Текст книги "Иисус для неверующих"

Автор книги: Джон Шелби Спонг
Жанр: Словари, Справочники
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
8 Воскрешал ли Иисус умерших?
Иисус: Воскреснет брат твой.
Марфа: Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день.
Иисус: Я – воскресение и жизнь.
Марфа: Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир.
Ин 11:23–27
Читатели мои! Хотите четкий и ясный ответ на вопрос, поставленный в названии главы? Услышьте же четко и ясно: «Нет!» И все же в Евангелиях есть три рассказа об Иисусе, возвращающем к жизни умерших. Это дочь начальника синагоги Иаира, сын вдовы из Наина и Лазарь. Первое, что следует сказать по поводу этих трех эпизодов: воскрешение сына вдовы встречается только у Луки, воскрешение Лазаря – только у Иоанна, и лишь воскрешение дочери Иаира входит во все три синоптических Евангелия – от Марка, Матфея и Луки. Если бы столь невероятные события и правда имели место, трудно представить, чтобы они не произвели величайшую сенсацию. Да все только о них бы и говорили! В этой главе я рассмотрю каждую из этих поразительных историй, которые на первый взгляд предстают как сверхъестественные чудеса, бросающие вызов смерти, но при более глубоком рассмотрении оказываются символами, предназначенными авторами Евангелий для толкований, но только не для буквального прочтения.
Начнем с того, что в отличие от исцеления разных телесных болезней тема воскрешения мертвых, как кажется, не входила изначально в мессианские ожидания евреев. Возникает даже серьезный вопрос, означало ли воскрешение Иисуса его возвращение к жизни в этом мире, но я освещу его более подробно в главе, посвященной Пасхе. Пока же позвольте пролить свет на три рассказа о воскрешении мертвых, начиная с дочери начальника синагоги.
Три версии этой истории имеют достаточно общих черт, чтобы признать их описаниями одного и того же события, однако существенны и различия. Во-первых, все три синоптических Евангелия называют девочку, с которой произошло чудо, дочерью начальника синагоги. Во-вторых, каждая из версий делится на две части: ее прерывает рассказ о женщине, страдавшей хроническим кровотечением. В-третьих, во всех трех случаях Иисус говорит о девочке, что та не умерла, но спит (Мк 5:39, Мф 9:24, Лк 8:52).
Различия между тремя версиями несколько тоньше. Во-первых, Марк и Лука называют имя начальника синагоги – Иаир. Матфей его опускает. У Марка и Луки Иисус входит в комнату девочки в сопровождении Петра, Иакова и Иоанна. У Матфея – один. Матфей, в отличие от Марка и Луки, опускает ту часть истории, в которой Иисусу, еще не пришедшему к дому начальника синагоги, сообщают, что девочка уже умерла. Возможно, Матфей сильнее, чем другие евангелисты, хочет заострить внимание на предположении Иисуса о том, что девочка не умерла, но спит, и тем сбавить чувство изумления, которым пронизаны тексты Марка и Луки. Наш первый вывод: Матфей, судя по всему, не соглашается с остальными в вопросе чудесных элементов истории. Это само по себе необычно: выше мы отмечали, что в других частях своего Евангелия Матфей обычно склонен усиливать чудеса и даже добавлять к ним новые поразительные детали.
Воскрешал ли Иисус умерших? Услышьте же четко и ясно: «Нет!»
Попробуем найти прообразы данной истории в еврейском Священном Писании. Неудивительно: самое близкое «попадание в цель» обнаруживается в цикле рассказов о Елисее (4 Цар 4:18–37). И в истории Елисея, и в евангельском рассказе речь идет о воскрешении ребенка. В обоих случаях целители (Елисей и Иисус) находятся далеко и должны пройти к месту назначения. В обоих случаях еще до их прибытия встает вопрос, умер ли ребенок. В обеих историях между целителем и ребенком имеет место физический контакт: Иисус взял девочку за руку, Елисей «лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам», чтобы вернуть его к жизни. Это телесное прикосновение весьма знаменательно: согласно Торе, любой физический контакт с мертвым телом, даже для священника, делает человека ритуально нечистым на семь дней (Чис 19:11) и требует очистительных действий на третий день, чтобы нечистота не продлилась. В обеих историях целитель возвращает живого ребенка родителям. В обоих случаях «дух» ребенка восстановлен: в рассказе о Елисее это символизируется семикратным чиханием, а в Евангелии от Марка – замечанием, что девочка встала с постели, начала ходить и есть. Между двумя преданиями – очевидная связь. Авторы Евангелий используют историю Елисея для выражения собственных идей. А это означает, что данное повествование следует читать главным образом не как рассказ о чуде, но как попытку истолковать образ Иисуса сквозь призму Елисея, одного из героев еврейского прошлого.
Вторая аналогичная история, встречающаяся только у Луки – рассказ о том, как Иисус воскресил сына вдовы из селения Наин (Лк 7:11–15). Первое: он снова отсылает нас к теме, игравшей столь важную роль в предыдущей главе, а именно к тому, что чудеса исцеления воспринимались как знаки пришествия Мессии. Когда посланцы Иоанна Крестителя спросили Иисуса от его имени: «Ты ли Грядущий?», Иисус ответил ссылкой на мессианские знамения, которые, по словам Исаии, должны сопровождать пришествие Царства Божьего. Однако Иисус добавил к ним еще два: их не было в перечне Исаии, но впоследствии они стали характерной отличительной чертой христианской общины – «мертвые восстают» и «нищим благовествуется». Идея, что воскрешение мертвых служит одним из признаков грядущего Царства, не представляла проблемы для Матфея: он еще до того рассказал, как Иисус воскресил дочь начальника синагоги. А вот Лука приводит этот эпизод в своем Евангелии позже, и у него Иисус, отвечая Иоанну, вряд ли мог сослаться на воскрешение мертвых как на одно из мессианских знамений, отмечавших его жизнь, ведь до сих пор в тексте Луки о таком не было ни слова. Поэтому Лука приводит рассказ о воскрешении сына вдовы в Наине – и сразу переходит к эпизоду с Иоанном Крестителем.
Следуя нашей обычной процедуре, задаем вопрос: есть ли какая-либо аналогичная история в еврейском Священном Писании, которая могла бы послужить прообразом для рассказа о воскрешении из мертвых сына вдовы? Оказывается, есть! И неудивительно: мы снова находим ее в цикле рассказов об Илии и Елисее, из которого так обильно заимствовали евангелисты. Но на сей раз целитель – не Елисей, а Илия (3 Цар 17:17–24). Между преданием об Илии и историей Луки много общих черт. В обеих историях умерший – единственный сын вдовы. В обоих случаях юноша лежит распростертым на погребальном ложе. В обоих рассказах целитель взывает к помощи Бога. В обеих историях сын возвращен матери живым. В обоих случаях воскрешение из мертвых вызывает пророческие притязания: об Илии говорится, что в его устах «слово Господне истинно», а об Иисусе – что «великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой». Полагаю, мы опять приходим к уже знакомому выводу: эти повествования предназначались не для того, чтобы зафиксировать чудесное, вызывающее благоговейный трепет событие, но чтобы объяснить конкретное действие Бога через Иисуса. Этот евангельский эпизод утверждает, что в Иисусе присутствует новый Илия, – эта тема главенствует у Луки, и он рассматривает ее с нескольких разных точек зрения, о чем я подробнее скажу ниже.
Это подводит нас к последней из евангельских историй о воскрешении мертвых, пожалуй, самой известной и вместе с тем до сих пор самой загадочной – о воскрешении человека по имени Лазарь (Ин 11:1–57). Начнем, опять же, с фактов.
Евангелие от Иоанна определяет Лазаря как брата Марии и Марфы. Мария и Марфа представлены в Евангелии от Луки как две сестры, и живут они в Вифании, селении в окрестностях Иерусалима (Лк 10:38–41). Однако в этом более раннем Евангелии нет никаких указаний на то, что у этих сестер мог быть брат. Такое новшество появляется только в четвертом Евангелии. Евангелия не раз упоминают Вифанию как место, где часто останавливался Иисус. Именно в Вифании Иисус и ученики провели неделю, впоследствии получившую название Страстной (Мк 11:11–12). Там же, в одном из домов Вифании, неведомая женщина помазала Иисуса миром из алебастрового сосуда (Мк 14:3, Мф 26:6). Иоанн позже отождествляет этот дом с домом Марии, Марфы и Лазаря (Ин 12:1–3). Именно из Вифании Иисус распоряжается приготовлениями к Тайной Вечере (Лк 19:29). Также Вифанией называлось место крещения Иисуса (Ин 1:28). И в истории о воскрешении Лазаря место действия – снова Вифания.
Детали этой истории, рассказанной только у Иоанна, поражают воображение. Иоанн начинает повествование со ссылки на то, что именно Мария, сестра Лазаря, «помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими» (Ин 11:3). Проблема только в том, что Иоанн приводит рассказ о помазании только в следующей главе – иными словами, тут он явно забегает вперед! В истории о воскресении Лазаря его сестры, Мария и Марфа, когда их брат заболел, посылают за Иисусом. Иисус сознательно выжидает два дня, прежде чем ответить на их настоятельную просьбу, сказав, что «болезнь эта не к смерти, но во славу Божию, чтобы прославлен был Сын Божий чрез нее» (Ин 11:4). Лишь затем Иисус отправляется в Иудею, несмотря на напоминание учеников, что еще не так давно враги там пытались побить его камнями. Иисус загадочно намекает на то, что он – «свет мира» и ночная тьма не может служить ему препятствием. Затем он сообщает ученикам, что Лазарь уснул и что он собирается его разбудить. Ученики, понявшие его в прямом смысле, отвечают: раз уснул, значит, будет спасен, и Иисусу незачем подвергать себя опасности. Тогда Иисус прямо заявляет: «Лазарь умер» (Ин 11:14). Фома, впервые представленный здесь Иоанном, говорит остальным: «Идем и мы, чтобы умереть с Ним» (Ин 11:16).
Они продолжают путь. Затем нам сообщают: к тому времени, как они прибыли, Лазарь был мертв уже четыре дня. Марфа выходит из дома, чтобы встретить Иисуса до его прихода, и приветствует его словами, полными горечи и возмущения: «Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» (Ин 11:21).
«Воскреснет брат твой», – отвечает Иисус. «Знаю, – говорит Марфа, – что воскреснет в воскресение, в последний день». На что Иисус отвечает одним из своих «Я есмь»-высказываний: «Я – воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек» (Ин 11:25–26). Марфа в ответ называет его полным мессианским титулом: «Господи, верую, что Ты – Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (Ин 11:27).
Они вместе отправляются в Вифанию, в трех километрах от Иерусалима, где уже собралась толпа скорбящих. Навстречу Иисусу выходит Мария, укоряя его почти так же, как и Марфа – если бы он прибыл раньше, трагедии можно было бы избежать. Иисус просит проводить его к месту погребения, где горько оплакивает умершего. Видя его любовь к Лазарю, люди задаются вопросом: почему, обладая такой властью, он дал своему другу умереть?
Иисус тогда приказывает убрать камень, закрывавший вход в гробницу. Марфа возражает: Лазарь мертв уже четыре дня, и он, по недвусмысленному выражению Библии, «уже смердит» (Ин 11:39). Иисус молится у входа в могилу, затем взывает к Лазарю, умерший воскресает, выходит из гробницы, все еще связанный по рукам и ногам погребальными пеленами, и Иисус просит скорбящих: «Развяжите его и пустите его идти».
По словам Иоанна, некоторые люди уверовали в Иисуса благодаря увиденному чуду, но другие пошли к фарисеям и сообщили им обо всем. Именно после этого события, согласно Иоанну, все ускорилось и распятие стало неизбежным. С этого мгновения Евангелие переполняется кодовым языком. «Если оставим Его так, – говорят первосвященники и фарисеи, – придут Римляне и уничтожат у нас и храм и народ» (Ин 11:48). Римляне так и поступили, только примерно 40 лет спустя после того, как данный эпизод предположительно имел место. Однако к тому моменту, когда Иоанн писал свое Евангелие, Храм уже лет тридцать как стоял в руинах. Каиафа, первосвященник того года, заявил: «Лучше для вас, чтобы один человек умер за народ, а не весь народ погиб» (Ин 11:50). Эпизод завершается так: «С этого дня они приняли решение убить Его» (Ин 11:53) – и затем Иоанн переходит к событиям иудейской Пасхи, когда и произошло Распятие.
В отличие от двух других евангельских историй о воскрешении мертвых, явных параллелей с историей Лазаря в еврейской Библии нет. Однако у этого эпизода, как кажется, много общих черт с притчей из Евангелия от Луки о человеке по имени Лазарь, который также умер (Лк 16:19–31). Ученые не раз отмечали существование дополнительных связей между Евангелиями от Луки и Иоанна, достаточных, чтобы предположить некую зависимость последнего от первого или, по крайней мере, наличие у них общего источника. Подозреваю, что Иоанн был знаком с трудом Луки. Только в этих двух Евангелиях говорится о женщине, помазавшей миром ноги Иисуса и отершей их своими волосами. Лука, судя по всему, добавил эту деталь к оригинальной истории, что была у Марка и которую дословно скопировал Матфей (Мк 14:3–9, Мф 26:6–13). Впрочем, Иоанн включает в свой текст добавление Луки (Лк 7:36–50, Ин 12:3–8). И Лука, и Иоанн делают мотивом предательства Иуды то, что в него вошел сатана или дьявол (Лк 22:3, Ин 13:2). Ни Лука, ни Иоанн не используют слово «Гефсимания». И у Луки, и у Иоанна в день воскресения Иисуса в его гробнице присутствуют два ангела. Наконец, есть указанная выше связь двух историй Лазаря.
Думаю, рассказ о воскрешении Лазаря у Иоанна – не более чем притча Луки о Лазаре и богаче (его еще именуют Дивес), превращенная в историю. Эти два эпизода не просто объединены именем «Лазарь», еще и тема притчи Луки идентична с тем, что Иоанн пишет о последствиях описываемого чуда. У Луки Авраам говорит: если люди «Моисея и Пророков не слушают, то, когда бы и воскрес кто из мертвых, не убедятся они» (Лк 16:31). Именно так и происходит у Иоанна в эпизоде с воскрешением Лазаря.
Детали рассказа о воскрешении Лазаря в Евангелии от Иоанна, кажется, выстроены по принципу контраста с элементами его же повествования о Пасхе. Лазарь был мертв четыре дня. По представлениям некоторых иудеев, душа умершего пребывала рядом с его могилой вплоть до третьего дня, затем покидала его, и потом процесс разложения становился необратимым. Три дня – именно тот предел, который мы встречаем в истории Иисуса. Как у гробницы Лазаря, так и у гробницы Иисуса женщина по имени Мария оплакивала умершего (Ин 11:33, Ин 20:11). Вход в гробницу Лазаря, как и в гробницу Иисуса, был запечатан камнем (Ин 11:38, 20:1). В истории Лазаря Иисус приказывает убрать камень (Ин 11:39). В пасхальной истории Мария Магдалина находит камень уже отваленным от входа (Ин 20:1). Лазарь выходит наружу, все еще связанный погребальными пеленами (Ин 11:44). Симон Петр и любимый ученик видят погребальные пелены лежащими отдельно, как будто тот просто поднялся из них (Ин 20:6–7).
Иоанн, как представляется, создает намеренный контраст между двумя воскрешениями. В случае Лазаря это было физическим возвращением умершего к жизни в нашем мире. Лазарь по-прежнему облечен в одежды смерти, которая неизбежно настигнет его позже, когда он снова умрет. В пасхальной истории Иоанна Иисус освобождается от савана: он уже никогда больше не будет связан узами смерти. Павел отмечает, что «смерть больше не имеет над Ним [Христом] власти», и что «Христос, восстав из мертвых, больше не умирает» (Рим 6:9). Воскрешение Лазаря было чисто физическим, тогда как воскрешение Иисуса предполагало его телесное преображение, позволившее ему снова подняться к Отцу (Ин 20:17), после чего он уже не был связан никакими физическими законами мироздания. Теперь он мог проходить через стены (Ин 20:19), одним дуновением даровать Святой Дух ученикам (Ин 20:22) и явиться им по своему желанию у Галилейского моря (Ин 21:4).
На этом заканчиваем наше исследование трех евангельских эпизодов, в которых Иисус изображается имеющим власть воскрешать мертвых. Первый из них, судя по всему – пересказ истории Елисея, второй – пересказ истории Илии, а третий – историзация притчи из Евангелия от Луки. Данное исследование еще раз убеждает меня в том, что буквальное восприятие сверхъестественных событий в Евангелиях – нарушение изначального замысла их авторов. Иисус не воскрешал мертвых в прямом смысле слова. Скорее, он представлен в данных эпизодах как стоящий выше Елисея или Илии – пророков, которые, как считалось, получили свою власть непосредственно от Бога. Люди чувствовали в нем жизненную силу, запредельную власть и присутствие вечного и бесконечного Бога. Поэтому они всеми силами пытались передать при помощи языка и понятий еврейского мира I века нашей эры глубинный смысл своего опыта встречи с Иисусом. В нем им открылось присутствие святого Бога, не ограниченного ни условиями человеческого существования, ни временем, ни пространством, ни даже самой смертью.
Чудеса в Новом Завете снова и снова оказываются просто литературными приемами, позволяющими авторам Евангелий говорить о наступлении Царства, доступного для всех, у кого есть глаза, чтобы видеть. Чудеса – лишь часть общего видения цельности, которое побуждает нас стремиться в запредельность, к чему мы предназначены самой судьбой. Иисус – человек, чья способность жить, любить и быть дала возможность всем, кто с ним соприкасался, войти в бесконечную жизнь, испытать неограниченную любовь, обрести беспредельную полноту бытия. Он не нарушал естественные законы природы, не совершал чудес, не исцелял больных и недужных, не воскрешал умерших. Просто лишь чудеса позволяли евреям I века объяснить в достаточно выразительных терминах то, с чем, по их мнению, они встретились в личности Иисуса.
Сегодня этот сверхъестественный язык I века не только затемняет для нас реальное значение Иисуса, но и искажает его. Он либо ведет к истерическим попыткам оправдать то, что оправдать нельзя – просто без них можно рухнуть в страшную бездну небытия, – либо наводит на мысль, что традиционное понимание Бога иррационально и бессмысленно, а это, в свою очередь, вынуждает нас отбросить религию и погрузиться в пустоту мира без Бога. Возможно, если мы сумеем освободить Иисуса из пут религии – символов веры, доктрин, догматов, – то снова услышим его призыв войти в переживание Бога, ведущее к полноте жизни. Именно такого Иисуса я и ищу. Он не чудотворец и никогда им не был. Он не ходил по воде, не исцелял больных и не воскрешал мертвых. Скорее, в своей радикальной человечности он пережил подлинное значение Бога, что и побудило тех, кто видел перед собой его жизнь или ощутил на себе его силу, заявить: «Бог был во Христе» – а значит, как утверждают авторы Евангелий, тот же самый Бог может пребывать и в тебе, и во мне.
Теперь мы перейдем к рассмотрению того, как в истории Иисуса жизнь преображает смерть. По мере того как в человеке Иисусе раскрывается божественное начало, мы начинаем понимать: это начало не слишком-то отличается от человечности.
Если мы сумеем освободить Иисуса из пут религии – символов веры, доктрин, догматов, – то снова услышим его призыв
9 Распятие: литургия под маской истории
Ибо я передал вам во-первых то, что и принял: что Христос умер за грехи наши по Писаниям, и что Он был погребен.
1 Кор 15:3–4a (это все письменные сведения о Распятии, имевшиеся у христиан до 80-х годов нашей эры)
Если, как я предположил в одной из предыдущих глав, посвященной двенадцати апостолам, Иуда, якобы выдавший Иисуса властям и тем самым обрекший его на смерть – не исторический персонаж, то какова доля истории в остальной части повествования о Распятии Иисуса? К этому вопросу мы сейчас и перейдем.
Самый ранний письменный отчет о смерти Иисуса, которым мы располагаем, настолько скуден, что вызывает холодную дрожь. В нем нет почти никаких деталей. Все знакомые прихожанам подробности истории Распятия из евангельских рассказов в действительности появились спустя по меньшей мере сорок лет после смерти Иисуса! Нет никаких указаний на то, что они присутствовали в ней изначально. Поиск подлинных данных о подробностях Распятия – то есть данных, бывших до восьмого десятилетия нашей эры, – дает гораздо меньше результатов, чем можно ожидать. Позвольте мне для начала рассмотреть факты.
Павел, самый ранний из авторов Нового Завета, чьи сочинения дошли до нас, утверждает, что Иисус был распят. Более того, он упоминает о кресте Иисуса по крайней мере восемь раз, а о Распятии – девять, не говоря уже о бесчисленных ссылках на его смерть. Обычно это краткие формулировки с немногочисленными деталями, как будто факт Распятия и смерти Иисуса был просто принят Павлом и стал для него несомненным и неоспоримым. Самый подробный рассказ Павла о распятии встречается в 15-й главе Первого послания к Коринфянам, написанного в середине шестого десятилетия I века, или спустя примерно четверть века после самого события. Однако даже в этом источнике подробностей очень немного (стихи 3–11).
Павел начинает свой рассказ со слов: «Ибо я передал вам во-первых то, что и принял», после чего перечисляет основополагающие, по его мнению, события христианской истории. Все сказанное им о Распятии укладывается в одну строчку: «Христос умер за грехи наши по Писаниям». Судя по всему, это все, что известно Павлу. Здесь нет ни истории предательства, ни эпизода в Гефсиманском саду, ни ареста, ни допроса в доме первосвященника, – словом, ни одной из знакомых всем деталей, расцвечивающих евангельскую историю Страстей. Ни Пилата, ни обвинений против Иисуса, ни требования еврейской толпы казнить его, ни бичевания, ни тернового венца, ни пути Иисуса с крестом на Голгофу. Ни солдат, прибивших его гвоздями к кресту, ни распятых вместе с ним разбойников. Ни полуденной тьмы, ни последних слов Иисуса на кресте. Павел утверждает только, что смерть Иисуса имела спасительную цель: он умер «за грехи наши» – добавив, что это произошло «по Писаниям». Однако никакого описания Страстей не приводится. Иисус умер. Вот и все, что хочет сказать Павел.
Павел продолжает повествование о событиях, последовавших за Распятием, но и тут детали крайне скудны. Погребение Иисуса описано в трех словах: «Он был погребен». В этой самой ранней истории о смерти Иисуса, имеющейся в Библии, нет никаких упоминаний ни о гробнице, ни о погребении Иисуса, ни о благовониях, ни о саде, ни об Иосифе из Аримафеи. Текст Павла звучит почти сухо: когда люди умирают, их хоронят. Других подробностей не приводится. Вот и все письменные свидетельства о смерти и погребении Иисуса, которыми располагала христианская Церковь вплоть до восьмого десятилетия нашей эры (или примерно 15 лет спустя после посланий Павла), когда Марк создал первое Евангелие. Вопрос, встающий перед исследователями, когда они читают первоначальный текст Павла, таков: все ли это, что было ему передано, или же он знал больше?
Все сказанное Павлом о Распятии укладывается в одну строчку: «Христос умер за грехи наши по Писаниям»
Нам было бы гораздо проще ответить, сумей мы выяснить, от кого именно Павел «принял» данную традицию. Исследуя корпус Павловых посланий в поисках подсказок, мы находим в Послании к Галатам, написанном в начале 50-х годов, что спустя три года после обращения Павел отправился в Иерусалим познакомиться с Кифой (или Симоном Петром) и пробыл у него пятнадцать дней (Гал 1:18). Не разумно ли предположить, что свои сведения он почерпнул именно оттуда? Но тогда встает вопрос, правда ли это все, что запомнил Павел из рассказов Петра – или это все, что запомнил сам Петр и позже сумел передать Павлу? Может быть, история Распятия в том виде, в каком мы ее знаем, к тому времени еще не сложилась? Большинство людей никогда себя о таком не спрашивают, но вопросы требуют ответов, если мы ставим перед собой задачу отделить человека от мифа, а опыт – от его истолкования.
Между Первым посланием к Коринфянам и появлением первого Евангелия в начале 70-х годов случилось очень многое. И Петр, и Павел, по-видимому, умерли. Евреи по собственной воле вовлеклись в неудачную и заведомо проигрышную для себя войну против римлян, которая продолжалась с 66 по 73 год. Апогей войны пришелся на 70 год, когда римские легионы под командованием полководца Тита разбили стены Иерусалима и, ворвавшись в город, не только полностью разрушили его, но и сожгли его главную святыню – Храм. После войны последовала вспышка крайней враждебности со стороны римлян по отношению к евреям, в особенности к Иерусалиму и его религиозным лидерам – первосвященникам и храмовой иерархии, несшей, по мнению римлян, ответственность за начало войны. Именно в этом контексте было написано Евангелие от Марка. Марк прекрасно знал о трагедии, случившейся со страной евреев в целом и с иерусалимскими евреями в частности. Это верно даже несмотря на то, что он, судя по всему, не жил в городе во время войны.
Отметим два элемента в рассказе Марка, которые в последующее десятилетие были подхвачены Матфеем и Лукой и глубоко внедрились в христианское сознание. Во-первых, он соотнес время распятия Иисуса с иудейским праздником Пасхи. Это позволило ему сформировать рассказ о Распятии в соответствии с пасхальными образцами. Во-вторых, он попытался разъяснить утверждение Павла, что Иисус умер «по Писаниям», восполнив недостающие детали повествования о его смерти при помощи еврейской Библии. Вопросы, никогда не задаваемые традицией, однако совершенно необходимые для того, чтобы продвинуть вперед наше исследование, таковы: основан ли рассказ о Кресте на показаниях свидетелей – или же это не более чем литургическая драма, созданная уже позже и призванная не описать реальные события, а скорее помочь прихожанам понять, кем был Иисус и почему его смерть имела особое значение? Или, если поставить тот же вопрос немного по-другому, смелее: многие ли из подробностей Распятия Иисуса имели место быть? Не основаны ли детали его смерти, как и подробности его рождения, число и имена двенадцати учеников, истории о чудесах, – на традиции и толкованиях, а не на фактах? В рамках официального христианства эти вопросы по большей части не поднимались. Однако я ищу истину об Иисусе и не намерен их избегать.
Когда Марк взялся за перо, чтобы создать первое в христианской истории Евангелие, то допустил значительный перекос в сторону последних событий в жизни Иисуса. Он сосредоточен на Распятии. Только восемь стихов его Евангелия отражают Маркову версию пасхальных событий, а последним двадцати четырем часам жизни Иисуса отведено более ста. Кроме того, чуть более трети Евангелия посвящено последней неделе жизни Иисуса. Евангелие Марка иногда называют историей Распятия с длинным вступлением. Из текста Евангелия ясно, на что обратить внимание, если мы пытаемся понять, как Марк представлял себе смысл Иисуса. Главным фактом, главным свершением Иисуса была его смерть.
Затем в глаза бросается другое. Распятие не просто помещено в контекст Пасхи. Чуть дальше я покажу: проводится параллель между ним и исходом евреев из Египта, литургическим воспоминанием о котором и служит иудейская Пасха. Эти идеи проникают в наше сознание, и весь рассказ, на котором коренится история нашей веры, начинает восприниматься не как история, а скорее как интерпретация. Задумайтесь. И Распятие, и Исход были главными событиями в истории двух общин верующих – христиан и евреев. Оба события содержат идею избавления от рабства: Исход – от рабства в Египте, Распятие – от «рабства греху». Оба рассказа представляют избавление как переход от смерти к жизни – в случае с Исходом это символическое утопление в водах Красного моря, за которым следует спасение свыше, когда Бог разделил воды, чтобы открыть беглецам возможность новой жизни в земле Обетованной. В случае с Распятием это смерть на Кресте, за которой следует обещание новой жизни в вечной земле Обетованной – Царстве Божьем, первым провозвестником которого был Иисус. Оба повествования дают наказ будущим поколениям – помнить об этом основополагающем моменте и воспроизводить его литургически в общине верующих как историческое событие. В истории Исхода Бог говорит евреям: «И да будет вам день сей памятен, и празднуйте в оный праздник Господу во [все] роды ваши; как установление вечное празднуйте его» (Исх 12:14). Павел в своей версии Тайной Вечери приводит указание Иисуса воспроизводить его последнюю трапезу: «Это делайте в воспоминание о Мне» (1 Кор 11:24). Наконец, и история Исхода, и история Распятия сосредоточены на смерти того, кто назван «Агнцем Божьим». В истории Исхода это молодой ягненок без порока из стад евреев; в истории Страстей – молодой человек без греха, представитель своего народа, о котором Иоанн Креститель в Евангелии от Иоанна скажет: «Вот Агнец Божий» (1:36–37). В обоих случаях говорится, что пролитая кровь литургического агнца символически уничтожает власть смерти так, что агнец становится «носителем жизни». Разумеется, у нас могут возникнуть подозрения насчет историчности рассказа о Распятии, едва мы обнаружим, что четко очерченные идеи, описывающие смерть Иисуса, на самом деле основаны на более ранних литургических текстах, имеющих отношение к истории иудейской веры.
Наши подозрения усиливаются, когда мы смотрим на слова Марка в первом рассказе о смерти Иисуса и обнаруживаем, что он помещен в цикл из двадцати четырех часов, аккуратно поделенный на восемь равных частей. Это делает повествование о Распятии все меньше похожим на историю и все больше – на литургию. Еврейская Пасха обычно представляла собой трехчасовой ритуал, основанный на общей трапезе. Похоже, в христианской истории Распятия трехчасовая литургия евреев была расширена последователями Иисуса до двадцати четырех часов непрерывной службы, также сосредоточенной вокруг общей трапезы.
Когда Марк впервые составил свою историю Распятия, то отметил, что она началась с «наступлением вечера» (14:17). В древнем мире, жившем без электричества, это означало время захода солнца, или примерно 18 часов. Марку, как еврею, было известно: обычно пасхальная трапеза длилась три часа и завершалась пением гимна. И как раз в нужном месте, в конце первого сегмента, он вставляет ремарку: «И воспев хвалебную песнь, вышли на гору Масличную» (14:26). Теперь уже было, по всей вероятности, где-то девять вечера, пасхальная трапеза только что завершилась, а изувеченное тело Иисуса и его кровь, «изливаемая за многих», получили новое символическое толкование (14:22–25). Иисус в смерти должен был стать новым пасхальным агнцем.
Затем у Марка Иисус с группой учеников отправляются в Гефсиманский сад, где, по его словам, трое самых близких учеников (Петр, Иаков и Иоанн) не в силах удержаться от сна. «Не смог ты один час пободрствовать?» (14:37) – спрашивает Иисус, и это повторяется еще дважды. Ученики не в силах удержаться от сна час, два часа, три часа. Марк чувствует литургию безупречно! Настала полночь, а с нею и второй этап 24-часовой литургической драмы.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?