Текст книги "Сорванец"

Джордж Менвилл Фенн
Сорванец

Предисловие от издательства

Английский писатель, журналист, редактор и педагог Джордж Мэнвилл Фенн (George Manville Fenn) родился в 1831 году в Лондоне. Будучи третьим ребенком в небогатой семье, он не мог рассчитывать на получение хорошего образования. Поэтому юноша много времени посвятил самостоятельным занятиям. Он занимался литературой, историей, выучил французский, немецкий и итальянский языки.

Получив квалификацию учителя, Фенн некоторое время работал в одной из школ графства Линкольншир. Позже он занялся издательской деятельностью, правда, не слишком успешно – был издателем нескольких небольших газет и журналов, сам писал статьи и репортажи.

Первый его рассказ для детей появился в 1867 году. За ним последовали еще несколько произведений, которые принесли писателю известность. Остаток жизни Фенн посвятил литературному труду, написав в общей сложности около 200 произведений. Среди них есть биографии выдающихся людей, пьесы для театров, литературоведческие статьи. Но бо́льшую часть составляют повести и романы для подростков, которые пользовались популярностью не только в Англии, но и далеко за ее пределами.

Произведения писателя отличаются тонко прорисованными сюжетами, а также удивительной динамикой повествования. Автор постоянно держит читателя в напряжении, подогревая интерес к книге до самой последней страницы. Сам Фенн писал: «Я полагаюсь на человеческое желание разгадать тайну, поэтому создаю таинственные и сложные ситуации, часто наслаивая их друг на друга. И читатель постоянно задается вопросом: “Как же герой сумеет из этого выпутаться?”».

Повесть «Сорванец» (Quicksilver), вышедшая в свет в 1888 году, – пожалуй, наиболее захватывающее произведение писателя. Видимо, именно она в 1913 году, то есть четверть века спустя, вдохновила Бернарда Шоу на создание пьесы «Пигмалион».

Доктор Грейсон хочет доказать своему приятелю сэру Джеймсу Денби, что джентльмена можно вырастить из любого мальчишки, независимо от его происхождения. И с этой целью он усыновляет безродного подростка из приюта. Естественно, размеренной жизни обитателей дома приходит конец. Но чем больше шалостей они терпят от сорванца, тем сильнее привязываются к мальчику…

На русский язык повесть была переведена в 1896 году и вышла в свет под названием «Живчик, или Мальчик на колесе без тормоза». Настоящее издание представляет собой литературную обработку указанного текста.

Глава I
Странная парочка

Мальчик был совсем еще крошкой.

Его лицо и золотистые локоны были покрыты красноватой пылью девонширских дорог, а вокруг темно-серых глаз виднелись следы грязных пальцев, которыми он недавно утирал слезы. Но ручки с пухленькими пальчиками и красивыми ямочками на каждом суставе были чистыми и белыми – ведь ими малыш с удовольствием шлепал по воде крошечного ручья, сидя около дороги на мшистой кочке. Истасканная синяя куртка, составлявшая, видимо, единственное платье мальчика, была усеяна жемчужными каплями, сверкавшими на солнце подобно драгоценным камням.

Куртка была малышу совсем не впору и мешала его движениям. Портной сказал бы, что она сшита на взрослого мужчину, а нашему малютке было всего около двух с половиной, максимум – три года. Рукава странного одеяния были обрезаны и доходили мальчику до локтей, обшивка подола оторвана и служила поясом, туго стягивавшим ребенка в талии, чтобы куртка не сваливалась с него. Шейка и маленькие ножки были и вовсе обнажены.

Солнце сверкало на разбрызгиваемых каплях, покрывавших растущие около ручейка папоротники и плакучую березку. Когда капли воды попадали ему в лицо, малыш заливался серебристым веселым смехом, закидывал назад головку и демонстрировал белые зубки. Вода, папоротники, мох и цветы очень забавляли грязного, как поросенок, малютку, и он казался в высшей степени счастливым.

Наконец ему надоело плескаться в воде. Малыш спрятал одну ножку под платье, сжал пухлые розовые губки и принялся с комически серьезным видом счищать ручками грязь, застрявшую между пальцами ног. Ветер по-прежнему покачивал березку и цветы, а из соседних кустов вереска и камыша время от времени раздавались глухие звуки, походившие на рычание дикого зверя.

Вдалеке послышались цокот подков и шум колес, и вскоре на пыльной дороге показалась двухколесная тележка, которую не спеша тащила ленивая серая лошадь. В ней сидели толстый мужчина и не менее толстая женщина.

Женщина схватилась за вожжи, остановила лошадь, и оба краснолицых фермера с открытыми ртами уставились на ребенка.

– Айзик, смотри-ка! – прошептала женщина, указывая на малютку, продолжавшего невозмутимо счищать грязь со своих ног.

– Ну, мать, признаюсь: настоящая картинка! – сказал толстый фермер, улыбнувшись.

– Такой красивый малютка! – воскликнула женщина с материнской нежностью. – Еще бы вымыть его хорошенько!

– Вымыть?.. Ему и так хорошо! – заметил фермер. – Но чей он?.. Ты куда? Что ты хочешь делать?

– Посмотрю поближе, – сказала его жена, вылезая из тележки. – Должно быть, он заблудился…

– Ну, мы не затем едем на рынок, чтобы разыскивать заблудившихся ребят, – проворчал фермер.

Не успела женщина подойти к ребенку, как вдруг из-за кустов папоротника появился свирепого вида оборванец. Его грязное лицо, покрытое прыщами и нарывами, и неестественно блестящие глаза свидетельствовали о многолетнем пьянстве.

– Эй! – зарычал бродяга. – Оставьте ребенка в покое!

– Не смей пугать мою жену! – прикрикнул на него фермер.

– Оставьте ребенка в покое, говорят вам! – повторил бродяга.

– Откуда у вас этот мальчик? – заговорила женщина, оправившись от испуга. – Я уверена, что он не ваш!

– Не мой?! – зарычал бродяга. – А вот поглядите-ка! Эй, цыпка, иди ко мне!

И малютка тотчас подполз к нему, обхватил ручками шею и, склонив головку на его плечо, стал смотреть на фермера и его жену.

– Не мое дитя! – проворчал бродяга. – Что вы теперь скажете?.. Ну что глаза-то таращите! – прибавил он вызывающе.

– Поедем, хозяйка, – сказал фермер, и женщина нехотя влезла в тележку.

– Неладное дело: откуда у него такой ребенок? – прошептала она, не сводя глаз с малютки.

– Ну, это не наше дело, – оборвал ее муж и дернул вожжи. – Но-о-о, пошла!

Лошадь двинулась вперед все тем же неторопливым шагом, тележка покатилась. Фермерша, провожаемая злыми взглядами бродяги, все продолжала оборачиваться на сидевшего в вереске малютку, пока он не скрылся за поворотом дороги.

– Надо идти, надо идти! – забормотал бродяга, тщетно стараясь подняться на ноги.

Ухватившись за ветку березы, он наконец поднялся и, шатаясь, вышел на дорогу. Потом, вспомнив, что оставил ребенка, вернулся и сел на камень.

– Сюда, цыпка! – прорычал он.

Казалось, его вид и суровый голос должны были бы испугать ребенка, но малютка даже не встревожился и тотчас протянул свои ручки к громадным грубым кулакам. Одним взмахом перекинув его себе через плечо, бродяга проворчал: «Держись!» и поплелся по дороге.

Солнце согревало белокурую головку. В вереске раздавалось веселое щебетание птиц, а нетвердые шаги бродяги тихо укачивали малютку, и вскоре он заснул, продолжая и во сне крепко обвивать ручонками шею бродяги, по-видимому совсем забывшего о его существовании.

Солнце уже садилось, а бродяга все еще шел, шатаясь, по пыльной дороге и, как бы ссорясь с кем-то, сердито бормотал себе что-то под нос. Уже совсем завечерело, когда он наконец увидел перед собой дома красивого города.

Появление оборванца не прошло незамеченным. Одни горожане смотрели на него с отвращением, другие – с удивлением, а более глупые люди просто посмеивались и показывали на него пальцем. Но бродяга не замечал этого.

Дойдя до городского рынка, он вдруг остановился перед группой праздных зевак.

– Работный дом11
  Рабо́тный дом – приют для бедняков в Англии.


[Закрыть]? – прорычал он.

– Что-о?

– Где работный дом? – грубо повторил он.

– А! Идите прямо. Когда пройдете мост, увидите большую каменную стену.

Бродяга поплелся дальше. Он перешел быструю речку, протекавшую через город, остановился перед дверью в серой стене и постучал.

Через несколько минут дверь отворилась. Дюжий привратник сначала хотел отказать просителю, но, окинув его и малютку пытливым взглядом, молча пропустил их внутрь. Странная парочка скрылась за дверью.

Глава II
Наследство бродяги

Около постели бродяги, издававшего глухие рычания, стояли смотритель работного дома, две пожилые женщины и доктор.

– Нет, мистер Гиппетс, – говорил доктор, покачивая головой, – машина совсем расклеилась, ее уж не починишь!..

На кровати, в ногах больного, сидел малыш. Одна из женщин взяла его и хотела было унести из комнаты, но он громко закричал. Больной мгновенно приподнялся и, дико озираясь, протянул руки к ребенку.

– Унесите скорей малыша, – шепнул женщине смотритель.

Но доктор, наблюдавший за выражением лица больного, зна́ком остановил женщину и шепнул несколько слов смотрителю, слушавшему его с видимым неудовольствием.

Мальчика снова посадили на постель, чтобы бродяга мог его достать. Больной силился сказать что-то, но не мог. Коснувшись рукой ребенка, он, видимо, успокоился и снова опустил голову на подушку. Расплакавшийся ребенок тоже скоро стих.

– Это против всех правил, доктор! – заметил смотритель.

– Ваша правда, дорогой мистер Гиппетс, – согласился доктор, – но я прописываю это в виде успокаивающего лекарства. Оно принесет больному больше пользы, чем что-то другое. Впрочем, ему осталось недолго…

Смотритель кивнул головой.

– Миссис Кердли, – продолжал доктор, обращаясь к одной из женщин, – посидите с ним и присмотрите за ребенком.

– А если больному будет хуже, послать за вами, сэр?

– Да.

Все вышли, кроме миссис Кердли. Она дала малютке хлеба с маслом, и он с жадностью набросился на него, улыбнувшись ей счастливой улыбкой. В комнате воцарилась полная тишина, которую нарушал лишь тихий бред больного. Но это нисколько не тревожило ребенка. Малыш выпил чашку сладкого чая и вскоре заснул.

Время от времени сиделка подходила к больному, бросала на него быстрый взгляд и затем ласково гладила своими грубыми пальцами круглые щечки малютки. Когда же ребенок во сне улыбнулся, старая няня поднесла к глазам передник, вытерла им навернувшиеся слезы и нежно поцеловала мальчика.

Часы на городской башне пробили полночь, и старую няню сморил сон. Ей снилось, что она опять молода и кормит хлебом с маслом своего сына, убитого в Индии. Когда она проснулась, было уже шесть часов.

– Господи! Кажется, я задремала! – испугалась сиделка и склонилась над малышом. – До чего же красивый ребенок!.. Как сладко он спит!.. – нежно прошептала она, и на ее лице засияла теплая улыбка.

Но, взглянув на больного, она поспешно схватила малютку и переложила на соседнюю кровать.

Через час ребенок проснулся и с плачем стал проситься к бродяге. Но того уже не стало – он отправился в последний и дальний путь, куда не мог взять с собой мальчика.

Миссис Кердли удалось быстро успокоить ребенка. Ему понравился не только хлеб с маслом, но и ее круглое лицо, выражавшее нечто такое, что привлекает к себе и молодых, и старых. Затем она насыпала ему в чашку сахарного песку, в который он с наслаждением стал обмакивать свой мокрый палец, и это сделало их вскоре такими друзьями, что малыш не стал протестовать даже против купания.

– Да, он скончался очень спокойно, – ответила миссис Кердли доктору, явившемуся к больному.

– А что ребенок?

– О, с ним все в порядке. Я хорошенько вымыла мальчика. Он очень нуждался в этом!

– Бедняга! – пробормотал доктор, уходя. – Ребенок бродяги – все равно, что ненужная вещь, лежащая на дороге… Ну что, мистер Гиппетс, ведь я был прав. Как видите, бедняга недолго протянул…

Глава III
Теория доктора Грейсона

– Хочу еще!

– Тебе уже достаточно, милый Эдди, – покачала головой леди Денби.

– Нет, мама, мало!.. Папа, можно мне еще кусок ананаса?

– Да, да, да… А потом ты заболеешь от переедания!.. Элизабет, дорогая моя, не оставляй ты, Христа ради, его за столом во время десерта! Право, при нем невозможно ни говорить, ни слушать!

– Хорош мальчишка! – пробормотал доктор Грейсон, глядя на толстощекого сына сэра Джеймса Денби, в котором мать души не чаяла.

Доктор взглянул на свою дочь Элен, спокойно сидевшую по другую сторону стола, и подмигнул ей так уморительно, что та отвернулась, чтобы не рассмеяться, и заговорила с леди Денби о делах церковного прихода и о нуждах работного дома.

Этим вечером доктор Грейсон с большой неохотой обедал со своей дочерью у местного судьи – баронета Денби. Он предпочел бы остаться дома, но Элен, с самого детства заведовавшая делами доктора, сочла невежливым отклонить приглашение соседа.

– Прекрасно, мистер Грейсон, – говорил сэр Джеймс, – вы остаетесь при своем мнении, а я – при своем.

– Да, – кивнул доктор. – Через пару лет я издам книгу, в которой изложу результаты своих исследований по этому вопросу. Повторяю, сэр: все мальчики от рождения совершенно одинаковые, они скроены по одной мерке.

– О, в этом мы с вами согласны, доктор! – заметила леди Денби. – Надеюсь, Эдгар, теперь ты наконец сыт?

– Папа, можно мне полрюмки мадеры?

– Ведь тебе уже дали!

– Очень мало: эта рюмка из толстого стекла!

– Ради Бога, Элизабет, дай ему еще вина, чтобы он наконец замолчал! – крикнул сэр Джеймс. – Мы обсуждаем с доктором важный философский вопрос.

– Совсем капельку. И больше не проси, друг мой…

Чадолюбивая мамаша принялась наливать вино, но маленький шалун толкнул графин, и рюмка сразу наполнилась до краев.

– Стыдно, Эдди! – заметила леди Денби. – Что подумает о тебе мисс Грейсон?

– А мне все равно!

Мальчик отхлебнул вина и схватил с блюда большой кусок ананаса.

Доктор опять взглянул на дочь, но Элен отвела глаза.

– Так вот, – повторил доктор, – я утверждаю, что мальчики все на один лад, чьи бы они ни были. Они – как мягкая глина, из которой можно лепить что угодно.

– Ну, из простолюдина нельзя вырастить джентльмена, – возразил сэр Джеймс. – Если мальчик не дворянской крови, вам не удастся переделать его.

– А я утверждаю, сэр, что все зависит от воспитания, – настаивал доктор. – И что можно сделать из сына прачки джентльмена, и наоборот.

– И вы собираетесь рассказать об этом в вашей книге, доктор?

– Да, сэр, я изложу в ней все это подробно. И докажу, что я прав.

Сэр Джеймс засмеялся:

– Я убежден, что вы ошибаетесь. Стоит, например, только взглянуть на моего мальчика, чтобы убедиться, что в нем течет дворянская кровь. А в сыне моего конюха вы тотчас же заметите отсутствие «голубой крови»…

Беседу прервал какой-то странный звук.

– Кхак, кхак, кхак.. – донеслось с той стороны стола, где сидел сын баронета.

– О Боже! – воскликнула леди Денби.

– Что с ним? – воскликнул испуганный сэр Джеймс.

Доктор и Элен вскочили со своих мест и поспешили к Эдгару, который, глухо хрипя, колотил руками себя по груди, силясь вздохнуть. Он был бледен как полотно, а его глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Боже, что с ним? – повторил сэр Джеймс.

Зазвенел разбитый стакан, десертная тарелка полетела со стола, а Эдгар, удерживаемый отцом и матерью за руки, все продолжал хрипеть:

– Кха, кха, кха…

Оказалось, что он подавился, и дело могло бы кончиться плохо, не вмешайся доктор Грейсон. Он с силой ударил ладонью по спине мальчика, и это произвело удивительное действие: странные звуки прекратились, Эдгар наконец смог дышать и принялся вытирать слезы.

– Что с тобой случилось, дорогой? – леди Денби была вне себя от беспокойства.

– Он подавился большим куском ананаса, – объяснил доктор. – Как вы полагаете, мистер Эдгар, зачем Господь дал вам зубы? Прежде чем глотать, следует хорошенько разжевывать пищу!

Надо сказать, что доктор Грейсон был хорошо известен в округе. Несколько лет он занимался медицинской практикой, но после смерти жены зажил тихой жизнью ученого в своем родовом поместье.

– Выпей воды, Эдгар, – сказал сэр Джеймс строго.

Мальчик исподлобья взглянул на него и осушил стакан с вином.

– Ступай вон отсюда! – приказал ему отец.

– О, не будь так строг к нашему сыну! – взмолилась нежная мать. – Ведь бедный мальчик и так пострадал.

– Я говорю, чтобы он убирался вон! – вышел из себя баронет.

Эдгар громко заревел, с хозяйкой дома сделалась истерика. Прибежавшие слуги под руководством доктора принялись наводить порядок в столовой. Дворецкий повел младшего Денби в его комнату, горничная прикладывала холодный компресс ко лбу леди Элизабет. Элен вызвалась проводить бедняжку до спальни и, встретив взгляд отца, едва удержалась от смеха.

– К сожалению, жена портит нашего сына, Грейсон, – заметил сэр Джеймс, сидя с гостем за портвейном. – Но он на редкость умный мальчик! Я еще сделаю из него государственного деятеля!

– Гм! – пробормотал доктор.

– А вот из мальчика, взятого из трущобы, государственного деятеля вы никогда не сделаете!

– Сделаю, сэр, сделаю! – усмехнулся доктор.

– Не будем спорить, – сказал добродушно сэр Джеймс.

– Как вам будет угодно…

Но тем не менее спор продолжался и за портвейном, и за кофе, и после него. Наконец они пошли к дамам в гостиную. Там Эдгар ел пирожные, смахивая крошки на ковер, и листал грязными, липкими пальцами дорогую иллюстрированную книгу, на страницах которой оставались коричневые разводы.

– Вы кончили ваш спор, доктор Грейсон? – спросила, улыбаясь, хозяйка.

– Нет, миледи. Я хотел бы доказать мою теорию вашему мужу, а это требует немало времени.

В это время снова поднялся рев.

– В чем дело, Эдди? – встревожилась хозяйка.

– Ты позволила мне сидеть, сколько я хочу, а папа велит мне идти спать! – хныкал мальчик. – Сейчас всего только десять часов…

– Как ты могла дать такое нелепое обещание, Элизабет? – поморщился с досадой сэр Джеймс. – Ну, ладно, только замолчи. Можешь остаться еще на полчаса.

– Мама сказала, что я могу оставаться, сколько хочу! – завыл снова Эдгар.

– Да хоть всю ночь, только умолкни! – крикнул нетерпеливо сэр Джеймс.

И Эдгар остался в гостиной до ухода гостей.

– Ну, хорошо ли ты провела вечер, моя дорогая? – спросил доктор Грейсон свою дочь, когда они вернулись домой.

– Знаешь, папа…

– Можешь не продолжать, Элен! Баронет осмеливается отрицать мою теорию, а сам до того балует сына… Что же он хочет сделать из него?

– Сэр Джеймс говорил, что вырастит из него государственного деятеля, – засмеялась Элен.

– Пока из него получается только на редкость несносный мальчишка… Спокойной ночи, моя дорогая!

– Спокойной ночи, папа.

– О, я ему еще докажу, что моя теория верна!

Глава IV
Выбор мальчика

Следующим утром доктор Грейсон, опираясь на палку с золоченым набалдашником, отправился в работный дом. Он позвонил. Привратник услужливо отворил ему дверь и тотчас послал за смотрителем. Доктор был попечителем работного дома и одним из самых богатых горожан, потому грозный смотритель встретил его с почтением.

– Доброе утро, мистер Гиппетс! – сказал доктор.

– Мое почтение, сэр! Изволили прибыть, чтобы осмотреть заведение?

– Нет, дорогой Гиппетс, нет! Есть ли у вас мальчики? – спросил доктор тоном покупателя, осведомляющегося о товаре.

– Мальчики, сэр?.. Весь дом кишит ими.

– Прекрасно! Покажите мне.

– Показать вам, сэр?

– Да, я желаю выбрать мальчика.

– Извольте, сэр… Пожалуйте сюда, сэр… Какого возраста, сэр?

– Одиннадцати-двенадцати лет… – сказал доктор, решив выбрать мальчика одних лет с молодым Денби.

– Понимаю, сэр, – сказал смотритель, – сильного, крепкого, годного для домашних услуг…

– Вздор! – прервал доктор нетерпеливо. – Я собираюсь усыновить мальчика.

– О!.. – смотритель выпучил от недоумения глаза и спросил себя, в своем ли уме богатый философ Грейсон.

Тем не менее он повел доктора по выбеленным коридорам, затем через усыпанный крупным песком двор к длинному и низкому зданию, откуда раздавался глухой шум и гул множества голосов. За закрытой дверью время от времени раздавался резкий удар палкой по пюпитру и затем пронзительный крик: «Ти-и-ише!»

Смотритель пропустил доктора вперед. В огромной душной комнате находилось около трехсот мальчиков. Стены, потолок и прочие предметы здесь были выкрашены в белый цвет, каменный пол тоже выглядел выбеленным, да и лица мальчиков, казалось, были покрыты слоем белил.

Шум мгновенно стих, сотни глаз устремились на вошедших. Лицо доктора омрачилось при виде множества бледных, безжизненных лиц. Хотя мальчиков кормили недурно, содержали в чистоте и тепле, но на невеселых лицах лежала какая-то непонятная печать, старившая их раньше времени.

– Тише! – крикнул снова учитель, хотя в комнате и без того воцарилась такая тишина, что можно было бы услышать, как упадет булавка.

Мальчики пожирали доктора глазами. Он был чужим, и его приход был настоящим событием в их однообразной жизни. Если бы они знали, с какой целью явился к ним доктор, то наверняка закричали бы в один голос: «Возьмите меня!»

Школа при работном доме считалась образцовой, и ее покровители немало гордились ею. В ней не было ни жестокости, ни грубости, но зато царили бесконечная муштра и дисциплина, которые, конечно, не могли заменить того, в чем более всего нуждались детские сердца. Отсутствие родного крова и материнской ласки делало мальчиков бледнолицыми маленькими стариками.

– Позвольте сказать вам, сэр, – заговорил смотритель, – что это дело должно быть рассмотрено обычным порядком школьным советом. Но вы можете сделать выбор сейчас же. Здесь, кажется, достаточно светло…

Мистер Гиппетс произнес эти слова таким тоном, как будто собирался показать товар лицом.

– Вот, например… Эй, Коггли, подойди-ка поближе!

Вперед вышел очень худой и высокий тринадцатилетний мальчик с грустным взглядом, с морщинами на лбу и с приплюснутым носом и поклонился доктору.

– Очень хороший мальчик, сэр: в прошлом году у него были лучшие баллы…

– Не годится, – сказал доктор.

«Должно быть, слишком тощ», – подумал Гиппетс.

– Бунс! – крикнул он.

Из ряда учеников вышел или, вернее, выкатился дюжий мальчуган, с короткими ногами, толстый и круглый, с глазами, похожими на красные ягоды, и с лепешкообразным лицом.

– Тоже отличный мальчик, ни в чем дурном не замечен. Ему теперь двенадцать лет, и он…

– Не годится, – прервал нетерпеливо доктор.

– Ступай, Бунс! – сказал смотритель.

– Пиллет, вперед!.. Вот, сэр, этот вам, наверное, понравится! Пишет, как каллиграф… Тринадцать лет, и очень способный!

Пиллет торопливо вышел, бросив торжествующий взгляд на Коггли и Бунса. Это был мальчик с тупым выражением лица, выпуклым закругленным лбом, обладавший, по-видимому, крепкой головой, но слабыми мозгами.

– Скажи что-нибудь доктору Грейсону!

– Нет, нет, не надо, Гиппетс, это не экзамен! – воскликнул нетерпеливо доктор. – Мне нужен живой, умный мальчик, я хочу усыновить его и сделать из него хорошего человека.

– Понимаю, сэр, – сказал Гиппетс с достоинством. – Ступай назад, Пиллет… У меня как раз есть такой мальчик! Глуг!

Пиллет ретировался и украдкой погрозил кулаком торжествующему Глугу, который, тяжело дыша, точно после быстрого бега, низко кланяясь, утирал нос кулаком.

– Нет, нет! Нет! – закричал доктор при виде низкого лба и лукавого выражения лица мальчика.

– Но это мальчик отличного поведения, – возразил Гиппетс. – Мистер Сибери очень лестного мнения о его качествах.

– О да, сэр! – вмешался учитель со строгой улыбкой, досадовавший на то, что у него не спрашивают совета.

– Пусть так, – сказал доктор, – но он не в моем вкусе.

– Могу я дать вам совет, сэр? – спросил почтительно мистер Сибери.

– Конечно, конечно, – кивнул доктор.

Мистер Гиппетс нахмурился, и мистер Сибери уже пожалел, что предложил свои услуги. Но вскоре недовольство на лице смотрителя сменилось торжествующим выражением, когда семь мальчиков, вызванных учителем, были забракованы.

– Странно! – заметил доктор. – Из трехсот мальчиков вы не можете показать такого, который бы мне понравился!

– Они все отличные мальчики, сэр, – сказал смотритель.

– Гм!

– С прекрасными характерами…

– Гм!

– И все они воспитаны нами, сэр. Мистер Сибери не жалел труда на уроках, а я наблюдал за нравственностью наших воспитанников.

– Верю… Разумеется… А вон там что за мальчик? Тот кудрявый живчик? – и доктор указал палкой на пару больших синих глаз, с любопытством разглядывавших его из-за спин товарищей.

– О, этот не годится, сэр! – воскликнули в один голос учитель и смотритель.

– Откуда вы знаете? – сухо спросил доктор.

– Очень плохой мальчик, сэр, – заметил учитель.

– Настоящий бесенок, сэр, – поддержал его смотритель, – сбивает с пути и других мальчиков. К тому же он слишком молод.

– Сколько ему лет?

– Около одиннадцати, сэр.

– Гм! Вызовите его.

– Овид Колеби! – строго крикнул смотритель.

– Как вы сказали? Колеби?

– Да, сэр. Его отец, безродный бродяга, умер здесь восемь лет назад. Никто не знал его имени, и мы назвали его Овидом. А фамилию дали по названию нашего городка – Колеби.

Вперед протиснулся ловкий, живой мальчуган, мимоходом наградив пинком Пиллета, который собирался подставить ему ногу.

Доктор нахмурился и строго смотрел на мальчика, внимательно вглядываясь в его красивое возбужденное лицо, большие голубые глаза, открытый лоб и коротко остриженные, но, очевидно, вьющиеся волосы. Из-за розовых красивых губ сверкали жемчужно белые зубы.

Лицо мальчика было таким же бледным, как и у остальных его товарищей, но в нем не было и следа приниженности и апатии, свойственной обитателям работного дома. Мальчик быстро подошел к доктору и смело взглянул ему в глаза.

– Что ж ты не кланяешься? – строго одернул его смотритель.

– Ох, забыл! – с живостью ответил мальчик, поспешно исправляя свою ошибку.

– Неисправимый шалун, сэр! – заметил смотритель. – Дня не проходит, чтобы его не наказали.

– Гм!.. Шалун… – повторил строго доктор. – И почему же ты не слушаешься?

Мальчик нахмурил брови, взглянул сначала на учителя, затем на мистера Гиппетса и, наконец, снова на доктора.

– Не знаю… – произнес он в смущении.

– Не знаешь?

– Нет… Мне всегда достается…

– Говори «сэр», мальчишка! – воскликнул смотритель.

– Мне всегда достается, сэр, но это не помогает.

– Действительно, доктор Грейсон…

– Позвольте, мистер Гиппетс, – остановил смотрителя доктор, – мне бы хотелось самому поговорить с мальчуганом.

– Как вам угодно, сэр. Но он у нас на плохом счету.

– Гм! Однако он говорит правду, – заметил доктор. – Как, бишь, тебя зовут?

– Овид Колеби.

– «Сэр!» – строго подсказал смотритель.

– Овид Колеби, сэр, – поправился мальчик.

– Все-таки очень странное имя! – не удержался доктор.

– Правда, сэр? Я и сам его терпеть не могу.

– Отчего же?

– Все мальчики смеются надо мной.

– Довольно, перестань болтать! – заметил строго учитель.

– Извините, мистер Сибери, но он спросил меня, – возразил мальчик, указывая глазами на доктора.

Откровенные, резкие ответы мальчика понравились доктору.

– Гм! – сказал он. – Хочешь переехать ко мне и жить со мной?

Мальчик смутился и взглянул на смотрителя, который жестом отсылал его на место. Но доктор положил руку на плечо Овида, и мальчик несколько мгновений внимательно смотрел ему в глаза, словно надеясь прочесть в них что-то.

– Ну, так хочешь? – повторил доктор.

Лицо мальчика просияло, глаза заблестели радостью.

– Хочу, пойдемте! – ответил он с жаром, протягивая доктору руку.

– И тебе не жаль оставлять товарищей? – спросил Грейсон.

Радостное лицо мальчика сразу омрачилось, и он оглянулся на толпу стриженых сирот.

– Он рад уйти, – заметил учитель.

– Да, – кивнул мистер Гиппетс, – дурной, неблагодарный мальчик!

Овид с упреком посмотрел сначала на одного, а затем на другого. Его глаза были полны слез.

– Я не хотел быть дурным, – сказал он взволнованно, – я старался и… Позвольте, я останусь здесь и…

Мальчика душили слезы. Закрыв со стыда лицо руками, он упал на каменный пол и истерически зарыдал.

– Колеби, встань! – крикнул смотритель.

– Пожалуйста, оставьте его, мистер Гиппетс, – остановил смотрителя доктор.

Он молча смотрел на рыдавшего мальчика, школьники с изумлением следили за ним, а смотритель с учителем обменивались многозначительными взглядами.

– Странный мальчик! – заметил мистер Гиппетс.

Доктор нагнулся и положил руку на плечо мальчика, который мгновенно перевернулся, словно уворачиваясь от удара. Увидев, кто его тронул, Овид поднялся и схватил протянутую ему руку доктора. Взгляд этого чужого человека произвел на него странное впечатление, и он продолжал с удивлением всматриваться в строгое, но доброе лицо.

– Ну, что, пойдешь со мной? – спросил его доктор.

– Пойду… Но можно ли мне?

– Вы ничего не имеете против этого, мистер Гиппетс? – спросил доктор.

– Конечно, нет, сэр, – ответил смотритель с оскорбленным видом, – но я обязан сказать вам, какой характер у мальчика…

– Конечно, конечно.

– И предупредить вас, что вы вернете его обратно через три-четыре дня.

– Нет, не верну, мистер Гиппетс, – ответил спокойно доктор.

– Хорошо, сэр. Если вы удовлетворены, то не о чем и говорить.

– Да, я доволен.

– Но он не таких лет, как вы желали, сэр.

– Правда.

– Кроме того, вы хотели взять мальчика с хорошим характером.

– Да, но я раздумал. Мне нужен именно такой мальчик, как этот… Могу я взять его с собой прямо сейчас?

– Сейчас, сэр? – спросил смотритель и взглянул на мальчика, который с затаенным волнением следил за разговором. – Но ведь прежде я должен представить ваше предложение совету…

– То есть мне и моим коллегам, – улыбнулся доктор. – Мне кажется, что я, как попечитель этого заведения, могу взять мальчика прямо сейчас, а формальности уладим после.

– О, конечно, сэр. Но мне кажется, в формальностях не будет никакой надобности.

– Почему же, мистер Гиппетс?

– Потому что вы вернете его через неделю, – смотритель самоуверенно улыбнулся.

– Я уже сказал, что не верну его! – заметил холодно доктор.

Смотритель молча поклонился, а мистер Сибери кашлянул и окинул странным взглядом своих воспитанников.

– Ну, ты готов, мой мальчик? – спросил доктор, положив руку на голову мальчика.

– Да, сэр! – воскликнул мальчик с жаром. – Но…

– В чем же загвоздка? – ласково спросил доктор.

– Я бы хотел проститься с некоторыми товарищами и дать им кое-что.

– Хорошо. И что же ты хочешь дать им?

– Видите ли, сэр: я хочу дать Дику Дину мышку, Томми Робсону камешки, а другим мальчикам – пуговки. А еще у меня есть шесть веревочек, две косточки, трубка…

– Иди, раздели все и простись с друзьями, – сказал доктор с видимым удовольствием, и мальчик бросился к товарищам.

Затем доктор попросил мальчиков пожелать их бывшему товарищу всего хорошего, и они ответили таким громким криком, что в классе задрожали окна.

– А теперь, – сказал доктор, – я попрошу мистера Гиппетса устроить для вас праздник: я оставлю ему по три пенса22
  Пенс (пе́нни) – английская мелкая разменная монета.


[Закрыть] на каждого из вас.