Текст книги "Убийца в толпе. Шиллинг на свечи. Дело о похищении Бетти Кейн"

Глава шестая

Марта Халлард, как и полагалось ведущей актрисе, известной почти столь же широко, как собор Сент-Джеймс или Хеймаркет, занимала апартаменты в доме, где лестницы были устланы ковровыми дорожками и в коридорах царила торжественная тишина. Устало поднимаясь по лестнице, Грант по достоинству оценил мягкий ковер под ногами, мельком подумав о том, каких трудов стоит пылесосить его каждый день. Он еще только входил с улицы через вертящуюся дверь, когда бледно-розовый лифт бесшумно заскользил вверх, поэтому, не дожидаясь его возвращения, Грант стал подниматься на второй этаж пешком. Консьержка сказала, что Марта у себя, около одиннадцати она приехала из театра и с нею еще несколько человек. Грант пожалел, что она не одна, но был полон решимости до исхода дня все-таки составить хоть какое-то представление о Кристине Клей и о тех, кто ее окружал. Баркеру не удалось назначить для него встречу с адвокатом. Его слуга сказал, что хозяин, в шоке от происшедшего, удалился в деревню, не оставив адреса, и не вернется раньше понедельника. («Вам попадался хоть когда-нибудь адвокат, подверженный шокам?» – заметил по этому поводу Баркер.) Так что с содержанием завещания, которое больше всего интересовало Гранта, придется ждать до понедельника. В Скотленд-Ярде он прочел ее досье – пока что неполное, а только то, что им удалось собрать за последние двенадцать часов, – всего пять страниц, и в нем лишь два обстоятельства привлекли внимание Гранта. Ее настоящее имя было Кристина Готобед. И у нее не было любовников. Во всяком случае, официально. Даже в те решающие годы, когда незаметный бродвейский цветочек вдруг пышно расцвел и превратился в эстрадную певицу – звезду первой величины, у нее не было покровителя. Не было и позже, когда от музыкальных комедий она перешла к драме. Казалось, она взлетела к звездам только за счет собственных талантов. Это могло означать одно из двух: либо она до своего замужества в двадцать шесть лет оставалась девицей (что Грант, знакомый с жизнью не по учебникам психологии, считал вполне вероятным), либо она дарила свои ласки, лишь подчиняясь велению сердца (или капризу – все зависит от того, кто это говорит, романтик или циник). Четыре года назад лорд Эдуард Чампни (известный публике как Чинс), пятый сын старого Бада, встретился с ней в Голливуде, а через месяц они поженились. В то время шли съемки ее первого серьезного фильма, и, по общему мнению, «замужество пошло на пользу ее карьере». Два года спустя лорда Эдуарда знали уже только как «мужа Кристины Клей». Говорили, что он воспринял это совершенно спокойно. И брак оказался прочным. Судя по всему, они относились друг к другу дружески и со взаимным уважением. Вероятно, этому способствовала профессия Кристины, требовавшая от нее немало времени и сил; с другой стороны, основной интерес в жизни сэра Эдуарда (помимо Кристины) составляло посещение далеких стран, населенных дикими племенами, и их последующее описание. Пока он готовил очередную книгу, они с Кристиной жили более или менее под одной крышей и явно были довольны обществом друг друга.

То обстоятельство, что сэр Эдуард, хоть и был пятым сыном, тем не менее обладал огромным состоянием, доставшимся ему от брата его матери («кожаного короля» Бремера), видимо, спасало брак от наиболее обычных в таких случаях опасностей. Гармонию довершало искреннее восхищение сэра Эдуарда своей талантливой женой.

Каким образом можно было согласовать все эти сведения из досье с убийством? – снова и снова спрашивал себя Грант, поднимаясь по ступеням. Хармер? Да, он был с ней рядом все три месяца, пока она снималась в Англии. Да, у них были общие интересы (продюсеры по-прежнему стремились, чтобы по сценарию Кристина пела: публика считала себя обманутой, если Кристина в фильме не пела), и мир праздных господ не сомневался в их интимных отношениях, что бы там ни утверждали их товарищи по ремеслу. Может, Тисдейл? Истеричный юнец, которого она подобрала, поддавшись порыву великодушия или минутной прихоти в момент, когда у нее было бесшабашное настроение и она сама не знала, чего хочет? Ладно, с Тисдейлом он как-нибудь разберется сам. Тем временем надо выяснить, какую роль в ее жизни играл Хармер.

Грант поднялся до площадки второго этажа, когда услышал, как негромко щелкнула дверь лифта, и, повернув за угол, столкнулся нос к носу с Джемми Хопкинсом, как раз отнимавшим руку от кнопки звонка.

– Так-так! – заметил Джемми. – Да тут, оказывается, собирается теплая компания!

– Надеюсь, у вас есть приглашение?

– А я надеюсь, у вас есть ордер на обыск? В наши дни, завидев полицейского на пороге, люди тут же вызывают адвоката. Послушайте, инспектор, – торопливо добавил он уже совсем другим тоном, – давайте не будем мешать друг другу. Нам обоим пришла в голову одна и та же идея – поговорить с Мартой. Соединим усилия и сравним результаты. Не обязательно толкаться локтями.

Из чего Грант заключил, что Джемми далеко не уверен в радушном приеме. Он прошел вслед за Грантом в небольшой холл молча, не называя своего имени, и Грант, хоть и восхитился изворотливостью Джемми, решил не брать под свою защиту обнахалившуюся прессу.

– Этот джентльмен, насколько я знаю, из «Кларион», – сказал он горничной, уже повернувшейся, чтобы доложить об их приходе.

– Вот оно что! – воскликнула та, поглядывая на Хопкинса без большого энтузиазма. – Мисс Халлард всегда к вечеру чувствует себя очень утомленной, и потом, сейчас она занята, у нее друзья.

Но Хопкинсу на этот раз сопутствовала удача, и его все-таки не изгнали. Двойные двери, ведущие во внутренние комнаты, распахнулись, и оттуда донесся громкий, возбужденный голос:

– Мистер Хопкинс! Как мило! Наконец-то вы нам сами расскажете, о чем там трезвонят сегодняшние дневные выпуски! Я и не подозревала, что ты знакома с мистером Хопкинсом, дорогая Марта!

– Кто бы мог подумать, что придет такой час, когда я буду рад услышать этот голос, – пробормотал Хопкинс, делая шаг навстречу говорившей, в то время как Грант повернулся к входящей в комнату хозяйке. Она приветствовала его улыбкой:

– Алан Грант! Деловой визит или просто решили навестить меня?

– И то и другое. Окажите мне услугу: не объявляйте этим людям, кто я на самом деле. Ведите себя так, словно меня нет. Если сможете, избавьтесь от них поскорее. Я хотел бы поговорить с вами один на один.

– Для вас я готова сделать что угодно. Я вспоминаю о вас всякий раз, как надеваю свой жемчуг.

Грант, разумеется, не дарил ей жемчужного колье, он просто сумел отыскать его, когда оно было украдено.

– Входите же, я вас представлю остальным. Это ваш приятель? Кто он?

– Он не мой приятель. Это Хопкинс из «Кларион».

– А, тогда понимаю, отчего Лидия так горячо его приветствовала. А еще говорят, что актеры гоняются за прессой!

Она повела Гранта в гостиную, по пути представляя ему своих гостей. Первым был Клемент Клементс, фотограф светской хроники. Он весь блестел и переливался: под ярко-красным фраком на нем была желтая, как масло, рубашка из мягкой ткани. Он никогда в жизни не слышал об Алане Гранте, что дал понять весьма недвусмысленно. Вторым оказался некий военный в чине капитана – явно один из многочисленных поклонников Марты. Он цепко держался за свой бокал виски с содовой, как за единственный знакомый объект на совершенно чуждой ему территории, третьей была Джуди Селлерс – светловолосая девица с угрюмым лицом; из года в год она снималась в одном и том же амплуа туповатых блондинок, и вся ее жизнь была сплошной борьбой между аппетитом и страхом располнеть. Четвертой оказалась «та самая наперсница звезд», мисс Лидия Китс, которая из кожи вон лезла, чтобы заинтересовать своей особой Хопкинса, и была в полном восторге от его общества.

– Просто «мистер Грант»? – ядовито переспросил Хопкинс, услышав, как Марта представляет Гранта.

– А что, разве не так? – насторожилась Лидия. Ее глаза загорелись любопытством.

– Не так, не так! – пропел Хопкинс, но, встретив взгляд Гранта, не решился продолжать. Наживать себе врага в лице инспектора криминальной службы было более чем глупо. – Он обладатель громкого греческого титула, но стесняется об этом упоминать. Свой титул он получил за то, что выловил в одной прачечной рубашку особы королевской крови.

– Не обращайте на него внимания, мистер Грант. Он обожает слушать самого себя. Он часто брал у меня интервью, но так меня ни разу и не выслушал. Это не его вина. Едва он в первый раз переступил мой порог, как я поняла, что он родился под созвездием Рыб. А вот вы, мистер Грант, конечно, Лев. Правильно? Нет, можете мне не говорить, я и так знаю. Даже если бы я не чувствовала это здесь… – она постучала кулачком по плоской груди, – то все равно не ошиблась бы: все признаки Льва у вас налицо.

– Надеюсь, они не очень пугающие? – спросил Грант, думая только о том, как бы поскорее вырваться из когтей этой гарпии.

– Пугающие? Что вы, мистер Грант! Сразу видно, что вы ничего не понимаете в астрологии. Рожденный под знаком Льва – это король. Такие люди – баловни звезд. Им обеспечены успех и слава. Они – владыки мира.

– Когда же надо родиться, чтобы находиться под покровительством Льва?

– Между серединой июля и серединой августа. Думаю, вы родились в начале августа.

Грант полагал, что ничем не выдал своего удивления. Он действительно родился четвертого августа.

– С Лидией просто страшно иметь дело, – вмешалась Марта, передавая Гранту бокал. – Год назад она составила гороскоп для бедной Кристины Клей и предсказала ей смерть.

– И наконец-то попала в точку! – заметила девица Джуди, поглощая сэндвич за сэндвичем.

Лицо Лидии исказилось от ярости, и Марта поспешила утихомирить готовую вспыхнуть ссору:

– Это нечестно с твоей стороны, Джуди. Предсказания Лидии и до этого часто сбывались. Помнишь, она ведь предупредила Тони Пикина, что может произойти, еще до того, как он попал в автокатастрофу. Если бы он прислушался к ее словам и стал осторожнее, то не лишился бы обеих ног. И мне она сказала, чтобы я не принимала приглашения Клайнса и…

– Марта, дорогая, я не нуждаюсь в твоей защите. Тут дело не во мне. Я только читаю судьбу по звездам. А они не лгут. Чего другого и ждать от рожденной в созвездии Овна. Они обычно ни во что не верят и не способны увидеть то, что у них под самым носом.

– Приготовиться: ринг! – прошептал Джемми и щелкнул по дужке очков: «Начали!»

Но матч не состоялся: их отвлек Клементс.

– Мне хочется знать не про то, что Лидии открыли звезды, а про то, что полиция открыла в Вестовере, – проговорил он манерно.

– А я хотела бы узнать, кто ее кокнул, – подала голос Джуди, откусывая большой кусок очередного сэндвича.

– Джуди! – укоризненно воскликнула Марта.

– Да бросьте вы! Признайтесь, все мы думаем об одном и том же: перебираем возможные варианты. Лично я ставлю на Джасона. Кто принимает ставку на Джасона?

– Почему именно Джасон? – спросил Клементс.

– Потому что он один из этих пламенных иудеев, в которых бурлят страсти, и они обожают горячие ванны.

– Джасон бурлит? – запротестовала Марта. – Он поет, как веселый чайник.

Грант украдкой взглянул на нее. Значит, она готова защищать Джасона. Интересно, насколько сильно она к нему привязана.

– Джасон слишком быстро выдыхается, где уж ему бурлить.

– И в любом случае, – вставил Клементс, – те, кто предпочитает горячие ванны, не совершают убийств. Иное дело – приверженцы холодных обливаний: эти приходят в ярость по малейшему поводу. Они одержимы стремлением поскорее ощутить горячий ток крови после перенесенной мучительной процедуры.

– А я считал, что мазохисты редко бывают одновременно и садистами, – заметил Грант.

– Так или иначе, но Джасона из кандидатов в убийцы надо вычеркнуть: он мухи не обидит.

– Как бы не так! – многозначительно заметила Джуди, и все выжидающе поглядели на нее.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Клементс.

– Не важно. Я за то, что это Джасон.

– Какой у него мог быть мотив?

– Полагаю, она собиралась его бросить.

– Глупости, и ты сама это знаешь! – резко сказала Марта. – Тебе прекрасно известно, что между ними ничего не было.

– Ничего такого мне не известно. Она все время держала его при себе.

– Сучка на сучку всегда лает, – проговорил Хопкинс в ухо Гранту.

– Я подозреваю, – вмешалась в разгорающийся спор Лидия, – что мистер Хопкинс осведомлен об этом деле лучше всех нас. Он был сегодня в Вестовере по заданию своей газеты.

Джемми немедленно оказался в центре внимания. Что он думает? Какими сведениями располагает полиция? Кого они подозревают? Насколько верны намеки в газетах, что она жила там не одна?

Джемми расцвел. Он долго распространялся о психологии убийц, щегольнул эрудицией по поводу преступности вообще, показал себя знатоком в области психологии; он позволил себе весьма нелестно отозваться о полиции, при этом со злорадной ухмылкой поглядывая на вынужденного молчать Гранта.

– Они арестуют парня, с которым она жила. Можете в этом не сомневаться. Тисдейл его зовут. Смазливый парнишка. В тюрьме он будет пользоваться успехом, помяните мое слово.

– Тисдейл?! – раздались возгласы. – Никогда не слышали!

Такова была реакция всех, за исключением Джуди. Ее рот слегка приоткрылся от горестного изумления, но она быстро овладела собой и плотно сомкнула губы. Лицо ее приняло опустошенное выражение. Грант с интересом и удивлением следил за этой игрой чувств.

– Я лично считаю все эти домыслы отвратительными, – с презрением произнесла Марта. – Представить, что Кристина тайно встречалась с кем-то! Это не ее стиль. Скорее… скорее я готова предположить, что убийство совершил Эдуард.

Кто-то рассмеялся.

– А почему бы и нет? – отозвалась Джуди. – Представьте, он возвращается в Англию, узнает, что жена ему неверна, и теряет от ревности голову.

– Ну да! Представьте себе Эдуарда в шесть утра на холодном пляже.

– Чампни вернулся в Англию только в среду, так что придется его исключить.

– Более бессмысленной и жестокой болтовни трудно себе представить, – сказала Марта. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Давайте, – согласилась Джуди. – Все это абсолютно беспочвенные рассуждения. Тем более что, скорее всего, ты сама, Марта, ее и убила.

– Я?! – воскликнула Марта.

Наступило неловкое молчание. Потом все заговорили сразу, перебивая друг друга.

– Ну конечно! – произнес Клементс. – Ты же претендовала на роль в новом фильме, которую предложили ей! Как же мы об этом забыли!

– Ну уж коли мы заговорили о мотивах, милый Клемент, то ты сам был вне себя от злости, когда она отказалась, чтобы ты ее сфотографировал. Если мне не изменяет память, Кристина сказала, что твои работы напоминают ей кашу-размазню.

– Клементс не стал бы ее топить, – подала голос Джуди. – Он бы ее отравил, как Борджиа. Нет, скорее всего, это дело рук Лежена. Он боялся сниматься с ней в одном фильме. Тем более что его отец был мясником, и очень может быть, что сын унаследовал папину кровожадность. А может, это Койен? Сколько раз он готов был убить ее, пока на него никто не смотрел, во время съемок «Железной хватки»!

Про Джасона она явно забыла.

– Может, все-таки прекратите этот глупый треп? – сердито сказала Марта. – Понимаю, это шок, и дня через три вы придете в себя. Но Кристина была нашим другом; отвратительно устраивать игру из смерти человека, которого мы все любили!

– Ах-ах! – с издевкой воскликнула Джуди. Она только что осушила пятый бокал. – Плевать мы на нее хотели. И почти все рады, что она убралась с дороги.

Глава седьмая

Ясным прохладным утром в понедельник Грант вел машину по Вигмор-стрит. В этот ранний час улица была пустынна. Завсегдатаи Вигмор-стрит не имели привычки оставаться в городе на уик-энд. В цветочных магазинах субботние розы связывались в тугие викторианские бутоньерки, где не были заметны увядшие лепестки; в антикварных лавках сомнительного качества коврики убирались в дальний уголок – подальше от разоблачающих пронзительных лучей утреннего солнца; в крошечных кафе официанты жевали с утренним кофе вчерашние булочки и с оскорбленным достоинством обиженно взирали на тех посетителей, которые с утра требовали свежих. В магазинах готового платья продавцы торопливо пришпиливали к нераскупленному за субботу, по сниженным ценам, товару обычные ценники.

Грант направлялся к портному Тисдейла и был крайне раздосадован еще одним непредвиденным осложнением: если бы Тисдейл заказывал себе пальто у лондонского портного, то не было бы ничего проще, чем идентифицировать пуговицы, пришитые, в частности, именно к пальто Тисдейла. Это, разумеется, еще ничего не решило бы, однако значительно сузило бы круг поисков. Но пальто Тисдейла было заказано не где-нибудь, а в Лос-Анджелесе.

– То, которое у меня было до этого, оказалось слишком теплым для тамошнего климата, – объяснил Тисдейл, – поэтому я заказал новое.

Резонно, но очень хлопотно теперь для Гранта. Если бы пальто было заказано в одной из лондонских солидных фирм, можно было бы спокойно получить информацию о всех видах пуговиц, которые шли на пальто на протяжении последних пятидесяти лет, и все это без лишнего шума и услужливо – при условии, если они знали, кто ты такой. Но надеяться на то, что в Лос-Анджелесе вспомнят, какие пуговицы они пришили на такое-то пальто полгода назад?! И потом, сама пуговица нужна была здесь. Ее нельзя было послать в Лос-Анджелес. Самое большее, что можно сделать, – это запросить образцы всех пуговиц, какие у них там имеются, но и на это трудно рассчитывать.

Грант надеялся главным образом на то, что наконец объявится само пальто. Если бы это произошло и на нем действительно недоставало бы одной пуговицы, дело можно было считать раскрытым. Когда Тисдейл вел машину, он был в пальто. К чести Уильямса, тому удалось-таки это выяснить. Во вторник, вскоре после шести, машину Тисдейла видел фермер. Он сказал, что заметил машину у перекрестка на Ведмарш где-то в шесть двадцать, хотя часов у него нет. Они ему не нужны. Он и так может определить любое время в течение дня, есть солнце или нет – не важно. Он выгонял овец, и из-за них водителю пришлось сбавить газ. Он точно запомнил – водитель был молодой, в темном пальто. Опознать его он не берется, тем более под присягой, но машину опознал. Она была единственной за целое утро.

Другая находка Уильямса была скорее негативного свойства. Уильямс доложил, что Джасон Хармер не ночевал в Сануидже в гостинице, которую он им назвал. Более того, в Сануидже он вообще не появлялся.

Грант оставил нетронутым жареный бекон и почки и, не откладывая дела в долгий ящик, отправился допрашивать мистера Хармера. Грант явился к нему на квартиру, отделанную в розовых тонах, и застал его облаченным в малиновый шелковый халат, заросшим щетиной и в разгаре творческого процесса.

– Я редко встаю так рано, – заметил он, освобождая для Гранта кресло, заваленное листами нотной бумаги. – Но эта история с Крис выбила меня из колеи. Мы были добрыми друзьями, инспектор. Другим было сложно с ней, а мне – нисколько. И почему? Хотите, я вам скажу почему? Потому что она и я чувствовали себя в этой среде неуверенно и все время опасались, как бы это кто-нибудь не заметил. Люди ведь ужасно бессердечны. Если ты выглядишь и держишь себя так, будто у тебя миллион в кармане, они будут лизать твои башмаки. Но стоит им догадаться, что ты не очень-то уверен в себе, как они накидываются на тебя, как муравьи на дохлого жука.

Я разгадал Кристину с первой встречи: я понял, что она блефует. А уж мне ли не знать, что такое блеф! В Штаты я пробился, потому что блефовал; первую свою песню я пробил тоже благодаря блефу. Издатели догадались об этом уже после того, как моя песня стала шлягером, и посчитали за лучшее не поминать про то, как я их надул.

Выпьете?.. Да, пожалуй, еще рановато. Сам я не пью обычно до ланча, но когда не спал… Мне еще две песни надо написать, срок договора на исходе. Песни для… – его голос вдруг замер, – для нового фильма Койена, – торопливо закончил он. – Знаете, каково это – сочинять песню, когда у тебя в голове ни одной идеи?

Нет, конечно. Это чистое мучение. И кто их будет исполнять, я вас спрашиваю? Эта дамочка Халлард петь не умеет. Вы когда-нибудь слышали в исполнении Крис «Спой мне еще раз»?

Грант слышал.

– Вот это было то, что я называю презентацией песни! Да, я писал и более удачные вещи. Но она сделала ее лучшей из всего, что когда-либо было написано мной. И какой мне смысл теперь мучиться над очередной песней, если эта выскочка Халлард все равно ее испортит?

Он кружил по комнате, перекладывая с места на место кучи нотных листов. Так вот он, «веселый чайник» Марты и «кипящий страстью иудей» Джуди! По мнению Гранта, он был ни то ни другое. Обыкновенный американский еврей родом из богом забытого нищего местечка в центре Европы; малообразован, несдержан и неразборчив в средствах, как многие из его соплеменников; не очень хорош собою, но, без сомнения, пользуется благосклонностью женщин. Грант вспомнил, что и Марта Халлард, и Джуди Селлерс, несмотря на полную противоположность характеров, обе находили его привлекательным, но каждая рисовала его по-своему. Он явно в полной мере обладал способностью, столь характерной для представителей его расы, быть приятным для всех сразу. Что он находился в приятельских отношениях с Мартой, которую недолюбливал, было очевидно. Марта была не из тех, кто кинется защищать человека, не поклоняющегося ее таланту. Иными словами, он всю жизнь играл некие роли. Он только что сам это признал. Интересно, какую роль он играл сейчас.

– Извините, что я обеспокоил вас в столь раннее время, но этого требует дело. Вы, конечно, знаете, что мы расследуем обстоятельства смерти Кристины Клей. По ходу расследования нам необходимо установить точно, где находились люди, знавшие ее близко. Мы устанавливаем местопребывание всех и каждого – независимо от личности, мотивов, возможностей и прочего. В четверг вы беседовали с сержантом местной полиции и сказали, что провели ночь в гостинице в Сануидже. Теперь обнаруживается, что вы там не ночевали.

Хармер, не поднимая глаз, продолжал перебирать ноты.

– Где вы провели ночь на самом деле, мистер Хармер?

Хармер наконец поднял голову и с усмешкой проговорил:

– Вы не находите это забавным: милый человек навещает вас рано поутру, извиняется за беспокойство, выражает надежду, что не помешал; однако, находясь при исполнении обязанностей инспектора по уголовным делам, он вежливо требует от вас дать ему кое-какую информацию, да еще при этом упоминает, что в предыдущий раз ваша информация не соответствовала действительности. Просто прелестно! И вы добиваетесь результатов, я уверен. Может, люди даже сами признаются и рыдают у вас на плече – так их трогает ваше дружелюбие. Любимый мотив в мелодраме: злодей попадает под гостеприимный кров, видит на столе пирог и, рыдая, раскалывается, говоря: «Такой же пирог пекла моя мамаша!» Меня только интересует: вы этот метод применяете исключительно на господах с Парк-лейн или на бандитах и нищих из района Пимлико тоже?

– А меня интересует, где вы провели ночь со среды на четверг, мистер Хармер.

– «Мистер» – это тоже, наверное, исключительно для господ с Парк-лейн. Представляю: если бы вы изловили меня, Джасона, лет десять тому назад, то отвезли бы в участок и вытрясли бы из меня всю душу – как делает полиция во всем мире. Они везде одинаковы: любят тесто из людей делать.

– Должен признаться, мистер Хармер, что у меня нет вашего обширного опыта по части общения с полицией разных стран.

– Ага! Я таки вас достал! Полицейский делается таким оскорбительно-вежливым, только когда очень зол! Однако не поймите меня превратно, инспектор: у полиции на меня ничего нет. Что же до ночи со среды на четверг, то я провел ее в машине.

– Вы хотите сказать, что вовсе не ложились в постель?

– Именно это я и хочу сказать.

– И где же находилась все это время ваша машина?

– В аллее, где живая изгородь была высотой с дом, на обочине. На этих обочинах в Англии столько травы пропадает даром! В той аллее она росла по обеим сторонам – больше трех метров шириной.

– Так вы говорите, что спали в машине? Кто-нибудь может это подтвердить?

– Нет, никто. Такое уж это было место. У меня слипались глаза, я сбился с дороги и просто заснул.

– Сбились с дороги?! Это в восточной-то части графства Кент!

– Да хоть в восточной, хоть в западной – какая разница? Вы когда-нибудь пробовали отыскать нужную вам деревушку в Англии ночью? Нет? По сравнению с этим ночь в пустыне – просто игрушки. Вы едете, видите наконец нужное вам название и рядом расстояние: две с половиной мили. «Слава тебе господи! – говорите вы мысленно. – Вот она, миленькая! Почти приехал. Слава английским дорожным указателям!»

Вы катите дальше и через полмили оказываетесь у развилки трех дорог. И тут же, на травке, аккуратненький такой указатель, и над каждой его стрелкой, указывающей на три разные стороны, по крайней мере три названия; может, вы думаете, что среди них есть то, которое вам нужно? Ничего подобного! Это было бы уж слишком примитивно! Вы несколько раз кряду прочитываете все названия и ждете, чтобы кто-нибудь появился и подсказал вам нужное направление, но будете ждать напрасно. Последний раз кто-то проезжал тут в прошлый вторник. Вокруг ни одного строения. Одни поля да объявление о цирковом представлении, которое прошло в этих местах в апреле прошлого года.

Так, вы наобум выбираете одну из трех дорог и после того, как проезжаете два дорожных указателя, которые нужную вам деревеньку не берут в расчет, наконец натыкаетесь на тот, где она есть, и дальше надпись: «Шесть и три четверти мили». Оказавшись на четыре мили дальше, чем прежде, вы все начинаете сначала, и все повторяется снова. И снова! После того как пункт назначения ускользает от вас в шестой раз, вам уже все равно: только бы съехать с дороги и где-нибудь прикорнуть. Так случилось и со мной, я решил поспать. В любом случае было неудобно заявляться к Крис так поздно.

– Но не слишком поздно для того, чтобы заночевать в гостинице.

– Конечно, если только вы знаете, где она. К тому же, судя по тем гостиницам, которые я видел по дороге, лучше уж заночевать в машине, чем там.

– Я смотрю, вы совсем обросли, – заметил Грант, кивая на небритый подбородок Хармера.

– Да. Иногда приходится бриться даже дважды в день. Особенно если вечером куда-нибудь иду. А что?

– Вы приехали в дом мисс Клей уже выбритым. Каким образом?

– Всегда вожу бритву с собой. Иначе мне нельзя, вы же видите.

– В то утро вы не завтракали?

– Нет, я намеревался позавтракать у Крис. Да я и не привык плотно завтракать. Только кофе и апельсиновый сок. Господи, ваш апельсиновый сок – гадость сплошная. А кофе… Что они с ним делают? Хозяйки, я имею в виду. Он…

– Может, оставим в покое кофе и перейдем к делу? Почему вы сказали сержанту, что ночевали в Сануидже?

Выражение лица Хармера неуловимо изменилось. До сих пор он отвечал не задумываясь, почти автоматически. Его широкое, в общем-то добродушное лицо было не напряжено и довольно дружелюбно. Сейчас оно стало настороженным, оно сделалось… да, пожалуй, враждебным.

– Потому что нутром почувствовал – случилось нечто неприятное, и не желал оказаться в чем-то замешанным.

– Вам самому не кажется это довольно-таки странным? Вы почувствовали наличие злого умысла, когда еще никто ни о чем и не подозревал?

– Не нахожу в этом ничего необычного. Мне сказали, что Крис утонула, но я-то знаю, что она плавает как рыба. Той ночью я не ночевал дома – был в дороге, как известно, а сержант и без того глядел на меня так, будто собирался тут же допрашивать, кто я такой и зачем явился.

– Но сержант тогда еще полагал, что ее смерть просто несчастный случай. У него и повода не было вас допрашивать.

– А ему и не нужны были никакие поводы. Я еврей – этого достаточно.

– Бросьте, мистер Хармер! Неужели вы хотите, чтобы я поверил…

– Да, да, только, пожалуйста, не надо мне читать лекцию на эту тему! – прервал его Хармер. – Я все знаю наизусть: Англия – страна полнейшей веротерпимости. Здесь не делают различия между людьми разных национальностей; англичанам абсолютно все равно, какую веру кто исповедует, и никого не волнует цвет вашей кожи! Да известно ли вам, дорогой инспектор, что Англия – единственная страна, где нас не принимают за своих? – выдохнул он сквозь стиснутые зубы. – Мы должны знать свое место. Это же ваше излюбленное выражение: «Знай свое место!» – и тут лучше не скажешь! Никаких тесных контактов! Никаких смешанных браков. Выйти замуж за еврея, если у него меньше ста тысяч в год, – боже упаси! И даже в этом случае никто не плачет от умиления. Вы – единственная страна, где еврей навсегда остается евреем. Немецкий еврей – немец, российский еврей ведет себя как русский. Эти страны их вбирают, воспринимают как своих. Но английский еврей так и остается евреем. И вы еще называете это терпимостью!

Грант не только выглядел удивленным – он на самом деле был изумлен. Кто бы мог подумать, что у этого самодовольного песенника (если угодно, у этого стяжателя, охотника до женщин, сплетника и завсегдатая лучших ресторанов) нашлось столько горечи? Хармер уже до этого упомянул о своем комплексе неполноценности, но Грант не принял его слова всерьез. И сейчас Грант невольно подумал о том, что, наверное, именно этот комплекс неполноценности и порождал людей, претендовавших на роль мессии за долгие века существования человеческого рода. Возможно, главное, что движет такими людьми, – это и есть гипертрофированное чувство собственной неполноценности. До сих пор ему казалось, что у мессий и пророков просто слишком много пробивной энергии. Он решил несколько изменить направление разговора.

– Между прочим, откуда вы знали, где искать мисс Клей? Насколько я знаю, она держала свое убежище в секрете.

– Да, она сбежала. Всех провела, и меня в том числе. Она устала и была не очень довольна тем, как встретили ее последний фильм. На просмотре, я имею в виду. Он еще не выпущен. Койен не нашел с ней общего языка. С одной стороны, он ее чуточку побаивался, с другой – не хотел давать ей полной свободы. Назови он ее «деткой» и «шоколадкой», как, бывало, называл ее старина Мейер в Штатах, она бы на него работала как негр и была бы весела, словно птичка. Но Койен – он будто индюк надутый: ну как же! Продюсер, его реноме! И они не ладили. Ну вот, ей все надоело, она устала, каждый хотел, чтобы она поехала в перерыве между съемками именно с ним, а она не могла ни на что решиться. В одно прекрасное утро мы проснулись, а ее и след простыл. Бандл – ее экономка – сказала, что не знает, где она: адреса она не оставила, обещала через месяц объявиться и просила никого не беспокоиться. Целых две недели о ней ничего не было слышно, но в прошлый вторник я встречаю Марту на шерри-вечере у Либби Саймона – она собирается играть в его новой пьесе, – и Марта мне говорит, что в субботу наткнулась на Крис на Бэйкер-стрит, та покупала шоколад – Крис между съемками никогда не отказывала себе в шоколаде, – и что она попыталась выведать у Крис, где та скрывается. Но Крис ей ничего не открыла. Во всяком случае, Марте так показалось. Крис, правда, сказала: «Может, я вообще не вернусь в кино. Ты слышала про знаменитого римлянина, который занялся выращиванием овощей и был так восхищен плодами своего труда, что больше не пожелал возвращаться в сенат? Вчера, когда я помогала собирать ранние вишни для Ковент-Гарденского рынка, то испытала такое счастье, по сравнению с которым все премии Академии театрального искусства – ничто». Я прямо слышу ее голос! – с грустным смешком произнес Хармер. – Я тут же от Саймона отправился на Ковент-Гарден и там выяснил, откуда к ним поступили вишни: из вишневого сада в местечке с названием «Птичий рай». К трем часам я уже знал, где это место. Я туда поехал, нашел людей, которые работали в пятницу. Я думал, сразу же найду Крис, но выяснилось, что там ее не знают. Рассказали, что в пятницу, когда они работали, мимо ехала машина. Она остановилась, и сидевшая за рулем леди спросила, не разрешат ли и ей помочь. Старик, хозяин сада, сказал, что он не нуждается ни в чьей помощи, но дамочка, видно, умела настоять на своем. Хозяин сам потом ее хвалил и добавил, что не прочь и в следующий раз ее нанять. Потом хозяйский внук сказал, что вроде бы встречал эту леди милях в шести от них, на почте в Лиддлстоуне; я отправился в Лиддлстоун, но там был перерыв. Когда они вернулись, приемщица сказала, что леди, которая посылает телеграммы – они за всю свою жизнь не приняли столько телеграмм, сколько послала одна Крис, – живет возле Милдея, и закончил я этот день, заночевав в машине. Согласитесь, инспектор, независимо от того, где я провел ночь, за день я проделал больше детективной работы, чем вы к сегодняшнему утру.