Текст книги "Достопочтенный Школяр"

«Поджаривание» Фроста

Снова Гонконг, и снова суббота, но о тайфунах уже забыли. Стоит ясный жаркий день: нещадно печет солнце, на небе ни облачка, и воздух раскален так, что трудно дышать, В Гонконгском клубе часы безмятежно пробили одиннадцать, их бой серебристо прозвенел в обшитой деревянными панелями комнате так, как будто где-то далеко, на кухне, со звоном упали на пол маленькие серебряные ложечки. Самые лучшие места уже были заняты теми, кто читал «Телеграф» (Разговорное от «Дейли телеграф» – ежедневная газета правоконсервативного направления) за прошлый четверг, в котором была нарисована весьма мрачная картина морального и экономического упадка их исконной родины.

– Фунт стерлингов снова падает, – сварливо проворчал один, не вынимая трубку изо рта. – Электрики бастуют. Железнодорожники бастуют. Пилоты бастуют.

– Надо спросить, а кто же работает? – так же ворчливо откликнулся другой.

– Если бы я был главным начальником в Кремле, я мог бы сказать, что мы поработали великолепно, – категорично заявил первый, чеканя слова, что делало речь похожей на военную команду.

Со вздохом, тем же решительным тоном он заказал два сухих мартини. Обоим говорившим было не больше чем по двадцать пять лет, но когда вы – патриот своей страны и вынуждены искать на чужбине возможность побыстрее разбогатеть, это довольно быстро вас старит.

Клуб иностранных журналистов сегодня выглядел довольно благопристойно – добропорядочных горожан было гораздо больше, чем журналистов. Без старины Кро, который как-то сплачивал их, шанхайские любители игры в кегли разбрелись в разные стороны, а несколько человек совсем уехали из колонии. Фотографы, привлеченные перспективой новых сражений в Камбодже. – сезон дождей закончился – перебрались в Пномпень. Ковбой был в сейчас в Бангкоке, не желая пропустить ожидаемого возобновления студенческих волнений; Люк – в своем корпункте, а его босс по прозвищу Карлик ссутулившись сидел у стойки бара, в окружении обитающих в пригородах респектабельных англичан в темных брюках и белых рубашках, и обсуждал с ними достоинства коробки передач за тысячу сто.

«Но на этот раз холодное! Слышишь? Оч-чинь ха-лодный и быстро – топ-топ».

Даже Рокер притих. Сегодня его сопровождала жена, которая когда-то работала в миссионерской школе на Борнео. Это была сухопарая и вечно всем недовольная женщина с короткой стрижкой и с особым нюхом на грешников – казалось, она чуяла грех еще до того, как у самого грешника появлялись грешные мысли.

А в это же время, километрах в трех к востоку от клуба, на улице Клаудвью-роуд, куда на автобусе можно было доехать за тридцать центов (впрочем, поездка на городском автобусе в любом направлении и на любое расстояние стоила столько же), в районе Норт Пойнт, который, как говорят, является одним из самых плотно заселенных уголков нашей планеты; как раз там, где город начинает карабкаться к Пику, на шестнадцатом этаже многоэтажного дома под номером 7 А, на матрасе лежал Джерри Уэстерби, напевая какие-то свои слова на мелодию песенки «Рассвет в Майами» и наблюдая, как раздевается красивая девушка в окне напротив. Матрас был больше двух метров, предполагалось, что на нем будет спать целая семья китайцев, положив его не вдоль, а поперек, и, пожалуй, впервые за всю жизнь ноги Джерри не свисали с койки. Она была значительно длиннее кровати в квартире Пет, которую проще было бы называть колыбелькой, и даже длиннее кровати в Таскани. Там это не имело большого значения, потому что рядом с ним была женщина, к которой можно было прижаться, а когда лежишь рядом с женщиной, не вытягиваешься в постели во весь рост. А вот сейчас девушка, на которую он смотрел, находилась метрах в десяти от него – впрочем, она могла бы быть и за двадцать километров отсюда – это не сделало бы ее более недосягаемой. Каждое утро, уже девять дней, пока он жил здесь, она точно так же раздевалась и мылась, что неизменно доставляло Джерри удовольствие и вызывало восхищение. Когда ему везло, удавалось наблюдать всю церемонию от начала до конца, с того момента, когда она склоняла голову набок, чтобы распустить свои черные, до пояса, волосы, и до последнего, когда она целомудренно закутывалась в махровую простыню и возвращалась в другую комнату, где жила вся ее семья из десяти человек. Он хорошо знал всех членов этой семьи. Как они моются, какую музыку любят, какую еду готовят, как занимаются любовью, какие праздники отмечают, как бурно ссорятся – так, что за них становится страшно. Единственное, в чем он не был уверен, так это в том, наблюдает ли он каждый день за одной и той же девушкой – или их на самом деле две.

Она исчезла из поля зрения, но он продолжал напевать. Джерри чувствовал возбуждение, как это бывало с ним всегда перед заданием, что бы ему ни предстояло: избежав слежки, добраться до места встречи где-нибудь на тихой улочке в Праге и в какой-нибудь подворотне обменяться маленькими свертками с насмерть перепуганным человечком или (это был его звездный час, нештатным сотрудникам такое вообще поручали нечасто) пройти пять километров на веслах в потемневшей от времени старой лодке и подобрать на пляже, на берегу Каспийского моря, радиста. Чувствуя опасность, Джерри каждый раз обнаруживал в себе удивительное самообладание, приподнятость и готовность мгновенно реагировать на любые неожиданности. И в то же время – ноющий, выматывающий душу страх. Но эти два разных ощущения отнюдь не противоречили друг другу. «Это произойдет сегодня», – подумал он.

В квартире было три маленьких комнаты, и пол во всех трех был паркетный. Это первое, что бросалось ему в глаза каждое утро, потому что ни в одной из комнат не было ни мебели, ни прочей утвари, за исключением матраса, кухонной табуретки, стола, на котором стояла его пишущая машинка, единственной во всей квартире обеденной тарелки, которую использовали как пепельницу, и уже далеко не нового календаря с обнаженными девицами за одна тысяча девятьсот шестидесятый год. С фотографии на календаре на него смотрела рыжеволосая красавица, чьи прелести сильно поблекли за прошедшие годы. Он отлично знал этот тип женщин: зеленые глаза, потрясающий темперамент и такая чувствительная кожа, что стоит только прикоснуться к ней пальцем, остается след, – в конце концов она может выглядеть как пятнистый маскхалат. Кроме всего прочего, в квартире имели место быть: телефонный аппарат (один), допотопный проигрыватель для пластинок (один) и две трубки для курения опиума, висящие на двух вбитых в стену гвоздях, выглядевших очень по-деловому, – это был полный перечень интересов и пожитков Ганса Призывающего Смерть, который теперь находился в Камбодже и который уступил Джерри свою квартиру. Около матраса лежал мешок с книгами – на этот раз его собственный.

Граммофон доиграл пластинку до конца. Джерри легко поднялся на ноги, получше закрепив свою импровизированную набедренную повязку на поясе. В этот момент зазвонил телефон, поэтому он снова сел и, взяв шнур, подтянул аппарат по полу к себе. Это, как всегда, был Люк, и он приглашал сыграть в карты.

– Извини, приятель. Не могу. Сочиняю статейку. Попробуй поиграть в вист сам с собой.

Набрав номер «времени», Джерри услышал гортанный голос, ответивший сначала по-китайски, потом по-английски, и по второму поставил свои часы. Потом он подошел к граммофону и снова поставил «Рассвет в Майами» на максимальную громкость. Это была его единственная пластинка, но она хотя бы заглушала шум совершенно бесполезного кондиционера. Все еще продолжая что-то напевать, он открыл дверцу единственного стенного шкафа и вытащил из старого кожаного саквояжа, стоявшего на полу, хорошо послужившую на своем веку, пожелтевшую от времени теннисную ракетку, принадлежавшую когда-то его отцу и купленную еще в тридцатые годы. На ручке особыми несмывающимися чернилами были выведены инициалы «С У». Отвинтив ручку, Джерри извлек из ее глубин четыре ролика с микропленкой, переложенные серой тонкой прокладкой, и уже далеко не новую камеру для микросъемок, которую он, как человек консервативный, предпочитал всем более современным моделям, которые специалисты по фотографированию в Саррате пытались ему навязать. Зарядив кассету в камеру, он установил скорость пленки и чтобы проверить, хорошо ли установлена диафрагма, сделал три пробных кадра, направив объектив на грудь рыжеволосой красавицы. Потом прошлепал на кухню и словно верующий в церкви опустился на колени перед холодильником, развязывая узел на галстуке крикетного клуба «Фри Форестерз», который держал дверцу в закрытом положении. Затем вынул из холодильника три яйца и снова завязал галстук. В ожидании, пока они сварятся, он постоял у окна, поставив локти на подоконник и любуясь сквозь металлическую сетку, которая служила защитой от грабителей, на столь дорогие его сердцу крыши, похожие на гигантские ступени, спускавшиеся вниз, к самому морю.

Крыши домов здесь, в Гонконге, представляли собой особый мир, где разыгрывался захватывающе интересный спектакль: борьба людей за выживание наперекор сумасшествию

города. В огороженных колючей проволокой двориках на крышах в поте лица трудились работники маленьких курточных мастерских; проводились религиозные службы; кто-то играл в старинную китайскую игру маджонг; предсказатели будущего жгли благовонные палочки и принимали посетителей, заглядывая в свои толстенные коричневые книги. Прямо перед Джерри находился английский сад, разбитый по всем правилам искусства на тайком принесенной сюда, на крышу, земле. Немного ниже три старые женщины занимались разведением щенков чау-чау, которым предстояло закончить свой век на чьем-нибудь столе. Там были и школы, где обучали танцам, чтению, балету, гимнастике и боевым искусствам; школы, где можно было приобщиться к вершинам искусства или постичь мудрость Мао; и сегодня утром, пока Джерри варил яйца себе на завтрак, какой-то старик, закончив свой длинный и непонятный непосвященному ритуал гимнастических упражнений, установил маленький раскладной стульчик, сидя на котором он ежедневно нараспев декламировал изречения этого великого человека. Бедняки, если у них не было крыши, строили себе нечто вроде балконов, похожих на вороньи гнезда, при взгляде на которые кружилась голова – около трех метров в длину и меньше метра в ширину, которые крепились на самодельных кронштейнах, загонявшихся под пол гостиной. Ганс Призывающий Смерть утверждал, что здесь все время совершаются самоубийства. Он говорил, что именно это держит его здесь. Поэтому, если он ни с кем не трахался, он любил сидеть у окна с фотоаппаратом «Никон» в надежде успеть заснять такое самоубийство. До сих пор это ему ни разу не удалось. Внизу справа находилось кладбище, что, как говорил Призывающий Смерть, считалось плохим соседством, и благодаря чему арендная плата была на несколько долларов ниже. Пока Джерри завтракал, снова зазвонил телефон.

– Про что статья? – спросил Люк.

– Шлюхи с Ванчай похитили Большого My, – ответил Джерри. – Увезли его на остров Резчиков по Камню и держат в заложниках, требуя выкуп. Кроме Люка, обычно звонили только женщины Ганса, и, когда Джерри предлагал им себя вместо него, они не соглашались.

В ванной не было занавески, поэтому Джерри приходилось принимать душ в позе боксера, пригнувшись, на полусогнутых ногах, чтобы не устроить в ванной потоп. Вернувшись в спальню, он надел костюм, взял нож и, отсчитав от угла комнаты Двенадцать половиц, поддел лезвием ножа тринадцатую. В углублении, выдолбленном в битуме, на который был уложен паркет, лежал пластиковый пакет, а в нем – пачка американских долларов разного достоинства, паспорт на чужое имя – на случай если бы пришлось уносить ноги, – водительские права и кредитная карточка авиакомпании на имя подрядчика Уоррела. Еще – небольшой револьвер, который Джерри, в нарушение всех инструкций Цирка, купил у Ганса, во время своих поездок предпочитавшего обходиться без оружия. Из этого тайного хранилища Джерри взял пять стодолларовых купюр, остальные положил на место и снова прикрыл половицей. Он опустил камеру и две запасные кассеты в карманы и, насвистывая, направился к выходу. Входная дверь была укреплена выкрашенной в белый цвет железной решеткой, которая могла бы задержать опытного грабителя минуты на полторы. Именно столько времени ушло на это у Джерри, когда он однажды, от нечего делать, открыл замок отмычкой. Пришел лифт, до отказа забитый китайцами, тоже спускавшимися вниз. При виде Джерри все сразу вышли. Так было каждый раз. Джерри для них был слишком большой, безобразно отталкивающий и угрожающе-чуждый.

И вот так, – подумал Джерри с напускной веселостью, шагнув в полумрак автобуса, идущего в центр города, – дети святого Георгия отправляются спасать империю.

"Время, потраченное на подготовку, никогда нельзя считать потерянным зря, – гласит немного тяжеловесный афоризм, формулирующий принцип, внушаемый всем агентам в «яслях», о том, как надо проверять, нет ли за тобой слежки.

Иногда Джерри чувствовал, что все, чему его учили в Саррате, вошло у него в плоть и кровь и составляет самую его суть, а все остальное просто не существует. Если следовать обычной человеческой логике, он мог напрямую отправиться к конечной цели своего путешествия: это было вполне возможно. Если следовать обычной логике, не было абсолютно никаких причин, особенно после вчерашней совместной попойки, против того, чтобы подъехать на такси к парадному входу, бодрым шагом войти в здание, смело бросить вызов своему новому закадычному приятелю и покончить со всем этим. Но он не мог действовать, следуя обычной человеческой логике. Говоря языком Саррата, Джерри приближался к «моменту истины» всей этой операции к моменту, когда за ним со стуком захлопнется дверь, после чего для него нет иного пути – только вперед. Это момент, когда каждый год из всех его двадцати лет в разведке всплывает в памяти и кричит. «Будь осторожен!» Если есть опасность попасть в ловушку, то она, скорее всего, будет поджидать его именно здесь. Даже если они заранее знают о его маршруте, тем не менее, по всему пути обязательно будут расставлены посты наблюдения. Люди в машинах или в оконах домов, мобильные команды наблюдения, которые будут «вести» его на случай неожиданностей: отклонения от маршрута или возникновения нового объекта для наблюдения. Если, образно говоря, Джерри еще может проверить, какая там, в бассейне, вода, прежде чем нырнет в нее с головой, то это только сейчас, и никогда больше. Вчера вечером, когда они шатались по разным кабакам, за ним запросто могли наблюдать десятки местных сыскных агентов – «ангелов», но не хранителей, а он мог и не подозревать о том, что за ним следят. Но сейчас он мог покружить по городу и посмотреть, нет ли за ним «хвостов»; сейчас – по крайней мере, теоретически – у него была возможность установить это.

Он взглянул на часы. Оставалось ровно двадцать минут, а ему, даже если двигаться неторопливым, китайским, а не европейским шагом, достаточно было семи. Поэтому Уэстерби не спеша отправился в путь, ни на минуту не позволяя себе расслабиться. В других странах – практически, везде, кроме Гонконга, – он вышел бы намного раньше. За «железным занавесом», согласно «катехизису» Саррата на это понадобилось бы полдня, если не больше. Он мог бы отправить письмо самому себе – просто для того, чтобы пройти полквартала, остановиться у почтового ящика, а потом повернуть назад, проверив при этом, не замедлил ли кто-то шаг, не постарался ли избежать встречи с ним лицом к лицу, он проверил бы, нет ли поблизости классических постов наблюдения: двое людей с одной стороны, трое – через дорогу, и «переднее наблюдение», маячащее где-то невдалеке перед ним.

Но парадокс состоял в том, что, хотя сегодня утром он тщательно соблюдал всю предписанную правилами процедуру, какое-то другое, его внутреннее " я " сознавало, что он тратит время попусту: он знал, что на Востоке любой круглоглазый европеец мог жить все время в одном и том же квартале и даже не подозревать, что за каждым его шагом ведется неусыпное наблюдение. На каждом углу любой многолюдной улицы, по которой он проходил, стояли поодиночке и группками мужчины, старательно занимающиеся ничегонеделанием в ожидании чего-то, просто убивая время или бесцельно глазея на прохожих. Попрошайка вдруг потянулся и зевнул; мальчик-инвалид, чистильщик обуви, ринулся к ботинкам Джерри, когда тот проходил мимо, промахнулся и от досады щелкнул щетками друг о друга. Зловещего вида старуха, продающая порнографические открытки с европейскими и азиатскими девушками, приложив руку ко рту, что-то прокричала вверх – кому-то, кого не было видно за бамбуковыми лесами, окружавшими здание. Хотя мысленно Джерри всех их примечал и старался запомнить, он и сегодня точно так же не мог отличить их друг от друга, как и тогда, когда впервые приехал на Восток. Сколько лет назад это было? Двадцать? Господи, Боже мой! Двадцать пять лет назад! А проститутки? Или мальчики, предлагающие билеты незаконной лотереи? Или торговцы наркотиками, которые суют вам под нос что-то, завернутое в конфетные бумажки, приговаривая при этом: «Какие желаете? Желтые – за два доллара, синие – за пять. Хотите поймать кайф? Улетите в самые небеса, словно вы оседлали дракона!» Или, может быть, те, кто покупает миску риса у уличного торговца на другой стороне улицы? На Востоке, дружище, выжить может только тот, кто знает, что он ничего не знает.

Джерри следил за всем, что отражалось в полированном мраморе и стеклах витрин: полки, заполненные украшениями из янтаря, полки с изделиями из нефрита, наклейки, оповещающие о том, какие кредитные карточки принимаются в магазине, всевозможные электротовары и целые пирамиды черных чемоданов и сумок, с которыми, кажется, никто и никогда не путешествует. В магазине Картье красивая девушка раскладывала на бархатном подносе украшения из жемчуга. Почувствовав, что на нее кто-то смотрит, она подняла голову и взглянула на Джерри. И несмотря на то что все его мысли были сосредоточены на другом, в нем на какое-то краткое мгновение встрепенулся интерес, знакомый всем сыновьям Адама Но одного взгляда на его немного напряженную улыбку, неряшливый, далеко не безупречного покроя костюм и ботинки из оленьей кожи было достаточно, чтобы понять все, что ей было нужно: это – не потенциальный покупатель. Проходя мимо газетного киоска, Джерри заметил, что в газетах пишут о последних боях. В газетах, выходящих на китайском языке, на первых страницах были напечатаны большие фотографии погибших детей, рыдающих матерей и солдат в касках, напоминающих американские. О какой стране шла речь – о Вьетнаме, Камбодже, Корее или Филиппинах, определить было нельзя. Красные иероглифы заголовков напоминали брызги крови. Может быть, Призывающему Смерть повезло. Испытывая жажду после выпитого вчера вечером, Джерри прошел через площадь и нырнул в полумрак бара «У капитана», но глотнул только воды из-под крана в мужском туалете. Вернувшись в фойе, он купил номер журнала «Тайм». Ему не понравилось, как на него поглядывали вышибалы в штатском, поэтому он вышел. Снова смешавшись с толпой, не спеша прошел к зданию почти, построенному в 1911 году, в те дни еще считавшемуся хоть и безобразной, но все же достопримечательностью давних времен, несколько облагороженной соседством еще более уродливых и нелепых бетонных зданий вокруг. Потом он сделал обманный маневр и резко свернул, пройдя через арку, миновав зеленый мост из рифленого железа, где на крюках висели мешки с почтой, похожие на индюшек в мясной лавке. Сделав еще один неожиданный поворот. он по пешеходному мостику прошел к Коннот-центру, чтобы сузить пространство, за которым надо наблюдать.

В сверкающем металлом вестибюле женщина крестьянского вида скребла металлической щеткой ступени неподвижного эскалатора, а в прогулочной галерее группа китайских студентов почтительно разглядывала скульптуру Генри Мура «Овал с точками». Оглянувшись назад, Джерри увидел коричневый купол старого здания суда, который казался совсем маленьким рядом с огромным, похожим на улей зданием отеля «Хилтон». «Королева против Уэстерби», – мысленно представил себе он строчки газетного сообщения: подсудимый обвиняется в шантаже, попытке подкупа, злоупотреблении доверием, а также еще в нескольких преступлениях, которые мы непременно состряпаем еще до вечера". Гавань жила своей обычной жизнью, сновали многочисленные суда и суденышки, причем маленьких было гораздо больше. На другом берегу залива, на фоне грязных клочьев смога, гордо поднималась Новая территория, изрытая котлованами. А у ее подножия, вдоль берега, тянулись товарные склады и фабричные трубы, изрыгающие коричневый дым.

Он повернул назад, прошел мимо контор шотландских компаний, мимо магазинов «Жардан» и «Свир» и заметил, что их двери закрыты решетками. «Должно быть, сегодня какой-нибудь праздник, – подумал он. – Наш или их?» На площади Монумента неторопливо разворачивалось гулянье – били фонтаны, пространство было расцвечено пляжными зонтиками, тут и там виднелись тележки продавцов кока-колы, и, наверное, не меньше полумиллиона китайцев стояли небольшими группками или проходили мимо, поглядывая на него – такого огромного по сравнению с ними. Громкоговорители, трещотки, жалобные звуки музыки. Он пересек улицу Джексон-роуд, стало немного потише. Прямо перед ним, на небольшой площадке с безупречным английским газоном, метались фигуры в белой форме. Только что начался матч в крикет, который закончится только вечером. На противоположном от подающего конце поля долговязый игрок в допотопного фасона кепке с надменно-скучающим видом натягивал перчатки. На минуту замедлив шаг, Джерри со снисходительной улыбкой, выдающей знатока и любителя игры, понаблюдал немного за знакомой сценой. Подача. Скорость мяча средняя, мяч пошел немного наружу, калитка осталась в стороне. Отбивающий, все с тем же снисходительным видом, сделал попытку отбить, промахнулся и медленно, скользящим движением, провел битой по боковой стороне калитки. Джерри понял, что в этой игре будет много неинтересных подач, которые не вызовут большого энтузиазма болельщиков. Он задал себе вопрос, кто с кем играет, и решил, что это, должно быть, все та же мафия с Пика играет сама против себя.

Там, где кончалось крикетное поле, через дорогу, высилось здание Китайского банка – огромное строение, украшенное алыми полотнищами лозунгов, прославляющих Мао. У входа в банк возлежали гранитные львы, которые гордо смотрели вдаль, словно не замечая бесчисленных групп китайцев в белых рубашках, фотографировавших друг друга на их внушительном фоне. Банк, нужный Джерри, стоял в другой стороне, за спиной подающего. На башенке, венчавшей его, развевался британский флаг – Юнион Джек, а внизу, у входа, стоял бронированный фургон. Весь вид банка говорил о надежности и неприступности. Двери были распахнуты и блестели на солнце ярко начищенной медью.

Пока Джерри немного кружным путем продолжал приближаться к цели, несколько охранников в касках, в сопровождении высоких индийцев с длинными ружьями (с такими обычно охотятся на слонов), неожиданно появились из темной глубины здания. Они несли три черных сейфа с деньгами так бережно, словно это был Гроб Господень. Бронированный фургон отъехал, и на мгновение Джерри показалось, что двери банка сейчас закроются, отчего у него даже защемило сердце.

Это мгновенное видение нельзя было объяснить логически. Оно не означало, что его охватила паника. Просто на какую-то минуту он приготовился к неудаче – точно так же, как садовник всегда готов к тому, что в самый неподходящий момент начнется засуха, а спортсмен знает, что можно глупейшим образом подвернуть ногу и заработать растяжение накануне важнейшего матча. Оперативный агент с двадцатилетним опытом работы знает, что именно в последний момент может произойти что-нибудь неожиданное, опрокидывающее все планы. Умение быть готовым к худшему – часть профессиональной подготовки.

Но двери не закрылись, а Джерри повернул влево, решив сделать еще один круг по площади. Пусть охранники немного расслабятся, подумал он. Наверняка отправка денег привела их в состояние повышенной боевой готовности. Сейчас они все воспринимают и запоминают гораздо лучше.

Повернув, он не спеша, задумчиво зашагал к Гонконгскому клубу: неподалеку виднелся его вход, оформленный в стиле веджвудского фарфора, и полосатые ставни. Как только вы приближались к нему, уже у порога вас встречали запахи традиционной английской кухни, которыми насквозь пропиталось все здание. Легенда – это не ложь, обычно говорят «наставники». Легенда – это то, во что ты веришь, В субботу утром господин Джерри Уэстерби, не слишком известный журналист, направляется в свой любимый к а б а к… На ступеньках, у входа в клуб, Джерри остановился, похлопал себя по карманам, потом повернулся на сто восемьдесят градусов и целенаправленно зашагал к конечной цели своего путешествия, обойдя площадь по периметру с двух сторон, и еще, в последний раз проверяя, не замедлил ли кто-нибудь шаг и не отвел ли взгляд. Господин Джеральд Уэстерби, обнаружив, что в его карманах нет наличности, которая ему понадобится в выходные, решает быстренько заскочить в б а н к. Индийцы-охранники с ружьями для охоты на слонов равнодушно, не проявив никакого интереса, проводили его взглядом.

Все так, но только господин Джеральд Уэстерби в банк н е п о п а д а е т!

Ругая себя последними словами за то, что он такой набитый дурак, Джерри вспомнил, что сейчас уже больше двенадцати дня, а ровно в двенадцать все банки прекращают обслуживать клиентов. После двенадцати работают только сотрудники в кабинетах на верхних этажах, и именно так он это и спланировал.

«Расслабься, – подумал он. – Ты слишком много думаешь. Хватит думать: приступай к делу. Вначале было дело. Кто же однажды сказал ему это? Да ведь это был старина Джордж, он цитировал Гете. Вот уж не подумал бы!»

Теперь, когда до цели оставалось всего несколько шагов, его охватила тревога, он понял, что боится. Он чувствовал, что страшно голоден. Он ощущал страшную усталость. Почему Джордж вот так, одного, послал его сюда? Почему он должен все делать сам? Если бы это было до «краха», здесь была бы масса «наставников», которые следили бы за ним по всему маршруту, а кто-нибудь даже ждал бы его появления в банке – просто чтобы убедиться, что все в порядке. Уже наготове была бы группа приема, чтобы оценить все, что ему удастся добыть, чуть ли не до того, как он выйдет из банка. На случай если пришлось бы в спешке скрываться с места, его ждал бы автомобиль.

«А в Лондоне, – добавил про себя Джерри, заставляя опуститься с небес на землю, – эту добычу с нетерпением ждал бы Билл Хейдон – так ведь? – чтобы передать ее русским, упокой Господи его душу». Думая обо всем этом, Джерри усилием воли заставил себя поверить, что на него снизошло озарение – мгновенно, как срабатывает вспышка фотоаппарата. «Бог услышал мои молитвы», – подумал он. Ведь, в конце концов, все было почти как в добрые старые времена, когда улица была заполнена великолепнейшими статистами – сотрудниками, обеспечивающими проведение операции. Самыми лучшими, каких только можно было пожелать.

Неподалеку у тротуара остановился синий «пежо». В нем сидели два европейца устрашающего вида и изучали программу скачек в «Хэппи Вэлли». На машине – радиоантенна и все прочее, что положено в таких случаях. Слева мимо него неторопливо прошествовали две американские матроны – туристки, нагруженные путеводителями и фотоаппаратами, – их вид говорил о твердой решимости с честью выполнить свою обязанность – обозреть и запечатлеть. А из самого банка, когда он уже почти вступил под его своды, вышли двое мужчин почтенного вида, судя по всему – финансисты или предприниматели. На их лицах был именно тот серьезный и суровый вид, который иногда специально напускают на себя люди из группы наблюдения, желая отпугнуть любопытствующие взгляды.

«Полный маразм, – сказал себе Джерри. – Ты готов дезертировать, приятель. Ты наделал от страха в штаны, как сопливый мальчишка, и готов просить пощады». Он бодро взбежал по ступенькам, как вспархивает на ветку дрозд в жаркий весенний день.

Фойе банка было просторным, словно зал ожидания на железнодорожном вокзале. Музыка, звучавшая из репродукторов, напоминала военные марши. Операционный зал, обслуживающий клиентов, был закрыт стальными решетками. Джерри никого там не увидел – ни одного случайно задержавшегося служащего. Роскошный лифт – золотая клетка, с плевательницей для сигарет, заполненной песком, подняла его на десятый этаж. Там от простора холла не осталось и следа. Пространство стоит денег. Узкий светлый коридор вел к столу, где обычно сидит дежурный, встречающий посетителей, но сейчас

там никого не было. Джерри беспрепятственно прошествовал мимо, взяв на заметку, где находится запасной выход и служебный лифт, заботливо помеченные на плане, которым снабдили его «наставники» на случай «уноси ноги». «Интересно, откуда они знают такие детали, – подумал он, – ведь у них довольно ограниченные возможности? Не иначе, раздобыли где-нибудь проектную документацию». На стойке табличка из тикового дерева гласила: «Справочная отдела доверительных операций». Рядом с табличкой валялась раскрытая замусоленная дешевая книжка о предсказании судьбы по звездам, с большим количеством пометок на полях. Но дежурного не было. Суббота – особый день. Когда Джерри инструктировали, то сказали, что провернуть дело легче всего в субботу.

Уэстерби с радостным выражением лица посмотрел вокруг, как человек, которому нечего скрывать. Еще один коридор шел по всей длине фасада: слева были двери, ведущие в кабинеты сотрудников, справа – маленькие душные клетушки. разгороженные хлипкими стенами с виниловым покрытием.

Оттуда слышался неторопливый стрекот электрической пишущей машинки и мелодичные голоса секретарш-китаянок, занятых неспешной субботней беседой – когда особенно нечего делать, кроме как ждать обеденного часа, а вместе с ним конца рабочего дня, планируя свободный вечер. Слева располагалось четыре застекленных двери, с небольшими глазками размером с маленькую монетку, чтобы заглядывать в комнату или выглянуть из нее. Джерри неторопливо двинулся по коридору, заглядывая во все глазки, как будто это было его любимым занятием и он отдыхал душой, предаваясь ему: руки в карманах, на лице немного бесшабашная улыбка. Ему говорили: четвертая слева – одна дверь и одно окно. Мимо прошел служащий, следом за ним – секретарша простучала каблучками своих изящных туфелек. Джерри, хотя и не выглядел слишком респектабельно, был европейцем, на нем был костюм, поэтому ни один из встретившихся не спросил, что ему здесь нужна