Текст книги "Иисус для неверующих"

Примерно в конце 90-х годов или, возможно, даже в начале II столетия Лука пишет свое Евангелие и привносит в историю о девственном рождении множество новых деталей. Кроме того, у него характер Марии развит намного полнее, чем в линейной истории Матфея. У Луки мать Иисуса объята страхом при мысли о предначертанной ей роли (Лк 1:29). Мария, по словам Луки, приходится родственницей Елисавете, матери Иоанна Крестителя (Лк 1:36). Она же поет гимн, получивший название Magnificat (Лк 1:46–55), и слагает слова о божественных знамениях в сердце своем (Лк 2:19). Она идет с двенадцатилетним Иисусом в Иерусалим на праздник Пасхи (Лк 2:41). (Тут можно задаться вопросом, не идет ли речь о прообразе более поздней церемонии бар-мицва[19]19
  Церемония религиозного совершеннолетия у евреев, отмечаемая по достижении мальчиком 13-летнего возраста.


[Закрыть].) В том же рассказе она упрекает Иисуса, когда он остается в храме после ее отъезда (Лк 2:48). Затем ее имя исчезает из повествования. Во всем корпусе Луки Мария упомянута еще лишь один раз, в Книге Деяний (Деян 1:14): она пребывала вместе с апостолами в горнице в день Пятидесятницы. Ни в одном из трех первых Евангелий не сказано, что она присутствовала при Распятии.

Одна из вышеупомянутых ссылок у Луки поднимает, по крайней мере, для меня, вопрос об историчности имени «Мария». Лука говорит о Елисавете, матери Иоанна Крестителя, как о «родственнице» Марии. В английской Библии короля Иакова это слово переведено как «кузина», и хотя степень родства не уточняется (1:36), предположение, что Иоанн Креститель и Иисус – троюродные братья, вытекает из этого единственного текста у Луки. У меня вызывает подозрение то, что имя Елисавета, на иврите Элишева, появляется только однажды во всей Библии – так звали жену Аарона, брата Моисея. Теперь обратим внимание: Лука представляет Елисавету как одну «из дочерей Аароновых» (1:5). Очевидно, что он имел в виду Аарона и Моисея, когда писал свое Евангелие. Вспомним также: у Моисея была сестра по имени Мариам: она играет очень важную роль в истории Моисея, охраняет его при рождении (Исх 2:4) и ликует вместе с ним при переходе Красного моря (Исх 15:2 и сл.). Еврейское имя «Мариам» соответствует нашему «Мария». Может быть, создавая семью Иисуса, Лука взял семью Моисея за образец? Этим вопросом, по крайней мере, стоит задаться: мы знаем, что он заложил историю Авраама и Сарры в основу рассказа о родителях Иоанна Крестителя (Захарии и Елисавете). Кроме того, в истории Рождества у Луки встречаются и другие отголоски, связанные с Марией и заимствованные у различных персонажей из еврейской Библии, прежде всего из Книги Бытия[20]20
  У истории о том, как Иоанн Креститель взыграл от радости во чреве Елисаветы, приветствуя Иисуса во чреве Марии, есть немало общих черт с Исавом и Иаковом, «бившимися в утробе» Ревекки в Книге Бытия (25:20–23).


[Закрыть].

И перед нами еще более тревожащий вопрос: была ли в истории Мария, мать Иисуса?

Только в четвертом Евангелии говорится о том, что мать Иисуса присутствовала при Распятии. Цель Иоанна, поместившего ее туда – дать возможность Иисусу вверить ее заботам ученика, «которого Он любил» и который отныне должен стать ей «сыном» (Ин 19:25–26). Это Евангелие всегда выставляет любимого ученика в героическом свете, и ни один библеист не считает данный эпизод историческим воспоминанием. И широко распространенное в католическом благочестии представление о матери Иисуса, оплакивающей его у креста или держащей на руках мертвое тело сына – не более чем чистой воды фантазия. Оно подходит для фильма, но не для исторического труда.

В Евангелии от Иоанна есть еще только одно упоминание о Марии, и его никак не назвать лестным. Оно появляется в предании о свадьбе в Кане Галилейской (2:1–11). Здесь текст Иоанна входит в разительное противоречие с благочестивой традицией, окружающей образ девы в истории. Иисус укоряет мать за попытку ускорить события, обращаясь к ней со словами: «Что Мне и Тебе, женщина? Еще не пришел час Мой».

Люди нередко поражаются, осознав, что на этом и кончаются сведения о матери Иисуса во всем Новом Завете. Они не только скудны – порой они связаны с враждебностью и отторжением. Едва ли не все положительные элементы христианской традиции, связанные с библейским образом Марии, содержатся в рассказах о Рождестве, которые уже почти никто не воспринимает как исторические. А смущающие рассказы о матери Иисуса отцы Церкви либо игнорировали, либо давали им иное, «творческое» толкование. И все же Мария идет сквозь века – во многом благодаря постоянно расширяющейся и насыщенной чудесами мифологии. Сперва она становится вечной девственницей – до родов, во время родов и даже после родов. Затем ее полностью лишают земного облика, приписывают ей непорочное зачатие и телесное вознесение на небеса после смерти. Однако ни один из этих рассказов о Марии даже не претендует на какую-либо историческую основу[21]21
  Если прочесть официальное заявление Ватикана от 1950 года, где провозглашалось телесное вознесение Марии на небо, то окажется, что оно в значительной мере основано на том факте, что могилу Марии так и не нашли. Вряд ли это может служить убедительным доказательством для чего бы то ни было.


[Закрыть].

Древо нашей истории веры, понимаемой в прямом смысле, начинает сотрясаться, как только берешься за поиск реальных исторических данных, подтверждающих ее притязания. Стоит лишь отвергнуть легенды о Рождестве как не имевшие места в истории – и образы обоих предполагаемых родителей Иисуса меркнут. Эти легенды обладали огромной эмоциональной силой в развивающейся традиции, но не имеют под собой никакого фактического основания. Утверждать обратное – значит не только поддаться иллюзии, но и игнорировать все, что мы сейчас знаем о библейской науке. Поэтому мы отклоним их как чистую мифологию. Лишь тогда исторический Иисус начнет постепенно проникать в наш кругозор, и мы заметим его человеческую сторону.

Нашим привычным религиозным играм в притворство пришел конец. Мы не можем больше прятать голову в песок, скрываясь от реального мира. Но на руинах мы отыщем знаки, а они позволят нам лучше понять того, на кого мы возложили это тяжкое бремя традиции. И еще спросим: что же такого в нем было? Почему миф о нем так расцвел? Этот вопрос возникает снова и снова, требуя ответа.

4 Историчность двенадцати апостолов

Но вы те, которые пребыли со Мною в испытаниях Моих; и Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, чтобы вы ели и пили за трапезою Моею в Царстве Моем. И сядете вы на престолах и будете судить двенадцать колен Израилевых.

Лк 22:28–30

Вы когда-нибудь задавались вопросом: кто именно входил в группу ближайших учеников исторического Иисуса? Принято считать, что их было двенадцать и все были мужчинами – традиция, на которую ссылался не кто иной, как папа Иоанн Павел II, отстаивая правило, по которому духовенство в Римско-Католической Церкви может быть исключительно мужского пола. Имена учеников приведены в ряде мест Нового Завета, хотя в том, что касается состава Двенадцати, эти тексты расходятся. Кроме того, первые три Евангелия приводят довольно стилизованный рассказ об избрании Двенадцати, которого в четвертом Евангелии нет.

Если эта группа и правда стояла у истоков христианской Церкви, как столетиями уверяли духовные лидеры, то поражает, сколь мало христиане о них знают. Люди, свято уверенные, что апостолов было именно двенадцать и что это реальное, сакральное число, не могут назвать имена этих апостолов, даже если бы от этого зависела их собственная жизнь! Да у нас проще отыскать того, кто сможет ответить, как зовут оленей Санта-Клауса! А вы не думали о том, почему мы так часто приписываем чему-либо огромную важность, но не подтверждаем ее делами? Многие политики полагают, что десять заповедей значимы, но не в состоянии их перечислить. Евангелисты утверждают, что Библия – слово Божие, однако, судя по их речам, лишь очень немногие из них с нею знакомы. Церковь заявляет, будто следует вере и свидетельству апостолов Иисуса, – но мы не можем даже сказать, кем были эти апостолы. На самом деле то, что мы говорим и то, как мы поступаем, – две разные вещи, и наша религия устроена так, что зачастую скрывает это даже от нас самих.

Итак, позвольте мне сосредоточить внимание на двенадцати апостолах, проследив состав данной группы во всех четырех Евангелиях. Возможно, рядовой читатель и не захочет знать больше, но это весьма важно для развития моего тезиса. Даже просто перечислить имена – и то невозможно! Я уже говорил, Евангелия в этом расходятся. Готовьтесь: мы откроем, что даже «Двенадцать» – реальность скорее символическая, нежели действительная.

Ассоциация Иисуса с группой из двенадцати учеников входит в традицию довольно рано. Так, уже в середине 50-х годов Павел в Послании к Коринфянам называет две главные вещи, которые были им «приняты». Во-первых, это детали Тайной Вечери (1 Кор 11:23–26), а во-вторых, хроника последних событий в жизни Иисуса (1 Кор 15:3–8). Именно в рассказе о последних днях Иисуса Павел вводит в христианскую историю идею «Двенадцати». Воскресший Иисус, по словам Павла, явился нескольким свидетелям: сначала Кифе (или Петру), а затем «двенадцати», как если бы выражение «Петр и Двенадцать» уже стало общепринятым. Разумеется, из Евангелий со всей очевидностью следует, что Петр был одним из Двенадцати – по сути, их лидером в глазах Павла. Слово «Кифа» – арамейское и означает «камень», что соответствует греческому слову petros – отсюда наше имя «Петр». На самом деле Кифа – прозвище, чем-то похожее на современное «Рокки». Оно стало прилагаться к человеку, чье настоящее имя было Симон, отчего этого персонажа часто называют Симон Петр – то есть «Симон Камень». Из Евангелий складывается впечатление, что именно Петр стал тем самым камнем, на котором была построена христианская Церковь.

Церковь заявляет, будто следует вере и свидетельству апостолов Иисуса, – но мы не можем даже сказать, кем были эти апостолы

Довольно любопытно: Павел дает нам самую раннюю ссылку на «Двенадцать» как синоним для группы учеников, но ни разу не называет их имен. В Послании к Галатам он рассказывает о встрече с Петром спустя несколько лет после обращения. Павел говорит, что до этой встречи и не пытался вступить в общение с теми, «которые были раньше меня апостолами». И здесь нас снова ждет проблема. «Двенадцать» и «апостолы» – это вообще одна и та же группа? Для Павла, видимо, нет. Он причисляет к апостолам «Иакова, брата Господня», однако ни в одном библейском рассказе этот Иаков не назван одним из «Двенадцати». Сам Павел без стеснений постоянно отстаивает свое право именоваться апостолом. В 1 Кор 15:5 он ссылается на «Двенадцать» как на единую отдельную группу, однако всего двумя стихами ниже, в 1 Кор 15:7, он особо выделяет «апостолов», тем самым давая понять, что видит в них иную группу. Традиция смешала обе группы, но мы не увидим такого смешения, внимательно прочитав послания Павла.

Намного позже, в Книге Деяний (написанной примерно в 95–100 гг.), Лука говорит: когда Павел приехал в Иерусалим, «он пытался пристать к ученикам. Но все боялись его, не веря, что он ученик» (Деян 9:26). По-видимому, когда Лука писал свою книгу, слово «ученик» означало для него просто последователя Иисуса. Из контекста следует, что эта группа значительно шире той, которую он ранее назвал «Двенадцатью». Затем, описывая другую встречу лидеров христианского движения с Павлом в Иерусалиме (Деян 15:1–35), Лука называет их «апостолы и пресвитеры». Судя по всему, «Двенадцать» к тому времени уже не играли сколь-либо важной руководящей роли. Смысл приведенного анализа в том, чтобы показать: хотя представление о «Двенадцати», возможно, и было ранним, но их точный состав из этих ссылок не ясен и, судя по всему, не особенно существен.

Стоит обратиться к Евангелиям, и все усложнится. Евангелие от Марка, самое раннее, впервые дает нам имена Двенадцати и приводит драматический рассказ об их избрании (3:13–19). Список Марка содержит некоторые интригующие сведения. Симон не просто назван первым: Марк добавляет, что сам Иисус дал ему прозвище «Петр». За ним следуют Иаков Зеведеев (то есть сын Зеведея) и его брат Иоанн. Марк говорит, что Иисус назвал обоих сыновей Зеведея «Боанергос», то есть «сыны грома»[22]22
  К. К. Торри, известный исследователь Нового Завета в начале XX века, считал, что это прозвище означало «сыновей грозы». См. The Journal of Theological Studies, 11, № 1, с. 136 и сл. Другие переводили это слово как «постоянный шум» или «волнение».


[Закрыть]. Затем он приводит другие имена, не дав нам никаких биографических подробностей. Следующие четверо – Андрей, Филипп, Варфоломей и Матфей. (Еще раньше Марк указал Андрея как брата Симона и предположил, что эти двое братьев, как и сыновья Зеведея, были рыбаками и вместе ловили рыбу, когда откликнулись на призыв Иисуса и последовали за ним. Иисус, как сказано в тексте, обещал сделать их «ловцами людей» [Мк 1:16–20].) Продолжая список, Марк упоминает Фому, Иакова, сына Алфеева (названного так, по-видимому, для того чтобы отличить его от другого Иакова, сына Зеведея), Фаддея и Симона по прозвищу «Кананит».

Некоторые комментаторы, в том числе Иероним, видели в этом прозвище указание на то, что Симон был родом из деревни Кана, – того самого места в Галилее, где, согласно четвертому Евангелию, Иисус присутствовал на свадьбе в начале своего общественного служения (Ин 2)[23]23
  Иероним, «Толкования на Св. Марка», найдено в «Католической Энциклопедии».


[Закрыть]. Однако эта идентификация сегодня считается маловероятной. Другие пытались отождествить слово «Кананит» с жителями земли Ханаанской – то есть населением той страны, которая, как верили израильтяне, была обещана им, иными словами, их врагами, принявшими на себя главный удар при вторжении Иисуса Навина (Ис Нав 5). Если это верно, то Симон должен был быть язычником. Однако и это толкование ныне рассматривается как малоправдоподобное. Лучшая из гипотез на сегодняшний день – та, согласно которой прозвище «Кананит» происходит от слова Qan’ana. Так называли сторонников революционного движения, позднее известного как «зилоты». Лука явно соглашается с таким определением: в своем списке он опускает слово «Кананит», использованное у Марка, и заменяет его словом «зилот». Это могло служить намеком на то, что у группы галилейских сторонников Иисуса имелись определенные связи или отношения с революционным движением, которое, в конечном счете, привело к войне, вспыхнувшей в Галилее в 66 году, приведшей к разрушению Иерусалима в 70-м и закончившейся, по словам Иосифа Флавия[24]24
  Иосиф Флавий, «Иудейская война». Детали см. в библиографии.


[Закрыть], самоубийством последних выживших бойцов еврейского сопротивления в крепости Масада (73 г.) Отметим лишь, что Евангелие от Марка было написано, по всей вероятности, вскоре после разрушения Иерусалима, и не исключено, что он хотел приглушить эту связь с зилотами. В любом случае, Симон Кананит стоит одиннадцатым в списке Марка.

«Двенадцать» и «апостолы» – это вообще одна и та же группа?

Двенадцатый ученик, Иуда Искариот, отождествляется с тем, «который и предал Его». Обратите внимание: именно здесь в христианской традиции впервые появляется идея о том, что один из «Двенадцати» – предатель. Павел, писавший намного раньше, как мы уже отмечали, ничего не знает о предательстве одного из учеников: да, он упоминает сам акт предательства в Первом послании к Коринфянам как средство датировки, но ни разу не связывает это действо с одним из Двенадцати (11:23–26). Когда Марк описывает историю предательства в саду Гефсиманском, он говорит: в полночь «приходит Иуда, один из Двенадцати, и с ним большая толпа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин» (Мк 14:43–50). При помощи заранее условленного знака (поцелуя) Иуда должен был указать стражам на Иисуса, чтобы те могли схватить его и увести – что он и делает, сопровождая свой поступок словом «Равви» или «Учитель». Затем, по словам Марка, «один из стоявших тут», не отождествленный прямо с кем-либо из учеников, «выхватив меч, ударил раба первосвященника и отсек ему ухо». Следом за этой сценой насилия, как предполагает Марк, Иисуса отвели к первосвященнику. После Марка традиция «Двенадцати», по-видимому, начинает разрастаться.

Мы знаем: Матфей основывал свое Евангелие на тексте Марка, и те места, где Матфей этот текст изменил, позволят увидеть многое в ином свете. Как только мы задаемся вопросом, почему Матфей изменил, убрал или добавил ту или иную деталь, перед нами открывается волнующая перспектива заглянуть в его внутренний мир. Но сосредоточим наше внимание только на том, как Матфей понимал роль Двенадцати и кто вошел в их список, и обратимся к его рассказу о том, как Иисус избирал группу учеников.

Марк говорил, что Иисус выбрал Двенадцать, «чтобы были с Ним, и чтобы посылать их проповедовать, и иметь им власть изгонять бесов» (Мк 3:14–15). Матфей слегка изменяет поручение: «Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и исцелять всякую болезнь и всякую немощь» (Мф 10:1). Затем он перечисляет апостолов. Первым идет «Симон, называемый Петром». В отличие от Марка, Матфей не уточняет, что прозвище тому дал Иисус. Андрей, брат Симона, следует перед сыновьями Зеведея. Иаков и Иоанн не описываются как «Боанергос» – опять же, в отличие от текста Марка. Фома и Матфей идут в обратном порядке. Матфей назван как «мытарь»: в дальнейшем это привело к отождествлению его образа с Левием, о котором впервые поведал Марк, но чье имя изменено в Евангелии от Матфея (Мк 2:13–14: ср. Мф 9:9). Туман сгущается. Марк называет Левия сыном Алфеевым; Матфей именует так Иакова. Возможно, Левий – брат Иакова. Возможно, Левий – иной вариант имени Иакова. Возможно, было несколько сыновей Алфеевых. Вариантам толкований нет числа. Матфей завершает список без каких-либо других изменений.

Переходим к Луке. Путаница все больше. Если внимательно изучить Евангелие от Луки, мы увидим: он пишет на основе текста Марка, но не следует ему так строго, как Матфей. Сравнивая повествование об избрании Двенадцати с двумя другими Евангелиями, мы обнаружим ряд вариаций. Лука добавляет к рассказу Марка, что Иисус поднялся на гору, но не для того, чтобы призвать к ученичеству тех, кого он хотел, а скорее ради молитвы (ср.: Мк 3:13 и Лк 6:12). Только проведя там всю ночь в молитве, он избирает Двенадцать, которых, как добавляет Лука, он «и наименовал апостолами» (Лк 6:13). Определение Двенадцати как «апостолов» теперь уже окончательно закреплено, но следует помнить: Лука писал примерно через тридцать пять, а может, и через сорок пять лет после того, как Павел разделил «учеников» и «апостолов» на две отдельные группы (1 Кор 15). Затем Лука перечисляет их по именам. Сначала он следует порядку Матфея, связывает Петра с Андреем и ставит обоих перед Иаковом и Иоанном; последние у него не обозначены ни как «Боанергос», ни как сыновья Зеведея. Потом он переходит к порядку Марка, ставит Матфея перед Фомой и копирует заимствованную у Марка историю Левия, – но, в отличие от Матфея, не меняет его имени (Лк 5:27–32). Он совершенно не упоминает Фаддея и сразу переходит к Симону, который прямо назван «Зилот». Наконец Лука добавляет еще одного ученика вместо Фаддея, Иуду Иаковлева (не путать с Искариотом), и завершает свой список Иудой Искариотом, «который сделался предателем» (Лк 6:16).

Иными словами, в списке Луки нет Фаддея, но есть два Иуды, один из которых носит прозвище «Искариот». По-видимому, оно призвано описать характер второго Иуды: по самому вероятному предположению, оно происходит от слова sicarios – «политический убийца». Оно может указывать и на то, что зилоты, принимавшие участие в войне против Рима, назывались sicari. Лука приводит еще один список учеников во второй части своего труда, которую мы называем Деяниями Апостолов, или просто Деяниями. Здесь их порядок слегка изменен: Андрей следует в списке четвертым, о его родстве с Петром не упоминается, Фома идет на шестом месте, а не на восьмом, как в Евангелии. В остальном порядок тот же самый.

Перейдя к четвертому Евангелию, мы найдем там всего три ссылки на Двенадцать – две из них встречаются в главе 6 (стихи 67 и 71), и еще одна в главе 20 (стих 24). Однако у Иоанна нет законченного списка Двенадцати. Чтобы внести еще большую неразбериху, Иоанн рассказывает о человеке по имени Нафанаил (1:43–51): тот явно принадлежит к внутреннему кругу последователей Иисуса, но его имя не появляется ни в одном из более ранних списков. Ближе всего Иоанн подходит к перечислению группы учеников в главе 21 (стих 2), но там всего семь имен, включая Нафанаила. У Иоанна среди учеников также упомянут некий Иуда «не Искариот» (14:22), что, по-видимому, подкрепляет версию списка Луки. Наконец, Иоанн говорит: Андрей и другой, не названный по имени ученик Иоанна Крестителя были первыми, кого призвал Иисус. Затем Андрей находит Петра – иными словами, именно он приводит Петра в группу учеников. И только Иоанн дает нам подробности о Филиппе и Фоме. Филипп, как и Андрей с Петром, был родом из Вифсаиды, говорит Иоанн и добавляет, что Филипп привел с собой Нафанаила. В Евангелии от Иоанна именно у Филиппа Иисус спрашивает: «Где бы нам купить хлебов, чтобы они поели?», подготавливая, таким образом, почву для рассказа о насыщении пяти тысяч (Ин 6:5 и сл.), – на что Филипп педантично отвечает: «На двести динариев не достать для них хлебов, чтобы каждый получил хотя бы немного». Точно так же Иоанн выводит из тумана безвестности Фому, называя его «неверующим», – выражение, прочно вошедшее в наш секулярный язык (20:24–29). Фома появляется на короткое время в тексте Иоанна еще трижды (11:16, 14:5, 21:2), причем последний эпизод содержится в главе 21, которая теперь считается позднейшим приложением к Евангелию от Иоанна: в ней описано, как Иисус явился ученикам в Галилее после Распятия. Здесь Иоанн упоминает только Петра, Фому (которого он теперь называет «Близнец»), Нафанаила, сыновей Зеведеевых и еще двоих учеников, не названных по имени. Кажется, число «двенадцать» утратило свое значение, и особенно примечательно отсутствие среди них Андрея.

Разумеется, имена «большой четверки» – Петр, Андрей, Иаков и Иоанн – возникают в текстах Евангелий снова и снова. Трое из них – Петр, Иаков и Иоанн – присутствуют при преображении Иисуса и в Гефсиманском саду. Андрей нередко появляется вместе с этими главными учениками, и пусть его роль при этом довольно обычна и не содержит ничего примечательного, она становится выражением благодати. Когда четверка сокращается до тройки, всегда устраняется именно Андрей.

Факт остается фактом: наш анализ подходит к концу, и у нас нет ни малейших деталей о жизни почти половины из тех людей, которые, как утверждается, были ближайшими последователями Иисуса из Назарета. Среди них Варфоломей, Матфей (да, его отождествляют с мытарем, упомянутым в Евангелии от Матфея, но, может быть, это неверно), Иаков Алфеев, Симон (нам известно лишь его прозвище «Кананит» или «Зилот»), Фаддей и Иуда «не Искариот».

Из двенадцати учеников в Евангелиях больше всего подробностей относится не к Петру, а к ученику, представленному антигероем истории Страстей. Мне уже приходилось немало писать об Иуде Искариоте в других книгах, но для полноты картины я должен заострить на нем внимание и здесь[25]25
  См. главу 16 моей книги «Отпускаем Евангелия на свободу». Детали см. в библиографии.


[Закрыть].

Чем больше мы узнаем об Иуде Искариоте из Евангелий, тем меньше он похож на исторического персонажа, и теперь я склонен думать, что он на самом деле никогда и не существовал. Исследование привело меня к выводу о том, что Иуда, как и Иосиф, – искусственно созданный образ, изначально лишенный черт предателя и впервые наделенный ими только в Евангелии от Марка, в восьмом десятилетии нашей эры. Эта идея способна повергнуть многих в шок, а потому позвольте мне вкратце изложить причины, приведшие меня к столь поразительному заключению.

Первое подозрение о том, что Иуда мог быть литературным персонажем, а не реальной исторической личностью, возникло, когда я обратил внимание на то, что Павел, судя по всему, ничего не знает о том, будто Иисуса предал один из Двенадцати. Павел говорит о том, что Иисус был предан, в следующих словах: «Господь Иисус в ту ночь, когда Его предавали, взял хлеб…» (1 Кор 11:24). Именно с этого стиха, как я полагаю, берет начало история предателя. Однако четырьмя главами ниже, когда Павел описывает последние события в жизни Иисуса, он ни словом не упоминает об измене, а вместо этого говорит, как уже отмечалось ранее, что когда Иисус был воскрешен, «Он явился Кифе, потом – Двенадцати». Сама мысль, что предатель мог присутствовать в числе двенадцати апостолов при явлении Христа после воскресения, просто неправдоподобна. По словам Матфея, к моменту Пасхи Иуда уже повесился. Похоже, что Павел никогда не слышал о предательстве Иисуса одним из Двенадцати.

Едва семя сомнений относительно историчности Иуды посеяно, дальнейшее исследование Евангелий в связи с этим персонажем ведет к разоблачению. С каждым новым Евангелием, если ставить их в хронологическом порядке, Иуда явно выглядит все более и более порочным, тогда как Понтий Пилат – напротив, все менее и менее зловещим. Обе тенденции следует рассматривать параллельно, чтобы уяснить их смысл. Такое чувство, что образы Иуды и Пилата развиваются в диаметрально противоположных направлениях.

Исследование других историй предательства в еврейской Библии тоже ведет к неожиданным открытиям. Каждую деталь из истории Иуды можно встретить в более ранних библейских повествованиях. В истории о двенадцати сыновьях Иакова из Книги Бытия, когда Иосифа продали в рабство его же братья, тем братом, который предложил заработать деньги на этом поступке, был Иуда, он же Йехуда, четвертый сын Лии (Быт 37:26–27). Иуда и Йехуда – по сути, одно и то же имя. Иуда выручил от этой сделки двадцать сребреников. В истории, когда Ахитофел предал царя Давида (2 Цар 15:12 – 17:23; см. также Псалом 40/41), упоминается, что предатель ел за столом «помазанника Господня». Этот царский титул, «помазанник Господень», соответствует еврейскому слову maschiach, позднее переведенному как «Мессия» или «Христос». Эпизод с Ахитофелом, безусловно, стоит за одной из подробностей последней трапезы, вошедшей во все Евангелия, а именно словами вроде «один из вас предаст Меня: он ест со Мною» (Мк 14:20, Мф 26:23, Лк 22:21, Ин 13:18). Когда предательство Ахитофела раскрыли, он ушел и повесился; то же рассказывают и об Иуде. Рассказ о «поцелуе предателя» восходит к истории о том, как Иоав поцеловал Амессая и заколол его кинжалом, держа правой рукой за бороду (2 Цар 20:9). В Книге пророка Захарии мы находим ссылку на царя-пастыря Израиля, оцененного в тридцать сребреников (Зах 11:14). Он позже швырнул серебро обратно в храм, и точно так же, по словам евангелиста, поступил и Иуда.

Иуда – искусственно созданный образ, изначально лишенный черт предателя

Если к этому смешению деталей предательства, заимствованных из разных мест еврейской Библии, добавить еще и тот факт, что антигерой истории Иисуса, оказывается, носит то же имя, что и сама еврейская нация, – которая к моменту написания Евангелий уже считалась главным врагом христианского движения – наши подозрения усилятся. Когда же, наконец, мы обнаружим, что и у Луки, и у Иоанна сохранились отголоски не полностью задушенной памяти о «хорошем» Иуде, принадлежавшем к числу Двенадцати, и что Церковь поместила в свой священный канон послание, приписываемое некоему Иуде, которое также подкрепляет эти воспоминания, подозрения превратятся во всепоглощающее сомнение.

Исторический контекст, в рамках которого создавалось Евангелие от Марка, задавшее, в свою очередь, тон по крайней мере для Евангелий от Матфея и Луки, проливает еще немного света на образ Иуды. Впрочем, рассказ о нем столь глубоко вошел в повествование о Распятии, что я предпочел бы рассмотреть его несколько позже, в том контексте. Сейчас же достаточно сказать, что роль Иуды, прозванного Искариотом, значительно сложнее и в ней намного больше толкований, чем это представляется большинству христиан. Мой окончательный вывод таков: ни Иуды Искариота, ни предательства не было.

Когда мы начинаем сводить воедино разрозненные данные об учениках, первое, к чему мы приходим, – это понимание того, что их идентичность, по-видимому, была для первых христиан не столь важна, как само число «двенадцать». Авторы Евангелий не всегда сходятся в том, кто именно входил в состав группы, а может быть, никакой отдельной группы из двенадцати учеников и не существовало, и когда сама идея «Двенадцати» все же появилась, авторам Евангелий пришлось постараться, давая им имена.

Во-вторых, если порядок следования в списке указывает на значимость – как это, судя по всему, и задумывалось изначально, – то роль отдельных учеников варьируется от списка к списку, что может попросту отражать факт соперничества различных групп в раннем христианстве. Имя Фомы, как кажется, «мечется» чаще других, – по мнению профессора Принстонского университета Элейн Пейглс, это может указывать на конфликты между группой, создавшей Евангелие Фомы, и другой, породившей четвертое Евангелие. По ее мнению, внимательное чтение Евангелия Фомы наводит на мысль, что четвертое Евангелие, по крайней мере отчасти, было создано как ответ на Евангелие Фомы – и на то, как в нем воспринят образ Иисуса[26]26
  Пейглс обсуждает этот момент в своей книге «За пределами веры». Детали см. в библиографии.


[Закрыть].

Третий вывод, который здесь следует привести: у Иисуса были и ученицы, и они были с ним всегда, но не вошли ни в один список. И все же Марк говорит нам, что эти женщины, среди которых первой почти неизменно упоминается Мария Магдалина, «следовали за Ним и служили Ему, когда Он был в Галилее» (Мк 15:40–41). Матфей ссылается на них и повторяет: они «последовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему» (Мф 27:55). И Лука упоминает о женщинах, «последовавших за Ним из Галилеи» (Лк 23:49). Возможно, сама идея о том, что у Иисуса было двенадцать учеников, введена в историю Иисуса Павлом ради другой, сугубо еврейской повестки дня.

Мой окончательный вывод таков: ни Иуды Искариота, ни предательства не было

Если Иисус, как гласило одно из связанных с ним утверждений, должен был стать основателем нового Израиля, то в этом новом Израиле, как и в Израиле древнем, должно было быть двенадцать колен, или племен. В Евангелии от Матфея, незадолго до своего входа в Иерусалим, Иисус обращается к ученикам со словами: «Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, – в новом бытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах и будете судить двенадцать колен Израилевых» (19:28). Лука цитирует слова Иисуса, сказанные ученикам во время Тайной Вечери: «Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, чтобы вы ели и пили за трапезою Моею в Царстве Моем. И сядете вы на престолах и будете судить двенадцать колен Израилевых» (Лк 22:30). Сторонники гипотезы «источника Q» утверждают: эти идеи, отсутствующие у Марка, но у Матфея и Луки достаточно сходные, чтобы заподозрить общий источник, могут быть заимствованы из этого ныне утраченного документа, причем более раннего, чем Евангелие от Марка. Если так, нам следует добавить: эти слова предполагают наличие Иуды в составе Двенадцати – возможное указание на то, что на момент создания «источника Q» история о предательстве одного из Двенадцати еще не получила развития. То же самое, как мы уже видели, справедливо и в случае с посланиями Павла.