Текст книги "Всевластие любви"

Глава 20

Ночь, проведенная в метаниях, с короткими провалами в зловещие сны, мало освежила Кейт, и когда она рано утром выскользнула на террасу, где ее ждал мистер Филипп Брум, ее усталое лицо с темными кругами вокруг глаз поразило его. Обнимая Кейт, он глухо прорычал:

– Как я мог отпустить вас к ней одну! О моя бедная малышка, ну почему вы покачали мне головой? Что она вам наговорила?

Она приникла к нему, пытаясь справиться с волнением, и сдавленным голосом проговорила:

– Вы были правы, Филипп, а я вам не верила! Я считала, что вы судите о ней предвзято! Но вы были полностью правы!

Ему пришлось наклонить голову, чтобы расслышать ее слова, потому что она говорила уткнувшись лицом ему в плечо, но он услышал все. Лицо его потемнело от гнева, но голос звучал спокойно:

– Да, я знаю. Вы расскажете мне все, но не здесь. Здесь постоянно снуют люди. Не пойти ли нам в сад, дорогая моя?

Он не стал дожидаться ответа, а взял ее под руку и повел в сад. Она безропотно последовала за ним, слишком потрясенная, чтобы заботиться о том, что их кто-нибудь увидит. Его хладнокровие, его крепкая рука придали ей сил, и когда они подошли к грубо отесанной каменной скамье, где они сидели вместе совсем недавно, лицо ее порозовело и ей даже удалось сопроводить слабой улыбкой свои слова, произнесенные все еще сиплым от слез голосом:

– Я прошу вашего прощения! Сара предупреждала меня, что нет вернее способа заставить джентльмена отказаться от женитьбы, как пригрозить ему обмороком… особенно до завтрака! Я не хотела! Это вовсе не в моих привычках, Филипп!

– В таком случае я не отказываюсь! – сказал он. – О, не надо садиться! Роса еще не высохла!

С этими словами он скинул свой безупречно сшитый сюртук, свернул его и положил на скамью, чтобы она могла сесть. В ответ на ее протесты – он, мол, может простудиться, – равно как и на предложение расстелить сюртук на двоих, он усадил ее силой и сам сел рядом, обняв ее за талию и говоря, что в такое теплое утро простудиться невозможно, а через его дубленую шкуру не проникает никакая роса. После чего он поцеловал ее долгим нежным поцелуем, велел не быть плаксой и ласково склонил ее голову себе на плечо.

– Ну, рассказывайте! – подбодрил он. И Кейт, уютно устроившаяся в его объятиях, касаясь щекой его полосатого жилета, начала рассказывать – с остановками, но почти спокойно – обо всем, что она услышала от леди Брум во время обеих тягостных бесед, выпавших на ее долю. Лицо Филиппа все больше хмурилось, но он слушал молча, пока она не сказала о намерении тетушки изолировать Торкила где-нибудь подальше от Стейплвуда. Здесь его самообладание рухнуло, и он воскликнул:

– Да как же это, Господи! Как она может замышлять такое! Ведь это самый верный способ лишить его остатков разума… удалить его из родного дома, где он прожил всю жизнь, поручить его Делаболю, которого он ненавидит, нанять чужих людей для заботы о нем? Нет, Кейт, это невозможно себе представить! Она не сделает этого! Даже я не могу поверить, что она способна на такую бесчеловечность! Я согласен, что ему нельзя позволять бродить где попало; я допускаю, что придет день, когда его придется содержать более строго, но ведь этот день еще не пришел! Будь моя воля, я бы сегодня же отправил Делаболя упаковывать багаж и нашел бы человека, не просто опытного в обращении с умалишенными, но такого, который смог бы подружиться с бедным пареньком… развлекать его… видит Бог, это не так трудно!

– Такой человек не сможет ужиться с тетушкой, – печально сказала Кейт. – Она озабочена только одним: сохранить в тайне болезнь Торкила. Вот что меня убивает. Я вдруг увидела, что она – чудовище! Сара считает, что она тоже не в своем уме, как и Торкил, но я поняла, выслушав все ее ужасные измышления, что она попросту никогда в жизни не принимала в расчет никого, кроме самой себя, и ни разу не усомнилась, что все ее поступки правильны и мудры, вне всякой критики! Сэр Тимоти говорил мне, что у нее немало прекрасных качеств, но ей неведомы нежные чувства. Это правда… ужасная правда, Филипп! Она не проронила ни слова жалости к бедному Торкилу – она считает это своей, а не его трагедией! Он разрушил ее последнюю честолюбивую мечту, и она не может ему этого простить. Она не любит его, это очевидно. Я думаю, она никого не любит, кроме себя. Она спокойно отошлет Торкила куда угодно и скажет сэру Тимоти, что врачи рекомендовали ему сменить климат!

– Нет, не отошлет! – мрачно процедил Филипп. – Если она и вправду решится на подобную жестокость, то ей придется иметь дело со мной! Я никогда не говорил с дядюшкой о Торкиле, но как бы я его ни любил, я не допущу, чтобы Торкил был принесен в жертву его спокойствию!

– Филипп, Филипп, ему нельзя ничего говорить! И это самое ужасное! Тетушка сказала, что если вы женитесь на мне, то ноги вашей не будет больше в Стейплвуде, что она будет безжалостна, что, пока она жива, она найдет способ не допустить вас сюда. Она…

– Ну что ж, тогда я тоже буду безжалостен! – сказал Филипп с суровым блеском в глазах. – Клянусь Юпитером, я даже рад, что наконец скрещу с ней шпаги! Не глядите так встревоженно, моя бесценная! Уж эта-то угроза абсолютно пустая! Не во власти Минервы не допустить меня в Стейплвуд. Как ни слаб дядюшка, но здесь он не согласится с ней. А когда он умрет, она обнаружит, что ее деспотизму пришел конец! Она не знает – скорей всего, такая возможность никогда не приходила ей в голову, – что хотя дядя и отписал ей неплохое содержание, но его завещание лишает ее власти. Он назначает меня, а не ее, опекуном Торкила и его попечителем, и можете быть уверены, что я не допущу ни отсылки его из Стейплвуда, ни какого бы то ни было запугивания!

Он поднялся.

– Кейт, милая, мне пора идти, если мы хотим в полдень уехать. Минерву вы не увидите, – она не выйдет к завтраку. А после завтрака сразу поднимайтесь к себе, я надеюсь, миссис Нид удержит оборону!

Он надел сюртук, взял ее руки в свои и поцеловал.

– Смелее, любимая! Обедать мы сегодня будем где-нибудь за сорок – пятьдесят миль от Стейплвуда. Вспомните об этом, если впадете в отчаяние. Но вы не будете отчаиваться, вы же умница!

– Не буду! – пообещала Кейт. Ее пальцы переплелись с пальцами Филиппа, удерживая его. – Я вот о чем подумала: если вы отвезете нас с Сарой в Маркет-Харборо, мы можем сесть там на дилижанс, чтобы… чтобы не вводить вас в такой расход! Совершенно ненужный причем! Я знаю, что цены на экипажи безумно высоки, и…

Мистер Филипп Брум крепким поцелуем закрыл ей рот. Затем он угрожающе строго сказал, что остальные подобные предложения ей лучше придержать при себе; а когда она вознамерилась было возразить, добавил самым непререкаемым тоном, что не в его правилах позволить своей будущей жене ехать в дилижансе с чужими людьми.

Кейт засмеялась, и, когда он отправился к конюшне, ее настроение заметно улучшилось. Она смогла, почти как всегда, весело поздороваться с Пеннимором, которого встретила в Главном холле, и даже добавить беспечным голоском, что в такой прекрасный день невозможно удержаться от прогулки по саду. На что Пеннимор ответил:

– Да, мисс! Это вполне понятно! – При этом в глазах его мелькнули искорки, от которых щеки Кейт зарделись румянцем. И еще Пеннимор добавил, что поскольку мистер Филипп оказал ему честь своим доверием, он берет на себя смелость пожелать ей счастья. – К моим пожеланиям, мисс, – произнес он с отеческой улыбкой, – присоединяется и Тенби, так как сэр Тимоти сообщил ему вчера о вашем предстоящем бракосочетании. Не скажу, чтобы это нас обоих сильно удивило! В столовой, мисс Кейт, сейчас только мистер Торкил и доктор. Я сейчас же принесу ваш чай.

Подождав немного, пока спадет румянец, Кейт вошла в столовую. Доктор тотчас же поспешил ей навстречу и под руку препроводил к столу. Натужно жизнерадостный, но с видом человека, не спавшего всю ночь, Торкил, оправившийся после падения, пребывал в хвастливом, вызывающем настроении, готовый схлестнуться с каждым, кто осмелится оспорить его мастерство наездника. Он то и дело пытался спровоцировать на это Кейт, воинственно вопрошая ее мнение об этом важном предмете.

Она спокойно ответила:

– О нет! Что же я могу сказать!

Он засмеялся:

– Да уж скажите что-нибудь!

– Торкил, Торкил! – предостерегающе окликнул его доктор.

– Не ваше дело! – бросил Торкил, взглянув на него с ненавистью. – А знаете что, кузина! Мы сыграем с вами в кольца. Сразу после завтрака, пока не слишком жарко!

– Мне очень жаль, Торкил, но я, боюсь, не смогу, – ответила Кейт. – Я сегодня уезжаю из Стейплвуда, и мне надо упаковать чемодан.

– Как уезжаете? – вскричал он. – Вы не можете уехать! Я вас не отпущу! Я маме скажу!.. Но почему, Кейт?

– Торкил, вы же знаете, я не собиралась остаться здесь жить навсегда! – улыбнулась ему Кейт. – Я и так уже бессовестно загостилась! Мне очень приятно, что вы хотите, чтобы я осталась. Но я уже давно решила, что мне пора возвращаться, только не знала, как добраться до Лондона, не причиняя вашей маме лишних хлопот и расходов, которые она обязательно приняла бы на себя, хоть в этом и нет необходимости. Но раз уж в Стейплвуд приехала моя кормилица, этот вопрос решается сам собой. Я уеду в Лондон с нею. Я не ожидала ее приезда, поэтому застигнута врасплох точно так же, как и вы.

И тут Торкил поверг ее в изумление: он отбросил стул, упал перед ней на колени и, ловя ее руки, простонал:

О, Кейт, не уезжайте! Пожалуйста, не уезжайте! У меня есть только один друг – это вы! Если вы уедете, я останусь совсем один!

Доктор с поспешностью поднялся, но, встретив яростный взгляд Кейт, остался стоять на месте. Торкил рыдал, уткнувшись лицом в ладони Кейт. Она взглянула на него с жалостью и тихо сказала Делаболю:

– Пожалуйста, оставьте нас, сэр! Торкил, вы раздавите мне руки, пожалуйста, не держите их так крепко!

Он немедленно отпустил ее руки, всхлипывая:

– Простите меня! Я не хотел сделать вам больно! Кейт, вы же знаете, я никогда не обижу вас! Я люблю вас! Вы такая добрая!

Он безвольно уронил голову ей на колени, истерически всхлипывая. Доктор, глубоко вздохнув, незаметно удалился, успокоенный тем, что Торкил настроен неагрессивно. Кейт положила руку на отливающие золотом волосы Торкила и слегка взъерошила их. На сердце у нее было тревожно, но она постаралась говорить ласково:

– Конечно, я знаю, что вы меня не обидите! Не плачьте! А то я тоже заплачу, а вы же этого не хотите?

Он поднял голову и ошалело уставился на нее.

– Вы уезжаете, потому что думаете, что я хотел вас застрелить? Но я не хотел, Кейт, клянусь вам, я не хотел!

– Я знаю, что вы этого не хотели. – Она потрепала его по руке. – Сказать правду, я очень на вас тогда рассердилась за ваше легкомыслие! Но это все уже забыто.

– Значит, это мама! – выпалил он. – Это она вас отсылает! Потому что вы не хотите за меня замуж! Господи, как я ее ненавижу!

Его голос дрожал от гнева, и Кейт незаметно посмотрела на дверь, догадываясь, что доктор приник ухом к двери, и боясь, что он вздумает ворваться в комнату. Но доктор вошел, и она сказала, сохраняя спокойствие в голосе:

– Не надо так говорить, Торкил! Ваша мама не менее вашего хотела бы, чтобы я осталась в Стейплвуде. Встаньте, дорогой мой, и присядьте здесь, рядом со мной! Вот так уже лучше! А теперь признайтесь честно, что вы сами совсем и не хотели на мне жениться!

Ее смеющиеся глаза кружили ему голову, и его глаза тоже засветились в ответ. Ободренная этим откликом, Кейт завела разговор об интересных Торкилу предметах. Он, казалось, внимательно ее слушал, но внезапно выбил у нее почву из-под ног заявлением, что он рад был бы умереть. Она попыталась увести его мысли в другую область, но не преуспела; его лицо потемнело, затуманенный взор блуждал, красивый рот скривился в трагической усмешке.

Она оставила его одного, понимая, что при всей его к ней симпатии поднять его настроение не в ее силах. Она не осмелилась сообщить Торкилу, что выходит замуж за его кузена, ибо опасалась, что эта новость может раздуть пламя его ненависти к Филиппу, постоянно тлеющее под внешней привязанностью. Торкил впал в глубокую меланхолию, и Кейт по опыту знала, что достаточно малейшего толчка, чтобы он перешел в состояние неуправляемой свирепости.

Входя в свою спальню, Кейт выглядела глубоко озабоченной, что заставило Сару, которая с большим знанием дела складывала одно из вечерних платьев, подаренных племяннице леди Брум, живо сказать:

– Если бы отец увидел тебя сейчас, он сказал бы, что ты дуешься как мышь на крупу! Что за охота переживать без конца, если только ты не рассорилась с мистером Филиппом, в чем я лично сомневаюсь!

– Нет, нет! – поспешила успокоить ее Кейт. – Не думаю, что я смогла бы!

– А-а, – загадочно протянула Сара, – время покажет! Куда он исчез?

– Поехал в Маркет-Харборо нанять для нас экипаж до Лондона. Не клади это платье в чемодан! Я возьму с собой только то, с чем приехала!

– Ну, мисс Кейт, тебе, конечно, лучше знать, но мне кажется, что обидно дать пропасть такому шелку! – со вздохом заметила Сара. – Не похоже, чтобы это платье пригодилось ее светлости. Хотя, надо думать, мистер Филипп купит тебе другое, судя по тому, какой он мастер сорить деньгами! Нет, я не против проехаться до Лондона в экипаже и не собираюсь это отрицать! Так кататься мне еще не доводилось, хотя один раз мы приехали в Лондон в почтовой карете, когда сошли с корабля в Портсмуте, но это был редкий случай!

Кейт засмеялась:

– Это когда папа послал багаж с курьером, и он был доставлен только через неделю? Кажется, это было так давно!

– Да это и было давно. Но если бы с багажом поехал мой Джо, его не пришлось бы ждать целую неделю! Куда положить эти платья, мисс Кейт? Не дело оставлять их в гардеробе, а то еще утащит кто-нибудь. Я не поручусь, что твоя эта горничная не вздумает их примерить!

После небольшой дискуссии было решено уложить платья в запирающийся ящик комода, что и было проделано, правда не без спора: Кейт была твердо намерена проделать свою часть работы, а Сара не менее твердо предоставляла ей сидеть в кресле и руководить операцией. Но поскольку Сара при этом не обращала никакого внимания на указания Кейт, той пришлось вскоре оставить кресло и приняться за дело самой. За что и схлопотала выговор от Сары:

– Боже правый, мисс Кейт! Да разве можно так складывать муслин! Только посмотри, как помялось!

С этими словами она выхватила из рук Кейт нарядное платье и стала энергично его встряхивать, как вдруг истошный визг едва не заставил ее уронить его на пол. Одно мгновение Сара и Кейт недоуменно глядели друг на друга. Визг не повторился, и не успела Сара вымолвить: «Ну что там еще…» – как раздался еще более пронзительный визг: кто-то внизу явно пребывал в отчаянии.

Смертельно бледная, охваченная страхом, Кейт распахнула дверь, выбежала на галерею и прислушалась. Глаза ее блуждали, сердце тревожно стучало. Она с трудом произнесла:

– Это Сидлоу! Боже, что же могло случиться? Что могло случиться?

Она приподняла юбки и бросилась вниз по широкой лестнице. В холле она чуть не столкнулась с Пеннимором, тоже спешившим узнать, в чем дело, и таким же бледным, как и Кейт. Дверь в гостиную леди Брум была открыта. Взгляду Кейт предстала ужасающая картина. Леди Брум с посиневшим лицом лежала на полу, язык ее вывалился изо рта, и в глазах, выкатившихся из орбит, застыло злобное выражение. Сидлоу, стоя на коленях возле нее, раскачивалась взад-вперед и голосила, рыдая:

– Я же ее предупреждала! Я ее предупреждала! О, моя красавица! О, дорогая миледи!

Сара, протолкавшись между слуг, сбежавшихся в холл, кто в испуге, кто ради любопытства, захлопнула дверь перед их носом, отодвинула Кейт в сторону и встала на колени подле леди Брум. Сидлоу продолжала рыдать в голос. Кейт, увидев, что дрожащий Пеннимор, чтобы не упасть, ухватился за спинку стула, выскользнула из комнаты, поманила из толпы слуг второго лакея и послала его найти доктора Делаболя и сказать ему, чтобы он немедленно шел в гостиную миледи. Затем распустила остальных слуг, сказав им, что у миледи удар, и вернулась в гостиную, где Сара пыталась остановить причитания Сидлоу.

Пеннимор, совершенно бледный, хрипло сказал:

– Уймите ее, миссис Нид, уймите же! Не дай Бог, хозяин услышит! О Господи Боже мой, что же нам делать?

Кейт, чувствуя, что может лишиться сознания, если будет вглядываться в искаженное лицо леди Брум, старательно отводила глаза. Это позволило ей держать под контролем свой голос.

– Я послала Уильяма за доктором. Я думаю, вам нужно найти Тенби и сказать ему, что… у миледи удар. То же самое я сказала остальным слугам. Тенби знает, что делать, если сэр Тимоти сильно расстроится.

– Да, мисс, я все сделаю, – ответил Пеннимор и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Рыдания Сидлоу перешли в дикий хохот. Сара быстро оглянулась вокруг, увидела на столике вазу с букетом роз, схватила ее, вытащила цветы и плеснула воду в лицо Сидлоу.

– Сара, она что… умерла? – прошептала Кейт, когда истерия Сидлоу сменилась шоком. Сара кивнула и повелительно сказала:

– Помоги мне усадить эту полоумную в кресло, мисс Кейт! Ну же, мисс Сидлоу, только, ради Бога, не заводитесь снова! Посидите здесь, соберитесь с силами!

Засунутая в кресло, Сидлоу простонала:

– Это он убил ее! Я знала, что это случится! Я знала! Да она же не слушала, она никогда меня не слушала!

Ее блуждающий взгляд остановился на Кейт, она ткнула в нее дрожащим пальцем и взвизгнула:

– Это твоя работа! Потаскуха проклятая, неблагодарная, это ты ее убила!

Звонкая пощечина Сары заставила Сидлоу захлебнуться криком и съежиться.

– Довольно! – жестко сказала Сара. – Еще одно слово, и ты еще не так получишь! Стыдно! В таком-то возрасте вести себя подобно базарной девчонке, у которой волос долог, а ум короток!

Сидлоу, глядя на нее, прошипела:

– Что я знаю, то я знаю!

– Да уж! – отрезала Сара. – А я знаю, что я знаю, жаба ты злобная! И я тебе скажу все, что знаю, если ты еще раз откроешь рот на мисс Кейт! Не слушай ее, мисс Кейт! Она не в своем уме!

Кейт, не устояв на подкосившихся ногах, едва не упала на окно, но успела ухватиться за тяжелые занавеси. Заслышав обращенные к ней слова Сары, она через силу сказала:

– Не надо, Сара! Не надо!

Тем временем появился доктор. Он с трудом переводил дыхание, как после бега. В глазах его застыл страх. Взглянув на тело леди Брум, он издал стон, и лицо его приняло зеленый оттенок. Было достаточно поверхностного осмотра, чтобы понять: он уже не в силах ей помочь. Он закрыл леди Брум страшные выпученные глаза, и страх в его собственных глазах усилился. Ему пришлось несколько раз сглотнуть и облизнуть пересохшие губы, прежде чем он смог заговорить:

– Я бессилен ей помочь. Она мертва. Я хотел остаться с ней, но она мне не позволила. Она всегда умела с ним справляться! Осечек не случалось ни разу! А сегодня не смогла! Уверяю вас, она сразу поняла, что у него припадок! Когда я уходил отсюда, он сидел в этом кресле, как она ему и приказала! Я и подумать не мог… О Боже, Боже, она, наверное, ему сказала… Я предупреждал ее, чтобы она остерегалась… Я часто говорил ей, что он выходит из-под контроля! Какое несчастье! Какое ужасное несчастье!

Он заломил руки и умолк. Неодобрительно поглядывавшая на него Сара сказала:

– Если мне будет позволено высказать предложение, сэр, я была бы вам очень признательна, если бы вы приподняли ее, чтобы я могла вытащить из-под нее шаль и ее укрыть!

– Да, да! Вы абсолютно правы! – рассеянно пробормотал доктор. – Я в таком шоке, что не могу собраться с мыслями! Я знал ее много лет! Любой лишился бы мужества! Ах, бедная миледи, если бы вы только не отослали меня!

Он с нежностью приподнял ее за плечи, и Сара быстро вытащила из-под нее розовую шаль из норвикского шелка. Но не успела она укрыть ею тело леди Брум, как Сидлоу вскочила с кресла и выхватила шаль из рук Сары, объявив, что никому не позволит прикоснуться к телу ее дорогой хозяйки. И разразившись новым потоком слез, она упала на тело покойницы и забылась в истерическом отчаянии.

Доктор умолял ее успокоиться, но она ничего не слышала. Ему пришлось силой поставить ее на ноги и крепко держать за плечи, чтобы она не упала.

– Что же делать? Я должен дать бедняжке успокоительное. Нельзя допустить, чтобы она растревожила сэра Тимоти! Мне надо пойти к нему, чтобы подготовить к страшному известию, иначе он не вынесет шока! Но и нельзя же оставить ее светлость здесь, на полу! Просто не знаю, за что хвататься!

– Ну что ж, сэр, – взяла слово как всегда практичная Сара, – поскольку ее светлости вы помочь уже не можете, а к сэру Тимоти вас пока некому проводить, то лучше всего вам сейчас отвести мисс Сидлоу в ее спальню и дать ей хорошую дозу чего-нибудь успокоительного. Я ее раздену и уложу в постель, вы не беспокойтесь!

Доктор согласился. Он почти волоком потащил рыдающую Сидлоу из комнаты. Сара последовала за ним, задержавшись лишь, чтобы велеть Кейт пойти посидеть где-нибудь в другом зале, пока она не вернется, и Кейт осталась одна.

Ужасающие подробности жестокой смерти леди Брум на какое-то время лишили ее душевных сил, но, когда она столкнулась с необходимостью преодолеть свою слабость, силы откуда-то взялись. С окаменевшим лицом Кейт взглянула на безжизненное тело, покрытое шелковой шалью, радужный цвет которой был столь неуместен в данной ситуации, и вышла в холл. Дожидавшийся ее Пеннимор выпрямился и взглянул на нее печальными глазами.

– Ее светлость скончалась, – тихо сказала Кейт. – Наверное, вы уже поняли. Знает ли сэр Тимоти?

– Нет, мисс. Я не мог решиться известить его сам, и Тенби тоже не смог. Тенби сказал ему все, как вы велели, и что при ее светлости находится доктор. Тенби говорит, что он встревожился, но не очень сильно. Пусть лучше мистер Филипп ему скажет, мисс Кейт. Он лучше знает, как сказать и что сказать, – понизив голос, добавил он.

– Да, пожалуй, – согласилась Кейт. – Я думаю… я надеюсь, что он скоро вернется. Но пока суд да дело, мы не можем оставить ее светлость лежать на полу, не так ли?

– Да, мисс, так делать не подобает. Куда вы желаете, чтобы ее положили?

– В ее собственную спальню, я полагаю. Если вы не возражаете, то пошлите Джеймса и Уильяма отнести тело наверх. Я пойду приготовлю постель.

– Да, мисс, я сейчас же пошлю их. Мне самому следовало бы догадаться, но я не так молод, мисс Кейт, и это потрясение просто отшибло у меня весь разум. Я надеюсь, вы извините меня!

Он поспешно удалился, а Кейт пошла наверх. В верхнем холле она увидела стайку горничных, взволнованным шепотом обсуждавших последние события, и ей не сразу удалось извлечь оттуда старшую горничную, которая увлеченно обращала внимание своих подчиненных на точность предсказания миссис Торн. Несколькими приличествующими случаю словами Кейт прервала всхлипывания грузной девицы, полагавшей неприличным воздержаться от рыданий при вести о смерти хозяйки, с которой она почти никогда не виделась; остальных горничных Кейт разослала с многочисленными поручениями. После этого у Кейт осталось совсем немного времени, чтобы убрать с огромной кровати леди Брум ярко расшитое покрывало, одеяло и все подушки, кроме одной, прежде чем на галерее послышались медленные тяжелые шаги. Она вытолкала в соседнюю гостиную испуганную, но, по счастью, не с мокрыми глазами Эллен, которая вызвалась ей помочь, закрыла за ней дверь и заперла на ключ.

Показались двое лакеев, несущих тело леди Брум. Оба они были совсем молоды, но Джеймс был бледен и заметно потрясен, а Уильям, обладавший более твердым характером, прятал свои чувства под маской, лишенной всякого выражения, и когда Кейт тихо сказала: «Положите ее на кровать!» – он кивнул, как бы ободряя своего дрожащего сотоварища.

Тело по-прежнему было покрыто шелковой шалью, и, когда Кейт отпустила лакеев, ей потребовалось некоторое время, чтобы заставить себя снять ее и заменить белой простыней. Она старалась не глядеть на искаженное лицо тетушки, на свежие синяки на ее шее, но когда наконец она покрыла тело с ног до головы, ей пришлось присесть, чтобы восстановить дыхание. Смертельно бледная, сотрясаемая дрожью, она вытащила ключ из замка, вставила его снаружи и повернула. После недолгого колебания она вынула ключ из скважины, боясь, что кто-нибудь из слуг из любопытства проберется внутрь и заглянет под простыню.

Кейт собиралась снова спуститься вниз, когда услышала чьи-то причитания. Она без труда узнала голос миссис Торн, и ей как никогда захотелось куда-нибудь сбежать. Миссис Торн, очевидно, была в ипохондрии, и это было последней каплей в этом кошмаре. Собрав всю свою решимость, Кейт вошла в маленькую гостиную экономки, где обнаружила миссис Торн, неподвижно лежащую в кресле, и двух горничных, одна из которых водила перед носом миссис Торн жженым пером, а другая усердно, но совершенно бесполезно махала на нее пяльцами. Едва удержавшись от яростного желания надрать этой дурехе уши, а экономку встряхнуть так, чтоб у нее зубы застучали, Кейт приступила к изнурительному процессу приведения миссис Торн в чувство. Этого ей удалось достичь, сперва выгнав девушек, а затем признав, что миссис Торн и вправду обладает даром предвидения, и выразив соответственный ужас, восхищение и удивление. Эффект был самый благотворный: миссис Торн забыла о своей неподвижной позе и в назидание Кейт обрушила на нее подробнейший, со множеством не относящихся к делу деталей, рассказ обо всех случаях, когда ей удавалось предсказывать разные бедствия. К тому моменту, как Кейт сама уже была готова впасть в истерику, миссис Торн оправилась настолько, что потребовались лишь скромная доля лести да известие, что Сидлоу не вынесла тяжести момента и была в припадке уложена в постель, чтобы миссис Торн поднялась на ноги со словами, что она очень сочувствует мисс Сидлоу, но что той следовало бы лучше подумать, прежде чем добавлять суматохи, привлекая внимание к своей персоне. Сама она, добавила миссис Торн, хотя и не была личной камеристкой миледи, но была ничуть не менее привязана к ней, бедняжке, и притом гораздо более чувствительна, чем мисс Сидлоу, но она никогда не допустила бы проявления своих чувств таким скандальным, вульгарным образом, а предпочла бы умереть, продолжая выполнять свои обязанности. Кейт поблагодарила ее, сказала, что не представляет, что бы они все без нее делали, и улизнула. Не успела она порадоваться тому, что ей, по крайней мере, удалось отвести еще одну напасть и миссис Торн не сляжет в постель с приступом своих знаменитых спазмов, как тут же вспомнила еще об одном обитателе дома, чья чувствительность была еще более ранима, чем у миссис Торн. В этот миг Кейт очень захотелось плюхнуться в ближайшее кресло и разрыдаться, чтобы дать выход эмоциям. Но вместо этого она повернулась и решительно направилась ободрить Гастона в его цитадели.

Огромная кухня была заполнена людьми, которых Кейт раньше и в глаза не видала; они говорили все разом, но при ее неожиданном появлении все, включая Гастона, онемели от изумления. Впрочем, галльская кровь Гастона не позволила ему долго стоять с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. Он вышел вперед, отвесил глубокий поклон, приказал кухонному мальчишке, которого свысока кликал «сусликом», подать мадемуазель стул и нижайше попросил ее поведать ему, чем он может ей услужить, ибо служить ей, галантно добавил он, есть для него наивысшее из вообразимых удовольствий. Кейт, изобразив беспомощную невинность, выразила уверенность, что он поддержит ее в этом ужасном столпотворении, и спросила, что бы он мог предложить под видом обеда убитому горем семейству, члены которого, как вы понимаете, не вынесут и вида ростбифа или дрожжевого пирога, которые он готовит с таким совершенством. Гастон, падкий на лесть еще более, чем миссис Торн, величественно принял вызов и предложил Кейт не волноваться и во всем положиться на него: он приготовит такой обед – не столько обильный, сколько изысканный, – который возбудит даже капризный аппетит «мсье Торкила».

Кейт быстро поднялась, заставила себя улыбнуться и поблагодарить Гастона и поспешила прочь, вниз по мощеному коридору к Главному холлу. Хлопоча о поддержании заведенного в доме порядка, она не находила времени подумать о Торкиле, но слова шеф-повара вернули ее к печальной действительности. Ее душу снова наполнил ледяной ужас. Кейт вошла через готическую дверь в Главный холл и увидела там миссис Нид, собиравшуюся идти наверх.

– Вот ты где, мисс Кейт! – воскликнула миссис Нид. – Я прямо с ног сбилась. Где это ты пряталась, любушка?

– Я была на кухне. Сара, где Торкил?

– Я сказала бы, кабы знала, – отвечала Сара. – Вроде бы этот, как его – Баджер, что ли? – пошел в лес искать его. Как сказал мне мистер Пеннимор, один лакей мельком видал, что мистер Торкил побежал в лес как сумасшедший. Собственно, он, бедняга, сумасшедший и есть. Ну, не надо так дрожать! Ты до сих пор держалась просто прекрасно, милая моя, все сделала как надо. Да я и знала, что ты справишься. Послушай, мальчик ведь не попадет в кутузку за то, что он удушил свою мамочку, ведь он не в себе, просто его надежно запрут где-нибудь, где он будет в безопасности и не причинит вреда ни себе, ни кому-либо другому. И сказать по правде, девочка моя, если кого и следовало бы задушить, так это ее! А теперь пойдем-ка в ту комнату, Голубой салон, хотя убей меня Бог, если я понимаю, почему ее так называют! Единственное, что там голубого, – так это занавески, да и то не особенно! Мистер Пеннимор только что принес туда поднос с чаем и с таким нежным печеньицем, что просто не заметишь, как съешь. Да, я знаю, любушка, что ты не в состоянии проглотить ни крошки, но ты попробуй, и у тебя получится, надо же немного подкрепить свои силы!

Мягко, но настойчиво подталкивая Кейт, Сара привела ее в Голубой салон, усадила в кресло и стала наливать чай. Кейт сидела, закрыв лицо руками. Видя, как подрагивают ее пальцы, Сара продолжала ласково ворковать, но на Кейт это не очень-то действовало. Спустя некоторое время Кейт смогла выпить немного чаю и даже сгрызть маленькое печенье, но голова у нее была занята другим, что и проявилось, когда она прервала описание веснушчатой Полли, сестры Джо, внезапным вопросом:

– Сара, но почему он сделал это? Почему? Я знаю, что он ее ненавидел, но он так ее боялся, что робел от одного ее взгляда! Сара, что она могла ему сказать, чтобы он осмелился поднять на нее руку? Не могла же она сказать, – о Боже, только не это! – что он сумасшедший и его надо посадить под замок!

– Меня бесполезно спрашивать, что она могла ему сказать, мисс Кейт, меня ведь там не было, но после всего, что я услышала вчера вечером, я уже ничему бы не удивилась! Когда вы обедали, я поболтала с миссис Торн, и из того, что она сказала, – а она, заметь, не собиралась осуждать ее светлость! – мне стало более чем ясно, что ее светлость была настолько эгоистична, настолько упряма в своих намерениях, что, когда у нее что-то не выходило, – ты же сказала ей, что не выйдешь замуж за мистера Торкила! – она была способна на что угодно просто из чистой злости! Я тебе точно скажу, девочка моя, она была настоящая негодяйка, и нечего о ней жалеть! По-моему, этот ее драгоценный Стейплвуд станет куда более счастливым местом после ее смерти! И не надо мне говорить, что она была к тебе добра! Не так уж она стала добра, когда поняла, что ей не удастся женить на тебе мистера Торкила! И вовсе не от доброты она собиралась заловить такую невинную девушку, как ты, чтобы выдать замуж за сумасшедшего бедолагу, который между делом придушил бы ее! Как подумаю об этом, так просто закипаю! Ладно! Говорят, о мертвых или хорошо, или ничего, хотя почему это еще, я не понимаю. Так что я лучше закрою рот, потому что хорошего мне о ней сказать нечего! Выпей чаю, любушка!