Текст книги "Отчаянное путешествие"

Утром, когда взошло солнце, я проснулся оттого, что вода залила мою койку. Яхта сильно накренилась. Первой моей мыслью было, что трюм переполнен водой. «Яхта валится на бок и сейчас пойдет ко дну,– подумал я.– Вот-вот она перевернется вверх килем». Я хотел было бежать на палубу, но не в силах был сделать это и, сидя на койке, не знал, на что решиться.

В конце концов я слез с койки прямо в воду, которая была, мне до колен, и, хромая, побрел на палубу. Там я с удивлением обнаружил, что мачта гнется под свежим ветром. Ветер силой в пять баллов дул с юга, и яхта ходко бежала на запад – к земле!

Настроение у меня сразу поднялось. Вперед! Наконец-то я плыву к земле. Я почувствовал себя лучше, ко мне вернулся былой оптимизм. Поглядев на карту, я решил, что до Новых Гебрид плыть еще дней десять. Мне не хотелось думать о том, как я буду все эти дни откачивать воду,– ведь у меня совсем не оставалось сил. Придумаю что-нибудь, когда возникнет необходимость, решил я.

Снова я работал у помпы, пока совсем не обессилел. Колено мое так распухло, что больше не сгибалось, и я не мог спуститься в каюту. Ночь я провел в кокпите.

В эту ветреную ночь я четыре раза становился к помпе. Колено болело все сильнее, и я не знал как быть. Я промыл его соленой водой, но малейшее прикосновение причиняло нестерпимую боль.

На рассвете, взглянув вперед, я увидел остров на расстоянии не более трех миль. Я не двигался с места, не прыгал, не кричал – слишком много разочарований пришлось мне пережить за последнее время. Я смотрел на остров, на его берега, покрытые сочной зеленью, на плоскогорье, должно быть, вулканического происхождения.

Что это за остров – мне было безразлично. По моим расчетам, от ближайшей земли – Новых Гебрид – меня отделяло не меньше недели пути. И все же остров был передо, мной. Мне было все равно, Тимбукту это или Шангри Ла. Впереди земля, и на этот раз я пристану к ней во что бы то ни стало.

СПАСЕНИЕ

Я повел яхту к югу, вдоль берега, огибая длинную гряду зубчатых скал. Остров, отделенный от меня скалами и лагуной, был примерно в полутора милях. Мне приходилось бывать на Новых Гебридах в годы войны, но я не мог сообразить, куда меня занесло.

В длину остров достигал семи миль и возвышался над морем футов на семьсот-восемьсот. Венчала его вершина в форме кратера. Причудливые вулканические глыбы, сильно размытые океаном, имели в высоту футов тридцать. Кое-где в ровных долинах, оканчивавшихся белым песчаным пляжем, росли мангровые деревья и кокосовые пальмы.

Я решил найти проход между рифами, войти в лагуну и стать на якорь близ какой-нибудь деревни или выброситься на отлогий песчаный берег. Нужно было спешить. Уже четыре часа я не подходил к помпе, и вода в трюме угрожающее поднялась. Я берег силы – ведь приходилось управлять яхтой при помощи короткого, неудобного румпеля, а потом мне предстояло добраться с судна на берег.

Я прошел вдоль острова и начал приближаться к его юговосточной оконечности, а в скалах все не было никакого просвета.

Заходить с подветренной стороны было нельзя – против ветра я не смог бы подойти к острову, как это уже случилось со мной недавно. Нельзя было и плыть назад вдоль берега. Поневоле я приблизился к рифам. Лавировать у меня не было ни сил, ни возможности. Кроме того, мне мешал принайтовленный к палубе тяжелый обломок мачты, который при малейшем крене погружался концом в воду, затрудняя движение. Я хотел было обрубить ванты, но почувствовал, что все равно не смогу сбросить мачту за борт. Силы оставили меня, откачивать воду из трюма я перестал, и она все прибывала. Мыс был в какой-нибудь сотне ярдов. Пришло время действовать, и мне оставалось только одно – пожертвовать судном.

Внезапно я понял, что моя яхта может превратиться в плавучий гроб. Ким Пауэлл сказал мне еще в Панаме: «Она будет служить вам и тогда, когда сами вы уже не сможете ей управлять». Теперь это пророчество сбылось. Я вышел из игры, а яхта все так же бодро держалась на воде.

У меня не оставалось иного способа спасти свою жизнь, как посадить яхту на камни… и, что всего хуже, раздумывать было некргда.

Обогнуть остров означало верную смерть; повернуть назад и снова пытаться пройти вдоль берега тоже нечего было и думать. Поэтому я резко положил руль на ветер и повел яхту прямо на рифы. Таково было мое последнее решение как капитана яхты – она отправлялась в путешествие, из которого нет возврата.

На мне была военная форма. Еще раньше, как только я увидел остров, я наскоро вытерся мокрой губкой, вычесал соль из бороды, привел в порядок и уложил узлом на затылке свои длинные, как у женщины, волосы и надел фуражку. Ноги у меня до того отекли, что я не мог надеть на них ничего, кроме носков. Опухшее колено я перевязал куском одеяла.

Схватив кое-какие вещи, я рассовал их по карманам и, взявшись за румпель, ждал столкновения. Яхта прошла над подводными рифами, находившимися на глубине шести морских саженей. Но вот рифы все ближе и ближе к поверхности, глубина уже меньше четырех саженей. Внезапно я сообразил, что могу зацепиться за рифы якорем. Я торопливо заковылял на нос и приготовился сбросить якорь за борт.

Но сил у меня не было, колено болело, и я даже не смог сдвинуть якорь с места. Вот скалы уже совсем близко, волны с грохотом разбиваются о них. Я сел на палубу, уперся ногами в якорь и попытался столкнуть его в воду, но безуспешно. Шум прибоя нарастал. Течение быстро несло меня на рифы. Я встал, ухватился за лапы якоря, приподнял его и тут же упал, потеряв равновесие.

Волна подхватила яхту и ударила ее форштевнем о коралловый риф. Она содрогнулась так, словно в нее попал артиллерийский снаряд. Я сидел у левого борта. Обшивка на носу треснула, и образовалась пробоина. Яхта зарылась носом в воду, и волны захлестнули палубу. Я вмиг очутился в воде. Оставалось только сидеть и ждать – палуба слишком накренилась, чтобы можно было встать на ноги.

Волны с ужасающим грохотом били «Язычника» о скалы. Над водой торчала только корма, нос погружался все глубже. Вода доходила мне до пояса. Набежала новая волна, за ней другая, и вот уже корма взлетела на риф. Послышался скрежет фальшкиля о твердую коралловую поверхность. Снова набежала волна и, прокатившись по палубе, отбросила меня к рубке, где я уцепился за мачту. Каждая новая волна забрасывала яхту все выше на рифы, поворачивая ее боком к океану, палуба кренилась все сильнее. Резкий толчок отшвырнул меня от мачты, я скользнул по накренившейся палубе и упал на скалу; волна тут же подхватила меня, перевернула в воздухе, и я очутился на мелком коралловом дне. Собрав остатки сил, я вырвался из цепких объятий океана и побрел на менее опасное место.

Я взобрался на сухой коралловый утес и, глядя на разбитую яхту, осыпал проклятиями беснующийся прибой. «Язычник» теперь лежал на мели, где воды было до колен. Вздрагивая от ударов волн, он разваливался буквально на глазах.

За моей спиной тянулась длинная гряда остроконечных рифов. Я повернулся и, шатаясь от слабости и истощения, побрел к ним. Глубина лагуны достигала здесь девяти морских саженей, а на дне ее цвел целый коралловый сад. Вокруг плавали крошечные рыбешки, прекрасно видные в прозрачной воде. Я боялся этой воды, как огня, зная, что стоит мне упасть, и я камнем пойду ко дну.

Я прилег отдохнуть на скале и внезапно заснул мертвым сном. Лишь через несколько часов меня разбудил прилив – вода, покрыв скалу, подобралась ко мне. Почувствовав что нахожусь в воде, я хотел было броситься к помпе, но с удивлением обнаружил, что лежу на скале. Потом я все вспомнил. Прилив. Море заливало скалу… В двухстах ярдах от меня «Язычник» содрогался под жестокими ударами волн.

Я решил добраться до яхты и взять резиновую лодку.

Шатаясь, побрел я к ней, стараясь держаться с подветренной стороны, где волны были слабее. Воды возле яхты оказалось по пояс. Резиновая лодка застряла между судном и скалой.

Благополучно проплыв на буксире больше тысячи миль, она погибла на коралловых рифах.

С трудом взобрался я на палубу и стал искать, на чем бы доплыть до берега. Яхта лежала на боку, раскачиваясь из стороны в сторону, и в любую минуту грозила перевернуться. Обрубив ножом ванты, я освободил мачту, отскочил, спрыгнул в мелкую воду и оглянулся назад.

Вода все прибывала, поднимая «Язычник»; внезапно он ударился о скалу и лег килем вверх. Днище его, облепленное ракушками, все в дырах и трещинах, сиротливо глядело в небо.

Меня охватила неодолимая сонливость, но прилечь было негде. Прилив оттеснял меня все дальше от яхты. Тем временем мачта отделилась от судна, и я, ухватившись за нее, перекатился вместе с волной через риф. В лагуне я, обхватив руками и ногами толстый конец мачты, поплыл к берегу.

Руки и ноги мои были в воде, лицом и грудью я плотно прижимался к твердой шершавой поверхности мачты. Лежа так, я долго смотрел на остров, пока не погрузился в забытье.

Очнулся я от мягкого толчка – это мачта ударилась о берег. Меня отнесло в небольшую бухточку с чистым песчаным пляжем, окаймленную отвесной скалистой стеной. Я выбрался из воды, лег на теплый белый песок и крепко заснул.

На этот раз меня разбудил поднимавшийся прилив – вода начала заливать пляж. Я отполз по отлогому пляжу к подножию скалистой стены в надежде, что туда вода не дойдет, и снова уснул. Однако сон мой был недолог. Опять прилив! Взглянув вверх, я увидел, что прилив поднимается здесь очень высоко,– скалы были размыты на уровне моих плеч. Небольшая пещерка, в которой я укрылся, скоро будет затоплена, она оказалась плохим убежищем. Я легко представил себе, какой бурный водоворот образуется здесь под натиском воды и ветра.

Если бы не бессилие и боль в колене, я легко взобрался бы на неровные скалы – на них было много удобных выступов. Сделать это было довольно просто, но руки и ноги мои дрожали от слабости.

Теперь, оглядываясь назад, я сам не могу понять, как мне все-таки удалось залезть на эти скалы высотой более двадцати футов. Конечно, здоровый человек одолел бы их без особого труда, но я был настолько слаб, что незадолго перед крушением не смог сдвинуть с места пятидесятифунтовый якорь. И все же я втащил свое тело, весившее тогда фунтов восемьдесят-девяносто, на высоту этих двадцати футов.

Поднявшись на скалу, я сразу же уснул и проспал остаток дня и всю следующую ночь. Впервые за сорок восемь дней мне не нужно было вставать ночью к помпе. По привычке я все же просыпался несколько раз, слух мой так привык к скрипу корпуса яхты и к бесчисленным звукам, издаваемым водой и ветром, что тишина угнетала меня, и сон мой был тревожным.

Когда рассвело, я с трудом сел, чувствуя, что пора подумать о пище и воде. Я находился на голой каменистой площадке, окруженной густой чащей деревьев, перевитых лианами. В миле от берега, на сверкающем под солнцем коралловом рифе, покоились останки отважного «Язычника». Вид у него был печальный и жалкий. Весь рангоут исчез, рубка тоже. Яхта лежала, накренившись, поперек длинного рифа, и ее оголенная палуба сиротливо смотрела вверх.

Песчаный пляж подо мной был усеян всякой всячиной, принесенной с «Язычника»,– кусками дерева, одеждой, постельным бельем, парусами, жестяными банками, обломками рангоута. Не вставая с места, я оглядел чащу в поисках съестного. Я надеялся сразу найти бананы, кокосовые орехи, птичьи гнездовья и пресную воду. Но вокруг не было ничего, кроме густого подлеска и огромных, похожих на дубы, деревьев. Я сорвал несколько охапок листьев и стал их жевать, но они оказались безвкусными и сухими.

Я вспомнил, что, пытаясь обогнуть гряду рифов, видел на берегу кокосовые пальмы. Теперь мне предстояло найти их и питаться орехами до тех пор, пока кто-нибудь не придет ко мне на помощь или пока я сам не окрепну настолько, что смогу обойти остров в поисках какого-нибудь селения. Но далеко ли идти? И далеко ли я смогу уйти?

Я решил, что лучше пуститься в путь пораньше, и с трудом встал на ноги. Мне казалось, что на подветренный берег острова ближе всего можно выйти через южную его оконечность, к которой я подплыл на яхте довольно близко. Если остров обитаем, там обязательно есть деревня.

Я выломал толстую палку и, опираясь на нее, побрел вперед по неровной скалистой почве. По пути я срывал листья, ел их и сосал сломанные побеги. Вдруг я увидел маленького сухопутного краба, переползавшего с камня на камень; я ударил его палкой, а затем разорвал и высосал его досуха. Потом я сжевал его твердые клешни и выплюнул остатки. Теперь я чувствовал себя бодрее и увереннее.

Вскоре я поймал еще одного краба, и его постигла участь первого. За два часа я прошел пятнадцать или двадцать ярдов. Я полз как черепаха. Если бы я мог двигаться быстрее! Но скалы… таких я еще никогда не видывал. Они походили на перевернутые орлиные клювы. Остров был вулканического происхождения. Дожди, столетиями разрушая непрочную лаву, образовали бесчисленные острые выступы, напоминавшие сталагмиты, высотой от трех дюймов до трех футов. Они торчали так густо, как деревья в лесной чаще, и ровное местечко, не шире босой человеческой ступни, было здесь редчайшим чудом. Я ковылял по ним, выбирая наименее острые и хватаясь руками за высокие уступы.

Силы мне изменяли, колено сильно болело, я еле переставлял опухшие ноги. Они были такие тяжелые, что часто, перелезая через глыбы скал, мне приходилось подтягивать их руками. В конце концов я прилег отдохнуть. Меня клонило ко сну. Казалось, я мог бы спать вечно. Сон манил меня, легкий и приятный. Я проспал бы целые сутки, но разум напоминал о том, как мало я прошел. И я заставил себя идти дальше.

За час я одолел еще десять ярдов, но от напряжения весь дрожал. Пришлось подыскивать место для отдыха. Вдруг из-за скалы выполз коралловый аспид и, не замечая меня, пополз мне навстречу. У меня рот наполнился слюной. Пища! Мясо, кровь… Когда змея приблизилась, я придавил ее палкой и нажал изо всех сил, стараясь переломить ей позвоночник. Змея отчаянно извивалась, но вырваться не могла. Голод, утихший после того как я съел крабов, теперь снова зашевелился во мне. Я удивлялся, почему люди не едят змей, и все сильнее давил на палку.

Но вот силы начали покидать меня, рука дрогнула, и змея, вырвавшись, исчезла среди скал. Я сел и сразу же задремал, но не надолго – что-то подстегивало меня, побуждая пересечь остров, пока я был в состоянии идти.

Пройдя еще двадцать ярдов, я набрел на одинокую кокосовую пальму. Пальма была невысокая – футов двадцать пять, не больше. Я увидел на ней десяток зеленых орехов, сок которых прекрасно утоляет жажду. Обхватив ствол дерева, я поцеловал его и громко закричал от радости. Здесь я мог остаться до тех пор, пока не окрепну.

Но вскоре радость сменилась горьким разочарованием. Хотя орехи висели в каких-нибудь двадцати футах над головой, я не мог до них добраться. Не в силах залезть на дерево, я попытался сбить орехи палкой, но только вывихнул руку, и она бессильно повисла вдоль тела. Отказавшись от борьбы, я прилег у дерева и заснул.

Проснувшись через несколько часов, я пошарил около пальмы и нашел старый высохший орех. Мой нож, хоть и ржавый, был достаточно острым, но даже будь он острее бритвы, пользы от него было бы мало. У меня не хватало сил разрезать орех.

Тогда я попытался его разрубить. Казалось прошли долгие часы, прежде чем мне удалось загнать нож в твердую кожуру на какой-нибудь дюйм. Руки у меня болели от напряжения. Еще дюйм – и я доберусь до мякоти! Но я не мог пошевельнуться. Бессмысленно глядя на орех, я начал дремать. Тогда я отшвырнул орех и лег на спину. На этот раз я проспал почти сутки, ни разу не проснувшись. Утром я почувствовал себя еще слабее, чем накануне. Рядом валялись нож и сморщенный орех. Схватив нож, я снова начал ожесточенно рубить кожуру. Через несколько минут я выбился из сил. Пальцы свела судорога, и невозможно было ими пошевелить. Я знал, что прорезав кожуру на какой-нибудь дюйм, смогу добраться до прохладного, освежающего сока. Я схватил орех и стал колотить его о скалы до тех пор, пока у меня не перехватило дыхание, потом уронил орех и повалился на землю.

На третий день я по-прежнему не нашел ничего, кроме неровных скал да непролазной чащи. Язык у меня распух и одеревенел, больное колено почернело. От коралловых ядов, о которых я и не подозревал, на руках и ногах появились язвы.

Я лежал в сотне шагов от моря и, слушая шум волн, плескавшихся о размытый берег, думал о том, что скоро совсем не смогу волочить ноги и что единственная надежда спастись – это вернуться к берегу и ждать, пока не появится какой-нибудь путник.

Пошатываясь, я встал на ноги и побрел к морю, спотыкаясь, падая, ничего не замечая, кроме монотонного шума прибоя.

Наконец я увидел футах в двадцати внизу небольшой грот с полукруглым песчаным пляжем. Свежий ветер – в море при таком ветре пришлось бы брать рифы – гнал по берегу тучи песка. Отлив обнажил скалистое дно залива и длинный коралловый барьер. От моей яхты не осталось и следа. Море и скалы, очевидно, доконали ее. На берегу кое-где валялись мелкие обломки. Я лег на камни и сразу заснул.

Проснулся я от шума, не похожего на грохот волн. Взглянув вниз, я увидел трех ребятишек, взволнованно бегавших по берегу. Ребятишки были темнокожие, с густыми короткими волосами. Они сновали прямо подо мной и веселыми криками встречали каждую чудесную находку.

Я свесил голову вниз и хотел крикнуть: «Эй, сюда!», но вместо этого из груди у меня вырвалось какое-то странное, глухое клокотанье. Ребятишки огляделись, потом подняли головы. Лица у них перекосились от страха, глаза округлились, и, бросив свои трофеи, они пустились бежать со всех ног.

Все произошло так мгновенно, что я испугался: а вдруг мне это почудилось? Но на песке остались следы, и это меня успокоило. Теперь по крайней мере хоть кто-то обо мне знает.

Я опять уснул, но часто просыпался и смотрел в сторону того мыса, за которым скрылись ребятишки. Прошло несколько томительных часов. Прилив затопил пляж. Под напором свежего ветра вода клокотала у подножия скалистой стены, и брызги взлетали высоко вверх, оседая на кустах и лианах.

Внезапно я услышал громкие крики и взглянул вниз. Вдалеке показалась лодка, в которой сидело шесть юношей. Они плыли, ловко отталкиваясь шестами от мелкого дна. Я окликнул их, став на одно колено, чтобы удобнее было смотреть; они подозрительно уставились на меня. Теперь нас разделяло не больше тридцати ярдов.

По– видимому, до тех пор им не часто приходилось встречаться с белыми. Я догадался, что в деревне недоверчиво отнеслись к рассказу перепуганных малышей и послали этих юношей разузнать обо мне подробнее.

Я знаками попросил их войти в бухточку, чтобы можно было опуститься к ним по скалам. Они храбро попытались ввести неустойчивую лодку в узкий проход, но не смогли сделать это – порывистый ветер, прилив и бурные волны оказались сильнее их.

Дружелюбно улыбаясь, они объяснили, что не могут войти в бухту, и предложили мне перебраться на утес, стоявший у берега, футах в сорока от меня. Оттуда я мог бы спрыгнуть в лодку. Стоило мне добрести до утеса – и я был бы спасен. Я хотел встать, но не смог, и островитяне увидели, как я беспомощен.

Они дали мне понять, что плывут в деревню, но скоро вернутся обратно. Тогда я знаками растолковал им, что у меня нет ни пищи, ни воды, а потом бессильно опрокинулся на спину, показывая, что если они не поторопятся, то едва ли застанут меня в живых. Лежать на спине было так спокойно. Я сразу забыл об островитянах и снова задремал.

Проснулся я от плеска воды. Было темно. Мне показалось, что я снова на яхте, в тесной холодной каюте. «Пора откачивать воду из трюма»,– подумал я и стал шарить вокруг в поисках чая. Хоть бы щепотку пожевать, качая помпу! Рука коснулась шершавой поверхности скалы, и я, вспомнив где нахожусь, стал вглядываться в темноту, окутывавшую лагуну.

Волны с грохотом бились о берег. Снова начался прилив. Дул резкий ветер, и соленые брызги обдавали заросли.

Я решил, что островитяне не нашли меня. Не в силах долго сидеть, я лег на бок, так, чтобы через просвет между скалами видеть море.

Было холодно, мокрая одежда прилипла к телу. Я уже начал отчаиваться, как вдруг на море, далеко от берега, показались огни. Я знал, что это пришла лодка. Скоро показались две или гри лодки. Поровнявшись со мной, островитяне остановились и, видимо, бросили якоря, чтобы решить, как быть дальше.

Факелы ярко пылали на ветру. Когда шум моря и ветра на мгновение стихал, я хриплым голосом звал на помощь. Островитяне услышали меня, в ответ донеслись их ободряющие крики.

Разумеется, они не решались подойти к берегу на своих хрупких лодчонках, которые первая же волна разнесла бы в щепки.

Проходили часы, факелы мало-помалу гасли, и, наконец, остался только один. Я уже потерял надежду на спасение. Островитяне, видимо, ждали рассвета. Промокнув до костей, я жестоко страдал от холода и отчаяния. Но что поделаешь, видно, здешние жители не могли найти средства снять меня со скал прежде, чем наступит утро.

Я закричал так громко и пронзительно, что люди в лодках зашевелились. Снова зажглись факелы, послышались голоса, потом одна из лодок снялась с якоря и медленно поплыла на север. Островитяне что-то придумали.

Остальные лодки подошли к берегу футов на пятьдесят. При свете факелов я видел обнаженные плечи и головы, покрытые густыми волосами. Люди с лодок кричали что-то и указывали на.север.

Я обратился к ним по-испански, потом по-французски; они дружелюбно отвечали что-то на своем языке и все указывали факелами на север.

Немного погодя я услышал треск кустов и сучьев. Я лег на землю плашмя и прислушался. Чей-то голос окликнул меня на незнакомом языке, я ответил и с трудом приподнялся. С лодок тоже раздались крики, и воздух огласился нашей разноголосой перекличкой.

Вдруг из темноты вынырнул факел и повис в воздухе над моей головой. Послышался удивленный возглас и дыхание запыхавшегося человека. «Здорово, приятель»,– только и мог вымолвить я и, не в состоянии больше сидеть, протянул к нему руки.

При свете факела я видел крепкие плечи, густые черные волосы. Это был рослый человек. Звучным голосом он сказал мне несколько успокоительных слов и повелительно крикнул что-то в сторону лодок. Свет исчез, сильные руки обхватили меня и легко подняли в воздух.

Мой спаситель быстро отнес меня к той скале, куда раньше мне предлагали спуститься юноши. Он держал меня на руках, пока не подоспела лодка, полная гребцов. Я слышал, как яростно бьют по воде весла, как шесты ударяются о неровную черную скалу, толкая лодку вперед. Громко звучали слова команды. И вот уже лодка, освещенная факелами, подпрыгивает на волнах прямо под нами. Туземцы обменялись несколькими громкими фразами. Нос лодки со скрежетом терся о скалу. Мой спаситель стал осторожно спускать меня вниз, держа за ноги. Кто-то подхватил меня и, ощупав, издал удивленный возглас – видимо, его поразила моя худоба. Когда я очутился в безопасности, прозвучал торжественный крик, подхваченный на других лодках.

Через мгновение я почувствовал сильный толчок, и наша лодка содрогнулась – это мой спаситель спрыгнул в нее со скалы. Просто чудо, как он не сломал ногу и не проломил дно.

Меня положили на корме. Гребцы налегли на весла, и лодка стала быстро удаляться от скалистого берега. Подошел мой новый друг и заботливо укрыл меня куском грубой ткани. Когда я знаками показал, что хочу пить и есть, он дал мне печеной кумалы, похожей на картофель, и я тут же отправил в рот порядочный кусок. Долгие дни и ночи безнадежного отчаяния остались позади. Пища и горшочек местного чая сделали меня самым счастливым человеком на свете. Я, забыв об осторожности, яростно впился зубами в кумалу и стал жадно глотать ее, запивая горячим чаем.

Насыщаясь, я вздыхал и смеялся к большому удовольствию моих друзей, которые поощряли меня и радостно улыбались, когда я снова и снова набивал себе рот. Я знал, что мне нельзя есть много, но все доводы померкли, как только во рту у меня оказалась пища.

Наконец, насытившись, я лег на спину и заснул, убаюканный стуком весел и шестов и звуками незнакомой речи.