Текст книги "Времени в обрез. Ускорение жизни при цифровом капитализме"

Заключение

На страницах этой книги мы рассмотрим многочисленные сложности и нюансы, структурирующие и диктующие различные способы взаимодействия людей с сетями времени, техники и повседневной жизни. Понятно, что не все одинаково вовлечены в ускоряющуюся динамику современности. Некоторые из этих нюансов будут иметь особое значение в ходе дальнейшего изложения, и соответственно мы внимательно рассмотрим ту роль, которую в разные эпохи играл гендер применительно к различным типам труда и изменяющимся моделям использования техники.

Акцент на взаимосвязи между скоростью, техникой и взаимоотношениями между работой и досугом неизбежно заставляет нас в первую очередь заниматься западными «переразвитыми» индустриальными экономиками. Кроме того, в центре внимания при этом окажутся люди, которые работают в этих экономиках. Более того, на протяжении всей книги я по возможности буду исходить из своих эмпирических исследований, проводившихся главным образом в трудовом пространстве различных англо-американских экономик. Но хотя из этой картины несколько выпадают безработные и жители глобального юга, многое из того, о чем пойдет речь, все же является частью глобальных и более общих социальных тенденций урбанизации и технологизации.

Я стремлюсь здесь вновь сделать технику предметом разговора о скорости и времени. Существуют многочисленные теории быстрого, мобильного капитализма, в центре внимания которых лежит техника, но лишь немногие из этих теорий исходят из реальных практик обращения со временем. В своей книге я намереваюсь преодолеть этот разрыв путем сочетания абстрактных социальных теорий о современности и ускорении с широким спектром эмпирических исследований. Это подразумевает в том числе и налаживание уникального диалога между несколькими направлениями социологической литературы, которые обычно дистанцируются друг от друга.

Только такая широкая дискуссия позволит нам изучить тезис об ускорении. В то время как экономические, технические, социоструктурные и культурные изменения, происходящие в современных обществах, беспрецедентным образом изменяют восприятие времени, в складывающейся картине присутствует не только ускорение. Если нам не хватает времени для работы, воспитания детей, общения с друзьями, досуга и общественной активности, виной тому не одни лишь машины – старые либо новые. Сама по себе техника не ведет ни к ускорению, ни к замедлению.

Однако в наш цифровой век паттерны коммуникации и межличностные контакты в большей степени осуществляются посредством широкого диапазона мультимодальных устройств и распределяются по нему. О какой бы сфере ни шла речь, мы обитаем в окружении, насыщенном техникой, и нормой в этом окружении является постоянная подключенность. Такие взаимосвязанные социоматериальные сети меняют темп и масштаб взаимодействий между людьми. Это наделяет темпоральность новыми смыслами и видоизменяет наши практики, связанные со временем. Предлагаемый здесь подход помогает увидеть бесконечное многообразие способов, посредством которых ритмы нашей жизни переплетаются с техникой.

Из этого анализа вытекают определенные политические последствия. Речь идет о том, что наши нынешние условия существования невозможно исправить при помощи техники. У нас не получится сесть на цифровую диету, отказаться от смартфонов и вернуться к природе, к чему призывают некоторые сторонники замедления. Не следует искать обещаний освобождения и в технологическом будущем, населенном социальными роботами. Эти культурные фантазии сами по себе отражают господствующий инженерный подход к экономии времени и управлению им. Наоборот, необходимо стремиться к тому, чтобы процесс технологических инноваций и разработки новых устройств отражал широкий спектр социальных реалий и проблем. Не следует думать, что цифровые устройства неизбежно подталкивают нас к жизни на бегу – их можно активно привлекать и использовать в качестве союзника в нашем стремлении к контролю над временем.

Может показаться, что время по своей природе эгалитарно в том смысле, что у каждого есть всего лишь 24 часа в сутках, 7 дней в неделе и 12 месяцев в году, и эта ситуация сохранится во все грядущие эпохи. Однако темпоральный суверенитет и достаточное количество свободного времени – важные показатели благосостояния. То, сколько времени у нас есть, служит как ключевым аспектом свободы и личной независимости, так и критерием равенства. Своей книгой я надеюсь внести вклад в понимание той роли, которую техника играет с точки зрения проживаемого нами времени.

Глава 1
Сверхскоростное общество. Ускоряется ли темп нашей жизни?

Любая попытка осмыслить условия человеческого существования в начале нового столетия должна начинаться с анализа социального восприятия скорости.

Уильям Шеерман. Либеральная демократия и социальное ускорение времени

Относительная скорость общества издавна рассматривалась в качестве одной из его принципиальных характеристик. Многие изобретения, считающиеся ключевыми с точки зрения прогресса, – от колеса до микрочипа – имели своей целью ускорение тех или иных процессов. Тем не менее ускорение занимает особенно заметное место в диагнозах, которые ставятся нашей нынешней эпохе. Постоянно приходится слышать слова о сжатии пространства и времени, о том, что техника резко сократила временные и пространственные дистанции, а также о том, что экономические, социальные и культурные изменения протекают сейчас гораздо быстрее, чем прежде. Все словно бы происходит в неослабном темпе, внушая нам совершенно новое ощущение времени.

Согласно преобладающей точке зрения, мы живем в сверхскоростном обществе, и это служит превосходным объяснением никогда не покидающего нас ощущения занятости. Наш век одержим скоростью: в нашу жизнь вторгаются все более быстрые автомобили, все более быстрые поезда, все более быстрые каналы связи и даже скоростные свидания. Скорость – это сексуально, а цифровые устройства неизменно навязываются нам в качестве эффективных, экономящих время приспособлений, способствующих возбуждающему образу жизни, насыщенному событиями. Нигде это не проявляется с большей очевидностью, чем в голосовом помощнике Siri для iPhone, позволяющем, согласно рекламе, «пользоваться голосом для того, чтобы отправлять сообщения, назначать встречи, делать телефонные звонки, и для многого другого», пока вы ведете машину или тренируетесь. Аналогичным образом занятым людям, вечно пребывающим в движении, предлагаются браслеты-самописцы, регистрирующие все – от пульса и фаз сна до перепадов настроения.

Наша одержимость тем, чтобы делать как можно больше вещей одновременно, служит симптомом лихорадочного темпа жизни. Пусть дорога, вымощенная желтым кирпичом, ведет через Googleplex, где под одной крышей собраны дома на деревьях, волейбольные площадки, пасеки и гигантские разноцветные резиновые мячи, но инженеры из изумрудного города Google говорят о необходимости проявлять в работе больше ловкости и упорства, чем они могли себе представить. Несмотря на принципиальное значение скорости и синхронности, Google нанимает учителей дзена, чтобы они обучали сотрудников компании умению остановиться и сделать глубокий вдох. Согласно типичной мантре корпоративного руководителя, техника все быстрее толкает нас вперед и нам необходимо привыкать к новым способам работать «в мире, где вас окружают экраны, тексты, сотовые телефоны и информация»[10]10
  Филипп Хильдебранд, вице-председатель BlackRock, утверждает, что он медитировал семь лет и что «в финансовом мире без этого нельзя» («Zen and the Art of Management», Financial Times, 17.09.2013).


[Закрыть].

Как и корпоративные руководители, большинство социологов считают главным источником ускорения технику. Широкое распространение получила идея о том, что дигитализация породила новую темпоральность, находящую выражение в таких понятиях, как «мгновенное время», «вневременное время», «сжатие времени-пространства», «пространственно-временное отчуждение», «хроноскопическое время», «пуантилистское время» и «сетевое время»[11]11
  О понятии вневременного времени см.: Manuel Castells, The Rise of the Network Society (Oxford: Blackwell, 1996); Мануэль Кастельс, Информационная эпоха: экономика, общество и культура (Москва: ГУ-ВШЭ, 2000); о понятии сжатия времени-пространства см.: David Harvey, The Condition of Postmodernity (Oxford: Blackwell, 1990); о понятии «пространственно-временное отчуждение» см.: Anthony Giddens, The Consequences of Modernity (Cambridge: Polity, 1990); о понятии мгновенного времени см.: John Urry, Sociology Beyond Societies: Mobilities for the Twenty-First Century (London: Routledge, 2000); Джон Урри, Социология за пределами обществ: виды мобильности для столетия (Москва: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012); о понятии хроноскопического времени см.: Paul Virilio, Speed and Politics: Second Edition (New York: Semiotext[e], 1986); о понятии сетевого времени см.: Robert Hassan, Empires of Speed: Time and the Acceleration of Politics and Society (Leiden: Brill Academic Publishers, 2009); о понятии пуантилистского времени см.: Michel Maffesoli, L’instant eternal (Paris: La Table Ronde, 2003). См. также: Helga Nowotny, Time: The Modern and Postmodern Experience (Cambridge: Polity, 2005) и различные работы Барбары Адам, включая: Barbara Adam, Timewatch: The Social Analysis of Time (Cambridge: Polity, 1995); Barbara Adam, «Reflexive Modernization Temporalized», Theory, Culture & Society 20, no. 2 (2003): 59–78; Barbara Adam, Time (Cambridge: Polity, 2004).


[Закрыть]. Раздаются даже призывы создать новую науку о скорости или, как окрестил ее Поль Вирильо, «дромологию». В основе всех этих концепций лежит представление о том, что жизнь ускоряется. Проблему скорости и реакции людей на скорость делают еще более злободневной, в частности, распространение коммуникационных технологий и их очевидный потенциал к дальнейшему повышению и без того высоких темпов современной жизни.

Но если ускорение является определяющей чертой нашей цифровой вселенной, то что именно это означает? Несмотря на громадное количество теорий, называющих современность эпохой исключительно высокой скорости, сама эта концепция остается смутной и расплывчатой. Проблему усугубляет склонность многих научных и популярных комментариев к спекулятивным гиперболам. А эта склонность, в свою очередь, усиливается в соответствии с той степенью, в которой повестка обсуждения будущего техники задается продавцами новой технической продукции.

Поэтому мы начнем эту главу с того, что внесем ясность в риторику, чтобы разобраться во взаимоотношениях между технологическим ускорением и темпом жизни. Кроме того, мы дадим обзор самых влиятельных описаний сверхскоростного сетевого общества, что поможет нам выявить технологический детерминизм, неявно присущий таким теориям. Возможно, это является плачевным, но неизбежным следствием масштабов и размаха аргументации, приводимой авторами. Однако при этом остается в тени или упускается та степень, в которой «виртуальный мир» состоит из проводов, зданий и живых тел, а также тот факт, что реальные люди приобщаются к информационным и коммуникационным технологиям (ИКТ) и используют (или не используют) их в конкретном, локальном окружении. Мой подход противопоставляет эти тактики друг другу, подводя надежную опору под дискуссию о восприятии цифрового времени, его организации и согласовании в обычных повседневных ситуациях.

В дальнейшем я буду опираться главным образом на исследования науки и техники (STS), которые в течение уже какого-то времени призывают к более нюансированному пониманию влияния техники на время. Такой взгляд позволяет понять, что общество – это не только его техника, а техника – это не одни лишь устройства и механизмы. Иными словами, социальный мир нельзя свести к технике, составляющей его содержимое. При таком подходе роль техники отнюдь не умаляется – наоборот, она становится еще более значительной. Лишь учитывая социоматериальные практики, мы получаем возможность осознать весь размах взаимодействия между техникой и обществом.

Такой подход неизбежно ставит под сомнение всеохватное линейное постулирование всеобщего ускорения, указывая на существование более сложного темпорального структурирования наших ощущений. Он требует от нас задаваться вопросами, например, когда и где люди сталкиваются с ускорением (а также с замедлением) и как это сказывается на качестве нашей жизни.

Ускоряющееся общество

Хотя само по себе ускорение редко рассматривается в качестве ключевой темы социологического анализа, оно неизменно присутствует в теориях современного общества. Физики четко представляют себе, что такое скорость, но при описании того, как люди воспринимают время в сверхскоростном обществе, это понятие используется для обозначения самых разных явлений. Это создает дополнительную путаницу из-за того, что сжатие времени имеет много аспектов, и если одни стороны жизни ускоряются, другие не обязательно претерпевают ускорение и даже могут замедляться.

Заметным исключением является Хартмут Роза, подробно разбирающий, почему западные общества – это ускоряющиеся общества. Я считаю его определение и проводимое им различие между разными аспектами ускорения полезными и буду использовать их здесь[12]12
  Хартмут Роза развивает тезис о том, что социальное ускорение является определяющей чертой позднего модерна и постмодерна в целом ряде впечатляющих публикаций, включая «Social Acceleration: Ethical and Political Consequences of a Desynchronized High-Speed Society», Constellations 10, no. 1 (2003): 3–33 (особ. см. p. 28); Social Acceleration: A New Theory of Modernity (New York: Columbia University Press, 2013).


[Закрыть].

Первой и наиболее измеримой разновидностью ускорения является ускорение транспорта, связи и производства, которое можно определить как техническое ускорение. Второй является ускорение социальных изменений: речь идет о том, что ускоряется сам темп изменений, происходящих в обществе. Ключевая идея при этом состоит в том, что в позднемодерных обществах в целом снижается институциональная стабильность (например, в семейной и профессиональной сферах). Третьим процессом является ускорение темпа жизни. Этому явлению посвящены многочисленные дискуссии о культурном ускорении и предполагаемой необходимости замедления. Под темпом (социальной) жизни понимается скорость и сокращение разрыва между действиями и восприятием в повседневной жизни.

Самую большую загадку представляет собой вопрос, как эти три типа ускорения связаны друг с другом. Как отмечает Роза, налицо несомненный парадокс, относящийся к первому и третьему процессам. Если техническое ускорение означает, что нам нужно меньше времени (на производство, перемещения и т. д.), то из этого должно следовать увеличение количества свободного времени, что, в свою очередь, должно замедлять темп жизни. Однако вместо обилия времени мы как будто бы ощущаем его все большую нехватку. Соответственно, понятие «ускоряющееся общество» применимо к обществу только в том случае, если «техническое ускорение и рост нехватки времени (то есть ускорение „темпа жизни“) происходят одновременно»[13]13
  Rosa, «Social Acceleration», 10.


[Закрыть]. Изучение парадокса нехватки времени представляет собой главную цель нашей книги.

Согласно этому определению, почти всякий обобщенный анализ современного общества можно рассматривать как вариант тезиса об ускоряющемся обществе. Иными словами, в рамках такого анализа проводится непосредственная, причинно-следственная связь между техническим ускорением, особенно скоростью работы систем электронной связи, и чувством измотанности, присущим повседневной жизни. Непрерывно подчеркивается тот факт, что наши социальные взаимодействия и на работе, и в свободное время все чаще осуществляются посредством технических устройств, что мы находимся в состоянии постоянной подключенности. Сейчас я хочу в первую очередь рассмотреть вопрос, как формулируется связь между скоростью технического развития и темпом жизни.

Существует обширная литература, посвященная тому, что принято называть сжатием времени-пространства. Согласно классической идее географа Дэвида Харви, этот процесс представляет собой суть модерна или, согласно некоторым формулировкам, постмодерна: «Я использую термин „сжатие“, потому что… для истории капитализма характерно ускорение темпа жизни, в то время как… пространство словно сжимается до размеров „глобальной деревни“»[14]14
  Harvey, The Condition of Postmodernity, 240. См. также: Marshall McLuhan, The Gutenberg Galaxy: The Making of the Typographic Man (Toronto: University of Toronto Press, 1962); Маршалл Маклюэн, Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего (Москва: Академический проект, 2005).


[Закрыть].

Ключевую роль в работе Харви, посвященной пространственно-временной динамике капитализма, играет идея об ускорении экономических процессов. По мнению Харви, движущими силами социального ускорения служат глобализация и инновации в сфере ИКТ, способствующие ускоренному обращению капитала в глобальных масштабах. В противоположность промышленному капитализму, требующему эксплуатации труда посредством четкого соблюдения табельного времени и таких фордистских пространственных моделей, как сборочный конвейер, гибкое накопление требует пересмотра нашего отношения ко времени. Харви отмечает, что общее ускорение времени обращения капитала подчеркивает волатильность и эфемерность товара и капитала. Быстрый капитализм уничтожает пространство и время. Расстояния, прежде препятствовавшие глобальной торговле, теряют смысл по мере того, как люди во все большей степени контактируют друг с другом, используя технологии «реального времени». Одновременно с тем, как в мире мгновенных и одновременных событий исчезает пространство, время выходит из-под контроля. Таким образом, ускорение отражается в значимых темпоральностях человеческого существования, в частности в усиливающемся ощущении сжатия пространства-времени в повседневной жизни.

Участники дискуссий об ускорении обычно ссылаются на анализ капитализма, проведенный Карлом Марксом, и на постоянную потребность в ускорении обращения капитала. Чем быстрее деньги можно обратить в производство товаров и услуг, тем больше оказываются способности капитала к возрастанию и самовалоризации. При капитализме время в буквальном смысле становится деньгами, а «когда время – деньги, быстрее – значит лучше», то есть скорость становится бесспорным и неоспоримым благом[15]15
  Adam, «Reflexive Modernization Temporalized», 67.


[Закрыть]. При этом технические инновации играют ключевую роль в том смысле, что прогресс в сфере доставки сообщений, товаров и тел снижает издержки и время обращения капитала в глобальном масштабе (что Маркс называл «уничтожением пространства с помощью времени»). Однако Маркс не мог предвидеть масштабов, которые получит сжатие пространства-времени.

Достижения в области транспорта и связи уменьшили размеры земного шара: с конных повозок и парусных кораблей мы пересели на реактивные самолеты. После изобретения телеграфа в 1830‐е гг. скорость доставки сообщений резко возросла по сравнению с предыдущими эпохами, превысив скорость перевозки людей при помощи колес, парусов и пара. Благодаря телеграфу сообщение могло быть передано за ничтожную долю времени, требовавшуюся для его доставки физическим транспортом.

Электронные средства связи повысили эту скорость экспоненциально. Выражением этого роста служит скорость автоматизированных финансовых торгов, составляющая сейчас уже не миллисекунды, а микросекунды (миллионные доли секунды). Это намного быстрее, чем время человеческой реакции, обычно составляющее около 140 миллисекунд в случае звукового сигнала до 200 миллисекунд в случае визуального сигнала. В этом контексте даже пятисекундная пауза может показаться почти вечностью[16]16
  Donald Mackenzie, «How to Make Money in Microseconds», London Review of Books, 19.05.2011, 16–18.


[Закрыть]. Более того, благодаря экспоненциальному росту скорости передачи информации за последние сто лет данные можно передавать уже с усредненной скоростью 186 гигабит в секунду, что позволяет передать 2 млн гигабайт за один день[17]17
  John Stephens, «World’s Fastest Internet Speed: 186 Gbps Data Transfer Sets New Record», Hufifngton Post, 29.06.2012. http://www.hufifngtonpost. com/2011/12/16/worlds-fastest-internet_n_1154065.html.


[Закрыть].

Наше восприятие времени принципиальным образом изменилось благодаря слиянию телефонной связи, вычислительной техники и широковещательных технологий в вездесущее окружение, для которого характерны моментальные и одновременные передача информации и связь. И потому неудивительно, что в условиях такой интенсивной фазы сжатия пространства-времени и соответствующего изменения нашего осознания времени многие социологи провозглашают наступление нового социального строя.

Как будет показано ниже, проблема заключается в том, что теории о социальном ускорении слишком схематичны для того, чтобы учесть многочисленные темпоральные пейзажи, как быстрые, так и медленные, которые порождаются к жизни цифровыми устройствами. Теоретики говорят только о «виртуальных» сетях и повсеместных вычислениях, которые подаются как безграничные нематериальные пространства и бесплотные мгновения. В результате осязаемые временные аспекты человеческой и социальной жизни выпадают из поля зрения как вещи «банальные, однообразные и тривиальные»[18]18
  Carmen Leccardi, «Resisting „Acceleration Society“», Constellations 10, no. 1 (2003): 37.


[Закрыть]. Иными словами, повседневное время интерсубъективности, в котором реальные люди координируют свои временные практики в контексте реального мира, оказываются в совершенном забвении.

Сетевое общество

Возможно, самым известным примером теорий такого рода служит работа Мануэля Кастельса «Становление сетевого общества». По его мнению, революция в сфере ИКТ положила начало новой информационной эпохе, сетевому обществу, в котором на смену труду и капиталу пришли информационные сети и знания. Информация является ключевым ингредиентом организаций, а потоки электронных сообщений и образов между сетями в наши дни составляют основу социальной структуры. Кастельс определяет это пространство потоков как техническую и организационную возможность на практике добиваться синхронности без смежности. Такие цепи стали играть основную роль при организации деятельности на отдельных местах, благодаря чему местоположение сетей и их взаимоотношения с другими сетями приобрели большее значение, чем свойства самих мест. В глазах Кастельса информационный век, в котором виртуальность становится принципиально важным аспектом нашей реальности, знаменует собой совершенно новую эпоху человеческого мировосприятия.

Для нас в данный момент наибольший интерес представляет аргумент Кастельса об исчезновении времени: утверждается, что мы все дальше отходим от часового времени индустриальной эпохи, когда время представляло собой метод демаркации и упорядочивания последовательностей событий[19]19
  Широкомасштабному анализу Мануэля Кастельса посвящены многочисленные критические комментарии. См., например: Frank Webster and Basil Dimitriou, eds., Manuel Castells (London: Sage, 2003).


[Закрыть]. Вместо этого, по мнению Кастельса, мир во все большей степени выстраивается в пространстве потоков – потоков товаров, людей, денег и информации по рассредоточенным и распределенным сетям. Сама скорость и интенсивность этих глобальных потоков, взаимодействий и сетей растворяют время, имея своими следствиями одновременность и мгновенную связь – то, что он называет вневременным временем. Возникнув на финансовых рынках, это новое вневременное время проникает во все сферы жизни. Неудивительно, указывает Кастельс, что жизнь превращается в бешеную гонку, когда люди разом решают множество задач и проживают множество жизней, посредством техники достигая «вневременного времени: социальной практики, направленной на отрицание последовательностей с целью внедрить нас в вечную одновременность и одновременную повсеместность»[20]20
  Manuel Castells, The Rise of the Network Society, 2nd ed. (Malden, MA: Blackwell, 2010), xii.


[Закрыть]. Как гласит эта подлинно постмодернистская риторика, общество становится вечно эфемерным, по мере того как пространство и время претерпевают настолько радикальное сжатие, что по крайней мере последнее перестает существовать[21]21
  Ibid., 467.


[Закрыть].

Идея сетевого общества, в котором ускорение ИКТ уничтожает время, приобрела чрезвычайную популярность. Например, Джон Урри, откликаясь на предложенную Кастельсом концепцию вневременного времени, утверждает, что новые технологии порождают новые разновидности мгновенного времени, для которого характерны непредсказуемые изменения и квантовая одновременность. В основе этого нового времени лежат непостижимо краткие мгновения, ускользающие от человеческого сознания, благодаря чему на смену линейной логике часового времени приходит одновременный характер социальных и технических взаимоотношений. Согласно Урри, мгновенное время также представляет собой метафору того всеобщего значения, которое получило исключительно краткосрочное и фрагментированное время.

Хотя подобные концепции времени действительно улавливают какие-то важные моменты, касающиеся той степени, в которой исключительно высокая скорость работы технических устройств преобразует экономику, финансовые рынки, политику и модели производства и потребления, намного менее ясно, что это ускорение означает в плане того, как мы воспринимаем проживаемое нами время. Правда, Урри включает в свойства мгновенного времени «ощущение того, что „ритм жизни“ во всем мире стал слишком высоким и вступает в противоречие со многими иными аспектами человеческого опыта[22]22
  Urry, Sociology Beyond Societies, 129, 126; Урри, Социология за пределами обществ, 187, 183.


[Закрыть]. Тональность его слов о мгновенном времени указывает на социальную деструктивность этого явления, но Урри не проводит систематических эмпирических исследований в поддержку своего утверждения. Остается лишь задаваться вопросом, какое значение время, измеряемое «скоростью, выходящей за пределы возможностей человеческого сознания», может иметь для людей и как оно конкретно соотносится с реальным использованием ИКТ в повседневной жизни.

Приведу лишь два небольших примера. Несомненно, проверить идею вневременного времени удобнее всего на высокомобильных лицах свободных профессий, работающих по системе «горячих столов», поскольку их пространственно-временные практики должны претерпевать принципиальные изменения. Однако при тщательном изучении выясняется, что они не сталкиваются с исчезновением времени – наоборот, их жизнь проходит под знаком необходимости связи в пространстве и времени, поскольку они считают разговоры с глазу на глаз важнейшим способом коммуникации в организациях[23]23
  Barry Brown and Kenton O’Hara, «Place as a Practical Concern of Mobile Workers», Environment and Planning A 35, no. 9 (2003): 1565–1587.


[Закрыть]. В результате одной из основных задач асинхронных технологий (таких как голосовая и электронная почта) стала организация синхронной коммуникации. Аналогичным образом о значении «живых» социальных сетей свидетельствует факт географической кластеризации индустрии цифровых медиа в Лондоне и Нью-Йорке[24]24
  Gina Neff, Venture Labor: Work and the Burden of Risk in Innovation Industries (Cambridge, MA: MIT Press, 2012).


[Закрыть]. В этом смысле локальное время едва ли было куда-то вытеснено. Согласно моим исследованиям, которые посвящены современному рабочему месту и результаты которых излагаются в главе 4, сетевые технологии действительно изменяют темп работы, но вместе с тем бесчисленные способы, которыми люди используют технику, едва ли можно назвать уничтожением времени.

Можно взять и такой крайний случай сжатия времени-пространства, как финансы. Даже в этой сфере мы не находим нематериального мира Кастельса, в котором время, место и живые люди вытеснены виртуальными информационными сетями. На самом деле финансовый рынок опирается на материальную основу, имеющую физическую, техническую и телесную природу. Центры финансовой торговли – большие помещения, потребляющие огромное количество электроэнергии, идущей на охлаждение быстродействующих компьютеров. В этих помещениях немногочисленный персонал теряется среди рядов бесконечных компьютерных серверов и цифровых переключателей и километров кабелей, соединяющих эти серверы с аналогичными устройствами во внешнем мире. По современным стандартам очень крупный центр по обработке данных может представлять собой здание площадью 500 тыс. квадратных футов, потребляющее 50 мегаватт электроэнергии – такой мощности хватит, чтобы освещать небольшой город. Кроме того, с целью страховки от сбоев питания такие места оборудованы целыми батареями дизельных генераторов, выбрасывающих в воздух огромные объемы выхлопных газов. Эфемерный образ виртуальных данных, хранящихся в «облаке», опровергается грубой физической реальностью необходимой для этого инфраструктуры[25]25
  Центры обработки данных потребляют по всему миру около 30 млрд ватт электроэнергии, что примерно равно мощности тридцати атомных электростанций, причем 90 % этой энергии растрачивается впустую. См.: «Power, Pollution and the Internet», New York Times, 30.09.2012.


[Закрыть].

Более того, вопреки распространенным представлениям сверхбыстрое время реакции в реальности лишь повышает значение расстояний. Выясняется, что фирмы, занимающиеся сверхскоростным трейдингом, арендуют место для своих компьютерных серверов в тех же зданиях, где находятся биржевые машины, именно потому, что неподатливая физическая реальность колокации по-прежнему диктует людям свою волю. Для трейдеров принципиально важно опережать конкурентов на десятки микросекунд. И эта же самая техника, работающая в различных институциональных условиях, влияет на облик трейдинга самыми разными способами[26]26
  Например, свои характерные особенности имеет торговля акциями, зарубежной валютой, фьючерсами и опционами, и дело тут не только в природе этих финансовых продуктов. Своеобразный облик каждого из этих рынков был продиктован балансом влияния между биржами (такими как Нью-Йоркская фондовая биржа), крупными банками и финансовыми регуляторами. См.: MacKenzie et al., «Drilling through the Allegheny Mountains: Liquidity, Materiality and High-Frequency Trading», Journal of Cultural Economy 5, no. 3 (2012): 279–296.


[Закрыть]. «Сколь бы красиво ни звучали восторженные речи о предельной „внеместности“ нашей цифровой эпохи, но если поднять занавес над сетями интернета, то окажется, что они точно так же привязаны к реальным физическим объектам, как любая железная дорога или телеграфная линия»[27]27
  См. популярное описание материальной инфраструктуры интернета: Andrew Blum, Tubes: Behind the Scenes at the Internet (London: Viking, 2012), 9; Эндрю Блам, Сеть. Как устроен и как работает Интернет (Москва: АСТ, 2014), 12.


[Закрыть].

Хотя и Кастельс, и Урри откровенно дистанцируются от технологического детерминизма, они не вполне преуспели в этом отношении. Порой они склонны говорить о влиянии электронных информационных систем, которое имеет серьезные «необратимые» последствия, влекущие за собой разрушительные социальные революции. Идея о том, что технические инновации – важнейшая причина социальных изменений, проходит у Кастельса красной нитью через весь его анализ сетевого общества. Вторя общей тенденции, просматривающейся в литературе о цифровых технологиях, он впадает в своей аргументации в крайности, полагая, что техника используется везде и повсюду одинаковым образом, революционизируя работу, досуг, образование, семейные взаимоотношения и идентичность личности.

По иронии судьбы эта разновидность технологического детерминизма страдает от отсутствия интереса к технике – к тому, как она реально работает, как она устроена и т. д. В этой главе я пытаюсь показать, что именно пристальное внимание к технологиям позволит нам увидеть, какое воздействие они оказывают на социальные взаимоотношения, интересы людей, историю и культуру.

Согласно подобным комментариям, современная эпоха оказывается эпохой происходящих в мире исторически беспрецедентных изменений. Тем не менее даже беглый взгляд на прежние периоды стремительных технических изменений позволяет увидеть, что аналогичным образом описывалось и их непреодолимое воздействие. Например, в конце XIX в. англо-американская культура была заворожена телеграфом и телефоном, которые позволяли обмениваться сообщениями моментально и без всяких усилий, уничтожая пространство при помощи времени. Более того, широкое распространение получила идея о том, что изобретатели опережают свое время и что наука и техника развиваются быстрее, чем способность человеческого общества усвоить их достижения. Как будет показано в следующей главе, ощущение возрастающей скорости или ускорения являлось ключевым аспектом высказываний на социальные темы по крайней мере начиная с XIX в.

Более того, подробная история техники сразу же приводит нас к выводу о том, что различные технологии влекут за собой разные последствия, по-разному воздействуя на разных людей в разные моменты истории. Так называемая инструментальная перспектива, о которой говорит Кэролайн Марвин – речь идет о том, что последствия диктуются инструментами, – оказывается слишком узкой, поскольку даже история электронной техники

сводится не столько к росту технической эффективности связи, сколько к смене арен для торга по вопросам, принципиально важным для течения социальной жизни, включая то, кто здесь свой, а кто – чужой, кто имеет право голоса, а кто не имеет, у кого есть авторитет и кому можно верить. Изменения в плане скорости, пропускной способности и эффективности коммуникационных устройств мало что говорят нам относительно этих вопросов. В лучшем случае они складываются в покров функциональных смыслов, под которым могут беспрепятственно выстраиваться социальные смыслы[28]28
  Carolyn Marvin, When Old Technologies Were New: Thinking About Electric Communication in the Late Nineteenth Century (New York: Oxford University Press, 1988), 4. В рамках исследований, посвященных медиа и коммуникациям, подобная критика нередко получает название «медиацентризм». Обсуждение различий между подходами, свойственными медийным исследованиям и STS, см. в: Judy Wajcman and Paul Jones, «Border Communication: Media Sociology and STS», Media, Culture & Society 34, no. 6 (2012): 673–690.


[Закрыть].

Я намереваюсь рассмотреть, как цифровые технологии формируют наше ощущение времени, не поддаваясь всеобщей одержимости новизной. Внимательно наблюдая за развитием технологий, я скептически отношусь к заявлениям общего плана, принимающим форму масштабных, всеохватных речей о постиндустриальном, информационном, постмодернистском, сетевом обществах. Такие теории, как правило, принимают форму «техноэпосов, провозглашающих техноэпохи», а время рассматривается в них как эпифеномен, не имеющий серьезного содержания[29]29
  См.: Nigel Thrift, «New Urban Eras and Old Technological Fears: Reconfiguring the Goodwill of Electronic Things», Urban Studies 33, no. 8 (1996): 1467.


[Закрыть]. Я ни на мгновение не собираюсь преуменьшать значения социальных теорий, но в то же время моя феминистская чуткость заставляет меня помнить о ситуативном и случайном характере претензий на правду/истину и необходимости остерегаться «уловок бога»[30]30
  См.: Donna Haraway, Modest – Witness@Second – Millennium. Female – Man – Meets – OncoMouse: Feminism and Technoscience (New York: Routledge, 1997).


[Закрыть].

Как я уже намекала, нашему пониманию динамики ускорения в наибольшей степени отвечают конкретные и эмпирические исследования, локализованные в конкретном социальном окружении, где подобные явления наблюдаются наиболее четко. Поэтому я решила посвятить последующие главы изучению того, как техника формирует наше практическое восприятие, идеи и опыт проживания социального времени в повседневной жизни. Такой подход позволит нам рассмотреть весь диапазон положительных и отрицательных последствий ускорения темпа жизни в современную эпоху, ту степень, в которой это имеет место, и неравномерность распределения этих процессов.