Текст книги "Шпионское наследие"

– Где туалет, еще не забыли? – спрашивает меня Нельсон, не отрываясь от книги.

Я запираюсь в туалете и не выхожу до последнего. Когда я снова занимаю свое место за столом, Дорис Гамп, она же Тюльпан, уже сидит у врача, пунктуально приехав на второе свидание в Кёпеник на своем велосипеде и привезя в корзинке маленького Густава.

И снова Римек:

Мать и сын веселые и расслабленные. Погода прекрасная. Лотар неожиданно уехал на конференцию в Варшаву и будет два дня отсутствовать, поэтому настроение у них отличное. Завтра они с Густавом поедут на велосипеде к ее сестре Лотте, “второму человеку на свете, которого я люблю”, радостно сообщает мне она. Доверив мальчика своей матери, которая искренне сожалеет, что это не мой ребенок, я веду товарища [удалено] в хирургический кабинет на чердаке и громко запускаю Баха на граммофоне. Церемонно и, я бы даже сказал, робко она вручает мне коробку с шоколадными конфетами, подаренную ей Эммануэлем Раппом, и призывает меня не съедать все сразу. Открыв коробку, я вижу вместо бельгийских шоколадок две кассеты с микрофильмами. Я сажусь на табурет рядом с ней, так что она говорит мне почти на ухо. Я спрашиваю, что содержат эти микрофильмы. Ответ: секретные документы Штази. Как она их заполучила? Ответ: перефотографировала сегодня с помощью камеры “Минокс” Эммануэля Раппа сразу после особенно унизительного полового акта. Едва он закончился, как Нахрапп умчался на совещание в Доме № 2, так как уже опаздывал. Ей хотелось отомстить, и она ничего не боялась. Документы были раскиданы на его рабочем столе. А камеру он днем держит в ящике стола.

– Офицеры Штази обязаны соблюдать правила безопасности двадцать четыре часа в сутки, – говорит она тоном аппаратчика. – Но Нахрапп настолько самонадеян, что считает себя выше всяких правил.

– А как же кассеты? – спрашиваю я. Как она объяснит их пропажу?

Ответ: Нахрапп ведет себя как ребенок, чьи прихоти должны немедленно удовлетворяться. Даже высшим офицерам запрещено держать в личном сейфе специальное оборудование (камеры, записывающие устройства), но Рапп нарушает это правило, как и все прочие. Более того, в спешке покинув комнату, он оставил сейф открытым, что является еще одним грубейшим нарушением безопасности, и ей не пришлось иметь дело с восковым замком.

Я спрашиваю: что это такое? Она объясняет: все сейфы Штази оборудованы сложным цифровым замком, а сверху еще шлепается восковая блямба. Закрыв сейф, законный владелец оставляет оттиск в мягком воске с помощью секретного ключа и присоединенной к нему печати [Petschaft], которые он обязан всегда носить при себе. Каждый Petschaft изготовлен индивидуально, ему присвоен номер, он уникален. А что касается кассет, то картонные коробки забиты ими, по дюжине в каждой. Он даже не ведет им счет, а камерой пользуется как игрушкой, в неофициальных и вполне развратных целях. Например, он неоднократно уговаривал ее позировать ему голой, но она всякий раз отказывалась. Еще он держит в сейфе бутылки водки и сливовицы – как все большие шишки, он хорошо поддает, а напившись, бормочет что-то бессвязное. Я спрашиваю, как ей удалось унести из штаб-квартиры Штази эти микрофильмы, и она, хихикнув, отвечает, что я, доктор, мог бы и сам догадаться.

Она утверждает, что, при всех заморочках по поводу внутренней безопасности, сотрудников с безупречными пропусками не обыскивают. К примеру, пропуск товарища [удалено] позволяет ей свободно перемещаться между Домом № 1 и Домом № 2 комплекса Штази. Я спрашиваю ее, как мне следует поступить с переданными мне кассетами, и получаю ответ: передать британской разведке. Почему не американской, спрашиваю я, чем вызываю у нее шок. Я коммунистка, говорит она. Империалистическая Америка – мой враг. Мы спускаемся вниз. Густав играет в домино с моей матушкой. Она встречает нас словами, какой это прелестный ребенок, как прекрасно он играет в домино и как бы ей хотелось его украсть.

Тут подает голос технический сотрудник Секретной службы, всегда ищущий предлога поучаствовать в празднике:

Берлинский секреттех Г/берлинского Центра [Лимасу]

Объект: ваш главный агент Мэйфлауэр

1. Согласно вашему сообщению, в его хирургическом кабинете на чердаке есть старый радиоприемник. Вставить в него записывающее устройство?

2. Согласно вашему сообщению, у него есть однообъективный зеркальный фотоаппарат “Экзакта”, получивший одобрение Штази на использование в рекреационных целях. У него также есть ультрафиолетовая лампа для терапевтических процедур и сохранившийся со студенческих времен микроскоп. Так как он уже располагает базовыми компонентами, следует ли его обучить изготовлению микрофильмов?

3. Густой лес в Кёпенике – идеальное место для маскировки радиотелеграфного и другого оперативного оборудования. Нужны засады для наблюдения и передачи информации?

4. Восковые замки. Может ли Тюльпан в процессе ее любовных игр с Эммануэлем Раппом сделать слепок с его персонального ключа и печатки [Petschaft]? На складе полно разных УМ [устройств для маскировки], в которых можно спрятать пластилин и ему подобные вещества.

Возвращается волна тошноты. В процессе ее любовных игр? Это были любовные игры Нахраппа, черт бы вас побрал! Тюльпан подчинялась, потому что знала: скажи она “нет”, и ее тут же вышвырнут за якобы дисциплинарные нарушения, и Густав никогда не попадет в элитарную школу, о которой она мечтала. Да, она была женщина страстная и легко возбуждаемая. Но это еще не означает, что она испытывала удовольствие от близости с Нахраппом или собственным мужем!

Но Алека Лимаса в Берлине это интересовало меньше всего:

Г/берлинского Центра [Лимас] – Г/Секрет., Мэрилебон [Смайли]

Копия письма в досье

Дорогой Джордж,

отличные новости!

Счастлив доложить, что оттиски с печатки и ключа Эммануэля Раппа, тайно снятые передаточным источником Тюльпан, дали четкие факсимиле с различимыми буквами и цифрами. Ковбои из Технички посоветовали ей для пущей безопасности слегка повернуть печатку, вытаскивая из воска. В общем, двойной успех!

Твой преданный,

Алек

P. S. Прилагается: ПД Тюльпан, согласно правилам ГО [Головного офиса], ГЛАВЕ СЕКРЕТКИ ЛИЧНО!!!

АЛ

ПД – персональные данные. В этой аббревиатуре всё: человеческая жизнь, которой мельком заинтересовалась Служба, и наложение епитимьи, и боль.

Полное имя субагента: Дорис Карлотта Гамп.

Дата и место рождения: Лейпциг, 21.10.1929.

Образование: окончила Йенский и Дрезденский университеты по специальности “Политические и социальные науки”.

Одна сестра: Лотта, преподает в начальной школе, живет в Потсдаме, не замужем.

Резюме и другие личные подробности: 23 года, в главный штаб Штази в Восточном Берлине принята на должность младшего делопроизводителя. Допуск ограничен категорией “конфиденциально” и ниже. После шести месяцев испытательного срока подняли до категории “секретно”. Приписана к секции Йот-3, отвечает за обработку и оценку отчетов из зарубежных центров.

Через год после вступления в должность завязала отношения с 41-летним Лотаром Квинцем, считавшимся восходящей звездой дипломатической службы ГДР. Все закончилось беременностью и гражданским браком.

Через шесть месяцев после заключения брака Квинц, в девичестве Гамп, родила сына, которого назвала Густавом в честь отца. Втайне от супруга его крестил 87-летний бывший православный священник и старец, этакий Распутин, приписанный к казармам Красной армии в Карлсхорсте. Как произошел этот переход в православие, неизвестно. Чтобы скрыть это от мужа, Гамп сказала ему, что едет к сестре в Потсдам, а сама поехала к Распутину на велосипеде, посадив Густава в корзинку.

10 июня 1957-го, в конце пятого года службы, получила новое повышение и стала личным секретарем Эммануэля Раппа, координатора зарубежных операций, прошедшего обучение в КГБ.

Для сохранения высокого покровительства оказывает Раппу сексуальные услуги. Муж на ее жалобы отвечает, что пожелания товарища такого ранга нельзя игнорировать. Такую точку зрения, считает она, разделяют ее коллеги по Штази. По словам Тюльпан, они знают о романе и отдают себе отчет в том, что это является грубейшим нарушением дисциплины. Однако они не докладывают об этом начальству, опасаясь ответных действий Раппа, обладающего большой властью.

Оперативный опыт

В Штази прошла курс идеологической обработки, обязательный для всего младшего состава. В отличие от большинства коллег, хорошо говорит и пишет по-русски. Прошла дополнительный тренинг по конспиративным приемам, секретным встречам, рекрутированию и обману. Также прошла инструктаж по тайнописи (копировальная бумага и жидкости), скрытому фотографированию (микрофильмы), тайному наблюдению и защите от него, основам задержания. Оценки от хороших до отличных.

В качестве секретаря и “золотой девочки” (определение Раппа) регулярно сопровождает его в Прагу, Будапешт и Гданьск на организованные КГБ конференции разведслужб Восточного блока. Дважды работала там официальной стенографисткой. При всей своей антипатии к Раппу мечтает поехать с ним в Москву и увидеть ночью Красную площадь.

Заключительные комментарии куратора

Г/Берлин. Секрет. – Г/Секрет., Мэрилебон [явно при содействии Стаса де Йонга]

Связь передаточного источника Тюльпан со Службой осуществляется исключительно через Мэйфлауэра. Он ее лечащий врач, связник, доверенное лицо, исповедник и лучший друг – в такой последовательности. То есть мы имеем преданную девушку в полном подчинении нашего главного агента, и, по мне, пусть так и остается. Как вам известно, недавно мы обеспечили ее собственной камерой “Минокс”, вмонтированной в ремешок наплечной сумочки, и кассетами с микропленкой, в поддоне баночки с тальком. А еще она теперь гордая обладательница дубликатов ключа и печатки к сейфу Раппа.

Поэтому сообщения Мэйфлауэра, что у Тюльпан не наблюдается никаких признаков напряжения, весьма радуют. Наоборот, пишет он, она никогда еще не была в таком приподнятом состоянии духа, ей нравится ощущение опасности, и он озабочен только тем, как бы излишняя самоуверенность не подтолкнула ее к ненужным рискам. Пока они имеют возможность встречаться в Берлине естественным образом, под прикрытием медицинских консультаций, беспокоиться, считает он, не о чем.

Совсем другие оперативные проблемы возникают, когда она сопровождает Раппа на конференции за пределами ГДР. Поскольку “слепые” почтовые ящики для нештатных ситуаций не годятся, не рассмотрит ли Секретка возможность прикомандированного тайного курьера, который бы реагировал на сиюминутные запросы Тюльпан в городах Восточного блока?

Я переворачиваю страницу. Рука не дрожит. Она никогда не дрожит в состоянии стресса. Пошел обычный оперативный диалог между главой Секретки и Берлином.

Джордж Смайли Алеку Лимасу в Берлине, лично, записка от руки, копия в досье

Алек, в преддверии визита Эммануэля Раппа в Будапешт будь добр безотлагательно ознакомить наш передаточный источник Тюльпан с фотографией Питера Гиллема, который будет ее тайным курьером.

Будь здоров, Дж.

Джордж Смайли Питеру Гиллему, записка от руки, копия в досье

Питер, вот твоя дама в Будапеште. Хорошенько ее изучи!

Приятного путешествия, Дж.

– Вы что-то сказали? – резко спрашивает меня Нельсон, отрываясь от книги.

– Нет. А что?

– Наверно, с улицы.

* * *

Когда изучаешь внешность незнакомой женщины с оперативными целями, плотоядные мысли отходят на задний план. Ты не ищешь в ней женской прелести. Ты думаешь о том, короткая или длинная будет у нее стрижка, крашеные ли волосы, уберет ли она их под шляпку или распустит и каковы характерные черты лица: широкие брови, высокие скулы, маленькие глаза или большие, круглые, водянистые? После лица тебя интересует ее тело, его формы и размеры, ты пытаешься себе представить, как она будет выглядеть в чем-то более индивидуализированном, чем партийный брючный костюм и топорные ботинки на шнуровке. Сексуальная привлекательность для тебя вторична, разве что надо оценить, как на нее посмотрит какой-нибудь впечатлительный наблюдатель. Моей главной заботой на этой стадии было то, как обладательница этого лица и тела себя поведет под пристальным надзором при встрече с тайным курьером в жаркий летний день на улицах Будапешта.

Короткий ответ: безупречно. Умелая, ловкая, безликая, целеустремленная. Как и я, ее тайный курьер. В солнечный день два незнакомых человека почти сталкиваются на оживленной улице, я делаю шаг влево, она вправо, следует секундное замешательство. Я извиняюсь, она, проигнорировав мои слова, идет дальше. И я делаюсь богаче на две кассеты с микрофильмами.

Второе столкновение, месяцем позже, происходит в старом квартале Варшавы, и хотя на этот раз обстановка более напряженная, все проходит гладко, о чем свидетельствует мой письменный отчет Джорджу, копия Алеку:

ПГ – Г/Секрет., Мэрилебон, копия АЛ, Берлин

Объект: передаточный источник Тюльпан, слепой трефф

Как и прежде, мы заранее узнали друг друга. Мимолетный телесный контакт был быстрым и незаметным. Уверен, что даже близкая наружка не обнаружила бы момент передачи.

Было очевидно, что Мэйфлауэр отлично проинструктировал Тюльпан. Последующая передача материалов Г/Центра в Варшаве особых трудностей не представляла.

ПГ

И письменная реакция Смайли:

Ловко сработано, Питер! Браво! ДжС

Однако, возможно, не так уж ловко, как подумал Смайли, и не совсем без последствий, хотя я смело утверждал обратное в своем коротком отчете.

* * *

Я французский турист из Бретани, путешествующий в составе швейцарской группы. В паспорте указано, что я директор компании, но для моих спутников я скромный развозчик сельскохозяйственных удобрений. Мы вместе наслаждаемся видами великолепно отреставрированного Старого города в Варшаве. Навстречу нам бодро идет стройная молодая женщина в мешковатых джинсах и жилете из шотландки. Ее рыжие волосы, в прошлый раз спрятанные под беретом, сейчас распущены и с каждым шагом взлетают под ярким солнцем. Шея повязана зеленым платочком. Нет платочка – нет передачки. На мне пилотка с красной звездой, купленная в уличном киоске. Снял пилотку – передачка отменяется. Старый город забит туристами. Наша группа не самая дисциплинированная с точки зрения польского экскурсовода: трое или четверо о чем-то болтают между собой, не слушая ее лекцию о чудесном возрождении города после нацистских бомбардировок. Мой взгляд задержался на бронзовой скульптуре. И взгляд Тюльпан тоже, потому что именно так срежиссирована наша встреча. Никаких задержек на этот раз. Непринужденная походка, но без перебора. Без зрительного контакта, но и без подчеркнутого игнорирования друг друга. Варшава вся просматривается и прослушивается. И туристические достопримечательности находятся под неусыпным наблюдением в первую очередь.

Но что значит это неожиданное вихляние бедер и этот откровенно манящий огонек в ее больших миндалевидных глазах? На мгновение – впрочем, не столь мимолетное, как я ожидал, – наши руки соединяются. Но вместо того чтобы тут же расцепиться, передав мне кое-какие вещицы, ее пальцы уютно пристраиваются в моей ладони и оставались бы там дольше, если бы я не выдернул руку. Она сошла с ума? Или я? И что означает эта завлекательная улыбка? Или мне все привиделось?

Мы расходимся: она – на конференцию шпионократов Варшавского пакта, я со своей группой – в погребок, где за угловым столиком восседают секретарь по культуре Британского посольства с супругой. Я заказываю пива и иду в туалет. Следом за мной туда направляется секретарь по культуре, известный мне по прошлой жизни в качестве такого же стажера в Школе подготовки секретных агентов в городке Сарратт. Передача материалов проходит быстро и молча. Я возвращаюсь к своей группе. Но ощущение живых пальчиков Тюльпан никуда не ушло.

И я снова чувствую их сейчас, читая хвалебный отзыв Стаса де Йонга о Тюльпан, передаточном источнике и ярчайшей звезде агентской сети Мэйфлауэра:

До сведения Тюльпан довели, что ее информация поступает в Службу и что Мэйфлауэр является нашим неофициальным помощником и ее связником. Ее любовь к Англии безоговорочна. Особенно ее впечатляет наша конспирация, и последний трефф в Варшаве стал для нее примером британского высокого класса.

Условия ее проживания в Англии по окончании сотрудничества, когда бы это ни произошло: 1000 фунтов в месяц за службу плюс единовременно 10 000 фунтов с одобрения Г/Секрет. [ДжС]. Но главная ее мечта – в один прекрасный день вместе с сыном Густавом получить британское гражданство.

Ее действия в качестве секретного агента впечатляют. Успешно вмонтировав миникамеру в основание унитаза в женском туалете на своем этаже, она избавила себя от ненужных волнений, связанных с необходимостью каждый раз выносить миникамеру в дамской сумочке из Дома № 3, а потом проносить ее обратно. Сделанные в Конторе дубликаты печатки и ключа позволяют ей залезать в сейф Раппа в удобное время и когда ей заблагорассудится. В прошлую субботу она призналась Мэйфлауэру, что постоянно мечтает о том, чтобы однажды выйти замуж за красивого англичанина!

– Что-то случилось? – спрашивает меня Нельсон, на этот раз жестче.

– Наткнулся на розетку, – отвечаю, и это, кстати, правда.

* * *

Кролик пришел в темном костюме и с дипломатом прямо с совещания в Казначействе. С кем он там совещался и по какому поводу, не сообщается. Лора, скрестив ноги, сидит в кресле Хозяина. Кролик достает из дипломата бутылку теплого белого “Сансера” и наливает всем. Потом приходит очередь пакетика с соленым кешью. Нам предлагают угощаться.

– Тяжелая работенка, Питер? – спрашивает он добродушно.

– А вы как думали? – отвечаю я сознательно выбранным тоном обиженного человека. – Рыться в памяти – не самое приятное дело.

– Зато, надеюсь, полезное. Посетить былые времена, увидеть прежние лица, м-м?

Я пропускаю эти слова мимо ушей. Допрос начинается вальяжно.

– Позвольте спросить вас о Римеке. Для агента он уж как-то слишком симпатичный, вы не находите?

Я киваю.

– И отличный врач к тому же.

Снова киваю.

– Тогда почему в отчетах, отправленных счастливым выгодоприобретателям из Уайтхолла, этот источник описывается как (я цитирую) занимающий хорошее положение в СЕПГ на среднем уровне и имеющий регулярный доступ к особо секретным материалам Штази?

– Дезинформация, – отвечаю я коротко.

– Ее авторы?

– Джордж, Хозяин, Лейкон из Казначейства. Они понимали, что материалы о Мэйфлауэре, как только они всплывут на поверхность, вызовут большой резонанс. И первым делом выгодоприобретатели будут спрашивать, кто источник. Вот почему они придумали фиктивный источник хорошей весовой категории.

– А ваша Тюльпан?

– А что Тюльпан?

Поторопился. Следовало выдержать паузу. Он явно подталкивает меня в нужном направлении, иначе к чему эта всезнающая жесткая ухмылочка, при виде которой так и хочется ему вмазать? Лора тоже ухмыляется. Сводит со мной счеты за неудавшийся греческий ужин?

Кролик, не слезая с темы, зачитывает из того, что лежит у него на коленях:

– Передаточный источник является старшим секретарем в Министерстве внутренних дел с доступом в высшие круги. Не перебор?

– В каком смысле?

– Разве эта характеристика не придает ей больше… гм, веса, чем она того заслуживает? Не лучше ли неразборчивая в связях секретарша? Или, ближе к реальной жизни, офисная нимфоманка. А может, святая шлюха, из уважения к ее религиозным предпочтениям?

Он внимательно на меня смотрит, ожидая вспышки гнева, возмущения, протеста. Но я не доставляю ему такого удовольствия.

– Я полагаю, вы неплохо знали вашу Тюльпан, – продолжает он. – Вы ведь прилежно ее обслуживали.

– Я ее не обслуживал, и она не моя Тюльпан, – говорю я после выдержанного молчания. – За все время ее работы в поле мы с ней не обменялись ни единым словом.

– Ни словечком?

– Мы передавали из рук в руки информацию, но никогда не говорили.

– Тогда откуда она знала ваше имя? – спрашивает он с обезоруживающей мальчишеской улыбкой.

– Она не знала моего имени! Откуда она могла его знать, если мы даже “привет” ни разу друг другу не сказали?

– Одно из ваших имен, скажем так, – поддавливает он спокойно.

Тут следует реплика Лоры:

– Как насчет Жана-Франсуа Гамая, Пит? – подсказывает она с той же ехидцей. – Совладелец французской электронной компании в Метце, отдыхающий на Черном море по путевке от болгарского государственного туристического агентства. Это немножко больше, чем “привет”.

Взрыв благодушного смеха спонтанно вырывается из моей груди, демонстрируя подлинное облегчение.

– О господи! – Я присоединяюсь к общему веселью. – Я ничего не говорил Тюльпан. Об этом я сказал Густаву!

* * *

А теперь, Кролик и Лора, когда вы удобно устроились в своих креслах, послушайте поучительный рассказ о том, как самые секретные и тщательно продуманные планы могут стать достоянием невинного ребенка.

Мое рабочее имя действительно Жан-Франсуа Гамай, и да, я приехал в составе большой, тщательно контролируемой туристической группы, наслаждающейся дешевым отдыхом на солнечном, хотя далеко не самом оздоровительном, черноморском болгарском курорте.

Напротив нашей убогой гостиницы, через бухту, расположен санаторий для партработников, такой брутальный бетонный монстр в советском стиле, украшенный коммунистическими флагами, и до нас доносится боевая музыка, прерываемая обращениями к миру и доброй воле из громкоговорителей. В стенах санатория Тюльпан с пятилетним Густавом наслаждаются коллективным отдыхом рабочего класса благодаря связям ее супруга, ненавистного товарища Лотара, чудесным образом преодолевшего нежелание Штази пускать своих работников на иностранные пляжи. Ее сопровождает сестра Лотта, школьная учительница из Потсдама.

На пляже, между 16.00 и 16.15, мы с Тюльпан должны передать материал из рук в руки, но сейчас в этом примет участие маленький Густав. Лотта останется в санатории и примет участие в рабочем совещании. Инициатива исходит от полевого агента, то есть от Тюльпан. Я же просто должен под нее творчески подстроиться. И вот она идет мне навстречу по накатывающему прибою, на ней пляжный халат а-ля мамаша Хаббард[16]16
  Средневековая ведьма из детского стишка. (Прим. перев.)


[Закрыть] и сумка на веревочке через плечо. Тюльпан обращает внимание сына то ли на морскую раковину, то ли на драгоценный камешек для его ведерка. Она так же игриво виляет бедрами, как тогда в Варшаве в Старом городе, но я благоразумно не упоминаю об этом в присутствии Кролика и Лоры, которые слушают мой легкомысленный рассказ с нескрываемым скептицизмом.

Приблизившись, она роется в своей сумке. Другие дети, любители солнца, загорают, плещутся в воде, едят бутерброды с сосисками, играют в шахматы, и Тюльпан то и дело отпускает им словечко-другое или улыбку. Уж не знаю, с помощью какой уловки она убеждает Густава подойти ко мне, но вот он, заливисто рассмеявшись, бросается ко мне и сует мне в руку сине-бело-розовую помадку.

Я должен быть само очарование, изобразить восторг. Я должен сделать вид, что попробовал помадку, а остальное положить в карман, потом присесть на корточки и, словно по мановению волшебной палочки достав из воды ракушку, которая на самом деле давно лежит у меня в кулаке, вручить ее Густаву в награду за его подарок.

На все это Тюльпан реагирует радостным смехом – излишне радостным, но об этом Кролик и Лора тоже не узнают – и подзывает сына к себе: “Ну всё, милый, оставь хорошего товарища в покое”.

Но Густав не спешит оставлять хорошего товарища в покое, к чему, собственно, и свелся мой остроумный рассказ, адресованный Кролику и Лоре. Шустрый мальчик ломает нам весь сценарий. Провернув удачный размен, он желает поближе познакомиться с хорошим товарищем.

– Тебя как зовут? – спрашивает он.

– Жан-Франсуа. А тебя?

– Густав. А твоя фамилия?

– Гамай.

– Тебе сколько лет?

– Сто двадцать восемь. А тебе?

– Пять. Ты, товарищ, откуда приехал?

– Из Метца, Франция. А ты?

– Я из Берлина, Германская Демократическая Республика. Хочешь послушать песню?

– Очень хочу.

Густав становится на мелководье по стойке “смирно” и, выпятив грудь, дарит мне детсадовскую песню благодарности советским солдатам, проливавшим кровь за социалистическую Германию. А в это время стоящая рядом мать спокойно развязывает поясок, раскрывает халат и, не спуская с меня глаз, демонстрирует мне голое тело во всем своем великолепии, потом не спеша снова завязывает поясок и присоединяется к моим щедрым аплодисментам маленькому исполнителю. Я пожимаю ему руку, а она глядит на меня как гордая мать, затем по-умному отступает на шаг и, подняв вверх правый кулак, отвечает на его коммунистический салют.

О великолепии ее нагого тела я также умалчиваю, а сам все это время прокручиваю в голове вопрос, который засел в меня занозой еще до того, как я пустился в это забавное повествование: вы-то, черт возьми, как пронюхали, что Тюльпан знала мое имя?