Текст книги "Крушение"

– Лично я ни о чем таком не слышала. Хотя, может, она делилась этим с кем-то другим из наших дам… У всех наших постоялиц, знаете ли, есть свои истории. И при этом нельзя сказать, что все они сплошь вымышленные, – а вдруг она, скажем, потому и вторгается в чужие дворы, чтобы в каком-то смысле, символически, вернуться к себе домой или еще что-нибудь в этом роде? Ого, как вам моя популярная психология? Может, мне уже пора начать вести свое ток-шоу?

Я ответил улыбкой.

– Шутить не следует, но определенный смысл в этом есть, – сказала она. – Просто я – дурёха, поступившая на эту работу из-за того, что приказало долго жить мое преподавание в Нортридже.

– Вовсе нет, – подал голос Майло.

– Что «нет»?

– Дурёхой, мэм, вы мне вовсе не кажетесь. А что вы преподавали?

– Государственное управление. Вообще я организатор, терапию не практиковала ни минуты. Во всяком случае, официально.

– И все равно вечерами отправлялись домой со знанием, что сделали за день что-то важное.

Шерри Эндовер распахнула на него глаза, а затем зарделась.

– Это наиприятнейшее, что мне от кого-нибудь доводилось слышать. Исключение составляет предложение о замужестве – и я не скажу, чем обернулось оно. Вы сами женаты?

Майло с улыбкой качнул головой.

– Ладно, ставлю зачет, – улыбнулась и она. – А теперь хорошие манеры предполагают, чтобы я ответила, что то же самое относится и к вам. А ведь и в самом деле относится. К вам обоим. – Рассмеялась жестковатым смехом. – Полюбуйтесь на нас, компашку святых.

* * *

Когда мы отъехали, Майло спросил:

– Зачем ты спрашивал ее о бухле и наркоте?

– Зельду дважды брали именно за пьяный дебош в общественном месте. И меня посещают мысли, не забурится ли она со всей своей неуемностью в какую-нибудь пивнуху.

– Или на чей-нибудь задний двор.

– И это тоже.

– Я бы над этим не парился. Как я уже сказал, правоприменение – форма политики, и людей вроде нее не просят дыхнуть в трубочку, а сразу хвать за шкварник и в обезьянник. Копам, что ее вязали, нужно было лишь обвинение, которое можно на нее навесить, вот они и назвали ее пьяной.

– Значит, по барам мне ошиваться смысла нет?

– Тема отдельной беседы. – Майло рассмеялся. – Какие еще будут предложения, мой собрат по компашке святош?

Глава 10

Уже по возвращении в участок мы сошлись во мнении, что сделать остается не так-то много.

Майло свяжется с Центральным отделом и попробует выяснить, есть ли там что-нибудь насчет Зельды и Овидия; ну а я двинусь «гламурным маршрутом» в попытке выйти на кого-нибудь из прямо или косвенно связанных с «Субурбией».

После этого останется только отступиться.

Майло говорил начистоту; я слегка кривил душой.

Через считаные минуты после того, как он меня высадил, я принялся составлять список из калифорнийских школ-интернатов, принимающих детей дошкольного возраста. Список получился ничего себе: тридцать девять учреждений с образовательными функциями, начиная от вундеркиндов до детей с «особыми потребностями» (читай, неспособных к обучению) и (или) испытывающих проблемы с весом.

Последних я откинул, что сократило перечень на пятнадцать пунктов.

Почти каждая из школ располагалась там, где земля обильна и живописна. Опубликованные цены за обучение вполне могли потягаться с Лигой плюща[17]17
  Лига плюща – ассоциация восьми престижнейших частных американских университетов.


[Закрыть]. Быть может, Зельда до своего срыва сумела создать некий образовательный фонд и даже наняла для защиты сыновнего благосостояния попечителя?

Или…

Я взялся за работу, прокручивая от администратора к администратору одну и ту же пластинку: дескать, я дядя Овидия Чейза, а его мать только что госпитализирована в связи с острым заболеванием («Овидий знает, каким»), и мне необходимо поговорить с ее сыном. Реакция была неизменно сочувственной, но затем, когда поднимались записи, а имени Овидия не высвечивалось, растерянность сменялась подозрением, и я сразу вешал трубку, благо мой домашний номер пробить было нельзя.

Два с лишним часа полной безнадеги. Я набрал Кевина Брахта и спросил, как там Зельда.

– Да все так же, док. Были бы изменения, я б вам позвонил. Можно было зайти и попробовать заговорить с ней, но уж пусть лучше пациент спит, пока спится.

– Согласен. К завтрашнему утру я подъеду забрать ее в другое место, которое я подыскал. Что-нибудь еще из того, о чем мне следует знать?

– Да так, ничего. Просто жутковато торчать здесь одному ночами. Цапля со своей секретаршей в четыре сматывают удочки, и здание запирается на замок. Ключ у меня есть, но ощущение такое, будто я здесь и есть «пятьдесят один пятьдесят». Поэтому прошу вас, док, выручайте.

– Выручим, – подбодрил его я. – Ну а пока вкусного тебе ужина.

– С этим проблем нет, – сказал Брахт. – Нашел тут в списке несколько ресторанов с едой навынос. Так что будут мне нынче стейк и лобстер, заботами федерального правительства.

– Приятного аппетита.

– Есть вещи и поприятней.

* * *

Эпизоды «Субурбии» были раскиданы по всему Интернету. Один из них я как раз собирался посмотреть, когда в кабинет вошла Робин и ласково взъерошила мне волосы.

– Могу я тебя немного отвлечь, на ужин?

Я глянул на настольные часы: начало девятого.

– А куда мы идем?

– Десяток метров от дома. Я пожарила курочку на гриле.

– Вот это да! Спасибо. А чего ты меня не позвала? Я бы с удовольствием помог.

Робин улыбнулась.

– Я заглядывала к тебе с час назад, но увидела эдакого одержимого творца.

Честно признаться, я ее не видел и не слышал.

– Уместней сказать не «творца», а «ловца».

– Ловца чего?

– Прогресса.

Фраза больше из лексикона Майло, но у Робин хватило такта на это не указывать. Я встал, привлек ее к себе и поцеловал. Наконец, отстранившись, она, неровно дыша, со смехом произнесла:

– Оценка, конечно, приятная, но может, тебе лучше приберечь ее для курочки?

* * *

Ужин был отменным, за что я с демонстративным усердием убрал посуду и зарядил ее в посудомойку, а затем приготовил нам по «Сайдкару»[18]18
  «Сайдкар» – коктейль из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.


[Закрыть].

– Давай выпьем возле пруда, красавчик мой. Вечер такой дивный…

Все еще пытается сгладить во мне остроту. Вероятно, подаст перед сном идею насчет расслабляющей ванны. Единственный человек, который настолько обо мне заботится. В ее коктейль я добавил больше сока, а в свой плеснул чуть побольше коньяку.

Мы пристроились возле прудика, потягивая коктейли и наблюдая, как по воде нежно расплываются создаваемые рыбами круги.

Я держал Робин за руку, говорил правильные слова, делал правильную мимику.

По возвращении в дом она сказала:

– А ведь я еще не принимала ванну…

* * *

Назавтра в восемь утра я поймал Майло на дому и попросил, чтобы он добыл мне детали задержания Зельды в Бель-Эйр.

– Зачем тебе?

– Да вот, как-то въелись вопросы Шерри Эндовер о насилии… Хотелось бы чувствовать под собой твердую почву.

Через час он перезвонил мне.

– Хозяйка дома услышала у себя на заднем дворе шум. Пошла посмотреть и обнаружила там в углу Зельду Чейз. Та сидела на корточках, а затем встала, начала размахивать руками и вопить «как ненормальная». Это разбудило мужа женщины, и он скрутил Зельду, которая пыталась вырваться, в то время как его жена вызывала «девять-один-один». Это что-то меняет?

– Могло быть и хуже, – ответил я, – хотя в сравнении с ее предыдущими арестами это шаг в плохом направлении.

– Кстати, насчет предыдущих: в Центральном ее никто не помнит, и нет никаких сведений о том, чтобы при ней был ребенок. А вот насчет отсутствия проб на алкоголь я ошибался. Во второй раз у нее брали кровь, и результат показывает отметку «два и один».

– Средняя степень опьянения.

– И не только. Она, кроме того, была на «позитиве» по героину и метамфетамину. Судя по отсутствию следов от иглы, нюхала их. Для умственного состояния комбинация скверная.

– Я позвоню Шерри и все ей расскажу. Если она откажется от Зельды, придется подыскивать ей какое-нибудь другое место.

– Не слишком ли ты сильно о ней печешься, Алекс? Может, дело здесь не столько в ребенке, сколько в ней самой?

– Да нет, больше в ребенке, – сказал я. – Но и в ней тоже. Как можно было из той, кем она была, превратиться в то, что она представляет собой сейчас? Вид у нее был шикарный, а теперь Зельда выглядит как старуха.

– Вот что делает из людей улица.

– И что мне теперь, выйти из боя? – спросил я.

– Может. Если ты выяснишь, что с мальчишкой всё в порядке, то оно не так уж плохо.

– Пока получается не очень.

Я рассказал ему о своем обзвоне интернатов.

– Я догадывался, что ты поступишь примерно так, – сказал Майло, – но это не мое дело. Просто учти, что ты проводил поиски в Золотом штате, а ведь есть еще сорок девять остальных. Не говоря уже о заморских странах типа Швейцарии – знаешь, сколько у них там изысканных écoles[19]19
  Школ (фр.).


[Закрыть]? Или взять Англию со всеми ее древнезамшелыми грудами кирпича, где учеников для науки хлещут по задам розгами, а потом из них вырастают всякие сэры и пэры с мазохистскими наклонностями.

– Понимаю, звучит нелепо, – сказал я со смехом. – Но ребенку понадобился бы трастовый фонд.

– Это ты говоришь, что нелепо. А думаешь, что Зельда, перед тем как слететь с катушек, обеспечила свое чадо финансово. Всегда можно пофантазировать.

– Я не делал бы на это упор.

– Ну вот. Мое мнение что-то изменит? Короче, удачи.

* * *

В Википедии «Субурбия» подавалась как «пошловатое шоу для средних умов, с вкраплениями скабрезного юмора». Посредственные рейтинги в течение первого сезона не помешали, впрочем, отснять продолжение, потому как в Сети был спрос на «острую комедию, направленную на привлечение более молодой аудитории». Зрительская аудитория немного расширилась с началом второго сезона, но начала сужаться в его конце. Отмена случилась без предупреждения со стороны Сети.

Сюжет разворачивался в квартире анонимного городишки на Среднем Западе. Сама квартира являла собой мезальянс из разношерстной компании: сварливого вдовца по имени Гораций и двух его чад – борзого недоросля по имени (как бы вы думали?) Хорнер и не по годам заумной семнадцатилетней отвязи по имени (ни больше ни меньше) Вирджиния. Колорит дополняли домашние питомцы, о которых рассказывал Лу Шерман: апатичный бассет-хаунд, вещающий за кадром голосом мудрости, и золотая рыбка, обожающая всплывать в аквариуме вверх брюхом («вы меня так достали, что я тут у вас сдохла»). Дополнительный шарм вносили соседи: нигерийская парочка Марвис и Булски, всегда в чопорных костюмах и толкующая обо всех и вся на свой лад, а также карикатурный пожарный-гей Чэд-Майкл-Энтони, сон которого постоянно разбивался ночным сигналом тревоги. У себя в доме Чэд установил флагшток, чтобы «практиковать ножной замок».

Платоническая соседка гея (непременно заложенная в сериал бомба) – Коринна, которую играла Зельда Чейз – рядилась в костюмы с перекосом в сторону нижнего белья. В каждом эпизоде она проецировала одну и ту же триаду черт: притуманенную яркость остекленелого взора, змеистые телодвижения и идиомы в одно-два слова. Все это делало ее персонаж наиболее частым объектом для колкостей.

Ей же приходилось практиковаться и на флагштоке.

Отсмотрев сцену с участием Зельды, я нашел ее жалкой и вызывающей брезгливое сочувствие; отсмотрев еще одну, испытал примерно то же самое и вышел из Сети. К списку актеров добавил еще и продюсерскую компанию «Х—С Партнерс», а также ассистентку Карен Галлардо, которая сидела с Овидием.

Не распространяясь о дальнейшей судьбе актеров, партнеры «Х—С» пошли дальше и создали более удачный сериал о некоем чокнутном мире, где все вращается вокруг уничтожения вредителей; сериал именовался «А ну опрыскай». Туда оказался перенесен и один из персонажей «Субурбии»: золотая рыбка.

Управляли компанией всё те же «Х» и «С»: Джоэл Хайсон и Грир Стрикленд, а их штаб-квартира в настоящее время располагалась в Калвер-Сити, неподалеку от площадки «Сони». Начав обзвон в алфавитном порядке, я попросил соединить меня с Хайсоном.

– На встрече, – прогнусавил в трубку администратор (судя по голосу, еще подросткового возраста).

– Нет проблем. А с Грир я могу поговорить?

– О чем?

– О Зельде Чейз.

– О ком?

– Она снималась в «Субурбии».

– В «Прыскалке» такой нет.

– Знаю. Просто я один из ее докторов и провожу кое-какие наблюдения.

– Дайте еще раз имя. Я оставлю информацию.

* * *

Поиски прочих адресов не задались, и только Стивенсон Бил – актер, что играл Чэда-Майкла-Энтони – горделиво всплыл в бизнес-каталоге в своем новом амплуа: риелтор в Энсино.

Его голосовая почта с жаром убеждала, что он реально заинтересован в любом интересном предложении. Артистизм явно тянул на «Эмми», а вот соответствие избранному поприщу – не очень. Воистину мир несправедлив.

Расширив свой поиск до пяти других штатов, я безуспешно продолжал сватать тамошним интернатам свою фиктивную историю. Приберегая лучшее напоследок, в перерыве позвонил Шерри Эндовер и сообщил ей о деталях задержания Зельды в Бель-Эйр.

– Н-да, – вздохнула она, – звучит агрессивнее, чем раньше… А был ли какой-то физический выплеск?

– В полицейском протоколе не отмечено.

– Ладно, так и быть: я ее приму. Но смотреть буду в оба. А вам, доктор, спасибо.

– Это я вам благодарен, Шерри.

– Да перестаньте. Если б я излишне ужесточала критерии, у меня бы здесь было совсем пусто. А это уже безработица.

* * *

После несколько затяжной пробежки, приняв душ и позавтракав, я поехал в «ЛАКБАР». На этот раз регистраторша Иветта расщедрилась на кивок.

– Босс на месте? – спросил я.

– Ох уж этот мне босс, – страдальчески завела она глаза, – зла не хватает.

И повела меня в глубь помещения.

За зоной кабинок на складном стуле восседала Кристин Дойл-Маслоу, колдуя над группой из шести человек. При виде меня она широко взмахнула рукой. По вольности жеста можно было подумать, что мы с ней на короткой ноге. Я притворился, что не замечаю, и двинулся дальше. Тогда она выкрикнула: «Доктор!» – настолько громко, чтобы исключить мою притворную глухоту.

Я остановился, а она поманила меня пальчиком – мол, иди сюда, мальчонка.

Пришлось глянуть на Дойл-Маслоу как на клоунессу из балагана. Это заставило ее досадливо поморщиться, а в следующую секунду она вскочила со стула и размашисто направилась ко мне.

Когда счет между нами пошел на сантиметры, Кристин натруженным сценическим шепотом выдала:

– Это они. Руководство здравоохранения округа. Контролеры. Они нам нужны. Для продвижения программы. Чтобы мы могли задействовать амбулаторные службы.

– «Мы» – это кто?

– Врачебное сообщество. Подойдите и представьтесь. Говорить ничего не нужно, только меня не облажайте.

Я посмотрел недоуменно.

– Ну прошу, – тихо прорычала Дойл-Маслоу, уничтожая всякий этикет, какой мог быть у этого просительного слова. – Как мы можем помогать пациентам, если не сможем их заполучать?

– Я по должности не могу рекомендовать…

– Да какие, к хренам, рекомендации! Вы только подойдите, а говорить буду я.

На меня пристально взирали шестеро. Следом за Кристин я подошел, улыбнулся и молча слушал, как она витийствует насчет общественных нужд, преимуществ амбулаторного лечения в наступающей новой среде, вызванной к жизни слиянием победной поступи медицины, бюджетного финансирования, а также спонсорства частных лиц, объединяющих свои усилия в «борьбе с психическими заболеваниями, так же как и все мы взаимодействуем и сотрудничаем для того, чтобы адаптировать уход за больными в зависимости от конкретных потребностей на местах».

Затем Дойл-Маслоу вальяжно улыбнулась мне, и я понял, что свое слово она сейчас нарушит.

– Перед вами доктор Делавэр, один из наших местных практиков. Он вызвался сотрудничать с нами в краткосрочном лечении серьезно больного человека, который просочился к нам с улицы и наконец-то получает уход, в котором так нуждается. А все потому, что доктор Делавэр понимает суть нашего общего дела. Фактически он сейчас здесь для того, чтобы вникнуть в общие психосоциальные потребности больного, и я от души надеюсь, что в дальнейшем мы сможем сотрудничать с ним по оптимизации мультимодальной помощи, перспективы которой мы сегодня обсуждаем. Может, у вас есть какие-то вопросы к доктору?

– Что за пациент? – спросила со стула женщина. – Каков его типаж?

– Это я обсуждать не могу, – ответил я.

– А как насчет этнической принадлежности? – задал вопрос мужчина по соседству. – У вас в самом деле многообразный подход?

– И это я не могу обсуждать.

– Скажу одно: речь идет о женщине, – ответила за меня Кристин Дойл-Маслоу. – Она серьезно больна, и да, наши подходы многообразны.

– Она из цветных?

– Не могу сказать.

– Помимо пичканья медикаментами, вы делаете что-нибудь еще? Присутствует ли в лечении элемент культурной сензитивности?

– Безусловно. – Кристин Дойл-Маслоу энергично кивнула. – Конкретно этот пациент…

– Это обсуждать нельзя, – сказал я.

– Ваше уважение к конфиденциальности, доктор, вызывает у меня признательность, – сказала мне женщина, ярясь при этом взглядом на Цаплю.

– Рад, что вы понимаете, – бросил я и ушел, чувствуя себя оскорбленным.

«Благодарю вас, сэры и херы. Может, вам еще прогавкать гимн США с мячиком на носу?»

На подходе к двери я слышал кликушество Кристин Дойл-Маслоу:

– …всё о качественном уходе! С нами работают самые лучшие специалисты этого города!

На мой звонок дверь открыл Кевин Брахт, в той же одежде, что и прошлой ночью; вид у него был помятый. На столе перед ним стояли стоптанные туфли Зельды. Я снял их.

– Ну как там цирк собак и пони, док?

– Навоз кучами.

Его губы расползлись в улыбке.

– Кстати, о навозе: до меня дошло, что еще здесь шиворот-навыворот. У пациентов в палатах отхожие места есть, а у санитаров – нет. Мне повезло, что две остальные палаты пустовали. Если б они были заняты, пришлось бы мне по нужде ковылять наружу или справлять ее через окно. Что еще раз свидетельствует: никто всерьез это место как стационар использовать не собирается. Очковтирательство в чистом виде. Просто анекдот. Так что чем скорее вы ее отсюда вызволите, тем лучше для нас всех.

– Ты прав, Кевин. Давай посмотрим, как у нее дела.

Глава 11

Зельда все так и лежала на спине в кровати; всклокоченные простыни и подушка прибились к стене. Волосы походили на сероватую паклю; дымно смотрели притухшие полузакрытые глаза.

Я остановился в паре шагов.

– Привет.

В ответ молчание. А затем улыбка – медленная, невнятная.

Я подступил чуть ближе.

– Зельда, я тебя отсюда забираю.

Она мелко моргнула; глаза стали как будто осмысленней. Но искра из них канула, сменившись оцепенением.

– Зельда, нам нужно ехать.

Ее голова, перекатившись с плеча на плечо, повернулась ко мне. С губ слетели едва слышные звуки, которые я не смог разобрать.

– Что-что, Зельда?

Она кое-как оформила из них слово:

– Кон-фет.

– Ты хочешь конфет.

– Ммм…

Детски надутые губы.

– Конечно, конфет мы тебе найдем. Но сначала давай уедем отсюда.

Она откатилась от меня.

– Я отвезу тебя туда, где ты была раньше, – сказал я ей. – «Светлое утро», помнишь?

Реакция нулевая.

– В Санта-Монике. Заведующая там тебя помнит.

– «Баунти», – промямлила Зельда, – с кокосом.

Она употребляла героин, а наркоманы бредят сахаром. Однако за время отсидки симптомы ломки у нее не проявились. Возможно, это отчасти объясняется инъекциями ативана, хотя замаскировать серьезную зависимость он не мог бы.

Быть может, тяга к сладкому – проявление сенсорной памяти?

Или же она просто была сладкоежкой…

Прижав руки к бокам, Зельда неотрывно глядела вверх. Прямоугольник окна над ней приятно голубел. В Лос-Анджелесе погожий день. Хотя вряд ли она это замечала.

– Зельда, тебе пора подниматься. Нам надо уходить.

Она оставалась немой и инертной. Но со следующим повторением этой фразы приподнялась на локти, села, выпрямила спину и выгнулась с изяществом танцовщицы. Скинув с кровати ноги и чуть качнувшись, встала и пошла, неторопливо и обдуманно ставя одну ступню перед другой.

Обратное оригами: плавное, последовательное преображение ощипанного початка в женщину.

Без единого слова Зельда прошла мимо меня босиком. Я, опередив, протянул ей туфли. Она взялась за них, но отпустила, и они шлепнулись на пол. Не успел я их поднять, как Зельда с удивительной ловкостью ступила в них и продолжила свое шествие.

Мы вышли из палаты в коридор. Здесь нас встретил несколько ошарашенный Кевин Брахт.

– Удачи, Зельда, – сказал он ей вслед.

Та, не откликаясь, шла мимо. Кевин занялся приборкой у себя на столе.

* * *

Поступь Зельды была размеренной и ровной. Я семенил сзади, как нянька за ребенком, недавно научившимся ходить.

Зона кабинок пустовала. Слава богу, обойдется без напутственных речей.

«Вот один из наших пациентов. Мы гарантируем, что все их потребности удовлетворяются клинически ответственным образом…»

Не то чтобы эта пациентка была столь уж яркой иллюстрацией излечения – с пустыми неподвижными глазами, совершенно безразличная к своему виду и окружению.

К тому времени, когда уходит любопытство, многое другое уже исчезло.

* * *

Шум на Уилшире ударил мне по нервам, но ничего не сделал Зельде. Я подвел ее к своему «Кадиллаку», а когда усадил на переднее сиденье, она безвольно обвисла, как кусок пластилина, на пристегивание ремнем не отреагировав ни единым движением.

Благополучно пристегнув ее, я с полминуты ждал, не встревожится ли она, но Зельда сидела совершенно безучастно, и я, сев за руль, направил машину в поток текущего на запад транспорта.

При езде я обычно слушаю музыку, лавируя между MP3-плеером, олдскульными компашками и даже допотопными кассетами (мой верный «росинант», выпущенный в 1979 году, снабжен кассетной декой). Предпочтения мои колеблются, и я не в ответе за то, какая композиция зазвучит следующей. Иногда ставлю свой MP3 на произвольный режим, и он выдает мне попурри из Сонни Роллинса, Баха, Майлза Дэвиса, Санто и Джонни, Вона Уильямса, Пэтси Клайн, Сати, Гершвина и иже с ними, не считая ярких вкраплений из уличного ду-уопа и породистых гитарных пассажей любого стиля.

Как на музыку реагирует Зельда, я не знал и решил выбрать что-нибудь мелодичное и умиротворяющее: переиздание старой французской записи Иды Прести (возможно, величайшей классической гитаристки всех времен) и ее мужа Александра Лагойя, а следом за ними «Лунный свет» Клода Дебюсси.

Эти несколько великолепных минут почти всегда действуют на меня успокоительно. В такие моменты я явственно чувствую, как мои кровеносные сосуды расширяются, а сердце замедляет ход.

Зельда сидела без шевелений – ни снаружи, ни внутри. Обреталась где-то в другом мире.

Вскоре она начала заваливаться, натягивая ремни безопасности; голова подпрыгивала, как игрушка на приборной панели. На выщербине асфальта ее тело пассивно всколыхнулось. Неужели так эффективно сказывается щедрая доза ативана, на которую не поскупился Майк Неру? Или это типичное для нее поведение, когда она не пробирается на чужие задворки и там пугает хозяев до обморока?

Такого рода экстремальные колебания соответствовали бы варианту биполярного расстройства, хотя шизофрению тоже исключать нельзя. Или сочетание обоих, как предполагал Лу.

А может, какой-то недиагностированный недуг, который не смог бы четко классифицировать никакой психиатр, констатируя лишь деструктивное воздействие вышедшего из строя мозга.

Какими бы ни были детали, забота о ребенке в таком состоянии для нее исключена. Была ли она в достаточно здравом уме, чтобы понять это и отказаться от опеки?

Или же…

Музыка закончилась. Зельда даже ухом не повела.

– Значит, ты любишь «Баунти»? – спросил я, абы спросить.

– Мама, – пролепетала она.

– Что «мама»?

Она зевнула и закрыла глаза.

К тому времени как мы доехали до бульвара Сьенега, Зельда уже похрапывала вольно открытым ртом. На Дохени-драйв шевеление глазных яблок под веками безошибочно указывало на фазу сновидений.

Что может сниться сумасшедшей женщине?

В случае Зельды – что-то приятное: всю дорогу до Санта-Моники она кротко улыбалась.