Текст книги "Великое разделение. Неравенство в обществе, или Что делать оставшимся 99% населения?"

В стране, где почитают деньги, лидеры Уолл-стрит когда-то были уважаемы. Мы им верили. Они считались кладезем мудрости, по крайней мере, во всем том, что связано с экономическими вопросами. Времена изменились. Не осталось ни уважения, ни веры. Это слишком плохо, так как финансовые рынки необходимы для исправно функционирующей экономики. Большинство американцев убеждены, что представители Уолл-стрит ставят свои интересы выше интересов всего остального населения страны, по необходимости изобретая самые убедительные аргументы для их продвижения. Если политика следующего президента также будет формироваться исходя из интересов Уолл-стрит, его праздник будет недолгим, что станет плохой новостью для него самого, страны и всего мира.

Часть 1. Серьезное осмысление

Эту часть книги я начну со своей статьи для Vanity Fair «Из Одного процента, Одним процентом, для Одного процента», названную так в память о строчках из известной геттисбергской речи Линкольна, в которой говорилось о том, что Гражданская война нужна была для обеспечения существования на земле «власти народа, осуществляемой народом во благо народа». Демократия, как мы уже знаем, заключается не в одних только регулярных выборах: в некоторых странах выборы применяются для того, чтобы легитимизировать авторитарный режим и лишить большую часть населения основных прав человека.

Пожалуй, один из самых важных аспектов неравенства заключается в неравенстве политических прав. И когда в Декларации о независимости Америки мы читаем, что «все люди созданы равными», нам надо понимать, что речь идет не о равных способностях, а в первую очередь о том, что у всех людей должны быть равные политические права[40]40
  Даниэль Аллен, «Наша декларация: чтение Декларации независимости ради защиты равенства» (Нью-Йорк: Liveright, 2014).


[Закрыть]. Но, как в последнее время показали многочисленные дебаты в Америке, само значение «политических прав» совсем не очевидно. Несмотря на то что у каждого гражданина есть право голоса[41]41
  Это не совсем точно. Осужденные в некоторых штатах Америки лишаются права голоса – мера, не типичная для демократий.


[Закрыть], правила игры могут влиять на возможность и вероятность использования этого права. Так, например, усложненная процедура регистрации для голосования или самого голосования для некоторых категорий граждан (например, тех, у кого нет водительских прав, которые, так как в Америке нет паспортов, выполняют функцию удостоверения личности) может отбить всякое желание голосовать. Подушный избирательный налог (налог, взимаемый с каждого, кто голосует) отражается на экономике избирательного права. Фактически он означает лишение бедных гражданского права голоса. Это был один из способов ограничения в правах, применяемых на юге Америки. Некоторые страны, наоборот, стараются помочь работающим бедным гражданам в реализации из избирательного права, например, устраивая выборы в воскресенье. Другие страны также постарались сделать так, чтобы голос каждого гражданина был услышан: австралийская система обязательного голосования, в рамках которой каждый проигнорировавший посещение избирательной будки облагается штрафом, воздействует на экономику избирательного права диаметрально противоположным образом, нежели подушный избирательный налог.

Еще важнее значимость голоса, т. е. возможность влиять на политический процесс либо через картину голосования, либо непосредственно воздействуя на политиков. Если у состоятельных людей есть возможность воздействовать (что является более мягким и, пожалуй, менее точным синонимом слова «покупать») с помощью своих денег на прессу или политиков, их голос будет звучать гораздо более отчетливо. И в этом случае практически неизбежна ситуация, в которой у богатых людей окажется больше влияния, чем у всех остальных. Масштабы такого преимущества определяются правилами игры. Именно поэтому настолько возмутительным кажется американское законодательство и система регулирования в отношении лоббирования, финансирования избирательных кампаний и практика «вращающихся дверей». Другие западные демократии относятся с большим уважением к понятию политического равенства и смогли побороть подобные формы злоупотреблений. Некоторые пошли еще дальше и стремятся упрочить равенство голоса (например, через государственную поддержку СМИ или предоставление равного доступа кандидатов ко всем медиа). Именно поэтому большинство американцев считает, что решение, вынесенное Верховным судом по делу «Объединенные граждане против Федеральной избирательной комиссии», стало отправной точкой в процессе неуемных вливаний денег в предвыборные кампании со стороны корпораций и нанесло удар по равенству голоса, в результате чего появилась эндемическая, типично американская болезнь – коррупция. Не та коррупция, при которой политики получают в руки туго набитые деньгами конверты, а другого, но не менее возмутительного характера: богатые финансируют предвыборные кампании, чтобы фактически купить выгодную для себя политику, которая еще больше их обогатит.

Эти темы рассматриваются более детально в целом ряде эссе: экономическое неравенство (особенно в тех масштабах, в которых оно существует в Америке) ведет к неравенству политическому (особенно когда сами правила политической игры способствуют этому, как оно и происходит в Америке). Экономическое неравенство в гораздо большей степени обусловлено нашей политикой, нежели непреложными законами экономики. Соответственно, это вопрос выбора, а не данности. И здесь мы наблюдаем замкнутый круг: экономическое неравенство влечет за собой и усугубляет политическое неравенство, которое, в свою очередь, усугубляет экономическое неравенство.

Я утверждаю, что неравенство (опять же по крайней мере в той крайней форме, в которой оно существует в Америке) не на руку даже самому Одному проценту. В статье «Проблема Одного процента» я привожу несколько доводов, почему неравенство вредно для экономики в целом. Если бы представители Одного процента придерживались разумного эгоизма, они бы проявляли обеспокоенность неравенством и стремились принять какие-то меры. В статье «Неравенство не приговор» я рассказываю о том, что это начинает происходить хотя бы в некоторых странах.

Действия консерваторов

Через несколько лет после публикации этих материалов некоторые критики заявили, что неравенство вовсе не так масштабно, как утверждает статистика. Благодаря изменениям в налоговом законодательстве стало невыгодно не платить или уклоняться от налогов. Конечно, если критики правы в своих утверждениях, это означает лишь то, что текущий непомерно высокий уровень неравенства (при котором один процент населения обладает от одной пятой до четверти от общего размера национального дохода) существует в Америке значительно дольше, чем мы предполагали, а также то, что экономические показатели значительно хуже, чем мы думали, поскольку единственный пласт населения в Америке, у которого все хорошо, находится как раз на самой вершине пирамиды. Кажется, эти консервативные критики даже склонны считать, что и представители самой верхушки не ощутили увеличения реального уровня доходов, а прирост в доходах был только на бумаге. Подробное исследование, проведенное Эммануэлем Саезом и его соавторами, рассматривает результат произошедших изменений в налогообложении[42]42
  См.: «Неравенство в распределении доходов в США в период с 1913 по 1998 гг.», написанную вместе с Томасом Пикетти, Quaterly Journal of Economics 118, № 1 (2003): 1–39. Более длинная версия с дополнениями опубликована в сборнике под редакцией Энтони Аткинсона и Томаса Пикетти «Самые высокие доходы в XX веке» (Оксфорд: Oxford University Press, 2007). Обновленные в сентябре 2013 года версии таблиц и статистики, включающие данные до 2012 года, можно найти по адресу: http://eml.berkley.edu/~saez/.


[Закрыть]: даже если последуют дальнейшие изменения в налоговом законодательстве, которые неминуемо приведут к новому витку уклонений от налогов, доля представителей верхушки в структуре распределения доходов продолжит увеличиваться.

Истина в том, что большинство частных ошибок сводится всего к одной системной: к заблуждению, что рынки способны к саморегулированию.

Другие критики настаивали на том, что гораздо важнее неравенство возможностей, нежели неравенство распределения результатов. В одной из глав третьей части книги я затрону тему того, что Америка более не является страной возможностей, как она (и другие) привыкли считать. Во многом американская мечта оказалась мифом. Конечно, некоторые особенно талантливые иммигранты действительно смогли подняться до вершины. Но когда социологи говорят о равенстве возможностей, подразумевается высокая вероятность того, что кто-то из низов способен подняться до вершины. У молодого американца сегодня гораздо меньше шансов взобраться высоко по социальной лестнице, чем у молодого гражданина любой другой развитой страны.

Просвещенный эгоизм

Эссе «Проблема Одного процента» (также впервые опубликованное в Vanity Fair) было, по сути, адресовано представителям этого Одного процента, с целью донести до них мысль о том, что тот уровень неравенства, который существует в Соединенных Штатах, не в их интересах.

В рамках нескольких страниц текста я разбираю основные причины, по которым неравенство отрицательно сказывается на экономических показателях. Это, пожалуй, одна из самых глубоких перемен, произошедших с образом наших мыслей в отношении неравенства за последние десятилетия. Раньше считалось, что, если хотя бы кто-то один выступит против неравенства, цена любого действия, направленного на борьбу с ним, окажется слишком высокой для всей экономики. Большинство обсуждений сводилось к необходимости перераспределения доходов. Как минимум, можно было бы обратиться к представителям верхушки и предложить им отчислять большие суммы на общественные блага, такие как, например, национальная защита, при этом сумма отчислений не должна быть фиксированной, а составлять определенный процент от доходов. Характерная черта перераспределения – это неизбежное включение принципа текущего ведра: $100, полученные от представителя верхов, из-за протечек в ведре превратятся в $50 к моменту, когда они достигнут середины пирамиды. В этой статье я заявляю о том, что мы не должны соглашаться на компромиссное решение: единовременное существование большего равенства и более высокого уровня ВВП вполне достижимо; что существуют меры, способствующие большему равенству доходов еще до вычета налогов посредством системы социальных трансфертов, а также других способов перераспределения доходов, которые позволяют улучшить общую эффективность экономики. Налоговая политика может быть выстроена таким образом, чтобы облагать наиболее состоятельных членов общества налогом на прирост стоимости земли, что позволило бы увеличить размер продуктивных инвестиций (и пресечь спекуляции недвижимостью) и создать больше рабочих мест. А борьба с гипертрофированными доходами в финансовой сфере, возможно, подтолкнула бы обладателей самых острых умов к проявлению себя в других видах деятельности, от которых зависит экономическая производительность страны. От увеличения экономической эффективности выиграет не только общество в целом, но и многие представители Одного процента. Причем как в смысле причастности к более сплоченному обществу, так и в экономическом смысле.

Неравенство как политический выбор

Следующая глава неразрывно связана с этой. Заключив, что увеличивающееся неравенство в распределении доходов отчасти обусловило низкие темпы экономического развития, я делаю вытекающий из этого вывод о том, что и само неравенство, и низкие темпы экономического роста – непосредственные результаты сознательного политического выбора, и что мы можем сделать другой выбор. Статья «Суррогатный капитализм» была написана через три года после моей первой статьи для Vanity Fair, положившей начало подробному обсуждению проблемы неравенства. Журнал Washington Monthly посвятил целый специальный выпуск неравенству в Америке и тому, какую роль оно играет на каждом этапе жизни. Особое внимание уделялось образованию – ресурсу, с помощью которого привилегированное положение преуспевающих людей передается их детям. В этой же статье я коротко рассматриваю неравенство в области здравоохранения, которое ведет к неравенству еще большего масштаба, в том числе и в продолжительности жизни. Едва ли эта проблема для кого-то станет откровением, учитывая размеры неравенства в распределении доходов в Америке и дороговизну медицинского обслуживания и частного медицинского страхования. На фоне других развитых стран Америка выделяется тем, что не признает доступ к здравоохранению одним из основных прав человека.

Я выражаю несогласие с весьма распространенным консервативным заявлением о том, что мы якобы не можем позволить себе делать больше, чем мы делаем для сокращения неравенства и увеличения равенства возможностей. Как раз наоборот: наша экономика платит высокую цену именно за то, что мы не делаем больше. У нас есть возможность самостоятельно делать политический выбор: потратить ли деньги на сокращение налогов для богатых людей или на образование для обычных американцев; на оружие, которое бесполезно в борьбе с несуществующими врагами, или на медицинское обслуживание бедных представителей населения; на субсидии состоятельным производителям хлопка или на продовольственные талоны для бедных. Мы также могли бы увеличить налоговые поступления, обязав компании вроде General Electric и Apple платить налоги, которые они и так уже должны платить. Внедрив налог на загрязнение, мы могли бы получить более чистую окружающую среду и больше поступлений в казну, которые можно было бы направить на сокращение разных проявлений неравенства в нашем обществе и стимулировать экономический рост.

Глобальные перспективы

Несмотря на то что неравенство в Америке существеннее, чем в любой другой развитой стране, за последнее время оно усугубилось практически во всех странах в мире. В некоторых случаях неравенство сыграло центральную роль в политических событиях.

Я находился в Египте в тот памятный день 14 января 2011 года, когда был свергнут тунисский диктатор Бен Али. Я помню, как за обедом в Американском университете в Каире, куда молниеносно поступали все новости Северной Африки, один человек сказал мне: «Египет будет следующим». Пророчеству суждено было сбыться менее чем через две недели после этого.

И во время своего визита в Египет я понял почему: несмотря на то что страна развивалась, плоды этого развития не доходили до большинства египтян. Социализм под предводительством Гамаля Абдель Насера сводил их на нет. Неолиберализм при Хосни Мубараке тоже. Ощущалось отчаянное рвение попробовать что-то еще. Мустафа Набли, который позднее стал главой Центрального банка Туниса, помог мне разобраться в том, какие причины кроются за происходящими волнениями. Это не просто высокий уровень безработицы, а несправедливость системы в целом и разные виды неравенства. Единственными преуспевающими людьми были те, у кого были связи в политической сфере и кто был готов играть по коррумпированным правилам системы, а совсем не те, кто усердно трудился, старательно учился в школе и старался придерживаться якобы существующих правил.

В последующие годы я неоднократно бывал в Египте и Тунисе и завел довольно тесные отношения с некоторыми из молодых революционеров, а также состоявшимися людьми постарше, которые поддерживали революцию. Меня восхищал их идеализм и энтузиазм, но вызывала тревогу их наивность и убежденность в том, что они выиграют лишь потому, что правда на их стороне. Увы, ситуация в Египте обернулась не лучшим образом. Но на момент подготовки этой книги к печати есть основания полагать, что, по крайней мере, в одной стране, в Тунисе, семена, брошенные в почву Арабской весной, имеют шансы прорасти.

Растущее осознание роли, которое социальное неравенство сыграло в событиях Арабской весны, вместе с обостряющимся неравенством во всем мире выдвинуло эту проблему на передний план. Статью «Неравенство принимает глобальный характер»[43]43
  Изначально была опубликована под заголовком «Оптимизм в мире без лидеров» на ресурсе Project Syndicate, 6 февраля 2013 года.


[Закрыть] я написал в 2013 году по возвращении с Мирового экономического форума, который в том году проходил в Швейцарии, в городе Давос. На этом ежегодном мероприятии собираются представители мировой элиты, ученые, призванные развлекать их и давать наставления, а также некоторое количество людей из гражданских обществ и социальных предпринимателей. Этот форум – идеальное место для того, чтобы отслеживать тенденции, царящие в мире – или как минимум в этом сообществе избранных. До наступления кризиса повсеместно наблюдалась безудержная эйфория по поводу глобализации и технологического прогресса. Оптимизм потонул вместе с экономикой. Благодаря спаду и неравнозначному восстановлению внимание мировой общественности обратилось к давно назревшим проблемам. Форум 2013 года был примечателен тем, что неравенство возглавило список проблем, вызывающих опасения участников.

Статья «Неравенство – результат нашего выбора» была написана специально для первого выпуска международной версии New York Times (по существу, та же International Herald Tribune, сменившая название). В ней я решил сфокусироваться на одном поразительном аспекте глобального неравенства: несмотря на то что неравенство усугублялось в большинстве стран мира, в некоторых странах оно оставалось на прежнем уровне, а в других его уровень был и вовсе сильно ниже существующего в США. Масштабы неравенства в стране определяются далеко не одними экономическими законами, а, как я уже говорил, политикой и политическими решениями.

Влияние процесса глобализации на глобальное неравенство в действительности оказалось не столь однозначным. Индия и Китай, две страны с численностью населения, составляющей примерно 45 процентов от общемировой, находятся на стадии восстановления, их доля в глобальном ВВП сократилась, составив менее 10 процентов. Благодаря темпам экономического роста, значительно превышающим темпы роста в развитых странах, им удалось существенно сократить разрыв, разделяющий их и развитые страны, хотя им еще предстоит проделать долгий путь. На данный момент Китай является самой крупной экономикой в мире, что, по сути, означает, что по причине численности населения, превышающей численность населения Америки приблизительно в пять раз, доход на душу населения в Китае составляет лишь одну пятую от того же показателя в Америке (такая статистика получается по итогам стандартной процедуры оценки паритета покупательной способности, который сопоставляет цены условной корзины товаров в сравниваемых странах). Нынешняя ситуация значительно лучше, чем она была двадцать пять лет назад, когда доход на душу населения по паритету покупательной способности составлял менее 5 процентов от того же показателя в США. Вместе с тем в Китае произошло огромное увеличение неравенства – появилось большее число миллионеров и миллиардеров. И хотя экономический скачок в Индии был не таким продолжительным и стремительным, как в Китае, тем не менее здесь был зафиксирован рост на 9 процентов за год. По факту, однако, лишь небольшое число людей и малый процент населения смогли выбраться из состояния нищеты, при этом в стране поразительно увеличилась численность миллионеров и миллиардеров. Подобная ситуация наблюдается и в Африке, где наконец-то обозначился экономический рост, увеличилось количество семей, которые можно отнести к среднему классу, и тем не менее численность бедных людей осталась на прежнем, очень высоком уровне, при котором около 415 миллионов существуют меньше чем на $1,25 в день. Если свести все эти факты в общую картину, результат получится очень неутешительный: уровень общего неравенства, традиционно измеряемого с помощью коэффициента Джини (где 0 означает абсолютное равенство, а 1 – абсолютное неравенство) остался практически неизменным.

Феномен Пикетти

Две заключительные статьи в этом разделе являются отчасти моим ответом на невероятный успех книги «Капитализм в XXI веке» экономиста Тома Пикетти. Популярность этой книги только подтверждает растущую обеспокоенность проблемой неравенства, обеспокоенность, которую выразила мировая элита на форуме в Давосе и которая полностью соответствует тому, о чем я писал в статье «Из Одного процента, Одним процентом, для Одного процента». В 2013 году президент Обама заявил, что борьба с неравенством станет прицельным объектом его внимания на оставшиеся три года срока его полномочий. По его словам, существует «опасное, усугубляющееся неравенство вместе с недостатком возможностей для восходящей мобильности, что ставит под угрозу основную установку американцев из среднего класса: если ты будешь упорно трудиться, у тебя есть шанс вырасти».

Заслуга Пикетти в том, что он собрал воедино огромный объем информации, которая подтверждает и усиливает то, что я и некоторые другие исследователи отмечали в отношении растущего неравенства начиная с 1980-х годов, делая особый акцент на несправедливо высоких доходах представителей верхушки. Особенно значимо то, что он погрузил информацию в исторический контекст, продемонстрировав, что тот период после Второй мировой войны, в который я рос, был исключением. Это был единственный момент в истории, когда все социальные группы в Штатах наблюдали рост своих доходов, более того, рост доходов наиболее бедных слоев населения превышал рост доходов представителей верхушки. Экономический рост затрагивал абсолютно всех граждан страны, и его темпы были выше, чем в какой-либо другой исторический период. Пикетти показал, что подобная ситуация наблюдалась практически во всех других странах, и что еще более важно, это было исторической аномалией.

Мы привыкли говорить о капитализме среднего класса, но разделение общества на классы (популярное со времен Маркса) пролетариев и капиталистов кажется старомодным и неактуальным. Мы все принадлежим к среднему классу.

В своей статье «Один процент» я предлагаю новую классификацию: почти все мы находимся на борту одной лодки, но она принципиально отличается от той, на которой совершают свое путешествие представители Одного процента. Наша лодка шла на дно или как минимум претерпевала серьезные неприятности, в то время как корабль с Одним процентом на борту превосходно бороздил океан. Пикетти продемонстрировал, что в этом смысле Соединенные Штаты не одиноки: подобная модель встречается повсеместно. Экономисты неверно трактовали происходящее в период после Второй мировой. Саймон Кузнец, один из основоположников нашей системы национальных счетов (с помощью которой мы измеряем и оцениваем экономику) и обладатель Нобелевской премии 1971 года, утверждал, что после первоначального периода экономического роста, который сопровождается увеличением неравенства, степень расслоения общества снижается по мере того, как экономики становятся более богатыми. Опыт, приобретенный с 1980 года, показал, что это не так. Заключение, к которому пришел Пикетти, кажется вполне естественным: высокая степень неравенства – характерная черта капитализма. Еще большее беспокойство вызывает другое его утверждение: поскольку капиталисты реинвестируют большую часть своего состояния, это состояние будет расти по процентной ставке, а если процентная ставка превышает темп экономического роста, это означает то, что отношение их капитала к национальному доходу будет только увеличиваться.

Я остался доволен трудом Пикетти и вниманием, которое он привлек: мы были товарищами по оружию, бьющимися ради изменения глобального дискурса, ради того, чтобы пришло осознание серьезности угрозы, которую представляет проблема неравенства. Работа Пикетти вызвала столько волнений во многом благодаря основной рекомендации к законодательным мерам, необходимым для решения проблемы, – введению глобального налога на капитал, которая казалась невыполнимой ни в ближайшем, ни даже в отдаленном будущем. Означает ли это то, что нам следует смириться с постоянно увеличивающимся неравенством? Я написал две статьи отчасти для того, чтобы ответить категоричным «нет» на этот вопрос. Неравенство, по крайней мере, в тех масштабах, в которых оно присутствует в США и некоторых других странах, не является неизбежностью.

На самом деле я исследовал вопрос о том, действительно ли постоянно растущее неравенство является отличительной чертой капиталистических экономик, еще и в своей диссертации, которую я защитил в 1966 году в Массачусетском технологическом институте и на которую я ссылаюсь во введении к этой книге. Я выступил с предположением, что экономика в конечном итоге будет стремиться достичь равновесной степени неравенства в распределении богатства и доходов, при которой неравенство будет сохраняться на неизменном уровне. Безусловно, изменения в экономике, в социальных моделях и в политике страны может сместить эту точку равновесия. Так, например, в результате изменений каких-то условий в стране может стать больше неравенства.

В той и последующих работах я выявил ряд центробежных и центростремительных сил, приводящих в одном случае к большему неравенству, в другом – к меньшему. В долгосрочной перспективе обычно достигается баланс между этими видами сил. Например, дети и внуки крайне состоятельных людей часто оказываются не такими успешными, как их предки, и проматывают семейное состояние, тем самым ограничивая масштабы, до которых могло бы разрастись неравенство (как гласит мудрость, «от бедности к богатству и обратно за три поколения»).

Ситуация, при которой состоятельный человек из пригорода тратит больше денег на образование своих детей, чем бедный на образование своих – пример центробежной силы: богатый передает имеющееся у него экономическое преимущество своим детям. Тот факт, что в Америке наблюдается большая экономическая сегрегация, означает, что влияние этой центробежной силы увеличивается и что в перспективе очень вероятно еще более неравное распределение благосостояния и доходов, чем сейчас (если не произойдет что-то, что этому воспрепятствует).

Книга Пикетти ставит перед классической экономической теорией сложную проблему. Благосостояние (или капитал) увеличивается быстрее, чем доходы или предложения труда. Традиционно увеличение капитала в какой-то момент приводит к снижению доходности капитала – это один из самых стабильных принципов, известный как закон убывающей отдачи, с которым знаком каждый студент экономической направленности. Пикетти, кажется, негласно отменяет этот закон. Если все же придерживаться мнения, что закон убывающей отдачи имеет силу (как я утверждал в своей работе), по мере увеличения размера капитала (относительно предложения труда), процентная ставка снижалась бы. И она должна была бы снижаться до тех пор, пока темп прироста капитала не сравнялся бы с темпом увеличения доходов. В таком случае не было бы этого постоянно увеличивающегося неравенства в размерах благосостояния. Пикетти эмпирик. Он всего лишь заметил, что норма прибыли на капитал не снижается, и решил, что нет оснований думать, что она будет снижаться в будущем.

Пока я ломал голову над этим, мне стало очевидно, что и он, и я сделали недостаточный акцент на ключевом аспекте растущего неравенства и будто бы аномальном поведении соотношения частного богатства и национального дохода и доходности капитала. Традиционно благосостояние увеличивается по мере того, как семьи год за годом откладывают некие суммы в виде накоплений. Но зафиксированное увеличение в частном благосостоянии сильно превышало реально возможное посредством одних лишь накоплений. При внимательном изучении данных стало понятно, что большая часть этого увеличения является следствием прироста капитала.

В терминологии экономистов доход от землевладений называется рентой. Этот вид дохода возникает не только за счет серьезного труда, но в основном благодаря самому факту владения неким основным активом. Более высокая рента ведет к более высоким ценам, но более высокая цена на этот актив не означает большего предложения. В настоящий момент экономисты используют термин «рента» в более широком смысле, не только в контексте земли, но и, например, для обозначения прибыли монополиста (монопольная рента). Если рента (земельная, монопольная или иная форма эксплуатации рынка) возрастает, происходит соответствующий прирост капитала. Своим увеличением неравенство в распределении доходов и благосостояния обязано именно увеличению ренты и связанному с ней приросту капитала. Этот факт демонстрирует повышенную ценность недвижимости и чрезмерную эксплуатацию рынка во многих секторах экономики. И это также означает, что «благосостояние» и «капитал» (в традиционном понимании) – отдельные концепты. В действительности вполне возможна ситуация, при которой благосостояние может увеличиваться, в то время как сокращается капитал. Во Франции, на родине Пикетти, стоимость земли на Ривьере растет. Но это не означало, что земли стало больше. Территория Ривьеры не отличается от той, что была пятьдесят лет назад, разница лишь в том, что она стала и продолжает становиться дороже.

Свободные деньги (например, те, которые возникли благодаря количественному смягчению, при котором ФРС Штатов утроила баланс, скупив огромное количество средне– и долгосрочных долговых обязательств, увеличив долг на два с лишним триллиона долларов за короткий промежуток времени) привели к кредитному ажиотажу. Учебники по экономике утверждают, что в результате подобной меры количество кредитов должно увеличиться, а стоимость кредитования – снизиться, что в итоге поможет американской экономике. Но в мире, где царит глобализация, деньги, созданные ФРС, не обязательно остаются в пределах США, они могут оказаться в любой точке земного шара. И самым естественным образом они оказались в экономиках, которые переживали взлет, чего совсем не наблюдалось на родине. Деньги ушли не туда, где их желали, где они были нужны и где они должны были оказаться. Но даже в тех случаях, когда деньги оставались в Америке, они не сильно помогли в стимулировании экономики.

Деньги могут использоваться для того, чтобы приобретать два вида объектов: производные и недвижимые (например, земля). Если деньги направляются в пользу первой группы, повышается спрос на эти объекты и, скорее всего, вырастет их производство (за исключением тех случаев, когда существуют какие-либо препятствия для наращивания производства). Если же деньги направляются на объекты недвижимости, это отражается только в цене: растет стоимость актива, его количество остается неизменным. В последние годы органы кредитно-денежного регулирования продемонстрировали крайне непрофессиональное управление деньгами. Небольшие предприятия, которые отчаянно нуждались во вливании наличных средств, продолжали страдать от недостатка ликвидности, а в это время освободившиеся деньги повысили стоимость ценных бумаг на фондовых биржах в Америке и цены на активы по всему миру. В результате основная часть мер кредитно-денежной политики, якобы направленной на стимулирование экономики, привела лишь к раздуванию пузыря цен на активы, как, например, в случае с ценами на землю. Активный спрос на кредиты трактовался как признак увеличения благосостояния, но необходимо адекватно оценивать происходящее: страна не стала богаче. Количество активов осталось прежним.