Текст книги "Достопочтенный Школяр"

– Хорошо, как скажешь, – откликнулся Сэм, переведя дух и почувствовав себя непринужденнее.

Смайли отметил: Сэм решил, что опасность прошла стороной и теперь у него под ногами твердая почва.

Тогда-то Джордж и предложил позвать старушку Конни и, возможно, Дока ди Салиса вместе послушать Сэма, Ведь Юго-Восточная Азия, в конце концов, его вотчина. С точки зрения тактики, Смайли был готов еще немного потянуть время, выжидая, когда наступит подходящий момент, чтобы заняться маленьким секретом Сэма; а с точки зрения стратегии, все то, что уже рассказал Сэм, представляло исключительный интерес. Поэтому Гиллема отправили за Конни и Доком, а Смайли тем временем устроил небольшой перерыв. Оба они, и Смайли, и Сэм, немного расслабились.

– Ну, как идут дела? – вежливо поинтересовался Сэм.

– Я бы сказал, мы переживаем н е к о т о р ы й спад, – признал Смайли. – А как ты? По работе не скучаешь?

– Это уж не Карла ли? – удивился Сэм, изучая фотографию на стене.

Голос Смайли вдруг зазвучал чопорно и неопределенно:

– Где? Ах, это… Да, это он. Боюсь, что сходство не очень большое, но лучшего у нас пока просто нет.

Слушая их, можно было подумать, что они обсуждают какую-то старинную акварель.

– Такое впечатление, будто ты вкладываешь в это что-то очень личное. Или нет? – раздумывал Сэм.

В этот момент в комнату один за другим вошли Гиллем, Конни и ди Салис. Гиллем шел первым. Маленький незаметный Фон, хотя в этом не было нужды, придерживал дверь.

Загадку временно отставили в сторону, и таким образом разговор превратился во что-то вроде военного совета: охота началась. Сначала Смайли кратко суммировал все, что рассказал Сэм, как бы между прочим подчеркнув, что они п р и т в о ря ю т с я, ведут себя так, как будто бы не существует никаких досье, что было завуалированным предупреждением для тех, кто к ним только что присоединился. Затем Сэм продолжил рассказ с того самого места, где остановился. С н ю а н с о в, небольших деталей, которые бросались в глаза, хотя, по его словам, на самом деле уже мало что оставалось несказанным. Выяснилось, что след ведет к компании «Индочартер Вьентьян ЮА». На этом он и оборвался, дело застопорилось.

– "Индочартер" – это компания, принадлежащая китайцам, проживающим за границей, – сказал Сэм, бросив взгляд на Дока ди Салиса. – Главным образом, китайцев родом из Сватоу.

При слове «Сватоу» у ди Салиса вырвалось восклицание, в котором слышались одновременно и смех, и рыдание.

– О, эти – хуже всего, – заявил он. Он хотел сказать, что они лучше других умеют хранить свои тайны.

– Это была компания, принадлежащая китайцам, – повторил Сэм еще раз. – Надо сказать, в сумасшедших домах Юго-Восточной Азии немало отличных оперативных работников, которые честно пытались разобраться, что же происходит с нелегальными денежками, попадающими в руки китайцев. Особенно китайцев из Сватоу или тех, кто проживает вне Китая, – которые, по сути дела, представляют собой совершенно особую народность и под контролем которых находятся монополии, производящие рис в Таиланде, Лаосе и еще нескольких местах. «Индочартер Вьентьян ЮА» – классический пример такого рода компаний, – вещал Сэм. Было очевидно, что крыша" коммерческой компании, под которой он работал, позволила ему довольно детально изучить этот вопрос, – Во-первых, это societe anonyme, акционерное общество, было зарегистрировано в Париже, – следовало продолжение. – Во-вторых, это societe, согласно информации, полученной из надежных источников, было собственностью зарубежной торговой компании шанхайских китайцев со штаб-квартирой в Маниле, которая, в свою очередь, принадлежала китайской компании, зарегистрированной в Бангкоке. А она являлась вассалом гонконгской компании с совершенно непонятной структурой под названием «Чайна Эйрси», чьи акции котировались на тамошней фондовой бирже и которая владела самой разной собственностью – от флотилий джонок до цементных заводов, от скаковых лошадей до ресторанов. По тамошним стандартам торговый дом «Чайна Эйрси» был одной из самых надежных компаний, имевших многолетнюю историю и пользующихся хорошей репутацией. И вполне возможно, что единственное, что связывало «Индочартер» и «Чайна Эйрси», было то, что у чьего-то пятого старшего брата была тетя, которая ходила в школу вместе с одним из акционеров и была чем-то обязана ему.

Ди Салис еще раз энергично кивнул головой в знак одобрения. Сцепив пальцы нескладных рук, он резко опустил их на свое согнутое колено и подтянул его к подбородку.

Смайли сидел с закрытыми глазами, казалось, дремал. Но на самом деле он именно сейчас услышал то, что ожидал услышать: когда дело дошло до перечисления сотрудников «Индочартера», Коллинз из кожи вон лез, чтобы не привлечь внимания к какому-то одному человеку.

– Но мне казалось, ты упоминал, что в этой фирме помимо китайцев было двое сотрудников. – напомнил ему Смайли. – Ты говорил, какая-то неразговорчивая блондинка и пилот по имени Рикардо.

Сэм сразу же отмел напоминание как не заслуживающее внимания.

– Рикардо никто не принимал всерьез. Китайцы не доверили бы ему ни цента. Все более-менее важные дела решались в задней комнате. И если деньги получала эта компания, то именно там, в задней комнате, решалась их судьба и именно там исчезали их следы. Независимо от того, были то русские, опиумные или еще какие-нибудь деньги.

Ди Салис, который все это время слушал, изо всех сил дергая себя за мочку уха, сразу же поддержал Сэма:

– А потом эти деньги объявлялись где угодно – в Ванкувере, Амстердаме, Гонконге или еще где-нибудь, как того пожелает таинственный хозяин и где они понадобятся ему для каких-то сугубо китайских, непонятных для остальных людей целей, – заявил он и даже заерзал на стуле: видно было, что он чрезвычайно доволен собой и гордится своей проницательностью.

«Снова Сэм соскользнул с крючка», – подумал Смайли.

– Ну что ж, ладно, – проговорил он. – И как же дальше развивались события, Сэм? Как это виделось тебе лично?

– Лондон закрыл дело.

По наступившей мертвой тишине Сэм, должно быть, мгновенно понял, что он задел какой-то очень важный нерв. Об этом говорило все его поведение – жесты и мимика: он ни на кого не посмотрел, на лице не отразилось ни малейшего любопытства. Напротив, словно демонстрируя свою скромность, причем делая это несколько преувеличенно, он опустил глаза и начал сосредоточенно рассматривать свои хорошо начищенные вечерние туфли и со вкусом подобранные к элегантному смокингу носки, задумчиво попыхивая своей коричневой сигаретой.

– Когда же это произошло, Сэм? – спросил Смайли. Сэм назвал дату.

– Давай вернемся немного назад. Так, как будто документов не существует, ладно? Сколько Лондону было известно о твоем расследовании, о том, как оно продвигается? Расскажи нам об этом. Ты каждый день отправлял донесения о ходе расследования? Или, может быть, это делал Мак?

Если бы «мамаши» в соседней комнате в этот момент взорвали бомбу, рассказывал впоследствии Гиллем присутствующие все равно продолжали бы пожирать Сэма глазами.

– Ну конечно же я не новичок, – ответил Сэм с готовностью, словно потакая причудам Смайли. В оперативной работе он всегда руководствовался принципом «сначала – дело, потом объяснения». – Мак тоже. Если действовать иначе, то очень скоро Лондон будет запрещать переходить улицу до тех пор, пока не поменяешь пеленки.

– Значит? – терпеливо, но настойчиво переспросил Смайли.

Это значит, что первое сообщение, которое они отправили в Лондон, было, можно сказать, последним. Мак подтвердил получение запроса о расследовании, коротко сообщил о том, что обнаружил Сэм, и запросил дальнейшие указания.

– А Лондон? Что сделал Лондон, Сэм?

Из Лондона Маку прислали немного истеричную, совершенно секретную срочную телеграмму, запрещая нам обоим заниматься дальше этим расследованием и требуя немедленно подтвердить, что я понял и подчинился приказу. По сути дела, они хорошенько шарахнули по нас ракетой, чтобы мы больше не занимались самодеятельностью.

Гиллем слушал, рассеянно рисуя что-то на листе бумаги: сначала цветочек, потом листики, потом капли дождя, которые падают на цветочек. Конни смотрела на Сэма сияющими глазами, как будто сегодня он был героем дня – женихом на свадьбе, – и ее глаза, похожие на глаза ребенка, от волнения были полны слез, готовых пролиться в любую минуту. Ди Салис, как обычно, ерзал на своем месте, пыхтя, как старый разводящий пары паровоз. Но и он не отводил взгляда от Сэма.

– Наверное, тебя это здорово разозлило? – спросил Смайли.

– Да нет, не очень.

– А тебе не хотелось довести дело до конца? Ведь ты уже немало разузнал.

– Ну, конечно, было досадно.

– Но ты все-таки подчинился приказу из Лондона?

– Я солдат, Джордж. Как и все оперативные работники.

– Очень похвально, – сказал Смайли, еще раз окинув взглядом Сэма, вольготно развалившегося в кресле, в хорошо сшитом смокинге, такого элегантного и уверенного в себе.

– Приказ есть приказ, – заметил Сэм, улыбаясь.

– Разумеется. А вот интересно, когда ты в конце концов вернулся в Лондон, – продолжал Смайли спокойно, словно размышляя, – и был на традиционной аудиенции у Билла, когда он жал тебе руку и благодарил за верную службу и говорил: «Добро пожаловать домой!», ты в разговоре с Биллом случайно не упомянул об этом деле, – ну так, между прочим?

– Да, я спросил у него, что же это он, черт возьми, делает, – подтвердил Сэм все с той же готовностью.

– А что Билл тебе на это ответил, Сэм?

– Свалил все на Кузенов. Сказал, что они занялись этим делом еще до нас. Сказал, что это их дело и их епархия.

– У тебя были какие-нибудь основания считать, что это действительно так?

– Конечно. Рикардо.

– Значит, ты догадался, что он работает на Кузенов?

– Он работал на них еще когда летал. Уже тогда он был у них на примете. Неудивительно, что его использовали и потом. Единственное, что им нужно было сделать, – это не выводить его из игры.

– Мне казалось, что мы пришли к единому мнению, что человека вроде Рикардо ни за что не допустили бы к серьезным делам этой фирмы?

– И тем не менее это не мешало им использовать его. Нет, Кузенов это не остановило бы. Дело все равно было в сфере их интересов, даже если Рикардо был никчемным человеком. В любом случае ситуация подпадала под пакт о разграничении сфер деятельности.

– Давай вернемся к тому моменту, когда Лондон запретил тебе продолжать расследование. Ты получил приказ прекратить все. Ты выполнил его. Но прежде, чем ты вернулся в Лондон, прошло какое-то время, так ведь? Не произошло ли какого-то развития событий?

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, старина. И снова где-то в глубине сознания Смайли педантично отметил, что Сэм уклоняется от прямого ответа.

– Ну, например, тот приятель, Джонни, который работал на тебя в банке Индокитая. Ведь ваше сотрудничество наверняка продолжалось?

– Разумеется, – подтвердил Сэм.

– А Джонни случайно не упоминал в разговоре с тобой – ну, просто как о деле прошлом, – что стало с той «золотой жилой» после того, как ты получил телеграмму, запрещающую тебе продолжать расследование? Деньги поступали каждый месяц, как и раньше?

– Нет, все оборвалось. Париж прекратил денежные вливания. Ни «Индочартер», ни кто-либо другой денег больше не получали.

– А ранее не судимый торгпред Борис? Он по-прежнему живет припеваючи?

– Он уехал домой.

– Пора было?

– Он отработал три года.

– Но обычно они работают дольше.

– Особенно те, для кого посольство – лишь хорошая крыша, – согласился Смайли с улыбкой.

– А Рикардо? Тот самый безрассудный летчик-мексиканец, которого ты подозреваешь в сотрудничестве с Кузенами? Что стало с ним?

– Погиб, – сказал Сэм, все это время не спускавший со Смайли внимательного взгляда. – Разбился в авиакатастрофе на границе с Таиландом. Ребята говорили, что взял на борт слишком большой груз героина.

Когда Смайли поднажал, Сэм назвал и дату, когда это произошло.

– Сильно ли горевали о нем те, кто его знал? Завсегдатаи бара, так сказать?

Да нет, не очень. Большинство людей считали, что во Вьентьяне станет поспокойнее, когда там не будет Рикардо, который мог, например, выпустить в потолок все патроны из своего пистолета в «Белой Розе» или «У мадам Лулу».

– И где же можно было услышать такое мнение, Сэм?

– Ну, у Мориса, например.

– У Мориса?

– В отеле «Констеллейшн». Морис – владелец этого отеля.

– Понятно. Спасибо.

Здесь явно чего-то не хватало, но Смайли не склонен был искать это недостающее звено сейчас. Под пристальными взглядами Сэма, трех своих помощников и верного слуги Фона Смайли беспрестанно поправлял свои очки, пока наконец не сбил их окончательно; потом снова водрузил их на место и решительно положил руки на покрытый стеклом стол. Затем он заставил Сэма повторить весь свой рассказ еще раз, перепроверяя даты, имена и места событий, – делая все очень тщательно, как умеют опытные следователи, стараясь уловить своим тренированным ухом малейшие неточности, случайные расхождения и попытки что-то утаить, изменение тончайших нюансов – и, как было очевидно, не находя их. А Сэм, убаюканный чувством ложной безопасности, не сопротивлялся, наблюдая за всем этим с такой же отстраненной, ничего не выражающей улыбкой, с какой у себя в клубе он наблюдал за тем, как ложатся карты на зеленое сукно игорного стола или как крутится колесо рулетки и белый шарик прыгает по нему, переходя из одного желобка в другой.

– Сэм, скажи пожалуйста, не мог бы ты устроить так, чтобы провести этот день здесь, у нас? – попросил Смайли, когда они снова остались вдвоем. – Фон устроит тебе какую-нибудь постель, и все такое прочее. Как ты думаешь, сможешь ты договориться об этом в клубе?

– О чем речь, дорогой, – великодушно согласился Сэм. И тогда Смайли сделал то, чем легко можно было вывести из душевного равновесия любого человека Вручив Сэму кипу журналов, он попросил по телефону, чтобы ему принесли личное досье Сэма. И, сидя напротив, в полном молчании от корки до корки прочитал все его тома.

– Оказывается, ты большой дамский угодник, – заметил наконец Смайли. За окном уже начали сгущаться сумерки.

– Бывает иногда, – подтвердил Сэм, все еще улыбаясь. – Бывает. – Но в его голосе ясно слышалась тревога.

Когда наступила ночь, Смайли отправил «мамаш» домой и отдал приказ «домоправителям» очистить архивы от всех «архивокопателей» самое позднее к восьми. Он не объяснил зачем. Он предоставил им возможность думать, что им заблагорассудится. Сэму приказали устроиться на ночь в комнате для совещаний, чтобы его можно было вызвать в любой момент, а Фону поручили составить ему компанию и приглядывать, чтобы не сбежал. Фон понял это указание буквально. Даже когда прошло немало времени и Сэм, казалось, задремал. Фон оставался на своем посту, свернувшись клубочком у порога, словно кот, ни на минуту не смыкая глаз.

Потом эта четверка – Конни, ди Салис, Смайли и Гиллем – закрылась в канцелярии и начала обещавшие быть долгими и нелегкими, требовавшими величайшей тщательности поиски документов. Сначала они попытались найти досье по операциям, которые, по правилам, должны были стоять в разделе Юго-Восточной Азии под датами, названными Сэмом. Таких карточек в каталоге не было, оперативных досье тоже не было, но это само по себе могло еще ничего не значить. Лондонское управление при Хейдоне имело обыкновение перехватывать оперативные документы и помещать их в свой сверхсекретный архив, к которому имел доступ очень ограниченный круг лиц. Поэтому четверка немало побродила по подвалу, в котором находился архив, – их шаги по коричневому линолеуму гулко отдавались под сводами, – прежде чем добралась до зарешеченной ниши – вроде преддверия к часовне, в которой нашли свой последний покой останки того, что раньше называлось архивом Лондонского управления. Карточек и документов снова не обнаружили.

«Ищите телеграммы», – приказал Смайли. Они проверили книги, в которых были подшиты все телеграммы оперативным сотрудникам и их ответы. В какой-то момент Гиллем был готов заподозрить Сэма во лжи, пока Конни не обнаружила, что страницы в журналах учета входящих и исходящих телеграмм за интересовавший их период были напечатаны на другой машинке – впоследствии выяснилось, что эту машинку «домоправители» приобрели полгода спустя после даты, которая стояла на напечатанной на ней описи.

«Ищите дубликаты», – приказал Смайли.

В Цирке всегда существовали дубликаты основных документов, которые архивный отдел заводил в том случае, если решалось, что оперативными бумагами будут часто пользоваться. Они хранились в папках, где листы не подшивались, и каждые полтора месяца составлялась их опись. После упорных поисков Конни удалось отыскать папку по Юго-Восточной Азии за полуторамесячный период сразу же после запроса Сэма о наведении справок в связи с обнаруженным следом, В папке не было никакого упоминания о подозрениях относительно возможной советской «золотой жилы» и никакого упоминания о компании «Индочартер Вьентьян ЮА».

«Попробуйте ЛД», – сказал Смайли, используя сокращение, означавшее «личные досье». Он делал это очень редко – обычно терпеть не мог. Все перебрались в другой угол архива и перебрали карточки не одного ящика каталога в поисках личных досье – сначала на торгпреда Бориса, потом на Рикардо, потом на другие имена Малыша, считавшегося погибшим и упомянутого в первом донесении Сэма в Лондонское управление, которому была уготована такая незавидная участь. Время от времени Гиллема посылали наверх уточнить у Сэма какую-нибудь деталь. Гиллем заставал его за чтением журнала «Филд» с большим стаканом шотландского виски, из которого тот понемногу потягивал. Фон не спускал с него глаз и только время от времени, как позднее узнал Гиллем, позволял себе небольшую передышку, отжимаясь – сначала на костяшках рук, потом на кончиках пальцев. Они даже прикинули несколько вариантов произношения и написания имени Рикардо и проверили их по всему каталогу.

«А где у нас каталог по организациям?» – спросил Смайли.

Но на акционерное общество под названием «Индочартер Вьентьян» в каталоге организаций также не было никакой карточки.

«Посмотрите материал о переписке с Кузенами».

Все контакты с Кузенами во времена Хейдона осуществлялись исключительно через секретариат Лондонского управления по связи с родственными службами, который в силу совершенно очевидных причин был подчинен непосредственно Хейдону. В секретариате и хранились подшивки всей переписки с американским родственным ведомством.

Смайли и его помощники снова вернулись к нише, напоминающей преддверие к часовне, – и снова ничего. Питеру Гиллему эта ночь уже начинала казаться сверхъестественной и нереальной. Смайли почти не произносил ни слова. Его полное лицо словно окаменело. Конни в сильнейшем возбуждении забыла даже о болях, которые причинял ей артрит, и порхала от одной полки к другой, словно девочка-подросток на балу. Гиллем, который по характеру был отнюдь не склонен к копанию в бумажках, обреченно следовал за ней, стараясь не отставать от остальных, но втайне радуясь, что время от времени ему приходится бросать их и подниматься к Сэму.

«Мы нашли его, Джордж, дорогой мой. Теперь-то уж ему не уйти, – едва слышно бормотала Конни. – Теперь-то уж точно, как дважды два четыре, эта мерзкая жаба попалась».

Док ди Салис удалился в другую часть архива в поисках упоминаний китайских директоров компании «Индочартер» – удивительно, но Сэм все еще помнил и с трудом воспроизвел имена двух из них – сначала по-китайски, потом латинскими буквами и, наконец, так, как их обычно называли в китайскоязычном деловом мире.

Смайли сидел на стуле, изучая разные досье, словно читая в поезде – совершенно не обращая внимания на других пассажиров. Иногда он поднимал голову, но не слышал и не видел того, что происходит вокруг, – мыслями он был не здесь. Конни по собственной инициативе начала искать перекрестные ссылки на другие досье и каталоги, с которыми эти оперативные документы могли быть связаны. Существовали тематические каталоги по наемникам и летчикам, работающим по контрактам, не связанным с определенной компанией. Были и каталоги по методам, которые Московский Центр использовал для «отмывания» денег, предназначавшихся для оплаты агентов. Был даже целый трактат, который сама Конни написала много лет назад, о выплатах, которые шли нелегальной агентурной сети Карлы, функционировавшей независимо от основных, более или менее известных резидентур. Труднопроизносимые имена торгпреда Бориса не были включены в приложение. Были досье с основными сведениями по банку Индокитая и его связям с Московским народным банком, досье со статистическими данными о расширении масштабов деятельности Центра в Юго-Восточной Азии, досье по изучению вьентьянской резндентуры. Но количество отрицательных ответов все росло, и, по мере того как их становилось все больше и больше, надежда таяла. До сих пор в поисках следов, оставленных Хейдоном, они еще нигде не сталкивались с таким систематическим и широкомасштабным заметанием следов. Это означало, что они нашли то, о чем и мечтать было трудно, – они нашли след, ориентир, который поможет им найти то, что искали.

След неуклонно вел на восток.

Только одна тоненькая ниточка, обнаруженная в ту ночь, тянулась к виновнику всего этого. Они наткнулись на нее уже где-то после рассвета, когда Гиллем почти засыпал. Откопала это доказательство Конни. Смайли молча положил его на стол, и они уставились на него при свете настольной лампы. Это было похоже на ниточку, ведущую к спрятанному сокровищу; скрепленная зажимом пачка бланков на уничтожение документов – всего немногим более десятка, на которых на средней строчке тонким черным фломастером было небрежно вписано кодовое имя того, кто давал на это разрешение. Обреченные на уничтожение досье с документами относились к «совершенно секретной переписке с Г/Флигеля» – то есть с Мартелло, главой управления Кузенов, который и сейчас занимал ту же должность, нынешним собратом Смайли. Причина уничтожения документов была та же, что и в телеграмме Хейдона Сэму Коллинзу, запрещающей продолжать расследование во Вьентяне «в силу опасности скомпрометировать чрезвычайно важную операцию, проводимую американскими коллегами». Кодовое имя, которым были подписаны бланки на уничтожение документов, принадлежало Хейдону.

Вернувшись наверх, Смайли еще раз пригласил Сэма в свой кабинет. На Сэме уже не было галстука-бабочки. Из-за щетины на щеках и подбородке, выделявшейся на фоне его белой рубашки, он выглядел далеко не таким элегантным.

Первым делом Смайли послал Фона за кофе. Он подождал, пока Фон принес кофе и удалился, потом налил две чашки, себе и Сэму, Сэму – с сахаром, себе – с сахарином. Потом он устроился в кресле рядом с Сэмом, чтобы стол не разделял их – чтобы показать Сэму, что он считает его своим.

– Сэм, я думаю, тебе следует рассказать мне немного об этой девушке, – сказал он очень мягко, как будто осторожно сообщая печальное известие. – Ты не стал говорить о ней из рыцарских побуждений?

Сэма эти слова, казалось, позабавили.

– Ты что, потерял все досье, старина? – спросил он также мягко, с выражением полного доверия, как могут говорить мужчины в совершенно неофициальной обстановке, где-нибудь в мужском туалете.

Иногда для того, чтобы тебе поверили и открыли что-то секретное, необходимо и самому поступить так же.

– Их потерял не я, а Билл, – ответил Смайли просто и без нажима.

Сэм впал в задумчивость. Сделал он это подчеркнуто картинно, словно наблюдая за собой со стороны. Загнув пальцы на руке – руке игрока, – он критически осмотрел свои ногти и неодобрительно покачал головой, увидев, что они не блещут чистотой.

– Этим клубом теперь уже почти не надо управлять, – задумчиво сказал он, – Признаться, он мне уже порядком наскучил. Деньги, деньги… Пожалуй, я уже созрел для перемен, пора заняться чем-нибудь посерьезнее, показать, на что я способен.

Смайли понял, к чему Сэм клонит, но он знал, что должен проявить твердость.

– Сэм, я совсем на мели. Я едва могу прокормить тех, кто на меня работает.

Коллинз в задумчивости отхлебнул из своей чашки, улыбаясь Смайли из-за струйки поднимавшегося пара.

– Кто она, Сэм? Что это за история? Сейчас абсолютно не имеет значения, насколько серьезен был твой проступок, как сильно ты нарушил правила. Все это дело прошлое. Я обещаю, что тебе ничего не будет.

Сэм встал, засунул руки в карманы, покачал головой и, как это мог бы сделать Джерри Уэстерби, начал кружить по комнате, разглядывая довольно странную и мрачную коллекцию на стенах: фотографию группы университетских преподавателей в мантиях; в рамке под стеклом написанное от руки письмо ныне покойного премьер-министра; все тот же портрет Карлы и много чего другого…

– Никогда не ставь сразу все свои фишки, – заметил Сэм, стоя так близко напротив фотографии Карлы, что от дыхания запотело стекло, – так мне когда-то говаривала моя старая матушка. – Никогда не отдавай так просто кому-нибудь все, что у тебя есть. Ведь мы так мало имеем в жизни. И расходовать это нужно бережно и расчетливо. А ведь игра-то продолжается, так ведь? – спросил он. Потом протер рукавом запотевшее стекло. – В этом вашем заведении довлеет ощущение голода. Я почувствовал это, как только вошел. Стол большой, сказал я себе, малыш сегодня обязательно чем-нибудь поживится.

Подойдя к столу, Сэм сел в кресло Смайли, как бы проверяя, насколько удобно в нем сидеть. Кресло поворачивалось вокруг своей оси и наклонялось вперед и назад. Сэм проверил и то и другое.

– Мне нужен бланк требования о розыске, – сказал он. – В правом верхнем ящике, – ответил Смайли, не сводя с Сэма глаз. Тот открыл ящик, достал тонкий желтый бланк и, положив его на стекло, приготовился писать.

В течение нескольких минут Сэм молча заполнял графы, время от времени останавливаясь, словно продумывая фразы до совершенства, затем снова продолжал.

– Позвони мне, если она объявится, – сказал он Смайли и, игриво помахав Карле, вышел.

Когда Коллинз ушел, Смайли взял со стола заполненную бумагу вызвал Гиллема и вручил ее, не говоря ни слова. На лестнице Гиллем остановился и прочитал, что же там было написано.

Э л и з а б е т, о н а ж е Л и з з и, У э р д и н г т о н, о н а ж е Л и з з и Р и к а р д о, – это было написано на верхней строчке. Дальше шли детали: В о з р а с т – о к о л о д в а д ц а т и с е м и. Г р а ж д а н ст в о В е л и к о б р и т а н и и. С е м е й н о е п о л о ж е н и е – з а м у ж е м, и н ф о р м а ц и и о м у ж е н е т, д е в и ч ь я ф а м и л и я н е и з в е с т н а, в 1 9 7 2 –7 3 г о д а х б ы л а г р а ж д а н с к о й ж е н о й М а л ы ш а Р и к а р д о, к о т о р о г о н а н а с т о я щ и й м о м е н т н е т в ж и в ы х. П о с л е д н е е м е с т о п р е б ы в а н и я – В ь е н т ь я н, Л а о с. П о сл е д н е е и з в е с т н о е м е с т о р а б о т ы – с е к р е т а р ь – м а ш и ни с т к а к о м п а н и и " И н д о ч а р т е р В ь е н т ь я н Ю А ". Д о э т о г о т а н ц е в а л а в н о ч н о м к л у б е ( п л а т н а я п а р т н е р ш а), т о р го в а л а в и с к и, б ы л а п р о с т и т у т к о й в ы с о к о г о к л а с с а.

Словно боясь нарушить установившиеся в последние дни правила, архив всего минуты через три выдал стандартный, наводящий уныние ответ: " С о ж а л е е м, д а н н о е л и ц о в к а р т о те к е н е з н а ч и т с я ". Вдобавок ко всему, «матушка»-распорядительница не согласилась с формулировкой «проститутка высокого класса». Она утверждала, что правильнее будет сказать: «проститутка высшей категории».

Любопытно, но Смайли ничуть не смутила скрытность Сэма, Он, казалось, спокойно принимал ее как неотъемлемую принадлежность профессии. Он запросил копии всех сообщений, присланных Сэмом из Вьентьяна или откуда бы то ни было еше за последние десять с небольшим лет и которые уцелели после того, как Хейдон тщательно почистил архив. Получив документы, в свободные (если так можно сказать) часы Джордж перелистал их и, дав волю пытливому воображению, постарался представить себе, какими же тенями населен скрытый от постороннего глаза мир Сэма.

В этот критический момент расследования Смайли, как впоследствии единодушно утверждали все, кто об этом знал, продемонстрировал совершенно удивительное чувство такта. Другой, менее умный человек, мог бы сразу же броситься к Кузенам и потребовать, чтобы Мартелло в срочном порядке нашел американские документы, связанные с уничтоженными в Цирке, и предоставил ему возможность с ними ознакомиться. Но Смайли не хотел поднимать панику и показывать, что что-то случилось. Поэтому он решил действовать через своего самого скромного и неприметного помощника.

Молли Минин была хороша собой, всегда аккуратна и подтянута, возможно, немного замкнута и даже чуть-чуть казалась «синим чулком». Она не так давно окончила колледж, но уже считалась незаменимым сотрудником «старой гвардии» Цирка в силу того, что здесь работали ее брат и ее отец. Во время «краха» она проходила стажировку, у нее еще не закончился испытательный срок, и она работала в канцелярии – у нее, можно сказать, еще только резались молочные зубки. После всех событий она осталась в Цирке вместе с небольшим ядром сотрудников центральной конторы и даже получила, если, конечно, это можно так назвать, перевод с повышением в отделение контроля, откуда, если верить легендам и мифам Цирка, ни один мужчина, не говоря уже о женщине, «не возвращался живым». Но у Молли, должно быть, благодаря генам, было то, что среди людей этой профессии называлось врожденным инстинктом. Пока многие вокруг нее все еще обменивались впечатлениями и рассказывали друг другу забавные истории о том, что они делали и во что были одеты в тот момент, когда услышали об аресте Хейдона, Молли тихо и спокойно работала над созданием неофициального канала общения со своим коллегой, занимающим аналогичную должность у Кузенов на Гроувенор-сквер. Канал позволил бы действовать в обход тщательно продуманных оградительных процедур, введенных Кузенами после «краха».

В этом деле больше всего на руку Молли сыграла рутина. Обычно девушка бывала там по пятницам. Каждую пятницу она выпивала чашечку кофе с компьютерщиком Эдом или разговаривала о серьезной музыке с Мардж, его напарницей.

Иногда Молли оставалась, чтобы потанцевать или сыграть в шафлборд (Игра с передвижением деревянных кружочков по размеченной доске) или в кегли в «Сумеречном клубе» в подвале Флигеля. И в пятницу же, – разумеется, совершенно случайно – она прихватывала с собой небольшой списочек запросов о наведении справок о тех или иных интересующих ее людях. Даже если случалось, что в какой-то день не нужно было наводить справки ни о ком, Молли не ленилась придумать что-нибудь, чтобы не потерять этот канал. В одну из пятниц, по просьбе Смайли, Молли Минин включила в свой списочек имя Малыша Рикардо.