Текст книги "Зов пространства"

Новоявленный интерес к космическим проблемам сослужил худую службу. Как будто часть души Майкла обернулась изменницей и норовила оторвать его от давних увлечений, столкнуть в отцовскую колею. Напрасно он внушал себе, что Феб – Аполлон интереснее «Аполлона» – небесного глаза, что буйный сын Зевса и Геры, прозванный в Италии Марсом, важнее, чем Марс – ближайшая к Земле и самая достижимая планета, что Аристотель Перипатетик главнее кратера на Луне, удостоенного имени этого философа. В нем разгорелась неугасимая любознательность, и вскоре он был вынужден признаться себе, уж одну-то отцовскую черту он точно унаследовал, может, не самую лучшую, зато самую яркую. Придя однажды к этому выводу, Майкл перестал стесняться своей фамилии и пошел служить в Космические Силы.

Первое время он действовал очень осторожно, не козырял без нужды своей родословной и избегал дешевой сенсационности в высказываниях перед газетчиками. Однако от него не укрылось, что сдержанная самореклама быстро приносит плоды; в глазах общественности он приобрел репутацию специалиста. Когда пресса интересовалась его точкой зрения на ту или иную проблему космонавтики, он давал тщательно продуманный ответ, и та же репутация позволяла не слишком переживать из-за ошибок в изложении.

Трун вел очень тонкую политику и не спешил, однако успел к двадцати пяти годам добавить к харизме сына звездного героя ореол космического оракула. Понятно, это не могло не вызвать ревности в известных кругах, но ведь он был не простым офицером и к тому же не заходил за грань дозволенного. Он славился своим трудолюбием, заботился о послужном списке и знал, что его идеи начинают приобретать вес.

Первая стычка с политиками случилась после заявления русских (вообще-то, преждевременного) о том, что на Луне почти готова к открытию их станция. Эффект был подобен взрыву атомной бомбы.

Американцы привыкли считать Луну своим необъявленным имением, которое они обустроят как-нибудь на досуге. Их настолько потрясла сенсация, что они тут же бросились сооружать станцию.

Пресса, по своему обыкновению, спросила у Труна, какие у него мысли на этот счет, а у того уже была наготове статейка, вышедшая на другой день в «Санди» – респектабельной газете с внушительным тиражом. Он прекрасно разбирался в ситуации.

Лунная станция – это не стадион какой-нибудь за несколько миллионов фунтов. Если показать смету правительству, у него волосы встанут дыбом и оно непременно постарается развенчать идею британского форпоста на Луне – мол, это не более чем легкомысленный и расточительный каприз. И бесполезно спорить, любые доводы будут встречены в штыки или пропущены мимо ушей. В статье Трун коснулся научной и стратегической выгоды, но упирал главным образом на престиж. Отстать в этом деле от русских и американцев – все равно что расписаться в собственном бессилии. Такого позора авторитет Британии не выдержит; по сути, она себя признает второразрядной, а то и третьеразрядной державой, – а ведь и так кое-где бытует мнение, что лучшие дни Англии уже миновали, близок закат, и скоро ее величие ляжет в могилу рядом с греческим, римским и испанским.

Первым Труна вызвал «на ковер» его непосредственный начальник. Потом молодой офицер постоял на множестве ковров «по вертикали» и наконец щелкнул каблуками перед помощником министра – человечком с несколько помпезными манерами.

Начало разговора выглядело ничуть не оригинально – вы-де нарушили служебные инструкции, опубликовали статью, не предъявив ее военной цензуре… Затем чиновник высказал пожелание, чтобы молодой человек как следует подумал и сам пришел к выводу о нецелесообразности строительства лунной станции. Ведь у такого стратегического объекта очень мало преимуществ перед вооруженными орбитальными станциями, а русским и американцам завидовать не стоит – они просто бросают на ветер деньги и материалы. «Более того, могу вам сказать конфиденциально, – понизил голос помощник министра, – даже американское правительство разделяет эту точку зрения».

– В самом деле, сэр? – спросил Трун. – В таком случае непонятно, почему они не оставят эту затею.

– Уверяю вас, они бы оставили, если бы не русские. Нельзя отдавать Луну в безраздельное владение Советам. Вот американцам и приходится нести убытки. А раз они добровольно на это идут, почему бы нам не сберечь деньги?

– Сэр, вы полагаете, мы не понесем убытков, плетясь в хвосте у Америки?

– Молодой человек, – осерчал помощник министра, – пора бы вам усвоить, что не всякая овчинка стоит выделки. Вы поступили весьма непатриотично, раструбив на весь мир, будто бы наше солнце клонится к закату. Я с этим категорически не согласен! Однако вынужден признать, сегодня мы не самый преуспевающий народ и не можем тратить на показуху огромные средства.

– Но если этого не сделать, сэр, то пострадает наш престиж. И тут не помогут никакие оправдания. Что касается жалоб, будто станции – сплошное разорение, то это старая американская песня и, на мой взгляд, самое настоящее очковтирательство. Лунную станцию гораздо легче оборонять, чем орбитальную, и огневая мощь у нее будет несравнимо больше.

– Сведения, которыми я располагаю, – ледяным тоном произнес помощник министра, – отнюдь не склоняют к подобным выводам. Как и политика нашего правительства. Исходя из этого, я вынужден вас просить…

Трун слушал терпеливо и вежливо, не сомневаясь, что помощник министра вполне отдает себе отчет: политике правительства в отношении космоса – во всяком случае официальной – нанесен очень серьезный урон. Теперь не избежать газетной кампании за строительство лунной станции. Даже если Трун публично откажется от своих взглядов или просто умолкнет, то репортеры азартно накинутся на тех, кто осмелился выступить против. От него требуется всего ничего: несколько недель, пока кампания набирает размах, вести себя осмотрительно, не разбрасываться интервью и напускать на себя печально-задумчивый вид перед камерами… Да и незачем ему выступать, и так общественность видит в нем главного защитника лунной станции. Теперь дело за акулами пера из популярных изданий…

В считаные недели мнение избирателей прояснилось настолько, что у правительства возникли основания для тревоги. Гораздо более уступчивым тоном оно высказалось в том смысле, что можно будет подумать насчет строительства лунной станции, если его ориентировочная стоимость окажется терпимой. Получив от экспертов смету, министры схватились за голову, и газетная полемика вспыхнула с новой силой.

И тут американцы очень своевременно протянули руку помощи. Они явно изменили свое мнение насчет рентабельности лунного строительства и рассудили, что Западу куда выгоднее иметь на Луне две станции против одной русской. Поэтому они изъявили готовность взять на себя часть затрат и предоставить почти все необходимое оборудование. Жест был поистине шикарным.

«Старый добрый Дядя Сэм, – усмехнулся Трун, когда узнал эту новость. – Ты все тот же щедрый покровитель с цилиндром на рожках и лакированными туфлями на копытцах».

Он, конечно, был прав, и очень много народу поинтересовалось у властей: чьей же в таком случае будет лунная станция? И все же обилие нулей в цифре оставалось ужасающим. Но вскоре разнесся слух, что власти предержащие, мягко говоря, заблуждаются, что уже существует проект, позволяющий обойтись вдвое меньшей суммой, и что над ним основательно поработал Трун. (Да-да, тот самый! Сын Маятника Труна!)

Трун терпеливо ждал. Вскоре его снова пригласили «наверх». «…Ну что вы, для меня самого – загадка, каким образом тут замешано мое имя… Да, такой план действительно имеется… Но я к нему не имею отношения, уверяю вас, нет никаких оснований приписывать мне авторство… Проект разработан мистером Флендерисом. Да, действительно, в нем есть несколько интересных моментов. Да, я знаком с мистером Флендерисом, хоть нельзя сказать, что близко. Смею полагать, он будет рад изложить свои идеи…»

Американская и русская экспедиции появились на Луне одновременно – так, во всяком случае, было решено считать впоследствии, когда разобрались с их сообщениями. Первая высадилась в кратере Коперник, вторая – в Птолемее. Каждая заявила о своем первенстве, а позднее – об аннексии всей территории Луны.

История орбитальных спутников уже показала, что любые романтические мечты о pax caelestus[3]3
  pax caelestus – Мир по-лунному (лат.)


[Закрыть] лучше всего сразу отбросить. Поскольку экспедиции были совершенно беззащитны, они занялись главным образом прокладкой туннелей в скальной породе и строительством бункеров, откуда бы могли с большей уверенностью изъявлять свои притязания.

Примерно через полгода в кратере Архимед прилунилась скромная английская экспедиция. В шестистах милях от нее, за Апеннинскими горами, находились русские, милях в четырехстах к северу – американцы. В отличие от соседей, основательно зарывшихся в грунт, британцы начали обустраиваться на поверхности. У них была одна-единственная буровая установка – не ровня громадным советским и американским туннелепрокладчикам – но она сразу взялась за добычу урана и скоро многажды окупила затраты на ее транспортировку. Еще она просверлила серию шахт шестифутового диаметра.

Купол Флендериса имел немало сходства с куполами, одно время применявшимися в Арктике. Его сооружение не представляло особой сложности. Достаточно было уложить базовые конструкции на ровном участке дна кратера, подсоединить шланги и пустить по ним воздух. В ничтожной гравитации Луны внешняя оболочка поднялась уже под давлением восемь земных фунтов на квадратный дюйм, при пятнадцати фунтах на дюйм она разгладилась полностью. Затем через воздушные шлюзы внесли грузы из различных ракет и контейнеров, наладили регенерацию воздуха и температурный контроль, и под куполом началось строительство станции.

Американцам, вспомнил Трун, идея понравилась. Они бы ее охотно позаимствовали, не будь на Луне красных. Но ведь красные здесь – не иначе, англичане тронулись умом. И сами русские так считали, с ухмылкой подумал Трун. В самом деле, разве не безумие чистой воды – ставить хлипкую палатку, которая от одного старомодного химического снаряда разлетится в клочья? Прямо-таки руки чешутся… Однако они не дали рукам волю, ибо это почти наверняка повлекло бы за собой несвоевременные меры возмездия с американской стороны.

Как бы то ни было, идея насчет упадка английской империи окрепла, – настоящие сверхдержавы так себя не ведут, они на Луне высаживаются с помпой и сразу наперегонки зарываются в камень. Им бы не пришло в голову явиться чуть ли не к шапочному разбору и надуть на открытом месте убогий мыльный пузырь. Что за нелепая бравада? Нет, явно тут дело нечисто… Чтобы об этом догадаться, вовсе не обязательно страдать, как русские, маниакальной подозрительностью…

Советская агентура получила приказ: разузнать, что прячут у себя под куполом британцы. Довольно скоро поступили первые разведданные, и были они не слишком утешительны.

Как и предполагалось, одновременно со станцией англичане энергично сооружали ракетные шахты. Тем же занимались и две другие экспедиции – с той лишь разницей, что русские предпочитали шахтам пусковые установки. Дальнейшая разведка открыла еще один, отнюдь не благостный, аспект Английской Лунной станции – как выяснилось, большой компьютер, в отличие от прочих станционных компьютеров, укрывался на дне весьма глубокой шахты. В числе его самых ярких достоинств была программа автоматического запуска ракет. Помогали ему в этом очень несложное устройство, тасующее перфокарты, и хронометр. Каждая карта соответствовала конкретной цели, а для того, чтобы она попала в компьютер, требовалось, в частности, падение воздушного давления на станции. Нормой считались пятнадцать фунтов на квадратный дюйм. Конечно, был значительный допуск в ту и другую сторону, но если бы купол подвергся серьезной декомпрессии – ниже семи фунтов на квадратный дюйм, – автоматическое управление ракетами пришло бы в действие тотчас. В общем, русским ничего другого не оставалось, как желать от всего сердца, чтобы купол Флендериса всегда пребывал в целости и сохранности.

За годы между открытием станции и вступлением Труна в должность ее начальника ему довелось попутешествовать со многими экспедициями. Некоторые из них, как, например, апеннинская, состояли из полутора десятков человек; они везли припасы на тракторах, фотографировали местность и ночевали в крошечных – на несколько мест – куполах Флендериса, которые позволяли снять скафандры, нормально поесть и поспать в относительном уюте.

В других походах Труна сопровождали один-два спутника, и они уже не шли пешком, а летели на реактивных платформах. Проходимость тракторов оставляла желать лучшего – как правило, от кратера радиально убегали многочисленные трещины, подчас создавая неодолимые препятствия. Иные тянулись на сотни миль в длину и бог знает на сколько уходили в мглистые глубины. Лишь подгадав время, когда солнечные лучи падали отвесно, в нескольких милях внизу можно было разглядеть завалы из камней. В такие часы геологи превращались в спелеологов.

Трун и сам быстро освоил профессию селенолога. Со дня своего прилета он лелеял мечту побывать с фотокамерой на другой стороне Луны. По слухам, русские в первый же год отправили на темную сторону экспедицию, и она сгинула. Но насколько это соответствует истине, не позволяла узнать столь любимая Советами завеса секретности. К прискорбию Труна, поход отложили до усовершенствования реактивных платформ.

Впрочем, не было оснований надеяться, что темная сторона преподнесет какие-то диковины. Да Труна и не слишком огорчало, что лавры первопроходца могут достаться другому. Он всего себя отдал строительству лунной станции. Он лавировал и хитрил. Он подбросил Флендерису идею лунного купола и помог с конструированием, а когда возникла опасность, что купол отвергнут из-за его уязвимости, он предложил другому своему знакомому разработать систему автоматического возмездия. Этот проект получил название «Пат».

«Тут лучше действовать с соавторами, чем в одиночку, – рассуждал он и тогда, и потом. – Главное, чтобы дело двигалось».

Еще совсем недавно Трун считал свою задачу в основном выполненной и собирался через восемь месяцев сдать станцию преемнику. За ее будущее едва ли стоило беспокоиться: после открытия месторождений редких элементов в ней стали видеть не только дорогостоящую игрушку для военных, но и источник практической выгоды. К станции прониклись уважением астрономы, да и медиков заинтересовали эксперименты в особых условиях.

Но тут разразилась война, и приходилось гадать: не означает ли она конец лунной станции? А если станция и спасется, хватит ли у Земли средств после Апокалипсиса, чтобы поддерживать в ней жизнь? Разве не напрашивается предположение, что в разоренном мире все будут озабочены только собственным выживанием и никому не будет дела до таких экзотических проблем, как покорение космоса? Впрочем, тут ничего не изменишь, а значит, остается только ждать и хвататься за любую соломинку, если она появится. И можно лишь надеяться, что проект «Пат» и дальше будет удерживать от атаки русские орбитальные станции, если они еще целы… Как ни крути, почти семь десятков атомных и водородных бомб – многовато для одной страны, даже если эта страна раскинулась на одну шестую земной суши. Слишком высокая цена за уничтожение крошечной лунной станции…

«Да, – подумал Трун, – если нам повезет и врагу не изменит здравомыслие, у Английской Лунной будут хорошие шансы на спасение».

Он поднялся на ноги и вышел из-за скалы. Несколько секунд, не шевелясь, созерцал лунную станцию – одинокая алая фигурка посреди черно-белой пустыни. Затем неспешно двинулся назад между ракетными шахтами.

В конце обеда он попросил врача не отказать в любезности и зайти к нему в кабинет на чашку кофе. Там, глядя поверх чашки ей в глаза, он сказал:

– Похоже, действует.

Элен с усмешкой посмотрела на него сквозь дым своей сигареты.

– Да, ты прав. Действует, как изголодавшийся бактериофаг. Кажется, будто я смотрю фильм, который крутят с удвоенной скоростью. – Помолчав немного, она добавила: – Разумеется, я не знаю, как обычно реагируют начальники станций, когда их подозревают в измене и чуть ли не собираются линчевать, но меня бы не удивила несколько меньшая… э-э… невозмутимость.

Трун ухмыльнулся:

– По-твоему, мне недостает самолюбия? – Он отрицательно качнул головой. – Элен, наш мирок – штука не совсем обычная. Поживи в нем подольше, и я посмотрю, что уцелеет от твоих нынешних принципов.

– Меня это уже сейчас беспокоит.

– И все-таки необходима мера. Однажды мой предшественник сказал так: «В этом странном, малопригодном для жизни муравейнике я открыл неоспоримый закон: эмоциональный компонент любой ситуации как минимум на семьдесят пять процентов выше нормы». Уж не знаю, откуда он взял эту цифру; но принцип абсолютно верен. Вспомни, не далее как сегодня утром ты была вполне готова разделить общую точку зрения. Это рождало драматизм, чувство сопричастности к жизни, излечивало от скуки. Дома бы тебе ничего такого не понадобилось, да и я вел бы себя по-другому, но здесь надо знать, когда необходима твердость, а когда – гибкость. Теоретически я начальник станции, за мной все могущество короны, и это позволяет нам сохранять определенную форму отношений. Однако на практике я больше похож на патриарха. Иногда я вынужден вспоминать устав и козырять своим чином, но чем реже я это делаю, тем лучше.

– Я и это заметила, – кивнула она.

– Собираясь обосноваться на Луне, мы знали, что возникнут частные проблемы, хотя предвидеть их все не могли. Мы выбирали людей, способных ужиться в маленьком коллективе, не подверженных клаустрофобии, – ведь им придется почти безвылазно жить в тесноте станционного купола. Но никому не пришло в голову, что, помимо клаустрофобии, надо бояться и агорафобии – ведь мы заперты в громадной пустоте. Для большинства это противоречие оказалось почти невыносимым, оно не могло не сказаться на моральном состоянии, и через год такой жизни первый начальник станции начал хлопотать о введении новых должностей – делопроизводителей, санитаров и поваров. Специально для женщин. Письменное обоснование было исполнено патетики. «Если наша задача – поддерживать боеготовность станции, – писал он, – то в нынешних условиях она практически невыполнима. По моему глубокому убеждению, необходимы срочные практические шаги к тому, чтобы персонал станции приобрел облик нормального человеческого социума, к тому чтобы в душах не гнездился леденящий страх перед кошмарами бесконечности, перед дикарской свирепостью окружающей природы»

Мрачновато, конечно, однако правильно. По этому поводу на Земле хватало опасений, зато и недостатка в женщинах-добровольцах не возникло. Как потом выяснилось, большинство из них гораздо легче мужчин приспосабливаются к лунному быту. И тут еще четче обозначился патриархальный аспект командирской должности. Лунная станция теперь совершенно не годится для солдафона, пестующего свое честолюбие. Роль начальника свелась к тому, чтобы поддерживать порядок и нормальные человеческие отношения. Я достаточно давно тут живу, чтобы хорошо чувствовать пульс станции. Только на этот раз дал маху и уж постараюсь, чтобы это не повторилось. Поэтому буду очень благодарен, если ты и впредь не откажешь мне в помощи. Один источник неприятностей мы устранили, но успокаиваться рано. Котел все кипит, и скоро опять понадобится выпускать пар. Я хочу получать новости, едва они появятся. Могу я в этом положиться на тебя?

– Но ведь причина – главная причина – в том, что штаб не находит нам применения, и я не вижу, на что еще люди могут излить свое недовольство.

– И я не вижу. Да, им не добраться до высокого земного начальства, но они и здесь найдут, на ком сорвать злость. Уж поверь.

– Что ж, ладно, я согласна быть твоими ушами. И все-таки не понимаю, почему штаб не расходует наши ракеты. Всем известно, что при попытке вывести из строя главный компьютер от нас останется мокрое место, но мало кто об этом задумывается. Это похоже на пир во время чумы, на götterdämmerung[4]4
  gotterdammerung – Сумерки богов (нем.).


[Закрыть] для истерзанных тревогами душ. «Может быть, наши семьи, дома и города уже погибли, – говорят они, – и какая теперь разница?» Остается только надежда, что нас берегут для последнего, решающего удара, но когда же придет его час? Боюсь, они так и не дождутся приказа и попытаются выпустить ракеты на свой страх и риск.

Подумав немного, Трун сказал:

– Мне кажется, кризис уже миновал. Сейчас люди точно знают, что приказы на запуск не поступали, и большинство должно склониться к мысли, что нас решили держать в резерве до переломного момента. Отсюда вывод: если в этот момент мы не сумеем отправить ракеты, то проиграем всю кампанию. Вот он, тот самый случай, когда от двух враждующих армий остается по одному солдату и побеждает тот, кто сберег боеприпасы. А вдруг именно наши ракеты позволят выдвинуть противнику условие: «Или безоговорочная капитуляция, или мы ударим по вам с Луны!»? И тогда мы попадем в число тех, о ком говорят: «Они тоже ковали победу».

– Н-да… – вымолвила Элен по размышлении. – Вероятно, все именно так и обстоит. Ума не приложу, какая еще может быть причина.

Трун проводил ее задумчивым взглядом. Подобную версию, выданную за свою собственную, ее предшественница смогла бы за полчаса распустить по всей станции. А в какой срок уложится Элен? И с кем будет говорить?

Скоро это выяснится, а пока надо заняться канцелярией. Трун просидел час над станционным журналом и своим дневником, а затем подошел к окну, которое показывало нисколько не изменившуюся с «утра» картину: дно кратера в грубой мозаике теней и отблесков, за ним – «картонные» горы, точно такие же, как и десять миллионов лет назад. Перламутровая Земля сместилась на считаные градусы, и вуаль ночи по-прежнему скрывала половину ее лица.

Он вздохнул и повернулся к двери спальни.

Звонок телефона с прикроватного столика оборвал сон. Еще не успев как следует раскрыть глаза, Трун поднес трубку к уху.

– Это радар, сэр, – послышался чуть взволнованный голос. – Мы засекли два неопознанных летающих объекта, приближаются с юго-юго-востока. Высота одна тысяча, скорость около ста.

– Два… чего? – спросил Трун сквозь сонную оторопь.

– Неопознанных летающих объекта, сэр.

Трун хмыкнул – он почти забыл этот термин, так давно его не слышал.

– Реактивные платформы, что ли?

– Возможно, сэр, – неуверенно ответил оператор.

– Вы предупредили охрану?

– Да, сэр. Они уже в шлюзе.

– Хорошо. Далеко эти энэло?

– Примерно сорок миль, сэр.

– Ладно, поймайте их в телекамеру и сразу дайте мне знать. Передайте на пульт, чтобы переговоры охраны вывели ко мне.

Трун положил трубку и сбросил одеяло. Едва он успел опустить на пол ноги, за дверью, в кабинете, зашумели голоса. Один из них, властный, перекрыл гомон:

– Все, парни, на нуле. Отворяем.

Трун вышел из спальни в пижаме и приблизился к столу. Из настенного громкоговорителя раздался вздох, затем – скрежет запора. Когда солдаты вышли из шлюза, один из них проворчал:

– Будь я проклят, если вижу хоть один энэло.

– Так ведь, приятель, надо на юго-юго-восток смотреть, – терпеливо сказал сержант.

– Ладно. Ну и все равно ни хрена… А ты, сержант, видишь?

– Сержант Уитли, – произнес Трун в микрофон.

Разноголосица мигом стихла.

– Слушаю, сэр.

– Сколько у вас людей?

– Шестеро, сэр. И еще шестеро на подходе

– Вооружение?

– Легкие автоматы и по шесть гранат на брата. Две базуки на отделение.

– Годится. Сержант, вам приходилось стрелять на Луне?

– Никак нет, сэр.

Трун пропустил мимо ушей укоризненный тон сержанта. На Луне патрон, с учетом доставки, стоит несколько фунтов, никто не позволит просто так жечь боеприпасы.

– Прицел постоянный. По понятным соображениям, никаких поправок делать не надо. Прежде чем стрелять, упритесь спиной в камень, в крайнем случае лягте. Не вздумайте палить стоя, а то после первого же выстрела кувырнетесь раз шесть. Усвоили?

Солдаты утвердительно забормотали.

– Я совершенно уверен, что стрелять не придется, но все-таки будьте наготове. Враждебности не проявлять, однако при малейшем признаке агрессии действовать быстро и решительно. И только по приказу сержанта. Никакой самодеятельности, ясно?

– Так точно, сэр.

– Отлично. Командуйте, сержант Уитли.

Под отрывистые реплики сержанта, расставлявшего людей по местам, Трун поспешил одеться. Он уже застегивал китель, когда послышалось знакомое ворчание:

– И все-таки ни черта я не вижу. Э, нет, вижу! Ага, есть! Только что сверкнуло. Вон там, справа от Бивня Мамонта. Видите?

В этот миг зазвонил телефон. Трун схватил трубку.

– Навел телекамеру, сэр. Две платформы, на одной – четверо, на другой, пятеро. Почти налегке. В скафандрах русского образца. Летят прямо к нам.

– Оружие есть?

– Не видно, сэр.

– Отлично. Проинформируйте охрану.

Начальник станции повесил трубку и услышал, как сержант получает и подтверждает сообщение. Трун закончил одеваться и снова взял трубку, чтобы связаться с пультом.

– Предупредите мичманскую кают-компанию, что я буду наблюдать оттуда. И сразу давайте мне охрану.

Он посмотрел в зеркало, надел фуражку и вышел из кабинета неспешной, но решительной поступью.

Когда он вошел в мичманскую кают-компанию на юго-восточной стороне купола, за окном уже виднелись две большие блестки, выхваченные солнечным светом из черного в звездных крапинах неба. Заместители пришли одновременно с ним и теперь стояли рядом, наблюдая, как увеличиваются пятнышки. И вскоре изрядное отдаление не помешало разглядеть в безвоздушной черноте реактивные платформы. Они опирались на столбы мутного розовато-белого пламени, а на них виднелись яркие грозди скафандров.

Трун даже не пытался прикинуть расстояние – знал, что без дальномера это нереально. Он нажал тангенту микрофона.

– Сержант Уитли, растяните людей полукругом. Когда приблизятся платформы, пусть им кто-нибудь сигналит, чтобы садились в пределах оцепления. Пульт, отключите меня от охраны, но оставьте на вашей волне.

Голоса солдат стихли.

– Ваша напарница рядом?

– Так точно, сэр.

– Пусть поищет русских, обычно их волны немного короче наших. Как найдет – слушать и ждать моих распоряжений. Она говорит по-русски?

– Так точно, сэр.

– Хорошо. Если уловит в их разговоре хоть намек на враждебные намерения – немедленно докладывать! Дайте охрану.

Обе платформы полого снижались к станции. Растянувшись в широкий полумесяц, солдаты ждали с автоматами на изготовку. В середине полумесяца стоял сержант в ярко-пурпурном скафандре и махал руками, его оружие висело на плече.

Платформы затормозили в дюжине ярдов от сигналившего, на высоте десяти футов, а затем, разбрасывая огнем пыль и песок, медленно сели на грунт. Люди в скафандрах отпустили скобы и показали пустые руки.

– Сэр, – доложили с пульта, – один из них спрашивает вас. Он знает английский, сэр.

– Давайте, – распорядился Трун и услышал голос с легким славянским акцентом и оттенком американского произношения:

– Коммандер Трун, разрешите представиться: генерал Алексей Гуденкович Будорьев, Красная Армия. Я имел честь командовать Лунной станцией СССР.

– Говорит коммандер Трун. Генерал, я не ослышался? Вы сказали «имел честь»?

Он разглядывал платформы, выискивая собеседника. Было в осанке одного из пришельцев нечто такое, что выделяло его среди фигур в оранжевых скафандрах.

– Да, коммандер. Советская Лунная пала несколько дней назад. И теперь я привел к вам моих людей. Дело в том, что мы здорово проголодались.

Не сразу дошел до Труна весь смысл этих слов.

– Генерал, вы хотите сказать, что привели всех ваших людей? – недоверчиво спросил он.

– Всех, кто уцелел, коммандер.

Трун рассматривал горстку ярких скафандров. В последнем донесении разведки указывался полный состав русского гарнизона: триста пятьдесят шесть человек.

– Добро пожаловать, генерал. Сержант Уитли, проводите генерала и его людей к воздушному шлюзу.

Генерал обвел взглядом офицеров, собравшихся в кают-компании. После двух трапез, разделенных десятью часами сна, он и его заместитель выглядели намного лучше. Разгладились морщины, исчезли тени под глазами, но кое-какие следы недавних испытаний еще остались.

– Господа, – начал он, – я хочу вам поведать о последних днях жизни Советской Лунной станции, пока эти события еще свежи в моей памяти. Я исхожу из двух соображений. Во-первых, мой рассказ может пригодиться историкам и военным экспертам. Во-вторых, пусть кампания на этом театре военных действий и завершена, но война в целом еще не окончена, и никто из нас не в состоянии предсказать ее исход. Ваш начальник совершенно прав в том, что сведения, хранящиеся во множестве голов, имеют гораздо больше шансов дойти до всего человечества, чем если бы они оставались секретом двух-трех человек. Поэтому он высказал пожелание, чтобы вы узнали обо всем из первых рук, то есть от вашего покорного слуги. Смею вас заверить, для меня это не только большая честь, но и желанная возможность рассказать о том, как наша станция познакомилась с новейшим способом ведения боевых действий – с атакой мертвецов.

Генерал помолчал, снова окинув взглядом заинтригованные лица, и повел рассказ:

– Вы, англичане, называете это «мертвой рукой». Устройство срабатывает уже после того, как человек, поставивший его, уходит или умирает. Своего рода слепая месть, попытка утащить недруга за собой в могилу. Ничего оригинального тут нет, этот трюк стар, как сама война. Нова лишь техника – она позволяет мертвецам не только нажимать на спусковой крючок, но и доводить пулю до цели. Да, пожалуй, это и вправду ново, и я пока не знаю, к чему нас приведет такой прогресс.

Он опять задумался и молчал, глядя на стол, пока не заерзал кто-то из слушателей. Генерал уловил шевеление и поднял глаза.

– Господа, пожалуй, я открою вам секрет: для меня чрезвычайно важно, что все живое на Луне ныне собрано здесь, под вашим куполом. Как же это могло случиться? Вы, несомненно, знаете, каким образом начиналась война на Луне. Мы открыли ракетный обстрел одновременно с американцами. Но мы не лупили друг по другу. У нас был приказ не обращать на американскую станцию внимания и полностью сосредоточиться на запуске ракет класса «Луна – Земля». Готов побиться об заклад, что янки получили аналогичный приказ.

Это продолжалось до тех пор, пока мы не израсходовали все тяжелые ракеты, оставив только стратегический резерв, и продолжалось бы и дальше, если бы легкая американская ракета не уничтожила на подходе к Луне наш грузовой корабль. Чтобы спасти второй «снабженец», уже стартовавший с Земли, я попросил у штаба разрешения нанести удар по американской станции.