Текст книги "Потерянный Ван Гог"

24

– Не люблю встречаться на публике, – сказала Аника Ван Страатен. Хотя на них, в общем-то, никто не обращал внимания: бар в центре Манхэттена был в этот час переполнен. Она разглядела небольшие фрагменты своего отражения в зеркале бара, заклеенного старыми купюрами – долларами, пятерками, десятками – по меньшей мере пятьдесят штук было приклеено к зеркалу и стене возле него, мятых и скручивающихся, вместе с выцветшими фотографиями боксеров, Тайсона и Али. Над зеркалами были установлены маленькие телевизоры, все три показывали бейсбол. Там же висело напечатанное на бумаге объявление: «Давайте не будем обсуждать здесь политику».

– Неужели тебе не нравится это местечко? – спросил ее спутник. Его привлекательная когда-то внешность успела изрядно поблекнуть: волосы поредели, линия подбородка округлилась, живот упирался в поручень бара. Он повернулся на барном стуле, его голос был едва слышен за громкой музыкой. – Я прихожу сюда каждый раз, когда бываю в Нью-Йорке.

Он допивал третье пиво. Как непрофессионально, подумала она. Сама она едва притронулась к своему бокалу белого вина.

– Знаешь, я как-то вечерком перекинулся парой слов с владельцем этого заведения, Джимми Гленном, лет пять-шесть назад. Легенда. Теперь его уже нет, а заведение продолжает жить; это вселяет какую-то надежду, правда?

Нет, не вселяет, подумала она, но промолчала.

С этим человеком она познакомилась шесть лет назад на другом задании, он был посредником от другой организации. Ей никогда не забыть тех событий: например, как горел ящик с произведениями искусства – подпольный дилер уничтожал улики. Правда, в конце концов он поплатился своей жизнью, но и Ван Страатен чуть не рассталась со своей.

Заиграла другая песня, и мужчина начал подпевать: Sittin’ on the dock of the bay, изображая плохой южный акцент и хлопая ладонями по стойке бара, увешанной газетными вырезками и фотографиями боксеров. Потом он замолчал, чокнулся своей бутылкой пива с ее бокалом и сказал: «Зарплату выплатили». Это означало, что задание получило одобрение.

Наконец-то, подумала она.

– Товар, как ты понимаешь, был выбран достаточно серьезный, чтобы он мог заинтересовать Торговца.

Она кивнула. Организация ее собеседника и несколько других много лет пытались поймать Торговца, но ни одна операция не увенчалась успехом.

– Он ищет новые связи, – заметил он. – Здесь, в Штатах.

– Вы и раньше подбрасывали ему приманки, но он не клюнул.

– На этот раз клюнет. Бизнес в Европе идет медленно. Ему нужны контакты здесь, в Штатах, где люди приучены не скупиться. Ты же следишь за распродажами картин, аукционами… Почти все покупатели – американцы.

Конечно, она это знала; это был ее бизнес.

– Ну, что мне доложить им, Охотник? – спросил он. – Ты в деле?

Ван Страатен, она же Охотник, не спешила с ответом.

– Нужно подумать, – произнесла она, думая о предстоящем аукционе, который она организовывала; хотя она мысленно согласилась взяться за это дело, как только с ней связались, и уже обдумывала, кого хочет видеть в своей команде. – Кроме того, у меня есть кое-какие условия.

– Например?

– Руководить операцией буду я.

– Вряд ли это будет возможно.

– Тогда вы знаете мой ответ, – сказала Ван Страатен, прикидывая шансы. Отказаться от участия в поимке такой крупной рыбы, как Торговец, она никак не могла. Но и она была им нужна. Его организация обратилась к ней, независимому оператору, не связанному ни с одним агентством – именно поэтому она им и понадобилась.

– Я, конечно, передам, но ничего не обещаю. Я всего лишь брокер…

– Да, я знаю, – произнесла она и изобразила улыбку. – Мне не нужны титул и почести, но в команде я должна быть главной, иначе опять ничего не получится.

– Как скажешь, передать-то я передам. Перед нашими и словечко замолвлю. А вот за остальных не могу сказать.

Охотник знала, кого он имел в виду под остальными – ФБР, которое сейчас было перегружено проблемами иностранного и внутреннего терроризма. Бюро в этом деле охотно уступит Интерполу инициативу, а вместе с ней лавры или шишки. А Интерполу – конторе ее собеседника – сейчас нужно доказать, что они что-то могут.

– Я могу подождать, – Ван Страатен знала, что они-то ждать не могут, они уступят или упустят: уступят ей или упустят Торговца. – Но долго тянуть не советую.

25

Вставив наушники, под напев Дайны Вашингтон «Cry Me a River» я направился по Двадцать Третьей улице на запад, в сторону Гудзона. День был пасмурный, над городом висели свинцовые тучи, но у меня было хорошее настроение. Я шел на деловую встречу, связанную с моей предстоящей выставкой. Моя выставка. Какое прекрасное словосочетание, как оно мне нравится…

Бывшее царство складов, автостоянок и проституток на Девятой авеню уступило место художественной галерее Челси и галерее Маттиа Бюлера, расположенной недалеко от Одиннадцатой авеню, в одном квартале от шумного шоссе и спокойной реки. Скорее мини-музей, чем галерея: четыре этажа, соединенные зарешеченным лифтом и бетонными лестничными пролетами, шесть выставочных залов с белыми стенами и деревянными полами – в общем, галерея вполне заслуживала звания храма искусства, места поклонения картинам. И скоро люди придут сюда поклоняться моим. Неужели правда придут?

Администратор, андрогинный молодой человек, сказал, что Бюлер меня ждет, и проводил в кабинет, шикарный, хотя и неброский, с жемчужно-серыми стенами, панорамным видом на реку и самым мягким кожаным диваном, на который я когда-либо водружал свою задницу.

Маттиа Бюлер – невысокий опрятный мужчина лет шестидесяти, с загорелой кожей, сединой в волосах и глазами аляскинской лайки – один голубой, другой карий – встречая меня, приподнялся из-за стола. С легким, но заметным акцентом неторопливо выговаривая слова, он спросил, как двигаются мои картины, и я ответил, что двигаются они легко, что было чистой правдой. Я даже с места на место их легко переношу.

В обстановке офиса доминировал поразительный автопортрет Макса Бекмана почти в натуральную величину: художник, одетый в смокинг, стоял с лукавым видом, держа в руках сигарету. Картина была прислонена к стене, словно ее оставили там на время; так она производила еще большее впечатление.

– Знаете, до прихода Гитлера к власти Бекман был самым известным в Германии художником модерна, – сказал Бюлер. – Этот портрет был таким популярным, что ему отвели отдельное помещение в Национальной галерее Берлина. Через год нацисты убрали его и отправили на свою выставку Entartete Kunst.

– Дегенеративное искусство, – кивнул я, вспомнив недавний разговор с Аникой Ван Страатен.

– Для меня большая честь иметь здесь такую картину, и мне будет грустно расставаться с ней.

Думаю, комиссионные от продажи за двадцать-тридцать миллионов долларов помогли бы ему пережить эту потерю. Эта картина была лишь одной из многих, которые он продавал втихомолку, благодаря чему имел возможность рисковать, устраивая выставки малоизвестным художникам вроде меня.

– Каталог вашей выставки скоро отправится в типографию, – сообщил Бюлер, а затем рассказал о критике, которому он оплатил отзыв о моем творчестве. Это известие подстегнуло во мне желание поскорее закончить картины, и я был рад, когда разговор перешел на предстоящий банкет в Одеоне по случаю его дня рождения.

– Конечно, вы приглашены.

Это меня удивило. Ежегодная вечеринка по случаю дня рождения Бюлера была желанным приглашением в мир искусства. Там, несомненно, будет много арт-дилеров, критиков, известных художников и богатых коллекционеров. Думать не думал, что попаду на это мероприятие.

– Обязательно приду. Как раз вернусь из Амстердама к этому времени, – ответил я, зная о его способности открывать двери, которые передо мной никогда бы не открылись.

Он записал на листке бумаги имена нескольких дилеров, с которыми посоветовал встретиться в Амстердаме.

– Это места, где могли бы быть представлены ваши работы. Я отправлю каждому из них по несколько фотографий ваших картин и дам им знать, чтобы они ждали вас.

Я поблагодарил Бюлера и шел из галереи, чувствуя себя счастливчиком: поездка в Амстердам открывала передо мной волнующие перспективы.

26

Офис Талли был еще больше загажен, чем в прошлый раз: стаканчики из-под кофе и обертки от жевательной резинки на столе, повсюду стопки комиксов. Смит убрал несколько штук с дивана, освобождая себе место.

– Осторожно! – воскликнул Талли.

– Они что, дорогие? – удивился Смит.

– Смеешься? Это мой индивидуальный пенсионный фонд!

– Вот как, – произнес Смит и перешел к делу. Он сказал Талли, что пришла пора ему связаться с клиентом. Начальство действительно поручило ему надавить на Талли, чтобы тот вышел на своих заказчиков, но действовать предстояло наудачу. Интерпол не мог отследить этот звонок, он не располагал ни аппаратурой, ни полномочиями для этого. И Смиту приходилось угрожать и блефовать: другого способа заставить Талли сделать то, что нужно, у него не было.

– Сомневаюсь, что это электронное письмо куда-нибудь попадет. – Пальцы Талли, застывшие над ноутбуком, слегка дрожали.

– Это уже моя забота, – ответил Смит и в очередной раз повторил легенду про способность Интерпола отследить любую электронную почту. Нависнув над Талли, он продиктовал сообщение: «Возникла проблема. Нужно поговорить». Он проследил, как Талли набирает URL.onion и сообщение, затем нажимает «Отправить». Смит представил, как письмо, крутясь, исчезает в черной воронке, чтобы трижды перескочить на случайные серверы через глубины прокси-даркнета и достичь, наконец, сайта назначения.

– Молодец. – Он похлопал Талли по спине.

– Эй, а ты помнишь, что клиент меня ищет?

– Не волнуйся. Чем больше мы узнаем о них, тем больше я смогу защитить тебя. Звони… Сделай это сейчас, – потребовал Смит.

Талли поднес трубку к уху и набрал номер.

– Не отвечают. Просто вызов идет, и все.

– Подожди немного.

– Я же говорил, они скинули телефон. Так я и думал.

Смит велел ему позвонить еще раз. Они подождали. Талли нервно постукивал пальцами по телефону.

– Ну, хорошо, – сказал Смит еще через минуту.

Талли прервал вызов и сунул в рот пластинку жвачки. Руки у него тряслись так сильно, что Смиту стало немного стыдно за то, что он использовал этого парня и при этом лгал ему.

– И что теперь? – спросил Талли.

– Подождем, – ответил Смит и стал бродить по комнате, потом даже полистал старый «Зеленый фонарь» и «Болотную тварь» второго издания, которые, по словам Талли, были не особо ценными – «а то я бы не разрешил тебе их трогать».

Талли нервничал: то поднимался, то снова садился, кидал в рот одну жевательную резинку за другой. Все это действовало Смиту на нервы, и когда ему, наконец, надоело, он велел Талли связаться с ним, если клиент ответит.

– Все, что угодно, одно предложение, одно слово – сразу звони мне в любое время суток – сказал он на прощанье. – Помни, я всегда рядом. Интерпол не дремлет.

Потом он ушел. Он, как мог, выполнил поручение.

27

Встав на цыпочки, Талли выглянул в полуподвальное окно своего офиса: мимо уверенной походкой прошли ноги Смита. Повернув голову и прижавшись щекой к стеклу, он проследил, как Смит сворачивает за угол, потом отступил от окна и улыбнулся. Все получилось.

Смит не знал, что у Талли был другой номер, личный, который его клиент предоставил «только для экстренных случаев». А тот, по которому он только что звонил, наверняка был заброшен; тут он не солгал. Талли посмеялся над тем, как он обставил сотрудника Интерпола – если Смит действительно там работал, в чем Талли не был уверен. Он плохо понимал, чего добивается Смит, но сейчас это было не важно. Он разыграл Смита, и тот купился. Все, что Талли было нужно – это немного времени.

Что касается электронного письма, он правда отправил его, хотя предполагал, что его клиент к этому времени уже забросил этот адрес. Тем не менее, не исключено, что Смит действительно мог узнать по нему местоположение клиента. Поэтому теперь нужно было действовать быстро. Теперь нужно было сделать настоящий звонок.

Сдвинув комиксы в сторону, он сел за стол, положил перед собой блокнот и набросал несколько слов, зачеркнул их и попробовал еще раз. Не совсем правильно. А должно быть идеально – история, план, каждое слово. Он составил еще одно простое предложение и произнес его вслух, отрабатывая интонацию. «У меня к вам предложение». Слова были правильные, но тон не такой. Нужно менее агрессивно, попроще. Талли откашлялся и попробовал еще раз. Теперь лучше. Он немного помедлил, собираясь с духом, набрал номер и закрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Ведь это его большой шанс, который нельзя упустить.

28

После утренних занятий и продолжительной беседы с научным руководителем Аликс захотелось подышать свежим воздухом и выпить кофе из ее любимого автомата через дорогу, рядом с парком. Сделав глоток, она оглянулась на особняк с облицовкой из известняка, массивный и похожий на гробницу. Здесь располагалась Библиотека искусств Стивена Чжана, бывший дом Джеймса Бьюкенена Дьюка, президента Американской табачной компании. Эта библиотека, посвященная искусству, за последние два года стала вторым домом Аликс.

В библиотеке было тихо, слышались лишь шаги и тихий шелест переворачиваемых страниц. Устроившись в кабинке с ноутбуком, Аликс зашла на сайт музея Ван Гога, просмотрела автопортреты художника и остановилась на последнем. Худой, похожий на привидение Винсент, зеленые тени на лице контрастируют с красно-оранжевым цветом бороды и волос, сине-зеленые нити пиджака взлетали, создавая спиралевидный, почти галлюцинаторный фон, – этот автопортрет мало чем отличался от того, который она нашла.

Аликс прочла статьи на сайте. Картина была написана в маленьком городке Овер-сюр-Уаз, где Винсент провел последние семьдесят дней жизни, создавая более одной картины в день. Там, очевидно, была написана и ее картина. Просматривая автопортреты, она вспомнила лекцию, которую читал здесь приглашенный реставратор из музея Ван Гога – рассказ о пятилетней работе по аутентификации картин Ван Гога.

Аликс просмотрела рабочий стол, нашла свои заметки с лекции и имя лектора: Финн де Йонг. Высокий, светловолосый, бородатый красавчик. Она тогда подошла к нему после лекции, чтобы поблагодарить, и он сразу же предложил ей выпить с ним. Аликс удивилась и отказалась – в ресторане ее уже ждал Люк. Но де Йонг не расстроился и сказал, что будет рад пообщаться, если она когда-нибудь приедет в Амстердам.

Скоро она там будет. И ей нужен его опыт, его навыки аутентификации.

Найти адрес электронной почты музея было несложно. Аликс начала печатать письмо, но передумала. Наверное, это не очень хорошая идея; электронное письмо кто-нибудь может прочитать. Аликс запомнила телефонный номер музея и решила, что лучше позвонить и сообщить де Йонгу, что она придет и у нее есть к нему дело.

29

Ты уже начинаешь терять терпение, когда дверь библиотеки распахивается, и она выходит: развевающийся шарф, расстегнутая куртка, торопливая походка. Она пересекает Пятую авеню и направляется прямо к тебе.

Но ты начеку. Пара шагов с сторону, и ты скрываешься за плакатом на автобусной остановке, наклонив голову. Когда она проходит мимо, ты поднимаешь глаза и видишь, что она направляется в парк.

Выждав минуту, ты идешь за ней.

30

Аликс бросила телефон в сумку. Опять он позвонил в неурочное время. Бесит, что он не хочет выполнять одно простое условие. Не пора ли уже покончить с этим? Или уже слишком поздно? Но она ничего ему не должна и не давала никакого повода.

Аликс перешла Пятую авеню, направляясь по улице, которая вела в парк. Небо было темно-синим, до заката оставалась еще пара часов, и парк был самым подходящим местом, чтобы спокойно подумать, что же ей делать.

На покатой лужайке Сидар-Хилла она остановилась и стала наблюдать за детьми, карабкающимися по большим каменным выступам, потом прошла дальше в глубину парка. Эмоции не утихали. Что-то надо с этим сделать. Она же установила рамки. Если он не может уважать ее личные границы, то все. С нее хватит.

Приняв решение и почувствовав себя увереннее, она пошла дальше, любуясь красотой Центрального парка – бледно-зелеными лужайками, цветущими вишнями – и свернула на тропинку, которая вела в Рэмбл, волшебное место, где она в детстве часто гуляла с мамой. Было еще светло, еще несколько человек шли в ту же сторону.

Пройдя всего несколько ярдов, Аликс оказалась в лесной чаще; узкая дорожка была вымощена щепками и огорожена деревянными перилами. Трудно было поверить, что она находится в центре Нью-Йорка, что все это создано человеческими руками.

Глубоко вздохнув, она почувствовала, как мучившая ее тревога улетучивается под пение птиц и кваканье лягушек в ближайшем ручье. Она остановилась, чтобы посмотреть, как бежит по камням вода, полюбовалась толстым черным стволом большого дерева, закрывавшего большую часть неба, и тут услышала шум и чье-то пыхтение неподалеку. Оглянувшись, Аликс увидела парочку, занимающуюся сексом.

Пора выбираться отсюда. Аликс свернула на другую тропинку, как ей казалось, ведущую к выходу, но тропинка уперлась в берег озера, за которым возвышались городские здания. Солнце уже начинало садиться. Зря она пришла в этот парк, да еще в это место именно в этот час. Это все из-за того проклятого звонка.

Аликс торопливо пошла в противоположном направлении, пытаясь убедить себя, что зря испугалась. Скоро она выйдет на городские улицы, нужно только добраться до деревянного моста, он вон там… Она уже почти бежала, сердце колотилось в груди, боковое зрение улавливало какие-то мелькающие тени среди деревьев. Где-то поодаль заухала сова. Здесь есть совы? Уханье было каким-то ненастоящим, как будто человек пытался изобразить сову.

Аликс остановилась и, медленно поворачиваясь на месте, осмотрела все вокруг.

– Алло? – позвала она. – Эй! – И снова пошла, ускоряя шаг, по сужавшейся между выступами скал тропинке.

Увидев знакомый мост, она практически пробежала по нему и, выбравшись наконец на людную аллею, замедлила шаг, переводя дыхание. Поняв, где она находится, Аликс направилась к выходу из парка.

Городской шум, гул моторов, гудки и крики – эти чудесные звуки успокаивали и радовали душу. Аликс чувствовала себя глупо: сперва зачем-то пошла в парк, потом непонятно чего испугалась. Она достала свой сотовый, ей хотелось услышать голос Люка.

– Эй, как ты вовремя, – произнес Люк. – Я тут как раз собирался уходить.

– Ах, да. Точно, ты же собирался.

– Что-нибудь случилось? У тебя какой-то странный голос. Мне остаться дома?

– Нет. Все в порядке. Просто хотела сказать, что при встрече надо будет кое о чем поговорить.

– У меня проблемы? – спросил Люк со смешком.

– Нет, – Аликс тоже рассмеялась. Проблемы, скорее, были у нее. Нужно сказать ему правду. Пора уже. Да и устала она от секретов.

31

Мы с Джудом встретились где обычно, на Десятой авеню, в кафе, где издавна собираются любители искусства. Моего друга невозможно не заметить издалека: худощавый, привлекательный, с копной преждевременно поседевших волос. Его часто принимали за Джима Джармуша, хотя и не в мире искусства, где он был известным критиком и экспертом номер один на художественных аукционах по всему миру. Лондон, Париж или Дубай – он бывал везде, где люди создавали или продавали произведения искусства. Джуд сидел, как обычно, на центральной банкетке напротив бара, с бокалом белого вина.

Мы поговорили о его делах – только что вернулся с Венецианской биеннале – потом о моих – собираюсь в Амстердам – два крутых парня, везунчики по жизни.

– Тебе не помешает кое с кем познакомиться в Амстердаме, – сказал он, просматривая список контактов. Джуд был знаком с художниками, дилерами и коллекционерами по всему миру. – А, вот, Каролин Кахилл. Я познакомился с ней на художественной ярмарке. Я отправлю тебе ее контактную информацию и сообщу ей, что ты приедешь. Она известная голландская художница, знает там всех и о Ван Гоге тоже знает все. Одна знаменитая картина Ван Гога принадлежала ее дедушке или, может быть, прадедушке. Не помню точно, но слышал, что она вела за нее долгую и упорную борьбу.

– С кем? – спросил я, и Джуд объяснил, что картина была похищена во время войны.

– Каролин сама расскажет. Она тебе понравится. – Потом он предложил свести меня с парой голландских арт-дилеров, но я ответил, что у меня уже есть три контакта от Бюлера.

– Рекомендации от могущественного Маттиа Бюлера! – Джуд поднял брови. – К ним нужно прислушиваться.

– Ты как-то странно это сказал. Тебе не нравится Бюлер?

– Не в этом дело. Я же сам тебя с ним познакомил, помнишь? Просто его уровня невозможно достичь, не раздавив попутно несколько человек.

– Итак, ты свел меня с человеком, который собирается меня раздавить.

– Тебя? Не так-то это просто. – Он поднял свой бокал. – За тебя и Маттиа Бюлера.

После этого нас несколько раз прерывали, сначала какой-то бесцеремонный коллекционер из Техаса, затем какой-то дилер, потом художник, за ним куратор – все хотели поговорить с Джудом. Когда мы наконец остались одни, и Джуд допил свое вино, а я допил «пеллегрино», он напомнил, что мне имеет смысл связаться с Каролин Кахилл, и мы распрощались.

Когда я вернулся домой, Аликс лежала в постели и смотрела на канале Criterion старый фильм, который я видел давным-давно. Я разулся и сел рядом.

– Он уже знает, что она жива?

– Как? Она жива? – Аликс шлепнула меня по плечу.

– Извини, я не знал, что ты в первый раз смотришь.

– Я догадывалась, что полицейский влюбился в портрет Лоры. Теперь ты все испортил.

Я снова извинился, поцеловал Аликс, и она спросила, как прошла встреча с Джудом.

– Замечательно, – я рассказал ей о художнице, с которой он посоветовал мне познакомиться в Амстердаме, и о голландских арт-дилерах, с которыми устраивал мне встречу Маттиа Бюлер. Потом она рассказала, что хочет встретиться с реставратором картин в музее Ван Гога, экспертом по аутентификации.

Вот интересно, полюбопытствовал я вслух, что Смит собирается делать в Амстердаме, с кем встречаться. Аликс была уверена, что он нам скажет, а я сомневался.

– Слушай, а о чем ты хотела поговорить? – вспомнил я.

– Ой… Уже забыла… – Аликс, прикусив губу, покачала головой. – Не помню. Наверное, что-то не очень важное.

– Правда?

– Правда. – Она отвела взгляд, потом снова посмотрела на меня, просияла улыбкой и бросилась целоваться. Когда ее язык оказался у меня во рту, мне стало все равно, о чем она умолчала и скажет ли об этом когда-нибудь.