Текст книги "Шпионское наследие"

– Впереди тяжелый день? – спросил я.

– Мы проводим забастовку, – сказала она, переводя дух. – В восемь уже должна стоять у ворот.

– У каких ворот?

– Возле моей работы. Начальство пытается уволить нашего профсоюзного организатора. Все это может протянуться не одну неделю.

А дальше – пока, пока, до завтра.

А завтра суббота, шопинг, не до пикетов. Мы пьем с ней кофе в кафе, и она спрашивает, чем я занимаюсь. Я отвечаю, что как коммивояжер продаю местным больницам и практикующим врачам медикаменты французской фармацевтической компании. Это должно быть интересно, замечает она. Да не особенно, говорю, я-то хотел бы изучать медицину, но мой отец против, потому что это наша семейная компания и он хочет, чтобы я прошел весь путь и со временем ее возглавил. Я протягиваю ей свою визитку, на которой указано название фирмы по фамилии моего вымышленного папаши. Она изучает ее, то озабоченно хмурясь, то улыбаясь. Побеждает озабоченность.

– Вы считаете это правильным? В социальном смысле? Что сын становится главой фирмы только потому, что он сын?

Я отвечаю, что нет, не считаю это правильным, меня это всерьез беспокоит. Как и мою невесту. Вот почему я мечтаю стать врачом, как она. Я ее не только люблю, но и восхищаюсь ею как профессионалом, ведь она спасает человечество.

Почему я придумал себе невесту? Хотя Лиз кружит мне голову, я не желаю, пока жив, повторения истории с Тюльпан. Благодаря моей мифической невесте мы с Лиз спокойно прогуливаемся вдоль канала и откровенно делимся своими мечтами. Теперь она знает, что я по уши влюблен и восхищаюсь женщиной-врачом, живущей во Франции.

Поделившись мечтами и надеждами, мы заговариваем о родителях и о том, что значит быть полукровкой. Она спрашивает, не еврей ли я; отвечаю отрицательно.

За кувшином красного вина в греческом кафе она интересуется, не коммунист ли я, и, вместо того чтобы снова сказать “нет”, я выбираю более свободное направление и признаюсь, что никак не могу сделать выбор между большевиками и меньшевиками, как насчет подсказки?

Мы становимся серьезными, она так уж точно, и начинаем обсуждать Берлинскую стену, которая так засела в моем мозгу, что можно только удивляться – оказывается, не только в моем.

– Мой отец считает ее барьером, чтобы не пускать фашистов, – говорит она.

– Что ж, – говорю, – и такая точка зрения имеет право на жизнь.

Мои слова ее раздосадовали.

– А что это, по-вашему? – спрашивает она.

– Мне не кажется, что Стена построена, чтобы кого-то не пускать, – говорю я. – Мне кажется, ее построили, чтобы людей не выпускать.

После серьезной паузы она делает заявление, на которое мне нечего ответить:

– Мой отец думает иначе, Марсель. Фашисты убили его семью. Этим все сказано.

* * *

– Дневник бедной Лиз переполнен записями о вас, Питер. – Табита одаривает меня доброй жалостливой улыбкой. – Такой галантный. А как прекрасно говорит по-английски! Даже забываешь, что он француз. Как жаль, что в мире мало подобных мужчин. Конечно, с партией вам не по пути, но вы гуманист, вы знаете толк в настоящей любви, и, если с вами немного поработать, не исключено, что когда-нибудь вы увидите свет в конце туннеля. Она не пишет, что хотела бы подсыпать мышьяку в кофе вашей невесты, но и без того все ясно. Если вы забыли, она вас сфотографировала. Вот. Она специально одолжила у отца “Полароид”.

Я в кроссовках стою, опираясь на перила. Это она так меня поставила и предупредила, чтобы я держался естественно и не улыбался.

– Боюсь, что им она тоже доступна. Так сказать, улика номер один. Коварный Ромео, который похитил сердце бедной девушки и стал виновником ее смерти. Считайте, что про вас сложили песню.

* * *

– Мы подружились, – объявляю я Джорджу уже не в Хемпстеде солнечным днем за яблочным соком, а снова в Конюшне под фоновое звучание шифровальной машины над нашими головами и перестук пишущих машинок.

Я рассказываю ему подробности оперативной разработки. Она живет с родителями. Ни братьев, ни сестер. Вечером никуда не ходит. Родители постоянно ссорятся. Отец застрял между сионизмом и коммунизмом. Исправно ходит в синагогу и не пропускает собраний с товарищами-партийцами. Мать сугубо светская. Папаша видит Лиз продавщицей одежды. Мамаша видит ее учительницей. У меня складывается впечатление, что Джорджу все это уже известно, не зря же он остановил на ней свой выбор.

– Но чего желает сама Элизабет, вот вопрос? – размышляет он вслух.

– Она желает вырваться из дома, Джордж, – отвечаю я с излишней горячностью.

– Вырваться куда-то или просто вырваться?

Предпочтительнее всего в библиотеку, говорю. Например, марксистскую. Есть такая в Хайгейте, она им даже написала, но они не ответили. А пока работает волонтером в публичной библиотеке по соседству. Читает английские книжки детям иммигрантов, учащим язык. Зачем я говорю все это Джорджу? Он наверняка и так знает.

– Так давай поможем ей, а? Побудь еще немного с ней рядом, прежде чем отбыть к французским берегам. Тебе как, комфортно?

– Не очень.

Сдается мне, что ему тоже.

* * *

Спустя пять дней и две прогулки вдоль канала. Вечером мы снова сидим в Конюшне.

– Посмотрим, понравится ли ей это. – Джордж передает мне страничку, вырванную из еженедельника “Паранормальные явления”. – Ты случайно наткнулся на объявление, пока ждал в приемной врача, к которому пришел со своими фармацевтическими препаратами. Зарплата жалкая, но, подозреваю, для нее это не так важно.

“Бейсуотерской библиотеке психических исследований требуется помощник библиотекаря. Запрос вместе с фотографией и краткой автобиографией, написанной от руки, посылайте на имя мисс Элеоноры Крейл”.

* * *

– Марсель! Я получила это место, Марсель! – Плача и смеясь, Лиз размахивает письмом в кафе спортивного клуба. – Получила, получила! Папа меня стыдит, называет это заведение буржуазным предрассудком с антисемитским душком. А мама говорит: “Хватайся за такую возможность, это первая ступенька”. И я схватилась. С понедельника следующего месяца приступаю!

Положив письмо, она вскакивает и заключает меня в объятия со словами, что я ее лучший друг. А я уже не первый раз сожалею о том, что выдумал свою французскую невесту. И, мне кажется, она тоже об этом сожалеет.

* * *

Как быстро выяснила Табита, вывести меня из себя совсем не сложно.

– Вы пустили ей пыль в глаза, а потом исчезли с горизонта, сообщив своему дружку Алеку, какую чудесную девушку-коммунистку вы ему нашли. Осталось только устроиться в ту же дурацкую библиотеку, и они скоро окажутся в одной постели. Такая была конструкция?

– Ничего я Алеку не сообщал. С Лиз Голд я встретился в рамках операции “Паданец”, к которой у Алека на тот момент не было допуска. Если между ними в библиотеке что-то и произошло, то я к этому не имел никакого отношения, и меня никто не поставил в известность.

– И какие же Смайли давал вам указания по поводу Лимаса, когда тот как бы ушел в запой, сопровождавшийся “распадом личности” и “предательствами”?

– Оставаться его другом и действовать сообразно будущим событиям. Имея в виду, что по мере развития операции я стану таким же объектом пристального внимания противника, как и Алек.

– А тем временем инструкции, которые Хозяин отдавал Лимасу, звучали примерно так (поправьте меня, если я ошибаюсь): “Мы знаем, что ты, Алек, ненавидишь американцев, продолжай их ненавидеть. Мы знаем, что ты пьешь как лошадь, можешь удвоить дозу. Мы знаем, что ты любишь подраться, когда выпьешь, не надо себя сдерживать. И вообще, делай все, что тебе заблагорассудится”. Похоже на правду?

– Алек, чуть что, лез в драку. Так он мне говорил.

– В смысле, так вам говорил Хозяин?

Куда она клонит? В чьих интересах? Казалось бы, вот сейчас попадет в самую точку, и тут же уходит в сторону, словно боясь ошпариться.

– Так мне говорил Смайли.

* * *

Мы с Алеком во время обеденного перерыва выпиваем в пабе неподалеку от Цирка. Хозяин дал ему последний шанс привести себя в порядок и отправил в банковский отдел на первом этаже с установкой прикарманивать все, что попадется под руку, хотя он мне в этом не признался и вряд ли знает, что я все знаю. Уже полтретьего, мы тридцать минут пересидели, а если ты работаешь на первом этаже, то на обед тебе отводится час, и никаких отмазок.

После двух пинт пива он переходит на скотч, а весь его обед состоит из пакетика чипсов с соусом табаско. Он громко разоряется по поводу того, из каких придурков состоит нынешний Цирк, и куда подевались настоящие ветераны войны, и что все интересы начальства на верхнем этаже сводятся к тому, чтобы лобызать американскую задницу.

Я на это почти ничего не отвечаю, ибо мне не до конца понятно, где говорит настоящий Алек, а где он играет роль, в чем я тоже не уверен, так уж меня настроили. Когда мы выходим из кабака, он вдруг хватает меня за руку. В моей голове проносится мысль, что сейчас он мне врежет. Но вместо этого он меня облапил, как ирландский пьяница, которого он из себя изображает, а по небритым щекам текут слезы.

– Я тебя люблю, Пьеро, слышишь?

– Я тоже тебя люблю, Алек, – откликаюсь с готовностью.

Прежде чем выпустить меня из объятий, он задает вопрос:

– Кто такой этот сраный Паданец? Просвети меня, дурака.

– Да так, один из источников Секретки. А что?

– Вчера этот сутенер Хейдон в подпитии мне говорит, мол, у Секретки появился классный источник, а Лондонское почему-то оказалась не при делах. Знаешь, что я ему на это сказал?

– Что ты ему сказал?

– Если бы Секретку возглавлял я, говорю, и кто-то из лондонцев подошел ко мне и спросил: “Кто ваш главный источник?”, я бы дал ему по яйцам.

– И что тебе на это сказал Билл?

– Послал меня на три буквы. Знаешь, что еще я ему сказал?

– Пока нет.

– Держи свои пухлые ручки подальше от жены Джорджа.

* * *

В Конюшне поздний вечер. Обычная история. В этом доме живут в темное время суток и непредсказуемыми вспышками. Еще минуту назад мы все умирали от скуки и ожидания, вдруг какая-то суета у входа, раздается крик: “Несет!”, – и вваливается Джим Придо с последними “драгоценностями короны” в виде микрофильмов или фотокопий от Паданца. Одни ждали Джима в заброшенном почтовом ящике на чужой территории; другие были мимоходом переданы ему из рук в руки в каком-то пражском переулке. И вот я уже ношусь по разным этажам с телеграммами и дозваниваюсь по зеленому телефону до наших клиентов в Уайтхолле, и где-то рядом надрываются пишущие машинки, а над нашими головами подает голос криптографическая машина. В ближайшие двенадцать часов мы будем обрабатывать сырой материал Мундта: здесь и там фиктивные источники – где-то сработала радиотехническая разведка, кто-то перехватил телефонный разговор – и лишь изредка, для оживления этого информационного массива, высокопоставленный и надежный информатор, – все это освящено магическим именем Паданца и предназначено исключительно для посвященных читателей. Сегодня затишье между бурями. Джордж один в своем кабинете – редкий случай.

– Пару дней назад я столкнулся с Алеком, – начинаю я.

– Питер, кажется, мы договорились, что ты возьмешь паузу.

– Я не все понимаю в операции “Паданец”, а хотелось бы понять.

– Хотелось бы? На каком основании? Питер, ты меня удивляешь!

– Это простой вопрос, Джордж.

– Оказывается, мы занимаемся простыми вопросами.

– Какой у Алека мандат? Больше я ни о чем не спрашиваю.

– А то ты не знаешь. Заниматься тем, чем он занимается. Превращаться в злобствующего лузера, отвергнутого Службой. Обиженного, закусившего удила, на всё готового.

– Но зачем, Джордж? С какой целью?

Он уже с трудом сдерживается. Начинает отвечать, затем делает глубокий вдох и начинает заново.

– Твой друг Алек Лимас получил приказ в открытую демонстрировать весь набор своих давно известных изъянов. Это должно попасть в поле зрения наблюдателей из стана противника – не без помощи “предателей” в нашей среде, – чтобы потом предложить рынку немалый массив разведданных, которыми он располагает, а мы от себя добавим несколько ложных ниточек.

– То есть стандартная деза в отношении двойного агента.

– С рюшечками и оборочками. Да, стандартная операция.

– А он уверен, что его миссия состоит в том, чтобы ликвидировать Мундта.

– И он прав, не так ли? – следует мгновенный ответ, и даже интонация не меняется.

Он гневно разглядывает меня сквозь круглые очки. Могли бы хоть присесть, но мы продолжаем стоять, и я заметно возвышаюсь над Джорджем. Его сухой тон напомнил мне о нашей встрече в полицейском участке спустя несколько часов после заключения его дьявольского пакта с Мундтом.

– Алек Лимас такой же профессионал, как ты, Питер, или я. Если Хозяин не предложил ему прочитать текст, набранный петитом, где уточняется его миссия, то тем лучше для Алека и для нас. Он не сделает ложного шага и не совершит предательства. Если его миссия завершится успешно, пусть даже в неожиданном для него контексте, он не будет чувствовать себя обманутым. Он будет считать, что выполнил свой долг.

– Но Мундт наш человек, Джордж! Паданец – это наш пехотинец!

– Спасибо, что напомнил. Да, Ганс-Дитер Мундт наш агент. И мы будем всячески защищать нашего агента от тех, кто не без оснований подозревает его в том, чем он занимается, и мечтает поставить Мундта к стенке и занять его место.

– А как же Лиз?

– Элизабет Голд? – уточняет он, как будто забыл ее имя или я его неправильно произнес. – Элизабет Голд попросят сделать то, в чем она сильна от природы: говорить правду, и ничего кроме правды. Ты получил всю необходимую информацию?

– Нет.

– Тебе можно только позавидовать.

Глава 12

Серое утро, над Долфин-сквер, когда я сажусь в автобус, накрапывает мелкий дождик. Я приезжаю в Конюшню раньше положенного, но Табита меня уже ждет. Она очень довольна собой: в ее распоряжении оказалась отчеты наружки из Спецотдела разведки, и, по ее словам, она обнаружила эту пачку у себя под дверью. Хотя она не уверена в подлинности документов, как и в том, можно ли будет ими оперировать в суде, я ни в коем случае не должен проговориться кому бы то ни было, что она ими располагает. Из всего этого я делаю вывод, что в Спецотделе у нее есть свой человек и что документы подлинные.

– Итак, посмотрим, что положило начало заварухе. Кто отдал приказ Спецотделу спустить на Алека сторожевых псов. Приказ поступил из Бокса – в те дни так на полицейском жаргоне называли Цирк. Правильно?

– Да.

– Есть предположение, кто в Боксе отдал такой приказ?

– Вероятно, Лондонское управление.

– А конкретнее?

– Да кто угодно. Бланд, Аллелайн, Эстерхейзи. Или даже Хейдон. Хотя, скорее всего, поручил это кому-то из подчиненных, чтобы самому не замочить ноги.

– А то, что не вашим друзьям-приятелям из Службы безопасности, а Спецотделу поручили вести наружное наблюдение, это как, нормально?

– Абсолютно.

– Почему?

– Потому что эти две службы друг друга недолюбливали.

– А наша замечательная полиция?

– Недолюбливала Службу безопасности за то, что та совала свой нос куда не надо, и Цирк за то, что эта банда самодовольных педерастов избрала своей главной миссией нарушение закона.

Она обдумывала сказанное, внимательно изучая меня своими печальными голубыми глазами.

– Иногда вы производите впечатление очень уверенного человека. Со стороны может показаться, что вы обладали особой информацией. За этим нам не мешает последить. Мы исходим из того, что вы были младшим сотрудником, попавшим в водоворот исторических событий. А не человеком, которому есть что скрывать.

* * *

Командир Спецотдела – Боксу. Сверхсекретно

Тема: ОПЕРАЦИЯ “ГАЛАКТИКА”

Прежде чем занять свои наблюдательные посты, мои подчиненные осторожно разведали, чем занимается данная пара: их поведение на работе, образ жизни и личные отношения.

Оба отрабатывают полный рабочий день в Бейсуотерской библиотеке психических исследований, спонсируемой частным лицом, а руководит ею мисс Элеонора Крейл, незамужняя женщина пятидесяти восьми лет, с эксцентричными манерами, до сих пор не имевшая дела с полицией. Не подозревая, что разговаривает с моим подчиненным, мисс Крейл свободно поделилась следующей информацией о данной паре.

ВЕНЕРА, которую она называет своей “дорогой Лиззи”, проработала полгода в качестве помощника библиотекаря, и, по мнению мисс Крейл, ее не в чем упрекнуть: пунктуальная, почтительная, умная, опрятная, быстро и сознательно все осваивает, отличный почерк и “хорошо говорит, с учетом ее социального положения”. Ее коммунистические взгляды, которых она не скрывает, мисс Крейл не беспокоят, “лишь бы их не высказывала в моей библиотеке”.

МАРС, в ее устах “мерзкий мистер Л”, был временно взят в библиотеку в качестве второго помощника в связи с внутренним переустройством, и она не считает его работу “мало-мальски удовлетворительной”. Она уже дважды жаловалась на его поведение в Бейсуотерскую биржу труда, но безрезультатно. Она описывает его как неряшливого, непочтительного, пересиживающего за обедом, и от него нередко “попахивает алкоголем”. Ей не нравится, что, когда его ругаешь, он начинает говорить с сильным ирландским акцентом. В общем, она бы его уже через неделю выгнала, если бы за него не вступалась ее дорогая Лиззи (Венера). Между ними возникло “нездоровое” взаимное влечение, несмотря на разницу в возрасте и расходящиеся взгляды, которое, по мнению мисс Крейл, уже могло перерасти в настоящую близость. Не прошло и двух недель их знакомства, а они уже одновременно приезжают утром на работу, и она не раз замечала, как их руки соединяются, и вовсе не когда передают друг другу книги.

Когда мой подопечный вскользь поинтересовался, чем он занимался раньше, она ответила, что согласно данным биржи труда он был “мелким банковским служащим”. Стоит ли после этого удивляться, сказала она, что наши банки так работают.

Наблюдение

Пара покинула библиотеку в 17.30, по дороге зашла в кафе “Квинз армз” на Бейсуотер-стрит, где Марс выпил большую порцию виски, а Венера – грушевый сидр, и в 19.12 прибыла в “Оддфеллоуз-Холл”, рассчитанный на 508 человек, но в этот вечер там собралось 130 участников разного цвета кожи и социального положения. Тема вечера “Мир какой ценой?”. Марс с Венерой сели вместе в заднем ряду, ближе к выходу. Венеру, пользующуюся популярностью среди товарищей, встречали улыбками и кивками.

После короткой приветственной речи Пальме Датта, коммунистического активиста и журналиста, тут же покинувшего мероприятие, выступили спикеры калибром поменьше, и последним стал Берт Артур Лоунс, владелец “Народной лавки Лоунса”, убежденный троцкист, хорошо знакомый полиции из-за подстрекательств к насилию, дракам и другим актам нарушения общественного спокойствия.

Пока Лоунс не вышел к микрофону, Марс был мрачен, скучал, позевывал, даже отключался и периодически прикладывался к фляжке с неизвестным содержимым. Воинственная манера Лоунса вывела его из спячки, как выразился мой агент, и он неожиданно потянул вверх руку, обращая на себя внимание председателя собрания, казначея отделения банка на Голдхоук-роуд Билли Флинта, который предложил ему назвать свое имя и потом задать вопрос спикеру, как этого требуют правила. Отчеты моих агентов о том, что произошло на собрании и после его окончания, полностью совпадают и выглядят следующим образом:

Марс [с ирландским акцентом, назвав свое имя]: Библиотекарь. У меня к вам вопрос, товарищ. Вы говорите, что нам не надо вооружаться до зубов из-за советской угрозы, потому что Совы нам не угрожают. Я правильно понял? Выйти из гонки вооружений и потратить деньги на пиво?

[Смех.]

Лоунс: Вы сильно упрощаете, товарищ. Но если вам угодно так сформулировать, то пусть будет так. Да.

Марс: Главным же врагом, по-вашему, является Америка. Американский империализм. Американский капитализм. Американская агрессия. Или я снова упрощаю?

Лоунс: В чем состоит ваш вопрос, товарищ?

Марс: Мой вопрос состоит в следующем, товарищ. Не следует ли нам тогда вооружиться до зубов из-за американской угрозы?

Ответ Лоунса тонет в общем смехе, недовольных выкриках и редких аплодисментах. Марс и Венера выходят из зала через заднюю дверь. На улице они начинают бурно выяснять отношения, но быстро успокаиваются и, взявшись за руки, направляются к автобусной остановке, а по дороге останавливаются, чтобы обняться.

Дополнение

Оба моих агента в своих записях отметили присутствие хорошо одетого тридцатилетнего мужчины среднего роста, с волнистыми волосами, женоподобной наружности. Он покинул зал следом за парой, проследовал за ними до остановки и сел в тот же двухэтажный автобус, только внизу, а пара наверху, где Марс мог курить. Когда пара вышла, мужчина тоже вышел, сопроводил их до многоквартирного дома и подождал, пока зажжется свет на третьем этаже, после чего направился в телефонную будку. Поскольку моим агентам не было дано указаний выслеживать другие объекты, они не стали выяснять, кто этот мужчина, или сопровождать его до места проживания.

* * *

– Короче, большой план сработал. Дикие звери принялись обнюхивать вашего привязанного козла. Зверей представлял хорошо одетый тридцатилетний мужчина женоподобной наружности. Так?

– Козел был не мой, а Хозяина.

– Не Смайли?

– В операции по внедрению Алека Смайли играл вторую скрипку.

– И его это устраивало?

– Вероятно.

Мне открывается новая Табита. Или истинная Табита, показывающая коготки.

– Вы раньше видели этот отчет?

– Только слышал. Самую суть.

– В этом доме? Вместе с коллегами, имевшими допуск к операции “Паданец”?

– Да.

– Общее ликование. Ура, они заглотнули наживку.

– Вроде того.

– Звучит не слишком уверенно. Вас не подташнивало от этой операции? Может, вы хотели соскочить, только не знали как?

– Операция шла по плану. Мы двигались заданным курсом. Почему меня должно было подташнивать?

Она, кажется, хотела поставить мои слова под сомнение, но потом передумала.

– Вот этот мне особенно нравится, – сказала она, протягивая мне другой отчет.

* * *

Начальник Спецотдела – Боксу. Сверхсекретно

Тема: ОПЕРАЦИЯ “ГАЛАКТИКА”. Отчет № 6

Неспровоцированное нападение на Берта Артура ЛОУНСА, владельца “Народной лавки Лоунса”, кооперативного предприятия на Бейсуотер-роуд, 21 апреля 1962 г. 17.45

Следующие показания были взяты неофициально у свидетелей, которые в суд не вызывались, так как возражений от ответчика по этому делу не поступало.

В течение недели, предшествовавшей инциденту, Марс в разное время приходил в магазин Лоунса в нетрезвом виде, якобы за покупками на сберегательный счет Венеры, к которому у него был доступ, а на самом деле чтобы провоцировать Лоунса на разборки, и все это громко, с выраженным ирландским акцентом. В означенный день, по наблюдениям моего агента, Марс набрал полную корзинку съестного и еще виски, на сумму примерно 45 фунтов. На вопрос, будет ли он расплачиваться наличными или карточкой Венеры, Марс ответил, я цитирую: “В кредит, бля, а ты как думал, козел?”, и еще что он как представитель голодающих масс имеет законное право на часть мировых богатств. Игнорируя сообщение Лоунса, что банковский счет Венеры ушел в минус, поэтому больше никаких кредитов, Марс направился к выходу с тяжелой корзинкой неоплаченных продуктов. Лоунс вышел из-за прилавка и твердым голосом потребовал, чтобы Марс вернул корзинку и покинул магазин. Вместо этого, ни слова не говоря, Марс нанес ему серию ударов в живот и в паховую область, а под конец удар локтем в лицо.

Посетители подняли крик, миссис Лоунс набрала 999, а Марс, не пытаясь убежать и не выражая никакого раскаяния, продолжал осыпать оскорблениями свою незадачливую жертву.

Как впоследствии сказал один из моих молодых агентов, он был очень рад тому, что не присутствовал при этом, в противном случае ему бы пришлось отбросить свое прикрытие и вмешаться. К тому же он честно признался, что не уверен, удалось ли бы ему в одиночку справиться с нападавшим.

Вскоре появилась полиция и арестовала хулигана, который не оказал сопротивления.

* * *

– Итак, мой вопрос: вы лично знали заранее, что Алек изобьет несчастного мистера Лоунса?

– В принципе, да.

– Это что значит?

– Они хотели, чтобы Алек сжег за собой последние мосты. Он выйдет из тюрьмы без гроша в кармане. Пути назад нет.

– “Они” – это Хозяин и Смайли?

– Да.

– Но не вы. Это была не ваша блестящая идея, доведенная до сведения старших товарищей?

– Нет.

– Меня беспокоит, что вы лично раскрутили Алека. Или на этом будут настаивать истцы. Подтолкнули вашего сломленного несчастного друга к еще более глубокой пропасти. Но вы этого не делали. Большое облегчение. Такая же история с деньгами, которые Алек украл из банковского отдела Цирка. К этому его подтолкнули шесть человек, но только не вы?

– Я думаю, Хозяин.

– Отлично. Значит, Алек лез в драки ради своих начальников, а вы были его близким другом, но никак не его злым гением. И он это знал. Так?

– Полагаю, что так. Да.

– А он знал, что вы имеете доступ к операции “Паданец”?

– Конечно нет, черт побери! Откуда? Он вообще ничего не знал о “Паданце”!

– Я ждала от вас такой реакции. Если не возражаете, пойду еще поработаю над домашним заданием, а вы пока почитайте эту жуть. Английский перевод ужасный. Но и оригинал, как мне сказали, не лучше. Поневоле позавидуешь умению Спецотдела так волшебно обращаться со словами.

ОТРЫВКИ ИЗ ЗАКРЫТЫХ ДЕЛ ШТАЗИ С ПОМЕТКОЙ “ОТКРЫТЬ НЕ РАНЕЕ 2050”. ОТРЫВКИ СОСТАВЛЕНЫ И ПЕРЕВЕДЕНЫ В КОМПАНИИ “ЗАРА Н. ПОТТЕР И ПАРТНЕРЫ”. УСТНЫЕ И ПИСЬМЕННЫЕ ПЕРЕВОДЧИКИ С ОДОБРЕНИЯ СУДА НАЗНАЧЕНЫ ЮРИДИЧЕСКОЙ КОНТОРОЙ “СЕГРОУВ, ЛАВ И БАРНАБАС”, ЛОНДОН

Когда дверь за ней закрылась, меня охватил иррациональный гнев. Куда это она, черт бы ее побрал, направилась? Бросив меня одного! Пошла взахлеб пересказывать все своим дружкам в бастионе? Это она со мной такую игру затеяла? Они вручают ей пачку отчетов из архива Спецотдела со словами: “Ну-ка, проверь его реакцию”. Так, что ли, у них все устроено? Нет, конечно, не так. Табита – добрый ангел любого ответчика. А ее нежные печальные глаза видят гораздо дальше, чем глаза того же Кролика или Лоры. Это я тоже понимал.

* * *

Алек, прижавшись к грязному стеклу, выглядывает в окно. Я сижу в кресле, единственном в номере. Он расположен на верхнем этаже коммерческого отеля в Паддингтоне, где номера сдаются на час. Утром он позвонил мне в Мэрилебон на незарегистрированный номер, предназначенный для пехотинцев: “Встретимся в “Герцогине” в шесть”. Отель “Герцогиня Олбани” на Прэд-стрит, одно из его старых прибежищ. Алек осунулся, глаза красные, дергаются. Стакан в руке дрожит. Он выдает недовольство короткими порциями, с паузами.

– Эта девушка. Чертова коммунистка. Я ее не виню. Из такой семьи. И вообще, в наши дни кто кого вправе винить?

Молчи. Ничего не говори. Он сам скажет, зачем позвал.

– Я сказал Хозяину. Не впутывайте вы ее. Не доверяю я этому старому псу. Никогда не знаешь, что у него на уме. Может, он и сам не знает. – Долго разглядывает улицу внизу. Я сочувственно продолжаю молчать. – Куда, черт подери, подевался Джордж? – Развернувшись, он глядит на меня с обвинительным укором. – Вчера у меня был трефф с Хозяином на Байуотер-стрит, а Джордж даже не появился.

– Джордж завяз в Берлине, – вру я на голубом глазу и снова жду продолжения.

Алек решил изобразить высокомерное блеянье Хозяина:

– Я хочу, Алек, чтобы ты избавил меня от Мундта. Сделал мир немного лучше. Ты готов, старина? Еще бы не готов. Этот гад прикончил Римека. А заодно половину моей агентурной сети. Год или два назад чуть не прикончил Джорджа. Мы больше не можем с этим мириться, да, Пьеро?

– Не можем, – чистосердечно соглашаюсь я.

Не уловил ли он в моем голосе фальшивой ноты? Он делает глоток скотча и снова вытаращивается на меня.

– Ты с ней случайно не встречался, Пьеро?

– С кем?

– С моей девушкой. Ты отлично понял, о ком я.

– Алек, как я мог с ней встретиться? Ты о чем, старина?

Наконец он отводит взгляд.

– С кем-то она встречалась. С мужчиной. По описанию похож на тебя. Ничего личного.

Я озадаченно пожимаю плечами и улыбаюсь. А он снова погружается в раздумья, разглядывая в окно прохожих под дождем.

ТЕМА: ОГУЛЬНЫЕ ОБВИНЕНИЯ ПРОТИВ ТОВАРИЩА ГАНСА-ДИТЕРА МУНДТА СО СТОРОНЫ ФАШИСТОВ-АГЕНТОВ БРИТАНСКОЙ РАЗВЕДКИ. ПОЛНОЕ И БЕЗОГОВОРОЧНОЕ ОПРАВДАНИЕ МУНДТА НАРОДНЫМ ТРИБУНАЛОМ. ЛИКВИДАЦИЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ ШПИОНОВ, ПОПЫТАВШИХСЯ БЕЖАТЬ. ПРЕДСТАВЛЕНО ПРЕЗИДИУМУ СЕПГ. 28 ОКТЯБРЯ 1962 Г.

Если Звездная палата[36]36
  Ироническое сравнение с высшим королевским судом в Англии, упраздненным в 1641 году. (Прим. перев.)


[Закрыть], рассматривавшая дело Ганса-Дитера Мундта, была пародией на суд, то ее официальный вердикт выглядел и вовсе анекдотом. Пролог к этой комедии мог запросто написать сам Мундт.

Одиозный и коррумпированный контрреволюционер и агитатор Лимас был известен как разложившаяся личность, спившийся буржуазный оппортунист, лжец, бабник и хулиган, алчный до денег и ненавидящий прогресс.

Преданные оперативники Штази, купившиеся на фальшивые свидетельства этого мерзкого иуды, действовали добросовестно и не виноваты в том, что впустили гадюку в самое сердце страны, где лучшие люди сражаются с фашизмом и империализмом.

Этот трибунал стал триумфом социалистического правосудия и призывом к еще большей бдительности в отношении интриг капиталистических шпионов и провокаторов.

Женщина по имени Элизабет Голд – политическая простушка, симпатизирующая Израилю, британская секретная служба промыла ей мозги, и, ослепленная любовью к старому ловеласу, она простодушно позволила заманить себя в сети западных интриг.

Даже после того как самозванец Лимас полностью раскаялся в совершенных преступлениях, эта Голд предательски совершила побег вместе с ним и заплатила сполна за свое двуличие.

А в конце отчета прозвучала осанна бесстрашному защитнику демократии и социализма, который без колебаний застрелил ее во время побега.

* * *

– Ну что, Питер? Бросим взгляд на шутовской суд, который иначе не назовешь? Вы готовы?

– Как скажете.

Голос ее звучит отрывисто, она полна решимости и вся подалась ко мне через стол, широко расставив руки, – ни дать ни взять народный комиссар.

– Алек появляется в Звездной палате как ценный свидетель Фидлера с хорошо продуманным планом вывалить всю грязь на Мундта. Так? Фидлер рассказывает суду про цепочку фальшивых купюр, ведущую непосредственно к Мундту. Так? Он не жалеет слов, вспоминая, как Мундт работал “дипломатом” в Англии, когда его, по утверждению Фидлера, и завербовали реакционные империалистические силы, называющие себя Цирком. Далее следует список страшных государственных секретов, которые Мундт якобы продал своим западным боссам за тридцать сребреников. И все это проходит на ура у трибунала. До какого момента?

От сладенькой улыбки не осталось и следа.

– До появления Лиз, – отвечаю я неохотно.

– До появления Лиз, совершенно верно. Появляется бедняжка Лиз и, ничего толком не зная, переворачивает с ног на голову все, что ее ненаглядный Алек пять минут назад наговорил судьям. Вы знали, что так произойдет?