Текст книги "Зов пространства"

– Хорошо. Пока не убедитесь, не трогайтесь с места, затем найдите шлюз и приблизьтесь к нему на пятьдесят футов.

Он повел платформу вперед. Облако пара над пропитанной влагой землей редело, но разглядеть корабль, затаившийся в самой его середке, все еще не удавалось. Не видно было и «челноков». Одно можно было сказать с уверенностью: главный корабль сел нормально.

Постепенно видимость улучшалась, и довольно скоро глазам Труна открылась верхняя половина ракеты. На ней вполне отчетливо виднелись иллюминаторы – значит, никакой ошибки, перед ним действительно стояла чуть накрененная «Санта-Мария», а не безымянный «снабженец».

Трун придвинул платформу вплотную к облаку, которое окутывало нижнюю часть корабля. Через некоторое время он убедился, что бразильской экспедиции и впрямь очень повезло. Нога треножника, вызвавшая крен, вроде бы не должна была погрузиться глубже.

Трун опустил платформу на высоту человеческого роста и еще чуть приблизил ее к основным дюзам корабля. Они до сих пор светились от жара, и дождинки, не успевая достигнуть металла, превращались в крошечные облачка. Прямо под дюзами чернело пятно выжженной растительности, и его с шипением отвоевывали водяные струйки.

Трун опять умерил тягу и остановил платформу между двумя ногами треножника, в нескольких дюймах от почвы.

– Приступайте! – скомандовал он.

Его спутники освободили от пристежных ремней длинный прямоугольный ящик в водонепроницаемом чехле и перекантовали через край платформы. Ящик звучно плюхнулся в грязь. Трун ловко устранил резкий крен платформы и, не теряя ни секунды, дал задний ход.

– Артур? Тед? Ну как? Нашли шлюз?

– Это Артур. Да, Джордж. Он смотрит прямехонько на юг.

– Хорошо, держите на мушке. Лечу к вам.

Трун уступил пульт одному из спутников и покрутил верньер на шлеме. Долго искать волну общей связи Космических Сил Эстадос-Унидос-ду-Бразил не пришлось.

– Говорит Трун, говорит Трун, – сказал он на португальском. – Трун вызывает капитана Камереллу.

Пока длилась пауза, его платформа успела занять позицию рядом с платформой Артура. Затем в шлемофонах зазвучал голос:

– Это «Санта-Мария», космический корабль Эстадос-Унидос-ду-Бразил. С вами говорит капитан Жуан Камереллу.

– Бом дье, капитэу, – поздоровался Трун. – Счастлив поздравить вас с удачной посадкой.

– Муиту обригаду, сеньор Трун. Разрешите и мне поздравить вас и ваших подчиненных, сумевших выжить в тяжелейших условиях этой крайне непривлекательной на вид планеты. К моему глубокому сожалению, я обязан информировать вас о том, что по решению конгресса Соединенных Штатов Бразилии вы и ваши спутники с этой минуты находитесь под арестом и обвиняетесь в попрании суверенитета бразильской территории. Надеюсь, вы хорошо понимаете ситуацию и не вынудите нас пойти на крайние меры.

– Сеньор, признаюсь, мы ожидали услышать нечто в этом роде, – произнес Трун. – В свою очередь, я обязан информировать вас о том, что притязания Бразилии на эту территорию лишены правовой основы. Не ваше государство открыло эту планету, и не бразильская нога ступила на нее первой. Следовательно, мы не можем рассматривать ваше заявление всерьез. Вовсе не мы, а вы совершили незаконную посадку. А посему я вправе требовать, чтобы вы и ваши подчиненные признали себя нашими пленниками. В противном случае я буду вынужден лишить вас возможности сойти с корабля.

– Мистер Трун, я не сомневаюсь, что вы осведомлены о численном составе нашей экспедиции. Осмелюсь напомнить, что нас вдвое больше, чем вас. Если, конечно, вы никого не потеряли по вине ужасного местного климата.

– Ваш расчет совершенно верен, капитан Камереллу. Но советую обратить внимание, что не мы, а вы сидите в металлическом капкане. Более того, полезно учесть, что мы держим под прицелом воздушный шлюз. Вдобавок считаю своим долгом отговорить вас от любых попыток взлететь и поискать более гостеприимное место. Видите ли, под вашими дюзами лежит большой ящик тола, и, как только вы врубите двигатели, он обязательно взорвется и причинит кораблю значительные повреждения. А то и вовсе опрокинет, оставив вас без единого шанса на возвращение. Как видите, капитан, положение у вас очень незавидное.

Прошло несколько секунд, затем Камереллу ответил:

– Весьма хитро, мистер Трун. Верю вам на слово. Лишь одно меня утешает – нам не придется торчать под дождем до скончания века.

– Нам тоже не придется, сеньор. Если в ближайшее время я не добьюсь от вас капитуляции, то мы просто-напросто обмотаем корабль проволокой, чтобы нельзя было открыть наружный люк. А потом будем ждать вашего решения в более уютной обстановке. Хоть до скончания века!

Трун заметил, что Артур машет ему рукой с соседней платформы, и вернулся на свою волну.

– Если он уступит, – заговорил Артур, – а я бы не сказал, что у него богатый выбор, – как нам быть? В наручниках, что ли, их держать? Их ведь действительно двое на одного нашего. Думаешь, при таком раскладе можно им поверить на слово?

– Не волнуйся, – ответил Трун. – Наберись терпения и смотри. Сейчас мы сядем, чтобы топливо зря не жечь. Но с люка глаз не спускать! Попробует кто высунуться – пошли пулю.

Чтобы не топить дюзы в грязи, три платформы опустились в тех местах, где слой растительного войлока был потолще. Трун опять настроился на чужую волну, но прошло больше часа, прежде чем он услышал незнакомый голос:

– Алло? Джордж Трун?

Трун отозвался.

– Это Жоржи Трунью.

– Здравствуйте, кузен, я надеялся вас услышать. Что новенького?

– Смена власти, – ответил Трунью. – Теперь этим кораблем командую я. Экипаж, за исключением капитана Камереллу и еще четырех, которые сидят под замком, готов выполнять ваши распоряжения.

– Значит, вы поняли, что тянуть со сдачей бессмысленно, – проговорил Трун. – Что ж, очень рад.

Он перечислил свои требования, а когда перенастроил рацию, услышал голос Артура:

– Джордж, что происходит? Мне это вовсе не нравится. Слишком легкая победа.

– Не о чем беспокоиться, – уверил его Трун. – В Бразильских Космических Силах полно разочарованных молодых людей. Их годами держали в черном теле, и они понимают, что так будет и впредь, если Бразилия не потеряет монополию на космос. Они давно созрели для перемен. Даже перезрели. В таких ситуациях все зависит от удобного случая. И от организатора, конечно.

Артур немного поразмыслил.

– Ты имеешь в виду, что все было предусмотрено? Ты создал для Трунью все условия, чтобы он захватил корабль? Ты знал, что он это сделает?

– Да, Артур, это входило в план. Тупиковая ситуация позволила ему отстранить нерешительных.

– Понятно. Значит, все это придумал твой гениальный кузен Жайме?

Трун кивнул:

– Во всяком случае, без его содействия тут не обошлось. Я тебе не раз говорил: кузен Жайме свое дело знает.

«Санта-Мария» медленно разворачивалась, в иллюминаторе вот-вот должно было ослепительно вспыхнуть солнце, но Артур Доггет опередил его на миг, – он поставил заслонку, щелкнул фиксатором и окинул взглядом голые переборки. Каюта, в которой путешествовали Трун и его товарищи, напоминала танк нефтеналивного судна. Артур добрался до противоперегрузочной койки, лег, пристегнулся ремнями, которые создавали слабую иллюзию веса, и нахмурил лоб.

– Одного себе никак не могу простить, – вымолвил он через некоторое время. – Надо же было так купиться! Чувствовал же: не к добру такое везение. Знал. Даже тебе говорил, помнишь? Эх, осел я, осел.

Трун покачал головой:

– А что бы ты мог изменить? Все было просчитано заранее и шло как по маслу, пока мы не вернулись в купол и Жоржи не раскрыл карты. Ни к чему себя упрекать за излишнюю доверчивость. Их двадцать, нас десять. Долго бы мы их продержали в плену? Это был неизбежный риск. Жайме делал ставку на кровь Трунов, верил, что тяга за пределы пересилит верность бразильскому правительству. И просчитался. Или нет? Кто знает. Может, дело тут вовсе не в верности, а просто Жоржи прикинул, что после такой встряски бразильцы займутся наконец космосом, а его пошлют на передний край…

– Ну, медалька за поимку космических пиратов тоже карьере не повредит, – с горечью перебил один из спутников Труна.

– Не повредит, – согласился он. – Только если ты волнуешься насчет суда за пиратство, то могу тебя смело утешить. Суд, конечно, будет, но ведь мы ничьей крови не пролили, так что можем надеяться на оправдательный приговор, в худшем случае на символическое наказание. Мы ведь не кто-нибудь, мы – покорители космоса, первыми ступившие на Венеру. Для бразильцев мы больше не угроза, а значит, вправе рассчитывать на сочувствие. Да и не так-то просто засадить нас в кутузку, не лишившись уважения мировой общественности.

– Что ж, может, ты и прав, – вздохнул Артур. – Ладно. Вот кому и впрямь не мешает поволноваться, так это твоему кузену, гениальному организатору, и кто там еще вкладывал деньги? Мне с самого начала не верилось, что эта вшивая планетка возместит им хоть сотую долю затрат, но коли все так сложилось, браззи деваться некуда, придется ее осваивать. Выходит, перемудрили твои родственнички.

– Возможно, – согласился Трун, – хотя спешить с выводами не стоит. Все-таки мы отправили Жайме одну ракету с образцами, помнишь? Теперь его люди на два года впереди бразильских ученых, а для биологического концерна Гувейя это очень даже немалый срок.

– Пускай твой кузен Жайме – чудо-бизнесмен, – упрямился Артур, – зато по части стратегии он, да и мы все, кузену Жоржи в подметки не годимся! Подумать только – у браззи теперь и корабль наш, и купол, и припасы, и все научные материалы! Да и мы сами в придачу! Прямо-таки чудо-перебежчик!

– Ну и что? – произнес кто-то из его товарищей. – Будто мы не знали, что семейство Трунов хлебом не корми, дай перекинуться в картишки с космосом? И ставки у них – ого! Иногда они срывают куш, бывают и в прогаре. Раз на раз не приходится. На этот раз сначала шла масть, а потом блеф взял да и лопнул. И не о чем тут больше толковать. Сколько тему ни жуй, слаще она не станет. Нам еще лететь и лететь, а от таких разговоров, чего доброго, кидаться начнем друг на дружку. Забыли, идет?

Лететь и в самом деле пришлось еще долго, и ничто не нарушало томительного однообразия путешествия, кроме регулярных визитов двух охранников. Пока один стерег выход, второй вталкивал в отсек закрытые котелки с пищей. И никаких новостей, никаких сообщений о ходе полета – сиди в четырех стенах, потеряв счет времени, и жди, когда же кончится эта пытка.

И наконец они дождались.

В первый раз с минуты старта скрытый в переборке динамик подал голос – щелкнул, захрипел и дважды приказал на португальском:

– Все незакрепленные предметы закрепить.

Затаив дыхание, члены экипажа «Афродиты» переглянулись между собой. Неужели все?!

Через полчаса вновь раздался голос из динамика:

– Все незакрепленные предметы закрепить. Занять койки. Застегнуть ремни безопасности. Торможение через десять минут. Отсчет пошел.

Трун отодвинул заслонку иллюминатора. Корабль медлительно разворачивался, в поле зрения входил огромный полумесяц Земли. Он плавно скользил по черному бархату пространства.

Трун закрыл иллюминатор и улегся на койку.

– Мы не приземляемся, – сказал он. – Должно быть, останавливаемся у «Примейры».

– Четыре минуты, – объявил динамик.

«Примейра», – подумал Трун. – Старый космический трамплин. Интересно, что бы сказали его строители, увидев, как первую венерианскую экспедицию везут под охраной, точно шайку бандитов?»

Динамик уже считал секунды. Трун приготовился встретить тормозной рывок и натиск тяжести.

Один за другим члены экипажа «Афродиты» покидали борт «Санта-Марии» и улетали на ручных дюзах к «Примейре». Пройдя через воздушный шлюз, каждый снимал скафандр и опускался на скамью под бдительным взглядом охранника.

Сидеть пришлось больше часа, и все это время мимо шагали люди и исчезали в шлюзе. Похоже, народу на станции было видимо-невидимо. Наконец появились капитан Камереллу и его первый помощник Жоржи Трунью. Под скафандрами у них оказались безупречно чистые парадные мундиры – очевидно, передача пленников командиру спутника должна была происходить в торжественной обстановке.

На Труна это не произвело особого впечатления. Он ловил взгляд кузена. Один раз ему удалось встретиться с холодными, как у истукана, глазами, но после этого Жоржи старался не глядеть в его сторону.

Подошли еще двое вооруженных конвоиров. Первую венерианскую экспедицию отвели в каюту командира спутника и заставили построиться в две шеренги.

И тут случилась непонятная заминка. Минут пять все молча ждали, потом Камереллу шепнул несколько слов Жоржи Трунью, и тот вышел в коридор – выяснить, в чем дело.

Прошло еще пять минут, затем отворилась дверь, ведущая в соседнюю каюту, и знакомый голос сказал по-английски:

– Господа, прошу прощения, что заставил вас ждать.

В каюту вошел Жайме Гувейя в скромном цивильном костюме. Он кивнул Труну.

– Рад встрече, Джордж. Надеюсь, тебя не слишком утомило путешествие без удобств?

– Как тебе это удалось? – спросил Трун, едва они остались наедине.

– Гораздо проще, чем ты, наверное, думаешь, – улыбнулся Жайме. – Шесть месяцев назад наши люди высадились на двух законсервированных спутниках и подготовили их к акции, без которой мы надеялись обойтись. Еще две группы наших тайных агентов проникли сюда и на Лунную станцию. На этом главное было сделано, оставалось только ждать подходящего момента. Все бы закончилось гораздо раньше, если б я не ошибся в Жоржи. Возможно, я ему слишком мало рассказал. Если б он яснее видел положение вещей, то вряд ли удержался бы от соблазна играть в нашей команде. Как бы то ни было, он не сорвал нам операцию, а добился только отсрочки. Мы не хотели раскрывать карты до прибытия «Санта-Марии», – боялись, что уйдет, а она нам нужна целой и невредимой.

Главные роли в спектакле играли радисты. Неделю назад тут, на «Примейре», по общей связи прошла наша деза – мол, лунный гарнизон восстал, арестовал офицеров и призывает личный состав «Примейры» сделать то же самое. Аналогичный текст прочитал и радист Лунной станции. После этого оба радиста на всякий случай вывели передатчики на время из строя, но по общей связи регулярно передавались сочиненные загодя «новости».

Между тем с занятых нами спутников стартовали маленькие ракеты наподобие «челноков». Одна села неподалеку от Лунной станции, остальные появились у «Примейры». Как тебе известно, в рядах Космических Сил полным-полно недовольных. Наши агенты взялись их обрабатывать, и это не показалось слишком трудной задачей. Когда мятежники были организованы и готовы действовать, мы дали сигнал к выступлению, и они управились без особых хлопот. Те, кто не пожелал к нам присоединиться, посидят пока на расконсервированном спутнике. Единственным слабым звеном была твоя экспедиция.

«Санта-Мария» уже везла вас сюда, но если бы мы выступили с заявлением, она бы повернула. И мы бы потеряли не только ваши драгоценные персоны, но и драгоценный корабль. Поэтому мы сочли за благо не спешить. Возобновили радиообмен, извинившись, конечно, за неполадки в аппаратуре. Как ни в чем не бывало слали обычные депеши. Целую неделю прикидывались, пока ждали тебя и «Санта-Марию». Правда, за это время разжились двумя «челноками» с провизией.

Еще примерно час, и все обо всем узнают. Камереллу и твой кузен полетят к остальным упрямцам, – дожидаться, когда правительство Бразилии пришлет за ними корабль. Не берусь предсказать, когда это случится, все зависит от того, скоро ли до государственных мужей дойдет, что космос больше не провинция Бразилии.

Трун несколько секунд обкатывал новости в голове, а затем сказал:

– Знаешь, Жайме, я даже не подозревал о таком размахе.

– Наверное, Джордж, мне следует извиниться перед тобой. Видишь ли, я счел за лучшее раскрывать план по частям, пока это было возможно. Думаю, я поступил правильно, избавив тебя от лишних раздумий и боязни ошибиться.

– Но теперь операция закончена, и ты готов ошарашить весь мир, провозгласив космос штатом Австралии?

– Штатом Австралии?! – воскликнул Жайме. – Господи Боже! Да ты никак вообразил, будто я хочу развязать войну между Бразилией и Австралией? Еще чего не хватало! Космос провозглашает себя независимой территорией, если, конечно, слово «территория» употребимо в таком значении.

Трун глядел на него с изумлением.

– Независимый космос? Жайме, ты смеешься надо мной! Космос… Да на каком основании, позволь спросить? Мне такое и в голову… Нет, Жайме, это совершенно невозможно!

Жайме Гувейя добродушно улыбнулся и покачал головой.

– Напротив, Джордж. Если ты задумаешься над первоначальным raison d’etre[6]6
  raison d'etre – Смысл существования (фр.)


[Закрыть] спутников и лунных станций, то, наверное, поймешь: космос как некая целостность сегодня находится в самом выгодном положении, чтобы выдвигать условия. Возможно, когда-нибудь он будет хорош для торговли, ну а до тех пор, по крайней мере, послужит всемирным полицейским – причем таким, который не даром ест свой хлеб.

Добрую минуту Джордж Трун задумчиво разглядывал пол, а когда поднял голову, с его лица исчезло скептическое выражение. Он молчал, но Жайме Гувейя, казалось, прочел его мысль.

– Да, Джордж, – сказал он. – С этого дня комариный писк будет раздаваться чуть ближе.

Пояс Астероидов,
2194 год

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Как известно, фантастика бывает «планетарной» и «космической»[7]7
  В англоязычной литературе.


[Закрыть]. «Космическая» поначалу опиралась на науку и описывала технические принципы путешествий в безвоздушном пространстве, наши перспективы в создании и применении того, что мы теперь называем «матчастью» космического полета. «Планетарная» фантастика – это традиционно лихая романтическая авантюра, ее прототип – «Принцесса Марса» Берроуза. Оба эти жанра имеют дело с человеческим воздействием на космическую среду. Есть и третий жанр, между прочим, самый старейший, – философская фантастическая проза: действие происходит в космосе (как правило, на Луне); но космос, по сути, сцена для страстной пьесы. Здесь не бывает настоящего участия героя в сюжете, путешественник – это, по большому счету, сторонний наблюдатель.

В наше время писатели уверены, что скоро человечество выйдет в космос, и поэтому все чаще обращаются к «космической» фантастике, размышляя о возможном влиянии путешествий в неведомое на судьбу мира. Старое клише «завоевание космоса» звучит теперь реже. Не приходится сомневаться в том, что в ближайшем будущем космос начнет оказывать самое серьезное воздействие на нас в психологическом и культурном плане. Столь же неизбежны, но еще не столь же четко спрогнозированы потенциальные эффекты его влияния на нашу философию, религию и мистику.

В первый раз Новую Каледонию я посетил летом 2199-го. Как раз к этому времени исследовательская экспедиция под началом Джильберта Труна осторожно прошлась по наименее радиоактивным землям Италии, изучая перспективы их экономического возрождения. Предположив, что книга об этом путешествии будет иметь шансы на популярность, мое издательство поручило мне сделать Джильберту соответствующее предложение. Однако дома я его не застал, и выяснилось, что придется ждать неделю. Конечно, меня это нисколько не расстроило. Несколько дней уютного отдыха на острове в Тихом океане, причем оплачиваемых наравне с рабочими – такие простои мне по душе.

Новая Каледония – очаровательное местечко. Она стоит хлопот насчет визы. У нее гораздо больше прошлого (и если на то пошло, будущего), чем у любого другого уголка Земли, и ей как-то удается хранить одно отдельно от другого.

Когда-то этот остров, как и весь одноименный архипелаг, вопреки своему названию[8]8
  Каледония – древнее название северной части острова Великобритания, примерно соответствующей нынешней Шотландии.


[Закрыть] был французской колонией. Но в 2044 году, пока Европа погибала в Великой Северной войне, архипелаг, как и другие рассеянные по миру колонии, был вынужден обходиться исключительно собственными ресурсами. Большинство континентальных колоний поспешили заключить мирные договоры с ближайшими сильными соседями, но многочисленные островные не представляли интереса для потенциальных захватчиков, а потому не опасались за свою судьбу.

На протяжении жизни двух поколений уцелевшие нации пытались навести порядок в полуразрушенном мире, и им не было дела до разбросанных в океанах островов. Но затем австралийцы повели политику малозаметной, вежливо-меркантильной экспансии в Тихом океане, а бразильцы сочли это вызовом своему доминированию. Со временем австралийцы пришли к закономерному выводу, что пора распространять свое экономическое влияние на различные группы островов.

Новокаледонцев такое внимание к их государству не радовало. Дорожа свободой, они отражали попытки проникновения с обеих сторон. В 2144-м, когда космос был провозглашен независимым, они все еще сопротивлялись нажиму, который к тому времени значительно усилился. То один, то другой архипелаг уступал кому-нибудь из внешних игроков торговые преференции и постепенно возвращался в колониальный статус, и теперь мало кто сомневался, что в недалеком будущем и Новую Каледонию ждет аннексия в той или иной благовидной форме. Скорее всего, Австралия приберет архипелаг к рукам под предлогом недопущения строительства бразильской базы в тысяче миль от южноамериканского побережья.

Вот в такой международной обстановке представлявший интересы Космоса Жайме Гувейя в 2150-м выступил со своим предложением: обе великие державы гарантируют Новой Каледонии независимость, выделят значительные денежные средства и обеспечат экономическое развитие, если эта страна согласится предоставить часть своей территории Космосу под его земную штаб-квартиру и главный порт.

Новокаледонцам это предложение не пришлось по вкусу, но все же оно было лучше, чем любое из альтернативных. Островитяне согласились, и началось строительство космических верфей.

С тех пор Новая Каледония жила в любопытном симбиозе. На севере – площадки для взлета и посадки ракет, склады, мастерские и жилища; все обустроено по последнему слову техники. На остальных же четырех пятых острова за два с половиной века не изменилось ровным счетом ничего. Это устраивало и новокаледонцев, дороживших привычным образом жизни, и граждан Космоса, не желавших, чтобы посторонние совали нос в их дела. Так что совершить посадку на любом из островов архипелага можно было только с разрешения обоих правительств, которое давалось далеко не всем желающим. Для туристов и торговых агентов архипелаг был закрыт, и вообще иностранцев на нем жило немного.

Все же я проник в этот заповедник старины, причем неожиданно получил неделю отдыха. Но какая необходимость сидеть сиднем на территории Космической концессии? Один из секретарей порекомендовал Лахуа, городок, расположенный в южной части острова, недалеко от Нумеа, столицы. Туда-то я и направился.

И нашел, без преувеличения, картинку с открытки. Это был рыбацкий городок, наполовину колониально-французский, наполовину туземно-тропический. На широком песчаном берегу лежали каноэ – и настоящие, вполне исправные, и современные имитации. Волнолом защищал небольшую якорную стоянку; дальше окаймлявшие берег пальмы кончались, уступая место жилищам.

В Лахуа преобладали дома традиционного типа, крытые пальмовыми листьями, но центральную площадь, мощенный камнем прямоугольник, окружали совершенно нетропические постройки комплекса с громким названием «Гранд-палас». Тут и магазины, и кафе на открытом воздухе, и фруктовые прилавки под яркими полосатыми навесами, и гогеновские женщины при них, и на восточной стороне до крайности уродливая церковь, и pissoir, и даже mairie[9]9
  Pissoir – туалет, mairie – ратуша (фр.).


[Закрыть]. Такое впечатление, будто все это импортировано из Франции двадцатого века. Все, кроме жителей… Но даже они – кто в ярком саронге, а кто в европейской одежде – наверняка в пору французского правления выглядели точно так же.

Трудно было поверить, что это настоящие люди, живущие настоящей жизнью. Меня с первого дня не оставляло странное ощущение, словно в любой момент невидимый режиссер скажет «Стоп!» – и все прекратится.

Но уже к следующему утру я пообвык и вошел во вкус курортного бытия. Принял душ, затем без спешки отправился на поиски аперитива. Мне приглянулось кафе на южном берегу, со столиками в тени купы деревьев. Что бы заказать? Наверное, моих любимых напитков здесь не подают.

Подошла юная смуглянка в пестром саронге. Я вдруг почувствовал себя героем старинного романа и импульсивно попросил перно. Это не вызвало недоумения.

– Un pernod? Certainement, monsieur[10]10
  Один перно? Конечно, месье. (фр.)


[Закрыть], – ответила девушка.

В ожидании абсента я разглядывал главную площадь, уже не столь оживленную – близился час дежёне, завтрака, – и размышлял о том, что приобрели и что потеряли Сидней и Рио, Аделаида и Сан-Паулу с той далекой поры, когда они были не крупнее Лахуа, и чего стоили достигнутые ими успехи…

Вот и перно. Я полюбовался зеленым цветом штормового облака, осторожно пригубил. Странный напиток, что ни говори. И едва ли он предназначен для улучшения аппетита.

От этих мыслей меня отвлек голос, чей источник находился за спиной, чуть выше правого плеча:

– Рецепт оригинальный, но производство местное. Уверяю вас, это вполне безопасно при умеренном употреблении.

Я обернулся, не вставая. Говоривший сидел за соседним столиком. Хорошо сложен, мускулист; волосы песочного цвета; белый костюм без единого пятнышка; панама с пестрой лентой; аккуратная бородка клинышком. Я бы дал этому человеку тридцать четыре года, хотя серые глаза, встретившие мой взгляд, – глаза мудрые и озабоченные – выглядели гораздо старше.

– У меня не было возможности привыкнуть ко вкусу этой выпивки, – сказал я.

Он кивнул:

– Да, вы ее больше нигде не найдете. У нас тут, можно сказать, музей, хоть и совсем небогатый.

– Музей одной из самых юных муз? – предположил я. – Музы новейшей истории? Мне здесь нравится.

Вдруг я заметил, что за столиками, находящимися в пределах слышимости, кое-кто решил уделить нам – вернее, мне – внимание. И лица у этих людей не сказать что недружелюбные, но на них отражается нечто вроде беспокойства.

Мой сосед хотел было ответить, но его опередил рокот в небе.

Я обернулся и увидел, как синюю небесную ткань прокалывает белая игла. К тому моменту, когда до нас донесся звук ракеты, она успела набрать огромную высоту и стала почти невидимой. Собеседник скосил на нее глаза.

– Лунный «челнок», – объяснил он.

– Я их по голосам не различаю, – сказал я. – Да и по облику тоже.

– Это потому, что не бывали на борту. Впрочем, это и к лучшему – ускорение раскатало бы вас в тонкий блин. – Глядя на меня, он продолжил: – У нас на Лахуа иностранца увидишь нечасто. Надеюсь, не откажете мне в удовольствии пообщаться с вами за завтраком? Кстати, позвольте представиться: Джордж.

Я замялся – и вдруг увидел через плечо собеседника пожилого мужчину, который шевельнул губами и кивнул. Это нельзя было расценить иначе как жест одобрения, и я решил рискнуть.

– Вы очень любезны. Меня зовут Дэвид. Дэвид Майфорд. Я из Сиднея.

Но к своему представлению он ничего не добавил, и мне осталось лишь гадать: Джордж – это имя или фамилия?

Я пересел за столик Джорджа, и тот поманил официантку.

– Если не питаете отвращения к рыбе, обязательно попробуйте буйабес. Это spécialité de la maison[11]11
  Фирменное блюдо (фр.).


[Закрыть].

Я заметил, что сидевший поблизости старичок и еще кое-кто из гостей оценили мое согласие составить компанию Джорджу. Даже официантка теперь лучилась симпатией. «Ну, и как это понимать?» – подумал я, но сразу же, чтобы не давать волю фантазии, решил: причиной тут городская скука.

– Из Сиднея, – задумчиво повторил он. – Как же давно я не бывал там… Сейчас бы, наверное, и не узнал.

– Да, город растет, – подтвердил я, – но природа позаботилась о том, чтобы он всегда оставался уникальным.

Мы поболтали о том о сем. Буйабес и впрямь оказался бесподобен. К нему были поданы ломти вкуснейшего хлеба, отрезанные от длинной буханки – такие можно увидеть на картинках в старых европейских книгах. А местное вино окончательно склонило меня к выводу, что стиль двадцатого века заслуживает добрых слов.

За разговором выяснилось, что Джордж был пилотом, летал на ракете, но потом оказался прикован к земле. Я понял, что вовсе не плохое здоровье тому причиной, но объяснять он не стал, а я не рискнул спрашивать.

На десерт подали фрукты, о которых я и слыхом не слыхивал, а к ним охлажденный сок маракуйи. Уже за кофе Джордж произнес, как мне показалось, с тоской:

– Мистер Майфорд, я надеялся, что вы мне поможете, но теперь вижу: нет в вас веры.

– Ну что вы! – запротестовал я. – Без веры как прожить? Человек очень немногое способен сделать сам, поэтому приходится верить в возможности человечества.

– Ну да, – кивнул Джордж. – Мне следовало сказать «нет духовной веры». Вы не похожи на человека, которого интересует природа и предназначение его души. Или чьей бы то ни было души. Угадал?

Я заподозрил, что знаю, каким будет продолжение. Впрочем, если этот парень намерен спасти мою душу, то начал он неплохо, щедро удовлетворив телесную потребность в изысканной пище.

– В молодости я изрядно беспокоился насчет моей души, но в конце концов решил, что это по большому счету суета.

– Суета – мнить себя абсолютно самодостаточным, – возразил собеседник.

– Безусловно, – согласился я. – Однако меня не устраивает идея, будто душа – отдельная сущность. Полагаю, это всего лишь манифестация разума, каковой, в свою очередь, является продуктом деятельности мозга, меняющегося под влиянием окружающей среды и напрямую подчиняющегося железам.

Джордж грустно вздохнул и укоризненно покачал головой:

– Вы заблуждаетесь. Ах, как же вы заблуждаетесь!.. Люди делятся на тех, кто чувствует в себе душу, и тех, кто, подобно вам, не осознает ее присутствия. Но никто из нас, пока обладает ею, не представляет себе ее истинной ценности. Лишь потеряв душу, человек понимает, какого сокровища он лишился.

Сентенция не из тех, на которые с легкостью находишь ответ. Пауза затягивалась. Собеседник посмотрел на север, где в небе успел растаять след лунного «челнока». Мне стало не по себе, когда две крупные слезы выкатились из глаз Джорджа и проложили влажные дорожки возле носа. Он же, напротив, не выказывал смущения. Просто достал широкий, безупречной белизны платок и вытер лицо.

– Надеюсь, вам никогда не доведется узнать, до чего же это страшно – остаться без души, – качая головой, произнес он. – Как будто в сердце осталась только космическая пустота. Провести остаток жизни на реках Вавилонских[12]12
  Аллюзия на постапокалиптический рассказ американского фантаста Стивена Бене «На реках Вавилонских» (1937).


[Закрыть] – что может быть хуже?

Я напустил на себя равнодушие:

– Боюсь, это не для моего скромного ума.

– Конечно, вы не понимаете. Никто не понимает. Но всегда есть надежда встретить однажды того, кто сможет понять – и помочь.

– Все же душа – это манифестация личности, – сказал я. – Не представляю себе, как можно ее потерять. Допускаю, что она способна измениться. Но исчезнуть полностью?