Текст книги "Присутствие"

Надо уходить, и немедленно, пока ее не нашли. Но за этой комнатой была еще одна, и втуне уговаривая себя быть благоразумной, она знала, что должна, просто обязана заглянуть и туда тоже.

Как это может быть, что, несмотря на то, чем они дышат, животные в камерах живы?

Она миновала несколько помещений и обнаружила там только лаборантов в белых халатах, погруженных в работу.

Она не останавливалась, не задавала вопросов, намереваясь пройти незамеченной как можно дальше.

И, наконец, дошла до последней комнаты.

Помещение было небольшое. В центре, заключенная в толстостенный стеклянный ящик, находилась сфера, примерно трех футов в диаметре, из какого-то черно-серого материала, то ли камня, то ли металла. От сферы отходила труба, опоясывающая ее, а потом уходящая прямо вниз, сквозь стеклянную стенку, видимо, в основание ящика.

У стены располагалась панель управления, по всей вероятности, всесторонне следящая за положением дел внутри ящика, от температуры и влажности до давления воздуха и присутствия микроэлементов в атмосфере.

Катарина обошла стеклянный ящик, внимательно рассматривая сферу, но та со всех углов зрения казалась совершенно одинаковой.

Катарина стояла спиной к двери, когда раздался голос, и она вздрогнула от неожиданности.

– Что, в первый раз здесь?

Она обернулась, с опозданием осознав, что вид у нее, должно быть, виноватый, и постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.

– Господи, как вы меня испугали!

– Прошу прощенья, – ответил лаборант и тонко улыбнулся: – Полагаю, сейчас вы задаете себе сакраментальный вопрос?

– Не поняла? – переспросила Катарина.

– Что бы это было?

Катарина растерялась.

– Именно это я собиралась спросить у вас, – проговорила она.

На лице лаборанта изобразилось некоторое недоумение.

– Разве мы все здесь не пытаемся это выяснить? Я думал, может, у свежего человека найдется какая-нибудь свежая идея?

Катарина, помявшись, собралась с мыслями.

– Если бы, – наконец проговорила она. – К сожалению, свежих идей у меня не больше вашего. Но, знаете ли, на самом деле я просто ищу доктора Джеймсона.

– Здесь его нет. Он отправился на заседание в Хану. – От улыбки не осталось следа. – А вы – разве вы не должны быть там же? – прибавил он с подозрением.

Катарина решилась без затей сказать правду.

– Меня не пригласили, – просто сказала она. – И раз доктора Джеймсона здесь нет, полагаю, самое для меня разумное – это подняться к себе и заняться чем-то полезным, не так ли?

Спиной чувствуя настороженный взгляд лаборанта и, вопреки сильному желанию, не позволяя себе оглянуться, Катарина вышла из комнаты.

Но и в офисе Роба Силвера ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее.

* * *

В уютном конференц-зале отеля «Хана Мауи», к которому вело 35-мильное шоссе – самый крутой серпантин из всех скоростных трасс мира, Такео Йошихара обвел взглядом семерых членов общества «Серинус», за последние сутки слетевшихся сюда со всех континентов.

– У меня хорошие новости, – начал он. – Трое из последних подопытных живы. Один из них в Чикаго, второй в Токио, третий – в Мехико-сити.

Вокруг стола пробежал одобрительный говорок. Йошихара угомонил его легким движением руки.

– Но имеется и проблема. Здесь, на Мауи, два дня назад умер мальчик – по всей очевидности, после того, как попал под воздействие проекта.

Над столом зависло неодобрение.

– И есть еще три мальчика, все они... – он помолчал, ища слово, потом слегка улыбнулся, найдя, – все они, скажем так, поживают. Хотя и по-разному. Доктор Джеймсон расскажет о них подробней.

Стивен Джеймсон под обеспокоенный шепоток аудитории поднялся со своего места. На экране позади него появились фотографии Джоша Малани, Джеффа Кины и Майкла Сандквиста.

– Как вам известно, в наши намерения никогда не входило проводить эксперименты на людях в непосредственной близости к нашему исследовательскому центру. Однако, по меньшей мере четверо молодых людей вступили в контакт с субстанцией, над которой мы сейчас работаем. – Он повернул голову к трем лицам на экране и показал лазерной указкой на Джеффа Кину. – Это – семнадцатилетняя особь мужского пола полинезийского происхождения. Рост – шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов. Около тридцати шести часов назад его обнаружили на горящем тростниковом поле, он глубоко дышал дымом. Сейчас он в нашей лаборатории, чувствует себя нормально. – Указка передвинулась на фотографию Джоша Малани. – Это – еще один семнадцатилетний юноша ростом пять футов восемь дюймов, весом 135 фунтов. Метис. Чуть меньше суток назад, будучи под наблюдением, потерял сознание на автомобильной стоянке поблизости от пляжа. Жив благодаря тому, что дышит смесью окиси углерода, метана и аммиака. Находится также в нашей лаборатории.

– А третий? – спросил кто-то из дальней части зала.

Джеймсон внимательно посмотрел на снимок Майкла Сандквиста.

– Это случай наиболее интересный, – наконец сказал он. – Это шестнадцатилетний белый шведского происхождения, и хотя он, как и остальные трое, не проходил отбора для эксперимента, пока что он проявляет себя как один из самых многообещающих подопытных. Конечно, полного успеха ожидать трудно, но думаю, что паталогоанатомическое исследование, которое мы проведем после его смерти, в значительной степени продвинет наши представления о том, как именно данная субстанция воздействует на человеческий организм.

– А если он не умрет? – с сильным акцентом спросил кто-то из глубины комнаты.

Джеймсон холодно улыбнулся.

– Поверьте мне, герр фон Шмидт, тем или иным способом, но умрут все.

Глава 24

– Миссис Рейнолдс? – сказала Катарина, когда на том конце сняли трубку. Она сидела в офисе Роба, глядя сквозь стеклянную стену на идиллический гавайский пейзаж, на цветы, наполняющие благоуханное утро радугой красок, а в груди у нее клубился холодный, серый ужас, сгустившийся с тех пор, как полчаса назад она поднялась из лабораторий южного крыла исследовательского центра.

Вернувшись в офис Роба, она первым делом отыскала на Филиппинах ту деревушку, откуда прибыл череп. В точности как она вчера догадалась, череп нашли на склонах горы Пина-тубо. И если это в самом деле был череп ребенка, то тот дышал парами вулкана всю свою жизнь.

Затем со дна кармана она вытащила картонную бирку, которую сняла с ноги трупа.

На ней было аккуратно напечатано имя юноши – Марк Рейнолдс.

Помимо даты рождения и смерти, указывался и адрес – Норт-Мэйпл-драйв в Беверли-Хиллз, Калифорния. Самый центр огромного Лос-Анджелеса, одного из самых экологически небезопасных городов страны. Но неужели загрязнение достигло уже убийственного уровня? Надо выяснить. Сначала Катарина позвонила в больницу, где умер Марк Рейнолдс, но только и услышала, что информация по телефону не предоставляется. Не потрудится ли она представить запрос в письменном виде?

Нет, в письменном – не потрудится. И тогда, сгорая от любопытства и в то же время боясь причинить боль матери Марка Рейнолдса, Катарина неохотно набрала номер, который значился на бирке как телефон ближайшего родственника. Трубку сняли на втором гудке. Теперь отступать некуда.

– Элейн Картер Рейнолдс? – Катарина повторила имя так, как оно значилось на куске картона.

– Да, – ответил голос, такой безжизненный, что Катарина едва не бросила трубку.

Но она знала, что это делать нельзя.

– У вас был сын по имени Марк?

Молчание. Потом короткое:

– Да.

Катарина набрала в грудь воздуха.

– Миссис Рейнолдс, меня зовут Катарина Сандквист. Мне необходимо поговорить с вами о Марке. Я знаю, как вам трудно, но мне нужны кое-какие сведения, и надеюсь, вы сможете мне их дать.

В трубке раздалось что-то, похожее на сдавленное рыдание, но потом Элейн Рейнолдс заговорила, и на этот раз в ее голосе проявилась тень чувства:

– После того, что я перенесла, мне уже ничего не страшно.

– Да, трудно придумать что-либо страшнее смерти ребенка, – сказала Катарина.

– Марк не просто умер, миссис... – она запнулась, не в силах вспомнить фамилию.

– Сандквист, – быстро подсказала Катарина. – Но пожалуйста, зовите меня Катарина.

– Благодарю вас, – пробормотала Элейн Рейнолдс и снова смолкла. Катарина ждала, чувствуя, что женщина собирается с силами произнести что-то, и наконец та выговорила: – Мой сын покончил с жизнью, Катарина. Он убил себя.

Катарина потеряла дар речи. Убил себя?

– Я... я сожалею, – еле произнесла она. – Я думала...

И замолчала, не зная, что, собственно, сказать.

– А что вы думали, Катарина? – спросила Элейн Рейнолдс с неожиданным проблеском интереса и, услышав, что Катарина думала, будто смерть Марка каким-то образом связана с загрязнением воздуха в Лос-Анджелесе, издала короткий, лающий смешок. – Что ж, отравление угарным газом можно назвать и так. – И, прерываясь на каждой фразе, дважды смолкая, чтобы овладеть собой, она рассказала о самоубийстве сына. – Они приехали туда слишком поздно, – сказала она. – Дали ему кислород, но уже не помогло. Он умер по пути б клинику.

Катарине внезапно вспомнился щенок, который вдруг задохнулся у нее на руках, когда она вынула его из наполненной ядовитыми газами плексигласовой клетки.

– Ваш сын умер, когда они дали ему кислород? – думая, что ослышалась, переспросила она.

Прерывающимся голосом Элейн рассказала, как бился Марк в машине «скорой помощи», отпихивая кислородную маску.

– Он сопротивлялся, – закончила она. – Конечно, он не понимал, что делает, и я ничем не могла ему помочь. Вы не представляете, как это ужасно – чувствовать себя совершенно беспомощной! – Она помолчала. – Катарина! А в чем дело? Вы так и не сказали мне, почему звоните.

– Я звоню с Гавайских островов, – начала Катарина. – Я работаю на человека, которого интересует проблема загрязнения воздуха...

– В Гонолулу? – перебила Элейн Рейнолдс.

– Странно! Уж там-то воздух чистый, как нигде в мире. Впрочем, когда мы на прошлое Рождество были с Марком на Мауи, пару дней было довольно-таки дымно.

Катарина замерла, не веря своим ушам.

– На Мауи? – эхом повторила она. Что такое? Неужто это только совпадение, что Марк Рейнолдс всего несколько месяцев назад был на Мауи? – Миссис Рейнолдс... Элейн... но что вы делали на Мауи?

– Отдыхали. А что?

– Элейн, я как раз сейчас на Мауи, не в Гонолулу. И я столкнулась с некоторым явлением... – Она смолкла, не желая усугублять боль Элейн Рейнолдс – Ну, с некоторым довольно странным явлением, – наконец сказала она. – Похоже, что легкие вашего сына по какой-то причине подвергаются здесь исследованию...

– Но как это возможно? – удивилась Элейн. – Я имею в виду, без тела – что ж там можно исследовать?

Катарина замялась, но поняла, что у нее нет выбора, кроме как рассказать все, как есть.

– Его тело здесь, Элейн, – сказала она.

– Боюсь, это какая-то ошибка, – возразила Элейн, осознав смысл слов Катарины. – Тело Марка сразу после смерти было кремировано.

Кремировано? Да что она говорит? Может ли быть, чтобы она ошибалась? Может, она говорит не с той женщиной?

– Миссис Рейнолдс, – произнесла Катарина, бессознательно возвращаясь к более формальному обращению. – Вы не возражаете, если я... ну, если я опишу вам, как выглядит юноша, которого я сегодня видела? – Последовало долгое молчание, но в конце концов Элейн Рейнолдс пробормотала, что нет, не возражает. Катарина сосредоточилась, вызывая в памяти лицо, которое видела утром в выдвижном ящике морга, и принялась описывать его бесстрастно, как только могла. Когда речь дошла до ямочки на подбородке, Элейн тихо, мучительно застонала.

– Зачем? – прошептала она. – Зачем они его увезли? И зачем бы им лгать мне, что его кремировали?

– Боюсь, мне нечего вам сказать, – тихо произнесла Катарина. – Боюсь, что знаю не больше вашего. Но скажите, пожалуйста, когда вы тут были, на Мауи, не произошло ли чего-нибудь необычного, из ряда вон?

– Нет, – вздохнула Элейн. – Поездка была чудесная. Если не считать того погружения, конечно.

У Катарины мороз по коже пошел.

– Погружения? – повторила она.

– Марк пошел поплавать под водой с другими ребятами, и у них там что-то произошло с баллонами. Некоторым пришлось в темпе подниматься со дна, и это было довольно-таки страшновато. Во всяком случае, я напугалась так, что больше его под воду не пустила. И все теперь думаю, не с этих ли пор начались его проблемы с дыханием.

На последних словах Катарине стало совсем плохо. У ее Майкла в ту ночь, когда он вернулся после подводного плавания, тоже были проблемы с дыханием, и прошлой ночью...

И тут она вспомнила Киоки! Что было с Киоки? Почему он умер? А Джефф Кина? Вернулся ли он домой? Или с ним произошло то же, что с Киоки Сантойя? И, поверх всего, всплыл голос Майкла: «Ой, да перестань, мам! Никто не знает, что случилось с Киоки!»

– Элейн? – сказала она дрогнувшим голосом. – А что с другими ребятами, которые занимались подводным плаванием с вашим сыном? Вы помните какие-нибудь имена? Или откуда, из каких мест они были?

– Не думаю, – начала Элейн. – Но может быть... Подождите! Там был мальчик по имени Шейн, из Нью-Джерси, они как раз вместе ныряли, и Марк с ним подружился. Погодите минутку... – После бесконечного, как показалось Катарине, ожидания Элейн снова взяла трубку. – Нашла. Марк записал адрес на каком-то обрывке, я нашла его у него в бумажнике. Его зовут Шейн Шелби, и живет он в Трентоне, штат Нью-Джерси. – Элейн продиктовала адрес и номер телефона, и Катарина записала их на обороте бирки, снятой с тела Марка Рейнолдса. – Дайте мне знать, если что-нибудь узнаете, хорошо?

– Конечно, – пообещала Катарина, – конечно.

И тут же набрала номер, который сообщила ей Элейн Рейнолдс. На четвертом гудке трубку сняли.

– Кит Шелби, – сказал мужской голос. Катарина изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно и уверенно.

– Мистер Шелби, я – доктор Катарина Сандквист. У вас есть сын по имени Шейн Шелби?

На том конце провода воцарилось молчание, такое глухое и безнадежное, что Катарина испугалась, не повесил ли он трубку. Но тут Шелби каким-то шатким голосом произнес:

– Кто это говорит, вы сказали?

Катарина снова представилась.

– Я знаю, это звучит странно, мистер Шелби, но мне необходимо знать, здоров ли ваш сын.

Опять последовала пауза, еще более долгая, чем предыдущая, и понемногу Катарине стало ясно, что она сейчас услышит. Наконец она сказала сама:

– У него не все ладно, да, мистер Шелби?

– Он умер, доктор Сандквист, – безжизненно произнес Кит Шелби. – Что-то с легкими. Врачи так и не выяснили, в чем дело. Скорее всего, вирус... что-то вроде. Я в этих вещах, знаете, ничего не понимаю, но мне сказали, эти вирусы все время мутируют. Мы думаем, может он подхватил это, когда летел с Мауи. Так потом совсем и не оправился.

Положив трубку, Катарина сидела в оцепенении, глядя в окно.

Что, Господи Боже мой, происходит?

Неужто и тело Шейна Шелби тоже лежит где-то здесь, в поместье?

Несколько долгих минут Катарина тупо глядела в сад. Мозг был затуманен усталостью после двух почти бессонных ночей и, в той же степени, странными обрывками информации, которые лежали под рукой, как детали головоломки, но никак не складывались в единую картину.

Думай! – велела она себе. Ответ близко. Думай!

И, отбросив страх и усталость, принялась за работу.

* * *

В конференц-зале отеля «Хана Мауи» Такео Йошихара почувствовал, как вибрирует в кармане пиджака сотовый телефон. Он вышел в коридор, откинул крышку телефона и прижал его к уху.

– Да? – Послушал недолго, потом спросил: – Кому именно звонила доктор Сандквист?

Почти сразу оборвал связь и вернулся к соратникам по проекту «Серинус», обдумывая, как наилучшим образом поступить с доктором Сандквист. И ее сыном.

* * *

Майкл с самого утра чувствовал себя неважно. Грудь давило, все тело болело, но жаловаться матери не хотелось – она тут же поволочет его к доктору Джеймсону. Поэтому, ничего не сказав, он автобусом приехал в школу, где первым делом принялся разыскивать Джоша Малани.

Джоша нигде не было. В конце концов, Майкл позвонил ему домой. Папаша – судя по голосу, не проспавшийся после вчерашнего, – пробурчал, что Джоша нет, а когда Майкл спросил, ночевал ли тот дома, рявкнул, что плевать он хотел, где этого чертова Джоша носит, и бросил трубку. От урока к уроку Майкл все больше волновался о Джоше, и к тому же ему все сильней сдавливало грудь.

На третьем уроке он едва мог дышать и стал подумывать, не вернулась ли астма. В большую перемену Рик Пайпер попытался уговорить его зайти к школьной медсестре, но Майкл слишком хорошо знал, что за этим последует – сестра позвонит матери, та потащит его к доктору Джеймсону, тот примется втыкать в него иглы и лезть в горло всякими штуками.

И тогда ему станет даже хуже, чем сейчас.

Последние два часа он еле высидел. К счастью, окна в обоих классах были распахнуты настежь, он садился поближе к ним и старался втянуть в горящие легкие как можно больше свежего воздуха.

Но к концу пятого урока грудь болеть не перестала и плюс к этому стала кружиться голова.

Может, пропустить тренировку и махнуть домой?

Он тут же отказался от этой мысли, вспомнив старые времена в Нью-Йорке, когда астма донимала его так, что приходилось брать такси, чтобы преодолеть пять кварталов от школы до дома. Нет, он положил слишком много сил, чтобы справиться с этой дрянью, и не позволит болячке снова испортить ему жизнь. Он стиснет зубы, плюнет на боль и слабость и выдержит тренировку. Он будет бегать и бегать, пока боль не уйдет или пока он сможет не ощущать ее больше.

С последним звонком Майкл запихал свои книги в сумку и влился в толпу школьников, с боем пробивающих себе путь к двери. Пулей вылетел во двор – и тут пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и добраться до раздевалки спортзала.

Рванув дверь, он вошел в душное помещение, где висел густой запах пота, мыла, хлорки и еще невесть каких химических соединений. Майкл открыл свой шкафчик, разделся, натянул спортивную форму, еще влажную после урока физкультуры, и принялся рыскать в поисках чистых носков, не желая надевать вонючие, в которых был с утра.

Ему стало получше, как только он влез в форму, и он почувствовал гордость, что пошел на тренировку, а не на поводу у недомогания. Покончив с переодеванием, заглянул в уборную.

И, стоя у писсуара, почувствовал какой-то новый запах и инстинктивно раздул ноздри, вдыхая. Запах был такой пряный, что даже голова закружилась, но при этом напряжение в груди слегка стихло и сил вроде прибавилось.

Обернувшись, Майкл поискал взглядом, откуда пахнет, но увидел только ту самую кладовку, в которой Джош Малани вчера нашел пузырек с нашатырным спиртом. Дверь ее была приоткрыта. Покончив со своим делом, Майкл поправил шорты, спустил воду и перешел к раковинам, расположенным между писсуарами и кладовкой. Запах усилился. Не совладав с любопытством, Майкл распахнул дверь кладовки.

Всякие моющие средства стояли в линеечку на полках так же, как и вчера. Там были средства для мытья окон, чистящие порошки, дезинфектантьг и сильные растворители, способные смыть практически все, что угодно со школьных стен, будь они крашеные, кафельные или бетонные. Но ни одно из средств не издавало того совершенно особого запаха, который так манил Майкла.

Тут он заметил давешний пузырек с нашатырем, который отнимал вчера у Джоша. Не думая, протянул к нему руку, откупорил и поднес к носу.

Тот самый запах усилился, потек в ноздри, и все тело обдало жаром.

Нахмурясь, Майкл вгляделся в этикетку. Странно. Привычно бьющий в нос запах аммиака, который он, конечно бы, сразу узнал, почему-то разительно изменился.

На этикетке значились все самые обычные рекомендации: не использовать в закрытых помещениях, не вдыхать, не принимать внутрь.

Взявшись за пробку, чтобы завинтить пузырек, Майкл почему-то помедлил. Нахмурился больше и снова поднес ее к носу, на этот раз вдохнув глубже. Тепло распространилось по всему телу, и по коже морозцем пробежал электрический заряд.

Не это ли чувствовал вчера Джош? Воровато оглядев уборную, словно собираясь вколоть себе героин, Майкл вдохнул пары аммиака еще и еще раз. С каждым вдохом он чувствовал прилив сил, и последние остатки боли и усталости, донимавших его все утро, как водой смыло. Он стоял и жадно дышал, когда дверь в уборную распахнулась.

– Черт, ну и вонища же здесь!

Проворно завинтив пузырек, Майкл вышел из кладовки и оказался лицом к лицу с уборщиком.

– Кто-то не закрыл нашатырный спирт, – объяснил он.

– Джо, кто ж еще, – сказал уборщик, да так уверенно, что Майкл понял: этот несчастный Джо, кто бы он ни был, числится причиной всех школьных бед по хозяйственной части. – Ух, да как ты тут только выдерживаешь? – не ожидая ответа, помотал головой уборщик и принялся снимать с полок нужные припасы.

– Ладно, пока, – сказал Майкл и пошел в раздевалку. Уборщик едва буркнул что-то в ответ.

Через десять минут чудное действие паров аммиака наполнило тело Майкла какой-то невиданной силой, и он пробежал стометровку как никогда быстро.

Свой личный рекорд он перекрыл почти на три пятых секунды, а школьный – на 38 сотых.