Текст книги "Тысячеликий герой"

Идея о том, что, преодолевая магический порог, мы возрождаемся, символически представлена распространенным образом лона как чрева кита. Герой, вместо того чтобы покорить или умилостивить силу, охраняющую порог, бывает проглочен, попадает в неизведанное и считается умершим.

 
Сам тогда он с дна поднялся,
Весь дрожа от дикой злобы,
Боевой блистая краской
И доспехами бряцая,
Быстро прыгнул он к пироге,
Быстро выскочил всем телом
На сверкающую воду
И своей гигантской пастью
Поглотил в одно мгновенье
Гайавату и пирогу.[118]118
  Лонгфелло, Песнь о Гайавате, VIII. Лонгфелло приписывает эту историю о приключениях индейскому вождю Гайавате. Изначально они возникли в легендах индейцев, которые повествовали о приключениях героя по имени Манабозхо (Manabozho). Гайавата был реальным человеком, который жил в XVI в. См. с. 240.


[Закрыть]
 

Эскимосы, живущие на берегах Берингова пролива, рассказывают о герое-хитреце Вороне: однажды сидя на берегу и просушивая свою одежду, он увидел самку кита, которая степенно плыла к берегу. Он закричал: «Дорогая, в следующий раз, когда вынырнешь, чтобы глотнуть воздуха, открой рот и закрой глаза». Затем он быстро превратился в ворона, собрал палочки для разведения огня и взлетел над водой. Самка кита вынырнула на поверхность. Она сделала так, как ей было велено. Ворон устремился через ее разверзнутые челюсти прямо в утробу. Пораженная самка кита защелкнула челюсти и издала трубный звук; Ворон внутри нее встал на ноги и огляделся.[119]119
  Leo Frobenius, Das Zeitalter des Sonnengottes (Berlin, 1904), p. 85.


[Закрыть]

У зулусов есть история о матери с двумя детьми, проглоченных слоном. Когда женщина оказалась в желудке животного, «она увидела огромные леса и большие реки и возвышенности; с одной стороны возвышались скалы; еще было много людей, построивших там свою деревню; и много собак, и много скота; и все это было внутри слона».[120]120
  Henry Callaway, Nursery Tales and Traditions of the Zulus (London: Trubner, 1868), p. 331.


[Закрыть]

Ирландский герой Финн Маккул был проглочен чудовищем неопределенной формы, известным в кельтском мире как peist. Маленькую девочку Красную Шапочку проглотил волк. Любимого героя полинезийцев, Мауи, проглотила его прапрабабушка Хайн-нуи-те-по. И весь греческий пантеон, кроме Зевса, был проглочен их отцом Хроносом.

Греческий герой Геракл, остановившийся в Трое на пути домой с поясом царицы амазонок, узнает, что город измучило чудовище, посланное морским богом Посейдоном. Зверь выходил на берег и пожирал людей. В качестве искупительной жертвы царь велел приковать к скалам свою дочь, прекрасную Гесиону, и отважный герой согласился спасти ее за вознаграждение. В положенный час чудовище всплыло на поверхность моря и разверзло свою огромную пасть. Геракл бросился в его глотку, прорубил себе путь через его брюхо и вышел на свет из мертвой твари, целый и невредимый.

Ил. 18. Сатурн, пожирающий своих детей (деталь картины, холст, масло). Испания, 1819 г.

Этот распространенный сюжет подчеркивает, что переход порога – это разновидность самоуничтожения. Сходство с темой Симплегад очевидно. Но здесь, вместо того чтобы выходить наружу, за рамки видимого мира, герой, дабы родиться заново, отправляется вовнутрь. Это исчезновение соответствует вхождению верующего в храм – там он вспоминает, кто он и что он, а именно: прах и пыль – если, конечно, он не бессмертен. Внутренность храма, чрево кита и божественная земля за пределами мира – это одно и то же. Поэтому пути к храмам и входы в храмы защищены огромными фантастическими фигурами и горгульями, расположенными по обе стороны: драконами, львами, воинами с обнаженными мечами, которые борются с демонами, злобными карликами и крылатыми быками. Это – стражи порога, призванные отгонять всякого, кто не готов встретиться с высшим безмолвием внутри. Они предупреждают об опасности, подобно той, что исходит от людоеда в мифах, который охраняет границы привычного мира, и символизируют зубы кита. Они являются символом того, что истинно верующий преображается, как только входит в храм. Все мирское в нем остается снаружи; он сбрасывает его, как змея кожу. Находясь внутри, он символически умирает по отношению ко времени и возвращается в Лоно Мира, к Центру Мироздания, в Рай Земной. Любой может физически пройти мимо стражей храма, но это не умаляет их значения; ибо если самозванец не способен прикоснуться к святая святых, значит по сути он так и остался снаружи. Всякий, кто не способен понять бога, видит в нем дьявола, и потому не допускается к нему. Таким образом, аллегорически вхождение в храм и прыжок героя в пасть кита являются тождественными событиями, одинаково обозначающими на языке образов «центростремительное» действо, обновляющее жизнь.

Ил. 19. Стражи у входа, вооруженные молниями (раскрашенное дерево). Япония, 1203 г. н. э.

«Ни одно существо, – пишет Ананда Кумарасвами, – не может достичь высшего уровня Бытия, не прекратив своего существования».[121]121
  Ananda K. Coomaraswamy, “Akimcanna: Self-Naughting” (New Indian Antiquary, vol. III, Bombay, 1940), p. 6, note 14, citing and discussing Thomas Aquinas, Summa Theologica, I, p. 63, 3.


[Закрыть] Действительно, физическое тело героя на самом деле может быть умерщвлено, расчленено и разбросано по земле или над морем – как в египетском мифе о спасителе Осирисе: он был помещен в саркофаг и брошен в Нил своим братом Сетом,[122]122
  Саркофаг и гроб символизируют чрево кита. Также вспомним о Моисее в плетеной корзине.


[Закрыть] а когда он ожил, брат убил его снова, разорвал тело на четырнадцать частей и разбросал их по всей земле. Воинственные близнецы-герои навахо должны были пройти не только сталкивающиеся скалы, но и камыш, что режет путника на куски, и зыбучие пески, что засасывают его. Герой, чья привязанность к Эго уже уничтожена, переступает границы мира и возвращается вновь, попадает в чрево дракона и выходит из него так же легко, как царь переступает порог покоев дворца. И в этом заключается его способность нести спасение; так как его переход и возвращение демонстрируют нам, что за всеми противоречиями феноменального мира остается Несотворенное и Нетленное, и нам нечего бояться.

И так происходит во всем мире – люди, кто исполнял обряды убиения дракона, которые символизировали возрождение жизни на земле, совершали над своими телами великий символический акт – разбрасывание своей плоти, подобно телу Осириса, ради обновления мира. Во Фригии, например, в честь умерщвленного и воскресшего спасителя Аттиса 22 марта срубали сосну и приносили ее в храм Великой матери, Кибелы, где ее, подобно телу умершего, украшали, обматывая лентами и венками из фиалок. К середине ствола привязывали изображение юноши. На следующий день происходило церемониальное прощание с ним под звуки труб. Двадцать четвертое марта было известно как День Крови – верховный жрец пускал кровь из своих рук, которую приносил в жертву; жрецы низшего ранга кружились в ритуальном танце под звуки барабанов, горнов, флейт и цимбал до тех пор, пока не впадали в экстаз, они кололи ножами свои тела, орошая кровью алтарь и священное дерево; а новообращенные, подражая богу, смерть и воскрешение которого они праздновали, кастрировали себя и падали без чувств.[123]123
  Sir James G. Frazer, The Golden Bough (one-volume edition), pp. 347–49. Copyright 1922 by the Macmillan Company.


[Закрыть]

Аттис совершал именно то жертвоприношение, от которого уклонился царь Минос, присвоив Посейдонова быка. Как доказал Фрэзер, ритуальное цареубийство являлось распространенной традицией в древнем мире. «В Южной Индии, – пишет он, – жизнь и правление царя заканчивались с полным оборотом планеты Юпитер вокруг Солнца. В Греции судьба царя висела на волоске по прошествии каждых восьми лет… Не будучи чрезмерно опрометчивыми, мы можем предположить, что дань из семи юношей и семи девушек, которых афиняне должны были каждые восемь лет присылать Миносу, имеет некоторое отношение к пролонгации царской власти на следующий восьмилетний цикл».[124]124
  Ibid., p. 280.


[Закрыть] Принесение в жертву быка, которое требовалось от царя

Миноса, подразумевало, что в соответствии с традиционной схемой он принесет в жертву себя по завершении восьми лет своего правления. Но вместо себя он, по-видимому, предложил замену – афинских юношей и девушек. Наверное, именно так божественный Минос превратился в монстра Минотавра, в царя, что уничтожает сам себя, в алчного тирана, а священное государство, в котором каждому определено его место, превратилось в торговую империю, где каждый сам за себя. Практика таких замен приобрела общий характер во всем античном мире ближе к концу существования великих ранних культовых государств, в период III–II тысячелетий до н. э.

Ил. 20. Возвращение Ясона (краснофигурная ваза, этрусское искусство). Ок. 470 г. до н. э.

И точно так же царь Квилакары, одной из южных провинций Индии, по завершении двенадцатого года своего правления, в день торжественного праздника, повелел возвести деревянные подмостки и задрапировать их шелком. Совершив ритуальное омовение в бассейне, с пышными церемониями, под звуки музыки, он затем отправился в храм, где совершил богослужение. После чего перед всем народом он взошел на подмостки и, взяв в руки несколько очень острых ножей, стал отрезать свои члены – нос, уши, губы и сколько смог свою плоть. Он разбрасывал вокруг части своего тела, пока не пролил столько собственной крови, что начал терять сознание, и тогда в завершение обряда он перерезал себе горло.[125]125
  Duarte Barbosa, A Description of the Coasts of East Africa and Malabar in the Beginning of the Sixteenth Century (London: Hakluyt Society, 1866), p. 172; cited by Frazer, op. cit., pp. 274–75.


[Закрыть]

Глава II
Инициация

Ил. 21. Искушение святого Антония (гравюра на меди). Германия, 1470 г. н. э.

Шагнув за порог, герой оказывается в фантастической стране с удивительно изменчивыми, неоднозначными формами, где ему предстоит подвергнуться одному испытанию за другим. Приключения – это излюбленная часть мифа. Сколько было создано литературных произведений об удивительных странствиях и нелегких испытаниях. Рядом с героем постоянно незримо присутствует и помогает советом, амулетами и тайными силами сверхъестественный помощник, которого он встречает перед тем, как попасть в эту страну. Или случается, что он впервые только здесь узнает о существовании милосердной силы, всюду помогающей ему в этом сверхчеловеческом переходе.

Одним из наиболее известных и самых очаровательных примеров сюжета о «нелегких испытаниях» является история о том, как Психея искала своего пропавшего возлюбленного, Купидона.[126]126
  Апулей, Золотой осел.


[Закрыть] Здесь все главные персонажи поменялись местами: не влюбленный освобождает невесту, а невеста отправляется на поиски своего возлюбленного; и не жестокий отец не пускает дочь к возлюбленному, а ревнивая мать, Венера, скрывает своего сына, Купидона, от невесты. Когда Психея обратилась с мольбой к Венере, богиня схватила ее за волосы и сильно ударила головой о землю, затем взяла целую гору пшеницы, ячменя, проса, семян мака, гороха, чечевицы и бобов, смешала все это и велела девушке перебрать до наступления ночи. Пришли муравьи и помогли Психее. Затем Венера велела ей настричь золотой шерсти опасных диких овец с острыми рогами и ядовитыми зубами, которые паслись в глухой лесной чаще. Но зеленый тростник научил Психею, как собрать в тростниковых зарослях клочья золотой шерсти, которые овцы оставляли на своем пути. Теперь богиня потребовала принести воды из ледяного ключа, бьющего на вершине высокой скалы, которую сторожил недремлющий дракон. На помощь Психее пришел орел и выполнил это трудное задание. И наконец ей было велено принести из самой преисподней дивной красоты шкатулку. Но над ней сжалились камни и научили ее, как спуститься в подземный мир, дав ей монеты для Харона и приманку для Цербера.

Путешествие Психеи в потусторонний мир является всего лишь одним из подобных бесчисленных путешествий бесчисленных героев сказок и мифов. Самыми опасные из них – походы шаманов у народов Крайнего Севера (саамов, жителей Сибири, эскимосов и некоторых племен американских индейцев), которые отправляются на поиски заблудившейся или похищенной души больного соплеменника, чтобы вернуть ее. Сибирские шаманы для такого путешествия облачаются в магические одежды, изображающие птицу или оленя, постоянного спутника шамана, образ его души. Его барабан символизирует его животное – орла, оленя или лошадь; считается, что он летает или скачет верхом на нем. Другим инструментом, помогающим ему в странствии, служит шест, который он носит с собой. Ему помогают его друзья, невидимые духи.

Ил. 22. Психея и Харон (холст, масло). Англия, 1873 г. н. э.

Один из первых путешественников, побывавших у саамов, оставил нам яркое описание причудливого исполнения обряда одним из этих странных эмиссаров, имеющих доступ в царство мертвых.[127]127
  Knud Leem, Beskrivelse over Finmarkens Lapper (Copenhagen, 1767), pp. 475–78. An English translation will be found in John Pinkerton, A General Collection of the Best and Most Interesting Voyages and Travels in All Parts of the World (London, 1808), vol. I, pp. 477–78.


[Закрыть] Поскольку иной мир (тот свет) – это мир вечной ночи, то обряд шамана должен происходить после наступления темноты. В тускло освещаемом мерцающим огнем жилище заболевшего человека собираются его друзья и соседи и внимательно наблюдают за действиями колдуна. Сначала он вызывает духов-помощников, те появляются, невидимые для всех, кроме шамана. Две женщины в церемониальных нарядах, но без поясов и с льняными капюшонами на головах, мужчина без пояса или капюшона и не достигшая зрелости девочка помогают шаману. Тот обнажает свою голову, развязывает пояс и шнурки на обуви, закрывает лицо ладонями и начинает кружиться. Внезапно, отчаянно жестикулируя, он кричит: «Запрягите оленя! Подготовьте его в дорогу!». Схватив топор, он начинает ударять себя им по коленям и замахиваться в направлении женщин. Он голыми руками вытаскивает из костра горящие поленья, три раза обегает вокруг каждой из женщин и, в конце концов, падает на землю «как мертвый». На протяжении всего этого времени никому не позволено прикасаться к нему. Пока он лежит в трансе, за ним нужно тщательно присматривать, чтобы даже муха не могла сесть на него. Душа шамана покинула его и осматривает священные горы, на которых обитают боги. Женщины-помощницы перешептываются друг с другом, пытаясь угадать, в какой части иного мира он может сейчас находиться.

Они могут не знать, в какой части потустороннего мира он находится сейчас, и тогда дух шамана не сможет вернуться в тело. Или дух враждебного ему шамана сможет победить его и увлечь в небытие. Говорят, что многие шаманы так и не вернулись.[128]128
  E. J. Jessen, Afhandling om de Norske Finners og Lappers Hedenske Religion, p. 31. Эта работа включена в том Лима (Leem), op. cit.


[Закрыть]

Если они правильно определяют, на какой горе находится шаман, он двигает рукой или ногой. Наконец он начинает возвращаться. Тихим, еле слышным голосом он произносит несколько слов, услышанных в потустороннем мире. Затем женщины начинают петь. Шаман медленно пробуждается, называет причину болезни и указывает, какое жертвоприношение требуется совершить. Затем он объявляет, сколько времени потребуется для выздоровления больного.

«Во время своего утомительного путешествия, – пишет другой наблюдатель, – шаману приходится встречаться с рядом препятствий (pudak), которые ему следует преодолеть и с которыми не всегда можно легко справиться. Пройдя через темный лес и широкую горную гряду, где он иногда натыкается на кости других шаманов и их верховых животных, погибших в пути, шаман достигает отверстия в земле. Теперь перед ним открываются глубины потустороннего мира с его удивительными явлениями, и начинается самый сложный этап приключения… Задобрив стражей царства мертвых и преодолев многочисленные опасности, он наконец приходит к Владыке Преисподней, самому Эрлику. И последний со страшным ревом бросается на него; но если шаман достаточно искусен, то ему удается успокоить чудовище и обещаниями роскошных подношений заставить отступить. Этот момент диалога с Эрликом является критическим моментом обряда. Шаман впадает в транс».[129]129
  Uno Harva, Die religiosen Vorstellungen der altaischen Völker (“Folklore Fellows Communications,” No. 125, Helsinki, 1938), pp. 558–59; Г. Н. Потанин, Очерки Северо-западной Монголии (СПб., 1881), т. IV, с. 64–65.


[Закрыть]

«В каждом примитивном племени, – пишет доктор Геза Рохейм, – мы видим, что в центре общины – знахарь-шаман, и нетрудно доказать, что этот знахарь является либо невротиком, либо психотиком или что, по крайней мере, в основе его мастерства лежат те же процессы, которые характерны для невроза и психоза. Сообщества людей действуют в соответствии со своими идеалами, а они непосредственно связаны с инфантильными ситуациями».[130]130
  Géza Ryheim, The Origin and Function of Culture (Nervous and Mental Disease Monographs, No. 69), pp. 38–39.


[Закрыть] «Ситуация, которая характерна для состояния младенчества, изменяется или претерпевает инверсию в процессе созревания, снова изменяется в связи с тем, что человеку необходимо приспосабливаться к реальному миру, и все же она не исчезает окончательно и формирует те незримые связи на основе либидо, без которых не может существовать ни одно сообщество людей».[131]131
  Ibid., p. 38.


[Закрыть] Таким образом, знахари просто выявляют и демонстрируют всем фантастические символы, которые присутствуют в психике каждого взрослого члена их общины. «Они лидеры в этой инфантильной игре и проводники, выражающие общее беспокойство. Они сражаются с демонами, чтобы остальные люди могли охотиться и в целом противостоять реальному миру».[132]132
  Ibid., p. 51.


[Закрыть]

Таким образом, если какой-либо член сообщества совершает опасное путешествие во тьму, целенаправленно или случайно спускаясь в извилистые закоулки лабиринта своего собственного духовного мира, он вскоре оказывается в стране символических образов (любой из которых может поглотить его), и эта страна не менее удивительна, чем дикий мир сибирских священных гор и препятствий. Мистики называют это второй стадией Пути, стадией «очищения Самости», когда чувства «очищаются и смиряются», а энергии и влечения «сосредоточиваются на трансцендентных вещах»;[133]133
  Underhill, op. cit., Part II, Chapter III. Ср. выше с. 47.


[Закрыть] или, говоря более современным языком, это процесс расчленения, преодоления или преобразования инфантильных образов нашего личного прошлого. Каждую ночь в наших сновидениях мы все так же встречаемся с вечными опасностями, фантастическими существами, испытаниями, таинственными помощниками и фигурами наставников; в их облике пред нами предстает не только вся картина настоящего, но также и ключ к спасению.

«Я стоял перед входом в темную пещеру, – рассказывает о своем сновидении в начале курса психоанализа один пациент, – и был в ужасе при мысли о том, что не смогу найти дорогу обратно».[134]134
  Wilhelm Stekel, Fortschritte und Technik der Traumdeutung, p. 124.


[Закрыть] «Я видел разных зверей, – записал в своей книге сновидений Эмануэль Сведенборг виденное им в ночь 19–20 октября 1744 г., – они расправили крылья, и оказалось, что это драконы. Я летел над ними, но один из них поддерживал меня».[135]135
  Svedenborgs Drömmar, 1774, “Jemte andra hans anteckningar efter original-handskrifter meddelade af G. E. Klemming” (Stockholm, 1859), quoted in Ignaz Ježower, Das Buch der Träume (Berlin: Ernst Rowohlt Verlag, 1928), p. 97.


[Закрыть][136]136
  Собственный комментарий Сведенборга на эту тему: «Такие драконы, которых узнаешь лишь увидев их крылья, символизируют неискреннюю любовь. Я как раз сейчас записываю свои мысли на эту тему» (Ježower, Das Buch der Träume. Berlin: Ernst Rowohlt Verlag, 1928, p. 97).


[Закрыть] А столетие спустя (13 апреля 1844 г.) драматург Фридрих Геббель написал: «Во сне меня с огромной силой несло по морю; кругом были ужасные глубины, и мне то и дело встречались скалы, за которые можно было ухватиться».[137]137
  Ježower, op. cit., p. 166.


[Закрыть] Фемистоклу приснилось, что змея обвила его тело, затем приблизилась к шее, а когда коснулась лица, то превратилась в орла, который схватил его когтями, поднял ввысь, перенес на значительное расстояние и опустил на внезапно появившийся золотой жезл герольда, причем так благополучно, что он сразу же избавился ото всех своих больших тревог и страхов.[138]138
  Плутарх, Фемистокл, 26; Ježower, op. cit., p. 18.


[Закрыть]

Индивидуальные психологические проблемы человека очень часто с трогательной простотой и силой раскрываются в сновидении: «Я должен был взобраться на гору. На пути мне попадались разные препятствия. Мне приходилось то перепрыгивать через канаву, то пробираться через густой кустарник, и наконец я вынужден был остановиться, потому что у меня перехватило дыхание». Это сновидение заики.[139]139
  Stekel, Fortschritte und Technik der Traumdeutung, p. 150.


[Закрыть]

«Я стояла у озера, которое казалось совершенно спокойным. Вдруг налетела буря, поднялись высокие волны, так что все мое лицо забрызгало водой»; это сновидение девушки с боязнью покраснеть на людях (эрейтофобия), потому что, когда она краснела, ее лицо покрывалось испариной.[140]140
  Ibid., p. 153.


[Закрыть]

«Я следовал за девушкой, которая шла впереди меня по темной улице. Я мог видеть ее только сзади и любовался ее великолепной фигурой. Меня охватило страстное желание, и я побежал за ней. Вдруг сноп света резко упал откуда-то, пересек улицу и преградил мне путь. Я проснулся, мое сердце лихорадочно билось». Этот пациент гомосексуалист; луч, пересекающий улицу, является фаллическим символом.[141]141
  Ibid., p. 45.


[Закрыть]

«Я сел в машину, но не знал, как ею управлять. Сидящий на заднем сидении человек давал мне указания. Наконец все наладилось, и мы приехали на площадь, где стояло много женщин. Мать моей невесты от души приветствовала меня». Этот мужчина был импотентом, но психоаналитик сумел помочь ему.[142]142
  Ibid., p. 208.


[Закрыть]

«Камень разбил лобовое стекло моего автомобиля. Теперь ветер и дождь ворвались в салон, и я заплакала. Доеду ли я, куда хотела, на этом автомобиле?» Этот сон приснился девушке, которая потеряла девственность, и это ее беспокоило.[143]143
  Ibid., p. 216.


[Закрыть]

«Я увидел, что на земле лежит половина лошади. У нее было только одна передняя нога, она пыталась встать, но ей это не удавалось». Этот пациент был поэтом, которому приходилось зарабатывать на жизнь, работая журналистом.[144]144
  Ibid., p. 224.


[Закрыть]

«Меня укусил ребенок». Этот сон приснился человеку, страдавшему психосексуальным инфантилизмом.[145]145
  Ibid., p. 159.


[Закрыть]

«Я оказался заперт в темной комнате вместе со своим братом. У него в руке был большой нож. “Ты сведешь меня с ума, и я попаду в сумасшедший дом”, – сказал я ему. Он рассмеялся со злобным удовлетворением, отвечая: “Ты никуда не денешься. Нас сковывает цепь”. Я посмотрел на свои ноги и впервые заметил, что меня с братом сковывала толстая железная цепь». Брат, комментирует Штекель, символизирует болезнь пациента.[146]146
  Ibid., p. 21.


[Закрыть]

«Мне снится, что я иду по узкому мостику, – рассказывает шестнадцатилетняя девушка, – вдруг он ломается подо мной, и я падаю в воду. За мной ныряет полицейский и крепкими руками вытаскивает на берег. И тут мне неожиданно кажется, что я умерла. И полицейский тоже выглядит очень бледным, как мертвец».[147]147
  Stekel, Die Sprache des Traumes, p. 200. See also Heinrich Zimmer, The King and the Corpse, ed. J. Campbell (New York: Bollingen Series, 1948), pp. 171–72; also D. L. Coomaraswamy, “The Perilous Bridge of Welfare,” Harvard Journal of Asiatic Studies 8.


[Закрыть]

«Человеку снится, что он оказывается абсолютно покинут и одинок в глубоком подвале. Стены помещения, в котором он находится, сужаются и давят на него, так что он не может шевельнуться». В этой картине сочетаются идеи материнского лона, заточения, тюремной камеры и могилы.[148]148
  Stekel, Die Sprache des Traumes, p. 287.


[Закрыть]

«Мне снится, что я должен пройти по бесконечным коридорам. Затем я долгое время остаюсь в маленькой комнатке, которая похожа на бассейн в банях. Меня заставляют уйти оттуда и пройти по мокрому, скользкому, узкому коридору, а потом через маленькую решетчатую дверь наружу. Я чувствую, что как будто заново родился и думаю: “Это означает для меня духовное возрождение благодаря психоанализу”».[149]149
  Ibid., p. 286.


[Закрыть]

Не может быть никакого сомнения в том, что психологические проблемы, которые предшествующие поколения решали с помощью символов и ритуалов своего мифологического и религиозного наследия, мы, современные люди (поскольку мы неверующие, а если и верующие, то унаследованные нами верования не в состоянии отражать реальные проблемы современной жизни), должны решать самостоятельно или, в лучшем случае, лишь опираясь на неуверенные, импровизированные и зачастую не очень эффективные попытки помочь нам. В этом наша проблема как современных, «просвещенных» личностей, которые уничтожили силой своей рациональности и богов, и демонов.[150]150
  «Проблема не нова, – пишет К. Г. Юнг. – Поскольку все предыдущие поколения так или иначе верили в бога. Лишь невероятная деградация символизма позволит нам признать существование богов как реальных физических факторов, то есть архетипов бессознательного… Рай стал для нас космическим пространством, которое изучают физики, а божественные эмпиреи – слабым напоминанием о том, чем они были когда-то. Но горит жар нашего сердца, и мы страстно стремимся познать источник нашего бытия» (Jung. The Archetypes of the Collective Unknown, p. 50).


[Закрыть] Но в тех многочисленных мифах и легендах, которые дошли до нас и собраны со всех концов света, мы все еще способны узнать за расплывчатыми очертаниями нечто такое, что по-прежнему актуально для нашего осмысления действительности. Однако для того чтобы внять этой мудрости, человек должен каким-то образом очиститься и отрешиться от прежней жизни. И наша проблема отчасти состоит в том, что мы не знаем, как сделать это. «Или вы думали, что войдете в рай, когда вам еще не пришло подобное тому, что пришло к прошедшим до вас?»[151]151
  Коран, 2:214.


[Закрыть]

Самым древним из дошедших до нас повествований о том, как пройти через ворота метаморфоз, является шумерский миф о спуске богини Инанны в преисподнюю.

 
От «великого превыше» она устремилась помыслами к «великому прениже»,
Богиня из «великого превыше» устремилась помыслами к «великому прениже».
Инанна из «великого превыше» устремилась помыслами к «великому прениже».
Моя госпожа покинула небо, покинула землю,
в преисподнюю спустилась она,
Инанна покинула небо, покинула землю,
в преисподнюю спустилась она,
Оставила власть, оставила владенья,
в преисподнюю спустилась она.
 

Она облачилась в свои королевские одежды и драгоценные каменья. Семь божественных повелений пристегнула она к своему поясу. Она была готова войти в «страну, из которой нет возврата», в потусторонний мир смерти и тьмы, где правит ее сестра и враг, богиня Эрешкигал. Опасаясь, что сестра может убить ее, Инанна велела Ниншубуру, своему посланнику, в том случае, если она не вернется через три дня, отправиться на небо и бить тревогу в месте, где собираются боги.

И Инанна спустилась вниз. Она пришла к замку из лазурита, у ворот которого ее встретил главный привратник, который спросил, кто она и зачем пришла. «Я царица небес, места, где восходит солнце», – ответила она. «Если ты царица небес, – сказал привратник, – места, где восходит солнце, то скажи на милость, зачем пришла ты в страну, из которой нет возврата? Как сердце твое привело тебя на дорогу, на которой путнику нет возврата?» Инанна заявила, что она пришла, чтобы присутствовать на церемонии похорон мужа своей сестры, господина Гугаланны, после чего Нети, привратник, попросил ее подождать, пока он не доложит Эрешкигал. Нети было велено отворить перед царицей небес семь ворот, но придерживаться установленного обычая и у каждого входа снимать часть ее одежды.

 
И чистой Инанне сказал он: «Входи, Инанна, входи».
И как вошла она в первые врата,
Снята была шугурра, «корона равнины» с ее головы.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она во вторые ворота,
Был взят у нее жезл из лазурита.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она в третьи ворота,
С шеи было снято ожерелье из лазурита.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она в четвертые ворота,
С ее груди были сняты сверкающие каменья.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она в пятые ворота,
С ее руки было снято кольцо золотое.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она в шестые ворота,
С ее груди был снят нагрудник.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью обычаи преисподней».
Когда вошла она в седьмые ворота,
Все одежды ее светлости были сняты с ее тела.
«Скажи на милость, что это?»
«О Инанна, законы преисподней чрезвычайно совершенны.
О Инанна, не подвергай сомненью законы преисподней».
 

Обнаженную, ее подвели к трону, и она низко поклонилась перед троном Эрешкигал, где сидели семь судей преисподней, Аннунаки, устремив на Инанну взгляды смерти.

 
При их словах, словах, что терзают дух,
Несчастная женщина превратилась в труп,
Труп был подвешен к столбу.[152]152
  S. N. Kramer, Sumerian Mythology (American Philosophical Society Memoirs, vol. XXI; Philadelphia, 1944), pp. 86–93. Шумерская мифология имеет особое значение для нас, представителей западной ультуры, потому что она лежит в основе вавилонской, ассирийской, финикийской и библейской традиций (от которой произошли ислам и христианство), и которая оказала значительное влияние на религии языческих кельтов, греков, римлян, славян и германцев.


[Закрыть]
 

Инанна и Эрешкигал, две сестры, свет и тьма, согласно древнему способу символизации, вместе представляют одну богиню в ее двух ипостасях; их столкновение подводит итог пути, полном испытаний. Герой, будь то бог или богиня, мужчина или женщина, персонаж мифа или человек, наблюдающий за собой во сне, обнаруживает и ассимилирует свою противоположность (свою собственную ранее неизвестную сущность) либо проглатывая его сам, либо будучи им проглочен. Один за другим барьеры сопротивления разбиваются. Он должен отречься от своего достоинства, добродетели, красоты и жизни, подчинившись или покорившись чему-то абсолютно невыносимому. Тогда он обнаруживает, что он и его противоположность не разнородны, а суть едина плоть.[153]153
  Или как это описал Джеймс Джойс: «Единства противоположностей, движимые одной силой природы или духа, единственным условием или способом проявления единства мужского и женского начала» (himundher – оригинальный англо-немецкий термин «him-und-her». – Примеч. пер.) (Joyce. Finnegans Wake, p. 92).


[Закрыть]

Жестокое испытание делает переход первого порога более сложным, когда все еще не решен вопрос: может ли эго уничтожить само себя? Ибо у этой гидры, обвивающей его со всех сторон, много голов; отрубишь одну – вырастут две новые, если не прижечь обрубок, как должно. Отбыть в страну испытаний – значит пуститься в долгий тернистый путь, где странника ждут бесчисленные испытания на пути инициации, а временами моменты озарения. Теперь нужно убить дракона, снова и снова преодолевая множество неожиданных препятствий. Путника ждут начальные победы, мистические прозрения, которые теперь всегда будут сопровождать его, и мимолетные видения чудесной страны.

Ил. 23. Мать Богов (деревянная скульптура). Эгба-Йоруба, Нигерия, дата неизвестна