Текст книги "Убийца в толпе. Шиллинг на свечи. Дело о похищении Бетти Кейн"

Глава девятая

Больше всего на свете Тозелли ненавидел полицию. За всю свою жизнь он многое что ненавидел: когда был официантом, ненавидел метрдотеля; став метрдотелем, ненавидел управляющего рестораном; сделавшись управляющим, возненавидел сразу многое и многих: шеф-повара, сырую погоду, свою жену, усы старшего портье, клиентов, которые желали видеть его во время завтрака, – всего и не перечислишь. Но более всего он ненавидел полицейских. Они мешали бизнесу, и они мешали пищеварению. Стоило ему увидеть сквозь застекленные двери, как кто-то из них входит в зал, как у него сразу переставал вырабатываться желудочный сок. Достаточно скверно было уже одно воспоминание о размерах счета на ежегодный новогодний «презент» местной полиции: тридцать бутылок шотландского виски, тридцать бутылок джина, две дюжины шампанского, еще шесть бутылок ликера; но подвергнуться вдобавок к этому еще и вторжению полицейских, так сказать неучтенных и незадобренных, и таким образом поставить под угрозу хрупкую репутацию отеля – это было слишком, свыше того, что способен выдержать мистер Тозелли с его раскормленными телесами и высоким давлением.

Именно потому он и встретил Гранта сладчайшей улыбкой: Тозелли шел с этой натянутой над негодованием, как канат над пропастью, улыбкой всю жизнь. Он даже угостил Гранта второсортной сигарой. Ах, инспектор Грант желает побеседовать с новым официантом? Пожалуйста! Ну конечно! Сделайте одолжение! Сейчас у официантов как раз перерыв – между ланчем и файф-о-клоком, но он пошлет за ним немедленно.

– Стоп! – прервал его Грант. – Вы сказали, у него перерыв? Вы знаете, где он сейчас?

– Скорее всего, в своей комнате. Официанты в этот промежуток обычно дают отдых ногам, знаете ли. Разумеется, пожалуйста. Тони! – окликнул Тозелли мальчика, проходившего мимо дверей офиса. – Проводите этого джентльмена в комнату нового официанта!

– Спасибо. Вы еще будете здесь, когда я спущусь? Мне нужно с вами поговорить.

– Я буду на месте, – отозвался Тозелли трагическим тоном, выражая полную покорность судьбе. Его улыбка стала еще шире, и он взмахнул руками. – На прошлой неделе поножовщина в кухне, на этой неделе – снова… Что же на этот раз? Кража? Незаконное сожительство?

– Я потом вам все объясню, мистер Тозелли.

– Я еще буду. – Его улыбка превратилась в гримасу. – Но только недолго! Недолго, да! Я собираюсь покупать такую штуку: бросаешь в щелку шестипенсовик и получаешь еду, да, вот так. И полное, ну полное удовольствие для всех.

– Не забудьте, что и шестипенсовики бывают фальшивые, – заметил Грант, направляясь за Тони к лифту. – Сангер, вы подниметесь со мной, – сказал Грант, когда они проходили сквозь шумный холл. – Вы, Уильямс, ждите нас здесь. Мы его проведем тут. Меньше шума, чем через служебный выход. Никто ничего не заметит. Машина наготове?

– Да, сэр.

Грант и Сангер вошли в лифт. В эти несколько минут полной, внезапной тишины и вынужденного бездействия Грант успел с недоумением подумать о том, почему он не показал ордер на арест и не объявил Тозелли, в чем дело. Обычно он так и поступал. Почему им вдруг овладело такое нетерпение во что бы то ни стало поскорее словить эту птицу? Может, в нем вдруг проснулась кровожадность его шотландских предков? Или у него вдруг возникло предчувствие, что… Что? Он не знал. Он знал лишь одно: что не хочет медлить ни минуты. Время для объяснений еще будет. Сейчас он хотел только одного: чтобы этот человек оказался у него в руках.

Тихий шум лифта был как шелест поднимающегося занавеса.

Помещения для официантов, не имевших собственного жилья, располагались на самом верхнем этаже огромного здания, которое занимал вестоверский отель «Моряк». Это был ряд каморок под самой крышей. Мальчик-провожатый уже протянул костлявый кулачок, чтобы постучать в дверь, когда Грант остановил его.

– Спасибо. Можете идти, – сказал он.

Тони и лифтер тут же исчезли в глубинах отеля, а двое полицейских остались одни в устланном циновкой коридоре.

Грант постучал. Вялый голос Тисдейла произнес: «Войдите!»

Комната была невероятно тесной; Гранту невольно подумалось, что ожидающая Тисдейла тюремная камера покажется ему просторной. Кровать у одной стены, в другой – окно, и у дальней стены дверцы двух стенных шкафов. Тисдейл лежал на постели, спустив ноги на пол. Рядом, на покрывале, – книга вверх обложкой.

Тисдейл ожидал увидеть одного из официантов. Это было очевидно. При виде Гранта его глаза расширились, а когда он перевел взгляд на Сангера, стоявшего за спиной Гранта, то сразу догадался о цели их прихода.

– Не может быть, чтобы вы решились на это! – воскликнул он прежде, чем Грант открыл рот.

– Решились, решились, – отозвался Грант и произнес полагающиеся в случае ареста слова.

Но Тисдейл как будто не слышал его.

Когда Грант замолчал, он медленно проговорил:

– Вероятно, так чувствуешь себя, когда наступает смерть: это кажется дико, но неизбежно.

– Почему вы были так уверены в причине нашего появления?

– Не пришли же вы вдвоем, чтобы справиться о моем здоровье? – сказал он чуть громче обычного. – Мне все-таки хотелось бы знать – почему? Какие у вас против меня улики? У вас не может быть доказательств, что пуговица моя, потому что она не моя. Почему вы не скажете, что именно вы обнаружили, чтобы я мог объясниться? Если у вас появилась новая улика, то почему вы не даете мне шанс оправдать себя? В любом случае имею я право знать, в чем дело?

– Вы ничего уже не сможете объяснить, Тисдейл. Лучше давайте-ка собирайтесь.

Тисдейл поднялся, все еще не веря в случившееся.

– Я не могу идти во всем этом, – проговорил он, глядя на свою униформу. – Можно переодеться?

– Можно, и возьмите с собой самое необходимое.

Опытным жестом Грант ощупал его карманы, но ничего там не обнаружил.

– Переодеваться придется в нашем присутствии. И извольте поторопиться, – сухо сказал он и прикрыл дверь, оставив Сангера снаружи. Сам же встал у окна и облокотился на подоконник: это был самый верхний этаж, а Тисдейл мог решиться на самоубийство. Такие, как он, не в силах представить себя в тюрьме. Не хватает даже тщеславия, чтобы испытать удовольствие от сомнительной популярности после газетных публикаций. Скорее он из таких, кто говорит себе: «Когда я умру, они пожалеют о том, что сделали».

Грант незаметно следил за каждым движением Тисдейла. Постороннему наблюдателю показалось бы, что Грант просто навестил приятеля и лениво болтает с ним. На самом деле он был весь в напряжении, готовый к действию в любую минуту.

Однако все выглядело совершенно спокойно. Тисдейл выдвинул из-под шкафа чемодан и начал машинально переодеваться в свой твидовый пиджак и фланелевые брюки. Грант подумал, что, будь у него при себе яд, он наверняка прятал бы его в повседневной одежде, поэтому позволил себе немного расслабиться, лишь когда Тисдейл отложил униформу в сторону. Он, видимо, оставил всякую мысль о каком бы то ни было сопротивлении закону. И слава богу.

– Ну вот, мне снова не придется тревожиться о крыше над головой и о куске хлеба, – говорил он. – Даже в том чудовищно аморальном, что сейчас совершается, все же есть какая-то своя правда. Кстати, как насчет адвоката? Ведь ни денег, ни друзей у меня нет.

– Адвоката вам дадут.

– Понимаю. Как салфетку.

Он открыл дверцу того шкафа, который был ближе к Гранту, и принялся снимать с вешалок одежду и складывать в чемодан.

– Скажите же, по крайней мере, что у меня мог быть за мотив? – спросил он, словно эта мысль только что пришла ему в голову. – Можно спутать пуговицы, можно, в конце концов, внушить себе, что эта пуговица от того пальто, на котором ее никогда не было, но нельзя же изобрести мотив, когда такового нет?!

– Так у вас не было мотива?

– Разумеется, не было. Напротив – случившееся в четверг было самым сильным потрясением, которое я когда-либо испытал. Мне казалось, это должно быть ясно любому.

– Конечно, вы и понятия не имели о том, что мисс Клей включила вас в завещание и оставила вам ранчо и кругленькую сумму.

Тисдейл в этом время укладывал рубашку. При последних словах Гранта он вдруг выпрямился с рубашкой в руках и остановившимися глазами воззрился на Гранта.

– Крис это сделала? – воскликнул он. – Нет. Нет, разумеется, я не знал. Как благородно с ее стороны!

На мгновение Грант заколебался. Это было выполнено безупречно: интонация, движение, пауза – профессиональный актер не сделал бы лучше. Его сомнения длились лишь минуту. Стряхнув с себя наваждение, он чуть переменил позу, припомнил всех преступников с ангельским видом, каких ему доводилось встречать (Эндрю Хейли, который специализировался на том, что женился, а потом топил своих избранниц одну за другой и при этом выглядел как солист церковного хора, и других, обладавших еще бо`льшим обаянием и умом), и успокоил себя, как всякий истинный детектив, мыслью о том, что преступник у него в руках.

– Действительно, вы выкопали просто идеальный мотив. Бедная Крис, она-то думала, что осчастливила меня! Но у меня есть шансы на защиту?

– Об этом не мне судить.

– Я испытываю к вам большое уважение, инспектор. Вероятно, мне придется расстаться с жизнью, так и не доказав, что я не виноват.

Тисдейл захлопнул первый шкаф и открыл следующий. Дверца его распахивалась внутрь, и Грант не видел, что там находится.

– В одном только вы меня разочаровали. Я считал вас хорошим психологом. В субботу утром, когда я рассказывал вам о своей жизни, мне показалось, вы достаточно разбираетесь в человеческой природе, для того чтобы понять – я не способен на преступление. Теперь я вижу, что вы всего лишь обычный полицейский.

Держась за ручку двери, Тисдейл наклонился к полу, будто собираясь достать обувь.

Послышался звук ключа, выдернутого из замочной скважины, дверь захлопнулась, и, прежде чем Грант успел добежать до шкафа, ключ повернули с противоположной стороны.

– Тисдейл! – крикнул он. – Не глупите! Слышите?

Мысленно он уже перебирал все средства против ядов, какие знал. Господи, какой же он дурак!

– Сангер! Помогите выломать дверь! Он заперся!

Двое мужчин пытались совместными усилиями вышибить дверь, но безуспешно.

– Послушайте меня, Тисдейл, – проговорил Грант, тяжело дыша. – Только дураки глотают яд. Мы вас сейчас оттуда вытащим, дадим противоядие, и дело кончится тем, что вы будете в скверном состоянии и все равно ничего не добьетесь! Подумайте об этом!

Дверь по-прежнему не открывалась.

– Пожарный топорик! – бросил Грант. – Я видел его, когда поднимался! На стене, в конце коридора!

Всего несколько секунд Сангеру потребовалось, чтобы сбегать за топором. При первом же ударе из соседней комнаты высунулся полуодетый и сонный сотоварищ Тисдейла по профессии:

– Вы так шумите, можно подумать, что полиция сюда нагрянула! – и, увидев в руках Сангера топор, оторопело спросил: – Чего это вы задумали, мистер?

– Отойдите, дуралей этакий! Там в шкафу человек, и он собирается совершить самоубийство!

– Самоубийство? Шкаф?! – Официант взъерошил волосы, как не вполне проснувшийся ребенок. – Это никакой не шкаф.

– Не шкаф?!

– Да нет. Это… забыл, как называется… такая узенькая лестница.

– Господи боже! – вырвалось у Гранта, и он кинулся к двери. – Куда выходит лестница? – крикнул он на бегу.

– В коридор главного холла.

– Восемь этажей, – кивнул Грант. – Пожалуй, лифтом быстрее. – Он нажал кнопку. – Уильямс задержит его, если он попытается выйти на улицу, – ради собственного утешения заметил он.

– Уильямс не знает его в лицо, сэр.

У Гранта вырвалось ругательство, которое он не произносил со времен войны.

– А дежурный у служебного выхода его знает?

– Да, сэр. Он там для того и поставлен, чтобы задержать Тисдейла в случае чего. А сержант Уильямс просто ждет нас с вами.

Грант потерял дар речи. Показался лифт. Через тридцать секунд они были в холле. Выражение безмятежного спокойствия на физиономии Уильямса подтвердило их худшие опасения. Уильямс явно никого не задержал.

Люди входили и выходили: одни шли в ресторан пить чай, другие – на площадку под тентом за мороженым, третьи спешили в бар. Четвертые ждали знакомых, чтобы вместе посидеть в «Лионе» – ресторанном зале, где собирались в основном католики. Чтобы как-то выделиться в этой толпе, пришлось бы по меньшей мере начать ходить на руках. Уильямс сообщил, что минут пять назад молодой человек с каштановыми волосами, без шляпы, в твидовом пиджаке и модных фланелевых брюках, проследовал через холл. На улицу. «И даже не один, а двое», – добавил он.

– Как – двое? Они что, вышли вместе?

Нет, Уильямс имел в виду, что два разных молодых человека, отвечающих приметам, вышли на улицу за последние пять минут. А вот, кстати, и третий такой же. Действительно, они увидели того, кого имел в виду Уильямс. При виде его отчаяние, как волна, ударило Гранта и окатило его с ног до головы. В самом деле, таких, как Тисдейл, много. В одном лишь Кенте в этот момент найдутся десятки тысяч молодых людей, по внешним приметам ничем не отличающихся от Тисдейла.

Грант с трудом взял себя в руки и занялся неблагодарным делом – организацией полицейской облавы.

Глава деcятая

Это была самая крупная ставка, которую удалось сорвать Джемми Хопкинсу за всю жизнь. Вечерние выпуски всех остальных газет в тот день вышли со страшными снимками молодежной банды, объявившейся в Голден-Грин: снятые крупным планом, орущие прямо в камеру жуткие головы, как у горгоны Медузы; растерзанные фурии с взлохмаченными волосами, вцепившиеся друг в друга, – в редакциях посчитали, что для одного дня материала вполне достаточно. Все равно главным событием дня, вне всяких сомнений, стали похороны Кристины Клей. Фотографии этого события получились на славу. Они могли считать, что им есть чем гордиться.

Но не напрасно Хопкинс неотступно следовал за Грантом с Вигмор-стрит до туристической конторы «Ориент», оттуда – ко Дворцу правосудия и потом снова до Скотленд-Ярда; не напрасно он томился потом за углом, пока нанятый им помощник стоял на часах возле входа и дал знать, когда Грант снова вышел оттуда. Не напрасно он потащился за Грантом в Вестовер. И «Страж» вышел с сенсационными заголовками: «Клей убита. Арест». Люди толпились возле продавцов выпуска. Другие корреспонденты рвали на себе волосы, а главные редакторы стали грозить увольнением. Они не желали слушать робких оправданий, что, мол, Скотленд-Ярд обещал дать информацию, как только сам будет ею располагать. «За что им деньги платят? – вопрошало разгневанное начальство. – Чтобы штаны просиживать и дожидаться, когда их позовут в Скотленд-Ярд и кинут крохи с барского стола? За кого они, собственно, себя принимают – за владельцев тотализаторов?»

Зато Джемми сегодня был у начальства в фаворе и получил отличный гонорар. Он снял себе номер в «Моряке», устроился там по-царски (не то что Грант, у которого там тоже был номер, но которому все ближайшие дни и ночи предстояло провести в полицейском участке) и возблагодарил звезды за то, что они уготовили Кристине Клей такую эффектную кончину.

Что касается Гранта, то, как он заранее и предполагал, он был завален сугробами информации. К полудню вторника Тисдейла видели уже почти во всех концах Англии и Уэльса, а к пяти часам дня – и в Шотландии. Видели, как он выходил из кино в Аберистве. Видели, как он удил с моста в Йоркшире и подозрительно надвинул на лоб шапку, когда к нему подошли. Он снял номер в гостинице «Линкольн» и исчез, не заплатив (Грант предполагал, что Тисдейл и в самом деле часто исчезал, не заплатив). Он попросился на пароход в Ловэтофте. (И еще в полудюжине мест. Количество молодых людей, уклонившихся от уплаты квартирным хозяйкам и желавших покинуть родные места, оказалось просто угнетающе велико.) Его нашли мертвым в болоте возле Пенрита (перепроверка этого сообщения заняла у Гранта больше половины дня). Его обнаружили мертвецки пьяным в одном из лондонских переулков. Он покупал шляпу в Хите, в Грэнтаме, Ливсе, Тонбридже, Дорчестере, Эшторде, Лутоне, Эйлсбери, Лейчестере, Ист-Гринстеде и в четырех магазинах Лондона. Он также купил пачку булавок в универсальном магазине «Сван и Эдгар». Он съел сэндвич с крабами в забегаловке на Аргил-стрит, две булочки с кофе – в кондитерской у Гастингса и бутерброд с сыром в гостинице «Приют путника». Он также был замечен в краже всевозможных вещей во всевозможных местах, в том числе хрустального графина для вина со склада посудного магазина в Кройдоне. Когда сообщившего спросили, зачем, по его мнению, Тисдейлу мог понадобиться графин, тот ответил, что он может служить прекрасным оружием.

Три телефона как безумные трезвонили не переставая, почта, телеграф, радиопередатчик и просто люди все продолжали приносить новую информацию. Девять десятых ее были явно бесполезны, однако всю ее надо было принять; часть сведений, перед тем как признать их бесполезность, требовалось проверить.

Грант кинул взгляд на растущую перед ним на столе кипу рапортов, и самообладание покинуло его.

– За малую промашку – и такая цена! – выдохнул он.

– Не горюйте, сэр! – отозвался Уильямс. – Могло быть и хуже.

– Куда уж хуже! Что же, по-вашему, должно произойти, чтобы стало еще хуже?

– Мог бы явиться чокнутый, признаться в убийстве, например, и мы потратили бы на него целый день.

Чокнутый заявился на следующее же утро.

Грант поднял глаза от мокрого от росы пальто, которое ему только что принесли, и увидел, что Уильямс с таинственным видом, прикрыв за собой дверь, таинственно к нему приближается.

– Что там еще, Уильямс? – резко спросил он, предчувствуя недоброе.

– Чокнутый.

– Что?!

– Особа, желающая сделать признание, – проговорил Уильямс виноватым голосом, будто считал, что именно его вчерашние слова навлекли на них эту беду.

Грант застонал.

– Очень необычная особа, сэр. Весьма любопытная. Можно даже сказать, интересная.

– Снаружи или внутри?

– Я имел в виду, как она одета.

– Она? Так это женщина?

– Да. Леди, сэр.

– Пусть войдет.

У него даже в ушах закололо от ярости: как посмела какая-то падкая до сенсаций дамочка посягать на его время ради утоления своих нездоровых аппетитов?!

Уильямс распахнул двери и впустил ярко и модно одетую женщину.

Это была Джуди Селлерс.

Не говоря ни слова, она вошла с мрачным и решительным видом. Несмотря на удивление, вызванное ее приходом, Грант невольно подумал о том, насколько она заурядна, вопреки даже внешней экстравагантности. Недовольство всем на свете вообще и своей судьбой в частности – этот тип был ему слишком хорошо знаком.

Молча он пододвинул ей стул. Грант, когда хотел, умел держаться очень высокомерно.

– Спасибо, сержант. Вы мне больше не понадобитесь, – произнес он и, когда Уильямс вышел, обратился к Джуди Селлерс: – Не считаете ли вы, что это непорядочно?

– Непорядочно?

– Я работаю по двадцать три часа в сутки, чтобы разобраться в очень важном деле, а вы считаете для себя возможным разыгрывать передо мной комедию с признанием в убийстве.

– Никакой комедии я не разыгрываю.

– Это уже настолько смешно, что у меня есть желание освободиться от вашего присутствия немедленно.

Он хотел было выйти, но Джуди остановила его словами:

– Если вы так поступите, я пойду в другой полицейский участок, сделаю признание им, а они все равно пошлют меня к вам. Я действительно ее убила!

– Ничего подобного вы не делали.

– Это почему же?

– Хотя бы потому, что вас здесь не было.

– Откуда вы знаете, где я была?

– Вы, кажется, забыли: из субботнего разговора мне известно, что вы были в Челси на квартире мисс Китс.

– Я туда зашла только на коктейль. И ушла рано: мисс Китс собиралась с компанией куда-то вверх по Темзе.

– Даже если это и так, все равно невероятно, чтобы вы объявились на следующий день на рассвете на пляже возле Вестовера, вскоре после восхода солнца.

– Ничего удивительного нет в том, что утром я была уже на севере Англии. Если хотите знать, я подъехала на мотоцикле. Можете справиться у меня дома. Девушка, вместе с которой мы снимаем квартиру, скажет вам, что я вернулась домой только в четверг около двух.

– Одно это вряд ли может служить доказательством ваших преступных намерений.

– Но так оно и было. Я подъехала к Расщелине, спряталась в зарослях и подождала, пока она придет.

– Разумеется, на вас было мужское пальто.

– Да, хотя я не понимаю, как вы догадались. В машине было холодно, и я надела пальто брата, которое лежало там.

– Так вы вышли на пляж в пальто?

– Я же сказала, было промозгло. И я не люблю залезать в воду по утрам.

– А вы еще и в воду залезли?

– Ну конечно. Не могла же я ее утопить с берега.

– И оставили пальто на берегу?

– Нет, – саркастически отозвалась она. – Я пошла плавать в пальто.

Грант облегченно вздохнул: он уже начал бояться, что она говорит правду.

– Итак, вы переоделись в купальный костюм, вышли на пляж в накинутом на плечи пальто, и дальше? Что было дальше?

– Она отплыла уже довольно далеко от берега. Я вошла в воду, подплыла к ней и утопила.

– Каким образом?

– Она сказала: «Привет, Джуди». Я ей ответила и легонько стукнула по подбородку – брат показал мне, куда надо бить, чтобы вывести человека из строя. Потом я поднырнула, взяла ее за пятки и потащила за собой, пока она не утонула.

– Складно у вас получается. И долго вы это обдумывали? А мотив вы тоже себе придумали?

– Просто я ее терпеть не могла. Ненавидела ее, если хотите знать. За ее успех, внешность, за ее самонадеянность. Она встала мне поперек горла, как кость: я не могла ее больше выносить.

– Понятно. А теперь объясните пожалуйста, почему, практически идеально совершив убийство, вы теперь спокойно приходите ко мне, чтобы самой сунуть голову в петлю?

– Потому что вы подозреваете другого человека.

– Скажите уж прямо – потому что мы подозреваем Роберта Тисдейла. Он и есть истинная причина. А теперь, может – в качестве компенсации за потраченное на вас мое драгоценное время и в виде оправдания, – вы расскажете мне все, что вам известно о Тисдейле?

– Ничего мне о нем не известно. Кроме одного – на убийство он не способен. При любых обстоятельствах.

– Выходит, вы его хорошо знаете?

– Нет. Едва знакома.

– И вы не были, так сказать, друзьями?

– Нет, ни друзьями, ни любовниками, если вы это имели в виду. Бобби Тисдейл представления не имеет, что я существую на свете, он только однажды передал мне коктейль.

– И тем не менее вы поставили на карту свою жизнь, чтобы его вызволить? – спросил Грант более мягко.

Она предпочла не заметить этого и угрюмо ответила:

– Если я убила, почему за меня должен пострадать невинный?

– Я думаю, это зависит от того, насколько искушена в таких делах полиция. Мне кажется, вы нас явно недооцениваете, мисс Селлерс.

– Мне кажется, вы полные идиоты. Вы собираетесь арестовать невиновного. Гоняетесь за ним, как собаки. И не желаете верить, когда вам признаются в убийстве.

– Понимаете, мисс Селлерс, в деле всегда бывают некие детали, которые известны лишь полиции и не попадают в газеты. Вы же сочинили свою историю на газетной информации. Об одной такой детали вы просто не знали. О другой забыли.

– О чем это я забыла?

– О местопребывании Кристины Клей не было известно никому.

– А убийце?

– Конечно. В этом-то все и дело. А теперь извините, я очень занят.

– Вы не поверили ни одному моему слову.

– Неправда. Поверил, и даже не одному: ночь на вторник вы провели вне дома, вы, вероятно, в тот день действительно купались, а в среду, к середине дня, вы вернулись домой. Но все это еще не преступление.

Она неохотно встала и небрежным жестом вынула из сумочки помаду.

– Что ж… – подкрашивая губы, сказала она хорошо поставленным, «сценическим» голосом. – Моя попытка хоть немного прославиться провалилась, и мне не остается ничего другого, как до конца дней своих играть безмозглых блондиночек. Хорошо, что я купила обратный билет.

– Меня вам не одурачить, – сказал на прощание Грант, несколько повеселев, и распахнул перед ней двери.

– Тут вы, может, и правы, черт вас подери. Но насчет него вы глубоко ошибаетесь. Настолько глубоко, что, помяните мое слово, еще покроете себя позором до завершения этого дела.

С этими словами она с независимым видом проследовала мимо изумленного Уильямса и двух клерков и исчезла.

– Ну вот, – заметил Уильямс, – начало положено. Прямо какой-то ненормальный народ пошел, правда, сэр? Если бы мы обнародовали факт, что ищем пальто с оторванной пуговицей, то наверняка нашлись бы такие, кто сам оторвал бы пуговицу и притащил нам свое пальто. Просто так, развлечения ради. Словно нам и без того делать нечего. А дамочка не похожа на чокнутую, ведь так?

– Не похожа. Что вы о ней думаете, Уильямс?

– Из актрисуль, что играют в мюзиклах. Хочет получить известность ради карьеры. Молоток, а не дамочка.

– Вот и неверно. Играет в театре. Ненавидит свою профессию. Мягкосердечна до того, что готова жертвовать собой ради ближнего.

Уильямс был явно обескуражен.

– Правда, я с ней почти не разговаривал, – заметил он, словно оправдываясь.

– Конечно. Если судить по внешности, то ваше заключение абсолютно точно. Хотелось бы мне так же уверенно делать свои заключения в нашем с вами деле. – Он сел и задумчиво провел руками по волосам. – Что бы вы предприняли, выбравшись из «Моряка»?

Уильямс понял: Гранту хочется, чтобы он поставил себя на место Тисдейла.

– Я бы сел в переполненный автобус. Первый попавшийся. Сошел бы вместе с остальными и двинулся так, будто знаю, куда и зачем иду. И постарался бы держаться с таким видом все время, пока я на людях.

– А потом?

– Потом, вероятнее всего, снова сел бы в автобус, чтобы выбраться за город.

– Вы хотите сказать, что покинули бы город?

– Ну да, конечно! – удивился Уильямс.

– В сельской местности городской человек всегда больше бросается в глаза.

– А на что лес? В этой части столько лесов, что в них человек может скрываться сколько захочет. А если он доберется до лесного массива возле Эшдауна, то и сотня полицейских не прочешет тот лес полностью.

Грант отрицательно покачал головой:

– Но надо же чем-то питаться. И где-то спать.

– Спать можно и в лесу. Погода стоит теплая.

– Прошло уже двое суток. Если он вне города, то должен бы выглядеть изможденным и грязным. Но так ли это на самом деле? Вы заметили, никто не сообщил нам, чтобы он где-нибудь покупал бритву. Все-таки есть шанс, что он укрылся у кого-нибудь из приятелей. Интересно… – Его взгляд остановился на стуле, который только что занимала Джуди Селлерс. – Нет, вряд ли она решила уж так блефовать. Будь он у нее, она бы к нам не явилась.

Уильямс подумал о том, что хорошо бы Гранту пойти в отель и хоть немного отоспаться. Он слишком близко принимает к сердцу свой промах при аресте Тисдейла. Никто не застрахован от ошибок, Грант – знаток своего дела, и это известно всем. Его репутация в Ярде достаточно прочна. И чего он себя так казнит за то, что могло случиться с каждым? Конечно, и в Ярде есть охотники занять его место, но к ним всерьез никто не относится. Все знают, чего они добиваются. Грант – профессионал, с ним все в порядке. Глупо, что он сокрушается из-за такой ерунды.

Если бы можно было предположить, что у полисмена болит за кого-то сердце, то уж точно – большое сердце Уильямса болело за начальника.

– Уберите этот отвратительный предмет, – говорил между тем Грант, показывая на пальто. – Ему по меньшей мере двадцать лет, и лет десять, как на нем нет ни одной пуговицы. Одно меня озадачивает, Уильямс: на пляже пальто было на Тисдейле, а вернулся он без него. Значит, он должен был избавиться от пальто где-то по дороге. Далеко отклоняться в сторону у него просто не хватило бы времени. Он спешил вернуться, чтобы загладить свою ошибку с паническим бегством. И, несмотря на все усилия, мы так и не обнаружили это пальто. В этом районе два пруда, оба мелкие, и оба мы обшарили. Три ручейка, в которых монеты не спрячешь, даже бумажного кораблика не пустишь. Канавы все облазили, садовые ограды осмотрели, две рощи тоже прочесали. Ничего! Что он с ним сделал? Что бы вы с ним сделали, а, Уильямс?

– Сжег.

– Времени не хватит. И потом, оно сырое, скорее даже не сырое, а мокрое.

– Скатал бы и сунул куда-нибудь на дерево. Обычно все ищут на земле.

– Уильямс! Вы прирожденный преступник! Изложите Сангеру свою идею, и пусть он сегодня же проверит ее на практике. Мне это пальто нужнее сейчас, чем сам Тисдейл. Просто позарез необходимо!

– Кстати, о бритвах, сэр. Может быть, он успел взять свою?

– Я об этом не подумал. Я не думал, что у него хватит духу на это. Правда, я вообще не предполагал, что у него хватит духу на то, чтобы дать тягу. Я думал только о попытке самоубийства. Где его вещи?

– Сангер доставил их сюда вместе с чемоданом. Здесь все, что у него было с собой.

– Посмотрите прямо сейчас, там ли бритва. Чтобы знать хотя бы, выбрит он или нет.

Бритвы в чемодане не оказалось!

– «Я обманулся в вас, инспектор», – произносит он, а тем временем спокойно кладет в карман бритву и готовится удрать под самым носом у великого детектива. Я абсолютно заблуждался по поводу этого парня, Уильямс. Абсолютно. Поначалу, когда вез его на разбирательство, я решил, что он один из импульсивных истериков. Потом, когда узнал про завещание, изменил свое мнение. Хотя по-прежнему считал его слабаком. А теперь… теперь оказывается, он планировал побег у меня под носом – и осуществил это! Это не Тисдейл слабак, а я!

– Да не убивайтесь вы так, сэр! В настоящий момент у нас полоса невезения. Но вы и я – только вы и я вдвоем, клянусь вам, – добудем этого стервеца и отправим его туда, где ему и место! – горячо проговорил Уильямс.

Произнося эту прочувствованную речь, Уильямс и не подозревал о том, что особой, которая действительно сыграет центральную роль в передаче преступника в руки правосудия, окажется глупенькая дамочка из Канзас-Сити, которая и знать не знала об их существовании.