Текст книги "Жизнь в средневековом замке"

Вода для умывания и питья имелась на каждом этаже в каком-либо одном месте. В дополнение к колодцу (внутри донжона или в непосредственной близости от него) на одном из верхних этажей иногда устанавливали цистерну или резервуар, откуда вода подавалась по трубам на нижние этажи. Руки мыли в умывальнике или раковине, устроенной в нише у входа в зал. Слуги наполняли водой резервуар наверху; грязная вода стекала по свинцовой трубе. Поступление и удаление воды регулировалось при помощи бронзовых или медных кранов.

Для мытья служила деревянная бадья с навесом или балдахином, обитая тканью. В теплые дни ее нередко ставили в саду, в холодные – в спальне, возле камина. Когда хозяин замка путешествовал, он брал с собой бадью и слугу, который отвечал за нее. В некоторых крупных замках и дворцах XIII века имелись помещения для принятия ванн; в Вестминстерском дворце при Генрихе III была даже проточная вода, холодная и горячая – последнюю подавали из резервуаров, куда выливали горшки, подогретые в особой печи. В ванной комнате Эдуарда II пол был выложен плиткой и устлан ковриками, чтобы ноги не чувствовали холода.

Отхожее место, или уборную, устраивали как можно ближе к спальне (и ставили туда вездесущий ночной горшок). В идеале уборная располагалась в конце короткого, изогнутого под прямым углом прохода, внутри стены или контрфорса. Если стены спальни были недостаточно толстыми, делали специальный выступ: он нависал надо рвом или рекой (как в жилых покоях замка Чепстоу) или был снабжен длинной трубой, почти доходившей до земли. Последний вариант часто оказывался опасным во время осады: через такую трубу осаждающие забрались в Шато-Гайар, замок Ричарда Львиное Сердце на Сене. Поэтому впоследствии трубу стали прикрывать каменной стеной. Отхожие места могли быть сосредоточены в одной башне, иногда многоярусной, со сточной канавой внизу для удобства очистки, в углу зала или солара. В некоторых замках труба промывалась дождевой водой из желобов или цистерны наверху либо грязной водой из кухни.

Генрих III, переезжая из одной резиденции в другую, заблаговременно отдавал распоряжения:

Поскольку уборная… в Лондоне расположена в неподобающем и нечистом месте, из-за чего там стоит дурной запах, мы повелеваем, во имя преданности и любви, связывающей Вас с нами, чтобы Вы никоим образом не забыли приказать устроить другую уборную… в более подходящем и чистом месте, которое Вы можете выбрать там, даже если это обойдется в сто фунтов, и она должна быть готова до праздника перенесения мощей святого Эдуарда, до того, как мы явимся туда.

Перед приездом в Йорк на бракосочетание своей дочери Маргариты с Александром III Шотландским (1251) король указал, что необходимо соорудить уборную шести метров в длину, «с глубокой ямой», рядом с его комнатой в архиепископском дворце.

В качестве туалетной бумаги часто использовали сено. Как повествует Джоселин де Бракелонд, аббату Самсону из Бери-Сент-Эдмундс однажды ночью приснилось, что некий голос велит ему встать. Он проснулся и обнаружил, что свеча, неосторожно оставленная другим монахом в уборной, вот-вот упадет на сено.

К концу XIII века замок стал намного более комфортабельным и удобным, предоставлял больше возможностей для уединения. Хозяин замка с супругой, некогда евшие и спавшие в большом зале вместе со своими домочадцами, постепенно перебрались в личные покои. Епископ Роберт Гроссетест считал, что склонность к уединению зашла слишком далеко, и советовал графине Линкольнской: «Если болезнь или усталость не препятствует этому, старайтесь принимать пищу в зале, перед Вашими людьми, ибо это принесет Вам немалую пользу и честь… Запретите обедать и ужинать вне зала, в личных комнатах, ибо это ведет к ненужным тратам и не приносит никакой чести господину и госпоже».

Столетием позже Уильям Ленгленд в «Видении о Петре Пахаре» делал такие же предостережения, что и епископ. Ленгленд винил во всем технические усовершенствования – после появления камина с дымоходом обитатели дома перестали собираться вокруг центрального очага, как в старые времена:

 
Горе царствует в зале всю неделю, каждый день.
Господин и госпожа больше не хотят сидеть здесь.
Теперь каждый богач ест сам по себе,
В особых покоях, подальше от бедняков,
Или в комнате с дымоходом,
Покинув большой зал.
 

Глава IV. Госпожа

[Госпожа де Файель] вошла, с золотой диадемой на белокурых волосах. Кастелян приветствовал ее со вздохом: «Госпожа, пусть дарует вам Бог здоровье, почет и радость». Та ответила: «А вам пусть дарует Бог отраду, покой и здоровье». Затем он взял ее за руку и усадил рядом с собой… Он поглядел на нее, не говоря ни слова, слишком взволнованный, чтобы произнести что-нибудь, и побледнел. Заметив это, госпожа извинилась за отсутствие мужа. Кастелян ответил, что любит ее и, если она не смилуется над ним, все ему будет безразлично. Госпожа напомнила ему, что она замужем и он не должен просить у нее ничего, что может запятнать ее честь или честь ее господина. Он ответил, что ничто не удержит его от служения ей до конца его жизни.

Роман о кастеляне из Куси

Волосы у нее были светлые, в пышных кудрях, глаза ясные и веселые, продолговатое лицо, прямой и тонкий нос, а губы алее, чем вишня или роза летнею порою, зубы мелкие и белые, а упругие груди приподнимали ее одежду, как два маленьких волошских ореха. Она была стройна в бедрах, и стан ее можно было охватить пальцами. Цветы маргариток, которые она топтала своими ножками и которые ложились под ее стопами, казались совсем черными по сравнению с ними – так бела была эта девушка[3]3
  Перев. М. Ливеровской.


[Закрыть].

Окассен и Николет

Госпожа де Файель и Николет – героини двух популярных романов XIII века. Рено де Куси поклонялся своей прекрасной даме, «лучшей, благороднейшей и умнейшей в мире», носил с собой ее рукав, чтобы в бою ему сопутствовала удача, слагал в ее честь песни и выдержал мучительные испытания, прежде чем добиться ее благосклонности. Прекрасная, совершенная, обожаемая, она посвятила свою жизнь любви, презрев узы законного брака. Что до Николет, то ее внешность воплощала собой средневековый идеал: белокурая, хрупкая, светлокожая, с мальчишеской фигурой.

Подобные дамы завораживали влюбленных в них мужчин в многочисленных романах XII–XIII веков, но неясно, до какой степени реальные хозяйки замков соответствовали этому описанию. Мы мало что знаем о характере и личной жизни тех, кто жил рядом со своими мужьями в Чепстоу и других замках. Несомненно лишь одно: хозяйка замка обычно была пешкой в политических и экономических играх, которые велись мужчинами.

Женщина могла владеть землей, наследовать, продавать и дарить ее, судиться за нее. Но по большей части она проводила жизнь под крылом мужчины: до замужества – отца, потом – мужа, пока не становилась вдовой. Если отец умирал до того, как дочь вступала в брак, ее брал под опеку его сеньор, который проявлял законную обеспокоенность ее будущим браком: ведь муж сироты становился его вассалом. Когда речь шла о наследнице большого состояния, брак становился очень выгодной сделкой для сеньора – претендент мог заплатить большую сумму. Но и без этого опека была желанной целью: опекун получал весь доход с имения подопечной до ее замужества. Многие судебные разбирательства в Средние века касались богатых подопечных, и даже состояния среднего размера разжигали алчность. В 1185 году Генрих II повелел составить перечень всех вдов и наследниц в королевстве, чтобы корона в случае чего могла выдвинуть претензии. Все подверглось тщательной переписи: перечень содержал сведения о возрасте, детях, количестве земли и скота, арендной плате, сельскохозяйственных орудиях и другом имуществе вдов. Вот типичная запись:

Алиса де Бофоу, вдова Томаса де Бофоу, под опекой сеньора короля. Двадцать лет, наследник – один из сыновей, всего их двое. Стоимость ее земель в Ситоне – 5 ф[унтов] 6 ш[иллингов] 8 п[енсов], вместе со следующим имуществом: два плуга, сто овец, два тягловых животных, пять свиноматок, один кабан и четыре коровы. За первый год, что земля была в ее руках, она получила плату за землю в 36 ш. и 8 п. и два фунта перца, и, кроме этой платы, держатели вручили ей 4 ш. и три воза овса.

Аббат Самсон из Бери-Сент-Эдмундс решительно выступил против Ричарда Львиное Сердце, сына Генриха II. Предметом соперничества послужила опека над богатой сиротой трех месяцев от роду. В конце концов король уступил, получив от аббата несколько охотничьих собак и лошадей. Но планы Самсона сорвались – наследницу увез ее дед, и прелату пришлось продать свое право на опеку архиепископу Кентерберийскому за 100 фунтов. Повзрослев, девочка выросла в цене: архиепископ, в свою очередь, продал это право Томасу де Бергу, брату королевского постельничего и будущему юстициарию, за 500 марок (333 фунта).

Дочь крупного феодала обычно покидала дом, отправляясь в замок другого благородного семейства или в монастырь, где могла провести всю жизнь, если не была замужем. Образование девочек, по мнению современников, явно выигрывало по сравнению с образованием, которое получали их братья. Эти различия шутливо преувеличивались авторами романов: по их словам, мальчики учились «кормить птиц, охотиться с соколом, обращаться с охотничьими собаками, стрелять из лука, играть в шахматы и триктрак» или «фехтовать, ездить на коне и состязаться на турнире», девочки же – «работать иглой и веретеном… читать, писать и говорить на латыни» или «петь песни, рассказывать истории и вышивать». Знатные дамы покровительствовали поэтам и сами писали стихи, некоторые усердно учились. Как и их мужья, женщины занимались охотой, включая соколиную (на своих печатях они нередко держат сокола), играли в шахматы.

Девичество было недолгим. Брачный возраст для женщин наступал в двенадцать лет, замуж выходили обычно в четырнадцать. Наследницы порой формально вступали в брак, будучи пятилетними, а обручались еще раньше, правда такие союзы могли быть расторгнуты до консумации. К двадцати годам у женщины уже было несколько детей, к тридцати она могла – если выжила после всех родов – овдоветь и снова выйти замуж или иметь внуков.

Брак крестьянской девушки еще мог заключаться с учетом ее личного выбора и симпатий (на селе, как правило, он следовал за беременностью), но брак благородной дамы был слишком серьезным делом, и сердечная склонность в расчет не принималась. Случались и исключения. Элеонора, сестра Генриха III, вышедшая за владельца Чепстоу, графа Уильяма Маршала II, в девять лет и овдовевшая в шестнадцать, стала затем женой Симона де Монфора, графа Лестера, в 1238 году. Церемония проходила в личной капелле короля в Вестминстерском дворце, причем Генрих сам подвел невесту к алтарю. На следующий год король поссорился с Монфором – тот, как признался Генрих, «подло и тайно осквернил» Элеонору во время ухаживания. «Ты соблазнил мою сестру до брака, и когда я узнал об этом, то отдал ее тебе в жены против воли, чтобы избежать скандала», – передает Матвей Парижский слова короля.

Однако существуют свидетельства о том, что многие браки оказывались счастливыми. Жоффруа де ла Тур, дворянин, живший в XIV веке, так описывает свою покойную жену:

…справедливая и добрая, знавшая все о чести… и о честном поведении, колокол и цветок всяческой доброты; и я так восхищался ею, что сочинял для нее песни, баллады, рондо, лэ и разные другие вещи, прилагая все свое разумение. Но смерть, что воюет со всем в мире, отняла ее у меня, что принесло мне много скорбных мыслей и великое уныние. Вот уже больше двадцати лет я преисполнен великой скорби. Ибо сердце истинного влюбленного никогда не забудет женщину, которую он по-настоящему любил.

Законной возможности развестись не существовало, но запрет на близкородственные браки давал основание объявить союз недействительным, тем более что он распространялся на дальних родственников и являлся основанием для расторжения уже заключенных браков. Церковь не всегда поддерживала его. Когда в 1253 году граф Роджер Биго, владелец Чепстоу и внук первого Уильяма Маршала, расторг брак с дочерью короля Шотландии, так как предположительно был ее родственником, церковь постановила, что он должен принять ее обратно, и Роджер уступил: «Поскольку так считает церковь, я спокойно и охотно соглашаюсь на брак, который ранее считал сомнительным и подозрительным».

Невеста приносила приданое и получала взамен брачный дар, размер которого мог достигать одной трети стоимости всех поместий мужа – иногда определенные земли, перечислявшиеся у дверей церкви в день бракосочетания и отходившие вдове после смерти мужа. Но и без этих формальностей третья часть земель мужа по закону принадлежала ей, и, если наследник умершего не спешил передавать их, она могла обратиться в королевский суд. Поначалу считалось, что брачный дар полагается по умолчанию, но понемногу возобладала другая практика – в день бракосочетания заключалось соответствующее соглашение.

Выйдя замуж, женщина переходила «в подчинение» или «во власть» мужа и не могла «возражать» ему, даже если он продавал унаследованные ею земли, обращаться в суд без него или составлять завещание без его согласия.

Некоторые права возвращались к женщине, когда она становилась вдовой. Иногда вдове даже удавалось отсудить земли, проданные ее мужем, «которому при его жизни она не могла возражать». Но в Англии до принятия Великой хартии вольностей король мог обязать вдову своего главного ленника вступить в новый брак; если же она не желала этого или сама выбирала себе мужа, то вынуждена была платить крупный штраф. Великая хартия вольностей ограничила права короля в этом отношении, но подтвердила, что вдова не должна выходить замуж без согласия своего господина, будь то король или его вассал. В другой статье Хартии указывалось, что воспитанницы короля, вдовы или девицы, не должны быть «унижены», то есть не должны выходить замуж за человека ниже их по положению.

Согласие было одним из условий брака, требовавшихся по закону, и брак мог быть расторгнут на том основании, что его заключили против воли какой-либо стороны. В 1215 году король Иоанн выдал юную леди Маргарет, дочь своего постельничего и вдову графа Девона, за Фалькеса де Бреоте. В 1224 году Фалькес отправился в изгнание, и Маргарет явилась к королю и архиепископу с просьбой о расторжении брака, заявив, что никогда не давала на него согласия. После ее смерти (1252) Матвей Парижский – он отозвался об этом браке так: «благородство соединилось с подлостью, благочестие с нечестием, красота с растлением» – процитировал латинское стихотворение, которое неизвестный автор посвятил этому союзу:

Закон соединил их, любовь и согласие на брачном ложе.

Но что за закон? Что за любовь? Что за согласие?

Закон вне закона, любовь, которая обернулась ненавистью, согласие, которое обернулось разногласием.

Хронист не упомянул о том, что Маргарет, которая была замужем за Фалькесом девять лет и имела от него по крайней мере одного ребенка, ждала его падения, чтобы потребовать расторжения брака. Фалькес умер в Риме в 1226 году, обратившись перед этим к папе римскому с просьбой вернуть жену и ее наследство.

Притом что права хозяйки были во многом ущемлены, она играла важную, иногда ведущую роль в жизни замка. Когда хозяин отсутствовал, будучи при дворе, на войне, в Крестовом походе или паломничестве, она управляла поместьем, отдавала распоряжения, решала финансовые и юридические вопросы. Легкость, с которой хозяйки замков брали на себя эти обязанности, указывает на знакомство с ними, подразумевающее участие в делах, когда супруг находился дома. Дама не только надзирала за слугами и кормилицами, но также приветствовала и развлекала гостей замка – чиновников, рыцарей, прелатов и прочих. Епископ Роберт Гроссетест советовал графине Линкольнской занимать гостей «живо, учтиво и в хорошем настроении», проверять, чтобы их «учтиво принимали, размещали и угощали».

Юридическая неполноценность не превращала женщин в безмолвные тени. Тогдашние авторы сатирических произведений описывали их как сварливых и драчливых. Знаменитый парижский проповедник Яков де Витри однажды поведал прихожанам о некоем человеке и его жене:

[Она была] такой несговорчивой, что, получив от него повеление, всегда поступала наоборот, и холодно принимала гостей, которых он звал к обеду. Однажды он пригласил нескольких человек и распорядился поставить столы в саду, близ ручья. Жена села спиной к воде, в некотором отдалении от стола, и неприветливо глядела на приглашенных. Муж сказал ей: «Будь весела с гостями и подойди к столу». Она же, напротив, отодвинула свой стул еще дальше от стола, ближе к берегу ручья у себя за спиной. Заметив это, муж рассерженно сказал: «Подойди к столу». Она резко отодвинула стул назад, свалилась в ручей и утонула. Муж прыгнул в лодку и начал искать жену, орудуя длинным шестом, но выше по течению. Когда соседи спросили его, почему он ищет жену выше по течению, а не ниже, как следовало бы, он ответил: «Разве вы не знаете, что она всегда поступала наоборот и никогда не ходила прямой дорогой? Я твердо верю, что она отправилась вверх по течению, а не вниз, как делают все».

Случай, произошедший в 1252 году, – мы знаем о нем от Матвея Парижского – свидетельствует о том, что средневековая дама могла настаивать на своем даже в присутствии такого грозного противника, как король. Изабелла, графиня Арундельская, явилась к Генриху III, протестуя против его претензий на опеку: малая часть права на нее принадлежала королю, а основная – ей. Графиня, «хоть и была женщиной» (по выражению Матвея Парижского), спросила: «Почему, мой господин король, вы поворачиваетесь спиной к справедливости? Ныне при вашем дворе никто не может получить ничего доброго и справедливого. Вы назначены посредником между Господом и нами, но не управляете как следует ни нами, ни собой… и, кроме того, угнетаете без стыда и страха всех благородных людей в королевстве». Король насмешливо спросил: «Что такое, моя госпожа графиня? Неужели благородные люди Англии… дали вам грамоту, позволяющую говорить за них и защищать их, поскольку вы так красноречивы?» Графиня ответила: «Вовсе нет, мой господин, благородные люди вашего королевства не давали мне грамоты, вы дали мне грамоту [имеется в виду Великая хартия вольностей], которую пожаловал мне ваш отец, а вы поклялись добросовестно соблюдать ее и не нарушать. ‹…› Я, хоть и женщина, и все мы, ваши естественные и верные подданные, выступаем против вас перед судом страшного судьи, к которому являются все; небо и земля будут нам свидетелями, ибо вы поступаете с нами несправедливо, хотя мы не виновны ни в каком преступлении против вас, – и пусть Господь, Бог отмщения, отомстит за меня». Если верить Матвею Парижскому, в ответ на эту речь король промолчал, «и графиня, не получив разрешения и даже не спрашивая его, возвратилась домой».

Несмотря на ограничения, налагаемые феодальным правом, женщины порой даже устраивали собственный брак. Изабелла Ангулемская, вдова короля Иоанна, обнаружила возможность заключить выгодный (или, во всяком случае, подходящий) второй брак и воспользовалась ею, оттеснив собственную десятилетнюю дочь Джоанну, которая была обручена с этим человеком в течение шести лет. Своему «дражайшему сыну» Генриху III она написала из Ангулема, куда отправилась, чтобы вступить во владение графством, такое письмо:

Сим уведомляю Вас, что граф де Ла Марш [отец жениха, скончавшийся во время Крестового похода]… покинул сей мир и господин Гуго де Лузиньян остался, так сказать, один и без наследника… при этом его друзья не разрешат ему связать себя узами законного брака с нашей дочерью по причине ее нежного возраста, но советуют ему спешно позаботиться о наследнике и предлагают взять жену во Франции. Если такое случится, все Ваши земли в Пуату и Гаскони, как и наши, будут потеряны. Находя, что этот союз, если его заключат, повлечет за собой великую опасность, и не получив никаких указаний от Ваших советников… мы сделали сказанного Гуго, графа де Ла Марша, своим господином и мужем; да свидетельствует Бог, что мы поступили так скорее ради Вашего блага, нежели ради нашего. А потому мы просим Вас, нашего дражайшего сына… ибо это принесет великую пользу Вам и Вашим людям, чтобы Вы возвратили нам то, что принадлежит нам по праву, а именно Ньор, Эксетер и Рокингем, и 3500 марок, которые Ваш отец и наш покойный муж завещал нам.

Однако Изабелле пришлось подождать и вдовьей доли, и наследства: Генрих не желал отказываться от них, пока Джоанна, которую тщательно стерегли, не вернется в Англию из графства Марш; Изабелла же не собиралась отпускать Джоанну, пока не получит земли и деньги. После вмешательства папы Изабелла и Гуго наконец отпустили Джоанну, вышедшую затем за шотландского короля Александра. Но Генрих, Изабелла и Гуго еще много лет препирались из-за этой вдовьей доли.

Хронист Ордерик Виталий рассказывает о другой женщине с пылким нравом:

Разум [Гийома] графа д’Эврё [ум. 1118] был от природы нетверд и к тому же ослаблен возрастом, и он, полагаясь, быть может более необходимого, на способности своей жены, целиком передал ей управление своим графством [Эврё]. Графиня [Эльвиза] была известна умом и красотой. То была одна из самых высоких дам Эврё, весьма знатного происхождения. ‹…› Пренебрегая советами баронов своего мужа, она решила вместо этого руководствоваться своими намерениями и своим честолюбием. Нередко она совершала отважные шаги, занимаясь политическими делами, и всегда была готова пуститься в смелые предприятия.

Многие средневековые дамы обладали выдающимися политическими способностями. Графиня Матильда Тосканская руководила одним из важнейших феодальных государств Италии XI века, в ходе величайшей политической схватки того времени решительно выступила на стороне папы против императора Генриха IV: название ее замка – Каносса – стало нарицательным. Бланка Кастильская правила Францией в течение четверти века (дело было в XIII столетии). В Англии супруги Вильгельма Завоевателя, Генриха I и Генриха II выступали в роли регентш, когда их мужья были в отъезде.

Несмотря на свое невыгодное положение в военизированном обществе, женщины не только защищали замки во время осады, но и вели войска в бой. Задолго до Жанны д’Арк они облачались в доспехи и отправлялись на войну. Внучка Вильгельма Завоевателя Матильда – «императрица Матильда», как ее называли по титулу первого супруга, германского императора Генриха V, – лично возглавляла армию, действуя против своего кузена Стефана Блуаского в ходе гражданской войны в Англии (XII век). Одержав победу в одном из сражений, Матильда, по словам враждебного к ней автора «Gesta Stephani» («Деяния Стефана»), «стала вести себя заносчиво, вместо того чтобы держаться скромно, как подобает благородной женщине, и принялась ходить, говорить и делать все круто и надменно, более чем обычно… и стала самоуправствовать или, скорее, упорствовать во всех делах». В «Деяниях Стефана» описывается также, как вела себя Матильда в Винчестере, когда король Шотландии, епископ Винчестерский и его брат, граф Глостер, «главнейшие люди королевства», и кое-кто из ее постоянной свиты преклонили перед ней колени, чтобы обратиться к ней с просьбой. Вместо того чтобы почтительно подняться, поздороваться с ними и удовлетворить просьбу, она отослала всех и отказалась выслушать их мнение. Позже она двинулась на Лондон с большими силами, когда же горожане стали приветствовать ее, она, как пишет хронист, послала за самым богатым человеком города и потребовала от него «громадную сумму денег, не учтиво и смиренно, но властно». Лондонцы возмутились, и она вышла из себя.

Позднее удача изменила Матильде – ей пришлось выдерживать осаду в Оксфордском замке. И вновь она показала свой нрав:

[Покинула] замок ночью, вместе с шестью сопровождавшими ее рассудительными рыцарями, и прошла около шести миль пешком, так что ей и ее спутникам пришлось до крайности напрячь силы, бредя по снегу и льду (ибо вся земля была белой из-за необычайно сильного снегопада, а на воде была очень толстая ледяная корка). И вот явный признак чуда: она шагала с сухими ногами, нисколько не замочив одежды, хотя, когда король [Стефан] и его люди собирались брать город приступом, вода поднялась выше их голов, и [Матильда] прошла сквозь королевские отряды, время от времени нарушавшие ночную тишину зовом труб и резкими криками людей, так что об этом не знал никто, кроме ее спутников.

В этой борьбе ей пришлось столкнуться с другой Матильдой, супругой Стефана, «хрупкой женщиной, решительной, как мужчина»: та повела свое войско на Лондон, приказав «яростно обрушиться на город со всех сторон и предать его грабежам и пожарам, насилию и мечу».

В XIII веке военным делами занималась Николь де Ла-Э, вдова линкольнского шерифа, «деятельная старая дама», как отзывается о ней хронист: она защищала Линкольнский замок, оплот сторонников короля, от французского принца Людовика и мятежных английских баронов в тот период, когда скончался король Иоанн. Ей удавалось отбивать все атаки вплоть до прибытия Уильяма Маршала со свежими силами.

Одной из самых отважных и независимых женщин была Алиенора, невестка императрицы Матильды, унаследовавшая обширную провинцию Аквитания на юго-западе Франции. Первый брак Алиеноры – с Людовиком VII Французским – распался из-за ее связи с Раймундом Антиохийским в Святой земле; но вместо того, чтобы удалиться в монастырь, она вышла за сына Матильды, двумя годами позднее вступившего на английский престол под именем Генриха II. Алиенора активно вмешивалась в политику, побуждая своих сыновей поднимать мятежи против отца, пока разгневанный Генрих не заточил ее в замке Солсбери. (В 1183 году туда послали Уильяма Маршала с извещением о том, что король освобождает ее.) После смерти Генриха она переезжала из города в город и из замка в замок, в Англии и во Франции, держа везде двор, а в восемьдесят лет сыграла решающую роль в борьбе за английскую корону, которая развернулась между ее внуком Артуром и ее сыном Иоанном.

Аквитания, родина Алиеноры, стала местом зарождения поэзии трубадуров, основателей западной поэтической традиции. Дед Алиеноры граф Гийом IX Аквитанский – первый трубадур, чьи стихи дошли до нас; некоторые считают, что благодаря Алиеноре поэзия трубадуров стала известна в Северной Франции и Англии. Ее дочь от первого брака Мария Шампанская покровительствовала поэтам, и, в частности, знаменитому Кретьену де Труа, из-под чьего пера вышел роман о Ланселоте и Гиневре. При дворе Марии в Труа (или при французском дворе) был создан труд, получивший широчайшую популярность среди знати, – «De Amore» («О любви»). Автор Андреас Капелланус (Андре Шаплен) без стеснения заимствовал у Овидия. Из этого трактата мы узнаем о манерах, нравах, разговорах и раздумьях благородных дам раннего Средневековья. Их изощренность и остроумие резко контрастируют с образом женщины как шестеренки в системе правосудия и объекта чувственных желаний куртуазных писателей.

Основной тезис трактата сформулирован в письме, посланном Марией Андреасу в ответ на вопрос, может ли быть в браке истинная любовь:

Мы заявляем и считаем твердо установленным, что любовь не имеет власти над людьми, состоящими в браке друг с другом. Ибо любовники свободно отдают себя, без понуждения и необходимости, тогда как людям, состоящим в браке, долг повелевает уступать желаниям другого и ни в чем ему не отказывать.

Кроме того, разве мужу прибавляет чести то, что он, подобно влюбленному, наслаждается объятиями своей жены? Ведь это не увеличивает силы его характера, и, пожалуй, они не получают ничего сверх того, на что и так имеют право?

Мы повторим это еще по одной причине: одно из правил любви гласит, что ни одна женщина, даже замужняя, не может получить награду от Короля Любви, если не станет служить Любви вне брачных уз. Другое же правило Любви учит нас, что ни одна женщина не может быть влюблена в двух мужчин. А потому Любовь не может признать своих прав на то, что происходит между мужем и женой.

Но есть еще один довод, по видимости противоречащий этому: между ними не может быть истинной ревности, а без нее не может существовать истинная любовь, согласно правилу самой Любви – «Кто не испытывает ревности, не может любить».

Одна из глав «De Amore» посвящена «любовным казусам», которые должны были выноситься на «суды по делам любви», устраивавшиеся придворными дамами Алиеноры и Марии и другими женщинами благородного происхождения (скорее всего, такие собрания были всего лишь прелестными фантазиями):

У одной дамы был любовник, но затем она, не по собственной вине, вышла замуж за почтенного человека и стала избегать своего любовника, отказывая ему в обычных утешениях. Но госпожа Эрменгарда из Нарбонны описала дурной нрав дамы в таких словах: «Принуждение, налагаемое брачным союзом, не исключает возникшей ранее любви, если только женщина не отвергает любовь всецело и полна решимости не любить больше никого…»

У одной женщины был муж, но затем они расстались вследствие развода, и бывший муж стал настойчиво искать ее любви. В этом случае госпожа ответила: «Если двое состояли в браке, но затем расстались тем или иным образом, мы полагаем, что любовь между ними безусловно безнравственна. ‹…›

Один рыцарь был влюблен в женщину, отдавшую свою любовь другому мужчине, но та весьма обнадежила его тем, что если она потеряет любовь своего любимого, то непременно подарит этому человеку свою любовь. Через некоторое время женщина стала супругой своего возлюбленного. Рыцарь потребовал от нее отдать плоды надежды, подаренной ему, но та наотрез отказалась, говоря, что она не потеряла любовь своего любимого. В этом деле королева вынесла такое решение: «Мы не осмеливаемся противоречить графине Шампанской, рассудившей, что любовь не может иметь никакой силы между мужем и женой. Поэтому мы советуем даме подарить любовь, обещанную ему». ‹…›

Графиню Шампанскую также спросили о том, какие подарки уместно получать дамам от их возлюбленных. Мужчине, спросившему это, графиня ответила: «Влюбленная женщина может свободно принимать от возлюбленного следующее: носовой платок, сетку для волос, золотую или серебряную диадему, брошь, зеркало, пояс, кошелек, гребень, муфту, перчатки, пудреницу, образ, чашу для умывания, небольшие тарелочки, подносы, стяг как напоминание… любой небольшой подарок, полезный для ухода за собой, или приятный на вид, или такой, который заставляет вспомнить о возлюбленном, если очевидно, что она принимает этот дар без малейшей алчности».

«Но… если женщина принимает от возлюбленного кольцо в залог любви, следует надеть его на мизинец левой руки и носить, повернув камень внутрь; это оттого, что левая рука менее склонна к бесчестью и постыдным соприкосновениям, и оттого, что все любящие обязаны держать свою любовь в тайне. Точно так же, если они обмениваются письмами, необходимо воздерживаться от того, чтобы подписывать их своим именем. Далее, если любящие по какой-либо причине оказались перед судом дам, судьи не должны знать, кто они такие, и дело рассматривается анонимно. И не следует запечатывать письма друг другу собственными печатями, если только им не случится владеть тайными печатями, о которых знают лишь они и их наперсники. Так любовь их навсегда останется неповрежденной».

«Куртуазная любовь» (это выражение появилось позднее) оставалась в Средневековье литературным идеалом, но принципы, определявшие отношение к адюльтеру, были явно благоприятны для мужчин. Церковь осуждала прелюбодеяние независимо от пола, но, как правило, короли, графы, бароны и рыцари имели любовниц и множество незаконнорожденных детей (у Генриха I их было двадцать с лишним, у Иоанна – пять, если говорить о тех, кого мы знаем точно). Женская измена – дело другое: неверная жена часто бывала опозорена и отвергнута, а ее любовника калечили или убивали. Прелюбодеяние с женой сеньора рассматривалось как измена. Во Франции при Филиппе Красивом два дворянина, обвиненных в связи с женами королевских сыновей, были оскоплены, привязаны к лошадям, дотащившим их до виселиц, и повешены как «не только прелюбодеи, но и подлые изменники, предавшие своих сеньоров».