьюм принимал меня за другого, и его поведение не было дружелюбным, но ко мне он относился вполне по-дружески.

Несколько секунд сэр Уолтер молча смотрел на обвиняемого, потом опустил голову, словно пытаясь понять услышанное.

– Мы не станем задерживать суд, разбираясь в этом, – боюсь, вы не поняли мой вопрос. За кого бы он вас ни принимал, было ли его отношение дружеским во время вашего разговора?

– Нет.

– Это я и хотел выяснить. Значит, эта часть вашего заявления ложна, не так ли?

– Тогда я считал ее правдивой.

– Но с тех пор вы полностью изменили мнение? Очень хорошо. Далее вы заявили нам: «Он сказал, что хочет выпить за мое здоровье, и дал полное согласие на мой брак с мисс Хьюм». Поскольку теперь вы считаете, что мистер Хьюм держался недружелюбно, как вы соотнесете эти слова с недружелюбным поведением?

– Я его неправильно понял.

– Иначе говоря, – сказал генеральный прокурор, – то, в чем вы сейчас хотите убедить присяжных, прямо противоречит некоторым наиболее существенным фрагментам ваших предыдущих заявлений?

– Формально – да.

Битый час сэр Уолтер Сторм разбирал свидетеля на мелкие детали, как часы. Он тщательно проанализировал все показания и наконец сел с самым сокрушительным результатом, какой я когда-либо слышал. Следовало ожидать, что Г. М. возобновит прямой допрос, чтобы реабилитировать своего свидетеля. Но он сказал:

– Вызовите Мэри Хьюм.

Надзиратель отвел Ансуэлла на скамью подсудимых. Ему принесли из камеры кружку воды, и он жадно ее выпил, бросив быстрый взгляд поверх ободка, когда Г. М. вызвал следующего свидетеля.

Где находилась Мэри Хьюм во время предыдущих допросов, никто не мог сказать. Она словно внезапно появилась в зале суда. Выражение лица Реджиналда Ансуэлла изменилось – он выглядел так, будто кто-то похлопал его по плечу сзади, и ему не хотелось оборачиваться. Медленно барабаня пальцем по бутылке с водой, он бросил взгляд на обвиняемого, который улыбался.

Направляясь к свидетельскому месту, Мэри Хьюм посматривала на затылок капитана Ансуэлла. За исключением инспектора Моттрама, она выглядела самой спокойной из всех, кто уже давал показания (во всяком случае, производила такое впечатление). На ней было манто из соболей – великолепного качества, как заверила меня Эвелин, – но оно могло служить одним из средств обороны. Разделенные пробором и зачесанные назад светлые волосы (она была без шляпы) подчеркивали мягкость и своеобразную чувственность лица, где доминировали широко расставленные голубые глаза. Она вцепилась в перила вытянутыми руками, словно катаясь на акваплане. В ее поведении больше не ощущалось покорности, которую я видел ранее.

– Вы клянетесь именем всемогущего Бога, что ваши показания…

– Да.

– Она напугана до смерти, – шепнула Эвелин.

Я возразил, что девушка никак этого не демонстрирует, но Эвелин только покачала головой и снова кивнула в сторону свидетельницы.

В любом случае само присутствие Мэри предвещало грозу. Даже маленький рост, казалось, усиливал ее значимость. Пресса сразу оживилась. Г. М. ждал, пока смолкнет гул голосов. Только судья казался невозмутимым.

– Хмф! Ваше имя Мэри Элизабет Хьюм?

– Да.

– Вы единственный ребенок покойного и проживаете на Гроувнор-стрит, 12?

– Да, – ответила Мэри, кивнув как сомнамбула.

– Вы познакомились с обвиняемым на рождественских каникулах в Фроненде, графство Суссекс?

– Да.

– Вы любите его, мисс Хьюм?

– Очень люблю. – Ее глаза блеснули.

В зале царила тишина.

– Вы знаете, что его обвиняют в убийстве вашего отца?

– Конечно, знаю.

– А теперь, мэм… мисс, я попрошу вас взглянуть на это письмо. Оно датировано 3 января и половиной десятого вечера – вечера накануне убийства. Скажите присяжным, вы ли его написали.

– Да, я.

Письмо, зачитанное вслух, гласило:

Дорогой папа! Джимми внезапно решил завтра утром поехать в Лондон, и я подумала, что лучше сообщить тебе об этом. Он отправится поездом, которым обычно пользуюсь я, – отходящим отсюда в девять и прибывающим на вокзал Виктория без четверти одиннадцать. Я знаю, что он собирается повидаться с тобой. С любовью,

Мэри.

P. S. Позаботься о другом деле, ладно?

– Вам известно, получил ли ваш отец это письмо?

– Да, получил. Услышав о его смерти, я, естественно, сразу поехала в Лондон и в тот же вечер нашла письмо у него в кармане.

– По какому поводу вы его написали?

– Вечером в ту пятницу Джим неожиданно решил ехать в Лондон, чтобы купить мне обручальное кольцо.

– Вы пытались разубедить его – отговорить от поездки?

– Да, но не особенно, чтобы не вызвать у него подозрений.

– Почему вы пытались его отговорить?

Свидетельница облизнула губы.

– Потому что его кузен, капитан Ансуэлл, поехал в Лондон в пятницу вечером с намерением повидать моего отца на следующий день, и я боялась, что он и Джим столкнутся в отцовском доме.

– У вас была причина не хотеть, чтобы они встретились в доме вашего отца?

– Да!

– Какая причина?

– Немного раньше, на той же неделе, – ответила Мэри Хьюм, – капитан Ансуэлл потребовал у меня – вернее, у моего отца – пять тысяч фунтов за молчание.