Текст книги "Отпустите их. Как подготовить детей к взрослой жизни"

Все вышесказанное особенно проявляется в организованном спорте. Мы беспокоимся, что из-за нашего невнимания ребенок упустит игровое время, начальную точку, лучших тренеров, элитный состав команды и шанс получить стипендию в колледже. Во многих местах «придерживают» даже детсадовцев. Этот термин взят из правил Национальной ассоциации студенческого спорта, согласно которым спортсменом в колледже можно быть только четыре года, но при этом разрешается играть на пятый год (когда человек обычно более сильный и рослый), если студент весь первый курс просидел на скамейке запасных.

В детском саду это означает держать в целом готового по общему и интеллектуальному развитию ребенка лишний год, чтобы дать ему преимущество в спорте: детей, которым весной или летом исполняется пять лет, можно придержать и перевести в подготовительный класс намного позже шестого дня рождения. Ни родители, ни позволяющие это администраторы не задумываются над последствиями поступления в начальную школу пубертатных детей: главное, что они будут более физически развитыми по сравнению со сверстниками и, скорее всего, добьются больших успехов на спортивной площадке. Малкольм Гладуэлл иллюстрирует эту мысль в своей книге Outliers: The Story of Success[58]58
  Гладуэлл М. Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего? М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016.


[Закрыть]. Он приводит как пример профессиональный хоккей, в котором непропорционально много игроков родилось с января по март. В детстве, когда нужно идти в хоккейную секцию, эти дети просто оказались крупнее, а большой рост в четырех-пятилетнем возрасте – однозначное преимущество. В последующие годы плюсы только накапливаются[59]59
  Malcolm Gladwell, Outliers: The Story of Success (New York: Little, Brown and Company, 2007.


[Закрыть].

Хотя раньше дети занимались разными видами спорта одновременно, сегодня многие родители хотят, чтобы с ранних лет они специализировались в чем-то одном. Это дает шанс добиться больших успехов и привлечь внимание вербовщика абитуриентов, что, в свою очередь, станет преимуществом при поступлении в колледж и получении стипендии. Но есть и обратная сторона медали: организм начинает развиваться неравномерно и больше подвержен травмам.

Видя эту опасность, Американская академия педиатрии в 2000 году выпустила программное заявление, осуждающее специализацию детей в одном виде спорта до подросткового возраста. В ходе недавнего клинического исследования в медицинском центре Loyola University Health System было осмотрено более 1200 детей, занимавшихся разнообразными видами спорта и поступивших для обследования или лечения травм. В 2011 году эти ученые обнаружили, что у травмированных спортсменов «средний результат по шкале спортивной специализации был значительно выше, чем у тех, которые травм не получали»[60]60
  www.loyolamedicine.org/childrenshospital/newswire/news/kids-who-specialize-one-sport-may-have-higher-injury-risk-loyola-study-finds.


[Закрыть]. Из-за однообразных, многочасовых, круглогодичных тренировок травмы, которые раньше встречались только у профессиональных спортсменов, все чаще наблюдаются в детском возрасте[61]61
  www.nytimes.com/2014/06/ll/opinion/sports-should-be-childs-play.html.


[Закрыть].

Моя тринадцатилетняя дочь Эвери последние десять лет занимается танцами, и я видела повреждения ног и стопы у самых активных танцоров и слышала о схожих типах травм и проблемах со спиной у гимнастов. Увеличилось количество хирургических вмешательств у детей из-за тяжелых травм при метании мяча (говорят, это самое динамичное движение в спорте): по некоторым данным, сейчас их в 16 раз больше, чем 30 лет назад[62]62
  www.beaumont.edu/press/news-stories/2013/6/why-are-there-so-many-youth-baseball-throwing-injuries/.


[Закрыть]. Число маленьких детей, попадающих в реанимацию из-за сотрясения мозга во время игры в европейский и американский футбол, хоккей, бейсбол, баскетбол, гимнастики и занятий чирлидингом, за последнее десятилетие удвоилось[63]63
  www.webmd.com/parenting/news/20100830/sports-related-concussions-on-the-rise-in-kids.


[Закрыть]. Может быть, с больной спиной, лодыжкой, коленом или рукой можно спокойно жить, но сотрясение может привести к неизлечимым повреждениям головного мозга и даже к смерти[64]64
  Robert Cantu and Mark Hyman, Concussions and Our Kids: America’s Leading Expert on How to Protect Young Athletes and Keep Sports Safe (New York: Mariner Books, 2013).


[Закрыть].

Мы не просто заботимся, чтобы дети занимались спортом и, может быть, даже специализировались в чем-то одном: мы очень стараемся стать хорошими болельщиками. Поколение назад родители ходили только на самые важные соревнования – если такие были. Теперь мы во что бы то ни стало сидим на трибуне на всех играх, независимо от их уровня, а зачастую даже на тренировках. После того как вице-президент Алан Гор подчеркнул, что никогда не пропускает соревнований сына, он стал в глазах граждан образцовым отцом[65]65
  www.nytimes.com/2000/10/22/us/the-2000-campaign-the-family-timeouts-for-a-son-s-football-games.html.


[Закрыть]. Для обычного обывателя уйти пораньше с работы или вернуться из командировки так, чтобы успеть на игру ребенка, – теперь показатель верности приоритетам. Это новое обличье мантры 80-х: «Проводить время качественно».

Любой ценой прийти на игру – еще не все. Мы очень заметно и громко болеем, наверное, чтобы показать ребенку, что он нам не безразличен, или потому, что так делают все остальные и не хочется выглядеть менее заинтересованным, а может быть, чтобы попытаться как-то повлиять на результат. Мы болеем как ненормальные, вмешиваемся в решения судей и арбитров. Детский спорт стал ареной, где родители часто подают такой дурной пример, что их поведение приходится оправдывать[66]66
  www.slate.com/articles/sports/sports_nut/2013/06/baseball_parents_how_dads_stress_ their_kids_out_during_little_league_games.html.


[Закрыть]. Доктор Тим Уолден (имя изменено) – опытный руководитель маленького пригородного школьного округа в Массачусетсе. Он время от времени тренирует софтбольные команды своих дочерей. И как тренеру, и как администратору ему приходится иметь дело с родителями, которые, видимо, считают, что это они решают, что делать их детям в школе и на поле. Тим с глубоким вздохом замечает, что имеет место «размывание доверия и недопонимание, что такое авторитет». В беседе мы затрагивали деликатные темы, поэтому он попросил сохранить анонимность.

Недостаточное уважение к школьному руководству и тренерам резко отличается от настроя родителей всего поколение назад. Билли Фитцджеральд с 1975-го по 2014 год работал тренером по бейсболу и баскетболу в Isidore Newman School в Новом Орлеане. Его тактика приносила победы в обоих видах спорта, и игроки, в том числе квотербэк Пейтон Мэннинг, его боготворили. Когда в 2003 году бывшие воспитанники решили обновить школьный спортивный зал и назвать его в честь тренера Фитца, «деньги потекли рекой» не только от бывших игроков, но и от их родителей, которые помнили, что «Фитц делал всю тяжелую работу»[67]67
  www.nytimes.com/2004/03/28/magazine/coach-fitz-s-management-theory.html?src=pm&pagewanted=8.


[Закрыть].

Однако в год планируемой реставрации родители текущего поколения бейсболистов испытывали по отношению к Фитцу все что угодно, кроме пиетета. Команда выиграла в своем дивизионе чемпионат штата, но летний сезон прошел неважно, и после заключительной игры тренер произнес перед командой довольно откровенную речь, прямо указав каждому ребенку на недочеты. Дома дети рассказали об этом родителям, и многие отцы пожаловались на тренера директору школы. Вскоре начались попытки избавиться от Фитца. Ирония сегодняшнего детского спорта в том, что мы хотим научить ребенка выдерживать вызовы, строгость и расти над собой, но чтобы при этом его никто не задел.

«Прошлое перестало разговаривать с настоящим», – написал в New York Times один из бывших игроков Фитца Майкл Льюис[68]68
  www.nytimes.com/2004/03/28/magazine/coach-fitz-s-management-theory.html?src=pm&pagewanted=8. А также: Michael Lewis, Coach: Lessons on the Game of Life (New York: W. W. Norton, 2005).


[Закрыть]. Тренера вызвали в кабинет директора и заявили, что подход надо поменять. Он послушался и после злополучной речи проработал еще десять лет. На пенсию он вышел в 2014 году, а спортзал в школе действительно носит его имя.

Начиная с кружков для самых маленьких и заканчивая домашней работой и спортом, мы неустанно проверяем и перепроверяем, что должен сделать ребенок, и уверены, что, если мы – они – сделаем на один пункт больше, это может оказаться решающим для большого приза: поступления в элитный вуз. Специалисты по профориентации – в частных и независимых школах их обычно называют консультантами по высшему образованию – как никто другой знают, что родители стали активно участвовать в этом процессе. Такой консультант должен знать об успехах, интересах и потенциале ребенка и помочь составить список вузов, в котором будут и «безопасные», и более амбициозные варианты. Поскольку мнение и ожидания родителей играют большую роль, приходится искать баланс между консультированием и поддержкой учащегося и учетом мнения и тревог его родителей. Когда у ребенка и родителей разное мнение в отношении того, какие вузы должны быть в списке, возникает напряжение, и консультант иногда становится буфером, а то и щитом между сторонами. Чтобы этим заниматься, безусловно, нужны определенные склонности.

Эми Янг обладает даром дипломата. Она директор службы консультирования в Avenues: The World School – совершенно новой частной школе в сердце Нью-Йорка. Администрация и учителя в этом учреждении были отобраны из элитных подготовительных школ Нью-Йорка и Новой Англии. Школа настолько молодая, что на момент нашего с Эми разговора весной 2014 года там еще не было выпускного класса. Тем не менее Эми работает в этой области довольно давно – в Avenues она перешла из элитной частной школы Riverdale Country School в Нью-Йорке – и знает, что в недалеком будущем перечень вузов, куда поступят ее ученики, окажет колоссальное влияние на репутацию Avenues. Она, конечно, озабочена общественным мнением, но еще больше ее беспокоит, чтобы учеников не перевели в другую школу, если варианты и результаты поступления не понравятся родителям.

Эми особенно тяжело, когда они с учеником и родителями обсуждают список вузов, и ребенок говорит: «Меня эти варианты вполне устраивают. Я просто хочу быть счастлив», а родители с ним не согласны. В таких случаях Эми приходится вставать на сторону ребенка и отстаивать его выбор. «Я стараюсь, чтобы процесс поступления в колледж помог им повзрослеть. Чтобы у них была возможность делать свой выбор и радоваться ему. Я пытаюсь помочь им не бояться разочаровать окружающих». В Стэнфорде я видела развитие ситуации: родителей, которые пытаются влиять на решения уже на уровне колледжа. Их пренебрежительное отношение к желаниям ребенка может сделать его бесхребетным, безынициативным или, наоборот, непокорным.

Почти в пяти тысячах километров от Эми живет Том Якубовский, заместитель директора по профориентации в Henry M. Gunn High School, одной из двух государственных школ в Пало-Альто – той самой, куда ходит мой сын Сойер и пойдет Эвери. В ней приблизительно две тысячи учеников. Нагрузка на консультанта составляет 270 человек, что намного лучше, чем в среднем в Калифорнии (400), но выше 150 – показателя многих элитных государственных школ – и намного выше уровня большинства частных заведений, таких как Avenues. Хотя на Тома и его команду приходится в пять-десять раз больше учеников, он, как и Эми, испытывает давление – на этот раз богатеев Кремниевой долины и сотрудников Стэнфорда, сыновьями и дочерьми которых он занимается. Я встретилась с Томом в октябре 2013 года, когда собирала материал для этой книги, вскоре после того как Сойер пошел в первый класс.

Том говорит, что содержание заявления в колледж резко изменилось с тех пор, когда он был подростком и жил под Пало-Альто. Например, в те времена значительно большую роль играл опыт подработки. «Дети больше не работают, – говорит Том, – а если и работают, то только когда родители устраивают им нечто вроде стажировки и исключительно ради того, чтобы попасть в колледж». Как и все хорошие консультанты, Том поощряет своих учеников писать в заявке о себе и своих интересах. Если ребенок делает что-то в основном потому, что это навязали родители, стремясь повысить шансы поступления в вуз, ему может быть сложно написать что-нибудь осмысленное. «Руководители приемных комиссий говорят, что им не нужно, чтобы ребенок делал что-то только ради колледжа, но все равно продолжают выбирать таких кандидатов…» – с улыбкой пожимает плечами он.

В мае 2014 года я говорила с еще одним талантливым консультантом, Кэтрин Джейкобсен, руководителем аналогичной службы в Lakeside School в Сиэтле, элитной частной средней школе, прославившейся как альма-матер Билла Гейтса. Туда отправляют учиться своих отпрысков многие руководители Microsoft. Несмотря на нервную работу, Кэтрин выглядит жизнерадостной, уверенной в себе и лучится энергией. Она мать двоих детей, поэтому очень хорошо чувствует родительскую точку зрения.

Кэтрин работает в Lakeside с 1992 года. «Я глубоко убеждена, что дети прекрасно знают, что им нужно, и умеют об этом просить, если только их родители дружелюбные и чуткие – в разумных пределах – и не настаивают на собственных планах». Она рассказала мне о недавней беседе с родителями одного из старшеклассников. Те пытались подобрать для сына занятия и уроки на лето, и Кэтрин видела, что они хотят добавить те, которые могут впечатлить приемную комиссию. «Они оценивали своего сына, как оценивали бы потенциального сотрудника Microsoft», – говорит она. Во время этой и других бесед Кэтрин пытается показать родителям и ребенку, что процесс поступления в колледж целостный. С одной стороны, приемная комиссия пытается всесторонне оценить кандидата и рассматривает всю предоставленную информацию. С другой стороны, абитуриент с прекрасным, но «чужим» послужным списком не обязательно будет безупречен в глазах комиссии.

Друзья часто у меня спрашивают, как устроить ребенка в элитный колледж. Если это супружеская пара, я шучу: «Не разводитесь». Это помогает разрядить обстановку, но факт остается фактом: если смотреть на личные дела моих стэнфордских первокурсников, видно, что 70–80 процентов поступивших росли с обоими родителями. Еще, призывая беречь семью, я показываю, что любящие отношения для детей – образец для подражания, и они играют огромную роль в воспитании чувства собственного «я» и – в итоге – в успехе.

Конечно, от меня хотят услышать не это. Людей интересуют конкретные проекты, поездки, опыт, стажировки, которые они могут обеспечить ребенку. В моем районе предостаточно образованных, реализовавших себя людей с большими связями, которые могут творить настоящие чудеса. На это я отвечаю, что самое главное развивать настоящие, «подлинные» интересы ребенка, углублять то, что он уже любит, или что-нибудь новое, но все равно связанное с уже имеющимися предпочтениями.

Я всегда подчеркиваю, что приемную комиссию может интересовать список достижений, но по-настоящему они хотят увидеть в заявлении, что собой представляет человек на самом деле. Что для абитуриента важно? Что его интересует? Что им движет? О чем он часто думает? Когда по оценкам и баллам понятно, что интеллектуальные способности кандидата достаточны для обучения в их вузе, комиссия хочет почувствовать, какие черты и качества он принесет в учебные аудитории, в сообщество колледжа. Поэтому я предупреждаю друзей, что заставлять детей делать что-то просто ради поступления в колледж может быть опасно. Ребенку будет сложно написать об этом что-то вразумительное, и супермодная вещь станет говорить не столько о нем, сколько о достатке и влиянии родителей. Разговаривать на эти темы сложно, особенно если собеседник привык своими деньгами, связями и властью добиваться результатов для себя и своих детей. Я всем об этом говорю, хотя, как заметил Том Якубовский, дети с отличным послужным списком в заявлении действительно часто поступают в самые желанные вузы.

Что на самом деле хочет приемная комиссия? Сидолия (Сид) Долби занимается этими вопросами в Смит-колледже, элитном частном женском колледже свободных искусств в Нортгемптоне. Учебное заведение расположено в уютной маленькой долине вместе с еще четырьмя выдающимися вузами: Амхерстским колледжем, Хэмпширским колледжем, колледжем Маунт-Халиок и Массачусетским университетом в Амхерсте. Сид проработала в приемных комиссиях три десятилетия и в апреле 2014 года, в разгар приемной сессии, выделила для беседы со мной время в своем насыщенном графике. Меня интересовало, что она замечает в абитуриентах, и мне были любопытны ее мысли по этому поводу.

«Я вижу культурный сдвиг, – рассказала Сид. – Время, которое ребенок проводит с родными, – это не всегда отдых и ничегонеделанье. В некоторых семьях свободное время бывает упорядоченным, организованным, расписанным по минутам». Это сквозит в ответах на дополнительный вопрос в сочинении: «Какой подарок из тех, что вы дарили или получали, был самым ценным?» Абитуриенты часто упоминают «время с дедушкой и бабушкой». Они пишут в сочинениях: «Он взял меня на рыбалку», «Она научила меня печь хлеб, как у себя на родине», «Показала мне медальон, который хранится в нашей семье уже три поколения». Просто побыть с родными, с кем-то, кто безусловно тебя любит, – явно очень ценный подарок. По-моему, очень показательно, что многого достигшие в жизни абитуриенты выбирают именно это. И находят прекрасные слова. «Может быть, студентам этого очень не хватает?» – рассуждает Сид. Видимо, организованные родителями стажировки и возможности, которые видят Том Якубовский, Кэтрин Якобсен и которые очевидны мне самой, для нее совсем не так важны.

Все мы знаем «приготовленных» детей, которым удалось попасть в отличный вуз, и поэтому делаем вывод, что систему можно обыграть. Но, может быть, попасть в конкретную школу не должно быть самоцелью, а успех, достигнутый такими средствами, не говорит о будущем успехе в учебе и жизни и о том, будет ли человек счастлив?

В апреле 2014 года бывший преподаватель Йельского университета Уильям (Билл) Дересевич выступил в Стэнфорде с лекцией о том, действительно ли студенты элитных колледжей «превосходные овечки». Встреча состоялась за несколько месяцев до выхода одноименной книги[69]69
  William Deresiewicz, Excellent Sheep: The Miseducation of the American Elite and the Way to a Meaningful Life (New York: Free Press, 2014).


[Закрыть]. После лекции старшекурсница Чилин Чань задала Дересевичу риторический вопрос: «А что формирует наши мечты?» Эта изящно простая мысль не выходила у меня из головы, буквально преследовала всю ночь и на следующий день. Я не знала эту девушку, но решила ее найти и подробнее узнать о ее точке зрения. Благодаря волшебству Facebook мы встретились.

Чилин приехала в США из Сингапура, где сумела добиться блестящих результатов в очень жесткой школьной системе. «Когда в пять-шесть лет родители или учителя спрашивают ребенка, кем он хочет быть, когда вырастет, ответ в значительной степени зависит от того, с чем он соприкасался через близких и книги со сказками. Один мой друг из Нью-Йорка рассказал, как им задали этот вопрос в начальной школе, и одноклассники говорили, что хотят стать инвестиционными банкирами. Разве ребенок может такое сказать, если кто-то из родителей этим не занимается?» Когда Чилин задала этот риторический вопрос, я поймала себя на мысли, что слушать ее очень приятно. Надеюсь, моя дочь Эвери будет такой же вдумчивой и красноречивой, когда вырастет.

«Конечно, наши мечты касаются нас и нашего будущего, – продолжила Чилин. – Но именно среда диктует варианты. По-моему, наши мечты ограничены, связаны с обществом, в котором мы живем, с бытующими представлениями о должном и хорошем».

Когда я повесила трубку, мои мысли переключились на историю о родителях из Огайо, которые выбрали за свою дочь-шестиклассницу, в какой колледж той поступить и какую специализацию выбрать. «Представляете, – рассказывала мне по телефону знакомая, – через шесть лет дочь учится именно там и именно на этом направлении. Они пытаются уберечь ребенка от ошибок, обеспечить ему успех – такой, как его понимают взрослые люди».

Родители формируют мечты дочери.

Кайла, старшекурсница из Стэнфорда, рассказала еще одну историю о таком подходе к воспитанию. Это произошло, когда она училась за рубежом, в кампусе Стэнфордского университета в Сантьяго.

«Была середина учебной четверти в Чили. Триш, мама моей однокурсницы Дженны, решила приехать, чтобы отметить с дочерью свой пятидесятый день рождения. Она взяла с собой подругу Изабель. Они вдвоем посетили все основные туристические достопримечательности Сантьяго, а потом пригласили Дженну и нас, четырех ее подруг, на ужин в шикарный ресторан в своем пятизвездном отеле. Там я и познакомилась с Изабель. Женщины были рады встрече, вели себя очень дружелюбно, постоянно твердили, какие мы взрослые и опытные, и предложили нам винную карту – я восприняла это как попытку общаться с нами на равных.

Изабель – женщина среднего возраста из Сан-Франциско. У нее трое детей – четырех, восьми и одиннадцати лет. Судя по туфлям Tory Burch и довольно внушительному обручальному кольцу, не говоря уже о возможности прокатиться отдохнуть в Сантьяго в середине года, ее семья, видимо, состоятельная. Муж, как мы узнали, работает с венчурным капиталом.

У Изабель и Триш было много вопросов о нашей программе обучения за рубежом. Они искренне интересовались культурой Сантьяго и нашими впечатлениями. Но, как только подали хлеб, Изабель перешла к прямым вопросам, например: “Кайла, а как ты поступила в Стэнфорд?” Она буквально сверлила меня взглядом. Меня это застало врасплох, потому что секунду назад мы обсуждали традиционный чилийский десерт “трес лечес”. Ее тон заметно изменился. Внезапно мне показалось, что смысл этого ужина – не пообщаться, а устроить нам собеседование. Меня уже спрашивали об этом раньше, но мне до сих пор сложно ответить, поэтому я отмахнулась: “Скорее всего, мне просто очень повезло”. Изабель рассмеялась, но не отступила. “Нет, по-моему, тут что-то другое. В чем было твое преимущество? Отличные оценки в аттестате? Какие-то внешкольные мероприятия? В чем секрет?” Я искренне не знала и ответила: “Наверное, я очень сильно хотела поступить в такой вуз, как Стэнфорд. Я очень много сил тратила на учебу, работала над сочинениями. И я думаю, мне это здорово помогло”.

Оставшуюся часть вечера Изабель с пристрастием допрашивала нас: как мы попали в Стэнфорд и что, на наш взгляд, было “изюминкой”. Когда Изабель отлучилась в уборную, Триш сменила тему, но потом Изабель снова завела разговор о Стэнфорде. Она словно получила уникальный шанс разобрать на части мозг стэнфордских студентов, и ей казалось это жизненно важным для успеха ее собственных детей.

Больше всего в тот вечер было заметно, что она постоянно повторяла, что ее сыновья недостаточно хороши. “Мой ребенок не такой особенный, ему не хватает того-то и того-то”. Нам с подругами стало из-за этого просто неловко. Каждый из нас в детстве испытал такой подход на себе, и мы знали, как тяжело, когда тебе на каждом шагу говорят, что ты недотягиваешь, что тебе чего-то там не хватает, а то, что доставляет тебе удовольствие, для поступления в вуз не имеет значения. Тем вечером мне было просто жалко детей этой женщины.

Вскоре Изабель принялась выспрашивать, как родитель может повысить шансы поступления в Стэнфорд и что делали наши семьи. Каждая из нас по-своему рассказала, что родители и правда нас поддерживали, но в старших классах старались не трогать и гораздо чаще не давили, а просили успокоиться и расслабиться. Изабель смотрела на нас как на инопланетян, а может, и обманщиц.

Я попыталась выведать у Изабель, что ее детям нравится. “Ну, один любит тхэквондо, – ответила она, – но он никогда не будет лучшим, и это точно не поможет ему поступить в колледж”. Еще она начала жаловаться, что не может угнаться за ценами на репетиторов и внешкольные занятия для своего среднего ребенка.

Мы с подругами пытались показать Изабель роль родителей под другим углом, но она нам явно не верила, и, по-моему, мы мало чего добились. Мы в каком-то смысле даже почувствовали, что должны помочь детям Изабель и успокоить ее саму. Но результат был нулевой. Она, видимо, по-прежнему считала, что мы сверхлюди и поэтому попали в Стэнфорд, а ее дети обычные, и надо сделать все возможное, чтобы сгладить их изъяны.

Мы говорили, что наши школьные друзья поступили в другие университеты и прекрасно там себя чувствуют, но Изабель такой вариант не устраивал. В ее голове была четкая градация элитных университетов, и «чувства» не имели никакого значения. На меньшее, чем Стэнфорд, для своего восьмилетнего мальчика она была не согласна».

Во время этого рассказа мои мысли то и дело возвращались к Чилин. Хотя она не упоминала о родителях и воспитании, в ее размышлениях я увидела важное предупреждение. Мы представляем себе мечты как безграничное, безбрежное царство, но в реальности часто именно мы, родители, задаем параметры, условия, рамки, в которых нашим детям разрешается мечтать, и составляем списки дел как путь к мечте.

Я, конечно, признаю, что сама иногда пытаюсь влиять на то, какие мероприятия и возможности «выбирают» мои дети. Осенью 2005 года я уже три года работала деканом по делам первокурсников. Нашей дочери Эвери тогда было четыре. В первый день вводного курса мы устроили ужин для родителей новоиспеченных студентов, и я произнесла большую речь о том, что нужно доверять детям, что они сделают правильный выбор, что они сами должны ковать свою судьбу. На следующий день была среда, и мне надо было забрать Эвери из Bing Nursery School. Когда мы с ней собрались уходить, одна из воспитательниц подвела меня к столу с дюжиной маленьких белых холстов с акварелями. С явной похвалой она объяснила, что рисунок Эвери занимает весь холст, а это очень необычно для четырехлетнего ребенка. Я улыбнулась, кивнула и попыталась изобразить заинтересованность, но сама подумала: «Ну да, замечательно, однако поступить в Стэнфорд это не поможет». Как декан я все красочнее рассказывала другим родителям, что не стоит излишне вмешиваться в жизнь детей, а как мать не могла заставить себя следовать собственным советам.