Текст книги "Плохие мужчины"

2

К авторскому вечеру издательство предоставило целую стопку экземпляров книги и коробку гелевых ручек. Отрядило молодого энергичного человека из отдела по связям с общественностью. Его задача – передавать автору одну за другой книги с вклеенным на развороте стикером, где значится имя читателя, жаждущего дарственной надписи.

Джону надлежит перекинуться словом с каждым подходящим к столу, выслушать мнения о любимых выпусках подкаста, а иногда – о книге, которую пишет сам читатель (или желает написать). Кое-кто рассказывает об идее собственного подкаста – мол, организую, когда не буду так сильно занят. На каждом подобном вечере находится человек, заявляющий, что сам стал жертвой преступления. Эти хотят от Джона помощи в кампании по сбору средств и обычно получают предложение прислать свой вопрос в форме обратной связи на сайте. Обязательно кому-нибудь приспичит обсудить опечатку на странице двести шестнадцать последней книги. Джон просит подобные замечания направлять в издательство. Большинство, к счастью, желает лишь получить автограф на титульной странице и на разговоры не напрашивается.

А еще есть Саймон.

– Привет, Джонатан, – поздоровался он, бочком подойдя к столу.

Сегодня Саймон пришел в своем обычном наряде: бежевый пиджак поверх синего джемпера, из-под которого выглядывает воротник голубой рубашки. Волосы, как всегда, аккуратно зачесаны через лысину, ногти тщательно отполированы, лицо выбритое, розовое, в очках отражается рекламный баннер на заднике сцены.

– Вы здорово выступили, – улыбнулся он.

– Спасибо, Саймон, – поблагодарил Джон, принимая от пиарщика очередной экземпляр. – Вроде бы я видел вас совсем недавно…

– В Ноттингеме, на прошлой неделе. Вы были в тех же ботинках, что и сегодня.

– Умеете вы подмечать детали!

– И на работе так говорят. Наверное, это у нас с вами общая черта.

– Это ваш экземпляр? – удивился Джон, глянув на стикер. – У вас ведь уже есть штук пять.

– Просто поставьте рядом с подписью сегодняшнюю дату. Иду на рекорд. Помните, что мое имя можно прочитать как Саймон Саймонс, а на самом деле оно звучит…

– Да-да, помню. Саймон Симонс.

Джон подписал книгу точно так же, как и остальные:

Саймону Симонсу:

удачных вам расследований!

С наилучшими пожеланиями

Джонатан Дерозье

Добавил дату и закрыл обложку. Саймон взял книгу обеими руками, однако с места не сдвинулся, не обращая внимания на выстроившуюся за ним очередь.

– Понравилось, как вы сказали: убийство – это стечение обстоятельств, а не предначертанное судьбой событие. Считаю, что вы правы. Любой из нас в определенной ситуации может стать убийцей. Много об этом размышлял. Мой сосед…

– Тот, у которого куча кошек?

– О, вы помните! Я польщен, Джонатан. Да-да, тот самый. Вчера посчитал. Богом клянусь, там уже пятнадцать штук! Вы бы видели, сколько мисок для еды стоит у его двери, а он их даже толком и не моет. С ним явно что-то неладно. Все хочу, чтобы вы посмотрели на это безобразие и сообщили мне свое мнение.

Джон подмигнул следующему в очереди и виновато опустил уголки губ.

– Ну, если у него много кошек… Может, это хороший знак? Тот, кто держит такое количество животных, наверняка человек неравнодушный. Вряд ли он станет хладнокровным убийцей.

– Да, это вроде как лежит на поверхности, и все же вспомните Денниса Нильсена с его псом Блипом и Гарольда Шипмана[5]5
  Деннис Нильсен, Гарольд Шипман – известные серийные убийцы.


[Закрыть]…

– Что я могу сказать… Человек человеку рознь.

– А у вас есть домашние животные, Джонатан?

– Так получилось, что я никого не завел. Саймон, мне приятно с вами беседовать, просто люди ждут…

– О, конечно! Послушайте, Джонатан… Не сочтите за дерзость, но меня увлекла наша дискуссия. Не хотите выпить после окончания? За углом есть паб «Красный лев». По-моему, я обязан вас угостить.

Ах, Саймон, Саймон… Он все так же стискивал в руках книгу; его розовые щеки побагровели – похоже, решался давно, да все никак не мог набраться смелости.

– Простите, сегодня никак не могу.

– Наверное, вы планировали встретиться с Эми?

– Да, – соврал Джон. – Но за предложение спасибо.

Он взял новый экземпляр и ободряюще улыбнулся стоящей в очереди женщине. Та сделала шаг вперед, когда Саймон вновь подал голос:

– Что ж, хорошо. Спасибо за книгу! Думаю, увидимся в следующем месяце в Оксфорде. До последнего не был уверен, что поеду: собирался посетить концерт, однако билетик удалось продать.

– Я вам всегда рад, – отозвался Джон, уже переключив внимание на следующее имя на стикере.

* * *

Джон вылез из машины у своего дома в Шепердз-буш в первом часу ночи – после авторского вечера он заглянул в паб (правда, не в «Красный лев»). Странно, но в окнах гостиной еще горел свет. Пришлось повозиться, чтобы попасть ключом в замочную скважину.

– Детка? – подал голос Джон, снимая туфли. – Извини, задержался. Думал, ты уже спишь. Посидел после мероприятия с пиарщиком и интервьюером.

Куртку он повесил на крючок со второй попытки. Наверное, последняя пинта была лишней…

– Вымотался, чувствую себя столетним старцем. Надеюсь, ты поможешь мне прийти в себя?

В гостиной Джон ожидал увидеть включенный телевизор, бутылочку вина на кофейном столике и уютно устроившуюся под одеялом жену, но та стояла посреди комнаты при полном параде, с двумя чемоданами у ног.

– Решила не уходить, пока ты не появишься, – сказала Эми. – Не хотела оставлять прощальную записку на столике.

У него на секунду перехватило дыхание, а потом слова полились неудержимым потоком:

– Эми? Что ты задумала? Куда собралась? Я считал, что все утряслось…

– Это ты так считал и даже не спросил, что думаю я.

– Куда ты идешь?

– Теперь это уже не твое дело. Коттедж записан на меня, но я не хочу оставлять тебя бездомным. На время уйду в другое место, дам тебе время подыскать новое жилье.

Она закинула сумочку на плечо, и Джон, инстинктивно сделав шаг в сторону, заступил дорогу к двери.

– Но… ты последнее время вроде была счастлива, – пробормотал он.

– Куда уж счастливее… Джон, я несчастна и одинока уже много месяцев. Не месяцев – лет!

– Из-за моей работы?

– Ты просто одержим! Ты не ходишь на работу, ты в ней живешь! Для тебя больше ничего не существует!

Он поднял руки в знак примирения:

– Погоди, это ведь несправедливо.

– Еще как справедливо! Разве мы с тобой нуждаемся? Заработали достаточно, вполне можем позволить себе отдохнуть, насладиться жизнью. Но ты постоянно торчишь в студии, прилипнув к компьютеру, или болтаешься невесть где, общаешься с разными бедолагами и оттого сам впадаешь в депрессию. И меня заражаешь. Наш дом просто переполнен чужим несчастьем.

– Нет, несправедливо! Я делаю это не ради денег. Хочу помочь людям…

– Если желаешь помочь, Джон, – стань волонтером в благотворительном фонде. Запусти марафон, построй школу в какой-нибудь глухомани. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь подобным?

– Я не могу.

– Не можешь? Ты не хочешь, потому что вся твоя жизнь крутится вокруг убийств.

– Эми, ты просто…

– Ничего я не «просто»! Я сыта по горло, Джон!

Она указала на книжные шкафы, забитые трудами по криминалистике. По столикам в беспорядке валялись блокноты, а двадцать с лишком экземпляров последней книги Джона были задвинуты в угол.

– Ты думаешь только о мертвых. Раньше такого не было! Куда ни глянь – убийства, убийства… А я жить хочу!

Эми подняла тяжелые на вид чемоданы – неужели уходит навсегда?

– Пожалуйста, останься! Давай поговорим.

– Время для разговоров прошло давным-давно. Пропусти меня.

Он не двинулся с места.

– Я думаю не только о работе, но и о тебе тоже. Причем все время, Эмс. Если бы ты только знала…

– Если даже и так, то выражается твоя забота довольно странно, – жестко ответила жена.

– Прошу тебя… Мы сможем все исправить. Я изменюсь. Сделаю что угодно…

– Джон, боюсь, измениться ты не сумеешь.

Последние ее слова прозвучали столь грустно, что он невольно сделал шаг в сторону и позволил Эми пройти к выходу.

– Я тебя люблю, – бросил вслед Джон.

– Извини, – ответила она, открыла дверь и вышла в ночь.

3

На следующее утро он проснулся в одиночестве и долго не мог продрать воспаленные глаза. Проковылял в ванную и ополоснул лицо холодной водой, отметив, что зубная щетка Эми отсутствует. Полочка, на которой она хранила разные сыворотки и увлажняющие средства, опустела.

«Зачем столько всяких флаконов и тюбиков? – дразнил он жену каждый раз, когда на полке появлялись новые средства. – Неужто все для одного-единственного лица?» Эми всегда отвечала: «Чтобы быть красивой», – а сегодня утром Джон осознал, для чего в ванной стояли баночки. Они символизировали присутствие Эми в их доме, являлись доказательством: она существует в его жизни, ее духом пропитан каждый уголок.

Джон снова лег в кровать. Голова гудела, во рту было сухо. В бокале на прикроватной тумбочке осталось немного виски. Интересно… Стаканчик на ночь, когда ты в постели с женщиной, – вполне себе сексуальный жест. И он же выглядит предельно жалко, если наливаешь снова и снова, пытаясь забыть, что тебя бросила жена.

– Эми ушла, – хрипло сказал он в потолок. – Ушла…

Джон гордился способностью вникать в мельчайшие подробности; на этом строилась его карьера. Как он не догадался о намерении жены – единственного человека, которого по-настоящему любил, – с ним расстаться?

Вчера ночью после ее ухода он выбежал на улицу. Умолял вернуться, пока Эми не села в подкатившее такси. Видимо, вызвала машину заранее. Хлопок дверцы стал жирной точкой. Окончательной, подобно исчезновению косметических средств из ванной, одежды из их общего гардероба и любимых книг Эми – с книжных полок. Обручальное колечко одиноко лежало на кухонном столе.

Поступок жены не был импульсивным. Она тщательно готовилась.

Джон нащупал телефон, лежащий рядом с бокалом виски. Вдруг Эми звонила или прислала сообщение? Вдруг передумала, и он сейчас прочтет покаянные слова: «Милый, прости, случилось недоразумение. Давай поговорим?»

– Сделай так, чтобы сообщение было, – прошептал он, хотя в Бога не верил.

К кому обращался – непонятно. Должно быть, к Эми.

Кроме длинного списка его отчаянных вчерашних звонков, на экране ничего не высветилось. Джон звонил и писал, однако вызовы остались неотвеченными, а сообщения – непрочитанными.

Тишина в эфире – вполне недвусмысленный сигнал: она не хочет его слышать. Если Джон будет продолжать попытки, то, во-первых, произведет впечатление человека, впавшего в отчаяние, а во-вторых – Эми решит, что он намеренно игнорирует ее желания.

И все же палец сам нажал на нужную кнопку. Джон прослушал автоответчик: «Оставьте сообщение…» Вчера надиктовал их столько – особенно после нескольких первых порций виски, – что сбился со счета. Не факт, что сейчас он скажет что-то новое, и тем не менее.

– Эми, пожалуйста. Давай поговорим.

Наступив на горло своей гордости, позвонил теще.

– Ах, Джонни… Мне так жаль! – вздохнула Моника, едва услышав, кто на проводе. – Прости, я не могу тебе ничего сказать. Ты в порядке? Еда у тебя есть?

Мать жены его любила.

– Я не подозревал, что она несчастна. А ты?

– Ну…

– Ты знала?

– Это ведь было очевидно, Джонни.

– Что она тебе наговорила?

– Заявила, что последнее время ты работаешь круглые сутки, куда больше, чем обычно.

– Да, но я планировал…

Джон прикусил язык. Планировал проводить с женой больше времени? Пустые слова… Он не раз обещал Эми ставить брак выше карьеры, и что? В путешествия не возил, в ресторанах столик не заказывал. Надеялся, что романтика в их жизни не нуждается в подпитке, никаких усилий прикладывать не нужно.

– Джонни, – мягко сказала Моника, – сам ведь понимаешь, почему твой образ жизни стал для Эми проблемой. Ее отец много лет вроде и жил с нами, а вроде и отсутствовал.

– Передай ей, что я выеду из дома, как только подыщу жилье, – буркнул Джон и прервал разговор.

Швырнул телефон в стену, словно обвиняя его в расставании с Эми. Я, дескать, тут ни при чем.

* * *

Вариантов продолжить день было два: прикончить бутылку виски или отправиться на пробежку. Он понюхал подмышку и скорчил гримасу. Так пахло от его отца – смесью пота и виски. В детстве Джон даже находил этот запах успокаивающим, а теперь возненавидел.

Он натянул спортивные штаны и футболку, которую вечером бросил в корзину для грязного белья. Физическая активность позволит ему собраться. Потом съест сэндвич с беконом, выпьет ибупрофен, сядет и подумает над выходом из создавшегося положения. Ему задали головоломку – как спасти брак – и он ее решит.

Разгадывать загадки Джон умел, причем самые разные. Как выяснилось, кроме одной. У этой шарады был единственный ответ: Эми ушла, и никто, кроме него, в этом не виноват.

Пройдя в кухню, он вставил капсулу в кофемашину – подарок Эми, стараясь не смотреть на лежащие на столешнице кольца. «Если собираешься кофе пить дома, пусть уж он будет приличным, не растворимым», – сказала тогда жена.

Значит, вот что его ждет? Каждый раз, когда он задумает побаловаться кофейком, кофемашина будет напоминать о развалившемся браке?

«Купи другую», – мысленно сказал Джон. Обманывал себя: чувство непоправимости происходящего не даст ему так поступить. Поэтому каждый взгляд на подарок Эми станет причинять ему боль. Он будет вспоминать, как радовалась жена, когда он распаковывал кофемашину. Будет продолжать ею пользоваться, потому что душевные муки означают: их счастье ему не приснилось. Вот только чем в итоге все закончилось…

Джон остановился у стола и сделал глоток кофе. Ничего, кроме горечи и презрения к себе, не ощутил. Правда, в голове немного прояснилось. Он нашел кроссовки, которые последний раз зафутболил под табурет, завязал шнурки, а потом минут десять искал ключ от входной двери.

Наконец, выйдя на крыльцо, едва не споткнулся о черный пакет для мусора. Мешок был полон и крепко завязан.

– Какого черта… – пробормотал Джон и бросил взгляд в один конец улицы, затем в другой.

Прохожих немного, однако все равно не определишь, кто из них бросил мусор перед порогом. Все вели себя совершенно естественно: кто-то шел на работу, кто-то выгуливал собак. Ни одного подозрительного лица. Возможно, соседи? Вряд ли. Брайди, жившая в следующем доме, с излишней обстоятельностью объясняла им при переезде, когда появляется мусоровоз да как следует сортировать отходы. Потом не раз повторяла инструкции, вероятно, на случай, если Эми с Джоном все забудут.

Может, он перепутал мусорные баки и Брайди демонстративно указывает ему на допущенный промах? Да нет. Джон никогда не покупал подобные мешки, а Брайди была ярой противницей использования пластика и полиэтилена и не забывала напоминать о своей мании.

У него застучало в висках. Оставить пакет на крыльце, отправиться на пробежку? Все равно потом придется с ним возиться, а Джон к возвращению будет потным и усталым. К тому же какой-нибудь хулиган или уличная собака вполне могут распотрошить мешок в его отсутствие и раскидать мусор по крыльцу.

Вздохнув, он взял пакет за узел. Надо выбросить в соответствующий, одобренный соседкой бак. Хм, странно. Почему такой тяжелый? Складывается впечатление, что вместо обычного мусора внутрь наложили кирпичей. Джон стащил мешок по ступенькам и швырнул в мусорку. Тот упал с глухим стуком.

– Доброе утро, Джонатан, – послышался знакомый голос.

Он оглянулся. Брайди стояла на крыльце своего домика – якобы вышла проверить почтовый ящик.

– Не видели, кто оставил мусор у моей двери? – поинтересовался Джон.

– Нет, но точно не я. Слышала вчера ночью какой-то шум. Вы, часом, не ссорились?

Она прищурилась, глядя ему в лицо сквозь старушечьи очки.

– Понятно. Нет, у нас все нормально.

Джон потер лоб и вдруг уловил нотку довольно сильного запаха. Духи? Знакомый аромат, хотя Эми таким не пользовалась. Похоже, мужской. Вероятно, лосьон после бритья. В голове отчего-то возникла ассоциация с синей шерстью.

– Хлопали двери, машины то приезжали, то уезжали, – недовольно продолжала соседка.

– Мы ведь живем в большом городе, – пожал плечами Джон. – Увидимся позже, Брайди.

Он неторопливо затрусил вниз по улице и вдруг остановился: кто знает, вдруг в мешке вещи Эми или его собственные? Например, жена забрала что-то по ошибке, а потом вернула.

Он встал за почтовыми ящиками, дожидаясь, когда Брайди исчезнет в доме, а потом быстро зашагал к мусорному баку.

Мешок лежал поверх разнокалиберных пакетов с бытовыми отходами – обертками от еды, кофейной гущей, старыми носками и использованными тюбиками из-под зубной пасты. Остатки от вещей, которые они покупали совместно с Эми, когда жили вместе, а потом, когда те превращались в хлам, не задумываясь от них избавлялись. Точно так же получилось и с их браком…

Джон потянул за узел. Завязано туго. Пришлось повозиться, пустив в ход ногти. Он довольно долго стоял, наклонившись над мусорным ящиком, чувствуя, что представляет из себя нелепое зрелище. Совсем уж собрался плюнуть, когда узел поддался.

Сперва его взгляд упал на сверток темной и на вид влажной ткани.

А потом – на человеческую ногу.

4

– Значит, это Мусорщик?

Последние несколько часов показали, что Джон не слишком разбирался в человеческих характерах – за исключением безжалостных убийц. Впрочем, истолковать выражение лица инспектора Атертона ему особого труда не составило. Инспектор его презирал.

– Останки были в мусорном пакете, – буркнул Атертон. – Необязательно это указывает на серийного убийцу. Не каждое убийство резонансно, хотя, слушая ваш подкаст, так не скажешь. Иногда тела находят в мусорных пакетах, потому что для преступника это удобно: и дешево, и не протечет, к тому же от них нетрудно избавиться.

Они сидели в полицейском участке. Джону сказали, что показания следует дать именно здесь, поскольку его дом проверят на предмет наличия улик. Он невольно поежился при мысли о полупустом гардеробе, девственно чистых ящиках и кольцах на кухонном столе.

– Вы слушаете мой подкаст?

– Нет, – ответил Атертон. – Ваши эфиры – погоня за дешевыми сенсациями. То же самое могу сказать о книгах. Мусор, и ничего более.

– Кстати… Вот вам еще одна причина, почему преступники упаковывают своих жертв в мусорные мешки: потому что буквально относятся к ним как к мусору.

– А по-моему, люди, подобные вам, норовят раструбить на весь свет, что якобы нашли зацепку. Вас хлебом не корми – дай выставить профессионалов в невыгодном свете.

– Я с огромным уважением отношусь к столичной полиции. Старший инспектор Харрисон может подтвердить.

– Старший инспектор Харрисон ушел в отставку. Вам доставляет удовольствие делать из убийства гламурный, возбуждающий интерес общественности продукт, а те, кто работает на земле, знают: ничего гламурного в смерти нет.

– И все же мы имеем дело с Мусорщиком, разве не так?

Атертон лишь вздохнул.

– Это уже шестой труп в Лондоне за последние восемь месяцев, от которого избавились подобным образом, – настаивал Джон. – Когда нашли первый? В октябре прошлого года? Потом в декабре, в феврале и еще два – в апреле. Все жертвы – белые мужчины, каждый был расчленен, а части тел разложены по мусорным мешкам. Их головы так и не обнаружены. По-моему, преступления укладываются в определенную модель.

– Похоже, вы об этом много знаете. Хотите прочитать мне лекцию?

– Материалы были в прессе. Насколько я знаю, мешки находили в переулках и на пустырях. На порог частного дома их ни разу не подкидывали.

– Странно, правда?

– Вы так считаете?

– Расскажите еще раз, как наткнулись на останки.

– Не возражаете, если я запишу наш разговор? – уже не в первый раз попросил Джон.

– Возражаю.

– Давайте тогда побеседуем позднее – уже только для записи.

– Даже не надейтесь. – Атертон откинулся на спинку стула. – Пожалуйста, еще раз с самого начала.

Вспоминать произошедшее Джонатану совсем не хотелось.

Он сам много раз встречался со свидетелями преступлений, с жертвами и их семьями. Видел отчаяние, душевный надлом и, если уж говорить начистоту, эксплуатировал подобные состояния. Обычные люди, столкнувшиеся с насилием, проявляли самые разные реакции: кто-то расклеивался, кто-то вновь переживал страшные события. Некоторые собеседники плакали, другие сидели с каменным лицом, третьи вдруг впадали в мрачное оживление, однако всегда был общий знаменатель: боль.

Сейчас Джон предпочел бы встать на другую сторону – задавать вопросы, а не отвечать. Куда безопаснее спрашивать и анализировать, нежели вновь оказаться во власти пережитых эмоций.

– Вам приходилось раньше видеть трупы, Дерозье?

Перед мысленным взором Джона невольно всплыл образ обнаруженного в мусорном мешке тела. Голубоватого оттенка кожа, ярко выделявшиеся на бледном фоне черные волоски. Аккуратно подстриженные ногти: видимо, жертва незадолго до смерти приняла душ или ванну, а потом занялась тщательным педикюром. Это ведь так нормально – постричь ногти. Кто думает о том, что через несколько часов твою отрезанную ногу обнаружат в мусорном мешке?

– Нет, – ответил он. – В реальной жизни – никогда. Только на фотографиях.

– Наверняка крутится перед глазами, а?

Атертон был прав.

– Имя жертвы уже известно?

– Вопросы здесь задаю я. Рассказывайте с того момента, как вышли из дома.

Да, многие плакали. Кто-то приходил в бешенство, другие замыкались. Некоторые вообще не могли сказать ни слова. Джону встречались люди, не опускавшие ни одной, самой случайной подробности, словно пытавшиеся похоронить пережитый ужас под нагромождением слов. Он вспомнил молодого Девена Мюррея, нашедшего тело Лианны. Тот раз за разом повторял одно и то же: «Там было столько крови…»

– Могу я попросить стакан воды?

Атертон хмыкнул и поднялся со стула.

Джон тянул время и отдавал себе в этом отчет. Несмотря на свою одержимость раскрытием преступлений и свойственным ему желанием знать каждый штрих страшных событий, случившихся с посторонними людьми, он не хотел говорить о том, что произошло лично с ним. Это не он проснулся в одиночестве с прогорклым вкусом во рту после вчерашнего виски, не он впал в отчаяние от бесславного окончания собственного брака. Не было на пороге его дома мусорного пакета с частями человеческого тела – жуткой метафоры, описывающей его настоящую жизнь. И конечно, вовсе не Джон рылся в мусорном баке и пришел в ужас от вида отрубленной ноги – бледных, наводящих ужас останков, от вони разлагающейся плоти, крови и…

– Синяя шерсть, – сказал он вслух.

– Что, извините? – поднял брови вернувшийся в комнату инспектор, протянув ему чашку воды.

– Нет-нет, ничего. Просто непонятные ассоциации. Запах наружной поверхности мешка заставил меня подумать о мягкой синей шерсти.

– Что за запах такой? Шерсть, да еще и синяя?

– Сам не соображу.

Джон пожал плечами и сделал глоток. Атертон тяжело уселся.

– Послушайте, Дерозье, я знал вашего отца. Он был настоящей полицейской легендой. Но вы… Вы мне не нравитесь.

– Это я уже понял.

– По-моему, вы просто стервятник, питающийся несчастьем других людей.

– Я ведь раскрыл несколько дел, инспектор Атертон. Помогал скорбящим родственникам жертв… – невольно вырвалось у Джона.

Верил ли он еще в то, что говорил?

– И сколотили на этом состояние, не так ли?

– Хорошо, – вздохнул он. – Если угодно, давайте пройдемся еще раз. Я проснулся около восьми. Ничего подозрительного не слышал, хотя это неудивительно: спальня находится в задней части дома. Камеры наблюдения у меня нет, сигнализации тоже. Входная дверь была заперта.

– Что насчет предыдущего вечера?

– Я провел его в Блумсбери, на авторском вечере. Потом мы завалились в «Маркиз Корнуолла» на Марчмонт-стрит. Со мной были представитель издательства Тодд и Рейчел, ведущая мероприятия. Вернулся без четверти двенадцать ночи на такси. Имени водителя не помню, но машину оплачивало издательство – можно поинтересоваться там. Потом у нас был разговор с женой, и после полуночи – где-то в десять минут первого – она вызвала машину и уехала.

– Куда она направилась?

– Не знаю.

– Она вернулась?

– Нет.

– Сбежала, значит? – ухмыльнулся Атертон, однако Джон не удостоил его ответом.

– Что вы делали потом?

– Выпил пару порций виски и лег спать.

– Один?

– Я же сказал: жена не вернулась.

– Чем можете доказать, что находились дома в одиночестве?

– Моя соседка, Брайди, слышала, как уезжала Эми. В наших домах довольно тонкие стены, к тому же Брайди наверняка подглядывала в окошко.

– Та самая соседка, которая видела, как вы бросили пакет в мусорный ящик?

– Именно.

– Во сколько точно вы обнаружили его под дверью?

– Пожалуй, в восемь сорок пять.

– Почему выбросили мешок?

– Ну, я решил, что орудовал любитель по-легкому избавляться от хлама. Кроме того, мне было неприятно, что мусор лежит на пороге.

– Почему вы вернулись заглянуть в пакет?

– Мне пришло в голову – там вовсе не мусор, а кое-что другое.

– Например, труп?

– Да нет. Допустим, мои вещи. Мы с женой крупно поссорились.

– Ах вот как? Новые подробности?

Джон стиснул зубы и промолчал.

– Раньше на крыльце находили что-нибудь в этом роде?

– Вы имеете в виду – части тела? Нет.

– Может, что-то необычное?

Джон на секунду задумался.

– Вроде бы нет. Разве что порой подбрасывают радикальные политические брошюрки.

– Ваши фанаты не выкидывают странных фокусов? Они ведь не меньше вашего одержимы убийствами.

– Я не сообщаю им, где живу.

– Сейчас у всех есть интернет. Вы удивитесь, узнав, как легко вычислить домашний адрес.

– Я стараюсь не давать лишней информации в сети. Впрочем, все может быть.

– Есть ли у вас враги?

– Холостяк Тимоти, но он в тюрьме.

– Ну да. Благодаря вам. – Голос инспектора сочился сарказмом. – Великий детектив, ведущий подкаста… Бьюсь о заклад: обнаружив останки, вы первым делом подумали, что разжились отличным материалом для слушателей.

– Первым делом я решил вызвать полицию. Убит человек – вот что важно. Подкаст вполне может подождать.

– Вы не должны публично обсуждать это происшествие, – потребовал Атертон. – Дело в стадии расследования, и я не дам вам все испортить.

– А вдруг Мусорщик хочет, чтобы я сказал о новом трупе в эфире? – предположил Джон. – Вот и подбросил останки жертвы именно к моему дому. Возможно, желает славы? Вам не кажется, что убийца – один из моих слушателей?

Сказал – и сам содрогнулся от собственной гипотезы.

– В том-то и дело, Джонатан. Если вы делаете из убийства гламурный продукт, рано или поздно получаете труп на своем крыльце.

Атертон захлопнул блокнот.

– Я могу идти?

– Мы дадим вам знать, когда расследование подойдет к концу. Я на вашем месте пожил бы несколько следующих дней в каком-нибудь отеле. Возможно, занялся бы поисками жены, – усмехнулся инспектор. – Кстати, с ней мы тоже хотим поговорить. Да, и не вздумайте покидать страну.

– Погодите… Вы считаете меня подозреваемым? Полагаете, я с самого Рождества разбрасываю по Лондону трупы в мусорных мешках?

– Следствие на начальной стадии – сейчас ничего нельзя исключать.

– Стало быть, пока у вас нет ни одной зацепки…

– Кстати, где вы были двадцать второго октября? А пятнадцатого декабря, семнадцатого февраля, одиннадцатого и двадцатого апреля?

– Навскидку сказать не могу. Надо заглянуть в ежедневник.

– Из города не уезжайте, – вставая, повторил Атертон. – Будем на связи.

Джон задержал инспектора:

– Понимаю, что вы не испытываете ко мне симпатии, однако могу я попросить вас об одолжении?

– Смотря о каком.

– Когда установите личность жертвы и свяжетесь с ее семьей – сможете сказать им, что я сожалею? Передайте им… – Он тяжело сглотнул. – Передайте мои слова: их любимый человек не заслуживал подобной участи. Я надеюсь, они смогут обрести покой.

Атертон фыркнул и распахнул дверь:

– Хм. Сердечный вы парень, а?

* * *

В отель Джон не поехал. Пошел пешком куда глаза глядят, стремясь поскорее удалиться от полицейского участка, пропахшего плохим кофе, пластиковой мебелью и дурными испарениями человеческих тел. Он всегда отличался тонким обонянием: в детстве с отвращением зажимал нос, почуяв чужой пот, вонь подгоревшей пищи или сильный аромат духов. Отец частенько его дразнил: «Если не выносишь запах крови – детектива из тебя не выйдет».

Вот только запах крови сейчас был ни при чем.

Джон завернул за угол, прислонился к стене паба «Уэзерспун» и тяжело задышал. Прикрыв глаза, снова увидел отрубленную ногу.

Шесть убийств, двенадцать отрезанных ног. Кто это сделал и как? Прикончить человека, а потом разделать его, словно барана?

Джона вырвало, и остатки утреннего кофе выплеснулись на тротуар. Случайный прохожий равнодушно обошел его стороной.

Вот так и убийцы… Они просто не видят в своей жертве человека. Мусор, кусок плоти, не более. В Лондоне никто не смотрит друг другу в глаза. Отводят взгляд в подземке, стараются не общаться с соседями, если позволяет ситуация. Город полон черствых, замкнутых на себе эгоистов. Если ты одинок и безразличен, то другие для тебя – просто бездушный человеческий материал, скользящие рядом тени.

Удивительно еще, что людей в Лондоне не убивают на каждом шагу.

Джон вытащил телефон и набрал номер Эми – наверное, уже двадцатый раз за утро. Та вновь не ответила, и он позвонил теще.

– Джонни, прости, но я же сказала, что… – со вздохом начала Моника.

– Она у тебя?

– Эми просила меня не говорить…

– Я просто должен убедиться, что она в безопасности. Ночью кто-то оставил труп у меня на пороге. Я хочу услышать: с Эми все в порядке.

Его голос сорвался.

– Что? О господи… Да, да, она у меня, все нормально.

– Хорошо. Не открывайте дверь незнакомцам, ладно? Не отвечайте на звонки с неизвестных номеров. И скажи Эми, чтобы не приближалась к нашему дому – если, конечно, у нее есть такие намерения.

– А ты…

Не дослушав, Джон нажал на копку отбоя и вошел в паб.

Зал был заполнен едва ли наполовину. Еще рано. Несколько знакомых завсегдатаев сидели за столиками с таким видом, словно пьют с самого утра. Он заказал пинту пива и порцию виски.

– Выглядишь не лучше, чем я себя чувствую, дружище, – усмехнулся бармен.

Джон вздохнул, заметив, как дрожит рука.

Встав у стойки бара, первым делом хлопнул виски, однако не смог ни отогнать навязчивый запах, ни отбить дурной вкус во рту. Залпом выпил пиво – никакого эффекта. Впрочем, он хотя бы ощутил, что чем-то занят. Ну да. Чем еще заняться человеку, которого бросила жена? Правильно – уйти в запой. Он жестом попросил бармена повторить.

В паб вошла группа молодых людей. Подойдя к стойке, ребята зашумели, расталкивая друг друга локтями и выкрикивая заказы. Джон молча стоял рядом, ожидая своих напитков. В детстве подобные компании его пугали; в смехе крепких, горластых, налившихся пивом парней в футболках цветов любимой команды он слышал нотки угрозы и каждый раз вспоминал отца.

Тощий прыщавый юноша со смазанными гелем волосами хлопнул по плечу одного из друзей, и в голове у Джона снова заговорил внутренний голос: «Синяя шерсть».