Текст книги "Великая война и деколонизация Российской империи"

Гражданская жизнь на линии фронта

Переход России на военное положение затронул политические структуры в той же степени, что и общественную жизнь[38]38
  Этот раздел частично написан на основе [Sanborn 2010].


[Закрыть]. Русский Генштаб в разгар мобилизационного кризиса осознал, что существующие полевые уставы нуждаются в немедленном пересмотре. Поэтому 16 (29) июля Николай II, издав и отменив несколько указов о мобилизации, узаконил ряд руководящих принципов, в равной степени несовершенных и поразительно амбициозных. Эти новые правила устанавливали широко трактуемое понятие прифронтовой зоны, которая непосредственно контролировалась командованием действующей армии; это означало, что на всех территориях к западу от реки Днестр и на востоке до самого Петербурга вводится военное положение [Graf 1974: 390]. Другие важные порты, такие как Архангельск и Владивосток, также переходили под управление военных [Graf 1972:10]. Хотя царь определенно видел себя в роли Верховного главнокомандующего, его в итоге убедили остаться в Петербурге, а новый пост отдать своему двоюродному брату, великому князю Николаю Николаевичу. Ставке Верховного главнокомандующего понадобилось две недели, чтобы наладить дело. В это время гражданские власти должны были подчиняться командующим военных округов, а не главам своих министерств [Graf 1972: 11-14].

Даже после того как Ставка начала действовать в штатном режиме, иерархия подчинения не вполне прояснилась. Великий князь и начальник его штаба генерал Янушкевич руководили всей деятельностью, однако явно уделяли основное внимание военным операциям, а не вопросам гражданского управления. В сентябре 1914 года Николай Николаевич в итоге решился назначить князя Н. Л. Оболенского ответственным за гражданское управление, создав затем в октябре соответствующую Канцелярию. Оболенский, два других чиновника, военный канцелярист и двое посыльных стали пытаться управлять гражданской жизнью на территории, превосходящей по размерам Германию [Graf 1972: 30].

Разумеется, гражданское управление не заканчивалась за дверями Ставки. В первую очередь предполагалось, что сотрудники гражданских ведомств останутся на своих местах и продолжат выполнять прежние обязанности, как делали это до войны. Как мы увидим далее, эти ожидания оправдывались не всегда, но все же достаточное количество людей продолжало работать, обеспечивая некоторую стабильность. Кроме того, большое количество военных офицеров теперь получили право осуществлять управление территориями, где разместились их войска. Командующие фронтами, армиями, корпусами и дивизиями имели право издавать указы, как и начальники управлений снабжения и командиры крепостей. На вражеской территории, занятой русскими войсками, начальники складов пользовались теми же правами. Военные обеспечивали безопасность в зонах своей ответственности, что давало им право объявлять комендантский час, проводить обыски в домах и местах коммерческой деятельности и высылать недовольных. Они старались брать под контроль экономику, устанавливая фиксированные цены, запрещая торговлю определенными товарами и мобилизуя местных жителей на обязательные работы. Они предпринимали попытки подавить политическую жизнь, учреждая цензуру, смещая местных чиновников и от случая к случаю доставляя неприятности гражданским службам помощи пострадавшим. Все это совершалось согласно указам, без права протеста со стороны затронутых ими гражданских лиц или разъяренных штатских чиновников [Graf 1972: 22-37]. Результатом стала неразбериха вплоть до анархии. Порядок подчиненности казался достаточно четким, поскольку все военные существовали в иерархической системе во главе с великим князем, который, в свою очередь, отчитывался только перед царем. Но в действительности эта гражданская администрация была в лучшем случае посредственно продумана: порядок осуществления коммуникация между службами, полномочия и обязанности в военное время были неясны. Чрезвычайные обстоятельства – и неразрывно сопутствующее им бесправие – были единственными общими чертами политической жизни в прифронтовых зонах. Ни одно другое действие не способствовало созданию условий для всеобъемлющего краха государства на окраинах империи так, как закон военного времени.

Это стремительное ослабление властных полномочий и дееспособности совпало с масштабным разрушением связей – плодом современных войн. Как мы видели, армии на Восточном фронте были достаточно мобильны. Во время наступлений они часто продвигались более чем на 50 километров, попутно занимая города и деревни в Восточной Пруссии, Польше и Галиции. Даже вне крупных наступлений каждая армия высылала патрули в тыл расположения противника и даже на целые недели занимала прифронтовые города, такие как Калиш и Ченстохов, причем очень скромными силами. Немцы даже временно брали города в большом удалении от границы, к примеру Прушков, а кавалерийские разъезды и вылазки судов речного флота вниз по Висле случались регулярно и неожиданно (см. карту 4). Таким образом, устойчивое ощущение физической незащищенности определяло гражданскую жизнь в приграничных областях Восточного фронта с первых дней войны. И военным, и штатским было одинаково известно, что окопы, которые они постоянно рыли, были уязвимы, часто переполнены и не давали никакой гарантии безопасности тем, кто прятался в них или за ними.

Неожиданным следствием этой незащищенности стало оживление общественной жизни в регионе. Как бы то ни было, царь ввел военное положение отчасти для того, чтобы помешать гражданской активности любого рода. Военные власти рассчитывали, что гражданское население сохранит покорность и привычку к полному повиновению, пока военные будут занимать их города, селения и деревни. Но войска были в конечном итоге не подготовлены к активному управлению подконтрольными им зонами. На оккупированной вражеской территории немецкой Польши и Восточной Пруссии у них не было никакого действующего плана, и на деле им ничего не оставалось, как просить гражданскую полицию выполнять свои функции[39]39
  Губернатор Купреянов (Сувалки). Телеграмма Н. В. Харламову. 17 августа 1914 года. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л. 487.


[Закрыть].

Как мы видели ранее, оккупация территории Германии была кратковременной. В Галиции же военные и гражданские власти контролировали новые территории по нескольку месяцев. Победа в сентябре 1914 года над Австро-Венгрией означала, что новые люди должны руководить этнически разнообразным и взрывным с точки зрения политики регионом. Тон этнической политики в Галиции военного времени задавали Габсбурги, запустившие масштабную кампанию против подозреваемых в русофильстве в первый месяц войны. Австрийские власти арестовали десятки тысяч украинцев, причем подавляющее большинство было далеко от политики, и отправили в концентрационные лагеря (в том числе пользовавшийся печальной славой Талергоф), где они томились и массово гибли в годы войны[40]40
  См. [Галицкая Голгофа 1964].


[Закрыть]. Неожиданная победа русских заставила опасаться, что этнический расклад изменится и что в оккупированной зоне будут терпеть только тех из местных действующих лиц, кто сочувствует Петрограду. Многие чиновники и сочувствующие австрийцам бежали вместе с отступающими армиями Габсбургов.

Сперва армейское командование было заинтересовано главным образом в поддержании спокойствия. Первыми декретами вводился комендантский час, объявлялись конфискация оружия и строгое наказание за любое нарушение порядка и звучали призывы к «городскому и сельскому населению провинции вернуться к спокойной жизни и мирному труду, полностью поддерживая общественный порядок»[41]41
  Государственный канцлер Чарторыйский (губернатор Тарнополя). Объявление. 25 августа 1914 г. РГВИА. Ф. 20025. Он. 1. Д. 12. Л. 21,28; Генерал-лейтенант граф Бобринский (военный генерал-губернатор Галиции). Обязательное постановление. 31 августа 1914 г. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. 15.


[Закрыть]. Генерал А. А. Брусилов, командующий 8-й армией, назначил комендантом Львова одного из своих полковников, «которому была дана инструкция требовать лишь одного – соблюдения полного спокойствия и выполнения всех требований военного начальства – и предписывалось сохранить возможно большую нормальность жизни города». Он велел жителям «сидеть спокойно на месте, выполнять все требования военного начальства и жить возможно более мирно и спокойно».

В обмен он обещал платить за товары и услуги и объявил, что для него «в данное время все национальности, религии и политические убеждения каждого обывателя безразличны» [Брусилов 1929: 82].

Управление, однако, оказалось делом нелегким. Тут же возникли экономические затруднения. Инфляция – проблема, измучившая власти в ходе войны, – требовала незамедлительных действий от российского руководства. Государственный канцлер Чарторыйский еще 26 августа (8 сентября) 1914 года предупредил жителей Тарнополя, что любые «искусственные и несознательные повышения цен» будут наказываться штрафами и тюремным заключением[42]42
  Государственный канцлер Чарторыйский (губернатор Тарнополя). Обязательное постановление. 26 августа 1914 г. РГВИА. Ф. 2005. Он. 1. Д. 12. Л. 27.


[Закрыть]. Три дня спустя он издал дополнительное постановление, в котором требовал от коммерсантов принимать российские деньги по совершенно нерыночному курсу – 30 копеек за одну австрийскую крону. Он также опубликовал таксу, или список фиксированных цен, на основные товары «с целью защитить население города Тарнополь от сговора торговцев». Черный хлеб, к примеру, нельзя было продавать по цене выше трех копеек[43]43
  Государственный канцлер Чарторыйский (губернатор Тарнополя). Объявление. 29 августа 1914 г. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. 22-23.


[Закрыть]. Генерал-губернатор Галиции граф Бобринский издал такое же постановление для всей Галиции всего несколько недель спустя[44]44
  Генерал-лейтенант граф Бобринский (военный генерал-губернатор Галиции). Обязательное постановление. 17 сентября 1914 г. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. 16-16 об.


[Закрыть].

Карта 4. Русская Польша. 1914 год

Российское государство будет использовать эти механизмы для борьбы с инфляцией в течение всего периода войны. В губерниях, расположенных близко к зоне военных действий, например в Калужской, власти последовали совету Министерства внутренних дел от 31 июля (13 августа) 1914 года и установили таксу в первый месяц войны[45]45
  [Белова 2011:64]. Контроль над ценами был очень популярной мерой властей в военное время на всем континенте. Франция, например, так же быстро, как и Россия, ввела регулирование цен на хлеб [Stovall 2008: 304].


[Закрыть]. Другие города последовали этому примеру по собственному разумению, и к 1915 году 228 из 250 опрошенных Союзом городов приняли меры против инфляции, обычно заключавшиеся в опубликовании таксы [Fallows 1978: 73; Baker 2001: 150, fn. 36]. Кое-кто из историков недавнего времени возносил хвалу контролю над ценами как эффективному и необходимому методу борьбы со спекулянтами, искусственно вздувающими цены[46]46
  [Белова 2011:64]. Собственный последующий отчет И. Беловой о некоторых неудачных мерах.


[Закрыть], однако неуклонный рост инфляции несмотря на жесткие административные меры в отношении представителей коммерческих кругов России говорит об обратном. В самом деле, согласно документальным свидетельствам, жесткие регуляторные меры, принятые в России, работали не лучше, чем в других странах, но они формировали ожидания в отношении способности правительства взять под контроль безымянный «рынок», когда настанут плохие времена. Но российское государство, как стало ясно впоследствии, не смогло соответствовать этим ожиданиям[47]47
  Обсуждение контроля цен и ценовой политики в Германии военного времени, включая аналогичное наблюдение о том, что германское государство взяло на себя вину за рыночные затруднения, см. [Moeller 1981], особенно С.147-151.


[Закрыть]. Управление на местах перешло к главам округов, многие из которых были отосланы губернаторами других провинций за некомпетентность. Граф Бобринский знал об этой проблеме, а также о том, что в этих районах, разрушенных войной, требовалось компетентное управление, однако действовал слишком медлительно, чтобы разрешить затруднение – возможно, потому, что был перегружен обязанностями, выходившими за рамки его ответственности[48]48
  Письмо генералу Н. Н. Янушкевичу (Ставка) от графа Бобринского (военного генерал-губернатора Галиции). 23 октября 1914 года. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. 44 об. О «неопытности Бобринского и его незнании края» см. [Брусилов 1929].


[Закрыть].

Активное государственное вмешательство наблюдалось не только в экономической сфере. В соответствии с преобладающей линией русского национализма, вся Галиция целиком считалась русской, и русины, украинцы и прочие люди, говорящие на различных «диалектах», тоже считались русскими. Сторонники этой линии апеллировали к древней государственности Киевской Руси и утверждали, что в основе всех политических осложнений лежит всего лишь давление Австрии, разнообразие религий объясняется происками католиков, а все языки – искаженные варианты исконного русского языка. Это была «Карпатская Русь», или, выражаясь более тенденциозно, «Русь подъяремная» [Бахтурина 2000: 42]. И все, что нужно для возвращения утраченной провинции – это энергичная политика, нацеленная на то, чтобы устранить немцев и поляков, заправлявших в политической сфере, униатских священников, верных Ватикану, и украинских националистов, надоедавших своими языковыми требованиями. Эти националисты подрывали осмотрительную довоенную политику и игнорировали всех, кто, как, например, министр юстиции И. Г. Щегловитов, предупреждал, что полное уничтожение гражданских институтов в военное время нарушает международное законодательство [Бахтурина 2002:55; von Hagen 2007:26]. Власти преобразовали судебную систему, настаивая на требовании сделать русский язык официальным языком судопроизводства, и закрыли в Галиции все школы, чтобы потом открыть их заново с обучением по русской программе [von Hagen 2007: 26-27]. Была развязана широкомасштабная кампания против галицийских евреев, которых, как было заявлено, слишком распустили их австрийские хозяева. Многих включили в списки на депортацию, войскам было позволено их унижать и творить расправу над ними, проводилась сознательная кампания по лишению евреев гражданских прав, которыми они пользовались в империи Габсбургов[49]49
  Недвусмысленные приказы, отданные на этот счет, см. в письме генерала Янушкевича (Ставка) графу Бобринскому (военному генерал-губернатору Галиции) от 19 марта 1915 г. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. ПО об. См. Также [Holquist 2011: 52-73.]


[Закрыть]. Наконец, Священному синоду было позволено прислать в этот регион архиепископа Евлогия, ярого сторонника массового обращения в православие, для проведения репрессивной политики в отношении униатской церкви и местного священства. Царь и Ставка не полностью контролировали этот процесс. Меры, принятые православной церковью, явно шли вразрез с указаниями графа Бобринского соблюдать религиозную терпимость. Согласно этим указаниям, можно было направлять православных священников только в те поселения, где этого требовало 75 % жителей[50]50
  Граф Бобринский (военный генерал-губернатор Галиции). Циркуляр губернаторам от 27 октября 1914 г. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 12. Л. 11.


[Закрыть]. Вместо этого активные деятели, «абсолютно не думающие о последствиях» [von Hagen 2007: 41], вели в тех краях откровенно оккупационную политику. Это явилось дальнейшим свидетельством ослабевания империи: предприниматели от политики управляли делами государства наверху, а местные власти проводили свою собственную политику [Бахтурина2002:103-104]. Результат был катастрофичным. Посягательство на церкви и религиозных лидеров приводило в ярость местное население. Украинские активисты были разгневаны кампанией против митрополита униатской церкви Андрея Шептицкого, международное же сообщество выражало протест против нарушения международного законодательства и гонений на галицких евреев [von Hagen 2007: 41]. Безудержные солдатские грабежи и рост преступности деморализовали всех и каждого [Бахтурина 202: 103-104]. Российская империя не приобрела себе друзей среди гражданского населения в регионе, но завела множество врагов.

В польских областях на российской стороне границы армия также представляла собой оккупационные войска, которые смещали гражданскую власть и реквизировали в больших количествах товары и рабочую силу. Что касается армейских командиров, то они – в той мере, в какой вообще задумывались о происходящем, – кажется, считали, что все идет как должно. Они полагали, что местные власти продолжат выполнять свои обязанности, национальная валюта останется крепкой и стабильной, а товары будут либо доступны для продажи, либо будут подлежать законному реквизированию[51]51
  Губернатор Варшавы. Секретное письмо генерал-губернатору Варшавы от
  6 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Он. 1. Д. 167. Л. 11.


[Закрыть]. Однако вышло так, что эти местные власти (в основном подчиняющиеся Министерству внутренних дел и Министерству финансов) не выражали большого энтузиазма по поводу того, чтобы быть на побегушках у военных в зонах боевых действий. Эти бюрократы, оказавшись в затруднительном положении, быстро отказались от своих беспокойных должностей на таможне, медленно умирающих меняльных лавок и прочих активов в губернских центрах и сбежали в Варшаву, чтобы избежать плена[52]52
  Там же.


[Закрыть]. Те, кто остался, порой попадали в чрезвычайно опасные ситуации. Статский советник Агафонов, начальник Нешавского уезда (Нешава – приграничный город на Висле), был взят в заложники небольшим немецким десантом. Вражеский командир вынуждал его несколько дней издавать указы за своей подписью, прежде чем группа отошла за реку. Агафонов оставил город так быстро, как только смог[53]53
  Докладная записка начальника Нешавского уезда статского советника Агафонова. Без даты, но после 16 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 304. Л. 213-215 об.


[Закрыть]. В некоторых особо опасных районах жандармы спасались бегством или переодевались в гражданскую одежду, чтобы немцы не захватили их в плен[54]54
  Губернатор Варшавы. Секретное письмо генерал-губернатору Варшавы от 10 августа 194 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 167. Л. 15.


[Закрыть]. Оставшиеся зачастую не имели над собой присмотра и контроля – с предсказуемыми результатами. На железнодорожной станции Отвоцк один из таких жандармов присвоил себе внушительный запас водки, напился пьяным и стал брать «налог» в один рубль с каждого пассажира, обращавшегося в билетную кассу[55]55
  Письмо жителя Отвоцка в жандармерию от 3 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 304. Л. 135 об.


[Закрыть]. На практике этот исход чиновников Министерства внутренних дел и Министерства финансов оставил глубокую прореху в административной иерархии. Прибывшие войска приступили к делам управления, демонстрируя различную степень произвола. В частности, в первые месяцы войны они явно не имели никакого плана, еще менее того – подготовки в делах гражданского управления; в итоге все попытки организовать ситуацию оказались провалены. Взяв на себя, к примеру, жизненно важную задачу управления железными дорогами, армейские чины постепенно развалили все дело, пока штатские специалисты-железнодорожники били баклуши [Knox 1921, 1: 195]. Это отсутствие координации между гражданскими и военными властями наблюдалось повсеместно. Вот один довольно-таки нашумевший случай: министр внутренних дел узнал о новом законе о труде, изданном начальником военной администрации Петрограда, только обнаружив однажды утром бумагу на крыльце своей дачи [Graf 1972: 89].

Таким образом, большая часть повседневного управления в этих регионах, от противопожарных мероприятий до торговли и охраны правопорядка, перешла к местным деятелям[56]56
  Об этом см. также [Molenda 1985:187-201]. То же самое происходило и в удалении от фронта. В Архангельске несколько месяцев вообще не было власти, потому что военные и имперские правительства не справлялись с этой задачей [Graf 1972: 89].


[Закрыть]. Возьмем, к примеру, город Влоцлавек, оккупированный на три недели немецким полком сразу после начала войны. Немцы арестовали начальника полиции, разоружили остальных полицейских и велели покинуть район под угрозой задержания. Мирные жители, не проявившие достаточно энтузиазма при виде оккупантов, также попали в тюрьму. Порядок в городе поддерживали волонтеры из пожарной команды, вооруженные шашками. После ухода немцев полицейские силы состояли только из этих легковооруженных людей, и подобная ситуация имела место в других городах, таких как Любин и Ковель. Во всех этих пограничных городах единственным представителем российской армии был казачий полк, патрулировавший территорию протяженностью в 80 километров, да и тот выискивал скорее немецких разведчиков, чем преступников из штатских[57]57
  Губернатор Варшавы. Секретное письмо генерал-губернатору Варшавы от 22 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 167. Л. 21-22 об.


[Закрыть]. Даже в таких городах, как Кутно, где местные власти никуда не убегали и их никто не изгонял, немедленно возникли новые органы местного самоуправления. В первые две недели войны жители Кутно учредили комитет помощи семьям мобилизованных резервистов и комитет граждан в помощь «наиболее нуждающимся жителям Кутно»[58]58
  Там же.


[Закрыть]. И снова мы видим, как события военного времени подрывают основы традиционного государства, одновременно создавая возможность пересмотра политических практик и взаимоотношений в империи.

Однако эти новые политические формы были плохо обеспечены необходимыми материальными и людскими ресурсами. Как сухо отмечали несколько новых членов комитета из числа поляков, они не были готовы к таким нежданным полномочиям и ответственности, поскольку были лишены возможности развивать институты местного самоуправления в довоенные годы[59]59
  Центральное сельскохозяйственное общество Царства Польского. Письмо генерал-губернатору Варшавы от 22 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л.172-173.


[Закрыть]. Вряд ли можно винить польских администраторов за то, что они напомнили имперским властям о цене репрессивной довоенной политики, которая проводилась в Польше. В отношении местного управления эти репрессии выразились в том, что власти как можно дольше медлили с введением выборных органов (земств) в западных уездах из боязни подлить масла в огонь польского национализма. В то время царский министр внутренних дел еще больше ухудшил ситуацию, настояв, чтобы в новых польских земствах главную роль играли этнические русские [Weeks 1996: 131-151]. Но что сделано, то сделано. Фактическая ситуация на местах была такова, что имперские чиновники были эвакуированы, военные власти с безразличием относились к гражданскому администрированию, а местные чиновники не имели абсолютно никакого опыта.

Как будто этого было мало, новые местные администраторы столкнулись с полным набором проблем, решение которых далось бы непросто даже опытным людям: к примеру, поиск помещений для временных военных госпиталей, обеспечение пищей и кровом жителей, чьи дома были разрушены, и попытки регулировать торговлю в весьма нестабильных условиях. Еще труднее было обеспечивать безопасность, поскольку самые грозные возмутители спокойствия буквально поставили себя над законом – речь шла о представителях соперничающих армий, удержать которых пожарные и лавочники даже не надеялись. Однако местные граждане сослужили большую службу. Как утверждал губернатор Плоцка, они помогали разрешать разногласия между домовладельцами и жильцами, землевладельцами и работниками, а также между деловыми людьми. Они вводили системы временных займов, защищали собственность государства и учреждали базовые правила и нормы, регулирующие качество пищевых продуктов на городских рынках[60]60
  Секретное письмо губернатора Плоцка генерал-губернатору Варшавы от 30 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л. 172-173.


[Закрыть]. Поскольку эти задачи усложнились в течение первых неспокойных месяцев войны, члены некоторых из этих городских комитетов совместно просили об учреждении целой системы местных «обывательских комитетов», которые бы сверху поддерживал «центральный обывательский комитет»[61]61
  Центральное сельскохозяйственное общество Царства Польского. Письмо генерал-губернатору Варшавы от 22 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л.172-173.


[Закрыть]. В Варшаве и Петербурге это предложение было встречено не без колебаний. Возникновение политического вакуума и непростой опыт почти десятилетней деятельности Думы в империи заставляли слуг царя с подозрением относиться к участию в политике местных представителей, тем более к предложениям поставить над обывательскими комитетами центральный орган, состоящий из политически активных поляков. Тем не менее в первые дни сентября Национал-демократическая партия Романа Дмовского сформировала именно такой центральный комитет [Davies 1982, 2: 380-381].

Не уделяя должного внимание этим местным инициативам, армейские чины велели гражданским управленцам вернуться в опасные зоны и ужесточили в регионе закон военного времени[62]62
  Телеграмма генерала Жилинского генералу Иванову от 30 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л. 227.


[Закрыть]. Они занялись не только обеспечением закона и порядка, но также преобразованиями экономики в военной зоне. Как следствие, они систематически и сознательно расшатывали сложившиеся в империи модели торговли. До войны на польской границе процветала международная торговля. Рабочие-мигранты постоянно пересекали границу – как легально, так и нелегально. В последние годы мира примерно 400 000 сезонных рабочих ежегодно перемещались между Российской и Германской империями [Lohr 2012: 68]. Товары циркулировали через эту область достаточно быстро, обеспечивая приличные доходы не только коммерсантам, но и чиновникам, которые увеличивали свою прибыль, ослабляя бюрократическое регулирование в приграничной зоне [Fuller 2006: 23, 29].

Понятно, что развязывание военных действий опрокинуло всю эту сеть экономической деятельности. В целом по империи торговля на экспорт стремительно скатилась до 13,3 % от довоенного уровня в первый же год войны и впоследствии восстановилась очень незначительно [Florinsky 1931: 33]. Внутренняя торговля тоже пострадала – опять-таки во многом в силу государственного регулирования. Начиная с самого первого месяца войны военные указы мешали торговле многими ключевыми товарами на всей остальной территории империи. Торговля зерном, мукой, домашним скотом и кожей могла происходить только в границах губерний[63]63
  Обязательное распоряжение генерал-лейтенанта Данилова по городу Вильно от 6 октября 1914 г. ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 437. Л. 2.


[Закрыть]. Так же обстояло дело с топливом, а торговля спиртными напитками была, как и везде в империи, запрещена на все время войны. Было понятно, чем обосновывались эти распоряжения: армия отчаянно нуждалась в постоянном источнике всевозможных товаров из регионов, где базировались войска, и не могла или не желала мириться с системой, при которой ей пришлось бы конкурировать за эти товары либо с частными экономическими структурами, либо с государственными ведомствами в тылу. Единственным способом упрочить положение армии в качестве монопольного потребителя в зоне боевых действий было использование механизмов закона военного времени, чтобы вынудить производителей и торговцев предоставить ей право преимущественного приобретения.

Попытка установить экономическую автаркию в каждой отдельной губернии уже привела к печальным последствиям. Но армейское командование, кроме того, нарушило нормальный ход экономических операций в отдельных городах. Прежде всего, патологическая подозрительность в отношении коммерсантов в целом и евреев в частности привела к опрометчивым нападкам на обычные торговые практики, например складирование товаров. Создание товарных запасов с целью избежать возможной серьезной нехватки стало считаться преступлением. В декабре 1914 года известия о том, что торговцы все же пополняют склады, заставили армейские власти думать, что евреи устроили масштабный тайный заговор с целью спекуляции и взвинчивания цен[64]64
  Телеграмма начальника снабжения армий Северо-Западного фронта генерал-губернатору Варшавы от 5 декабря 1914 г. ГАРФ. Ф. 251. Оп. 1.Д. 201.Л. 1.


[Закрыть]. В Варшаве были арестованы 64 человека, в основном евреи. Их возражения во время расследования были весьма убедительны. Один задержанный показал, что привез соль из Одессы, но не смог ее продать, потому что было Рождество, и ему пришлось оставить ее на складе. Торговец из Пруткова объяснял, что у него образовались большие запасы сахара, потому что он вывез его перед тем, как немцы взяли город. Даже местные жандармы осознали, что в действиях торговцев не было криминала. Напрашивался логический вывод: коммерсанты способствовали усилиям военных, привозя товары в военную зону, и не только из других губерний, но и прямо из-под носа противника.

Высшее командование, однако, не согласилось с подобной логикой и отвергло возражения полиции. Жандармы арестовали торговцев и конфисковали их товары. И вот, когда сети мирного времени были разрушены, создавать складские запасы стало трудно, торговля находилась под угрозой, а военные наводнили территорию, колебания цен в Польше стали неизбежными. Власти отреагировали так же, как и в Галиции: попыткой зафиксировать цены на ключевые товары. И снова это было сделано армейскими чинами, имевшими очень слабое представление о том, как функционируют экономические и социальные системы[65]65
  Обязательное постановление генерал-лейтенанта Данилова. Б/д, но в 1914 г. ГАРФ. Ф. 251. Оп. 1. Д. 873. Л. 87 об.


[Закрыть]. Как отмечал Михаил Лемке в своем дневнике, который вел в Ставке в военные годы, Академия Генерального штаба ничего не делала, чтобы готовить своих офицеров к решению задач гражданского управления, с которыми им обязательно пришлось бы столкнуться в зонах действия закона военного времени. Выпускники не имели «ни понятия о государственном праве и хозяйстве, ни об основном законодательстве и органах управления… ни о финансах, ни о чем подобном они не получают никакого представления». В результате, заключал автор, «они шли вслепую, просто не подозревая о существовании страны…» [Лемке 2003, 2: 625].

Группа крупных финансистов Варшавы тут же увидела опасность. Менее чем через две недели после того, как в воздухе засвистели пули, они обратились к высшим властям с просьбой незамедлительно принять меры для стабилизации экономики в зоне военных действий, учредив надежные чрезвычайные органы для расширения кредитования и защиты прав собственности (прежде всего от хищничества военных). Они предупредили, что в существующих обстоятельствах единственным экономически здравым решением для многих на этой территории оставалась «ликвидация»[66]66
  Доклад Варшавского комитета по товарным рынкам Я. Г. Жилинскому (командующему армиями Северо-Западного фронта) от 15 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 174. Л. 159 об.


[Закрыть]. Но мнение польских деловых кругов проигнорировали. Вместо этого высшее командование продолжило издавать запретительные постановления (не экспортировать, не поднимать цены, не создавать складские запасы), не предпринимало никаких конструктивных действий для поддержания местной экономики в разгар катастрофических перемен. Уже в августе 1914 года армия помогла сформировать «всеобъемлющий антирыночный консенсус», который Питер Холквист назвал радикальным феноменом политической культуры России в военные годы в целом[67]67
  [Holquist 2002: 44]. Можно также отметить вместе с Томасом Оуэном, что идеологические строительные блоки антикапиталистического мышления глубоко укоренились как в российской бюрократии, так и в среде русской интеллигенции [Owen 1995: 116].


[Закрыть].

Как обычно, склонность чиновников считать, будто количество указаний прямо пропорционально уровню упорядоченности, была ошибочной. Напротив, истинное положение в экономике находилось на грани анархии. Неуклюжее, избыточное вмешательство во все дела со стороны неопытной, страдающей от недостатка кадров администрации вместо рационального использования местных ресурсов моментально привело к возникновению новых форм экономической деятельности, которые еще больше сбили власти с толку. «Вторая экономика» – черный рынок – наращивала обороты. Торговцы перемещались между военными лагерями и городами, продавая не только продукты, спиртное и сигареты, но и военную форму, ружья, револьверы, шинели и сапоги. Часть всего этого явно была собрана на полях сражений, потому что те, кого арестовывали с контрабандой возле мест боевых действий, имели при себе в десять раз больше материальных ценностей, чем прочие[68]68
  См., например, телеграмму губернатора Папудолго (провинция Ломжа) генерал-губернатору Варшавы от 27 ноября 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 192. Л. 61; секретное письмо начальника канцелярии генерал-губернатора Варшавы начальнику снабжения Двинского военного округа от 15 декабря 1915 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 192. Л. 66.


[Закрыть]. Но солдаты также постоянно продавали свои вещи местным торговцам. К примеру, в Плоцке власти арестовали несколько военнослужащих за продажу зимнего обмундирования. Утечка государственной собственности оставалась проблемой все годы войны[69]69
  Приказ № 226 генерала фон Ренненкампфа войскам 1 -й армии от 31 октября 1914 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 192. Л. 37.


[Закрыть].

Широко распространена была и «третья экономика» – мародерство. По обе стороны довоенной границы солдаты по одиночке или небольшими группами напрямую пользовались правом сильного, чтобы отбирать все, что им хотелось. Весьма типичный случай: жители одного из селений возле Вислы вернулись в свои дома, откуда бежали во время артобстрела в конце сентября, чтобы увидеть, как повсюду рыщут русские солдаты, едят овощи и от нечего делать крушат мебель. Когда староста посмел высказать недовольство, солдат ударил его, пригрозил штыком и велел заткнуться. Селение было обобрано дочиста, как и соседние селения в этом районе[70]70
  Жандармское управление Варшавской губернии. Доклад полицейской канцелярии при генерал-губернаторе Варшавы от 10 ноября 1914 г. ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1152. Л. 337-338.


[Закрыть]. Мародерство имело место как возле линий фронта (как в данном примере), так и в тылу. Так, в октябре 1914 года новый командующий 2-й армией генерал С. М. Шейдеман отмечал, что большая часть рапортов о том, что солдаты «нападают» и «грабят» местных, шла из районов к востоку от Вислы[71]71
  Приказ № 121 генерала Шейдемана войскам 2-й армии Северо-Западного фронта от 10 октября 1914 г. // Приказы по 2-й армии. 1914 года. Сброшюрованное собрание приказов, хранящееся в Военном отделе Российской государственной библиотеки (ВО-РГБ), шифр Д 157/22. Большая благодарность Василию Каширину за то, что сообщил мне о существовании этих подборок.


[Закрыть].

Грабежи стали постоянной угрозой в приграничных областях, и, хотя большинство причастных к ним носило военную форму, вскорости появились и банды из гражданских лиц. Например, в начале 1915 года четверо варшавских бандитов, узнав, что богатая семья Марианны Сопиевской осталась без мужского покровительства, ворвались в дом, украли 53 рубля наличными и на 60 рублей вещей, изнасиловали двух дочерей-подростков и застрелили соседа, собаки которого подняли лай во время нападения[72]72
  Письмо губернатора Варшавы генерал-губернатору Варшавы от 28 апреля 1915 г. ГАРФ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 873. Л. 56-56 об.


[Закрыть].

Как показало нападение на Сопиевских, семьи христиан также не были застрахованы от беды. Но все же жертвами насилия в регионе в первую очередь становились евреи. Так, 31 августа (13 сентября) 1914 года 235-й Белебеевский пехотный полк на два часа остановился на железнодорожной станции Тлущ. Солдаты сошли с поезда, чтобы сходить к местным торговцам-евреям. Однако, выбрав товары, многие отказались за них платить. Тогда владельцы лавок закрыли двери и стали торговать только через окно. В ответ солдаты вышибли двери и «силой забрали разные товары». Офицеры полка стояли в стороне, пассивно наблюдая за грабежами, и этот случай прошел бы незамеченным в документальных отчетах (как наверняка многие другие), если бы там не случилось одного генерала из штаба 2-й армии, который был в ярости от этого «непорядка»[73]73
  Телеграмма начальника жандармской администрации Варшавской губернии командующим военными округами и генерал-губернатору от 26 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1152. Л. 276.


[Закрыть]. Такие отдельные нападения всегда впоследствии распространялись и вырастали в масштабные погромы, как продемонстрировали события в Люблине 19 августа (1 сентября). 20 лавок, принадлежащих евреям, были ограблены и разрушены. Общая сумма убытков доходила до 20 000 рублей[74]74
  Секретная телеграмма начальника жандармского управления Люблинского округа начальнику жандармского управления Люблинской губернии от 20 августа 1914 г. ГАРФ. Ф. 238. Оп. 1. Д. 144. Л. 3.


[Закрыть].