Текст книги "И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает"

– Что ж, миссис Сайкс, думаю, мне не следует больше отнимать у вас время. Спасибо вам за чай и за беседу. Мы сделаем все, чтобы найти виновного в этих преступлениях. Насколько я понял, у вашего сына не было врагов?

– Это правда. Моего мальчика все любили, пока он не ушел с завода Майлза. Потом, конечно, люди начали завидовать его благополучию. Завистники всегда найдутся, правда? Но никто из них не стал бы в него стрелять. Нет, если кто-нибудь и желал ему зла, мне об этом ничего не известно. После того как сменил работу, сын все больше отмалчивался. Рассказывал мне меньше, чем прежде.

Они направились к двери: Литтлджон заметил над буфетом фотографию в раме, изображение мужчины с маленькой круглой головой и большими усами, в белом галстуке и с воинственным взглядом. Под стекло была вложена поминальная карточка с надписью «Инок Сайкс» и с датами рождения и смерти. Литтлджон прочитал строки:

 
Наши мысли с тобой, милый отец.
Зовем мы тебя, но молчанье в ответ.
Далеко ты теперь от земных наших бед,
Только смотрит на нас со стены твой портрет.
 

– Мой муж. Он умер, когда Инок был еще мальчишкой, – объяснила миссис Сайкс.

Литтлджон попрощался с ней и ушел. По пути к дому Хауорта он закурил трубку и задумался о главных, узловых моментах беседы с матерью Инока.

Бедная вдова осталась одна с молодым пареньком и едва сводила концы с концами, а сын все меньше рассказывал ей о себе. Новая работа обошлась Иноку дорого: он потерял девушку и лучшего друга, вдобавок люди начали завидовать ему. Смена работы изменила и его характер. Инок Сайкс совершил нечто, за что его убили, и оставил матери достаточную сумму, чтобы обеспечить ее до конца жизни доходом в один фунт в неделю. Что же за всем этим скрывалось?

Наверное, Мэри Тейтем, давняя любовь Сайкса, могла бы пролить свет на причину ссоры и внезапную перемену в поведении бывшего возлюбленного. Литтлджон решил заглянуть к ней после обеда.

Глава 8. Старая любовь

 
Брожу по дому я как тень, скрываясь ото всех.
О Джейми думать мне нельзя – тяжелый это грех.
Я постараюсь быть такой, как должно быть жене.
Ведь он, мой старый Робин Грей, всегда был добр ко мне[15]15
  Линдсей Анна (1750–1825). О старом Робине Грее.


[Закрыть].
 

Литтлджон с волнением подходил к дому миссис Райлз, той самой Мэри Тейтем, за которой успешно ухаживали оба покойных. Это о ней Трикетт и Сайкс мечтали с самого детства. Из-за нее между ними разгорелась жестокая ссора. Даже мать Инока вступилась за девушку, тепло отозвалась о ней, назвала славной. И та же девушка через полгода после убийства одного своего возлюбленного и исчезновения другого вышла замуж за третьего, Джозайю Райлза!

Марбл-стрит заметно отличалась от Уильям-Генри-стрит и явно выигрывала в сравнении с последней. Дома здесь тоже стояли рядами, но не выходили прямо на улицу – при каждом имелся небольшой садик. Участки болотистой земли, кое-где покрытые мохом, с искусственными каменистыми горками и цветниками или жесткими кустиками растений, а в иных местах – запущенные, заросшие пожухлой травой или замаранные едкими метками равнодушных к садовым посадкам котов, избавили эти дома от названия «коттедж» и предоставили им сомнительную честь именоваться поместьями. Чугунные решетки на низких каменных опорах отделяли участки друг от друга и от улицы. Дома будто выставляли напоказ темные гостиные у входа, а сливные трубы, торчащие из стен, свидетельствовали о наличии «современных удобств» (если воспользоваться фразой из рекламного проспекта).

Литтлджон поднял тяжелый дверной молоток, прикрепленный к почтовому ящику с номером 21, и постучал. Шум детских голосов за закрытой дверью мгновенно стих, сменившись тишиной затаенного ожидания. Дверь медленно отворилась. Появилась женщина. Маленький ребенок льнул к ее ногам, уцепившись за подол. Она с подозрением воззрилась на инспектора. Литтлджону хватило одного цепкого взгляда, чтобы угадать историю ее жизни. Простой подсчет показывал, что ей года сорок два, но выглядела она скорее на пятьдесят. Грузная, нескладная, с короткими прямыми волосами, подстриженными скверно, клоками, словно какой-то доморощенный парикмахер надел ей на голову миску и обрезал пряди по краю. Круглое лицо с пухлыми щеками казалось обрюзгшим, а в безмятежных темных глазах отражалась смесь простодушия и невежества. Фигура расплылась. Руки и ноги располнели, под платьем выступали тучный живот и тяжелая обвисшая грудь. Женщина, увядшая прежде времени от беспрерывного многолетнего труда, изнуренная родами и тяготами материнства. У нее был муж-водопроводчик и пятеро детей.

– Миссис Райлз? – обратился к ней Литтлджон. – Я полицейский. Можно мне поговорить с вами?

Женщина продолжала спокойно разглядывать инспектора, однако открыла дверь шире. Она ожидала подобного визита. В небольших городах новости узнают быстро.

– Заходите.

Черная кошка скользнула к ребенку, потерлась о его ноги, метнулась по темному коридору к лестнице и взлетела вверх по ступеням, едва различимым в мутной полутьме.

– Ступай в кухню и посиди там с бабушкой, – сказала мать ребенку, и тот послушно заковылял к двери, выполняя ее указание.

Хозяйка с инспектором вошли в гостиную, тесно заставленную почти новой на вид дешевой мебелью с обивкой из зеленого кожзаменителя. На дубовом буфете стояла ваза с искусственными фруктами, вокруг нее располагались фотографии детей на разных этапах взросления, попадались здесь и групповые семейные снимки. Угол занимала этажерка, на трех полках которой теснились бесчисленные безделушки, украшения, тарелочки, статуэтки всех форм и размеров. Над камином в раме висел диплом водопроводчика.

Детективу не сразу предложили сесть: хозяйка сгорала от любопытства и ждала объяснений, – так что пришлось остановиться на коврике перед камином. Когда он назвал цель своего визита, миссис Райлз предложила ему стул, но сама осталась стоять, пока не поняла, что инспектор не сядет, если не сядет и она. Тогда она грузно опустилась на край зеленого дивана, вцепившись в складки фартука.

Вблизи, при более ярком свете Литтлджон смог рассмотреть ее лучше. Семейная жизнь и прожитые годы прибавили ей тучности, но когда-то она, несомненно, была красива. Так проходит земная слава… Глаза не утратили яркости, и, несмотря на смущение и тревогу, она казалась вполне счастливой женщиной.

Из задней комнаты доносился шум – дети снова затеяли игру, слышалось громкое ворчание бабушки: очевидно, та пыталась успокоить шалунов, чтобы вели себя тихо в присутствии гостя.

– Я пришел поговорить об очень старой истории, миссис Райлз, – начал Литтлджон. – Если вас это смущает, пожалуйста, поверьте: меня привело сюда не любопытство, а необходимость. Мы должны, если сумеем, схватить и предать суду убийцу Сайкса и Трикетта, хотя со времени их смерти много воды утекло.

Женщина кивнула, хотя, похоже, не понимала, чего от нее ждут.

– Вы, кажется, встречались с обоими… по очереди.

– Это правда.

Миссис Райлз слабо, неуверенно улыбнулась, словно вспоминала свои полузабытые любовные увлечения двадцатилетней давности. Взгляд потеплел и сделался почти кокетливым. В нем появилась гордость женщины, чья красота когда-то покоряла сердца, как бы ни сложилась ее жизнь в дальнейшем.

– Вы с Сайксом поссорились. Не могли бы вы рассказать мне подробно, какие перемены в его характере заставили вас расстаться с ним? Много лет назад вы сказали коронеру, что Инок изменился, верно?

Миссис Райлз покраснела и смущенно стиснула руки:

– Тогда мне так казалось. Чувствам ведь не прикажешь, правда? А я замечала, что на первом месте у него уже не я, а новая страсть – большие планы, как добыть кучу денег и пробиться на самый верх. А мне хватило бы маленького домика и скромных доходов. Но Инок хотел стать настоящим джентльменом, а из меня сделать леди. Наше положение его не устраивало, он метил выше. Похоже, денежки у него водились: мелочь Инок не считал и все твердил, что скоро получит целое состояние, а однажды сам станет хозяином завода. Он мечтал сделаться совладельцем, не меньше, и тогда мы разбогатели бы. Сказать по правде, мистер, я начала его побаиваться. По-моему, он совсем помешался на этих своих грандиозных планах.

– Вы знали, как Инок Сайкс собирался получить деньги? Откуда они могли поступить?

– Нет. И это тоже меня пугало. Раньше, когда он работал на заводе Майлза, мы всем делились, Инок обо всем мне рассказывал. Это были самые счастливые дни, что мы провели вместе. Но вскоре он ушел с завода и стал замкнутым, у него появились свои секреты. Инок закрыл для меня свое сердце.

– Вы поэтому бросили его?

– Да. Я поняла, что с ним никогда не буду счастлива.

Последние слова она произнесла тихо, словно вспоминала благословенное время первой любви. В ее голосе заключено было особое очарование. Простая речь жительницы долины казалась мелодичной благодаря густому, звучному контральто.

– А Трикетт тоже изменился, когда перешел на новую работу?

– Нет. Джереми остался прежним: веселым, бесшабашным. Ему вполне хватало тех денег, что платили на заводе, он мечтал о доме и детишках, любил поохотиться в свое удовольствие. Да, Джереми был забавным.

По лицу миссис Райлз снова пробежала легкая тень грусти, но на сей раз глаза ее блеснули, будто она вспомнила какой-то смешной случай из далекого прошлого.

– Двое друзей поссорились из-за вас?

– Отчасти. Но их дружба дала трещину еще раньше. Инок обращался с Джемери так же, как со мной. Ему вечно не хватало времени на старого приятеля, он был слишком занят своими грандиозными планами.

– Однако один не повинен в смерти другого, теперь это доказанный факт…

– Ни один из них не убил бы другого, такое и представить нельзя! Оба были честными, добрыми людьми, каких еще поискать… пока не ушли с завода Майлза. Тогда-то между ними и возник разлад.

– Вы не знаете, кто мог желать зла им обоим?

– Нет. В городе их любили. Миссис Майлз тяжело переживала их уход, к тому же она лишилась и Хейторнтуэйта. Она хотела сделать Инока помощником управляющего, но он не дал себя уговорить. Пожелал уйти с Хейторнтуэйтом. Вот Джереми и последовал за ним.

– А они тесно дружили с Хейторнтуэйтом?

– Нет. Калеб воображал себя джентльменом, хотя сам никто, пустое место, хитрый и заносчивый. Когда служил управляющим, то не общался с простыми людьми вроде нас. Но на заводе все увивался вокруг Инока – водой не разольешь. Они вечно держались вдвоем, и, если хотите знать мое мнение, Калеб выспрашивал Инока и присваивал себе его идеи. Хейторнтуэйт мне никогда не нравился. Это еще одна причина наших с Иноком размолвок.

– Вам не нравился Хейторнтуэйт?

– Так вы еще не встречались со старым Калебом? Посмотрим, как он вам понравится, когда вы его увидите.

– Значит, вам нечего больше сообщить? Ничего, что могло бы пролить свет на случившееся и помочь мне в расследовании?

– Пожалуй, нет. Столько лет прошло. К тому же мне пора. Нужно приготовить мужу чай.

– Да-да, конечно. Простите, что побеспокоил вас и оторвал от дел.

– Да все в порядке, мистер. Не надо извиняться. Но ведь та история произошла так давно, правда?

Литтлджон подумал, что женщина, вероятно, после бурной молодости нашла наконец тихую гавань, хотя ее внешность и жизненные обстоятельства значительно изменились. Он попрощался с миссис Райлз, и та проводила его до дверей.

Смеркалось, рабочие возвращались домой. Людские потоки выплескивались из ворот заводов и мастерских, грубые башмаки грохотали по плиткам, на обшарпанной улочке слышались оживленные голоса и веселые шутки. Когда Литтлджон закрывал за собой калитку, с ним поравнялся небольшой человечек с веселым румяным лицом, поздоровался и повернул к дому. Видимо, муж Мэри Райлз, Джозайа, тот, за кого она вышла замуж через полгода после смерти обоих своих бывших возлюбленных, честолюбивого и беззаботного.

Маленький водопроводчик с седыми усами и в матерчатой кепке нес рабочую сумку с инструментами, из которой торчал носик паяльной лампы. В зубах он держал короткую трубку из верескового корня и с явным удовольствием пускал клубы дыма. Добродушный малый, решил Литтлджон. Наверное, закончил дела на сегодня, а может, пришел за каким-нибудь инструментом, хотя в это время дня едва ли, уже довольно поздно. Предвкушает приятные минуты за чаем с женой, в кругу семьи.

Провожая взглядом честного трудягу с севера Англии, Литтлджон понял, отчего у Мэри Райлз такой безмятежный довольный вид. С этим мужчиной она жила как за каменной стеной. Он ограждал ее от всякого зла.

Глава 9. Человек из стали

 
Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Какая боль в душе твоей?
Полны у белок закрома,
Весь хлеб свезен с полей.[16]16
  Китс Джон (1795–1821). Баллада.


[Закрыть]
 

Литтлджон и Хауорт устроились около камина с трубками и бокалами, чтобы обсудить, как продвигается расследование инспектора Скотленд-Ярда. Жены обоих в соседней комнате вязали теплые шарфы и шлемы для солдат, их голоса за стеной то затихали, то звучали громче.

– Пока ясно одно, – произнес Литтлджон. – Чем скорее я побеседую с сэром Калебом Хейторнтуэйтом, тем лучше. Его имя постоянно всплывает в данном деле. Вдобавок вся цепь событий, что привела к ссоре между двумя друзьями и убийству обоих, начинается, похоже, с того дня, когда Хейторнтуэйт ушел с завода Майлза и увел с собой парней на свое новое предприятие.

– Да, Литтлджон, задача вам предстоит трудная. К сэру Калебу не так-то легко подобраться. Он черствее сухаря и угрюмый как сыч. Успех не принес ему счастья, вот что я вам скажу. Одно время в здешних краях о нем ходили всякие мрачные слухи.

– Какие например?

– Ну, прежде всего об обстоятельствах, при которых он ушел с завода Майлза. К тому времени Джонатан Майлз уже давно скончался. Его жена осталась одна с двумя подрастающими сыновьями, и заботы о заводе легли на ее плечи. Миссис Майлз была женщиной умной и решительной. Впрочем, годы ее не изменили – она и сейчас такая, несмотря на почтенный возраст. Вдова совершила настоящий подвиг, взяв дело мужа в свои руки. Она и раньше, при жизни Джонатана, интересовалась заводскими проблемами, но после его смерти целиком отдала себя работе. Конечно, вдова хотела сохранить семейное предприятие, пока мальчики не повзрослеют.

– Но, разумеется, ей пришлось нелегко в мире мужчин-металлистов?

– Она хорошо понимала, на что идет. Эта женщина умела постоять за себя и могла потягаться с лучшими из них. Дочь Мэтью Хардкасла, она принадлежала к местной аристократии, к сливкам общества. Но, как вы верно заметили, ей нужен был мужчина-управляющий. Вот тут и появился Хейторнтуэйт. Он поднялся с самых низов – начинал когда-то подручным в литейном цехе – и дело знал досконально. Однако место простого управляющего его не устраивало, он метил выше. Желал получить долю в предприятии. Вы можете судить о его хватке, когда я скажу, что к тому времени ему не исполнилось еще и сорока. Ходили слухи, будто он сватался к миссис Майлз, хотя та намного его старше. В общем, они повздорили, а причина неизвестна. Поговаривали, что вдова собиралась привлечь Калеба к суду, когда тот ушел, но не сумела. История темная, никто так и не докопался до правды.

– Так после ухода Хейторнтуэйта дела на заводе Майлза покатились под откос?

– Не сразу. Поначалу всем работы хватало: в условиях военного времени у машиностроителей и металлургов не было недостатка в заказах, – но потом сыновья миссис Майлз отправились на фронт и оба погибли. Ее жизнь лишилась смысла. Дела расстроились, завод пришел в упадок. Пока Хейторнтуэйт процветал, миссис Майлз оказалась в долгах, однако сполна расплатилась с кредиторами. Удивительно, но эту женщину ничто не смогло сломить. Она живет в загородном доме с парой слуг и, боюсь, уже не выходит – слишком слаба.

– Думаю, ее мне тоже стоит навестить, если это возможно, Хауорт. Вероятно, сейчас она согласится поговорить о событиях тех лет.

– Даже если и нет, посетить ее надо. Она личность исключительная… и может быть настоящим дьяволом в юбке, если стих на нее найдет.

– А сэр Калеб?

– Он заработал порядочное состояние, и довольно быстро, но с богатством возникли и проблемы. Он женился на дочери Люка Кросса. О любви здесь речь не шла, как вы можете догадаться. Эта пара не жила долгие годы душа в душу, их даже никогда не видели вместе. В наших краях говорят: прадед голью был – в богачи вышел, так правнук деньги спустит да голью станет. Ну а Калебу повезло еще меньше – если дальше так пойдет, правнуки не увидят его богатства. Молодого Джона Хейторнтуэйта, единственного ребенка Калеба, интересуют лишь виски, быстрые автомобили и доступные женщины. Отец вечно вытаскивает его из передряг. Теперь Калеб единственный владелец завода, и ему уже недолго осталось.

– Значит, миссис Майлз может праздновать победу?

– Да. Калеба все терпеть не могут из-за его скверного характера. Он местный мировой судья, но постоянно грызется с другими судьями и даже пытается поучать секретаря суда и адвокатов, как им вести дела. Кстати, ему пришлось проглотить горькую пилюлю, когда он задумал баллотироваться в парламент от нашего округа. Калеб пожертвовал солидную сумму в фонд партии и благодаря этому получил рыцарское звание, а потом какой-то подхалим предложил выдвинуть его кандидатом. Калеб решил, что его ждет легкая победа. Местный житель, крупный работодатель в сфере промышленного производства, от него зависят сотни людей. Но они ему показали! Калеба прокатили, да еще как! Победил его соперник, Том Хаул, кандидат от лейбористов. От этого удара сэр Калеб так и не оправился. Его преследовали неудачи, и история с выборами стала последней каплей. Сталь – его ремесло, у этого человека стальное сердце, стальной кулак, и, думаю, душа у него тоже из стали.

– Ну, если я отправлюсь беседовать с ним, то буду знать, на что иду.

– Тут вы правы. Но нужно помнить еще одно: он человек тщеславный. Льстите ему, соглашайтесь с ним, и он разговорится. Другое дело, что он может вести речь вовсе не о том, что вам надо.

Литтлджон вздохнул:

– Подобная тактика не в моем вкусе. Однако цель, похоже, оправдывает средства. Я постараюсь, насколько позволит мне самоуважение. Сэр Калеб меня всерьез заинтересовал: есть пара вопросов, на которые я хотел бы получить ответы, и прежде всего деньги, что свалились на Сайкса незадолго до убийства. Он где-то раздобыл весьма солидную сумму, достаточную, чтобы обеспечить матери безбедную старость. Возможно, сэр Калеб заплатил ему за молчание? Что это, шантаж или награда за услугу? Вряд ли мне удастся вызвать старика на откровенность, но я все же попробую. Может, получится сломить его лобовой атакой.

– Восхищаюсь вашей дерзостью, Литтлджон!

– Сэр Калеб любил поохотиться. Ему принадлежала земля, на которой обе жертвы встретили свою смерть. Где он находился, когда прозвучали выстрелы? Прошло двадцать лет, но у меня хватит нахальства спросить его, где он был в то время. Он может вытолкать меня взашей, только и всего.

Хауорт от души расхохотался, пошатнул табуретку, на которой покоилась его больная нога, и вздрогнул от боли.

– Чертова нога! Будь она неладна! Я пропущу все веселье. Хотел бы я увидеть, как сэра Калеба просят представить алиби.

– Как вы думаете, в котором часу мне лучше отправиться в Спенклаф-Холл?

– Днем вы ничего не добьетесь. Дома вы его не застанете, а если явитесь на завод, немедленно оглохнете от адского шума, который проникает везде и всюду. Вдобавок в кабинете сэра Калеба вечно толпятся подчиненные, они стекаются к нему потоком. Я побывал там в прошлом месяце, когда молодой Джон въехал в столб на главной улице. Он сел мертвецки пьяным за руль и разнес вдребезги знак разворота, превратил свою машину в груду металлолома, а сам не получил и царапины. Похоже, Бог пьяниц любит. В участке дежурил Росс, и он отправил парня на всю ночь в камеру – остудить пыл. Потом вокруг того случая поднялся шум до небес… Но довольно о нем. Вечер – лучшее время. Вы найдете старика дома в любой день.

– Еще нет и девяти часов. А если я отправлюсь туда прямо сейчас?

– Лучше вначале позвоните и узнайте, согласится ли он вас принять. Можете взять мою машину.

– Хорошо. Думаю, это не займет много времени. Я вернусь к вам, если останусь цел, когда мы закончим…

Спенклаф-Холл строился без большого размаха. Квадратный особняк с короткой подъездной аллеей и широкой, посыпанной гравием площадкой перед входом, а вокруг парк, раскинувшийся на несколько акров. Нынешний хозяин купил дом вместе с землей и обстановкой у какого-то разорившегося миллионера. Главные ворота были открыты, и Литтлджон выехал на аллею, не остановившись у будки сторожа. Уже совсем стемнело, и он заметил маленькую деревянную постройку, лишь когда миновал ее.

Дверь открыла пожилая служанка – толстуха в белом чепце и длинном белом переднике с трудом ковыляла. Она напомнила Литтлджону горничную из какой-нибудь захолустной гостиницы. Служанка проводила его в маленькую, мрачного вида комнату и включила электрообогреватель, который немедленно принялся отважно, но безуспешно бороться с холодным сырым воздухом. Женщина взяла визитную карточку инспектора и удалилась, оставив его разглядывать помещение. Нагромождение мебели наводило на мысль, что обитатели дома согласно своему вкусу или из сентиментальности не смогли расстаться со скромным скарбом, накопленным в прежние, менее благополучные времена, и втиснули его в комнату, доставшуюся им при покупке вместе со всем остальным.

Служанка почти сразу вернулась и пригласила Литтлджона последовать за ней. Они прошли вдоль холодного, сплошь устланного коврами коридора в кабинет сэра Калеба, когда из радиоприемника в районе кухни донесся звон Биг-Бена – часы на башне Вестминстерского дворца пробили девять.

Сэр Калеб Хейторнтуэйт, тучный приземистый мужчина лет шестидесяти, выглядел намного старше своих лет. Тревоги и волнения испортили и его характер, и пищеварение. Крупную голову с огромной блестящей лысиной обрамлял на затылке венчик тонких седых волос. На круглом мучнисто-бледном лице выделялся длинный и острый нос характерного розового цвета, какой бывает при несварении желудка. Довершали портрет плотно сжатые тонкие губы, редкие седые брови, а также твердый подбородок, как и щеки, гладко выбритый. «Кого же мне напоминает это лицо? – задумался Литтлджон и тотчас сообразил: – Грока!»[17]17
  Грок (Шарль Адриен Веттах), (1880–1959) – знаменитый швейцарский клоун, композитор и музыкант.


[Закрыть] Белая как мел кожа, красный нос, нездоровые пятна румянца на скулах, обширная лысина и жидкие волосенки на затылке вызывали в памяти образ клоуна в гриме. Но картинка мелькнула и исчезла. Бледно-голубые глаза встретили взгляд детектива. Глаза были жесткими, стальными. Крепкий квадратный подбородок выдавал упрямство и напористость. Сэр Калеб водрузил на нос очки в черной оправе с широкими дужками. Они отчасти скрывали темные круги у него под глазами, но подчеркивали мертвенную бледность лица. Хейторнтуэйт поднялся и протянул руку гостю, но в этом приветствии не чувствовалось дружелюбия.

– Ну, инспектор, чем я могу быть вам полезен?

Говорил он чисто, без примеси диалекта, хотя и с заметным североанглийским акцентом.

– Добрый вечер, сэр Калеб. Меня привело сюда дело Сайкса – его открыли вновь, после того как на пустоши обнаружили останки…

– Уж конечно, к этому расследованию не стали бы привлекать Скотленд-Ярд. Садитесь.

– Верно. Я встречал Рождество вместе с суперинтендантом Хауортом, а он, как вы знаете, повредил ногу, поэтому вынужден оставаться дома.

– Да. Я об этом слышал.

– Я вызвался помочь ему. Неофициально. Взял на себя всю беготню.

– А что насчет Росса? Разве он не может возглавить расследование?

– У него и без того хлопот хватает. Наше соглашение будет успешным, если только мне удастся склонить к сотрудничеству всех, кто связан с данным делом.

– Полагаю, вы говорите обо мне, инспектор. Но какое отношение имею я к той истории и почему вы явились сюда в столь поздний час? Мне нечего вам сказать.

– Вы близко знали обоих покойных, Трикетта и Сайкса, сэр. Может, вам приходит на память какой-нибудь случай из их жизни или черта характера, любая мелочь, способная дать нам подсказку? Я понимаю, прошло много лет, но нам приходится работать с тем, что у нас осталось, а вы, сэр Калеб, осмелюсь заметить, часть этого, ведь вы были их последним нанимателем.

– Ну и чего вы от меня хотите? Я занят, как видите, так что нет нужды ходить вокруг да около. Давайте сразу перейдем к сути.

В тоне Хейторнтуэйта не ощущалось дружелюбия. Он не предложил Литтлджону закурить или выпить, но достал из ящика стола большую трубку и зажег ее, чиркнув спичкой. Затем толкнул к гостю по столу сигаретницу. Это вышло так резко и грубо, что инспектор отказался. Когда свидетель не скрывает враждебности, то и обращаться с ним следует соответственно!

– Что вы можете сказать об отношениях между Сайксом, Трикеттом и другими рабочими в период, когда те двое работали на вас, и раньше, до того как они ушли с завода Майлза вместе с вами, сэр Калеб? – спросил Литтлджон.

– Вы, верно, думаете, что у меня хорошая память, инспектор. Что ж, вы правы. На память я не жалуюсь, но мне не слишком много известно о том, что делается в цехах. Конечно, Трикетт был обычным механиком. Что до Сайкса, тот служил у меня помощником управляющего и подчинялся непосредственно мне.

– А кто был управляющим, сэр Калеб?

– Я сам и вдобавок младшим партнером. Так что можете мне поверить: управляющий не убивал Сайкса из зависти, если вы к этому клоните.

– На заводе Сайкса любили?

– Он был моим человеком. Понимаете, о чем я? Я увел его за собой с завода Майлза, потому что он мне нравился. Сайкс был парнем с мозгами. Люди, как правило, не жалуют начальников, кто бы ни занимал это место, тем более на заводе. Но это не значит, что они бы охотно застрелили его.

Сэр Калеб говорил оскорбительно высокомерным, властным тоном. Всем своим видом он показывал, что видит Литтлджона насквозь и отлично знает, о чем тот думает.

– Сайкс не был профсоюзным активистом? – невозмутимо продолжил Литтлджон.

– Нет. Будь это так, я бы не сделал его своим помощником. Я не люблю тех, кто служит и нашим, и вашим.

– Вам не приходилось слышать, сэр Калеб, что у Сайкса или Трикетта имелись враги? Влиятельные враги?

– Нет. Сайкс не пользовался особой любовью, после того как получил повышение, я уже говорил, если вы вообще меня слушали. Но я не представляю, чтобы кто-нибудь рискнул собственной шеей и убил его или Трикетта.

– Они ушли с завода Майлза вместе с вами. Уволились сами или их уволили?

– Оба ушли с прежней работы по собственной воле. Сайкс перешел ко мне первым и привел приятеля. – Сэр Калеб нетерпеливо поднялся. – Это нас никуда не приведет. Зачем беспокоить меня в такой час вопросами, на которые может ответить любой другой – его мать, например?

– Я хотел выслушать независимое мнение – суждение, которому можно доверять.

– Бросьте, инспектор, мне не нужна ваша лесть!

Однако сэр Калеб заметно смягчился, сменив гнев на милость. Литтлджон решил задать еще вопрос:

– Как я понял из полицейских отчетов, тех двоих убили на ваших охотничьих угодьях, вскоре после того как вы с гостями покинули пустошь. В это время вы находились где-то поблизости, сэр?

– Я ждал этого вопроса, инспектор. Итак, вы хотите, чтобы я представил вам алиби? – Взбешенный обладатель рыцарского звания навис над столом, бледное лицо исказилось от злобы. – Идите вы к дьяволу!

– Это мне не слишком поможет…

– А я и не собираюсь вам помогать. С того дня прошло более двадцати лет. Многие из тех, кто там был, уже в могиле. Остальные – глубокие старики, их незачем беспокоить. Почему нельзя просто забыть о том, что давно миновало? Лучше не тратьте время попусту. Вам не раскрыть этого дела, вы не добьетесь больше, чем Пикерсгилл. А что до моего алиби, я расскажу, как все было. Я ушел с пустоши вместе с егерем, тот умер много лет назад. Мы с ним расстались, и меня подбросил на машине один молодой парень. Он служил во Франции, приезжал в отпуск. Так вот: этот малый, что доставил меня домой, потом погиб на передовой. Я добрался до дома и сел за стол обедать вместе с женой. Нам прислуживал дворецкий. Того дворецкого нет в живых, а свидетельство моей жены не может быть принято… В общем, проверять чье-то алиби – пустое дело. Все это ваше расследование просто чушь собачья.

Хейторнтуэйт снова уселся с видом победителя, на его бескровном лице проступил румянец, а глаза с набрякшими веками сверкали злорадством.

– Ведь мне решать, верно? – заметил Литтлджон.

– Вам! Да кто вы такой? Чужак. Вы ничего не знаете ни о местной жизни, ни о том, что происходило в наших краях. Спросите Пикерсгилла и того старого хрыча, его тестя. Они вас вразумят насчет этого дела.

– Что ж, у меня всего один вопрос, сэр Калеб. Последний.

– Ну, тогда послушаем и покончим с этим.

– Сайкс умер, оставив матери приличные средства. Более тысячи фунтов. Где такой молодой человек мог добыть подобную сумму? Разумеется, не за счет жалованья.

– Почему вы спрашиваете об этом меня? Можете не сомневаться: из денег, что я ему платил, он не сумел бы скопить столько, хотя в последнее время зарабатывал неплохо… десять фунтов в неделю.

– Вы не выделяли ему средств сверх того… я говорю о единовременной выплате, вознаграждении, денежном возмещении?

– Или о шантаже! Почему бы не сказать прямо? Кто вам внушил этот вздор? В этом нет ни слова правды, что бы вы там ни думали.

Сэр Калеб возмутился и сбился на протяжный местный говор – так он обычно бранил своих рабочих на заводе.

– Я ни на что не намекаю, сэр Калеб. Вы неверно истолковали мои слова. Деньги откуда-то взялись, и естественно предположить, что это была крупная выплата, заказ или нечто подобное.

– Что ж, ничем не могу помочь! На этом я с вами прощаюсь.

Он поднялся. Литтлджон встал и, уже собираясь уходить, проговорил как бы про себя:

– Полагаю, нам помогут старые банковские счета Сайкса, если они существуют…

Хитрая уловка удалась. Сэр Калеб заметно смутился и, нерешительно закусив губу, произнес:

– Прошло немало лет – вероятно, я забыл. Мне нужно просмотреть свои записи. Присаживайтесь, я скоро.

Хейторнтуэйт вышел из комнаты. Литтлджон не сомневался, что тот тянет время, хочет собраться с мыслями. Выстрел, сделанный наугад, попал точно в яблочко. Инспектор усмехнулся: он знал то, о чем, судя по всему, не догадывался сэр Калеб, – добраться до банковских записей без предписания суда так же трудно, как до резервов наличности. В ожидании он обвел глазами комнату.

Тяжелая мебель красного дерева. Кресла, обтянутые волосяной тканью. На стенах громоздкие картины в золоченых рамах. Натюрморты, олени и быки на шотландских холмах, коровы в высокой траве, озера. Большей частью мазня, приобретенная, похоже, вместе с домом. Полки с почти новыми книгами в темных кожаных переплетах. На крышке массивного бюро лежал потертый чехол для ружья, отполированный до блеска. Литтлджон задержал на нем взгляд и прислушался. Ни звука. Он бесшумно прокрался по мягкому ковру к бюро, снял чехол и положил на пол. Потом опустился на колени, щелкнул замками и откинул крышку.